На аэродроме в Боровском

Десять экипажей бомбардировщиков после переучивания в учебно-тренировочном авиаполку из-под Серпухова были направлены в 1-ю воздушную армию. Все прошли полную программу полетов на самолетах Пе-2. Летчики получили необходимые навыки вождения скоростной машины, штурманы освоили бомбометание, а мы, воздушные стрелки-радисты, научились стрелять по воздушным и наземным целям, держать связь как внутри строя самолетов, так и с наземными радиостанциями.

Командиром нашего экипажа был омич младший лейтенант Георгий Григорьевич Пастухов. Сразу скажу, человек веселого права, он и сам любил нескучных людей. Штурман Адам Педорепко, родом из Кременчуга, только величал себя Адамом, а настоящее-то его имя Яков. Мы гордились Адамом: он уже воевал на самолетах СБ. Ну и третий член экипажа — воздушный стрелок-радист. Это я.

В Смоленске мы узнали, что все экипажи вошли в состав 3-й гвардейской Смоленской бомбардировочной авиадивизии, которой командовал генерал-майор авиации С. П. Андреев, и более трех часов тряслись по пыльной разбитой дороге, пока добрались до штаба. Наконец прибыли. [145]

— Тебе не людей возить, а дрова! — заметил водителю старший группы лейтенант Николай Решетняк, выпрыгивая из кузова. К нему присоединился летчик Торбин, и они вдвоем направились в штаб.

Возвратились оттуда через полчаса вместе с начальником штаба дивизии. Он зачитал приказ, из которого стало известно, что наш экипаж и экипаж Даниила Гапонепко зачислены в 122-й Гомельский бомбардировочный авиаполк, а остальные — в 119-й Новгородский и 123-й Ярцевский авиаполки. Для нас это пока ничего не значило, мы ведь не знали, что собой представляет каждый из этих полков.

И вот полевой аэродром Боровское. По обе стороны взлетно-посадочной полосы «петляковы», «яки», «кукурузники». По цвету окраски винтовых коков мы безошибочно определили расположение стоянок самолетов всех трех полков. Нам еще в штабе дивизии сообщили, что коки винтов самолетов 122-го полка окрашены в желтый цвет, 119-го — в красный, а 123-го — в зеленый. При виде самолетов я невольно задумался, а достаточно ли подготовлен к боевой работе? Не окажусь ли белой вороной среди радистов, не однажды участвовавших в боевых вылетах?.. Правда, позади у меня была школа младших авиаспециалистов, запасной авиаполк, учебно-тренировочный. Это не так уж и мало. Но участие в боевой работе разве сравнить со всем этим? Передавать на ключе и принимать азбуку Морзе на слух я, конечно, умел. На выпускных экзаменах владение ключом продемонстрировал на уровне радиста второго класса. Но здесь, в боевом полку, все радисты опытные — до них тянуться да тянуться, размышлял я.

Машина, развозившая нас по полкам, внезапно остановилась у приземистой землянки. Мы вошли туда, и с улицы в ней показалось темно, как в подвале. Дальняя часть помещения едва просматривалась.

— Что за люди прибыли? — раздался голос с верхних нар.

— Пополнение в нашу эскадрилью, — ответил сопровождавший нас адъютант эскадрильи, — прошу любить и жаловать!

— Любить будем, а жаловать нечем, — сдержанно ответил тот же голос.

Землянка на первый взгляд показалась мне просторной, но неуютной. Кроме двухъярусных нар, занимавших большую часть жилого помещения, да стола, обставленного дюжиной табуреток, тут ничего не было. У самой двери, на фанере, покрашенной в синий цвет, я заметил боевой листок. [146]

А потом рассмотрел сидевших на нижних нарах, в дальнем углу, двух лейтенантов. Они поднялись и подошли к нам. Один из них сказал:

— О, да тут все младшие: младший сержант, младшие лейтенанты!

— А чему ты удивляешься? — спросил адъютант. — Можно подумать, что вы в полку появились в чине генералов.

— Да это я так, к слову, — протянул лейтенант. — Товарищи с дороги, конечно, хотят пить, а у нас пустой бачок. Я сейчас принесу воды.

— А вы радистов пошлите, хватит им спать, — буркнул адъютант.

— Пусть отсыпаются. Парни в карауле были...

Я обратил внимание на этот разговор. Видимо, фронтовые условия накладывали свой отпечаток на отношения между старшими и младшими по званию.

Вскоре в землянку вошла большая группа сержантов и офицеров. У многих на груди красовались ордена и медали, а гвардейские знаки были у каждого. Узнав, что прибыли новички, они стали интересоваться, откуда мы прибыли, на чем летали.

Высокий седоволосый и худощавый старшина поинтересовался моим возрастом.

— Девятнадцать, — ответил я. Он усмехнулся:

— Эх, мне бы твои годы! Я уже и забыл, когда столько было...

Мне почему-то казалось, что все радисты должны быть молодыми. В запасном полку я не видел радистов старше двадцати пяти лет, а здесь, как узнал, некоторым перевалило за тридцать, даже к четвертому десятку приближалось.

С первых дней знакомства со своими коллегами особым уважением я проникся к сержанту Александру Петрову. Он предложил мне поселиться рядом с ним и, как я понял, взял надо мной шефстве.

Пока не было боевых вылетов, Петров водил меня по аэродрому, знакомил с расположением эскадрилий, полков. Кроме 3-й гвардейской Смоленской авиадивизии здесь находился полк дивизии, которой командовал полковник Г. А. Чучев. Были здесь и истребители из 303-й авиадивизии генерала Г. Н. Захарова. Они находились где-то поблизости и нередко приземлялись на нашем аэродроме. Иногда залетали и летчики из эскадрильи «Нормандия». [147]

Так понемногу я знакомился с боевым коллективом полка, многих уже знал и в лицо, и по имени. Особенно было интересно работать с сержантом Михаилом Алехиным. Веселый, энергичный, Миша интересно рассказывал о боевых вылетах. Получалось это у него просто, увлекательно, эмоционально.

Служили в нашем полку и девушки — воздушные стрелки-радисты Ида Политова и Виктория Текутьева. Ида общительная, жизнерадостная, а Вика — полная ей противоположность — замкнутая, серьезная. Она была на голову выше Иды, носила короткую прическу и держалась этак гордо, независимо. Несмотря на разные характеры, девушки были очень дружны. В полку их уважали за храбрость и мужество. Обе были уже награждены медалями «За отвагу».

Александр Петров рассказал мне и о героях полка Владимире Судакове — начальнике огневой подготовки, о майоре Александре Медведеве — штурмане полка. Они с первых дней войны участвовали в боях. Словом, много было в полку прославленных людей среди летного и технического состава и приятно было осознавать, что влился в среду такого боеспособного коллектива.

Однажды на аэродроме ко мне подошел начальник связи полка Константин Герасимович Строилов.

— Как дела, новичок? — спросил он. — Ты, я вижу, уже со всеми радистами познакомился. Не теряй зря времени, учись у них, как надо воевать. Скоро пригодится.

Александр Петров тоже принял это замечание к сведению и в тот же день устроил мне экзамен по телеграфной связи. Настроив зуммер, он предложил, чтобы я поработал на прием. Я вооружился бумагой, карандашом, удобно пристроился за столом, а Саша, учитывая, что перед ним новичок, принялся передавать мне группы знаков не спеша, раздельно знак от знака. Когда закончил передачу, спросил:

— Ты что, не успеваешь? Может, тебе потише дать?

Я протянул свои записи, и Саша воскликнул:

— Вот здорово! Ни единой ошибки! Сейчас передам побыстрее, посмотрим, на что ты способен.

Его скоростная передача мне не понравилась. Он часто ошибался, перестукивал буквы заново.

— Читай текст, — наконец выдохнул Саша. — Дал тебе больше восьмидесяти знаков в минуту, аж рука устала. Теперь, пожалуй, ты наделал ошибочек, на скорости более восьмидесяти знаков многие ошибаются.

Я читал принятый текст, а он пальцем водил по своему листочку.

— Ну и молодец!.. — искренне удивился он. — Снова без единой ошибки! Крепко принимаешь. А ну-ка постучи мне. Можешь давать на всю мощь. [148]

Передавать я умел. Не напрасно же в школе радистов, если выдавалась свободная минута, тренировался на ключе. Саша до семидесяти знаков принимал уверенно. Когда скорость перевалила за девяносто, он прекратил запись и молча наблюдал за кистью моей руки. А я старался!

— Слушай, а ты случайно на гражданке не работал радистом? — спросил он. — Или тренировался упорно?..

— Было дело, — ответил я.

Мне часто удавалось встречаться на аэродроме со своими земляками из Славгорода Алтайского края, которые вошли в состав 119-го Новгородского авиаполка. Федор Черечеча, Аркадий Рабкин, Николай Закроев — они, как и я, еще не летали на боевые задания, но за их экипажами были закреплены машины. Мы же пока оставались «безлошадными». Так называли экипажи, на кого не хватало самолетов.

Но вот командир эскадрильи старший лейтенант Д. М. Калинин проверил технику пилотирования у Пастухова и обещал нам дать машину. Вскоре помог случай. Кто-то из штурманов во время утреннего подъема выронил пистолет пз кобуры и раздался выстрел. Пуля попала в ногу командиру звена лейтенанту Мизгулину. Его положили в госпиталь, а машину Мизгулина передали нам.

— Мне как-то не по душе такое приобретение машины, — сказал Педоренко. — Люди подумают, что мы обрадовались такому случаю.

— Чудак ты, парень! — усмехнулся Пастухов. — Пойми, если не нам, то кому-то другому отдадут машину. Простаивать в такое время она не имеет права.

Наш экипаж включили в боевой расчет — пока запасными. Мы совершили уже несколько тренировочных полетов, и вот однажды, когда готовились к очередному полету, к нашей машине подошел командир полка подполковник С. Н. Гаврилов. Расспросив о нашем настроении, самочувствии, заметил:

— Пожалуй, вам пора приступить к боевой работе. Вы уже достаточно освоились в нашем полку. Я скажу командиру эскадрильи, чтобы включил вас в боевой расчет основного состава.

Из рассказов товарищей нам было известно, что Семен Никитович Гаврилов на фронте с первых дней войны, что участвовал он в самых сложных операциях, много раз водил эскадрильи на боевое задание без прикрытия истребителей, особенно в начале войны. [149] В дивизии Гаврилов считался одним из лучших командиров. Среднего роста, коренастый, русоволосый, наш командир полка был всегда подтянут, голоса никогда не повышал, к подчиненным относился внимательно, но в то же время требовательно. Летчики восторгались его техникой пилотирования, атакам с пикирования. А Гаврилов стремился сделать все эскадрильи пикирующими. Этому мешали многие причины. Самая же главная — недостаток горючего, его едва хватало на боевую работу. И все же командиру полка удалось обучить всю 3-ю эскадрилью бомбометанию с пикирования, да и в других эскадрильях тоже были звенья, которые могли с пикирующего полета наносить бомбовые удары но любым целям. Словом, работой 122-го Гомельского авиаполка командование дивизии и воздушной армии было довольно, о чем не раз говорили на различных мероприятиях.

— Ну, друзья, — торжествовал Георгий Пастухов, — пришел и наш черед громить фашистскую погань! Покажем, на что способны!..

Теперь ежедневно мы готовили свой самолет к боевому вылету. Адам с оружейниками Машей Павловой и Николаем Корольковым копались в бомболюках, а я постоянно проверял исправность радиостанции и оружия. Наше звено кроме Маши Павловой обслуживали и другие девушки — Нина Троицкая и Лида Григорьева, обе из Алтайского края. Когда машины прилетали с боевого задания, девушки подвешивали бомбы, проверяли приборы, устраняли неисправности. Делали они все это быстро, со знанием, и самолеты снова поднимались в воздух. Командование полка было довольно ими. Особенно ловко работала Маша Павлова. Она с легкостью выполняла любое порученное ей задание. Я часто наблюдал, как Маша умело набивала патроны в пулеметную ленту. Ее руки действовали просто автоматически — так способен работать только настоящий мастер своего дела. Часто командир звена лейтенант Степан Хохлов останавливался у столика, возле которого Маша Павлова собирала звенья в пулеметные ленты, и молча тоже наблюдал за движением ее рук. Маша искоса поглядывала на лейтенанта: она-то понимала, что любуется он не только ее работой, но, как говорится, не подавала виду.

Степан был отличный летчик, прекрасно владел техникой пилотирования. О нем ходила слава как о бесстрашном человеке. Однажды над целью в мотор его самолета попал крупный осколок разорвавшегося снаряда. [150] Мотор полностью вышел из строя. Но Хохлов не растерялся. Он прилетел на свой аэродром на одном моторе, преодолев таким образом более ста пятидесяти километров! Командование полка посылало Хохлова на повышение квалификации. Возвратился он в полк командиром эскадрильи. Никто из нас не сомневался, что Степан будет замечательным командиром.

Но пока он следит за работой оружейницы Павловой. А из-за хвостового оперения самолета показался Пастухов, вид у которого был как у взъерошенного воробья после длительной потасовки.

— Черт возьми! — выругался Георгий Григорьевич. — Дело к боевому вылету, а тут на тебе — забарахлил мотор! Когда теперь его исправят?

— Пастухов, без паники! — засмеялся техник-лейтенант Николай Федунин. — Ты не знаешь наших специалистов. Через час-другой твоя машина будет исправна. Можешь быть уверен!

Федунин был прав. Технический состав работал самоотверженно, не считаясь со временем. Никто не отойдет от машины до тех пор, пока не будет устранена хотя бы самая незначительная ее неполадка. По словам техника Федунина, полевой аэродром — это кузница специалистов высокого класса. И в этом ему не откажешь. В полк действительно приходят специалисты, еще недостаточно подготовленные к работе, а побыв здесь год, становятся уверенными мастерами. Все наши самолеты работают безотказно. За последнее время полк совершал боевые вылеты на Витебск, Оршу, на окруженную группировку гитлеровцев юго-западнее Витебска, а также в район аэродрома Соколки, откуда фашисты наносили удары по нашим позициям. И все пикировщики работали безотказно.

Еще по пути в боевой полк я почему-то представлял, что с аэродрома то и дело поднимаются машины для нанесения ударов по противнику. На самом же деле все оказалось не так. Иногда по нескольку дней подряд даже при наличии хорошей погоды самолеты простаивали на стоянках. На мой вопрос, почему так происходит, радист Федор Яров ответил:

— Если бы я был командующим воздушной армией, тогда непременно ответил бы тебе на этот вопрос. А я всего-навсего такой же радист, как и ты. Но думаю, не зря же наша штурмовая авиация обрабатывает аэродромы противника. Видимо, они прокладывают дорогу нам, бомбардировщикам. Не сомневаюсь, что готовится мощный удар по фашистским войскам. [151]

Еще раз проворив все в своей кабине, я влез на фюзеляж и стал наблюдать за двумя «яками». Они над аэродромом выполняли фигуры высшего пилотажа. Это французские летчики возвратились со свободной охоты. Выполнив несколько фигур, они лихо зашли на посадку и приземлились.

Вместительный аэродром в Боровском. В 1943 году здесь располагалась гитлеровская авиация. С него фашистские стервятники наносили бомбовые удары по нашим городам. Аэродром был сильно укреплен зенитной артиллерией, постоянно дежурившими истребителями. И, несмотря на это, 14 августа 1943 года два полка 3-й гвардейской Смоленской авиадивизии нанесли бомбовый удар по аэродрому Боровское. Колонны боевых машин на цель вели подполковник Семен Никитич Гаврилов и командир 123-го Ярцевского авиаполка подполковник Василий Иванович Дымченко. Их вылет прикрывали летчики-истребители из 303-й авиадивизии, которой командовал генерал Георгий Нефедович Захаров.

Рассказывают, гитлеровцы вызвали на помощь с соседних аэродромов истребители, но и они не смогли помешать бомбардировщикам выполнить боевое задание. Наши истребители прикрытия сковали их боем, а бомбардировщики тем временем нанесли удар. Штурман полка майор Александр Николаевич Медведев точно в цель положил все бомбы. Он знал свое дело!

После налета горели самолеты противника, рвались склады с боепитанием. Большой урон был нанесен тогда гитлеровцам. Надолго запомнился им тот день. Как ни крепко держались немцы за нашу смоленскую землю, но оставить ее пришлось. Сама земля горела у них под ногами.

А мы уже обвыкли на новом месте. На фронте люди быстро сближаются. О многих узнали не только как воюют, а кем были, чем занимались до войны, в мирное время. Вот только об истории полка, в котором воевать, почти ничего не знали. Я слышал от радистов, что наш полк раньше именовался 130-й сбап, то есть скоростной бомбардировочный авиаполк. А почему он стал 122-м?..

— А ты обратись к лейтенанту Судакову. Он служит в полку с первого дня его образования, — посоветовал как-то радист старший сержант Осман Коджешау.

Мне неудобно было обращаться с таким вопросом одному, и я передал разговор с Османом Адаму Педоренко. [152]

— Ну и хитер же ты! — усмехнулся он. — Хочешь, чтобы и я вмешался в дело? А между прочим, сюда идет майор Медведев, он тоже ветеран полка. Вот ты к нему и обратись, он не откажет.

Майор словно догадался, что речь идет о нем. Остановился у нашей машины, посмотрел на суетившихся техников и сказал:

— Торопи, штурман, всех торопи, чтобы успели подготовить машину к боевому вылету. Твой командир, вижу, не очень торопится.

— Тут товарищ майор, на мне все и держится! — воскликнул Пастухов. — Я сам готов превратиться в самолет, лишь бы не сорвался вылет! Говорят, если первый боевой получится комом, то и потом не повезет!..

— Так говорят отсталые люди, — строго заметил майор Медведев. — Не везло нам на первых вылетах в сорок первом, а ведь и сейчас летаем и успешно громим врага. Как видите, живы по сей день, а на тот свет немцев мы отправляем.

Александр Николаевич часто бывал в компании штурманов. Слушая рассказ какого-нибудь балагура, он и сам умел так ловко вставить словцо, что содержание рассказа приобретало порой совершенно иной характер и тогда от смеха все за животы хватались. Штурман полка выглядел представительно. Стройный, красивый, волевое лицо, добродушная улыбка. Достаточно один раз встретиться с ним, чтобы проникнуться уважением. Чувствовалась в Медведеве добрая русская душа. Лучшим другом в полку у него был Владимир Судаков. Их связывала уже давняя фронтовая дружба — с первого дня войны летали в одном экипаже.

Помню, отойдя на некоторое расстояние, майор Медведев остановился и сказал:

— Замполит капитан Афанасий Григорьевич Невмержицкий завтра прочтет вам лекцию об истории нашего полка, о людях и наших первых боевых вылетах. Не пропустите эту лекцию. Для вас будет интересно.

— Вот угадал, так угадал! — воскликнул Педоренко. — Мы ведь только что об этом говорили...

Интересно и увлекательно рассказывал Афанасий Григорьевич об истории полка. Он сообщил нам, что 3 сентября 1943 года 130-й авиаполк был преобразован в 122-й гвардейский бомбардировочный за отличное выполнение боевых заданий, за успешные действия в ряде операций. А сформирован он был в мае 1940 года, вооружен в то время самолетами СБ. [153] Первый удар полк нанес по фашистам в району Бяла-Подляска, затем участвовал в Московской и Курской битвах.

В июле — сентябре 1941 года личный состав полка переучивался на самолеты Пе-2, и 5 октября экипажи впервые нанесли удар по врагу на этих самолетах.. Трудно было летчикам. Они еще недостаточно овладели техникой пилотирования «пешкой», и сразу же пришлось идти в бой. Нелегко было и техническому составу — новые машины, новые требования.

В первом боевом вылете общую колонну полка возглавлял майор И. И. Кривошапко. Тогда многие не вернулись с боевого задания, в том числе и Кривошапко. Полком стал командовать И. П. Коломийченко. Комиссаром полка назначили Афанасия Григорьевича Невмержицкого. В конце 1941 года группу самолетов на цель повел капитан Бугорков. В той группе шел и экипаж лейтенанта Алексея Лозанова. Штурманом у него был Александр Медведев, воздушным стрелком-радистом ефрейтор Владимир Судаков. Группа подверглась сильному обстрелу зенитных батарей, у самой цели на них набросились вражеские истребители. Завязался воздушный бой. Силы оказались неравные. Все самолеты за исключением машины Лозанова были сбиты. Одна она прилетела на свой аэродром, как говорят, «на честном слове и на одном крыле». В этом бою штурман Александр Медведев и стрелок-радист Владимир Судаков сбили два самолета противника.

Много интересного сообщил нам Афанасий Григорьевич о людях полка. Рассказал и о техническом составе — им не только приходилось готовить машины к боевым вылетам, но порой и вступать с фашистами в схватку. Однажды моторист Федор Калабушкин распознал переодетых в милицейскую форму диверсантов и вовремя поднял тревогу. Благодаря его бдительности диверсантам не удалось захватить аэродром. Вся группа была уничтожена.

Так что напрасно Георгий Пастухов волновался за машину. Техники успели подготовить ее. Дело оставалось за боевым вылетом. И вот эта минута наступила.

Как-то командира нашего экипажа вызвал комэск, и вскоре Пастухов вернулся от него с высоко поднятой головой. По его виду мы догадались, что полетим на боевое задание.

— Включены в основной состав! — воскликнул он, подходя к боевой машине. — Готовьтесь, друзья!

Деловито ворча что-то под нос, Георгий обошел вокруг самолета — проверил контровку кранов, закрытие лючков и поднялся в кабину. [154] Моторы опробовал вместе с техникой .звена. По тому, как он произнес слово «порядочек», было ясно, что доволен их работой. А за это время и я успел проверить свою радиостанцию — она была исправной.

До вылета полка оставалось еще свободное время. Тишина отодвинулась на задний план, уступив место мощному рокоту моторов, и смешно было наблюдать, как кто-нибудь обращался с вопросом к товарищу, видеть при этом его раскрытый рот, гневное выражение лица: как, мол, так — я кричу, а меня не слышат! Адам тоже что-то прокричал мне, но потом махнул рукой и принялся за свое дело. Когда шум моторов приутих, ко мне подошел лейтенант Владимир Судаков.

— Вот и твоя очередь подошла воевать, а ты беспокоился, — сказал он и поинтересовался: — У тебя все готово к боевому вылету? Главное, не робей! Помни: гитлеровцы нас боятся. Но не забывай золотое правило: кто первым увидел, тот и победил. Это, конечно, не всегда так бывает, но чаще всего. Будь осмотрительным. Помогай в бою товарищу. При атаке вражеских истребителей стреляй по ним короткими очередями. Цель выбирай наиболее опасную для самолетов и бей наверняка! Да следи за передачей ведущего, смотри не прозевай его сигналы... И не робей!

«Не понятно, почему Судаков дважды повторил мне это «не робей», — подумал я. — И так вроде бы не робею...»

Интересный человек Владимир Константинович. Не любит выделяться среди товарищей. Скромный, внимательный, вежливый. И при этом один из самых опытных в воздушных боях. О его скромности и такте можно было судить хотя бы по такому случаю.

Однажды Судаков, одетый в обычный хлопчатобумажный комбинезон, шел вдоль стоянок. Его остановил новичок — механик по вооружению и сказал:

— Послушай, дружище, будь добр, подкати бомбы к самолету. Я так занят, что продохнуть некогда!

Владимир выполнил его просьбу и собрался уходить.

— Подожди, — остановил его механик, — заодно вытащи бомбы из тар, все равно ведь ничего не делаешь, будь другом!

Справившись и с этой работой, Судаков удалился. Тогда моторист с соседнего самолета, который видел всю эту сценку, подошел к механику и сказал:

— Садовая голова! А знаешь ли ты, кого сейчас заставил работать? Это же сам лейтенант Судаков!.. [155]

У механика от удивления отвисла челюсть.

— Что теперь мне делать? — растерялся он. — Я не знал. Может, сходить к нему и попросить прощения? Я думал, это какой-нибудь моторист от нечего делать прогуливается по аэродрому. Надо же так...

Вечером механик, увидев Судакова, начал извиняться.

— Пустяки, — засмеялся Владимир, — мы военные люди. Ты приказал — я выполнил. Как видишь, все по уставу!..

Лейтенант Судаков научил нас очень эффективно, упрощенным методом пользоваться прицелом КПТ-5. Этим его методом мы добивались хороших результатов в воздушной стрельбе и не раз поражали в боях самолеты противника.

Однако нашему экипажу предстоял еще только первый боевой вылет. Адам и Георгий чем-то увлеклись в своей кабине и перестали наблюдать за обстановкой на аэродроме. Я по просьбе Педоренко решил сбегать в каптерку за карандашами, но, не успев пробежать и сотни метров, вдруг увидел, как один взлетающий самолет резко развернулся и на огромной скорости понесся на стоянку нашей эскадрильи. Через три секунды раздался страшный грохот, треск. Не чуя под собой ног, я бросился к месту катастрофы. Туда со всех сторон бежали люди. И вот перед моими глазами представилась невероятная картина: наш самолет стоял разрубленный на две части. Тот, что разрубил нашу машину, распластался на брюхе, оторванные шасси его валялись в стороне вместе с разбросанными бомбами. Хорошо, что ни одна не взорвалась...

Люди вначале растерялись, а потом кинулись на помощь пострадавшим. К удивлению всех, в полностью деформированном самолете экипаж был невредим, но парни были так напуганы, что продолжали находиться в кабине, даже не пытаясь выбраться наружу. Когда же минута оцепенения прошла, они без посторонней помощи выбрались из самолета и так рассматривали друг друга, словно давно не виделись.

Вскоре на место аварии прибыла санитарная машина. Врач потребовал, чтобы все члены экипажа немедленно отправились в лазарет на обследование. Инженер полка распорядился оружейникам обезвредить бомбы. А у нашего изуродованного самолета собрались летчики и по-деловому принялись обсуждать случившееся. Фюзеляж машины был полностью оторван от центроплана — лежал в стороне, вся передняя часть самолета задралась кверху и чем-то напоминала взлетающий двухмоторный истребитель. [156] Всюду валялось битое органическое стекло. Адам со смаком рассказывал собравшимся, как он с Пастуховым выскакивал из кабины, заметив мчавшийся на них самолет, и, кивнув в мою сторону, усмехнулся:

— Вот кому повезло! Если бы я не послал Михаила за карандашами, быть бы ему в царстве небесном...

Не получился наш первый боевой вылет. Пастухов обнял меня и Адама и как-то обреченно заметил:

— Теперь будем только хвосты самолетам заносить да по нарядам ходить.

— Вот ты-то мне и нужен, товарищ младший сержант! — воскликнул старшина полка, столкнувшись со мной у входа в столовую. — Ты ведь «безлошадный», а это как раз то, что требуется. Сходи-ка, дружище, в наряд на кухню. Что тебе стоит расколоть пару десятков чурбаков!

«Черт меня понес этой дорогой! — подумал я. — Не попадись старшине на глаза — и на кухне не оказался бы». Когда мы учились в 66-м ШМАСе, кормили нас там скудно, тогда каждый курсант сам норовил в наряд поближе к котлам, чтобы перепала лишняя ложка борща или каши. В боевом полку харчи полагались по пятой норме, так что от кухни радисты старались отделаться.

И вот перед обедом, когда я колол дрова, дежурный по столовой Адам Педоренко попросил меня, чтобы я остался за него на часок, а сам куда-то отлучился по своим делам. Не прошло и полчаса, как в столовой появились три французских летчика. Окинув взглядом пустой зал, они направились ко мне. Высокий, чернявый пилот на ломаном русском языке сказал:

— Нам нужен обед. Давай нам что-нибудь покушать, да повкуснее!

— Обед еще не готов, — ответил я. — Мясо варится, а остальные продукты еще и не закладывали в котел.

— Как так? — возмутился француз. — Понимаешь, нам надо лететь!

— Могу принести масло, хлеб и молоко, — сказал я.

— Этого нам не надо. Давай мяса, да поживее. Нам нельзя задерживаться!

Я понял, что на словах ничего не докажу, и пригласил на кухню французских летчиков.

— Ты что, очумел? Зачем привел их сюда? — возмутился повар. — Ты же знаешь, что обед не готов, а мясу вариться еще минут пятнадцать. [157]

— Вот ты им это и поясни! — рассердился я. — Они требуют обед!

Повар подозвал французов к котлу и показал им мясо в клокочущей воде. Они с интересом понаблюдали минуты две, а потом попросили повара, чтобы он дал им кусок для пробы. Тот в сердцах отхватил большой кусок, размельчил его, и французы принялись есть горячее мясо. Я подумал: как бы от недоваренного мяса не разболелись у пилотов желудки. Попытался отговорить их от этой трапезы, но они, не обращая на меня никакого внимания, продолжали свое дело.

— Недоваренное мясо лучше, чем переваренное, — поучал меня невысокий, узкоплечий француз. — За нас не беспокойся, — смеялся он, — мы полетим в комбинезонах. Так что все будет в порядке!

Летчики рассмеялись. А вскоре высокий француз вдруг схватился за живот и начал корчиться. «Вот оно, недоваренное мясо», — тревожно подумал я. Увидев испуг на моем лице, французы еще сильней взорвались смехом. Хохотали до слез.

— Ничего, ничего, мы пошутили, — наконец признался один из них, и, поблагодарив меня, все быстро вышли из столовой и почти бегом направились на аэродром.

Я не представлял, каким образом французы попали к нам, в Советский Союз. Однажды поинтересовался у радистов, но и они ничего определенного не знали. Василий Касьянов рассказал лишь, что прибыли эти летчики из Тегерана, а большего сообщить не мог.

Вечером, после наряда, направился я на наш «пятачок». Так называлась площадка, где после работы, в свободное время, мы собирались на танцы. Кто-то из штурманов играл на баяне. От ног танцующих в воздухе висела пыль. Георгий Пастухов, увидев меня, тут же потащил на круг — танцевать фокстрот. Увильнуть от Георгия не удалось, и вот, теряя пространственную ориентировку, я старательно выделывал какие-то замысловатые маршруты, пока мой учитель не отпустил меня, сказав, что теперь я вполне подготовлен к самостоятельному выходу в лучших залах Европы.

— Ступай-ка пригласи свою землячку, — заключил Пастухов, — видишь, она стоит рядом с французами?

Французские летчики меня сразу узнали. Высокий улыбнулся.

— Ну как, мясо уже сварилось? — спросил он.

— Еще варится, — ответил я. Переваренное мясо лучше недоваренного. [158]

Все дружно рассмеялись, и по очереди пожали мне руку.

— Один ноль в твою пользу! — сказал высокий француз.

Маша уже была приглашена на танец, и я тогда направился к группе радистов, где наш замполит Афанасий Григорьевич Невмержицкий рассказывал об эскадрилье «Нормандия».

— Впервые эта эскадрилья попала в 123-й авиаполк, которым командовал майор Дымченко Василий Иванович. Майор к тому времени имел уже богатый опыт боевой работы. Приняв французских летчиков, он сразу же приступил к обучению их искусству взаимодействия с бомбардировочной авиацией. Французы быстро освоились в полку Дымченко. Но майор понимал, что тактику воздушного боя им лучше перенимать среди летчиков-истребителей. Так что в апреле командование 1-й воздушной армии передало французскую эскадрилью в оперативное подчинение 303-й истребительной авиадивизии генерала Захарова. Но врага нам бить вместе!.. — заключил замполит.

Так понемногу знакомились мы с обстановкой на фронте, с товарищами но оружию. А 10 июня 1944 года в полку состоялось торжество по случаю награждения боевого коллектива орденом Красного Знамени. На построении личного состава у командного пункта заместитель командира дивизии по политчасти полковник Л. А. Дубровин прикрепил орден к Боевому Знамени полка. Тогда же особо отличившимся в боях летчикам, штурманам, воздушным стрелкам тоже были вручены награды. Признаюсь, завидовал я парням. Очень хотелось быть такими же мужественными, бесстрашными и так же радоваться своим заслуженным наградам.

Но пока с горечью приходилось признавать, что Жора Пастухов сказался прав, предвидя нашу «безлошадную» жизнь: весь наш экипаж часто ходил в наряды, в свободное время работал на аэродроме.

Адам Педоренко ворчал:

— Зря хлеб едим. Разве это дело для экипажа пикировщика?

А я терпеливо выполнял, что приказывали, любил ходить и в караул. Многие радисты предпочитали другой вид наряда.

Григорий Евенко как-то по этому поводу заметил:

— Караул для скучных людей. Мне охота поговорить, пообщаться с людьми, а в карауле этого делать не разрешается...

Я не мог согласиться с таким суждением, и старшина эскадрилъи всегда с удовольствием направлял меня в караул. [159]

Вскоре мы перелетели на новое место. Было такое летное поле — Большие Орловичи. Перелетели туда, устроились как могли. И вот, помню, дождливый день. С утра погода не обещала разгуляться, и летный состав занялся теоретической подготовкой. Начальники связи эскадрилий отрабатывали со стрелками-радистами тактику воздушного боя. Когда занятия закончились, майор Строилов собрал всех радистов эскадрилий и сообщил новые данные на боевой вылет. После этого он предложил ветеранам полка поделиться боевым опытом, рассказать об экстремальных ситуациях, которые возникали у них во время выполнения боевых заданий. Такие встречи для нас, молодых, недавно прибывших в полк, были очень полезны. Мы продолжали обсуждать различные варианты воздушных боев, нередко спорили между собой, проигрывая трудные ситуации. Тогда нам на помощь приходил Григорий Евенко. Самые спорные вопросы он умел разрешать в юмористической форме. Так было и в тот день.

— Представь, что у тебя кончились патроны, а сзади ваш самолет атакует стервятник. Какое примешь решение? — посмеиваясь, принялся он расспрашивать новичка.

— Тут ничего не поделаешь, — ответил тот.

— Ну и чудак! — захохотал Григорий. — Ты должен вылезти на фюзеляж, добраться по нему до хвоста самолета и раскачивать его из стороны в сторону. Вот фашист и не попадет в вашу машину.

— Теперь понял! — радовался новичок. А Евенко продолжал:

— Создаю новую ситуацию. Все стрелки отражают атаку стервятников в верхней задней полусфере, а тут появилась новая вражеская группа и затевает атаку снизу. Ваше решение?

— Часть стрелков-радистов должна перебраться к нижнелюковым пулеметам, — абсолютно уверенный в своей правоте, ответил я.

— Верно! Но какая? Может случиться, что все займут место у крупнокалиберных пулеметов.

— В таких случаях надо договориться еще на земле, до боевого вылета, — уточнил Александр Петров. — Мне кажется, определенной группе радистов такое задание должно даваться, чтобы они об этом всегда помнили.

— Ты прав, — согласился Григорий. — Так оно и должно быть! [160]

Послышался гул моторов взлетающего самолета. Мы выбежали на улицу.

— Подполковник Гаврилов опробывает взлетную полосу, — пояснил Педорепко, внимательно наблюдая за взлетом. — Прилетит — и станет ясно, чем будем заниматься. Возможно, еще состоится и боевой вылет.

Через двадцать минут самолет возвратился, произвел посадку. Моторы с большим трудом тянули массу самолета по еще не просохшему грунту. Командир оставил машину у капонира, а сам направился на КП. Туда следом за ним потянулись летчики, штурманы, радисты.

Семен Никитич подождал, пока угомонятся люди, потом сказал:

— В районе аэродрома сплошная облачность. Но часа через два западный ветер очистит небо, солнце сделает свое дело, и во второй половине дня боевой вылет. Мы обеспечиваем продвижение нашей пехоты и танков, поэтому удар с воздуха должен быть эффективным. Жаль, что летное поле еще слабовато, — работать придется не в полном составе. Со мной пойдут только наиболее подготовленные экипажи.

Командир зачитал список — кому лететь — и приказал готовить машины. А через два часа действительно показалось солнце. Все, кого командир определил в боевой вылет, заняли места в бомбардировщиках и ушли на задание. Радисты, не участвовавшие в боевом вылете, облепили стартовую радиостанцию и внимательно слушали, что передавал ведущий колонны флагманский радист Иван Сосновый. По кодовой таблице мы легко расшифровывали сигналы. Помню, как к колонне пристроились истребители прикрытия. Затем «петляковы» подверглись обстрелу вражеской зенитной артиллерии. На какое-то время передача прекратилась, и вдруг воздух наполнился командами, криками предупреждений, указаний цели:

— Бей фашистов! Смотри, сбоку заходят! Маленькие, снизу «мессеры»!

Всем было ясно, что колонна подверглась атаке стервятников. Где-то шел жаркий воздушный бой. В эфире работало сразу несколько радиостанций, и в динамик прорывались ругань, призывные фразы, возгласы одобрения. Майор Строилов морщил нос, он был ярым противником ненужного шума в эфире.

— Наш брат горяч в воздушном бою, — заметил Петр Пройдак. — А вот этот голос, что матернул фашистов, убей меня гром — Гришки Евенко!.. [161]

После ужина возле столовой собрались все экипажи полка — и кто участвовал в вылете, и кто не вылетал. Заиграл баян. Кто-то запел, его поддержали, и полилась песня — по-русски раздольная, грустная — о ямщике, замерзающем в степи...

Сгустились сумерки. Я взглянул на небо и невольно залюбовался им. Оно было особенное: вдали над горизонтом, едва видимые в темноте, возвышались кучевые облака. Левее небо казалось аспидно-черным. Звезды, мерцающие у кромки непроглядных облаков, были необычно яркие. Такое небо мне однажды пришлось видеть в детстве. Я на миг задумался, и из глубокой дали словно послышался перезвон колокольчиков детства. На душе стало неспокойно от воспоминаний...

— Ты о чем? — спросил Михаил Алехин. — Пойдем-ка лучше в землянку. Скоро отбой будет, а нам завтра рано подниматься.

Большинство радистов были уже на месте. Кое-кто отдыхал. Осман Коджешау играл с Василием Касьяновым в шашки. Саша Петров перелистывал какой-то замусоленный журнал. Неяркий, колеблющийся свет эрзацлампы освещал одну половину его лица, отчего оно казалось плоским и вытянутым.

— Братцы, — сказал Григорий Егонко, — построения не будет, старшина велел всем ложиться спать. Учтите, поднимут рано. Похоже, намечается что-то серьезное. Утро вечера мудренее...

— Тут и так все понятно! — роскликнул Василий Касьянов. — Теперь освобождение Белоруссии. Хватит паразитам разрывать нашу землю на части!..