Помощников находим всюду
1
С большим волнением вспоминаю я о наших подпольщиках. Среди них были люди разного возраста, разных профессий. Они не числились в списках личного состава бригады, но ежедневно, ежечасно вели жестокую борьбу с фашистами.
Советские патриоты, проживавшие в городах и селах, в непосредственной близости от гарнизонов, складов, коммуникаций противника, не только добывали для нас ценные сведения о вражеских войсках, но и распространяли наши листовки, вели пропагандистскую работу среди населения, организовывали побеги военнопленных, направляя их к партизанам, совершали диверсии.
Весной сорок второго года оккупанты начали вывозить из Полоцка в Германию молодежь. Парням и девушкам опасно было появляться на улицах: их хватали [144] и направляли в эшелоны. Поэтому сестры Надя и Вера Попковы, проживавшие с матерью в городе, старались не выходить из дому.
Во всех делах сестрам помогал тринадцатилетний соседский мальчик Ваня Титов, или просто Титок, как его называли сверстники. Это был бойкий, шустрый, смышленый паренек. Он целыми днями бегал по городу, узнавал разные новости, а вечером обязательно заходил к девушкам, рассказывал.
Однажды Ваня забежал к Попковым сильно возбужденный. Кепочка его съехала на затылок, глаза сияли.
— Ну, теперь все! — захлебываясь от восторга, воскликнул он.
— Что все-то? — сестры недоуменно смотрели на мальчика.
— Точно, все! Возле Невеля наши появились.
— Кто наши? Да говори ты толком!
— Вот непонятливые. Ну конечно партизаны. Они подрывают фрицам поезда...
Это было время, когда в лесах вокруг Полоцка начали действовать партизанские отряды. В первых числах мая, после налета отрядов Поваляева и Марченко на фашистский гарнизон, находившийся в совхозе «Полота», в Полоцк в одном белье прибежали несколько случайно спасшихся полицаев. В те же дни партизаны изгнали гитлеровцев из деревни Зеленки, а захваченное на маслозаводе масло и молоко раздали населению. Вскоре после этого были разгромлены гарнизоны в деревнях Соколище, Селявщина и Ушачи.
Население с большой радостью встречало каждое известие об успехах партизан. Особенно большое впечатление на людей произвел взрыв полоцкой нефтебазы.
...Вере и Наде хотелось уйти в лес, присоединиться к смелым людям, борющимся против фашистов. Но они не могли бросить больную мать. Вот если бы можно было, оставаясь в городе, как-то связаться с партизанами и помогать им!
Девушки заметили, что к Акулине Моисеевне, жившей через дорогу от Попковых, иногда заходят незнакомые люди. Появлялись они всегда или очень рано утром, или поздно вечером. Неужели это из леса? Сестры решили откровенно поговорить с Акулиной Моисеевной. Она всегда хорошо относилась к их семье. [145]
И вот, зайдя к соседке, Вера без обиняков спросила:
— Вы не знаете, тетя, как можно познакомиться с кем-нибудь из партизан?
Женщина смутилась и выронила из рук чашку. Не глядя на девушку, ответила:
— Что ты, милая, откуда мне знать? Но Вера продолжала:
— Вы меня не бойтесь, Акулина Моисеевна. Мне известно, что к вам ходят партизаны. Нам с сестрой нужно поговорить с кем-нибудь из них, узнать, чем мы можем им помочь.
Акулина Моисеевна молча взяла веник, собрала в совочек осколки от чашки, затем тихо спросила:
— А не проболтаетесь кому-нибудь?
— Что вы, тетя!
— Ну ладно. — Акулина Моисеевна вынула из шкафа кусок туалетного мыла «Букет моей бабушки» и протянула его Вере. — Идите в Дмитровщину. Когда остановят ребята с винтовками, не бойся, покажи им это мыло. Там найдешь, кого надо.
На другой день Вера и Надя отправились в Дмитровщину. На окраине села их встретили четверо вооруженных парней.
— Куда путь держите, красавицы?
Вера молча развернула тряпочку, достала мыло.
Парни заулыбались.
— Раз такое дело, проводи, Вася, — сказал старший одному из бойцов. Тот закинул автомат за плечо.
— Пошли!
В комнате дома, куда привели девушек, сидел за столом худощавый человек с седеющими висками. Это был наш начальник разведки Корабельников. Узнав, откуда Вера и Надя и зачем они пришли, Павел Алексеевич начал с ними беседовать.
Тут девушки поняли, что наконец нашли верных друзей и могут включиться в борьбу против оккупантов.
Девушкам предложили участвовать в распространении партизанских листовок и газет. А чтобы сестер не угнали в Германию, им посоветовали устроиться на работу к оккупантам.
Гитлеровцы одобрительно отнеслись к желанию девушек «потрудиться на благо рейха» и направили их на [146] кухню в сформированный из военнопленных батальон охраны Полоцкого железнодорожного узла.
Это было удобное место. Корабельников поручил молодым подпольщицам поближе присмотреться к бойцам батальона, выяснить их настроение.
Связь с отрядом Попковы поддерживали через Ваню Титова. Маленький, неприметный мальчик не вызывал подозрений и свободно проходил через полицейские посты на окраине Полоцка. Из отряда он приносил девушкам листовки и газеты, печатавшиеся подпольным райкомом партии в деревне Топоры.
Газеты и листовки расклеивались другими подпольщиками на стенах домов и заборах. Как ни усердствовали полицаи, они не успевали срывать их, и население узнавало правду о положении на фронтах, о боевых делах партизан. Это бодрило народ, вдохновляло, укрепляло веру в то, что черным дням наступит конец.
Листовки доходили и до солдат охранного батальона. Смелые и находчивые сестры Попковы успевали делать так, что военнопленные находили листовки в казарме и даже в карманах своих шинелей. Особенно постарались девушки, когда распространяли специальное обращение к охранникам, в котором говорилось:
«Юноша! Раньше мы тебя считали хорошим парнем. Может быть, ты и был таким. Теперь ты продался за немецкий мундир с железными пуговицами, за краюху хлеба и глоток шнапса. Опомнись, юноша, пока не поздно! Вернись к народу! Организуй диверсии там, где ты поставлен охранять добро врага, иди в лес, и ты получишь возможность с оружием в руках снять с себя пятно предательства. Мужественно смотри в глаза жизни. У тебя еще есть возможность стать человеком советской земли.
Командование партизанской армии».
Вера и Надя чувствовали, что многих военнопленных угнетает положение изменников. Солдаты не могли не задумываться над своим будущим. Они знали, что народ поднимается на борьбу против «нового порядка». Почти ежедневно им приходилось разбирать разбитые платформы с пушками, танками, таскать в госпитали раненных при катастрофах гитлеровцев.
Внешне сильнее других переживал свой позор охранник Геннадий Тищенко, бывший паровозный кочегар из [147] Донбасса. Девушки не раз слышали, как он в кругу солдат откровенно осуждает себя и своих товарищей. Если он чистосердечен, то это как раз тот человек, который им нужен, через него можно воздействовать на других. А вдруг Тищенко — провокатор? Заговорить с ним Попковы так и не решились.
Но вот однажды вечером, возвращаясь из столовой домой, Вера увидела Геннадия возле казармы. Опасливо оглянувшись, он вынул из кармана бумагу и начал читать. Вере не трудно было узнать, что в руках у него только сегодня распространенное обращение к охранникам.
«Интересно, что он будет делать с листовкой, — подумала девушка. — Спрячет или бросит?»
Вера, скрываясь за углом дома, наблюдала.
Окончив чтение, Тищенко снова оглянулся по сторонам, немного подумал и, аккуратно сложив листовку, сунул ее в задний карман брюк.
На другой день Тищенко дежурил на кухне. В его обязанности входило колоть дрова, топить печь, носить воду. Иногда он садился отдохнуть. Девушки долго не решались начать разговор с ним, опасаясь возбудить подозрения повара.
Но лишь только повар отлучился на склад за продуктами, Вера заговорила с Геннадием. Тот сразу признался, что его мучает совесть и он готов хоть сейчас уйти к партизанам.
Девушки обещали помочь парню, но просили с побегом повременить, а пока осторожно узнавать, кто еще из солдат батальона согласен поступить так же.
Вскоре гитлеровцы стали посылать группы охранников в лес на заготовку дров. Как-то одна из таких групп не возвратилась. В лесу нашли только трупы двух немецких солдат, посланных для наблюдения за военнопленными.
Началось расследование. Но оно ничего не дало.
После того как не вернулись еще две группы заготовителей дров, гитлеровцы перестали посылать охранников в лес. В их казарму зачастили гестаповские ищейки. Над сестрами Попковыми и Геннадием Тищенко, которые организовали побеги военнопленных к партизанам, нависла угроза. [148]
Командование бригады решило вывести подпольщиков из города. А перед уходом им было поручено оставить фашистам «памятный подарок».
Ваня Титов доставил из отряда в Полоцк четыре магнитные мины. Две из них передали отцу Вани, который тоже был связан с партизанами. Он работал грузчиком на нефтебазе депо. Там он и заложил мины. Две другие Геннадий, охранявший в тот день депо, опустил в назначенное время в котлы только что отремонтированных паровозов.
Выбирались из Полоцка раздельно и встретились в лесу в условленном месте. Сюда пришли Вера и Надя с матерью, которая к этому времени поправилась и могла ходить, Ваня со своими родителями и Тищенко еще с тремя военнопленными.
Ваня, хорошо изучивший местность, благополучно привел всех в Дмитровщину.
А мины сработали безотказно. Паровозы были совершенно испорчены, а на нефтебазе произошел большой пожар.
Всем пришедшим в бригаду нашлось дело. Вера, Надя, Ваня и Геннадий со своими товарищами были зачислены бойцами в отряд Шинкарева.
2
В середине мая сорок второго года, когда наш отряд только начинал разворачивать боевую работу в тылу врага, к нам пришла группа бойцов и командиров, бежавших из Полоцкого лагеря для военнопленных.
— Как вам удалось вырваться на свободу? — спросили мы бывших узников.
— Женщина одна помогла, — ответили они. — Храбрая, видно, женщина.
— А кто она?
— Не знаем.
— Вы ее видели?
— Не довелось. Нам передавали ее советы, как действовать.
Через некоторое время наши разведчики установили, что «главной виновницей» побега военнопленных из лагеря является учительница Анна Наумовна Смирнова. И мы решили с ней встретиться. [149]
...Густой лес. Тишина, нарушаемая лишь пением птиц. Я и Корабельников ждем Смирнову. Иван Демченко послан на опушку, чтобы встретить ее.
Вот в кустарнике послышались шаги. Демченко галантно раздвигает ветви и пропускает впереди себя невысокую, худенькую молодую женщину.
У нее ясные голубые глаза. Из-под косынки выглядывает челка. Цветастое платье, серый жакет, поношенные туфли, в руках сумочка.
Познакомившись с Анной Наумовной, мы попросили ее рассказать о себе.
...Смирнова родилась в деревне Боровуха, Полоцкого уезда, в бедной крестьянской семье. Маленькая Аня очень хотела ходить в школу и мечтала стать учительницей. Однако ей пришлось батрачить — пасти гусей местного кулака.
Но совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция — и Советская власть помогла Ане осуществить ее мечту. Она окончила среднюю школу, а затем Полоцкое педагогическое училище.
Некоторое время Анна Наумовна работала инструктором ЦК комсомола Белоруссии. Потом, после освобождения Западной Белоруссии, ее направили учительницей в Барановичи.
Смирнова не только вела уроки. Она создавала в школе самодеятельные кружки, готовила учащихся старших классов к вступлению в ряды ВЛКСМ.
Но вскоре началась война. Жизнь круто изменилась. Молодая учительница вместе с другими жителями города стала тушить пожары, вызываемые налетами фашистских стервятников, рыть щели и противотанковые рвы.
Когда гитлеровцы приблизились к Барановичам, Анна Наумовна с последним эшелоном раненых выехала из города. Несмотря на опознавательные знаки Красного Креста, немцы разбомбили санитарный поезд. В живых осталось лишь двенадцать человек. В том числе и Смирнова. На поврежденном паровозе машинист Кухаренко сумел вывезти из-под огня уцелевших пассажиров.
Анна Наумовна с трудом добралась к матери, в деревню Боровуху. А через несколько дней фашисты захватили Полоцк. [150]
Оказавшись на оккупированной врагом территория, учительница решила, что не имеет права сидеть сложа руки, что она должна как-то бороться против гитлеровцев. Но как? С кем посоветоваться?
Однажды рано утром Смирнова увидела оборванного, обросшего молодого человека, который шел по тропинке мимо их огорода. Она остановила неизвестного, пригласила его в дом. В ответ на вопрос, кто он, молодой человек лишь назвал свое имя — Миша. Анна Наумовна предложила ему поесть, отдохнуть.
Хотя Миша ничего не говорил о себе, Смирнова чувствовала: это свой человек, советский патриот, — и намекнула, что хочет служить Родине, но не знает, чем она здесь может быть полезна.
— Хорошо бы вам в Полоцк перебраться, — сказал Миша. — Там можно быть очень полезным... Например, надо спасать военнопленных, которые находятся в лагерях и лазаретах. Люди гибнут от голода и болезней.
Вечером Миша ушел, и больше Анна Наумовна его не видела.
Она стала размышлять, как перебраться в Полоцк. Допустим, удастся снять у кого-нибудь комнату. Но ведь надо устраиваться на работу и прописываться! Человеку без паспорта никто никакой работы не предоставит, а предъявить свой паспорт она не может: в нем штамп ЦК комсомола Белоруссии. Попадет такой документ в руки к фашистам — смерть. Нужно что-то придумать...
Анна Наумовна поделилась своими мыслями со старшей сестрой Ксенией и ее мужем — инвалидом Григорием Захаровичем Рыльковым, проживавшими вместе с матерью в Боровухе. На семейном совете решили, что Григорий Захарович попытается устроиться в Полоцкую больницу, превращенную немцами в лазарет для советских военнопленных.
Эта попытка удалась — Рылькова зачислили счетоводом. Он с женой поселился на Замковой улице, рядом с больницей. А Анна Наумовна стала жить у них без прописки в качестве «прислуги», стараясь не попадаться на глаза полицейским.
Миша говорил правду. Страшной была участь военнопленных в фашистском лазарете. Палаты были переполнены. Больные и раненые лежали в невыносимой [151] духоте, на голом полу. Кормили их баландой один раз в сутки. Медикаментов и перевязочных материалов для них выделялось очень мало. Десятки людей ежедневно умирали в тяжких мучениях от заражения крови, истощения.
Вначале гитлеровцы разрешали местным жителям посещать больницу, разыскивать здесь своих родственников. Под этим предлогом началось паломничество добрых людей в лазарет. Все они приносили узелки с хлебом, маслом, сахаром и передавали их раненым и больным. Узнав об этом, фашисты категорически запретили посторонним лицам появляться на территории больницы.
Анне Наумовне, «прислуге» счетовода Рылькова, вход в лазарет был открыт: она приносила своему хозяину завтрак. Смирнова передавала больным и раненым продукты, собранные у горожан, и присматривалась к людям. Она решила помочь пленным, способным самостоятельно передвигаться, бежать из больницы.
Вскоре Анна Наумовна познакомилась с военврачом третьего ранга Воробьевым, который работал в лазарете, а через него установила связь с другими военнопленными — бывшим комиссаром полка Гурским и подполковником Шивардиновым. Смирнова сказала Воробьеву, что поможет им троим бежать.
— Спасибо, девушка, — поблагодарил врач. — У вас доброе сердце. Но вряд ли это удастся осуществить. Не стоит вам рисковать жизнью.
Однако Анна Наумовна не отказалась от организации побега и начала действовать. Она быстро нашла помощников среди медсестер и санитаров — те обещали вывести пленных с территории больницы. Но это — только небольшая часть всего дела. Военнопленные носили свою форму — другой одежды они не имели. Идти в советском обмундировании по улицам нельзя: фашисты сразу задержат. Надо было достать гражданскую одежду и найти рядом с лазаретом место, где Воробьев, Шивардинов и Гурский могли бы переодеться. Кроме того, требовались документы. Без них невозможно было выбраться из Полоцка: на всех дорогах, ведущих в город, имелись контрольно-пропускные пункты.
Учительница Бронислава Бубнова, работавшая в [152] немецком заготовительном ларьке, добыла для Смирновой рабочие спецовки. Анна Наумовна заручилась также содействием лесничего Королькова, который проживал с женой в небольшом доме около больницы. В этом доме пленные могли сменить одежду. Но достать документы не удалось. Смирнова рассчитывала получить их от своей старой знакомой, бывшей сокурсницы по педагогическому училищу Лили Костецкой, которая теперь работала в паспортном столе Полоцкой полиции. Однако Лиля, совсем недавно устроившаяся в полицию, не смогла обеспечить какими-нибудь подходящими справками трех человек. Единственное, что она сумела пока сделать, это снабдить Анну Наумовну временным удостоверением. Такие удостоверения выдавались жителям оккупационными властями взамен утерянных паспортов.
Не достав документов, Смирнова решила попытаться вывезти военнопленных из города на автомашине, не подлежащей проверке. Сын Корольковых Николай, работавший на автобазе шофером, по указанию властей возил мобилизованных горожан на лесозаготовки. По просьбе Анны Наумовны, переданной ему через отца, Николай согласился помочь пленным.
Через несколько дней переодетые в рабочие спецовки Воробьев, Гурский и Шивардинов были благополучно вывезены из Полоцка в Освейский район и вскоре нашли путь к партизанам.
Это была первая удача. Затем при более широком содействии других советских людей Смирнова подготовила еще несколько побегов военнопленных из лазарета, а также из лагеря.
Лагерь находился на берегу реки Полоты. Красноармейцам, выбравшимся с его территории, нужно было сразу бежать за реку в лес. Но мало кто из обессилевших, истощенных людей мог переплыть Полоту. Поэтому Анна Наумовна организовала переправу. Около двадцати человек перевез на другой берег на своей лодке бывший работник кооператива Захар Степанович Полещук.
...Когда Смирнова закончила свой рассказ, я спросил ее:
— Наверно, вам очень трудно? [153]
— Тяжело жить рядом с фашистами, дышать с ними одним воздухом, — ответила она. Наступило молчание.
— А как вы к нам добрались? — прервал паузу Корабельников.
— У меня есть справка, что я сотрудник немецкой полиции. — Анна Наумовна улыбнулась и вынула из сумочки бумагу с печатью и закорючками какого-то гитлеровского капитана. — Лиля Костецкая постаралась.
Мы предложили Смирновой помогать нам.
— Буду делать все, что нужно для победы над врагом, — коротко ответила Анна Наумовна.
3
После организации нашей бригады мы разделили район ее расположения на зоны и распределили их между отрядами. В каждой зоне действовали свои добровольцы-подпольщики, поддерживавшие связь с командованием соответствующего отряда. Некоторые товарищи, в том числе А. Н. Смирнова, имели контакт непосредственно со штабом бригады.
Многие подпольщики оказывали нам большую помощь.
Отважная учительница из Освейского района Мария Алексеевна Янусова вместе с подругой Женей Суховой распространяла сводки Совинформбюро и собирала для нас важные данные о дислокации вражеских войск.
Неутомимыми разведчицами были Вера Прокопенко и Ольга Михайловна Савицкая. В самом Полоцке, наводненном фашистами, эти смелые женщины вели агитацию против оккупантов.
Савицкая проникла однажды на территорию немецкой автобазы и уничтожила сотни тонн горючего и пятнадцать грузовиков. В ноябре сорок второго года Ольга Михайловна совместно с группой военнопленных вывела из строя Полоцкую электростанцию, дававшую ток всем фашистским учреждениям и казармам.
Хорошо работала Лиля Костецкая, подруга учительницы Смирновой. Своим мнимым усердием она расположила к себе начальника городской полиции предателя Обуховича и пользовалась его доверием. Ей удалось достать несколько надежных документов для других [154] подпольщиков. Благодаря этому некоторые товарищи получили возможность устроиться в городские учреждения. Но деятельность Лили не ограничилась добыванием документов...
Костецкую заинтересовал немецкий капитан полиции Карл Миллер, ведавший в Полоцке, в частности, пропиской. Часто бывая у капитана по служебным делам, внимательная девушка заметила странность в его поведении. В присутствии других гитлеровцев Миллер, как и они, разговаривал с Лилей грубо, высокомерно, а когда оставался с нею с глазу на глаз, сразу менял тон: становился вежливым, внимательно выслушивал ее.
Лиля через А. Н. Смирнову сообщила об этом нам. Мы тоже заинтересовались поведением капитана и дали Костецкой несколько советов.
Через два дня Лиля снова пришла в кабинет к Миллеру. Капитан был один.
— Давайте, фрейлейн, что у вас? — сказал он.
— Все то же — прописка. — Девушка почтительно подала Миллеру регистрационную книгу с заложенными в нее паспортами и временными удостоверениями.
— Садитесь, фрейлейн. У вас, русских, есть поговорка: «Ногам правда не к лицу». Верно я говорю?
— Не совсем, герр капитан. Правильно так: «В ногах правды нет». — Лиля присела на кончик стула. — Но теперь надо думать уже не о том, как правильно по-русски, а как по-немецки, — добавила она на немецком языке.
— Почему? — Миллер внимательно посмотрел на Костецкую. — Нация остается нацией, фрейлейн.
Лиля промолчала, а затем, после длинной паузы, спросила:
— Когда же кончится война, герр капитан? Как долго она идет!
— Вам хочется, чтобы мы скорей победили?
— Конечно. — Костецкая утвердительно кивнула головой. — Ведь я добросовестно служу Германии.
Миллер, ставивший штемпели на документы, поднял голову и снова пристально посмотрел на девушку, как бы желая проверить искренность ее слов. [155]
— Добросовестность в хорошем деле — это очень хорошее качество. У разных людей разные убеждения. Действуйте по своим убеждениям, фрейлейн.
На этом разговор прервался. Капитана срочно вызвал комендант города...
Узнав о двусмысленных высказываниях Миллера, мы решили: надо обязательно попытаться выяснить, что за ними кроется.
Разгадать капитана, безусловно, не просто. Это сложное и опасное дело. Возможно, Миллер по заданию гестапо проверяет Лилю. А может быть и другое: он антифашист и хочет сблизиться с советскими патриотами, борющимися против гитлеровцев на оккупированной территории. И в том и в другом случае он будет осторожен.
Мы порекомендовали Костецкой еще чаще заходить к капитану, максимально используя служебные дела, и ближе познакомиться с ним, посоветовали, как при этом вести себя. Но предусмотреть заранее все ситуации, которые могли возникнуть, было, конечно, невозможно. Мы полагались на ум и находчивость Лили.
Прошло около месяца. Костецкая регулярно сообщала нам — в штаб бригады — о том, как идут дела. Она была настроена оптимистически и уже твердо считала Карла Миллера, во всяком случае, порядочным человеком.
И вот однажды, в подходящий момент, Лиля сумела вызвать капитана на откровенный разговор. Когда она осторожно намекнула Миллеру, что знает кое-кого из людей, связанных с партизанами, он признался ей в своих антифашистских взглядах. По его словам, он вынужден служить в гитлеровской армии, чтобы не подвергать преследованиям родственников, и давно ищет встречи с советскими патриотами, так как хочет помогать им в борьбе против фашизма.
После тщательной проверки мы убедились в искренности Карла Миллера и включили его в работу полоцкого подполья. [156]
Капитан полиции стал действовать очень активно. Он оформлял документы подпольщикам, прописывал их, сообщал нам через Лилю Костецкую и Анну Смирнову о намерениях и планах оккупационных властей, предупреждал о подготовке карательных экспедиций, а также выполнял ряд других наших заданий. Однажды он помог пятидесяти юношам и девушкам, которых должны были отправить на каторгу в Германию, бежать к партизанам.
4
Полоцкие подпольщики регулярно получали от нас и распространяли в городе листовки. Осенью сорок второго года небольшие бумажки, на которых на немецком языке были написаны наиболее важные сообщения Совинформбюро, стали появляться в помещениях городской управы, полиции и даже комендатуры.
Когда полоцкий военный комендант полковник фон Никиш обнаружил одну из таких листовок у себя в кабинете, он пришел в ярость и приказал немедленно уволить почти всех русских, работавших в его учреждении — машинисток, буфетчиц, уборщиц, — а за немногими оставленными внимательно следить.
Но и после этого листовки в комендатуре продолжали появляться.
Гитлеровцы усилили наблюдение за русскими, начали их обыскивать. Особенно тщательно, причем нередко по нескольку раз в день, фашисты обыскивали единственную оставшуюся уборщицу — Лену Павликовскую: ведь она бывала во всех комнатах. Как-то утром, когда Лена пришла на работу, ее встретил у ворот дежурный и повел в один из кабинетов. Там Павликовскую ожидала сотрудница гестапо фрау Эльза. Она приказала девушке раздеться и внимательно осмотрела ее платье, белье и обувь. Гестаповка даже отодрала стельки в туфлях. Но ничего не нашла.
А через день гитлеровцы опять обнаружили в комендатуре листовку.
В чем же дело?..
Виновата была все-таки Павликовская. В те часы, когда она собиралась мыть полы, в здании частенько портился водопровод. Немецкие солдаты нередко потешались, [157] слушая, с каким возмущением Лена ругает слесаря-водопроводчика, военнопленного Степана Юркина, который не может как следует наладить свое хозяйство. Фашисты не догадывались, что молчаливый, безропотный Степан выполняет поручение самой Лены.
Пообещав Юркину «причесать» его шваброй, уборщица брала ведро и тряпку и шла за водой на улицу, к колонке.
Возле колонки лежала груда камней. Под одним из них был спрятан непромокаемый пакетик с листовкой и металлической пластинкой. Споласкивая тряпку и набирая воду, Павликовская незаметно доставала пакетик и опускала его в ведро. Благодаря пластинке он сразу погружался на дно. Затем Лена бросала в ведро тряпку...
Прятала пакетики под камнем подпольщица Зина Гончарова, получавшая их от других наших помощников.
Во время мытья полов Павликовская, выбрав удобный момент, когда поблизости никого не было, — ведь уборка обычно производилась в отсутствие большей части сотрудников, — вынимала из ведра свой «клад», вытаскивала листовку и клала ее под шкаф, под диван или в ящик стола. Пустой пакетик девушка вместе с грязной водой спускала в унитаз.
Вот и вся история. Впрочем, не вся. Однажды Лена сообщила нам, что трое офицеров комендатуры срочно выехали в Освейский район. Мы тотчас прекратили доставку пакетов Гончаровой. Прошел день, второй, третий, неделя... — никто не находил больше в комендатуре ни одной листовки.
Не знаю, заподозрил ли фон Никиш своих офицеров в измене фюреру, но во всяком случае они были вызваны назад, в Полоцк, и вскоре куда-то исчезли.
5
На временно оккупированной советской территории имелось много фашистских разведывательных и карательных органов. Наши подпольщики и капитан Миллер помогли нам получить некоторые сведения об этих органах, действовавших в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. [158]
Гитлеровцы стремились взять под контроль каждый километр захваченной советской земли. «Новый порядок» насаждали особые команды, жандармерия, полиция безопасности (гестапо) и служба безопасности, которые имели свои филиалы во всех городах, районах, крупных населенных пунктах.
Руководящий центр карателей и шпионов, орудовавших в Белоруссии, находился в Могилеве. В этом же городе свирепствовала особая команда 8 во главе со штурмбаннфюрером СС Рихтером. Ее отделения дислоцировались в Бобруйске, Орше, Гомеле, Клинцах, Кричеве.
В Витебской области действовала особая команда 9, состоявшая из штурмовых и охранных отрядов. Ее начальник оберштурмбаннфюрер СС Вибенс был очень доволен своими филиалами в Полоцке, Невеле, Суроже и Борисове, которые жестоко преследовали и истребляли советских людей.
В Полоцком и соседних с ним районах особенно «отличались» полковник фон Никиш, начальник жандармерии обер-лейтенант Папенфус, гестаповец обер-лейтенант Фибих. капитаны Отто Фриц, Швабе, Отто Лено. Они уничтожили десятки тысяч мирных жителей. В одном только Полоцке за год было истреблено более пяти тысяч человек. Половину из них расстреляли, повесили, остальных замучили в тюрьмах. В мае сорок второго года Фибих получил за «особые заслуги» высшую награду Гитлера — Железный крест.
Оккупанты пытались пополнять свои кадры провокаторов, убийц и шпионов местными людьми. И находились негодяи, которые шли к ним на службу. Об этом очень горько писать, но нельзя уходить от жизненной правды. То было время грандиозных потрясений, величайших испытаний человеческого духа. Как никогда прежде, проявлялась вся кристальная честность, все благородство, вся совесть и гордость народа. И вместе с тем из темных нор выползали наружу подлость, измена. Их было немного, совсем немного, этих презренных предателей, но все же они были.
Выискивая таких отщепенцев — в основном из числа уголовных преступников и бывших кулаков, — гитлеровцы обучали их в полицейской школе. «Производственную [159] практику» школяры проходили здесь же, в Полоцке. Они, например, стучались ночью в дома, расположенные на окраине города, и выдавали себя за партизан. Тех, кто встречал их радушно, жестоко избивали и арестовывали. Но ведь советские люди, как правило, с большой теплотой относились к партизанам. И пока горожане успели распознать подлые приемы провокаторов, десятки жителей стали их жертвами.
Фашисты искали также политически незрелых, морально неустойчивых людей и при помощи шантажа, угроз и насилия заставляли их заниматься шпионажем.
Работавший дежурным по станции Полоцк Михаил Урбан был до войны исключен из комсомола. Узнав об этом, гитлеровцы решили, что он подходящий для них человек.
Подосланный гестаповцами солдат продал одной гражданке очень дешево тридцать литров керосина (в то время необыкновенно ценный товар!) и убедил ее предложить свою покупку, тоже по дешевой цене, но с некоторой прибылью, Урбану. Ничего не подозревая, железнодорожник купил керосин и повез его в деревню, рассчитывая обменять на продукты. Но как только выехал за город, его арестовали.
Фашисты обвинили Урбана в том, что он поставляет керосин партизанам, сильно избили резиновыми дубинками, а затем положили перед ним два листа бумаги. На одном было написано: «Обязуюсь выявлять коммунистов, всех лиц, настроенных против немецких властей и вождей германского национал-социализма, всех лиц, связанных с партизанами, а также места нахождения партизан и особенно их руководителей». На другом листе — короткий приказ гестаповца обер-лейтенанта Фибиха: Михаила Урбана за помощь партизанам повесить на базарной площади г. Полоцка.
— Выбирай, — сказал фашист, закуривая сигарету.
Железнодорожник долго читал и перечитывал эти бумаги.
— Нет время, Урбан, быстро выбирай, — заторопил гестаповец.
И Урбан выбрал. Подписал обязательство. Ему присвоили кличку Фриц. Но карьера предателя продолжалась недолго. За какую-то провинность сами гитлеровцы расстреляли его. [160]
На посту руководителя церковного отдела Полоцкой городской управы подвизался некий Павел Пономарев, именовавший себя «профессором богословия». В дни церковных праздников Пономарев вместе со своей благоверной Натальей аккуратно посещал Николаевский собор, где собиралось немало верующих. Однако набожная чета мало прислушивалась к доносившимся с амвона словам молитв. Ее больше интересовали настроения верующих, их отношение к оккупантам. Неосторожно оброненные фразы подхватывались на лету, а затем по указанию Пономарева дежурившие у выхода из собора полицейские отправляли недовольных в тюрьму.
За ревностную службу гитлеровцы назначили «профессора богословия» по совместительству и начальником отдела пропаганды при городской управе и послали в Берлин для «усовершенствования».
Лекции Геббельса вдохновили Пономарева на новые «дела». Вернувшись из столицы рейха, он начал преподавать в местных полицейских школах дисциплину «национал-социализм» и выступать с докладами на эту же тему в городских учреждениях.
По сообщению капитана Миллера, Пономарев хвастался ему, что установил в Берлине связь с высшими властями и получил широкие полномочия.
— Я могу давать распоряжения местным немецким органам, — захлебывался от восторга предатель. — По указанию Берлина, капитан, я создаю в Полоцке политическую группу с национал-социалистской программой.
«Профессор богословия» вознамерился стать политическим вождем местной интеллигенции. Но ему удалось вовлечь в свою малочисленную группу, состоявшую из нескольких полицейских и церковных старост, лишь одного бывшего учителя — Малиновского.
В ночь на восьмое сентября сорок второго года советские самолеты пытались разбомбить военные объекты Полоцка. Но налет оказался неудачным. Сброшенные бомбы разорвались в городском саду, близ водокачки, а также рядом с лагерем военнопленных. Однако человеческих жертв не было.
Рано утром обер-лейтенант Фибих провел со своими сотрудниками экстренное совещание. На нем присутствовали [161] также капитан Миллер, начальник полиции Обухович и «профессор богословия» Пономарев.
А через несколько часов полиция начала сгонять население на главную площадь города на похороны «жертв бомбардировки».
Когда площадь была заполнена народом, на нее въехали прибывшие из лагеря военнопленных десять грузовиков с трупами. Возле вырытых могил встали с кадилами попы, собранные Пономаревым. Сам «профессор богословия» поднялся на трибуну, снял шляпу и сказал:
— Уважаемые граждане древнего Полоцка. Все вы знаете, что сегодня ночью антихристы-коммунисты бомбили наш мирный город. Вот они, перед вами, невинные жертвы красной авиации. Господь бог примет их в райские чертоги, но они вопиют о мести. Да будет вам земля пухом, незабвенные соотечественники. Аминь!
Зачадили кадила. Попы начали отпевать людей, которых казнили фашисты, чтобы обвинить в варварстве коммунистов.
Полоцкие церковники во главе с презренным предателем Пономаревым стали соучастниками гитлеровцев в гнусном злодеянии.
6
В конце сентября сорок второго года в районе деревни Ропна (недалеко от Полоцка) фашисты начали создавать крупный склад артиллерийских боеприпасов. Когда на усиленно охранявшуюся территорию уже было завезено большое количество снарядов и мин, склад взорвался. На несколько километров вокруг задрожала земля.
Этот взрыв привел оккупантов в бешенство. Они стали производить в Полоцке и близлежащих населенных пунктах новые аресты и проверки. И тут кто-то из гестаповцев обратил внимание на то, что незадолго до взрыва из городской тюрьмы по распоряжению начальника полиции Обуховича были выпущены четырнадцать человек, арестованных за связь с партизанами.
Обухович, вызванный к коменданту для объяснения, предъявил письмо за подписью обер-лейтенанта Фибиха, [162] в котором начальнику полиции давалось указание освободить тех самых людей.
Фибих, ознакомившись с этим письмом, позеленел от злости и заявил, что он никогда его не видел и не подписывал.
Местные эксперты не смогли дать категорический ответ на вопрос, подлинная ли подпись обер-лейтенанта на документе или она подделана. Тогда по предложению начальника жандармерии Папенфуса письмо отправили на экспертизу в Берлин, поставив также вопрос, нет ли на бумаге отпечатков пальцев Фибиха. До получения ответа гестаповца отстранили от работы.
Вскоре из Берлина сообщили: на документе обнаружены отпечатки пальцев Фибиха. Обер-лейтенанта срочно отправили в столицу рейха. Его дальнейшая судьба мне неизвестна, но в Полоцк он не вернулся.
Как рассказывал потом капитан Миллер, случай с освобождением четырнадцати человек переполнил чашу терпения гестаповского руководства, которое в последние месяцы было весьма недовольно Фибихом. Ведь деятельность подпольных партийных и комсомольских организаций в Полоцке усиливалась, партизанское движение в районе росло.
Какова же история письма, так отразившегося на карьере гестаповца? Дело обстояло следующим образом.
Узнав о похоронах «жертв бомбардировки» — чудовищном злодеянии, совершенном гитлеровцами в Полоцке 8 сентября, командование нашей бригады решило ответить на эту провокацию максимальным усилением боевой работы партизан и подпольщиков. Одновременно мы задумали одну операцию с целью освободить из тюрьмы группу подпольщиков, а также дискредитировать обер-лейтенанта Фибиха в глазах его начальства и на какое-то время ослабить внимание оккупационных властей к борьбе с партизанами.
И вот капитан Миллер, зайдя как-то к Фибиху, показал ему для согласования список лиц, обратившихся с просьбой выдать им временные удостоверения. Обер-лейтенант взял печатный бланк со штампом, на котором были написаны карандашом несколько фамилий, прочитал их и вернул листок Миллеру, сказав, что возражений не имеет.
Капитан передал бумагу, побывавшую в руках у Фибиха, [163] нашим подпольщикам. Те осторожно стерли карандаш и с помощью Лили Костецкой написали на этом бланке то самое распоряжение Обуховичу, о котором я уже говорил. Один из товарищей искусно подделал подпись Фибиха. Затем была организована «доставка» заготовленного письма в полицию.
Получив распоряжение обер-лейтенанта, Обухович дал указание начальнику тюрьмы, и тот выпустил четырнадцать арестованных.
Освобожденные быстро выбрались из Полоцка. Одна из них — Елена Титова — остановилась в деревне Ропна. Узнав о том, что в районе Ропна гитлеровцы собираются создавать склад боеприпасов, мы переслали Титовой противотанковую мину и попросили подпольщицу заложить эту мину на территории будущего склада.
Смелая женщина, хорошо знавшая местность около деревни, выполнила наше поручение. И вскоре мина под тяжестью ящиков с боеприпасами сработала.
7
История с Фибихом, как мы и рассчитывали, в некоторой степени отвлекла оккупационные власти Полоцка от их «будничных дел». Воспользовавшись этим, партизаны и подпольщики в течение нескольких дней совершили в городе и его окрестностях еще ряд диверсий.
Немецкое командование всполошилось. В Полоцке начались массовые аресты и казни. Были брошены в тюрьмы вместе с семьями почти все руководители городских учреждений, в том числе даже такие верные прислужники оккупантов, как, например, бургомистр Петровский. При этом в лапы к гестаповцам попали и некоторые товарищи, работавшие на ответственных должностях по нашему заданию, в частности директор банка Федор Николаевич Матецкий.
Вот что рассказала нам несколько позднее жена Федора Николаевича Нина Ивановна.
Рано утром двадцатого октября к их дому подъехали шесть гитлеровцев с переводчиком. Постучались, вошли.
— Вы Федор и Нина Матецкие? — спросил переводчик. [164]
— Да.
— Одевайтесь!
Фашисты произвели в квартире обыск, забрали костюмы и платья, посадили Матецких в машину и отвезли их в лагерь военнопленных, размещенный на территории бывшего военного городка (Спас-городок).
Федора Николаевича и Нину Ивановну привели в дом, где раньше была большая голубятня. Здесь уже находилось немало арестованных. А к вечеру гитлеровцы набили голубятню людьми до отказа. Трудно было повернуться, спали на полу по очереди.
Три дня заключенным не давали никакой пищи. Все очень ослабли... Наконец фашисты привезли с кухни военнопленных бочку грязной, вонючей воды с кусками гнилой нечищеной картошки. Эту баланду стали выливать из бочки в ведра, в которых только что лежали пропитанные потом носки часовых, и раздавать арестованным. Несмотря на мучительный голод, от такого «блюда» людей тошнило.
Гитлеровцы жестоко издевались над заключенными. Входит часовой в камеру — все должны немедленно встать. Не успеет кто-нибудь вовремя подняться — его выгоняют во двор, заставляют ложиться на землю, вскакивать, бегать вокруг дома. Малейшая задержка — и фашисты избивают свою жертву резиновыми дубинками, прикладами, ногами. Чтобы избежать такой «зарядки», арестованные, когда в коридоре раздавался топот, торопились встать заранее. А гитлеровцы нередко нарочно ходили по коридору и, прислушиваясь к шуму в камерах, смеялись.
Заключенных возили на допросы в гестапо — в здание на улице Войкова, в котором до войны было студенческое общежитие.
Нину Ивановну и ее мужа гестаповцы допрашивали три раза, при этом зверски избивали их, требуя сведений о партизанах. Но ничего не добились.
Вскоре в голубятне стало просторнее. Фашисты начали группами увозить арестованных из лагеря.
Двадцать четвертого ноября в девять часов утра в камеру, где содержались Нина Ивановна и Федор Николаевич, вошли немецкий офицер и переводчик. Восьми заключенным, в том числе Матецким, было приказано выйти во двор, стать лицом к забору и не двигаться. [165]
Около двух часов неподвижно стояли легко одетые люди на морозе. Наконец подъехал грузовик. Арестованных посадили в кузов и заставили лечь. Десять гестаповцев с автоматами сели на них, как на дрова. На чьей-то спине устроилась и овчарка. Машина тронулась.
Выехали за город. Гитлеровцы курили, стряхивая пепел и сплевывая на головы лежавших людей.
Недалеко от Боровухи-2-й, возле глубокой ямы, грузовик остановился. В яме уже лежало много трупов, слегка засыпанных песком. У фашистов и здесь был свой «порядок». Каждый ряд расстрелянных они засыпали отдельно.
Гестаповцы спрыгнули на землю и стали вызывать обреченных по одному.
— Раздевайсь! — следовала команда.
Раздевались до белья. Затем гитлеровцы подгоняли человека к краю ямы. Раздавалась короткая очередь из автомата.
Когда упал в яму Федор Николаевич, Нина Ивановна потеряла самообладание и закричала. С трудом слезла она с машины, сняла платок и пальто. Увидев на земле пиджак мужа, схватила его, прижала к груди. Фашист подтолкнул Матецкую к яме и ударил ее по голове резиновой дубинкой. Падая, Нина Ивановна лишилась сознания и выстрелов не слышала...
Через некоторое время Матецкая очнулась. И сразу ощутила резкую боль в голове. Одновременно почувствовала, что ее засыпают песком. Лежала не двигаясь. Слышала, как разговаривают немцы. Потом они сели в машину и уехали. Стало тихо.
Нина Ивановна потрогала руками лицо. Оно было залито кровью. (Потом она узнала, что пуля попала в шею и вышла через правую щеку.)
— Есть кто живой?.. Есть кто живой?.. — громко прошептала Матецкая. Никто не ответил.
Нина Ивановна, собрав все силы, выкарабкалась из могилы и добралась до леса, примыкающего к поселку Лозовка. Здесь она сняла платье, порвала рубашку и кое-как перевязала рану.
До вечера находилась Матецкая в лесу. Когда стемнело, пошла к поселку. К счастью, на окраине Лозовки [166] жил знакомый человек — Петр Ульянович. Он накормил раненую и дал ей одежду.
На другой день Нина Ивановна двинулась на поиски партизан. И через сутки в деревне Заенки нашла их. Партизаны на подводе перевезли Матецкую в Яковцы, где проживали ее родители. Здесь чудом спасшуюся женщину стала лечить медицинская сестра из отряда Якимова Евдокия Постниченко.
Когда рана зажила, Нина Ивановна осталась у нас в бригаде. [167]