К предгорьям Кавказа

Со смешанным чувством тревоги, боли и неиссякаемой надежды на то, что скоро погоним ненавистного врага прочь с нашей родной земли, покидали мы аэродромы в населенных пунктах, разбросанных по берегам Дона. Армия отступала, мы — вместе с нею.

Короткая передышка в ставропольском хуторе Терновский дала нам возможность как бы перевести дыхание, осмотреться, собраться с мыслями. Полк на пять суток был выведен из боев, с тем чтобы привести в порядок оставшиеся в нем немногочисленные боевые машины. Без дела мы, разумеется, не сидели, — наоборот, царила напряженная рабочая обстановка. И все-таки эта неожиданная степная тишина, словно чудом подаренная нам посреди неумолчного грохота войны, возвращала памятью в довоенные дни, согревала беззаветной верой, что мы отвоюем, вернем себе счастливую мирную жизнь.

Пять дней и ночей техники, механики, а вместе с ними и летчики трудились над своими изрядно пострадавшими в боях машинами. Четко и умело организовал эту работу новый старший инженер полка военинженер 3 ранга С. В. Скворцов. Серафим Васильевич имел большой практический опыт и глубокие знания по эксплуатации и ремонту авиатехники, умело передавал их подчиненным. В работе он отличался находчивостью, изобретательностью, по-отцовски заботился о жизни и быте техников и механиков, был чутким и отзывчивым старшим товарищем. Во всем этом мы еще раз убедились в Терновском. К концу установленного срока самолеты были полностью восстановлены, и мы могли продолжать боевые действия. А по дорогам тянулись вереницы подвод, колонны автомашин, гурты скота — население уходило от немцев, стремясь прижаться к горам, укрыться в них.

Однако было бы неверно представлять продвижение гитлеровских войск этаким победным маршем. Наши войска, испытывая временные трудности, оказывали постоянное и ощутимое сопротивление наступающему противнику. Наиболее маневренным средством для нанесения [146] ударов по врагу оставалась авиация. Ежедневно совершая по нескольку боевых вылетов на колонны фашистов, наши летчики наносили им заметный урон, изматывали врага, держали в постоянном напряжении. Одновременно это давало возможность наземным войскам выиграть время, чтобы организовать твердую оборону на тыловых рубежах.

Командование войск Донской группы Северо-Кавказского фронта поставило перед авиацией задачу — прикрыть отход наземных войск, бомбардировочными и штурмовыми ударами максимально задержать наступление противника и снизить темпы его продвижения. В этих условиях чрезвычайно важными оставались данные воздушной разведки. Наши летчики, подвергая себя постоянному риску, бесстрашно пролетали над фашистскими танковыми и механизированными колоннами, стремясь добыть необходимые сведения.

Действуя в составе 216-й истребительной авиационной дивизии 4-й воздушной армии, мы непрерывно меняли дислокацию. Только с 26 июля по 10 августа 1942 года полк восемь раз перелетал с аэродрома на аэродром. Нередко летчики уходили на задание с одного аэродрома, а возвращались уже на новый, поскольку в районе прежнего к этому моменту уже разворачивались боевые действия сухопутных войск. Бывали случаи, когда полку приходилось играть невольно роль арьергарда — в непосредственной близости находился враг, которого уже не отделяли от нас позиции наших частей. Но и это не могло прервать боевые вылеты истребителей.

В первых числах августа в полк на самолете УТИ-4 прибыли инспектор по технике пилотирования и старший инженер 216-й истребительной дивизии. Привезли приказ: срочно перебазироваться в Ставрополь на запасную площадку у опушки леса, в ставропольских мастерских получить три самолета И-16. Последней новости мы несказанно обрадовались: как-никак пополнение — в полку оставалось всего 12 машин. И этой же ночью отправились в дорогу передовая часть наземного эшелона и комендатура БАО.

Рано утром на самолете УТИ-4 вылетел командир полка. Еще через полчаса в воздух поднялись все боевые машины. Мне пришлось уезжать одному из последних. Перед отъездом я проверил, как подготовились к перебазированию основная часть наземного эшелона и летчики, которые остались без самолетов. Одного из работников [147] штаба — воентехника 2 ранга К. Я. Зарубо — я отправил в Ставрополь на самолете У-2, он должен был заранее подобрать помещение для штаба, организовать ночлег летному составу.

А на площадке под Ставрополем в это время прибывающие уже самолеты встречал майор Маркелов. За новыми машинами он отправил группу летчиков под командованием Карданова, отдав распоряжения о рассредоточении, маскировке. Самого же командира полка невольно смущала потеря связи со штабом дивизии. «Где он находится — неизвестно, — с досадой рассуждал Маркелов. — Какие последуют боевые распоряжения — неясно...»

И тогда он отправился в Ставрополь, на городской аэродром, где находились курсы штурманов. Отправился пешком — машин не было — и через час был уже у начальника курсов. Герой Советского Союза полковник Г. М. Прокофьев встретил Маркелова приветливо, но предупредил, что торопится, и попросил изложить все просьбы как можно короче.

— Полк мой оказался отрезанным от командования дивизии, — лаконично объяснил Маркелов. — Очевидно, придется действовать самостоятельно. Но для этого как минимум необходимо горючее. Кроме того, мне нужно накормить людей да и устроить их на ночлег, а наземный эшелон и комендатура БАО еще не прибыли...

— Что ж, товарищ майор, обстановка под Ставрополем действительно очень сложная. Противник на подступах к городу. Наши курсы срочно эвакуируются. Горючим мы вас попробуем обеспечить. Покормить людей сможем только обедом — столовая готовится к отъезду. А что касается жилья, то с этим проще всего — мы освобождаем все помещения. Так что выбирайте, что душе угодно, — невесело усмехнулся полковник и тут же серьезно и искренне добавил: — А вообще-то желаю успеха. И последнее: моя машина доставит вас в часть — так оно быстрее получится.

Вернувшись в полк, командир увидел техников и механиков из первой группы — они ехали до Ставрополя всю ночь и полдня. Прибытие их ободрило Маркелова. Все самолеты полка вскоре были заправлены горючим. И все-таки ощущение тревожной неопределенности не проходило. Маркелов нетерпеливо прохаживался по опушке леска, где стояли замаскированные истребители, и время от времени поглядывал в чистое небо — не появится ли там самолет связи? День клонился к вечеру, [148] в летней истоме монотонно стрекотали кузнечики. Но вот в их однозвучную песню ворвался рокот моторов. Через несколько минут над аэродромом пронеслось звено самолетов И-16. Это вернулся из мастерских Кубати Карданов со своими ведомыми.

Вскоре самолеты уже заруливали на стоянку. Из первой машины выскочил как всегда подтянутый молодцеватый Карданов и бодро доложил Маркелову:

— Товарищ майор! Самолеты — в отличном состоянии. Звено к выполнению боевых заданий готово!

— Вы-то гото-овы, — протянул Маркелов и вдруг, стряхнув оцепенение, будто и ему передалась деловая вдохновенность Карданова, решительно сказал: — Вот что. Ждать больше нельзя — обстановка не позволяет. Будем вести разведку самостоятельно. Так что, Кубати, готовь звено на задание. Пусть техники еще раз проверят новые машины. Вылет через 30 минут.

Маркелов развернул карту района, и они с Кардановым склонились над ней, определяя маршрут полета.

Это оказался удачный вылет. Звено Карданова довольно быстро обнаружило большую автоколонну противника, направлявшуюся к Ставрополю, и обстреляло ее с двух заходов. Несколько вражеских машин тут же загорелось. Тройка Карданова вернулась на аэродром для дозаправки, и майор Маркелов решил, не теряя времени, отправить к месту события звено Василия Князева. От этой тройки врагу тоже крепко досталось — она израсходовала почти весь боекомплект. Вернувшись с задания, Князев предположил, что фашистская колонна вряд ли до утра возобновит движение.

— Разбежались фрицы от дороги кто куда! — рассказывал он. — Очухаются нескоро. А пока придут в себя да расчистят дорогу, мы опять и нагрянем.

— Правильно! — поддержал его Маркелов. — Так и сделаем. А теперь отдыхайте. Заслужили.

Летчики отправились на ночлег в городок штурманских курсов. Воентехник Зарубо подобрал здесь в одном из домов комнату попросторнее и договорился с комендантом, чтобы он встретил истребителей по-домашнему.

— Батюшки, да, никак, мы с неба прямо в рай попали!— воскликнул кто-то из них с неподдельным восторгом. Как было не понять, не разделить это удивление и восторг! Где только до этого не приходилось коротать ночи нашим ребятам — на топчане или на лавке в крестьянской избе, в землянке на нарах, устланных еловым [149] лапником, на сеновале в каком-нибудь амбаре, а то и просто в стогу сена под открытым небом. Неприхотлив солдат на войне — не ворчит, не жалуется, многое принимает как должное. Но вот попал он в человеческие условия, на мягкую да чистую постель, наверняка родной дом вспомнил — и удивился, и разговорился, и расчувствовался... Кто осудит его в эти минуты?

И уж совсем обделены житейскими удобствами на войне авиационные «технари». Они-то нередко спят прямо в поле, у самолетов, свернувшись калачиком где-нибудь под крылом. Только получается, что не они у машины под крылом, а она — у них, потому что именно они охраняют ее от всяких непредвиденных случайностей, от неожиданных налетов противника. Вот и в ту ночь не удалось нашим техникам попользоваться гостиничным сервисом: на аэродром прибыла основная группа наземного эшелона полка. Начались разговоры, расспросы: как добрались? что слышно в Ставрополе? далеко ли враг? Тут уж не до сна.

Когда на рассвете наша штабная машина наконец-то прибыла в расположение части, обо всем происшедшем за минувшие сутки рассказал мне Константин Яковлевич Зарубо. В ответ я объяснил ему, почему мы так задержались.

Нас подвел бензонасос. Дело в том, что штабная машина— трудолюбивая полуторка всякие дороги испробовала. Досталось ей и от ухабистых пыльных трактов, и от весенней и осенней распутиц, и от летнего зноя и зимней стужи. Однако наш штабной водитель Корчак не просто крутил баранку, он еще был отличным механиком, способным на всякие выдумки. Вот и тогда, обнаружив неисправность в бензонасосе, он придумал самодельный насос: проволокой прикрепил к капоту канистру с бензином и протянул от нее резиновый шланг к штуцеру. Благодаря разности уровней бензин по известному закону сообщающихся сосудов стал поступать в мотор — и тот заработал. Мы двинулись дальше, но ехали медленно, боясь повредить приспособление Корчака, которое оказалось на удивление прочным.

Поведав о дорожном приключении своему помощнику, я через несколько минут повторил этот рассказ командиру полка, который с раннего утра уже был на аэродроме.

— А я уж начал за вас беспокоиться, — посетовал Маркелов. —Но все хорошо, что хорошо кончается. Про наши дела вы, наверное, уже знаете. Так что включайтесь [150] в работу. Сейчас начинаем готовить к боевым вылетам звенья Князева и Колесника. Кроме того, можем осчастливить трех «безлошадных» — вот они, новые машины.

Счастливчиками оказались П. М. Лазюка, Г. П. Дьяченко и Л. А. Басенко. Глядя на них, я заметил Маркелову:

— Теперь у нас пятнадцать самолетов. Можно как-то прикрывать отход наших войск и сдерживать наступление фашистских гадов.

— Да, — озабоченно ответил командир. — Если своевременно получать боевые задания от командования и не испытывать нехватку горючего и боеприпасов.

— А что, Андрей Гаврилович, если нам самим попытаться установить связь со штабом дивизии? — предложил я. — Самолет связи у нас есть и офицер связи — Зарубо. Человек он расторопный, сообразительный. С заданием справится. Будет челночным способом доставлять из штаба дивизии боевые распоряжения, а туда от нас — донесения о результатах действий. Только бы узнать, где он расположился, этот штаб...

— Предложение дельное. Стоит подумать, — согласился Маркелов, но его слова прервал рев моторов.

С задания вернулись — одно за другим — оба звена воздушных разведчиков. Вскоре летчики докладывали командиру полка результаты вылета, а я, быстро записав их сообщения, наносил данные на карту, чтобы тут же составить разведдонесение. Досадные мысли мешали работать: связи со штабом дивизии нет, когда появится — разведданные безнадежно устареют. Воспользоваться ими можем пока только сами. Но наших-то сил для нанесения удара по наступающему врагу, конечно, недостаточно. Может быть, параллельно с нашим полком такую разведку на этом направлении ведут и соседние авиачасти?.. Но это было уже гадание на кофейной гуще.

Анализируя полученные данные — а они оказались малоутешительными,— нетрудно было установить, что наши войска небольшими группами отходят в юго-восточном направлении. Следом за ними буквально по пятам двигаются автоколонны и танки врага. Среди них Князев разыскал и вчерашнюю нашу колонну. Она заметно поредела, но все же собралась на марше и продвинулась километров на тридцать. Летчики вновь атаковали ее с нескольких заходов.

Оценив обстановку, командир полка решил самостоятельно штурмовать вражеские части, чтобы сдержать их [151] продвижение. Для этого, конечно, требовалась беспрерывная заправка самолетов горючим и пополнение боеприпасами. А горючее, которое вчера выделил нам Прокофьев, было уже на исходе. Полностью заправили лишь три самолета, еще не вылетавшие на задания.

К счастью, пока мы ломали головы, как решить эту проблему, на аэродромном поле наконец-то появилась долгожданная комендатура БАО. Оказалось, что по дороге машины и бензозаправщик попали в пробку, образовавшуюся после налета вражеской авиации.

Вскоре самолеты были заправлены. По приказу командира полк вылетел на боевое задание почти полным составом. Ведущим группы был назначен капитан В. Максименко. В резерве оставалось одно звено.

Штурмовка прошла успешно. Трижды наши истребители атаковали крупную колонну врага, уничтожив свыше десятка машин. Вернулись без потерь. Маркелов выслушал доклад Максименко, и я приступил к составлению боевого донесения. В это время к нам подъехал на машине начальник комендатуры БАО. Он был чем-то встревожен, но Маркелов остановил его:

— Подождите, старший лейтенант. Видите, к нам летит У-2. Это, может быть, нарочный из дивизии, которого мы ждем уже два дня. Ничего важнее этого сейчас нет.

Тот недоуменно пожал плечами, досадуя, очевидно, что приходится ждать, когда хотел передать что-то срочное. А тем временем У-2 подрулил к стоянке. Не выключая мотора, из него выпрыгнул летчик и подбежал к Маркелову:

— Товарищ майор! Командир дивизии приказывает вам перебазироваться в станицу Спицевскую. Если там еще нет БАО, то в Благодарное, где сейчас находится штаб дивизии. Вот пакет с приказом.

— Спасибо, лейтенант, — сказал Маркелов, раскрывая пакет. — Давно вас ждем. Что нового в дивизии?

— Есть одна печальная новость, — понуро склонил голову пилот. — Прилетавшие к вам в Терновский инспектор и инженер дивизии погибли. Когда возвращались от вас, их самолет сбили «мессеры» в районе Кущевской. В воздухе сейчас очень неспокойно. Я тоже, пока добирался к вам, несколько раз видел фашистские истребители. Пришлось над самой землей лететь. Обстреливают наши войска, беженцев, не разбирая, — всех подряд.

— Да, невеселые вести, лейтенант.— Маркелов словно стряхнул секундное оцепенение. — Тем более —надо действовать. [152] Передайте командиру дивизии, что мы немедленно начнем перебазирование. А сам, — голос командира потеплел, — полетишь обратно — будь осторожен, раз в небе «мессеров» полно.

— Постараюсь, товарищ майор! — откозырял летчик и побежал к самолету.

Только тут Маркелов вспомнил о начальнике комендатуры Б АО:

— Так что у вас срочного?

— Немцы на северной окраине Ставрополя! Нужно срочно уходить отсюда. Какие будут указания? — старший лейтенант испытующе глядел на майора.

Маркелов крепко выругался. Но тут же, сосредоточившись, уже спокойным голосом начал отдавать четкие указания:

— Вы, товарищ Скворцов, как старший инженер полка отвечаете за скорейший запуск моторов. Сами с техсоставом после вылета самолетов выезжайте в Спицевскую на машинах. Не хватит машин — отправляйте людей пешком. Вы, старший лейтенант, тоже срочно выезжайте туда вместе с комендатурой БАО. Только оставьте здесь автостартер для запуска моторов. Вы, Георгий Андреевич, — обратился он ко мне, — отправляйтесь на машине в штурманский городок, забирайте там штабное имущество и вместе со своими подчиненными — тоже в Спицевскую. А Зарубо пусть перелетает туда на У-2 и побыстрее установит связь со штабом дивизии. Запасной вариант вы слышали — Благодарное. Всем ясно?

— Так точно, товарищ майор!

— Тогда действуйте. А нам нужно уточнить маршрут на Спицевскую.

Командир полка ознакомил летчиков с обстановкой, показал по карте маршрут и объяснил порядок полета:

— Летим в колонне звеньями на высоте сто метров. Ведущий группы — капитан Максименко. Я вылечу после всех через десять минут на спарке — вместе с техником.

Кто-то предложил по ходу атаковать вражеские части, вошедшие в Ставрополь, а уж потом взять курс на Спицевскую.

— Заманчиво, — раздумывая, ответил Маркелов.— Только нам нужно беречь боеприпасы: неизвестно, что ждет на новом месте. Так что взлетаем. Звено Князева — первым. Будете патрулировать над аэродромом до вылета последнего самолета — на случай появления противника. [153]

Моторы 15 самолетов запускали одним автостартером, и на это ушло полчаса. Проводив взглядом последнюю машину и убедившись, что аэродром опустел, Маркелов направился к своему УТИ-4, стоявшему за копной сена, и начал не торопясь одевать парашют. Техник в это время находился около автостартера. Вдруг он резко отскочил от машины и бросился к майору:

— Товарищ командир! За копной — фашистский танк!

В нескольких десятках метров от них, подмяв под себя копну, на поле вылезало стальное чудовище с черным крестом на боку.

— Только без паники, — предупредил Маркелов техника и в считанные секунды оценил ситуацию: — Значит, так. Пулей — к автостартеру. Передай, чтоб моментально заводили наш мотор. После этого пусть шофер уводит машину в овраг и по нему выезжает на дорогу в Спицевскую. Сам мигом возвращайся в самолет. Эта каракатица не угонится за нами!

Через несколько мгновений мотор самолета деловито затарахтел, и техник вскочил в кабину.

— Отъезжай быстрее! — махнул Маркелов рукой шоферу автостартера. Тот отвернул влево, а командир полка дал полный газ, придерживая самолет тормозом, затем резко отпустил его —машина стремительно рванулась вперед, будто выпущенная из катапульты. Где-то впереди и правее самолета разорвался снаряд, второй ухнул левее. Не набирая высоты, Маркелов понесся над аэродромом и скоро был вне досягаемости танковой пушки.

Уже в Спицевской командир полка узнал, что и шофер автостартера успел укрыться в овраге. Вскоре он добрался до нового месторасположения полка. Еще через три часа туда подоспел и я со своим штабом. В Ставрополе почти под носом у немцев мы успели погрузить на две машины все необходимое имущество. На штабной полуторке шофер Корчак сумел к этому времени исправить бензонасос, и мы помчались в Спицевскую, подбирая по пути наших техников, идущих туда пешком.

Снова замелькали полевые аэродромы, площадки — Спицевская, Петровское, Благодарное... Добрую службу полку в эти дни сослужил офицер штаба Зарубо. Ему все-таки удалось, как я и предлагал, на самолете У-2 наладить связь со штабом дивизии. Хочу несколько подробнее рассказать об этом человеке. Его судьба, жизнь в нашем полку — пример того, как воспитывались, мужали, набирались боевого опыта во время войны штабные [154] работники — те, чей труд, порой незаметный, скрытый от посторонних глаз, был необходим для успешного ведения боевых действий.

Аккуратный, подтянутый юноша, с застенчивой улыбкой на лице, Константин Зарубо еще в Винницком авиагородке обратил на себя внимание исполнительностью и четкостью в работе. По специальности связист, он был там начальником узла связи. Накануне войны его перевели в наш полк старшим радиотехником. Надо сказать, что работа ему досталась неблагодарная. Дело в том, что радиостанций на самолетах, как уже говорилось, нам досталось мало. Те, что сохранились, мягко говоря, были весьма далеки от совершенства, и летчики относились к ним откровенно скептически, ссылаясь на адский треск в шлемофонах. Однако, критикуя несовершенные радиостанции, пилоты чуточку увлекались — это-де лишний груз, снижающий скорость, наружная антенна, мол, мешает прыгать с парашютом, ухудшает аэродинамику машины. Некоторые командиры поддерживали эти настроения.

Наш молодой радиотехник, горячась и волнуясь, доказывал несостоятельность подобных заблуждений, демонстрировал положительные стороны бортовых радиостанций. Но их в полку становилось все меньше и меньше — часть пропала вместе с подбитыми самолетами, часть вышла из строя. В конце концов они исчезли и вовсе. Константин Зарубо оказался как бы не у дел.

Вот в это время я и решил привлечь его к работе в штабе. Он давно приглянулся мне аккуратностью, прилежанием, чувством ответственности за порученное дело. Кроме того, я обратил внимание, что Константин неплохо рисует. Все эти качества как нельзя лучше подходили штабному работнику.

Поначалу Зарубо выполнял обязанности оперативного дежурного на командном пункте полка, постоянно находясь в землянке у телефонов. В отсутствие старших командиров он принимал распоряжения из штаба дивизии, при необходимости отвечал на вопросы начальства — поэтому должен был знать все тонкости и детали боевой жизни полка. В ответах мой помощник был педантичен, точен, а в прилежании столь старателен, что кто-то однажды назвал его «кротом»: он и впрямь редко выходил из землянки, боясь пропустить важный звонок, иногда даже спал у телефонов.

Однако у этого трудолюбивого юноши была масса других обязанностей. Нередко ему приходилось заниматься [155] своим основным делом и ночью, в отсутствие специалистов из БАО, ремонтировать поврежденную линию связи с дивизией. Зарубо побывал в роли адъютанта эскадрильи, интенданта, старшего передовой команды, готовящей при перебазировании прием летного эшелона полка на новом месте. Для него не существовало мелких поручений. К каждому заданию он относился как к самому важному в данный момент.

Но, пожалуй, наибольшую популярность в полку приобрел Зарубо как художник. Его способности к рисованию и черчению использовались в двух направлениях. С одной стороны, он был незаменим в штабе при оформлении графических документов. С другой — возглавлял важный участок полковой политработы: комиссар В. Е. Потасьев поручил Константину Зарубо выпуск боевых листков.

Стенгазета в миниатюре выходила почти ежедневно. К ней привыкли. Ее ждали с нетерпением. Ждали острых рисунков к этим заметкам, которые выходили из-под карандаша и кисти Кости Зарубо. Ждали его остроумных карикатур, веселых шаржей, в которых поделом доставалось нерадивым. В общем, его боевые листки стали частицей нашей фронтовой жизни, ее зеркалом и летописью.

Однажды, зимой 1942 года, еще в Донбассе, наш полк посетил представитель политуправления Южного фронта. Он обратил внимание на боевые листки Зарубо и даже попросил дать ему несколько экземпляров — для выставки, как образец наглядной агитации.

Наиболее ярко деловые качества Зарубо проявились в период боевых действий на пути к Тереку, когда ему пришлось выполнять роль связующего звена между полком и штабом дивизии. Его самолет У-2 без устали сновал туда и обратно, словно по расписанию, и, казалось, ничто не могло изменить или нарушить этого своеобразного графика. А между тем каждый такой полет был связан с большим риском.

Мы были очень довольны своим связистом. Но и в штабе дивизии не остался незамеченным исполнительный и пунктуальный помощник. Так что вскоре мы получили приказ передать самолет У-2 в распоряжение начальника штаба дивизии и одновременно откомандировать туда воентехника 2 ранга К. Я. Зарубо. С этого времени он стал выполнять задания командования 4-й воздушной армии и 216-й истребительной авиадивизии по связи с подчиненными соединениями и частями. Случалось, прилетал [156] Зарубо и в наш полк, но встречались мы с ним все реже.

Порой целыми днями, с короткими посадками, приходилось находиться в небе воздушному почтальону, нередко ночевать в открытом поле — где-нибудь в скирде или в стоге сена, — а с рассветом — снова в полет. Был он, однако, везучим — сколько раз У-2 нарывался на вражеских истребителей, но всякий раз уходил невредимым, отделываясь незначительными пробоинами в фюзеляже. Однажды, правда, чуть было не угодил к фашистам и самолет Зарубо.

В одном из полетов пилот связной машины потерял ориентировку. Долго блуждал он над сальскими степями, над каким-то незнакомым населенным пунктом был обстрелян из пулемета. Зарубо тревожно переглянулся с летчиком: что делать, куда лететь? И кто стрелял: свои или чужие? Решили все-таки посадить машину в степи и, не выключая мотора, выяснить, чьи же части стоят в поселке. Едва успели сесть, как увидели, что к самолету скачут всадники, бегут люди. Нервы у летчика не выдержали — а вдруг фашисты! — и он резко увеличил обороты мотора. Но Зарубо вовремя успел заметить, что на всадниках советская военная форма, и остановил летчика.

Оказалось, что приземлились они в километре от передовой, а летели, сами того не ведая, прямо в расположение фашистов. Наши бойцы, заметив это, решили открыть предупредительный огонь: в любом случае самолет нужно было задержать. Если им воспользовались немцы (такое случалось), значит, задержат врага. Если же заблудились наши летчики, то их надо выручать...

Через некоторое время Зарубо все же вернулся к нам в полк, заметно похудевший, осунувшийся. Мы тогда базировались уже за Тереком. Посоветовались с Маркеловым и решили отправить Константина Яковлевича на курсы начальников связи полка (пришла тогда такая разнарядка), преследуя тем самым две цели — дать ему возможность перевести дух, восстановить силы и повысить квалификацию. Через четыре месяца, успешно окончив курсы, Зарубо прибыл в полк — и как нельзя кстати. К тому времени полк находился на перевооружении в Закавказье, где взамен устаревших И-16 получил скоростные истребители ЛаГГ-3. На них была установлена новая совершенная приемно-передающая радиостанция. Необходимо было в кратчайший срок научить летчиков пользоваться радиосвязью, и Зарубо с головой окунулся в работу. [157] Вот когда оказались посрамлены скептики, привыкшие к жестикуляции в воздушных боях, которая нередко ставила их в критическое положение.

Зарубо отлично справился с порученной задачей. Вскоре ему присвоили звание старшего лейтенанта, и теперь, как начальник связи полка, он уже официально стал штабным командиром.

Последний штрих в рассказе о К. Я. Зарубе, моем замечательном помощнике, относится к главному — победному дню войны 9 мая 1945 года. Тогда ветераны полка на аэродроме Пазевальк, под Берлином, раскурили легендарные папиросы «Триумфальные». Константину Яковлевичу не довелось участвовать ни в этой торжественной процедуре, ни в последовавшем затем праздничном обеде. Как когда-то в сорок втором, Зарубо безотлучно дежурил у телефонов на командном пункте. Обстановка была неспокойная — в любой момент могли позвонить из вышестоящего штаба, — и кто, как не Зарубо, сумел бы дать исчерпывающий ответ на любой вопрос...

А теперь вернемся в бескрайние сальские степи, по которым наш полк продвигался по направлению к Тереку. Прибыв на аэродром Благодарное, мы сразу отправили в воздушную разведку нескольких летчиков, которые, тщательно обследовав район, вернулись ни с чем. Только со второй попытки капитан Максименко, возглавивший шестерку истребителей, обнаружил на привале большую группу танков и автомашин противника. Они тут же проштурмовали колонну и быстро вернулись в полк за подкреплением.

Мы мобилизовали все имеющиеся силы. Одновременно по приказу командира 216-й авиадивизии по указанным координатам были направлены и остальные два полка. Сосредоточенный удар по колонне противника оказался весьма эффективным: 10 машин и танков загорелось сразу, множество других так или иначе было повреждено. А когда наша штурмовая группа вернулась к месту боя вторично, колонна гитлеровцев снялась со стоянки. Следы колес и гусениц вели на юго-запад: немцы развернулись и ушли к Ставрополю, отказавшись на этот раз от захвата близлежащего населенного пункта Петровское. Так усилия летчиков трех полков сорвали планы врага.

Это было важно и по другой причине. К тому моменту дорога от Петровского на Благодарное и дальше на Буденновск [158] была запружена людьми, подводами, машинами, тракторами, и, если бы противник захватил Петровское, он обязательно бросил бы танки на эту дорогу и уничтожил бы на ней все живое. А тогда эвакуация местного населения и материальных ценностей на юг через Буденновск прошла без трагических последствий.

8 августа полк перебазировался на полевой аэродром возле населенного пункта Советская. Из штаба дивизии майору Маркелову сообщили, что в Советской уже готовы к приему самолетов, и если садиться придется в темноте, то посадочный знак «Т» будет выложен кострами. Такая предусмотрительность порадовала Маркелова, но, наученный горьким опытом, он решил с четверкой самолетов вылететь все же пораньше, чтобы лично проверить готовность аэродрома.

К Советской подлетели в сумерках. Никто их не встречал, костры не горели. С трудом в наступающей темноте посадили машины и бросились ломать кустарник, рвать бурьян. В створе легкого ветерка на расстоянии 10 метров друг от друга выложили два костра. Только успели поджечь их, как в небе послышался рокот остальных самолетов полка.

Летчики почти вслепую приземлились на незнакомое поле и осторожно подруливали к его кромке, где смутно проглядывались очертания домов. Лейтенант В. Князев тоже посадил свой самолет, ту самую «двойку», которую спас техник А. Ивакин, и, направляясь к окраине аэродрома, вдруг почувствовал, как она «захромала», одной ногой шасси провалившись куда-то вниз. Летчик резко убрал газ — самолет накренился, задев консолью крыла землю. Василий, отстегнув парашют, выскочил из кабины— посмотреть, что случилось. Подбежали товарищи, помогли приподнять крыло и выкатить самолет из ямы на ровное место. И тут летчики заметили, что рядом с их машинами стоит еще одна группа самолетов — пятерка «яков». Дежуривший возле них лейтенант объяснил, что это машины 45-го истребительного авиационного полка и что его командир подполковник Дзусов вместе с пилотами отправился в населенный пункт договориться о ночлеге.

Майор Маркелов, оставив возле самолетов охрану из двух человек, тоже пошел вместе со своими подчиненными к поселку.

Утром выяснилось: летчики 45-го полка во главе со своим командиром оказались в той же ситуации, что и [159] наши, — накануне приказ о срочном перебазировании, обещание, что встретят, посадка самолетов в сумерках на неподготовленном поле, неустроенный ночлег и... ожидание дальнейших указаний из штаба дивизии. Но положение пилотов 45-го полка было более драматичным — у них оставалось всего пять боевых машин. Однако подполковник Дзусов не унывал.

— Приветствую вас, товарищ майор, — протянул он руку Маркелову. — Пока о нас вспомнят в дивизии, мы должны сами о себе позаботиться. А посему прежде всего следует подкрепиться. Как говорится, на БАО надейся — сам не плошай.

— Это верно, — улыбнулся Маркелов. — Да где ж его взять, подкрепление?

— В соседнем колхозе.. Сколотим объединенную команду ходоков — глядишь, чем-нибудь да разживутся.

На том и порешили. Через два часа новоявленные «интенданты» вернулись с великолепной добычей: в правлении колхоза им разрешили зарезать поросенка. Черные глаза Дзусова озорно сверкнули:

— Вот это трофей! Придется тряхнуть стариной и приготовить для честной компании фирменное кавказское блюдо,— и он засучил рукава, как заправский повар.

Разыскали и отмыли старый котел, наломали сухих веток для костра, принесли воды. Ибрагим Магометович вдохновенно руководил этими хлопотами и скоро поставил на общий импровизированный стол, сооруженный из ящиков и досок, вместительный котел, от которого соблазнительно тянуло тушеной свининой.

Завершив неожиданно праздничную утреннюю трапезу, летчики в хорошем настроении отправились к своим машинам. Через некоторое время на аэродроме появилась группа наших техников и команда только что прибывшей комендатуры БАО, которые помогли подготовить самолеты к боевым вылетам. Истребители ушли на разведку, а на поле осталась лишь хромоногая «двойка» Князева. Сам он вместе с техником Алексеем Ивакиным и еще двумя механиками что-то мудрил возле самолета — требовалось устранить поломку. В общем-то повреждение оказалось незначительным и его легко можно было бы устранить, находись рядом полевая авиаремонтная мастерская. Ну а коль ее не было, пришлось действовать инструментом из заплечной сумки Ивакина. Наметили план действий и, как говорится, медленно, но верно приступили к его исполнению. [160]

Уже вернулись с задания летчики, уже спустились на поле сумерки. Уже Маркелов и Дзусов получили приказ об очередном перебазировании полков за Терек — западнее Грозного, и самолеты оставили полевой аэродром. А Князев, Ивакин и их добровольные помощники все корпели над сломанной ногой шасси. По самым смелым подсчетам, на ремонт требовалось еще несколько часов. Положение усугублялось тем, что с аэродрома снялась комендатура БАО, а вместе с ней — автостартер для запуска моторов.

Всю ночь трудилась «бригада» Князева и на рассвете закончила ремонт. Теперь нужно было запустить мотор. Но сделать это вручную оказалось очень сложно. Все уже взмокли, выбились из сил, а вспышки в цилиндрах мотора так и не добились. И тут кого-то осенило: а что, если через отверстия для свечей засыпать в цилиндры порох? От его взрывной силы винт должен прокрутиться с частотой, необходимой для появления вспышки. Только не переборщить бы с порохом, а то и цилиндры разлетятся на куски. Недоуменно переглянулись — уж слишком неожиданна идея. Ивакин, задумчиво потирая лоб, сказал:

— Надо попробовать. Может, получится. И в конце концов, не тащить же мне эту «двойку» второй раз по тылам фашистов. А ведь они с минуты на минуту могут сюда нагрянуть.

Механики быстро разрядили несколько винтовочных патронов, добытый порох раздробили в порошок, затем, разделив его на три небольшие части, отвернули свечи в трех верхних цилиндрах и засыпали в отверстия эту смесь. Князев сел в кабину, остальные трое, взявшись за руки, выстроились в живую цепочку, чтобы по его команде с силой дернуть за лопасть винта. И вот наконец аэродромная тишина огласилась громким чиханием заработавшего мотора — вспышка произошла. Винт закрутился. Летчик проверил мотор на полных оборотах, убедился, что все в порядке, а через минуту он уже благодарно покачивал крыльями своим боевым товарищам, набирая высоту. Ивакин и механики, взвалив на плечи сумки с инструментом, отправились за Терек пешком.

...Нелегкая это была дорога — и тем, кто шел своим ходом, и тем, кто ехал на машинах. Фашистские истребители безнаказанно кружили над ней. Два «мессера» обстреляли нашу машину с техниками: в кабине сидели шофер и комиссар эскадрильи старший политрук И. Г. Пятигорец, [161] в кузове — еще десять человек. «Мессеры» на бреющем полете промчались над полуторкой, поливая ее свинцовым огнем. Люди не успели выскочить из машины. Лишь три человека — Пятигорец, техник звена П. Я. Линников да адъютант эскадрильи Я. Н. Колосков — оказались невредимы. Все остальные получили ранения, особенно тяжело был ранен шофер.

Поблизости, как установил Линников, располагался медпункт стрелковой части, поэтому техник, разыскав его начальника, попросил оказать раненым необходимую помощь. Тот насупился, отведя глаза, буркнул, что не может этого сделать, поскольку только что получен приказ следовать дальше. А рядом наши люди истекали кровью. Да, редко, но все же попадались на фронте такие «канцелярские души». До сих пор не могу понять, каким ветром их туда заносило. Линников возмутился и, сказав медицинскому «сухарю» все, что он о нем думает, под дулом пистолета заставил его сделать раненым перевязку.

Из троих уцелевших машину водить никто не умел. Но и на месте оставаться было нельзя. Посовещавшись, решили, что за руль надо садиться тому же Линникову. Все-таки он техник — ему и технику в руки. Шофер, стискивая зубы от боли, постарался объяснить Линникову азы управления машиной. Тот, включив первую скорость, проехал метров 15 — 20 и почувствовал, что машина слушается. Набросали в кузов сена, осторожно перенесли туда раненых, тронулись в путь.

Ехали день, потом ночь. Чтобы не демаскировать себя, подфарники не включали. Пятигорец и Колосков стояли на подножке машины и подсказывали Линникову дорогу. Раненые мужественно переносили превратности пути, хотя новоявленный шофер порядком тряс их на ухабах. К утру машина наконец добралась до нового места базирования полка.

Я не случайно так часто останавливаюсь на самоотверженных действиях наших техников и механиков. Без их поистине беспримерного, хотя и неприметного на первый взгляд, труда на земле не было бы успехов и подвигов в небе. За всю войну у нас был единственный случай, когда команда техников, отправленная за подбитым на поле боя самолетом, вернулась в полк, не выполнив задания. Произошло это при особых обстоятельствах как раз в описываемый период.

Один из наших самолетов подбили. Летчику пришлось посадить машину в донских степях юго-восточнее Батайска. [162] Сам он добрался до полка, а за самолетом отправилась аварийная команда — воентехник 2 ранга В. Е. Балакин, моторист Н. И. Стеклов и мастер по вооружению З. Колониани. Им предстояло отремонтировать И-16 на месте или эвакуировать его.

Разыскав машину и осмотрев ее, техники поняли, что ремонт предстоит серьезный и выполнить его здесь, в поле, невозможно. Стали разбирать самолет, что смогли, сняли с него, погрузили в кузов грузовика и отправились в обратный путь. Ехали медленно — дороги были забиты воинскими частями, вереницами подвод, гуртами скота, То и дело на пыльной трассе образовывались транспортные пробки, возникавшие при налетах вражеской авиации. Команде Балакина с ее тяжелым грузом нередко приходилось сворачивать с дороги, объезжать медленно текущий поток людей и машин прямо по целине. Пытались по пути найти какой-нибудь действующий аэродром, но все они уже опустели.

Наконец подъехали к какой-то небольшой речке, недалеко от Ставрополя. Снова затор, фашистские самолеты разбили мост, возле которого деловито сновали бойцы отходящей части и добровольцы из уходящего на юг мирного обоза — нужно было побыстрее восстановить переправу. Вдоль реки вытянулась длинная колонна автомашин, подвод. Недалеко от моста на раскинутых плащ-палатках лежали тяжелораненые, и оттуда доносились беспрерывные глухие стоны. Поодаль возвышался холм свежевырытой земли — здесь только что похоронили убитых.

Ремонт моста уже подходил к концу. Люди торопились— фашисты могли вот-вот нагрянуть снова. Балакин начал медленно объезжать колонну, чтобы в числе первых пробиться к мосту. Его остановил грубый окрик:

— Куда прешься? Почему нарушаешь порядок?

Перед машиной стоял командир, старший на переправе.

— Нам надо скорее в полк. Ведь на передовой самолетов не хватает, — попытался оправдаться воентехник.

— Всем надо побыстрее! Это не значит, что нужно друг другу на голову садиться. Так никто не успеет. А что за самолет?

— Да подбитый в бою. Везем ремонтировать, — объяснил Балакин.

— Неисправный, значит, — начал рассуждать старший на переправе. — А вот там, между прочим, стоят машины с абсолютно исправной техникой, которая тем более нужна [163] сейчас на передовой, — он показал куда-то в сторону и уже приказным тоном добавил: — Так что вашу машину я реквизирую. В нее перенесем раненых. Как только мост восстановят, она пойдет первой. Людей надо спасать...

Никакие уговоры и доводы не смогли поколебать его неоспоримое решение. Он подозвал группу бойцов, приказал им разгрузить машину и оттащить разобранные части самолета подальше от дороги. Вскоре движение по мосту восстановилось, и первой по нему действительно прошла наша машина с тяжелоранеными. А Балакин стоял в стороне и, глотая подступавший к горлу комок, думал, что делать дальше. Он решил сжечь самолет — другого выхода не оставалось. Через несколько минут вспыхнул огромный костер. Хищные языки пламени быстро пожирали машину. Потом раздался взрыв — огонь дошел до бензобака. Черные клубы дыма заволокли степь...

Понуро возвращались к мосту наши однополчане. Миновав его, следом за подводами долго шли молча. А потом Балакин сказал товарищам:

— Это война, братцы. А люди и впрямь всего дороже. Прав был тот командир. А в полку нас, я думаю, поймут...

И они зашагали по пыльной дороге бодрым солдатским шагом.

В этом эпизоде — и суровый диктат войны, и твердость решений, принимаемых в критический момент, и гуманизм высшего порядка, и мужество, поборовшее горечь и досаду. Мужество... Как многолико проявлялось оно в годы войны и как было неиссякаемо! Будто живительный, чистый родник. Вспоминаю еще одну историю тех дней, героями которой оказались раненые из пятигорского госпиталя.

Танковые колонны противника продвигались по направлению к Минеральным Водам, вынуждая наши войска отходить к предгорьям Кавказа. Пришлось форсировать эвакуацию многочисленных госпиталей, занимавших знаменитую курортную зону, а также других важнейших объектов тыла, в том числе стационарные авиационные мастерские в Пятигорске. Эшелоны, готовые к отправке, целиком заполняло демонтированное оборудование, а начальник мастерских мучительно ломал голову, что ему делать с оставшимися самолетами И-16 и И-153, уже отремонтированными и готовыми к боевым действиям, — летчиков не было, связь с вышестоящим командованием прервана. Тогда-то он и надумал обратиться в госпиталь к раненым.

Там полным ходом шла эвакуация, однако начальник госпиталя все понял и без лишних слов провел настойчивого [164] гостя в палату, где лежали летчики из разных авиачастей, оговорив одно:

— Я не имею права отпускать больных людей, а вы не имеете права бросать боеспособные самолеты. Так что я ничего не знаю. Договаривайтесь сами...

Начальник мастерских увидел перед собой обессиленных людей с перебинтованными головами, руками, ногами. Такие и до кабины-то не доберутся самостоятельно. И все-таки он объяснил суть дела. А пока говорил, лица летчиков будто озарялись живым огнем, а них как бы сползала болезненная неподвижность.

— Друзья мои, нам надо перегнать самолеты в Тулатово, под Орджоникидзе. Иначе они достанутся врагу. Можем ли мы это допустить, когда на счету каждая машина? Вот я и спрашиваю вас, хотя знаю, как болят ваши раны: кто готов лететь? — Последние слова начальника мастерских потонули в оживленном гуле.

Поднялось много рук. Но из раненых отобрали самых крепких. Привезли их на аэродром, пилоты заняли места в кабинах самолетов, и вот боевые машины поднялись в воздух.

Когда они прибыли в Тулатово, местные летчики не поверили своим глазам: в кабинах сидели люди с перевязанными головами, вместо шлемов — бинты. Но сквозь гримасу боли и усталости на их лицах проступала улыбка радостной удовлетворенности — все-таки долетели! Их осторожно вынесли — именно вынесли — из кабин, дали немного отдохнуть и немедленно отправили в ближайший госпиталь. А боевые машины через день вылетели на задания...

К середине августа 1942 года ситуация на кавказском направлении несколько изменилась. Темп вражеского наступления был сбит благодаря срочным мероприятиям советского командования по усилению обороны Кавказа. Ставка Верховного Главнокомандования требовала от сражавшихся на юге войск упорно защищать каждую позицию, каждый метр советской земли и отстаивать его до последней капли крови.

Вступил в действие приказ № 227, в котором намечались практические меры по укреплению боевого духа и дисциплины воинов.

О перемене настроения и расстановке сил на южном направлении в, этот период можно было судить по одной весьма характерной детали. Через Терек наши войска переправлялись [165] организованно, четко, уверенные, что успехи уже не за горами.

Я стоял на оживленном берегу и вспоминал недавнюю переправу через Дон — сумбурную, тревожную, на грани паники. Мои размышления прервал Корчак, шофер штабной машины:

— Товарищ капитан! Разрешите к Тереку!

И вот уже все мои подчиненные, да и я сам, а рядом солдаты других проходящих частей — в бодрящей горной воде. Мы жадно пьем живительную влагу родной земли, словно набираясь сил на грядущие боевые дела. [166]