За строками боевых донесений
1
Передо мной три толстые папки. Когда-то картон их был глянцевитым, твердым. Теперь он потускнел, размяк и не разваливается лишь потому, что крест-накрест перевязан бечевкой. Можно, конечно, заменить папки. Но не хочется. Поблекшие от времени, пропитанные запахом земли картонки — тоже свидетели подвигов людей. А мне очень дороги все приметы партизанской жизни.
В папках тысячи документов, листки разного формата, цвета, плотности... Курительная, оберточная бумага, крышки и донышки папиросных коробок. Редко листок из тетради или бухгалтерской книги какого-нибудь сельпо.
Я перечитываю скупые строки донесений командиров отрядов, разведывательных групп, штабные документы — и в моей памяти встают боевые дела бригады.
«20. V. 42 г. в трех километрах юго-восточнее станции [168] Боровуха-1-я пущен под откос поезд. Разбилось 20 вагонов с войсками. Состав группы, участвовавшей в операции: Верхогляд, Никольский, Волков, Безбородов, Смоляков. Способ совершения — механический. Затрачено 10 килограммов взрывчатки».
«27. VI. 42 г. на железной дороге Полоцк — Даугавпилс в шести километрах северо-западнее Борковичи взорван железнодорожный мост. Состав группы — Верхогляд, Соломон, Гриценко, Светлицкий, Хамчановский. Толу затрачено 27 килограммов (изъят из противотанковых мин)».
«Я, Л. Полунин, докладываю: 18 августа 42 года пущен под откос эшелон в составе одного паровоза, 25 вагонов с боеприпасами и 7 вагонов с войсками в трех километрах западнее станции Краслава, на территории Латвии. Сутки группа отдыхала. Готовили заряды, помылись в бане. 19 августа пустили под откос еще один поезд — 2 вагона с живой силой и 20 вагонов с боеприпасами — в двух километрах восточнее станции Краслава».
«25. VIII. 42 г. в пяти километрах юго-восточнее станции Свольно на железной дороге Полоцк — Даугавпилс пущен под откос поезд в составе 32 цистерн с бензином. Взорвалось и сгорело 29 цистерн. Много немцев убито. Исполнители — Федоров, Демченко, Безбородое, Грищенко, Карпушенко».
«Капитану тов. П.
31. VIII. 42 г. в 10 км северо-восточнее станции Полота, на железной дороге Полоцк — Невель пущен под откос эшелон с двумя паровозами. Состав эшелона — 20 груженных боеприпасами вагонов и усиленная охрана. Паровозы пошли под откос и потянули за собой вагоны. Были взрывы снарядов в разбившихся вагонах. Эшелон шел из Полоцка на Невель.
Операцию произвели бойцы моего отряда: старший группы Астахов Александр Дмитриевич, боец Ярошенко Николай Александрович — оба бывшие военнопленные, — а также бойцы Бокан Анатолий Тихонович, Корсак Петр Тихонович и Корсак Виктор Тимофеевич — местные партизаны.
Командир отряда Никитин». [169]
«10. IX. 42 г. 14.00.
Ровно в 5 часов утра 10. IX. группа в составе Н. Смирнова, В. Смирнова, Н. Ефанова, Н. Трусова, И. Колосова пустила под откос вражеский эшелон. Взрыв произошел под паровозом у будки № 325 в 4 километрах северо-западнее Боровухи. Разбито 15 вагонов. Паровоз выведен из строя. Группа вернулась благополучно.
Командир отряда Ермилов».
«14 сентября 1942 г. я, Базека, Чайкин, Баранов, Колгушкин, Андреенков заложили заряд на железной дороге Полоцк — Молодечно возле станции Бигосово. Вдребезги разбились паровоз, 21 вагон и 1 цистерна...
Е. Телегуев».
«Близ станции Борковичи 30 сентября 1942 года пущен под откос воинский эшелон противника — 12 вагонов со снаряжением и 2 вагона с лошадьми.
Хаджибатыр Бадоев».
«15 октября 1942 г. получил от командира отряда боевое задание отправиться в район станции Индра. В группе было 7 человек — я, Богданович, Фокин, Гвоздев, Дегтярев, Сорокин, Лазарев. Предстоял длинный путь — около 150 километров. 19 октября группа в полном составе прибыла в намеченное место в 3 километрах от станции Индра... В ночь с 20 на 21 октября были заложены две мины на обеих колеях железной дороги Полоцк — Даугавпилс, в 200 метрах одна от другой. Двумя взрывами уничтожено: один эшелон с. танками в количестве 25 платформ и один эшелон с живой силой — 32 вагона.
Возвращаясь в лагерь, напали на полицейский гарнизон. Взяты трофеи. В отряд доставлено 150 килограммов тола, 8 лошадей и 2 велосипеда.
Старший сержант Астахов».
Вот всего лишь одна строка: «Взорван поезд около станции Полоцк». Докладывает командир отряда Иван Васильевич Якимов.
А какое содержание заключено в нескольких словах?!
Декабрь сорок второго года. Холодная зима. Много снега. Группа подрывников во главе с Якимовым, одетых [170] в белые маскировочные костюмы, на лыжах отправляется к железной дороге Полоцк — Даугавпилс. Двое суток пути с короткими перерывами на отдых. Наконец партизаны выходят поздно вечером к намеченному участку. Но дорога усиленно охраняется. По шпалам методично — вперед-назад, вперед-назад — с небольшими интервалами расхаживают патрули.
Заложить заряд не удается, и группа, держась на некотором расстоянии от насыпи, направляется в сторону Полоцка. Вблизи крупных гарнизонов гитлеровцы чувствуют себя спокойнее и поэтому обычно менее бдительны. Может быть, поближе к городу удастся найти подходящее место.
Рельеф местности меняется. Железнодорожная линия идет уже не по насыпи, а в выемке между холмами.
И вот подрывники останавливаются на краю откоса. Ночь темная. Но на фоне снега внизу отчетливо видны рельсы. Чуть поодаль — зеленый огонек семафора. Значит, скоро пойдет поезд. Патрулей не видно.
Якимов с двумя товарищами, проваливаясь в глубокий снег, спускается по крутому склону.
Быстро закладывают заряд. Торопятся назад, наверх. Однако подниматься по рыхлым сугробам еще труднее, чем спускаться.
Вдруг — немецкая речь. Патруль! Трое в белом замирают на откосе, сливаются со снегом. Гитлеровцы, не заметив партизан, удаляются.
Наконец подрывники взбираются на холм. Начинает светать.
Приближается поезд... Рывок за шнур. Взрыв!
Теперь надо скорее уходить в лес. Но чтобы добраться до него, нужно перейти шоссе. А уже совсем светло. По шоссе идут немецкие машины.
До вечера пролежали партизаны в глубокой, засыпанной снегом канаве и, лишь когда стемнело, достигли леса.
Выдающийся борец против фашизма Юлиус Фучик писал: «Герой — это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человеческого общества». Эти слова приходят мне в голову, когда я вспоминаю бойца Пушкина. [171]
Вместе с несколькими другими красноармейцами он бежал из лагеря военнопленных и пришел в один из наших отрядов. И сразу же попросился на боевое задание. Его включили в диверсионную группу, отправлявшуюся на железную дорогу.
Когда вышли к линии, Пушкину и еще одному партизану было поручено установить заряд. Они подползли к железнодорожному полотну. В этот момент послышался стук колес подходящего поезда.
— Уходи! Один управлюсь! — шепнул Пушкин напарнику. Тот скатился с насыпи.
Пушкин быстро заложил тол под рельс, вставил капсюль-детонатор и со шнуром в руке начал отползать. Но едва успел проползти около двух десятков метров, как паровоз, вынырнувший из-за крутого поворота, уже приблизился к заряду.
Боец мог бы пропустить эшелон. Но он крикнул: «За Родину!» — и дернул шнур.
Вагоны полетели под откос. Пушкин погиб при взрыве.
Мы не смогли узнать, где вырос этот бесстрашный солдат, кто его родители. Ведь он был в отряде всего несколько дней.
В списке личного состава бригады значатся его фамилия и инициалы — С. П.
Во многих подобных делах участвовал юный партизан Петя Лисицын, который появился в нашем отряде в конце мая сорок второго года.
Петю привели в лагерь вернувшиеся с задания подрывники Эдуард Соломон, Михаил Шаров и Николай Рогачев.
— Паренек смелый, боевой, — отрекомендовал Лисицына Соломон. — Хочет стать партизаном.
— Богатое у тебя вооружение, — сказал я, оглядев Петю, на поясе у которого висело три гранаты.
— Это только часть. — Подросток взялся рукой за гранаты. — Товарищ Соломон не велел брать все сразу. У меня спрятаны около дома в яме обрез — сделал сам из боевой винтовки, — мелкокалиберная винтовка и ящик с патронами. Нашел в лесу еще в прошлом году... А вот мои документы. — Он достал из кармана и протянул мне свидетельство о рождении (ему было пятнадцать [172] лет) и справку об окончании шести классов средней школы.
...Петя — сын почтового служащего — проживал с отцом, матерью и сестрой в поселке Булавки. Когда фашисты оккупировали Полоцкий район, он вместе с одним из своих друзей начал собирать в лесу, в поле, у дорог оружие, оставшееся после боев. Зимой приятели задумали уйти из дому и перебраться через линию фронта, чтобы воевать против гитлеровцев. Но потом Петин друг отказался от этого намерения, а в одиночку паренек не решился отправиться в далекий и трудный путь.
Весной сорок второго года распространился слух о том, что в районе появились партизаны. «Мне бы к ним! — мечтал Петя. — Но как их найти?»
И вот пареньку повезло. Утром двадцать восьмого мая он пришел на свой огород, находившийся на окраине поселка, чтобы помочь отцу, который там работал. Отец сидел около хибары, имевшейся у них на огороде. Петя заметил: он чем-то взволнован.
— Ты что, папа?
— Ничего, сынок. Отдыхаю: уморился, — ответил отец. Помолчав немного, шепотом спросил: — Не разболтаешь никому?
— Никому.
— Гости у нас... Партизаны. Спят в хибаре на чердаке.
Этими гостями и были Соломон, Шаров и Рогачев, направлявшиеся к железной дороге Полоцк — Даугавпилс. Ночью, пробираясь огородами по окраине Булавок, они встретились с Петиным отцом, с которым наша разведка несколько ранее установила контакт. И Лисицын предложил им отдохнуть на чердаке, заполненном сеном.
Вечером, когда наши подрывники после отдыха в хибаре собрались уходить, Петя попросил их взять его с собой. Соломон — он был старшим в группе — сначала не хотел брать подростка. Но Петя страстно доказывал, что он уже почти совсем взрослый, говорил, что давно хочет сражаться против фашистов. И Соломон сдался: паренек пошел вместе с ними на железную дорогу.
Петя сразу же подружился с партизанами. Они научили его стрелять из пистолета, познакомили с основами подрывного дела. [173]
В ночь на тридцатое мая группа вышла к железнодорожной линии, и юный партизан получил первое боевое крещение. Он помогал Соломону закладывать заряд под рельс, а Шаров и Рогачев охраняли их. Соломон рассказал мне, что Петя действовал смело и решительно.
Эшелон был взорван, группа благополучно вернулась в лагерь отряда.
Таким образом, когда я познакомился с Петей Лисицыным, он был уже в некоторой степени обстрелянным бойцом. Тем не менее мне не хотелось, чтобы такой юный паренек сразу же включился в полную опасностей боевую работу. И я определил его на кухню.
Петя оказался исправным помощником повара. Посуду содержал в образцовой чистоте, обед раздавал всегда вовремя. Однако, старательно выполняя эти обязанности, о» не терял надежды сменить поварской черпак на оружие и настойчиво просил послать его на задание.
Месяца через полтора Лисицын все-таки уговорил, чтобы его приняли в разведывательно-диверсионную группу Евгения Телегуева.
Несмотря на свою юность, Петя быстро освоил опасное дело и стал умелым подрывником. Он проявил себя как находчивый и отважный воин.
Яков Дмитриевич Павленко работал сапожником в отряде Михаила Мышко. Тихий скромный мастер трудился очень добросовестно. Всегда старался побыстрее и получше починить бойцам обувь. Заметит у кого-нибудь чуть отставшую подошву, сбитый каблук — сейчас же остановит:
— Ну-ка, браток, заходи ко мне, обувка твоя ремонта требует!
— Ничего, продержится еще.
— Давай, давай! — настаивал Павленко. — Тебе-то ничего, а мне очень даже чего. Сейчас подобью — и шабаш, а потеряешь подошву — новую придется ставить. А кожу-то достать нелегко!
Боец, покоренный этими убедительными доводами, заходил в землянку, снимал сапог и терпеливо ждал, пока Яков Дмитриевич не приведет его в порядок. [174]
Такая внимательность Павленко имела еще и другую причину: сапожник уже много времени просился на боевое задание. А командир отряда Мышко обещал удовлетворить его просьбу лишь тогда, когда в отряде будет отремонтирована вся обувь. Но, вообще-то говоря, никакой надежды на то, что настанет такой момент, не было, и поход Якова Дмитриевича на задание откладывался на неопределенный срок.
Однажды зимой я и комиссар бригады Глезин приехали в лагерь отряда Михаила Мышко. Смотрим: на двери землянки Павленко какой-то шутник написал углем: «Сапожное ателье». Зашли в землянку.
Мастер, сидя на ящике, при свете двух коптилок подшивал валенки.
— Как настроение, Яков Дмитриевич? — спросил я.
— Уж больно тяжко вот тут... — Павленко ударил себя кулаком в грудь — Как сказали мне ребята, что фашисты жену мою, мать и сына шестимесячного порешили, дом спалили, так не могу я себе места найти... Не будет мне покоя, пока сам гитлеровцам не отплачу... Моих уж, конечно, не вернешь. Но должен же и я помочь, чтобы гитлеровцам ходу не было на нашей земле. Да и что люди скажут? Отсиделся Яков в голенище?
Я прекрасно понимал состояние Павленко. Во всей бригаде, пожалуй, не было хозяйственника, повара, конюха, медсестры, которые не просили бы послать их хоть разок на боевое дело.
По моей просьбе Мышко включил Якова Дмитриевича в диверсионную группу Елагина, отправлявшуюся в очередной поход на железную дорогу.
Целую неделю провела эта группа в лесу возле линии. Однако заложить заряд не удалось: железнодорожное полотно очень сильно охранялось.
Все бойцы тяжело переживали неудачу. Но больше других расстроился Павленко. Когда Елагин уже собирался принять решение вернуться в лагерь, Яков Дмитриевич отозвал его в сторону.
— Разговор имею, Павел Кузьмич.
После разговора Елагин вместе с Павленко отправился в близлежащую деревню, приказав остальным дожидаться их в лесу.
Через несколько часов командир группы и Яков Дмитриевич возвратились, но не пешком, а в санях, в [175] которые была запряжена маленькая тощая лошадка с облезлыми боками. Сбруя тоже имела жалкий вид: дуга — половинка железного обруча, снятого с бочки, — была прикреплена к оглоблям веревкой; хомут, сделанный из покрышки автомобильного баллона, кое-как привязан к дуге и оглоблям.
Но Павленко, судя по его настроению, был весьма доволен таким приобретением. Он заметно повеселел.
— Ты, Яков Дмитриевич, не задумал ли на этой кобыле брать Берлин? — пошутил один из бойцов.
— Берлин не Берлин, а свезти подарочек фрицам сгодится.
С помощью товарищей — опытных подрывников — Павленко заминировал сани. Затем он подкормил лошадку хлебом и выехал на проселок, ведущий к переезду через железную дорогу, около которого находился взвод немецкой охраны.
Наезженный проселок шел к линии под уклон. Яков Дмитриевич разогнал кобылку, как мог, — после завтрака она бежала довольно резво — и недалеко от железнодорожного полотна соскочил с саней.
Остальные товарищи, замаскировавшись в удобном месте, откуда был виден переезд, вели наблюдение.
Увидев лошадь с санями без седоков, немецкие часовые остановили ее. Один солдат взял кобылку под уздцы и повел к бараку, в котором располагались охранники.
Десятка три гитлеровцев окружили любопытную «находку». Многие громко смеялись. Но это развлечение длилось недолго. Кто-то поинтересовался поклажей я приподнял край мешковины, лежавшей на санях. Раздался сильный взрыв... Мало кто из фашистов уцелел.
Деревня Белая лежала на пути наших диверсионных групп к железной дороге Полоцк — Даугавпилс. Зная это, фашисты держали в Белой сравнительно крупный гарнизон. Район деревни усиленно патрулировался. Подрывники вынуждены были обходить ее дальними тропами. А население Белой постоянно подвергалось измывательствам со стороны фашистов. Гитлеровцы отбирали у жителей продукты, пьянствовали, бесчинствовали.
Как сообщили нам местные подпольщики, попойки устраивались в большом доме, из которого немцы прогнали [176] хозяев. Мы решили проучить обнаглевших захватчиков и задумали заминировать в этом доме печь.
Дом охранял полицай Лисюк. Среди подпольщиков нашелся его давний знакомый. Это был Мазур. Он частенько встречался с полицаем, беседовал с ним на различные темы, поддакивал предателю и старался выведать у него что-нибудь полезное для нас. Вот Мазуру-то и было поручено выполнить необычное задание.
Субботний визит подпольщика в избу, охранявшуюся Лисюком, не вызвал у полицая никаких подозрений. Мазур принес с собой бутылку самогона. «Приятели» выпили по чарке. Потом кто-то постучал в окно и попросил Лисюка выйти на минутку. Оставшись в доме один, Мазур быстро заложил в дальний угол печи заряд взрывчатки с куском бикфордова шнура (толовые шашки были у него рассованы по карманам) и засыпал его золой.
Возвратившись, Лисюк еще раз чокнулся с «другом», и вскоре тот ушел.
Вечером в избу набилось полным-полно фашистов. На столе появились бутылки со шнапсом, хлеб, сало, сырые яйца. Обер-фельдфебель Отто Шредер приказал Лисюку поскорее затопить печь и зажарить яичницу с салом.
Полицай принес охапку дров, разжег огонь... Вместе с дровами загорелся и бикфордов шнур.
Взрывчатка сделала свое дело. Большинству гитлеровцев, собравшихся в доме, яичница была уже не нужна.
В одной из диверсий на железной дороге Полоцк — Молодечно, которую совершила в январе сорок третьего года наша группа под командованием Самосюка, участвовала инструктор ЦК комсомола Белоруссии Вера Барабашкина. В то время она проводила работу в подпольных комсомольских организациях Ветринского района.
Вернувшись с задания, Самосюк принес адресованное мне письмо Веры Барабашкиной. Вот что она писала:
«В деревне Островщина, Ветринского района, я встретила группу комсомольцев вашей бригады, которую возглавляет тов. Самосюк. Вместе с ними мне пришлось участвовать в крупной операции, проведенной на железной дороге. [177]
Несмотря на большую опасность, рискуя жизнью, Самосюк и его товарищи в восемь часов утра пустили под откос вражеский эшелон.
Прошу Вас от имени ЦК комсомола передать им большое спасибо. Доверие Ленинского комсомола они оправдывают с честью. Молодцы. Очень смелые, решительные товарищи.
О всех подобных случаях прошу сообщать в ЦК комсомола. Страна должна знать о делах, которые комсомольцы совершают в тылу врага».
2
Усиливая охрану железных дорог, гитлеровцы пытались привлечь к этому делу и местное население. Под угрозой репрессий фашисты обязывали жителей населенных пунктов, расположенных вблизи железнодорожных линий, немедленно доносить в комендатуры, в полицию о появлении партизан.
Но жители помогали не гитлеровцам, а нам. Помогали совершать диверсии, а затем нередко сами уходили с партизанами.
В конце августа сорок второго года диверсионная группа штабного отряда во главе с Михаилом Шаровым шла к одному из участков железной дороги Полоцк — Даугавпилс.
К ночи бойцы выбрались из леса на поросшее редким кустарником поле. В низинах над лугами стлался туман.
До линии оставалось километров пять, когда партизаны увидели небольшой костер.
Осторожно подошли поближе. У огонька сидел широкоплечий, крупнолицый человек лет тридцати. Рядом паслись три лошади.
Незнакомец встретил партизан спокойно. Приподнявшись, ответил на приветствие и предложил им присесть к костру.
— Погрейтесь, уважаемые. По ночам уже здорово холодком обдает. — Мужчина сказал это так просто, словно повстречал старых знакомых. Потом вынул из кармана кисет с самосадом и клочок бумаги. — Закуривайте. [178]
— Лошадей пасете? — спросил Шаров незнакомца.
— Да.
— Чьих?
— Старосты нашего.
— А откуда вы?
— Из деревни Поповщина, тут недалеко. Фамилия моя Хуцкий, зовут Федор Павлович. Нанялся вот к старосте в батраки.
Затем Хуцкий рассказал, что до войны служил в Красной Армии и был демобилизован по болезни. Когда гитлеровцы подходили к Полоцку, хотел эвакуироваться, но не успел.
Под конец Федор Павлович сказал, что давно хотел встретиться с партизанами и включиться в борьбу против оккупантов.
— Вы местность хорошо знаете? — спросил Шаров.
— Лучше нельзя, — ответил Хуцкий.
— Где тут удобнее незаметно подойти к железной дороге?
— Я провожу вас. Выведу лесом прямо к мосту через речку.
С помощью Хуцкого группа вышла к мосту и взорвала его.
В лагерь партизаны вернулись с пополнением: вместе с ними пришел и Хуцкий. А вскоре он привел из своей деревни еще двух товарищей — Андрея Попова и Алексея Горбаня.
Все трое стали хорошими бойцами.
Среди местных жителей были и такие, которые ночью помогали партизанам подрывать фашистские эшелоны, а утром работали вместе с односельчанами, восстанавливавшими по принуждению оккупантов разрушенный путь.
При этом они своими глазами убеждались в том, какой урон понесли гитлеровцы. Это тоже было очень важно. Сами партизаны далеко не всегда имели возможность выяснить результаты совершенных ими диверсий.
И тут мне вспоминается пожилой крестьянин из деревни Кревники, участник многих операций на железных дорогах, Даниил Михайлович Замбург. Приведу лишь один пример. [179]
В начале декабря сорок второго года группа Евгения Телегуева была встречена около железной дороги фашистской засадой. Завязалась перестрелка, бойцам пришлось отойти. Попытались заложить заряд в другом месте — опять неудача: наткнулись на патруль.
Тогда группа (она находилась недалеко от Кревников) обратилась за помощью к Замбургу.
Даниил Михайлович вывел партизан к слабоохраняемому участку железнодорожной линии, находящемуся вблизи крупной станции. И здесь бойцам наконец удалось взорвать эшелон.
А на следующее утро Замбург вместе с другими крестьянами расчищал путь на месте диверсии и затем сообщил Телегуеву, что разбились шестнадцать платформ с автомашинами.
3
В первые месяцы нашей боевой работы в тылу врага мы взрывали фашистские эшелоны только одним способом. Толовый заряд закладывался в небольшое углубление под рельсом. Предохранительная чека взрывателя, вставляемого в заряд, соединялась со шнуром длиною не менее пятидесяти метров. Подрывник отползал от железнодорожного полотна на длину шнура и ждал поезда. Выдернуть предохранительную чеку (то есть произвести взрыв) полагалось в тот момент, когда колеса паровоза подойдут к заряду.
От взрыва под паровозом образуется воронка. Локомотив как бы ныряет в нее, останавливается или перевертывается, вагоны налезают друг на друга и падают под откос.
Стремясь предотвратить диверсии, гитлеровцы стали посылать впереди поездов дрезины с саперами. Те обнаруживали и перерезали шнуры, вынимали заряды. Искали шнуры и патрули с собаками. Иногда партизанам удавалось взорвать дрезину или гитлеровский патруль, обнаруживший мину, но ведь тол предназначался для эшелонов.
Мы стали искать другие способы подрыва поездов. Попробовали применять заряды, аналогичные по своему устройству минам нажимного действия. Готовили эти [180] заряды с таким расчетом, чтобы они взрывались под тяжестью паровоза.
Тогда гитлеровцы начали пускать перед паровозами одну — две платформы, нагруженные камнями и весящие примерно столько же, сколько и локомотив. Взрыв происходил под платформой, паровоз и вагоны нередко оставались невредимыми, особенно если эшелоны шли с небольшой скоростью.
Но наши подрывники опять перехитрили врага. Они предложили прикреплять предохранительную чеку взрывателя к вертикально стоящей палочке строго определенной длины. Расчет простой: колесные оси платформ располагаются выше паровозных. Так что платформы, идущие впереди локомотива, не заденут палочку; паровозная же ось обязательно собьет ее и тем самым выдернет чеку из взрывателя.
Новый способ следовало проверить на практике. Командование бригады решило, что выгоднее всего сделать это в отдаленном от Полоцка районе, где партизаны бывали реже и потому железные дороги охранялись немцами пока слабее.
Кому поручить задание? Нужно шесть человек. Командиром группы назначили начальника штаба штабного отряда Александра Дюжина. Отобрали еще четверых — Валентина Никольского, Петра Копицына, Павла Лебедева, В ладимира Каланду. На «шестое место» было несколько претендентов.
— Предлагаю послать Александру Павлюченкову, — сказал Глезин.
— Я против, — возразил Корабельнихов. — Саню нельзя отпускать. Нельзя оставаться без медицинского глаза.
— Предлагаю и настаиваю, — решительно повторил комиссар.
Военфельдшер штабного отряда Павлюченкова пошла на фронт добровольно в первые дни войны. Она служила в батальоне, которым я командовал. В тыл противника Александра была направлена по ее настойчивой просьбе.
Неутомимая, заботливая, внимательная, девушка сутками не отходила от тяжело раненных партизан, стараясь обеспечить им, несмотря на труднейшие условия, необходимое лечение и полный покой. Благодаря ее заботам [181] Тюкалову, Демченко, Безбородову, Константинову и многим другим бойцам, получившим ранения, удалось сравнительно быстро вернуться в строй.
Добросовестно выполняя свою работу, Александра, кроме того, хотела лично участвовать в боевых операциях.
— Пошлите на задание, — неоднократно просила она. — У других на счету эшелоны, а у меня что?
И вот на сей раз ее поддержал Глезин. Тяжелораненых в отряде в это время не было. В конце концов Павлюченкова с автоматом за плечами и гранатами на поясе отправилась вместе с товарищами в далекий путь.
Прошла неделя, вторая... Мы очень волновались и за людей и за исход эксперимента. На девятнадцатые сутки группа вернулась в лагерь.
— Все в порядке, товарищ комбриг, — доложил Дюжин. — «Волшебная палочка» сработала как надо. Эшелон с предохранительной платформой пущен под откос.
Подрывники прошли по вражеским тылам более двухсот километров, обходя фашистские гарнизоны, вступая в стычки с полицейскими бандами, бродившими по лесам в поисках партизан. Но, благодаря большой предусмотрительности и находчивости Дюжина, группа не имела потерь.
Дня через три в штабе бригады состоялось заседание бюро подпольного райкома партии. Как я уже говорил, секретари райкома Николай Акимович Новиков и Георгий Сергеевич Петров все время были в курсе наших дел и заботились о том, чтобы партизанские соединения обменивались боевым опытом. «Волшебная палочка», испытанная группой Дюжина, имела большое значение и для других бригад. И райком счел необходимым посвятить этому вопросу специальное заседание бюро. На нем присутствовали командиры и политработники большей части наших отрядов, гости из соседних соединений.
Дюжин и другие участники экспериментальной операции рассказали о новой «технологии», о том, как с ее помощью можно пускать под откос вражеские поезда.
Н. А. Новиков поздравил всех присутствовавших с успехом и поблагодарил изобретателей и испытателей третьего способа.
Вскоре этот способ стали широко применять все наши подрывники. Он оказался очень эффективным и позволил [182] пустить под откос много эшелонов с войсками и техникой противника. А однажды палочка была использована и для уничтожения иной цели.
Деревянный сравнительно небольшой мост через реку Дриссу в районе села Сивошино был важным объектом. По нему переправлялись карательные экспедиции, следовавшие в глубь партизанского края. Наши боевые группы предприняли ряд попыток подобраться к мосту, чтобы взорвать его. Но все они окончились неудачно: переправа очень сильно охранялась.
Тогда командир отряда Шинкарев с небольшой группой своих бойцов подошел к берегу реки в нескольких километрах от моста. Находчивые партизаны сделали маленький плот, поставили на него два бочонка — один с бензином, другой с мазутом, — а также положили толовый заряд. К взрывателю прикрепили палочку такой длины, чтобы она задела за ферму моста.
Ночью плот спустили на воду, и он поплыл по течению к переправе. Через некоторое время раздался взрыв. Над рекой взвилось пламя. Остатки разрушенного моста сгорели.
В морозные декабрьские дни вел свою группу на железную дорогу Алексей Шмойлов. С ним шли Виктор Юшкевич, Иван Паникиев, Степан Зуболев и Ольга Прохорова.
Подойдя к линии, подрывники долго не могли установить заряд: вдоль полотна то и дело ходили усиленные патрули фашистов. Много часов пролежали партизаны в глубоком снегу. Наконец им все же удалось взорвать эшелон.
Усталые, голодные, промерзшие в оледеневшей одежде, бойцы на обратном пути завернули в деревню Борки. Они не заметили, что их преследует большая группа гитлеровцев.
Немцы окружили избу, в которой остановились партизаны, и предложили им сдаться. Но пятеро отважных в ответ открыли через окна меткий огонь из автоматов.
Много вражеских солдат было убито в ожесточенной схватке. Разъяренные неудачей гитлеровцы подобрались к углу дома, обложили его соломой, облили бензином и подожгли. [183]
Изба сгорела. Наши мужественные товарищи погибли. Они предпочли фашистскому плену смерть.
Из этой славной пятерки я больше других помню комсомолку Ольгу Прохорову.
Когда началась война, Ольга, учившаяся в Минском планово-экономическом институте, приехала к родителям в Полоцкий район. Как только мы начали организовывать бригаду, она вступила в отряд Якимова.
Прохорова активно выступала на комсомольских собраниях, призывая своих сверстников усилить удары по врагу. И слово у нее не расходилось с делом. Она считалась в отряде лучшей разведчицей.
Через некоторое время гитлеровцы все же раскусили нашу хитрость. Как-то раз после прохода поезда они обнаружили на линии невзорвавшийся заряд с палочкой и поняли, в чем дело.
На предохранительных платформах — у передних бортов — появились щиты из досок, опущенные ниже того уровня, на котором находятся оси паровозов. Щит сбивал палочку, взрыв происходил под платформой.
Снова наши подрывники начали думать, как обмануть фашистов.
И вот в один из осенних дней ко мне в землянку пришли Хаджибатыр Бадоев, Иван Демченко и Иван Майский — молодой учитель, принятый нами в отряд в апреле сорок второго года. Они принесли с собой сделанное ими приспособление: вращающийся на оси деревянный барабан, в который вставлены под углом девяносто градусов друг к другу две палочки. Одна из них, по замыслу изобретателей, должна стоять вертикально, вторая, соединенная с чекой взрывателя, — лежать на железнодорожном полотне. Когда щит платформы ударит первую палочку, она повернет барабан. Поднимется вторая палочка. Ее-то и собьет паровозная ось. При этом выдернется предохранительная чека. Взрыв произойдет под паровозом.
Для испытания нового приспособления мы выделили группу из семи человек. В нее вошли Бадоев, Демченко, Майский, Семен Бычков, Виталий Барсуков, Владимир Антонов и Николай Худяков. [184]
Группа отправилась на железную дорогу Полоцк — Витебск.
Операция прошла очень успешно. Барабан с палочками оправдал возлагавшиеся на него надежды.
Отважные бойцы сумели установить семидесятипятикилограммовый заряд тола на краю охранявшегося патрулями моста через реку Сосница — в полутора километрах северо-западнее станции Горяны. На этом заряде подорвался эшелон с боеприпасами, следовавший в сторону Витебска, на фронт. Взрывом разрушило мост, паровоз перевернулся, вагоны свалились под откос.
А вскоре с другой стороны к реке подошел поезд с войсками, направлявшимися в тыл, на отдых. Машиниста не успели предупредить, что мост разрушен. Почти все вагоны разбились.
После этой операции «способ номер четыре» был принят на вооружение.
Осенью сорок второго года наши разведчики стали сообщать, что в составе вражеских эшелонов, идущих на фронт, появилось необычно много платформ, нагруженных тюками сена и соломы.
Мы, естественно, предположили, что фуражом гитлеровцы маскируют более ценный груз (ведь кавалерийских частей у противника было мало). Сообщили о своих наблюдениях в Москву. А сами попытались поскорее проверить наши предположения.
Однако пустить под откос хоть один эшелон с сеном, чтобы выяснить, что так старательно прячут гитлеровцы, никак не удавалось. Такие поезда проходили обычно лишь днем, а подрывники могли действовать, как правило, только ночью. К тому же во время прохода этих эшелонов линия охранялась особенно сильно.
Пришлось обратиться за помощью к подпольщикам-железнодорожникам, которые уже не раз добывали для нас сведения о характере и количестве грузов противника, времени движения поездов и других важных вещах.
Наши помощники — составители поездов, путевые обходчики, стрелочники, служащие товарных контор — поддерживали с нами связь через связных или оставляли записки в «почтовых ящиках» — в дупле дерева, в зарытой в условленном месте консервной банке, под памятником [185] на кладбище или в разрушенном доте. Разведчики отрядов регулярно вынимали «почту». В случае необходимости они вкладывали в «ящики» листки с интересующими нас вопросами и при следующем «визите» обычно находили ответ.
Не подвели подпольщики и на этот раз. Вскоре начальник разведки отряда Михаила Мышко Александр Валентик, тот самый, который ранее был в отряде Николая Сутырина, получил нужные сведения от служащего товарной конторы станции Краслава Владимира Николаевича Буракова. Бураков положил в «почтовый ящик» записку: «Сено и солома — танки, орудия».
Владимир Николаевич сообщил и другие важные данные. В следующем донесении он написал, что на дверях некоторых товарных вагонов нарисованы различные геометрические фигуры, которые являются условными знаками и обозначают, какой груз находится в вагоне. Желтый треугольник — это значит снаряды, зеленый квадрат — мины, черный конус — патроны.
А чуть позднее другой подпольщик, Сергей Павлович Колосов, работавший на станции Боровуха-1-я, убедительно подтвердил правильность информации Буракова.
Холодным осенним вечером пришел в Боровуху-1-ю эшелон, направлявшийся в сторону фронта. Он состоял из нескольких платформ, груженных сеном, а также вагонов, пассажирских (в них ехали фашистские офицеры и солдаты) и товарных — с желтыми треугольниками на дверях.
Пока паровоз набирал воду, охрана поезда ушла в здание вокзала погреться. Лишь один часовой остался около эшелона.
Выбрав удобный момент, Колосов заложил в сено тряпку, пропитанную мазутом, поджег ее и скрылся.
Пламя быстро охватило платформы и перекинулось на вагоны. Начали рваться снаряды. Гитлеровцы, находившиеся в пассажирских вагонах, едва успели спастись.
Когда пожар прекратился, на металлических остовах платформ были видны почерневшие от огня танки и орудия.
Полученные таким образом данные позволили нам в дальнейшем более точно определять, сколько оружия и боеприпасов перевозят фашисты по железным дорогам, и своевременно сообщать об этом в Москву. Кроме того, [186] расширились наши возможности планировать диверсии с учетом важности грузов.
Операции партизан на железных дорогах носили массовый характер и сильно затрудняли перевозку вражеских войск и боевой техники, доставку на фронт продовольствия, снаряжения, обмундирования. Вот одно из многих признаний самих гитлеровцев. В июле сорок второго года начальник органов полиции безопасности и СД, которые дислоцировались в ряде оккупированных советских областей, в том числе Витебской, сообщал в Берлин (текст донесения был добыт нашими подпольщиками):
«Постоянно растущее число нападений партизан на железные дороги свидетельствует о том, что противник пытается любыми средствами нарушить снабжение немецкого фронта. В июне 1942 года, например, в районе действия войсковой группы «Митте» на железные дороги было совершено 206 нападений, которые распределяются по участкам таким образом:
| Брянск — Льгов | 25 взрывов |
| Брянск — Гомель | 15 « |
| Брянск — Рославль | 6 « |
| Брянск — Сухиничи | 4 « |
| Унеча — Кричев | 5 « |
| Кричев — Рославль | 3 « |
| Рославль — Киров | 8 « |
| Гомель — Бахмач | 2 « |
| Гомель — Чернигов | 1 « |
| Гомель — Лунинец | 9 « |
| Гомель — Минск | 19 « |
| Орша — Жлобин | 4 « |
| Вязьма — Ржев | 2 « |
| Смоленск — Вязьма | 14 « |
| Смоленск — Орша | 10 « |
| Смоленск — Витебск | 7 « |
| Орша — Борисов | 17 « |
| Орша — Витебск | 2 « |
| Витебск — Невель | 3 « |
| Витебск — Полоцк | 15 « |
| Полоцк — Невель — Великие Луки | 16 « |
| Полоцк — Индра | 11 « |
| Полоцк — Молодечно | 8 « [187] |
С 1 по 15 июля уже отмечено 123 нападения на железные дороги.
Объектами нападения были линии железных дорог, мосты, станции, сигнальные сооружения, ремонтные мастерские и подвижной состав».
4
Одной из важных задач нашей бригады, как и других партизанских соединений, было уничтожение вражеских гарнизонов.
Мы вели тщательную разведку, устанавливали — обычно с помощью местных жителей, подпольщиков, — каковы численность и вооружение фашистских войск, располагавшихся в населенных пунктах, и организовывали внезапные нападения на эти войска.
Как-то большую помощь нам оказал четырнадцатилетний подросток Женя Горбачевский из деревни Узница, Полоцкого района.
Когда летом сорок первого года в Узнице появились фашисты, Женя потерял покой. На его глазах горластые гитлеровские солдаты врывались в крестьянские дворы, бесцеремонно забирали коров, свиней, кур. Паренек с ненавистью смотрел на оккупантов.
«Я должен бороться против фашистов», — твердо решил Горбачевский и поделился своей мыслью с приятелем Колей Чертковым, который был на два года старше.
— Давай вместе действовать, — сказал Коля.
Но чтобы бороться, нужно оружие, решили подростки. А где взять его?
По деревне прошел слух, что крестьяне собирают где-то в лесах, на полях оружие. Женя и Коля тщательно обследовали близлежащую местность. Однако им попались лишь каски и стреляные гильзы — остальное подобрали до них.
В трех километрах от Узницы — в Юровичах, на территории бывшего военного городка, расположился фашистский гарнизон. «Вот где много всякого оружия, — думали подростки. — Но как туда пробраться?»
Поразмыслив, друзья пришли к выводу, что единственная возможность проникнуть в гарнизон — это войти в доверие к гитлеровцам. [188]
И вот ранней весной сорок второго года в военном городке Юровичей стала появляться группа ребят, возглавлявшаяся Женей Горбачевским. Мальчики пилили дрова для кухни, выносили ведра с помоями.
— Эй, живо! Эйн, цвей, дрей! — покрикивал на друзей Женя, используя свой скромный запас немецких слов. — Вас ист дас, Федька? Доннер веттер!
Солдаты смеялись. Им нравился бойкий, расторопный и услужливый паренек. Скоро к нему привыкли. Иногда повар наливал ему и его товарищам миску супа.
После обеда, когда у гитлеровцев наступал час отдыха, Горбачевский беспрепятственно ходил по территории городка, обнесенной оградой из колючей проволоки. Мальчика тянуло к складу с оружием и боеприпасами. Ящики с винтовками, автоматами, гранатами, патронами, взрывчаткой находились не в помещении, а на площадке, под брезентом, натянутым на колья. Часового у склада не было. Фашисты, видимо, считали, что достаточно охраны у ворот. «Можно незаметно взять оружие, но как вынести его за ограду?» — ломал голову Женя.
Вечерами он встречался с Колей Чертковым, который в гарнизон не ходил, справедливо опасаясь попадаться оккупантам на глаза: его, шестнадцатилетнего рослого парня, могли схватить и отправить на работу в Германию.
Однажды Николай сказал:
— Давай-ка попробуем использовать телефонный провод. Я вчера нашел целый моток. — И он объяснил, что имеет в виду.
На следующий день Женя с трудом дождался обеда. Как только солдаты поели и ушли в казарму, сразу же отправился к складу.
Оглянулся — поблизости никого нет: гитлеровцы аккуратно соблюдают распорядок дня. Быстро вынес из-под брезента винтовку, привязал к ней конец провода, просунутого снаружи под колючую ограду, и спрятал оружие в густую траву.
А вечером, когда стемнело, подростки подползли к ограде с внешней стороны. Нашли другой конец провода и, осторожно подтягивая его, вытащили свою первую «добычу». Затем опять подсунули провод на территорию городка. Винтовку закопали в лесу. [189]
Успешно закончились и еще несколько таких «операций».
В это время в районе Юровичей начал действовать один из отрядов нашей бригады, которым командовал Лученок. Партизаны взрывали мосты, пускали под откос поезда. Слухи об их делах дошли и до Узницы.
— Вот здорово! — восхищался Николай.
— Давай и мы взорвем рельсы, — предложил Женя.
Тем же способом подростки вытащили с фашистского склада толовые шашки и коробочку с капсюлями-детонаторами. Но как подготовить и подорвать заряд, они не знали.
Помог Колин отец — бывалый солдат, участник советско-финской войны, инвалид. Он одобрил намерение ребят и объяснил им, что надо делать. За неимением бикфордова шнура посоветовал использовать порох.
Ночью подростки осторожно подобрались к железной дороге, заложили под рельс тол, вставили капсюль, насыпали в него порох. От капсюля провели длинную пороховую дорожку. Затем подожгли ее и отбежали.
Заряд взорвался. Путь был поврежден.
Таким же образом юные патриоты совершили еще несколько диверсий. Гитлеровцы быстро ликвидировали их последствия — ведь подрывалось лишь железнодорожное полотно, а не эшелоны; партизаны же Лученка недоумевали, кто действует так примитивно, и решили выследить неизвестных подрывников.
И вот однажды разведчик Николай Парамонов, специально наблюдавший за железной дорогой, заметил подбиравшихся к насыпи подростков. Он дал им возможность заложить тол, а затем вышел из кустов.
Ребята хотели бежать, но Парамонов задержал их.
— Дядя Коля!. — узнал Женя своего односельчанина.
Так наши бойцы познакомились с Горбачевским.
Мальчик хотел сразу вступить в партизанский отряд.
Но ему было поручено продолжать работу на кухне у фашистов и тщательно выяснить численность и вооружение гарнизона.
Женя добросовестно выполнил задание. Получив от него подробные сведения, мы выбили гитлеровцев из Юровичей и захватили там много оружия и боеприпасов.
Затем Горбачевский побывал и в некоторых других населенных пунктах, где располагались фашистские [190] войска. Чтобы не вызывать подозрения, мальчик занимался торговлей: продавал грибы, обменивал яйца на табак и сигареты. Одновременно он собирал необходимые нам данные о противнике.
Позднее на эти гарнизоны также были организованы нападения.
Когда в Юровичах снова обосновались гитлеровцы, Женя опять пришел к ним на кухню и по-прежнему пилил дрова. Но на сей раз он работал там недолго. После того как по нашему заданию он поджег восстановленный оккупантами склад с оружием и боеприпасами, ему пришлось скрыться. И это было кстати: Горбачевский уже стал замечать на себе слишком внимательные взгляды фашистов.
Женю сердечно приняли в отряде Лученка. Он стал хорошим партизаном.
5
В начале сорок третьего года, находясь в разведывательной поездке, далеко от штаба бригады, я получил донесение от командира отряда Комлева. Он сообщал, что выбил фашистов из деревни Быковщина, Ветринского района, и хочет срочно поговорить со мной по очень важному делу.
Мы встретились в условленном месте. И Комлев с глубоким волнением и озабоченностью рассказал мне вот что.
Оказывается, в Быковшине был детский дом. В начале июля сорок первого года его попытались эвакуировать. Все дети вместе с директором и воспитателями выехали на подводах в направлении Витебска. Но в городе Городок их догнали наступавшие гитлеровские войска. Пришлось вернуться назад. Ребята остались в оккупации.
Когда партизаны выгнали фашистов из Быковщины, Комлев сразу направился к детскому дому. На крыльце его встретила молодой врач Зоя Васильевна Михайлова. (В сорок первом году она окончила четыре курса Минского медицинского института и находилась летом в Быковщина, у родителей, которые работали в детском доме. Девушка решила помочь ребятам пережить суровое время.)
Увидев Комлева, Зоя Васильевна прильнула к его плечу. [191]
— Простите, что я так... — оправдывалась она, смахивая слезы.
Они вошли в помещение. В доме, заполненном детворой, было тихо — никакого шума, ни разговора, ни смеха. В комнатах на грязных матрацах — без подушек, одеял и простыней — лежали укрытые лохмотьями мальчики и девочки с восковыми лицами, тонкими высохшими ручонками и утонувшими в глубоких ямках глазами.
При появлении Михайловой дети зашевелились.
— Тетя Зоя, есть хочу, — заплакала девочка.
Послышались и другие слабые голоса:
— Есть, тетя Зоя, есть...
Девушка вскинула на своего спутника полные страдания глаза. Потом повернулась к ребятам:
— Потерпите немножко... Чуть-чуть.
К ней потянулся мальчик с опухшим от голода личиком:
— Тетя Зоя, ходить не могу. — И посмотрел с такой мольбой, что Комлев едва сдержал набежавшие слезы.
— Ой, ой! Головка болит! — тоненьким голоском застонала маленькая девочка, пытаясь встать на колени. Но у нее не хватило сил, она комочком упала на жесткий матрац.
Врач подбежала к бедняжке, перевернула ее лицом вверх, накрыла, успокоила:
— Это скоро пройдет, скоро... — И снова взглянула на Комлева. В ее глазах он прочел надежду и твердо решил: да, это обязательно должно скоро пройти.
— Тетя Зоя, поднесите меня к окошку, — попросил мальчуган лет шести. — Там, наверно, солнышко.
Девушка взяла ребенка на руки. Коснувшись руками стекла, он улыбнулся. Но тут же прислонился к плечу Михайловой:
— Спать хочу.
В одной из комнат ребята встретили таким известием:
— Тетя Зоя, а Ваня и Петя все спят и спят. Мы их будим, а они не просыпаются.
Зоя Васильевна бросилась к Ване и Пете. Опустив голову, застыла на месте. Она не хотела, чтобы дети видели ее слезы. Справившись с волнением, переглянулась с Комлевым. Тот сразу понял, почему ребята не просыпаются... [192]
По всему помещению вместе с Михайловой и гостем ходил мальчик лет двенадцати. Он с трудом передвигал ноги, но старался не отставать.
— Ты бы прилег, Орлик, — сказала ему девушка.
— Что вы, тетя Зоя! — ответил подросток. — Я, знаете, какой еще сильный! — И неожиданно обратился к Комлеву: — Дяденька, возьмите нас в партизаны. Вот увидите, какие мы молодцы!..
Врач проводила командира отряда в маленькую комнату — ее кабинет — и рассказала вкратце трагическую историю детского дома.
Фашисты начисто ограбили ребятишек: вывезли имущество, забрали продукты. Детей старше двенадцати лет отправили в Германию, остальных обрекли на голод и вымирание.
— Как же вы жили? — спросил Комлев.
— Как?.. — Зоя Васильевна тяжело вздохнула. — Мне не стыдно признаться. У нас не было выхода... Когда ребята могли еще ходить, мы посылали их по деревням. Принесут куски хлеба, ну и делим поровну. А теперь почти никто уже ходить не может — сами видели... Да и собирать нечего. В селах фашисты все забрали. Доедаем последние крошки.
На той неделе к нам из Полоцка привезли еще пятьдесят малышей: родителей угнали в Германию. Вот так и живем, — с душевной болью заключила девушка. — Белья нет. Лекарств тоже. А у нас двести пятьдесят детей... Осталось двести пятьдесят. Было намного больше.
Мне казалось, что война, партизанская жизнь выработали у меня некоторый иммунитет против сильных впечатлений. Сколько уже пришлось видеть людского горя, страданий на оккупированной гитлеровцами советской земле! Но сообщение Комлева потрясло меня. Я представил себе глаза ребят, смотревших на него с надеждой... Да, надо обязательно помочь детям. Но где взять продукты, одежду, одеяла?..
Я вспомнил, что, по сведениям, полученным от разведчиков-подпольщиков, в селе Луначарское местные полицаи навезли к себе в избы много отобранного у населения добра. Мы с Комлевым, посоветовавшись, решили покарать грабителей и передать награбленное ими в детский дом. [193]
В Луначарском размещалась банда полицаев по главе со свирепым убийцей Бейгулой. Они совершили немало преступлений. В частности, Бейгула и его подручные Николай Лукашенок и братья Гладыши выследили, арестовали и передали в руки гестаповцев старую женщину из деревни Кравченки Ирину Васильевну Наумчик, которая помогала партизанам.
Фашисты зверски пытали Ирину Васильевну, заставляя ее выдать других подпольщиков. Но славная патриотка не проронила ни слова. Ничего не добившись, гитлеровцы приказали расстрелять Наумчик. Полицаи отвезли ее в Кравченки и убили на окраине деревни.
Три дня лежала сраженная автоматной очередью женщина на обочине дороги. Бейгула не разрешал ее хоронить. Лишь на четвертые сутки, ночью, родственникам убитой удалось тайно предать труп земле.
Вернувшись в свой лагерь, Комлев провел совещание. На нем были начальник разведки отряда Петр Тишкевич, Николай Белоусов, командир соседнего отряда Николай Федоров, комиссар Иван Верхогляд и другие.
На следующий день Федоров встретился с подпольщиком Николаем Ананченко — жителем деревни Каменка, — служившим в полиции в селе Луначарское. Ананченко сообщил, что гарнизон села состоит из сорока человек. Размещаются они в школе. В ночь на воскресенье дежурным по гарнизону будет он.
Федоров дал Ананченко денег, чтобы тот купил самогона и в субботу вечером постарался покрепче напоить полицаев.
И вот субботним утром три десятка бойцов во главе с Федоровым и Верхоглядом двинулись к Луначарскому, расположенному на высоком берегу Западной Двины...
Ночью группа подошла к селу. На окраине ее встретил Ананченко. Бесшумно сняв с его помощью часовых, партизаны направились в школу. Они быстро вошли в актовый зал, где находились все полицаи, и закрыли собой оружие, стоявшее в пирамиде.
— Встать! — громко скомандовал Федоров.
Ни одному предателю не удалось уйти от возмездия.
Когда с бандой было покончено, Верхогляд написал на листе бумаги: [194]
«Именем белорусского народа группа бригады «П» совершает справедливый суд. Так мы будем поступать с каждым, кто потеряет честь и совесть и изменит народу».
— Расписывайтесь, товарищи, — сказал комиссар.
Все участники операции поставили свои подписи.
Обыск в домах полицаев показал, что сообщение подпольщиков было правильным. Через несколько часов во дворе школы стояли подводы с мукой, салом, солью, обувью, мануфактурой, одеялами, бельем, одеждой, обнаруженными в погребах, чуланах, на чердаках.
Собравшиеся жители сочувственно отнеслись к действиям партизан.
— Так им, кровопийцам, и надо! — сказал бывший сторож школы. — Только грабежами и занимались, ироды. Вся спесь полицаев на горе народном взошла.
— У народа взято — народу и отдадим, — заверил крестьян Верхогляд. — Себе не возьмем ни крошки. — Ему очень хотелось сказать, кому все будет отдано, но он не имел на это права.
Под одобрительные возгласы обоз двинулся в лес и тайными тропами направился в Быковщину.
Вечером подводы подкатили к детскому дому. Федоров рассказывал потом: никогда еще не сияли такой радостью лица партизан. И в самом деле: есть ли более дорогое сердцу советского человека, чем сознание того, что, рискуя своей жизнью, он спасает сотни детских жизней!
Великий праздник был в детском доме в те дни. Ребят начали неплохо — по тем временам — кормить. Мануфактуру передали партизанским портнихам, и они сшили детям рубашки, штанишки, платьица, простыни, наволочки. На кроватках появились одеяла.
Постепенно ребята окрепли, выздоровели.
Я не знаю, где сейчас питомцы этого детского дома, как живут и работают ставшие теперь взрослыми мальчики и девочки, отвоеванные нами у смерти.
Не покривлю душой, если скажу, что, восстанавливая в памяти всю свою партизанскую жизнь, я не могу найти более дорогого воспоминания, чем ребятишки, которым наши бойцы с помощью местных жителей вернули жизнь, солнце, улыбку. [195]