Кольцо прорвано
1
В книге бригадного генерала английской армии Ч. О. Диксона и доктора Отто Гейльбрунна «Коммунистические партизанские действия» приводится выдержка из доклада начальника управления полевой полиции при главном командовании немецких сухопутных войск от 31 июля 1942 года. Перечисляя районы, которым партизаны особенно угрожали летом сорок второго года, начальник управления полевой полиции указал, в частности, и районы северо-восточнее и северо-западнее Полоцка, то есть зону дислокации нашей бригады и соседних соединений.
Фашисты прилагали немало усилий, чтобы устранить эту угрозу. Как уже известно читателю, оккупанты еще в июне неоднократно пытались подавить партизанское движение в Полоцком и смежных с ним районах Витебской области. Не прекращались такие попытки и в дальнейшем. [129]
Двадцатого июля гитлеровцы снова начали против нас боевые действия. Большая часть наших отрядов почти ежедневно вела бои с наступавшим противником.
Поздно вечером двадцать четвертого июля в штаб бригады вернулся из разведки Корабельников. Он вошел в землянку усталый, с воспаленными от бессонных ночей глазами. Выражение его лица не предвещало ничего отрадного.
— Ну, комбриг, фашисты затеяли, видно, против нас очень серьезное дело, — сказал Павел Алексеевич, вытирая со лба капельки пота.
— А что такое?
— Вот, посмотри. Я хоть и не силен в немецком языке, но кое-что понял. — Он вынул из планшета несколько бумаг и карту. — Найдены у убитого командира немецкой роты лейтенанта Вюрца.
Мы позвали Давида Файнгелеринта. Он свободно владел немецким и быстро разобрался в документах, принесенных Корабельниковым.
Из них следовало, что в состав карательной экспедиции входят полк моторизованной пехоты с артиллерией и минометами и особый батальон. Кроме того, каждой роте придана группа полицейских. Противник действует побатальонно и поротно с разных направлений, намереваясь окружить и уничтожить нас.
Окружать нас пытались не раз. Мы уже привыкли к подобным ситуациям. Но теперь наступают крупные силы, и противостоять им значительно труднее.
Еще пять дней прошли в боевых столкновениях. Несмотря на большие потери от наших засад, противник продвигался в район расположения бригады, постепенно охватывая нас со всех сторон.
Продукты кончались. Часть наших скудных запасов продовольствия, хранившегося на базах, попала в руки гитлеровцев. Мы оказались отрезанными от населенных пунктов. Впрочем, если бы и удалось добраться до близлежащих деревень, то вряд ли можно было бы получить там помощь: почти все жители, спасаясь от карателей, ушли в леса.
В конце июля бригада, отходя под давлением врага, сконцентрировалась вокруг небольшой высоты, покрытой [130] молодым лесом и кустарником. Действуя мелкими группами в разных направлениях, партизаны наносили фашистам чувствительные удары. Однако наше положение с каждым часом ухудшалось.
Второго августа, около четырех часов дня, фашисты внезапно совсем прекратили огонь. Это показалось странным. Обычно до наступления темноты они интенсивно обстреливали нас из орудий и минометов. В чем же дело?
В это время вернувшийся из разведки помощник начальника штаба Щенников доложил, что вражеское кольцо вокруг нас замкнулось. Нет гитлеровцев лишь с южной стороны, где сразу за высотой начинается болото, которое обозначено на карте как непроходимое. Но за болотом тоже немцы.
Прошло несколько часов, начало темнеть. Фашисты не возобновляли огня. Было тихо. И вдруг в воздухе послышался шум моторов.
Немецкие самолеты! Наверно, будут бомбить.
Но вместо бомб сверху посыпались листовки. Вот они падают на землю. Беру в руки одну из них.
Оккупанты, обращаясь к партизанам, пишут: «Ваше положение безнадежно, и вы все обречены на гибель. Но немецкое командование не хочет лишних жертв и предлагает сдаться. Вам гарантируется свобода. Эта листовка является пропуском. Сборный пункт — Боровуха-1-я. Если не прекратите сопротивление — все будете уничтожены. Вы находитесь в полном окружении немецких войск. Убедиться в этом сможете сегодня в 12 часов ночи».
Сдаваться, конечно, никто не собирается. Но положение очень тяжелое: мы действительно окружены. И долго обороняться не сможем — у нас мало боеприпасов.
Вскоре на моем командном пункте собрались Глезин, Корабельников, Кривский, Щенников, большинство командиров отрядов. Начали совещаться. В конце концов приняли решение попытаться до рассвета вырваться из вражеского кольца.
Но в каком месте осуществить прорыв? Я предложил идти через болото. За ним, правда, тоже фашисты, однако там они нас наверняка меньше всего ожидают. [131]
Позвали разведчика Григория Онуфриевича Корнилова — местного жителя, хорошо знающего окрестности.
— Скажите, Григорий Онуфриевич, по этому болоту, что вот тут, за высотой, пройти можно?
— Не знаю. По нему вроде никто никогда не ходил, Не помню такого случая.
— Может, нужды не было, потому и не ходили?
— Да нет, — ответил Корнилов. — Нужда как будто была, да ходу не было. — И, подумав немного, добавил: — Может, сторонкой, поближе к берегу, оно и ничего.
Сведения неутешительные. И все-таки надо идти через болото. Прорваться где-либо в другом месте вряд ли удастся.
Полковник Никитин получает задание остаться со своим отрядом около высоты и, после того как бригада двинется на юг, создавать у противника впечатление, что наши главные силы по-прежнему находятся здесь: наносить гитлеровцам удары мелкими группами одновременно в разных местах, минировать вероятные пути движения врага. А потом отряд должен тоже выйти из окружения и вести разведку в этом районе.
Остальные подразделения бригады начинают готовиться к прорыву.
Стрелки часов приближались уже к двенадцати, когда мы собрались тронуться к болоту. И вот ровно в полночь вокруг высоты одновременно со всех сторон взвились ракеты. Затем послышались выстрелы — и черное небо прочертили трассирующие пули. Через несколько минут опять стало темно и тихо. Гитлеровцы скрупулезно выполнили данное в листовках обещание: они наглядно показали, что бригада окружена.
Ко мне подошел Никитин — попрощаться. Мы крепко обнялись и расцеловались. Быть может, это наше последнее объятие, последний братский поцелуй...
Высылаем вперед разведку и усиленное боевое охранение. Вслед за ними отряды цепочками идут к болоту. Вскоре движение замедляется, цепочки сжимаются: передние бойцы уже вошли в топкую грязь.
Еще позавчера я по совету партизан — местных старожилов распорядился, чтобы бойцы на всякий случай [132] сплели из прутьев «трапы», которые могли бы облегчить переход через болото. Теперь они пригодились. Партизаны кладут их перед собой, ловко переступают с одного на другой. Плетеные щиты поддерживают людей, не дают им погружаться глубоко. Некоторые, правда, спотыкаются, падают, проваливаются по пояс. Но товарищи протягивают им руки, помогают выбраться из трясины. В общем, медленно, но уверенно продвигаемся вперед.
Наконец чувствуем под ногами твердую землю. Отряды сосредоточиваются на узкой полосе около края болота.
Примерно в полукилометре от нас, там, где должна быть проселочная дорога между озером Лонно и деревней Жадунок, горит несколько костров. Туда отправляются наши разведчики.
Усталые, голодные люди в мокрой, грязной одежде, сжимая в руках оружие, напряженно вглядываются в темноту.
Через некоторое время слышу шепот Щенникова:
— Товарищ комбриг, связные от разведчиков.
Связные докладывают, что дорога перекрыта противником. На ней стоят автомашины, подводы. На машинах, подводах, на земле спят гитлеровцы. Около костров ходят часовые.
Наши предположения оправдались. Фашисты считают, что в этом месте мы вряд ли появимся, и поэтому они здесь не очень бдительны.
Надо использовать это обстоятельство, немедленно нанести карателям внезапный удар и прорваться через вражеский заслон.
По моему приказу отряды с максимальной осторожностью развернулись в боевые порядки и выдвинулись к нашим разведывательным группам, которые находились на расстоянии сорока — пятидесяти метров от противника.
Ровно в три часа, как и было условлено, бойцы открыли огонь по гитлеровцам и сразу же, не давая им опомниться, бросились в атаку.
Внезапность нападения принесла нам успех. Мы стремительно ворвались в расположение противника и выстрелами в упор, гранатами проложили себе дорогу через вражеское кольцо. [133]
Затем бригада повернула на запад и сосредоточилась в лесу недалеко от деревни Сергушки. Жители Сергушек и других близлежащих сел доставили нам немного продовольствия. Фашисты пока не преследовали нас. Мы получили возможность подкрепиться и отдохнуть.
Почти непрерывные бои в течение двух недель потребовали от партизан колоссального напряжения сил. За это время бригада потеряла убитыми около сорока человек. Несколько товарищей попали в плен к противнику, и их судьбу можно было считать предрешенной.
2
Вырвавшись из окружения, мы сразу начали восстанавливать связи с подпольным райкомом партии, с нашими помощниками, проживавшими в городах и селах, с соседними партизанскими соединениями.
Разведчики отряда Шинкарева помогли мне организовать встречу с восемнадцатилетней подпольщицей Зоей Архиповой, которая работала в прачечной немецкого гарнизона на станции Боровуха-1-я. Прачка с охранной грамотой военного коменданта станции Кремса беспрепятственно миновала все посты и контрольно-пропускные пункты и пробралась в лесную глушь, к землянке, где я ее ожидал.
Зоя сообщила, что через несколько дней из Полоцка и Боровухи-1-й выступят против партизан новые подразделения фашистов и отряды полицейских.
— Откуда вам известно об этом? — спросил я.
— Мне сказал по секрету переводчик Кремса... Нахальный такой, противный... Все пристает... — На глазах у Архиповой показались слезы. — Говорит, любит меня. Ну и болтает... А мне это на руку. Слушаю, запоминаю.
Когда я разговаривал с Зоей, Корабельников встретился с другим подпольщиком — фельдшером Александром Марковским. Фельдшер предупредил, что с севера к Заборовщине (то есть к району расположения наших отрядов, вырвавшихся из вражеского кольца) медленно движутся, прочесывая леса, немецкие войска с артиллерией и минометами.
Высланные нами разведчики установили: это те самые полк и особый батальон, которые недавно окружили нас. [134]
В эти напряженные дни мы вместе с соседними партизанскими бригадами стали готовиться к очень серьезной операции.
Железная дорога Даугавпилс — Витебск была в зоне наших действий важнейшей. По ней шло к фронту наибольшее число эшелонов с войсками и техникой противника. Мы старались как можно чаще нарушать их движение, направляли на самую оживленную коммуникацию много диверсионных групп. Однако гитлеровцы после диверсий восстанавливали путь довольно быстро. И вот штабы нескольких партизанских соединений приняли решение, действуя совместно, нанести фашистам более чувствительный удар — взорвать на линии Даугавпилс — Витебск мост через реку Дриссу, находящийся у платформы Бениславского, в восьми километрах северо-западнее станции Борковичи. Этот мост длиной в сто десять метров восстановить было бы нелегко.
Разумеется, такой важный объект оккупанты охраняли очень тщательно, крупными силами. И прежде всего следовало найти наиболее удобные подходы к мосту, выяснить систему его охраны, численность и вооружение охраняющих подразделений.
Проведение разведки возложили на нашу бригаду. Поразмыслив, мы прибегли в данном случае к помощи... полицаев. Да, да, полицаев. Дело в том, что в Борковичах служил в полиции подпольщик Петр Хохлов, а на платформе Бениславского другой товарищ — Константин Койтюгов.
На станции Толмачевская проживала Наталья Ивановна Рудакова, через которую штаб бригады поддерживал связь с некоторыми подпольщиками. Наталья Ивановна, несмотря на свои шестьдесят лет, была очень бодрой, подвижной и находчивой. Завяжет в узелок кусок хлеба, наденет залатанную кофту и черный платок — и отправляется в путь. Задержат ее фашисты — она выдумывает какую-нибудь историю. То расплачется: дескать, иду в деревню внучку хоронить, то перекрестится: в Полоцк, мол, спешу, поставить свечку святым угодникам... Вот эта женщина и передала наше задание Хохлову и Койтюгову.
«Полицаи» добросовестно выяснили все, что нам требовалось. Рудакова опять встретилась с ними и принесла подробные сведения о том, как охраняется мост. [135]
Затем объединенный штаб партизанских соединений, созданный для проведения операции, разработал план. Было выделено несколько штурмовых и прикрывающих групп и группа подрывников. От нашей бригады к мосту выступили отряды Шинкарева и Мышко.
Сообщение Зои Архиповой о подготовке новых подразделений карателей подтвердилось. Вскоре разведчики донесли, что из Полоцка и Боровухи-1-й по грунтовым дорогам движутся к району Заборовщины автоколонны гитлеровцев.
На развилке дорог, у села Зеленый Бор, эти колонны, по всей вероятности, рассчитывали соединиться, чтобы совместно начать против нас боевые действия. Мы решили нанести фашистам внезапный удар и немедленно направили к поселку Сухой Бор хорошо вооруженную группу во главе с комиссаром бригады Глезиным.
Группа заняла выгодные позиции в лесу вдоль дороги, тщательно замаскировалась и встретила боровухинский отряд карателей сильным ружейно-пулеметным огнем. Нападение оказалось совершенно неожиданным для противника. Потеряв четыре автомашины и несколько десятков солдат, гитлеровцы повернули назад. Узнав об этом, фашисты, следовавшие на грузовиках из Полоцка, тоже развернулись и поехали обратно.
У Зеленого Городка, в четырех километрах от Полоцка, отряды карателей наконец объединились и снова двинулись к Зеленому Бору, выслав вперед усиленную разведку.
Когда они приблизились с юга к району нашего расположения, с севера одновременно подошли другие гитлеровские войска — полк и особый батальон, о которых уже говорилось. Над нами опять нависла угроза окружения.
Чтобы задержать противника, штаб бригады выделил две группы. Они завязали бой с фашистами. А наши основные силы тем временем двинулись на запад, перевалили через насыпь разрушенной железной дороги Полоцк — Идрица и направились к деревне Дмитровщина.
Гитлеровцы, действовавшие с противоположных направлений, потеснили наши группы, ведущие с ними бой, и начали сближаться друг с другом. Вечером, когда стемнело, [136] обе группы партизан, обеспечившие отход основных сил на запад, оторвались от противника и тоже перебрались через железнодорожную насыпь.
Однако после этого ружейно-пулеметная стрельба восточнее насыпи не только не прекратилась, но, наоборот, усилилась. А вскоре оттуда послышались орудийные выстрелы, разрывы снарядов и мин. Возник вопрос: с кем же сейчас ведут бой фашисты?
Сначала мы предполагали, что подразделения гитлеровцев, наступающие с севера и юга, действуют согласованно. Потом показалось странным, что они не завернули фланги и даже не попытались окружить нас. Так, может быть, они совсем не имели между собой связи, а теперь нечаянно столкнулись и принимают друг друга за партизан? У меня мелькнула и другая мысль: не попал ли случайно в клеши к фашистам отряд полковника Никитина? Возможно, под давлением карателей он ушел из района высоты, где нас окружили, и оказался здесь.
К утру перестрелка затихла. В это время штаб бригады получил радостное известие: мост через Дриссу у платформы Бениславского взорван. Настроение улучшилось. Однако тревога за отряд Никитина не покидала меня. Я выслал на его поиски разведывательную группу.
Спустя двое суток разведчики вернулись. Они нашли отряд Никитина примерно в том месте, где он и должен был находиться.
Чуть позднее с помощью подпольщиков мы выяснили, что ночной бой гитлеровцы действительно вели между собой. Причем победили северяне — полк с особым батальоном, — значительно превосходившие своего «противника» в численности и вооружении. Южане не выдержали их натиска и начали отходить. Лишь на рассвете немцы разобрались в обстановке и прекратили огонь. В ожесточенной схватке было убито несколько сотен фашистов.
3
После неудачной попытки ликвидировать партизан оккупанты на некоторое время оставили нас в покое. В середине августа наши отряды вернулись на прежние базы. Потянулись к своим хатам жители деревень, скрывавшиеся от карателей в лесах. Снова зазвенели ведра у колодцев, задымили трубы. [137]
Лето шло к концу. Пожелтели на полях рожь и пшеница, посеянные весной крестьянами с нашей помощью. Наступила пора уборки урожая.
Земля была обработана плохо, но мы все же считали, что если вовремя убрать зерновые, то можно обеспечить хлебом и население и партизан. По договоренности командования бригады с крестьянами часть зерна должны были получить наши отряды.
17 августа 1942 года я отдал следующий приказ:
«Всем командирам отрядов под личную ответственность срочно и организованно провести сбор урожая с полей в охраняемых ими деревнях. Зерно в сухом виде запрятать в строго секретные места, о которых должно знать только командование отряда. Сделать запас зерна на отряд на два месяца из расчета по 600 граммов на человека в сутки.
Выполнение этого приказа является в данное время главной задачей.
Срок окончания первого сбора урожая 20.8.1942 г. Об исполнении донести в штаб бригады 21.8.1942 г.
Одновременно привести все отряды в боевую готовность для достойного отражения врага в случае его попытки ворваться в наш район».
Партизаны совместно с населением приступили к уборочным работам.
Гитлеровцы в некоторых местах попробовали собрать рожь и пшеницу для себя. Заставляли косить и молотить хлеб крестьян, а также военнопленных. Но вывезти зерно фашистам почти нигде не удавалось. Их обозы натыкались на партизанские засады.
Оккупанты попытались также помешать нам. Немецкие самолеты, поднимавшиеся с Дретуньского аэродрома, начали обстреливать и бомбить людей, работавших на полях.
Мы организовали несколько групп снайперов и провели с ними специальные занятия по стрельбе по воздушным целям.
Фашистские стервятники летали, как правил(r), на высоте не ниже пятисот метров, и попасть в них из винтовки или ручного пулемета было очень трудно. Однако наши меткие стрелки все же сумели наказать воздушных пиратов. Тридцатого августа у села Копцевичи бойцы отряда Шинкарева сбили двухмоторный бомбардировщик. [138] На другой день около озера Звериное врезался в землю истребитель, подожженный группой Павла Гукова. Спустя двое суток недалеко от деревни Мариница нашла свою гибель еще одна вражеская машина.
Получив такой урок, фашистские стервятники стали появляться над зоной расположения бригады значительно реже.
В сентябре — октябре партизаны вместе с населением выкопали и засыпали в ямы на зимнее хранение картофель.
По окончании уборки урожая кое-где в деревнях начали варить самогон. Причем крестьяне не только пили его сами, но и от чистого сердца угощали «родненьких защитников» — партизан.
Это приносило очень большой вред. Во-первых, переводилось буквально драгоценное в тех условиях зерно. Во-вторых, были случаи, когда бойцы, отведав первача, теряли бдительность и попадали в руки фашистов.
Пришлось издать специальный приказ за № 48, в котором командирам отрядов предлагалось разъяснить населению, что гнать самогон категорически запрещается. В качестве высшей меры наказания за самогоноварение предусматривалась конфискация хлеба.
Помню, приехал я однажды в деревню Черное и остановился у старой знакомой — Анны Петровны Севчук. Сын этой пожилой женщины — Андрей находился в одном из наших отрядов. Анна Петровна всегда помогала нам в меру своих сил: чинила бойцам одежду, вязала носки. Встретила она меня, как всегда, радушно. И вот на столе, кроме вареного картофеля, появилась бутылка с мутной жидкостью.
— Пропусти, сынок, чарочку с дороги, уморился небось, — сказала хозяйка.
— За бульбу, мамаша, низкий поклон, а зелье это ни к чему. О приказе разве не слышали?
— Слыхала.
— Почему же не выполняете? Неужели вам хочется, чтобы у вас отобрали хлеб?
— Бог с тобой, милый, ведь я от души, для своих, безо всякой корысти. Как хорошего человека не угостить? [139]
— А что бы вы сказали, если бы ваш сын Андрей отправился на задание, завернул в деревню передохнуть, а ему чарку, другую — от души, без корысти?.. Пошел Андрей дальше, а голова кружится, ноги не держат. Сбился с дороги — и попал к немцам в лапы... Вот как может случиться.
Анна Петровна взяла со стола бутылку и вылила самогон в помойное ведро.
4
Осенью во всех наших отрядах была завершена организация медицинских пунктов, начатая в период создания бригады.
В штабном отряде медпунктом руководила военфельдшер Александра Павлюченкова, в остальных — местные медицинские сестры, вступившие в ряды партизан: Мария Яковлевна Ларькова, Елена Фоминична Семченок, К. Шевченко и многие другие.
В конце лета в бригаде появилась врач Анна Алексеевна Савкова.
Когда началась война, Савкова, незадолго до этого окончившая Минский медицинский институт, заведовала врачебным участком в местечке Воронеч, Ветринского района, Витебской области.
Анна Алексеевна вместе со своими друзьями из Воронечи — учителями, агрономами — попыталась эвакуироваться на восток. Но это ей не удалось.
Оставшись на оккупированной территории, Савкова поселилась в деревушке Нижние Морозы, где жили родители ее знакомых учителей.
Вместе с разбоем, грабежами, убийствами гитлеровцы принесли на советскую землю еще одну беду — сыпняк. Он начал валить с ног целые деревни. Анна Алексеевна стала ходить по селам, оказывая помощь тифозным больным.
Однажды темной осенней ночью хозяйка подошла к кровати уставшей девушки, только что вернувшейся из многодневных странствий, и, тронув ее за плечо, сказала:
— Аня, тебя спрашивают.
— Кто-нибудь заболел? — Сазкова быстро поднялась с постели. [140]
— Староста зовет.
— Староста?..
Что ему надо ночью? Почему он не может подождать до утра?
Выйдя в горницу, Анна Алексеевна увидела пришедшего за ней полицая.
— Вы не знаете, зачем я понадобилась?
— Не знаю, — ответил полицай.
Староста жил недалеко. Когда подошли к его дому, в окне горел свет.
Полицай постучался.
— Ты, Ерофей?
— Точно. Привел, Трофим Егорович.
— Можешь идти.
Савкова вошла в избу. Староста запер дверь на засов. Завесил окно плотным рядном. Предложил девушке сесть.
— Дельце тут одно, Анна Алексеевна... — нерешительно начал он. — Люди, понимаете, приболели. Помочь бы надо...
— Где же они?
— Тут, в хате. Уговориться только наперед хотел... Чтобы, значит, между нами... По нынешним временам голову по этому делу потерять недолго. — Староста наклонился к уху врача и прошептал: — Евреи, понятно?
— Не беспокойтесь, Трофим Егорович.
Хозяин проводил Савкову через сени в другую комнату. Там в углу, за ситцевой занавеской, на широких нарах лежали четыре истощенных человека с бледными, высохшими лицами и опухшими ногами. Это была семья Леках — муж, жена и два сына, — бежавшая из какого-то городка и долго скрывавшаяся в лесах.
Несколько недель староста и его жена с помощью Анны Алексеевны выхаживали истощенных людей и наконец поставили их на ноги. Зимой и весной Леках скрывались у крестьян, а летом пришли в отряд Мышко.
С нашими партизанами Савкова впервые встретилась в деревне Шпаковщика, где она часто навещала больных, в середине мая сорок второго года. Группа Николая Федорова взорвала в Шпаковщине молочный завод, снабжавший соседние немецкие гарнизоны маслом и творогом. При этом случайно получил ранение один [141] местный житель. Какой-то парнишка сказал бойцам, что в селе находится доктор.
— Так зови его скорее! — заторопил Федоров.
Вскоре мальчик вернулся вместе с Анной Алексеевной. Она была в залатанном платье, босиком.
Федоров посмотрел на девушку с некоторым сомнением и спросил:
— Вы и есть врач?
— Да, я врач, — ответила она и начала оказывать помощь раненому.
Познакомившись с партизанами, Савкова сразу же стала нашим верным другом. Она старалась достать для нас медикаменты, устраивала встречи с нужными людьми. А затем, раздобыв сапоги и теплую одежду, пришла в бригаду.
Анна Алексеевна была приписана к отряду Лученка, но фактически руководила медицинской службой во всей бригаде. Она ездила на лошади, а часто ходила и пешком по нашим базам, помогая медсестрам налаживать лечение больных и раненых.
Готовясь к зиме, мы построили во всех отрядах санитарные землянки. А Павел Федорович Лученок сумел даже поместить свой медпункт в хорошем бревенчатом доме. Этот дом, находившийся в густом лесу, тщательно замаскировали.
При всей нашей бедности мы старались добыть для раненых и больных койки, подушки, простыни, теплые одеяла.
Особенно мучил острый недостаток перевязочного материала и медикаментов.
Вату приходилось вынимать из одеял. Ее стирали, кипятили, высушивали. Деревенские хозяйки передавали нам занавески, салфетки, полотенца. Все это резалось на куски, дезинфицировалось и превращалось в бинты.
Медицинские сестры вместе со своими помощницами — местными крестьянками — собирали в лесах целебные ягоды и растения: малину, чернику, ромашку и другие.
Обезболивающих средств мы совсем не имели. И приходилось делать операции без анестезии. Причем партизаны [142] стойко переносили мучительные испытания, проявляя большую выдержку.
Начальник штаба отряда Комлева Сергей Лубянников получил ранение в руку. Пальцы превратились в месиво, из ладони торчали обломки раздробленных костей. Нужно, было срочно обработать рану, чтобы не произошло заражение крови.
Савкова иссекла ткань и кусачками — другого инструмента не оказалось — вытащила косточки. Лубянников при этом не издал ни звука. Он только поглубже затянулся самосадом.
А семнадцатилетняя разведчица Ольга Ларионова? Осколки гранаты глубоко проникли ей в ногу. Рана загноилась. Удалять осколки без анестезии казалось немыслимым. Мы хотели попытаться отправить Ольгу за линию фронта. Но она решительно отказалась и попросила сделать ей операцию на месте, без обезболивания.
Когда Анна Алексеевна разрезала ногу и. все теми же кусачками вынимала осколки, Ларионова молчала. Лишь прикушенные до крови губы выдавали страдания девушки.
Много усилий прилагали наши медицинские работники, чтобы уберечь партизан от сыпного тифа, дизентерии и других инфекционных заболеваний. Поддерживали чистоту на базах, следили за гигиеной бойцов.
Два раза в неделю партизаны, находившиеся на базах, подвергались медицинскому осмотру. Возвращавшиеся с задания прежде всего мылись в бане.
В каждом отряде была баня-землянка с печью из булыжника и котлом. Из котла горячая вода по трубе шла в бочку, в которую для поддержания высокой температуры опускали раскаленный в печи камень. Рядом стояла другая бочка — с холодной водой.
Верхнюю одежду дезинфицировали паром. Белья для смены почти ни у кого не имелось. Его стирали в бане и тут же сушили, чтобы опять надеть после мытья.
Благодаря всем этим профилактическим мерам инфекционных заболеваний у нас в бригаде почти не было. [143]