Зарево над Полоцком

1

Обстановка требовала от нас усилить боевую активность. Новыми ударами по врагу отряд должен был разоблачить лживые сообщения гитлеровцев о разгроме партизан и поднять настроение у местных жителей.

К сожалению, взрывчатка кончалась — остался лишь один пятикилограммовый заряд. Использовать его следовало как можно эффективнее.

Еще в конце марта наше внимание привлекла Полоцкая нефтебаза. Однако в го время мы имели о ней весьма скудные сведения.

Присоединившиеся к отряду в середине апреля Иван Верхогляд и Иван Зырянов, которым удалось бежать из полоцких лагерей для военнопленных, несколько обогатили наше представление о базе. Но все же многое оставалось неясным.

Мы вели тщательную разведку. И тут на помощь нам пришли местные патриоты — коммунисты и комсомольцы, [68] с которыми Корабельников уже установил деловой контакт. Они сообщили, что на базе имеются семь огромных баков и несколько сот бочек с бензином и смазочными материалами.

Объект, безусловно, заманчивый. Он стоил того, чтобы мы израсходовали свои последние пять килограммов тола.

И вот утром девятого мая я пригласил к себе Валентина Никольского, Ивана Верхогляда и Ивана Зырянова. Взрыв базы решено поручить им.

Еще раз все уточняем. Территория объекта обнесена проволочными заграждениями. По углам пулеметы. Лучше подползти к воротам: под ними есть лаз. Ворота ночью закрыты, и около них охраны обычно нет.

Но вдоль изгороди с каждой стороны непрерывно ходят двое автоматчиков. Важно знать, сколько времени занимает у них путь от одного угла до другого. Определить это заранее невозможно. У каждого патруля свой темп: одни быстро шагают, другие не торопятся — покуривают, разговаривают. Придется понаблюдать и уточнить на месте. Там же, на месте, Никольский — он назначается старшим — решит, одному или двоим пробиваться на территорию базы.

И последнее указание подрывникам:

— Вам дается всего один метр двадцать сантиметров бикфордова шнура. Маловато, но большего у нас нет. Для надежности сделайте две зажигательные трубки и поставьте их по обе стороны заряда. Даст осечку одна — выручит другая. А шнур длиной в шестьдесят сантиметров горит одну минуту. За эту минуту вы должны уйти как можно дальше.

— Понятно, товарищ капитан!..

Инструктаж закончен. Бойцы собираются в дорогу.

Хорошо бы снабдить группу продуктами. Но в лагере почти ничего нет. Старшина Попов едва нашел килограмм вареного мяса.

— Не надо, — отказывается Никольский. — Как-нибудь обойдемся.

— Бери, бери, пригодится, — говорит Попов, заворачивая более чем скромный паек в обрывок бумаги.

— В добрый путь!

А путь тяжелый. Сразу по выходе из лагеря — болото. Недалеко Дретунь. Там крупный немецкий гарнизон. [69] Поблизости аэродром. От Дретуни до Полоцка — патрулируемая гитлеровцами железная дорога. Вдоль нее — ряд больших селений с подразделениями полицейских. Надо идти нехожеными тропами. По дорогам двигаться очень опасно.

2

Несколько дней отряд жил в нетерпеливом ожидании. Мы твердо верили в успех задуманной диверсии, однако в таких делах все предвидеть, предусмотреть почти невозможно. Любая оплошность может сорвать самый хороший, тщательнейшим образом разработанный план. А взрыв базы, опоясанной колючей проволокой, охраняемой пулеметчиками и десятками патрулей, — труднейшая задача даже для самых опытных людей.

Ночью тринадцатого мая разведчики, находившиеся в нескольких километрах от лагеря, ближе к Полоцку, прислали связного. Он сообщил важную новость: с холма видно, что на юго-западе, в стороне города, на небе появились отблески пожара.

Наверняка это горит нефтебаза.

Но радость сразу омрачилась тревожной мыслью: удалось ли нашим товарищам благополучно отойти? Ведь они имели всего одну минуту!

Прошло еще около двух суток, полных беспокойства. И вдруг по лагерю пошли перекликаться взволнованные голоса:

— Идут!

— Кто?

— Наши!

Обросшие, грязные, поднимаются по тропинке на холм Никольский, Верхогляд и Зырянов, Мы бросаемся им навстречу. На осунувшихся, бледных лицах героев сияют счастливые улыбки.

— Товарищ капитан, — обращается ко мне Никольский, — задание выполнено.

— Молодцы. Отдыхайте, дорогие товарищи. Завтра доложите подробно...

И на следующее утро весь отряд, затаив дыхание, слушал их рассказ о том, как была уничтожена вражеская нефтебаза. [70]

...Приятно идти по тенистой лесной тропинке. Кругом ни души. Так бы до самого Полоцка. Но вот между деревьями мелькнула грунтовая дорога. По ней промчалась грузовая машина с немецкими солдатами.

Когда стемнело, группа Никольского перешла дорогу и спустилась в овраг, решив сделать короткий привал.

Невдалеке мелькали огоньки.

— Знакомое место, — сказал Иван Верхогляд. — В этой деревне у меня друзья. Карповы. Зайти бы покурить!

— Друзья? Какие же у тебя здесь друзья? — заинтересовался Никольский.

— Скрывался я у них, когда из плена бежал. Прекрасные люди!

— На полицаев напоремся, они дадут прикурить, — мрачно заметил Зырянов.

— Мы тихонько. Хата как раз над оврагом, — успокоил Иван.

Покурить!.. Это так заманчиво. Трудно удержаться от соблазна. К тому же и поговорить с местными людьми не вредно.

— Ладно, — согласился Никольский. — Иди вперед, показывай дорогу.

Цепляясь руками за выступы, Верхогляд выбрался из оврага и пошел по ощетинившемуся прошлогодним бурьяном огороду.

— Ребята, — шепнул он, обернувшись. — Хаты нету.

— Как нету?

— Вот тут была, честное слово.

— Кого там носит? — послышался вдруг глухой женский голос.

— Хозяйка! — обрадовался Верхогляд.

Среди кучи щебня стояла, сгорбившись, пожилая женщина. Луна слабо освещала ее голову, повязанную черным платком, и сложенные на груди руки.

— Мамаша, что случилось?

Женщина пристально посмотрела на Верхогляда.

— Ты, сынок?

— Узнали?

— Я тебя, милый, всю жизнь помнить буду.

Трудно было понять, укоряет она или нет.

— За меня? — угрюмо спросил Иван. [71]

— За тебя, сынок, за тебя.

— А хозяин живой?

— Бог миловал. Поначалу увели, но дня через три вернулся.

— Где же он теперь?

— Не знаю. За хату долг хочет спросить со старосту, что натравил фрицев по твоему следу. Горячий он у меня.

— А вы, мамаша, так и живете тут, на головешках?

— Сохрани господь, сынок. Землю нашу опоганили, а люди добрые на ней не перевелись. У Петруся Сенюка живу. А к головешкам своим все тянет. Нету душе покоя. Похожу тут маленько, вроде полегчает. Да ты, милый, будто не один? — Она кивнула в сторону стоявших неподалеку Никольского и Зырянова.

— Трое нас, мамаша.

Женщина шагнула прочь от развалин, посмотрела на щербатый огрызок дымохода и покачала головой.

— Ну, хватит, побыла дома. Пойдемте, сынки. Дед Петрусь — человек душевный, не обидит. Тут рядом, третья хата.

Сенюк, бывший колхозный сторож, действительно проявил большую доброту и сердечность.

— Это кто ж с тобой, Маруся? — спросил он, открывая дверь.

— Свои хлопцы.

— Свои, так заходите, гостями будете.

— Мы, отец, ненадолго. Передохнем чуть-чуть — и дальше, — сказал Никольский.

— Чего торопиться? Ночуйте, места на всех хватит. Слышь, Лизавета, — окликнул дед сидевшую на печи старуху, которая при свете каганца пришивала черную заплату к ситцевой рубахе. — Принимай женихов. Маруся троих молодцов привела.

— Ох и балагур же ты! — Старуха слезла с печки, переставила каганец на стол и поздоровалась со всеми за руку. — Садитесь, ребята. С дороги покормить бы вас посытнее, да только обед у нас теперь сами знаете какой. Бульбой угостим, а уж насчет прочего — не обессудьте.

Она выудила рогачом из печи чугун с картошкой.

Бульба оказалась очень вкусной.

На закуску дед Петрусь предложил табачку. И не [72] только закурить. Он насыпал в карман каждому по горсти самосада.

Не хотелось уходить. Остаться бы здесь до утра, поспать. Но нельзя — надо спешить.

— Вы, ребята, того... — взволнованно сказал дед Петрусь, провожая гостей, — действуйте до победного...

Светлее казалась темная ночь, легче стало идти оттого, что люди обогрели щедрым сердцем и добрым словом.

Обошли озеро Узница. Где-то поблизости должен быть проселок Юровичи — Козьи Горки, дальше лес, речка, а там и широкая грунтовая дорога на Полоцк. Хорошо бы выйти к ней поскорее.

Но только на рассвете бойцы увидели серую ленту грунтовой дороги. В туманной дымке на ней показалась быстро приближающаяся черная точка. Мотоциклист? Нет, мотора не слышно. Значит, кто-то на велосипеде. Немцы на велосипедах, да еще в одиночку, вдали от гарнизонов не ездят. А если местный человек, то как у него уцелел велосипед?

Никольский выскочил на дорогу:

— Стой!

Молодой парень остановился ни жив ни мертв.

— Откуда и куда?

— Я... Я...

— Не бойся, свои.

— Из Булавок еду домой, в Полоцк.

И велосипедист рассказал, что был в деревне Булавки, собрал там у родных и знакомых несколько десятков яиц, а теперь возвращается в город, хочет обменять яйца на сигареты и соль — самые дефицитные товары.

— Далеко еще тебе ехать? — спросил Никольский.

— Километров двадцать.

«Значит, треть пути позади. Это неплохо!»

Расстались по-хорошему. Парень подарил на радостях шесть яиц.

Группа углубилась в лес, не теряя, однако, из виду дорогу.

Вскоре приблизились к деревне, в которой, по данным разведки, находился немецкий гарнизон. Решили обойти ее с восточной стороны, по болоту. [73]

Когда выбрались на сухую тропу, солнце поднялось уже высоко. Теперь совсем близко большое озеро — Черное. Обходить его по топкому берегу очень долго и тяжело. Хорошо, что там есть перевоз, где их должен встретить человек лет сорока пяти в домотканой вышитой рубахе и синем картузе со сломанным козырьком.

А вот и оно — озеро Черное. Но где же этот мужчина в синем картузе?

Возле будки на пне сидит хмурый старик в ситцевой косоворотке и чинит бредень. Неподалеку покачивается на волнах привязанная к колышку лодка.

Искать своего человека некогда. Надо немедленно переправляться.

Однако старик оказался не очень приветливым.

— Не повезу, — решительно заявил он. — Немец увидит — висеть мне на еловом суку, как и Семену Бровке, который перевозил партизан. А мне это не с руки, понятно?.. Ребята вы молодые, валяйте кругом.

Пришлось прибегнуть к энергичным мерам, чтобы заставить перевозчика изменить свое решение.

— Ладно, грех будет на вашей совести, — проворчал он.

Переправились благополучно. Часа в три лодка причалила к берегу у деревни Гендики. Эту деревню не обойдешь — кругом болота. Пришлось шагать по улице.

Почти все село прошли, никого не встретив. Но вот на пригорке, за сараем, послышался чей-то разговор. Никольский уловил только одну фразу, сказанную умышленно громко: «Немцы в деревню идут, наверно за яйками».

Несомненно, это сигнал хороших людей, предупреждающих об опасности.

У Верхогляда мгновенно оказался в руках пистолет. Никольский выхватил из-за пояса гранату. Зырянов вскинул автомат.

В ту же минуту на окраине деревни показались два немецких солдата в касках. Заметив вооруженных людей, они перескочили через плетень и скрылись в одном из домов.

Никольский рванулся за гитлеровцами.

— Подожди, — остановил его Верхогляд. — Начнем тут возиться, можем сорвать задание. Стоит ли овчинка выделки?.. [74]

Подошли несколько женщин.

— Не трогайте их, аспидов. — Крестьянка в засаленном ватнике схватила за руку Никольского. — Пропади они пропадом. Детишек полно, куда с ними деваться? Пожгут все кругом, порежут, постреляют!

— В соседней деревне их цельная туча, — сказала другая.

Женщины отлично знают: если два солдата не вернутся из похода за яйками, Гендики будут стерты с лица земли.

— Ну ладно, — уступил Никольский. — Черт с ними, с этими фашистами.

Когда миновали деревню и вышли на болотистый луг, их догнала крестьянка в ватнике.

— Вот, — сказала она и вынула из кармана кусок сала. — Возьмите.

— Ну что вы, мамаша, вам самим есть нечего, — попробовал отказаться Верхогляд.

— Не обижайте.

Иван взял дорогой подарок, бережно завернул его в тряпицу и сунул в вещевой мешок.

— Спасибо, мамаша. Счастья вам и вашим детишкам.

* * *

Следующий день был особенно тяжелым.

Едва выбрались из болота (до чего же богата ими Беларусь!), увидели песчаную дорогу со следами автомобильных шин. Видно, здесь часто ездят грузовики. Надо поскорее уйти поглубже в лес... Но и дальше всюду тропки, дорожки, сваленные деревья. Наверно, поблизости лесопильный завод.

Из-за дерева внезапно показался верхом на лошади немецкий офицер. Бойцы замерли. Фашист быстро повернул коня и скрылся. Заметил или нет?

Несколько часов шли по мелколесью и опять-таки по болоту. Остановились в густом кустарнике. Отжали мокрую одежду. В каком направлении следовать дальше, не совсем ясно.

Неожиданно замычала корова. Похоже, что близко стадо... Но через кусты продралась одна-единственная буренка. Остановилась рядом. Верхогляд веточкой пощекотал ей ноздри — никакого впечатления. Замахнулся палкой — замигала глазами и ушла. [75]

Эта неожиданная встреча родила как будто совсем не плохую мысль: раз коровы, — значит, должен быть и пастух. Надо бы расспросить его про дорогу.

Валентин Никольский отполз довольно далеко в сторону. Спрятавшись за дерево, тихо свистнул. Никто не отозвался.

— Э-эй! — позвал он вполголоса.

Из-за холмика показалась голова в каске.

— Русс! — раздался тревожный крик. На него откликнулось несколько голосов.

Валентин торопливо пополз к болоту. «Как будто не заметили!» Стараясь не шуметь, влез в воду. Приготовил две гранаты. Немцев не видно, но слышно, как они переговариваются.

Раздается тихий всплеск. Валентин оборачивается на него и облегченно вздыхает: рядом — Верхогляд и Зырянов...

Только в сумерки вылезли из болота.

Сон валил с ног. Решили спать в кустарнике по очереди.

* * *

Поздно вечером двенадцатого мая партизаны увидели вдали огоньки: Полоцк! Чуть левее громоздится какая-то темная бесформенная масса.

— База! — утверждает Верхогляд.

Но впереди железная дорога. Через нее надо перебраться.

Подползли к насыпи. Навстречу загромыхал поезд. И вдруг почему-то остановился. Бойцы затаились...

Через несколько минут эшелон ушел. Верхогляд тронул Никольского за руку, показал влево. Там, в глубине территории нефтебазы, теперь уже ясно вырисовывались силуэты громадных баков.

Еще несколько метров вперед — и канавка. Здесь безопаснее и удобнее наблюдать.

Как и предполагалось, двое автоматчиков ходят вдоль забора. Ворота не в центре, а ближе к левому углу. Следовательно, надо ползти к ним, когда патрули удалятся в правую сторону.

Проверили заряд, приготовили рогатки, которыми надо приподнять колючую проволоку у ворот. [76]

Выждав удобный момент, Никольский и Верхогляд поползли. Иван Зырянов остался в канавке. Условились: в случае опасности он откроет огонь из автомата, чтобы отвлечь внимание охраны.

Вот Зырянов видит: проволока дрогнула и вздыбилась. Товарищи проскользнули под ней. «Скорей снимите рогатки!» — мысленно торопит Иван.

Когда часовые подошли к воротам, проволока по-прежнему закрывала щель.

Никольский и Верхогляд огляделись, прислушались. Тихо. И вдруг где-то совсем близко — немецкая речь. Значит, есть охрана и на территории базы.

Впереди какая-то преграда. Ощупали — оказывается, деревянный настил, по которому перекатывают бочки. По настилу топают двое патрульных. Пришлось переждать, когда они удалятся...

Баки уже близко. И тут — какая досада! — гранатная сумка звякает о бочку. Звук очень слабый. Но он, как видно, все же привлек внимание патруля. Снова послышались раздраженные голоса немцев. Патрули шныряют между бочками. Один из них проходит совсем рядом. Никольский приподнимается на колени, сжимая в руке нож. Немец кричит что-то своему напарнику. Тот отвечает. Судя по тону, успокаивает, и оба удаляются опять...

Баки накрыты маскировочной сетью. Забравшись под нее, Верхогляд и Никольский переводят дух.

Валентин готовит заряд и закладывает его под один из баков. Осталось только вставить шнуры по обе стороны и чуть присыпать взрывчатку гравием.

Наконец и это сделано. Никольский ложится на землю. Верхогляд накрывает его шинелью: горящую спичку видно издалека.

Через несколько секунд шинель откидывается в сторону. Зажигательные трубки подожжены. Теперь надо торопиться к воротам! В резерве всего одна минута!

Никольский и Верхогляд бегут рядом. Спотыкаются. Что такое? Трубопровод! Где-то сбоку — крики и топот ног. Сколько секунд осталось?

Оглушительный взрыв потрясает воздух. Все кругом озаряется красным светом. Впереди — немец с автоматом. Никольский бросает в него гранату. [77]

Заработали пулеметы. Гитлеровцы стреляют беспорядочно, в разных направлениях.

Гремит второй взрыв, за ним третий. Длинной цепью побежали по бочкам огненные ручейки.

Никольский и Верхогляд выбегают с территории базы. Тут к ним присоединяется Зырянов. Дело сделано. Надо побыстрее уходить в лес.

Неожиданно Зырянов падает в глубокий карьер, наполненный водой. Барахтается, никак не может вылезти. Товарищи приходят на помощь, вытаскивают его и снова бегут.

Останавливаются в глухой чаще, около землянки, которую обнаружили еще по пути на базу. Здесь когда-то, видимо, был медпункт. Валяются окровавленное белье и медицинская сумка. Судя по всему, в эту землянку никто, кроме них, не заглядывал. Пожалуй, здесь можно и отдохнуть немного.

— Послушай, Иван, — предлагает Никольский Зырянову, — брось ты свой кожушок. После канавы он весит пуда полтора, сушить негде, зачем таскать такую тяжесть?

Зырянов ощупывает сильно потрепанный кожушок и отрицательно качает головой.

— Дойдем до лагеря, я тебе свою шинель отдам, — убеждает Никольский. — Новенькая.

— Новая, говоришь?.. А как же сам обойдешься? — заинтересовался Иван.

— С меня и ватника достаточно. А тебе той шинели лет на пять хватит.

— Верно, — подтвердил Верхогляд. — Хорошая шинель.

Зырянов снимает с себя кожушок. Долго мнет его в руках — отжимает воду, пробует на вес, потом цепляет за ветку и долго смотрит на него. Наконец решительно говорит:

— Нет, брат, не пойдет. Он со мной из плена бежал, товарищ он мне. Как это товарища бросить? А шинелка тебе самому сгодится...

База горела целую ночь. Погасить ее оккупантам не удалось. А на следующий день в Полоцке и его окрестностях начались облавы, аресты. [78]