Земля Белоруссии

К началу Белорусской операции наш полк пополнился летным и техническим составом. Поступили и новые самолеты. Их было немного, но у нас уже появилась надежда, что в скором времени и мы примем самое активное участие в разгроме фашистской Германии.

Белорусская операция охватила огромную территорию — более тысячи километров по фронту. Советские войска стремительно продвинулись вперед и уже вышли на рубеж Полоцк, Браславль, Молодечно, Несвиж. Фашисты несли очень большие потери от наших наземных войск и авиации. Особенно чувствительно потрепали гитлеровцев в районе Минска бомбардировочная и штурмовая авиация. Там была окружена 4-я армия противника. [162] Гитлеровское командование на помощь ей перебрасывало из Германии войска, но они уже не могли остановить наше наступление.

О том, как стремительно наступали советские наземные войска, можно судить хотя бы по такому примеру.

2 июля 122-му Гомельскому авиаполку было приказано нанести бомбовый удар по узловой станции Молодечно. Колонну на задание вел подполковник Семен Никитич Гаврилов. Стрелки-радисты, зная, как сильно укреплена зенитной артиллерией станция, еще на аэродроме разработали план обстрела зенитных точек из крупнокалиберных пулеметов. Но каково же было их удивление, когда над Молодечно они не увидели разрывов снарядов в воздухе. Наземная радиостанция приказала флагманскому радисту старшему лейтенанту Александру Дебихину возвратиться на свой аэродром. Александр не поверил, запросил пароль и тут же получил подтверждение. Пришлось идти на свою точку. Таким образом, к счастью, был предотвращен удар по своим войскам, которые в то время, пока колонна летела, ворвались уже на узловую станцию и вели уличные бои.

7 июля 119-й и 122-й авиационные полки перелетели на аэродром Докудово. Там нас разместили также в землянках. Помню, чуть в сторонке, в конце взлетной полосы, стояли два совершенно новых «мессершмитта». Гитлеровцы так поспешно покинули аэродром, что даже не успели поджечь свои самолеты, оставшиеся без горючего. В этот же день наши полки нанесли бомбовый удар по вражеским войскам в районе населенного пункта Майшагола. В воздухе истребители противника не появлялись, судя по всему, у них не было горючего. Чувствовалось, что гитлеровская машина начала работать с перебоями. А это-то и было на руку нам! Несколько вылетов полки совершили на бомбометание передовых частей противника. За это время пехота продвинулась вперед, и авиации снова пришлось передислоцироваться на новые аэродромы, отнятые у фашистов.

19 июля наш полк взял курс на полевой аэродром Русское Село. Прибыли туда к вечеру. На новом аэродроме нас встретил Григорий Евенко. Любитель побалагурить, он строевым шагом подошел к Педоренко и доложил:

— Товарищ младший лейтенант! С жильем все устроено. Я подыскал вам лучшую комнату в гостинице «Люкс» с видом на море. Здесь все будет для вас: музыка, шум морского прибоя, ложе на сене. Жить будем вместе!

— Уволь! — расхохотался Адам. — Твоей музыки я наслушался в Боровом. Не дай бог, чтобы я еще раз рядом с тобой поселился! [163]

— Хватит вам чудить, — вмешался Пастухов, — лучше скажи, куда нам идти. До «Люкса» нам еще далеко.

— Ну, тогда видите тот амбар? — Евенко показал в направлении длинного деревянного строения, расположенного в километре от аэродрома. — Идите к полуторке, там в кузове сидит Владимир Хиль, вот с ним и доедете до своих хоромов...

По дороге Хиль пояснил, что технический состав расположился в селе, а летный — в двух амбарах. Наш «Люкс» оказался малопривлекательным. Пол помещения был устлан толстым слоем прошлогодней соломы. Стоило неосторожно пройтись по ней — в воздух тотчас поднималась едкая пыль, от которой все начинали чихать. Но первая ночь на новом месте прошла спокойно. Не так уж и плохо спалось на соломе. День был напряженным: приводили в порядок материальную часть, к самолетам доставляли бомбы. А вечером началось...

После одиннадцати часов нас проведали подполковник Семен Никитич Гаврилов и майор Александр Николаевич Медведев. Убедившись, что летный состав отдыхает, они вскоре уехали. Но не прошло и часа после их отъезда, как вдруг послышались сильные взрывы.

— Аэродром бомбят! — закричал Николай Корольков.

Мы как ошпаренные, натыкаясь друг на друга, выскочили на улицу. Бомбили не аэродром, а станцию Молодечно. В воздухе на парашютах висели светящие авиабомбы, и беспрерывно раздавались взрывы. Очень большая площадь была освещена — создавалось впечатление, что взошло солнце.

— Если бы гитлеровцы знали, что мы перебрались в Русское Село, не упустили бы случая отыграться, — заметил Адам Педоренко. — Видимо, до нашего перелета немцы проверили аэродром...

Однако командир полка поднял всех до рассвета и приказал замаскировать боевую технику. Летный и технический состав принялись обставлять самолеты зелеными ветками, маскировочными сетями, травой. Аэродром стал неузнаваем. Стоянки самолетов утопали в зелени, казалось, за одну ночь вокруг вырос густой лес. И эта маскировка оказалась очень своевременной.

Вскоре в небе на большой высоте появился немецкий корректировщик ФВ-189. Аэродром замер. Только в укрытии люди продолжали заниматься своими делами. А «рама» круг за кругом принялась описывать над районом аэродрома. Видимо, фашист что-то заподозрил. [164]

Когда «фокке-вульф» на время скрылся из виду, майор Строилов собрал радистов и сообщил данные на вылет. Флагманским радистом должен был лететь старшина Сосновый. Иван постоянно летал с командиром полка, лишь изредка подменял его Саша Дебихин. А заместителем у Соснового был Иван Казарцев. Он только что прибыл в наш полк на должность начальника связи эскадрильи. В 1943 году мне вместе с ним пришлось служить в 18-м запасном авиаполку. Нас, группу радистов, оттуда направили в учебно-тренировочный полк, а Иван остался. Майор, который отбирал группу в боевую часть, обещал похлопотать за него. И сдержал слово.

Едва летный состав разошелся по машинам, «рама» снова появилась в районе аэродрома. На этот раз она пролетела вдоль взлетно-посадочной полосы, явно фотографируя аэродром. Спокойно работал фриц, даже и не заметил, как на предельной скорости к нему приближались два наших истребителя. Завязался воздушный бой. «Фоккер» обладал удивительной манеррениостыо, легко уходил из-под обстрела и сам яростно огрызался. В воздухе слышались пулеметно-пушечные очереди, трассы пуль очерчивали линию полета. Выбрав удобный момент, вражеский разведчик кинулся наутек, увлекая за собой густой шлейф черного дыма. Похоже, судьба его была решена.

Аэродром сразу же наполнился шумом. Забегали люди, полетели команды, бензозаправочные машины, урча моторами, потянулись к самолетам. Дежурный по стоянке объявил летному составу о построении. Это командир полка собирался дать последние указания перед боевым вылетом. Не прошло и получаса, как полковая колонна пикировщиков взяла курс на цель. А мы по-прежнему оставались на земле. Правда, втайне каждый из нашего экипажа надеялся, что кого-то вдруг потребуется заменить, и все были готовы к боевой работе. А тут нам сообщили, что из ПАРМа в полк поступили две «пешки». Кто-то из мотористов уже перекрашивал коки винтов в желтый цвет, а это значило, что самолеты получили прописку в нашем полку.

Пастухов ходил сам не свой. Его мучила мысль: а вдруг машину отдадут кому-нибудь другому? Адам советовал ему обратиться к командиру полка, чтобы экипажу но остаться «безлошадным». Георгий помалкивал, а потом с каким-то вызовом заявил:

— Просить не буду! Командование знает, что нам нужна машина! Не дадут — напишу рапорт, пусть направляют меня в пехоту! [165]

— Нам что, тоже прикажешь писать рапорты? — спросил Педоренко.

— Это ваше дело! — резко ответил Георгий. — Можете не писать.

Мы-то знали, никакого рапорта Георгий писать не будет. Небо — его стихия. Ему и ночью снилось, что он сидит за штурвалом самолета. А слова — это чтобы скрыть свои мысли...

На следующий день Пастухова вызвал командир эскадрильи старший лейтенант Калинин. Через полчаса Георгий вышел от него весь сияющий. Я понял причину его радости, Адам тоже догадывался. Георгий же решил нас разыграть. Он молча закурил папиросу и, пуская дым колечками, загадочно улыбался.

— Чему ты радуешься? — спросил Адам. — Наверное, твой рапорт подписали?

— Эх вы, темнота! — расхохотался он. — Да будет вам известно, нам «лошадку» подкинули. Летать будем, друзья! Что, удивил я вас?

— Ничего нового ты нам не сообщил, — равнодушно произнес Адам, — об этом мы узнали еще вчера от Федора Калабушкина.

— Что?! — взревел Георгий. — Вы об этом знали и до сих нор помалкивали? Вот экипажец подобрался у меня! Разыграли как маленького, а я старался их обрадовать. Пошли принимать машину!

«Пешка» нам досталась прямо из ПАРМа. Там их умели латать. Но мне не понравилась работа приемника — слишком много прослушивалось посторонних шумов, писков. Я обратился к радиотехнику полка Семену Чубарову с просьбой заменить мне приемник, но техник-лейтенант посмотрел на меня словно на иноземца и, покачав головой, сказал:

— Может, тебе другой самолет дать — с лучшей радиостанцией? Где я возьму новые приемники? Иди к механику Подылову и скажи ему от моего имени, чтоб проверил твой приемник. Мастер он что надо!

Старший сержант Юрий Подылов вначале выслушал меня, а потом прослушал приемник. Повозившись с ним минут десять, сказал:

— Ты прав, приемник барахлит. Выходит, разбираешься в них. Я сниму его, хорошенько прощупаю на стенде, и завтра он будет работать, как часы марки «Хеллос». Не сомневайся, все будет в порядке!

Я не был знаком с такой маркой часов, но приемник на следующий день работал прекрасно, возможно, на самом деле как часы «Хеллос». [166]

Машину облетывал наш комэск. С ним полетели я и Адам. Георгий с завистью смотрел, как мы выруливали на старт. Ну а полет мы совершили запоминающийся! Командир такие развороты закладывал, такие виражи, от которых в глазах темнело, а когда делал горки, казалось, что позвоночник не выдержит. От змеек меня кидало от одного борта к другому. Я с трудом удерживался в кабине, чтобы не набить себе синяков. Когда приземлились, комэск сказал:

— Летай, Пастухов! Машина прекрасная.

Георгий сиял. Еще бы, обзавелись мы наконец-то собственным самолетом. В тот же день слетали экипажем в зону. Минут двадцать бороздили небо, выполняя все элементы запланированного полета. Я все пытался рассмотреть станцию Молодечно, тревожило, что там натворили фашисты, но над станцией была сплошная дымка.

Время полета истекло. Пастухов развернул машину, и мы пошли на посадку. Только теперь все почувствовали, что у нас нет больше преград для участия в боевых вылетах.