Победным курсом
Утром 15 мая, свернув свое нехитрое хозяйство, мы вышли из Евпатории. В Скадовске задержались на сутки для заправки и небольшого ремонта. Впервые за целый месяц помылись в бане и выспались в тишине. А с рассветом началась обычная предпоходовая подготовка.
Флагсвязист капитан-лейтенант С. М. Михайлюк доложил, что командир БЧ-IV береговой базы Николай Новоженин связь в Очакове развернул, а здесь можно вахту закрыть.
— Отлично. А почему это флагштурман такой скучный? — спросил я Кушнерова, склонившегося вместе с минером И. А. Яновским над картой.
— Да вот думаем, как идти. В Днепро-Бугском лимане немцы наверняка уничтожили вешки, ограждающие узкие фарватеры.
— А что скажет флагминер?
— На подходах, наверно, будут якорные мины, а в лимане донные неконтактные.
Было над чем задуматься. Выйти живыми из многих боев и взлететь на воздух на видимости Очакова — перспектива, прямо скажем, невеселая. В отличие от Керченского пролива вода в лимане настолько мутная, что впередсмотрящему не удастся рассмотреть рогатый шар. А о донных минах и говорить нечего. Но выхода у нас нет. Принимаю решение идти полным ходом в безупречном кильватерном строю с дистанцией, обеспечивающей каждому сзади идущему свободу действий в случае, если понадобится оказать помощь подорвавшемуся кораблю.
Командиры к этому варианту отнеслись спокойно: не в первый и не в последний раз идти нам на риск, а Местников, [215] очаковский старожил, заявил, что он может провести по всем коленам фарватера с закрытыми глазами.
— Нет уж, давайте на этот раз пойдем с открытыми, — сказал я и приказал принять все меры предосторожности: большую часть людей держать наверху, якоря иметь в готовности к отдаче, всем быть в спасательных жилетах и т. д.
Першин и Хабаров попросились выйти раньше, чтобы опробовать новые винты.
— А чего их пробовать? Выйдите минут на пять раньше, и достаточно.
В назначенное время почти одновременно взревели десятки моторов и маленький Скадовский порт заволокло сизым дымом выхлопных газов. Готовые сняться со швартовых, катерники смотрели в сторону подъемника, от которого первым должен отойти Хабаров. Вот он уже на воде, матросы оттолкнулись от причала крюками, и вдруг катер пошел задним ходом. Головы командира и механика отряда Семена Шлисса скрылись в рубке, а катер, как норовистый жеребец, все пятился назад. Громкий смех моряков перекрыл шум моторов. Все стало ясным. Шлисс перепутал винты. Пришлось снова приподнимать корму катера. После довольно теплых объяснений Шлисс с мотористами, вероятно, установили рекорд скорости замены винтов. Через несколько минут катера наши уже мчались по морю на полном ходу.
По сигналу «Входим на минные заграждения» катера увеличили дистанцию. Обходим небольшой с обрывистыми берегами остров Березань, на котором был расстрелян революционер лейтенант Шмидт.
Вот и Очаков, наша старая база, которую торпедные катера 2-й бригады вынуждены были оставить 27 августа 1941 года. К счастью, эллинг, мастерские, баня, топливный склад и торпедные туннели остались целыми — стремительное наступление наших войск сорвало черные замыслы врага. Кругом были заложены фугасы, целые гирлянды взрывных пакетов, но гитлеровцы не смогли ввести их в действие.
Водил меня по базе ветеран бригады Август Петрович Тууль. Показал разрушенные вражеской авиацией служебные [216] и жилые помещения, которые когда-то моряки строили под руководством первого командира бригады капитана 1 ранга Александра Александровича Мельникова. Этого замечательного человека я знал еще по Тихоокеанскому флоту, куда он в числе первых прибыл в 1932 году на должность командира отряда, а потом стал и командиром нашего дивизиона. У него мы, молодые командиры, учились боевому искусству и особенно работе с людьми, в чем ему, пожалуй, не было равных. Назначенный еще до войны командиром 2-й бригады торпедных катеров Черноморского флота, А. А. Мельников показал себя прекрасным организатором, а с первых дней войны — отличным боевым командиром. По его инициативе и под его руководством моряки бригады успешно действовали в устье Дуная. Когда под натиском превосходящих сил противника 27 августа 1941 года пришлось оставить Очаков, Александр Александрович командовал Тендровским оборонительным участком, куда входили и сухопутные части, обеспечивая движение транспортов и боевых кораблей в осажденную Одессу. Затем он перевел катера в Скадовск и Ак-Мечеть, откуда по приказу командования в конце 1941 года они перебазировались в Новороссийск. После высадки морского десанта в декабре 1941 года в Феодосию Мельников был назначен туда старшим морским начальником. 15 января 1942 года, возглавляя отряд моряков, оборонявших Феодосию, он был тяжело ранен, ему ампутировали ногу. Ковыляя на протезе, он продолжал службу. Сейчас он, опираясь на костыль, приехал к нам в Очаков. Моряки и уцелевшие жители города встретили его с радостью. Здесь по поручению командующего флотом я вручил ему орден Красного Знамени.
Мы побывали с ним на рубежах, где сражались моряки бригады и частей береговой обороны в тяжелые дни обороны Очакова, в боях за который первыми из бригады отдали свою жизнь начальник штаба дивизиона катеров капитан-лейтенант Леонид Шамборский, старшины Павел Воспанов, Александр Ткач, Николай Борцов, Александр Соловьев, Алексей Ретин, Георгий Зотов, краснофлотцы Георгий Скородумов, Владимир Фадеев, Михаил Терешкин, Арсентий Яковенко, Михаил Тарасов, Алексей Максимов, Павел Жевтобрюх, Алексей Исайкин, Иван Степанов, Сергей Козерог, Николай Андреев. У могилы [217] восемнадцати героев состоялся многолюдный митинг.
Моряки принялись приводить в порядок хозяйство базы. Прежде всего надо было все разминировать. Дело это было поручено минеру береговой базы старшему лейтенанту Нестору Степановичу Гудкову. Вместе со своими подчиненными Иваном Омельченко, Николаем Поповым, Валентином Маркиным, Алексеем Клятовым, Григорием Якубовым, Иваном Гордиенко они успешно выполнили опасную работу. Некоторые фугасы содержали 700–800 килограммов взрывчатки. Везти такие снаряды по очаковским избитым дорогам было рискованно. Решили подорвать фугасы в море. Как раз к этому времени командир 3-го дивизиона капитан-лейтенант В. Я. Волчков прибыл из Поти с шестью новыми катерами.
На специальные стеллажи с рельсовыми скатами мы осторожно погрузили первый фугас и вышли в море. В отдаленном от фарватеров районе минеры подсоединили подрывные устройства, подожгли шнур и столкнули груз в море. Моторы работали, и мы думали сразу же отойти на безопасное расстояние. Но американские моторы «паккард», которыми еще недостаточно овладели наши специалисты, внезапно заглохли. Завести их не удавалось. Положение становилось критическим. Стоявший за рулем Иван Хабаров приказал растянуть на отпорных крюках брезенты, а механик Капишон распорядился включить стартеры, чтобы с их помощью дать хоть несколько оборотов винтами.
До взрыва оставались считанные секунды. Импровизированный парус наконец надулся. Стартеры толчками тоже двигали катер. А потом нас разом повело в сторону, с огромной силой ударило в корму. Только после этого мы услышали глухой взрыв и увидели за кормой огромный водяной смерч. И тут заработали моторы. Мы повернули к месту взрыва, чтобы подобрать оглушенную рыбу. И только тогда заметили, что катер довольно быстро оседает на корму. Механики установили там сильную течь: разошлись листы обшивки корпуса. Вот уж поистине из огня да в полымя! До берега миль двадцать, вода ледяная, и, как назло, вблизи ни одной посудины. Наше спасение только в скорости. Моторы на этот раз не подвели, [218] и наш катер с задранным носом и сильно осевшей кормой понесся в базу.
Все окончилось благополучно. Уничтожать остальные фугасы после этого мы ходили только звеньями и на надежных, хотя и стареньких, советских моторах.
Обсуждая случившееся, все весело смеялись, хотя история произошла совсем не смешная. Но таков уж характер у катерников. И больше всех шутил и смеялся капитан-лейтенант В. А. Рыбаков, который вернулся в бригаду на этот раз насовсем, хотя раны еще побаливали и он сильно хромал. Рыбаков, как и раньше, постоянно был среди моряков, не упускал случая выйти в море, радуясь, что снова в строю. Он был назначен на свою прежнюю должность командира дивизиона.
Все участники освобождения Севастополя были награждены орденами и медалями, а наиболее отличившиеся удостоились звания Героя Советского Союза. Горячо мы поздравили наших боевых друзей-катерников, которым было присвоено это высокое звание: капитан-лейтенанта Сергея Николаевича Котова, Константина Георгиевича Кочиева, Афанасия Иовича Кудерского, старших лейтенантов Георгия Алексеевича Рогачевского, Александра Георгиевича Кананадзе, Андрея Ефимовича Черцрва, Владимира Степановича Пилипенко.
Наша 2-я Новороссийская бригада торпедных катеров награждена орденом Красного Знамени, а 1-я бригада удостоена наименования Севастопольской.
Нам дали возможность отремонтировать поврежденные и освоить новые катера, отдохнуть, проанализировать прошлые боевые действия, чтобы еще лучше подготовиться к новым боям. Часть катеров мы держали в повышенной боевой готовности. Под руководством начальника отдела гидрографии штаба флота капитана 1 ранга А. В. Солодунова и флагштурмана капитана 2 ранга Ю. П. Ковеля катера Подымахина, Куракина, Попова и Милашенко с флагштурманом бригады Кушнеровым прошли по минным заграждениям от Тендровского маяка до Одессы, а затем до Днепро-Бугского лимана и установили вешки, ориентируясь по которым тральщики начали расчистку фарватеров от мин. [219]
Как обычно во время затишья, побывали у нас различные инспекции, проверявшие все стороны нашей деятельности. Как ни странно, наибольшее беспокойство доставила проверка нашего бригадного оркестра. Нам он нравился, играл, казалось, неплохо, особенно на вечерах отдыха. Ребята в нем собрались боевые, хотя многие из-за ранений были признаны негодными к строевой службе. А строгий инспектор прослушал наших музыкантов и вывел в акте жирную двойку. Никакие объяснения не помогли...
Затишье длилось недолго. Его нарушил противник. Вражеская авиация начала усиленно бомбить расположение наших войск. Ожесточенные налеты производила она и на Очаков. Опять целыми днями не стихали воздушные бои.
Нас ознакомили с боевой директивой. Базируясь на Одессу, мы должны действовать в районе острова Фидониси, порта Сулина и мыса Олинька. Соединения торпедных катеров теперь подчинялись непосредственно командующему флотом. Нам предписывалось, взаимодействуя с Дунайской флотилией и ВВС флота, уничтожать корабли и плавсредства противника на его коммуникациях и быть готовыми к боевому обеспечению десантных операций.
Задачи были предельно ясны и привычны. Новым для нас было то, что действовать предстояло в незнакомых местах и не только в море, но и в устьях рек.
В Одессе собирались все старые знакомые по десантам 1943 года. Порт заполонили полуглиссеры, катера-тральщики, базовые тральщики, бронекатера, сторожевые и торпедные катера, а также сейнеры, десантные лодки и другие мелкие суденышки.
На каждом шагу друзья. Вот капитан 2 ранга П. П. Давыдов (бывший командир ОВРа в Геленджике). Теперь он командует бригадой речных кораблей. Капитан 3 ранга П. И. Державин теперь командир бригады сторожевых и бронекатеров. К какой группе ни приблизишься, попадешь в дружеские объятия. [220]
На окраине Одессы в районе Большого фонтана расположились командные пункты командующего флотом адмирала Ф. С. Октябрьского и командующего Дунайской флотилией контр-адмирала С. Г. Горшкова.
Командующий флотом собрал командиров соединений, чтобы уточнить их задачи. С началом наступления войск 2-го и 3-го Украинского фронтов мы должны сорвать вражеские морские перевозки и обеспечить высадку десантов на западный берег Днестра, а затем Дуная. В десантную группу включили 83-ю и 255-ю бригады морской пехоты, 3-й мотоциклетный полк и 252-й полк амфибий. Общая численность — более восьми тысяч человек. В распоряжении десанта 409 десантных лодок, 31 паром, 26 буксирных катеров, 13 полуглиссеров и 2 катера-дымзавесчика. Огневую поддержку десанта осуществляют десятки боевых кораблей. На торпедные катера возлагались прикрытие наших сил от ударов с моря и высадка передовых отрядов десанта.
О времени начала операции войск Украинских фронтов нам не говорили, но и на коммуникации не выпускали, поэтому мы догадывались, что действовать начнем, видимо, в канун или с началом наступления.
Командиры и политработники бригады развернули большую работу в связи с предстоящими действиями за рубежами родной страны. Советские войска должны изгнать немецко-фашистские войска из Румынии, которая воевала против нас, оказать братскую помощь трудовому народу этой страны в избавлении от фашистского ига. Как все это будет происходить, мы плохо себе представляли, поскольку о положении в Румынии пока мы знали очень мало. Но мы могли положиться на наших людей, воспитанных в духе пролетарского интернационализма. И правильно сказал на собрании политработник капитан 3 ранга Василий Михайлович Головачев:
— Мы же с вами коммунисты и комсомольцы. Так неужели не хватит ума разобраться на месте что к чему, кто друг, кто враг, а кто просто ничего не понимает?!
19 августа меня вызвал командующий флотом и приказал вечером пройти к острову Фидониси с целью выявления организации обороны этого района с моря и уничтожения вражеских кораблей. [221]
— Учтите, что здесь полно мин. Первого августа в этом районе погиб со всем экипажем наш торпедный катер. Кто поведет группу?
— Командир дивизиона Тууль. Он отлично изучил эти места еще в сорок первом году, когда со своими катерами базировался на Вилково и выходил в дозор к острову Фидониси.
— Я его знаю. Это толковый и смелый командир, — сказал командующий. — Ну, желаю вам успехов!
За час до наступления темноты шесть торпедных и три артиллерийских катера покинули порт. Погода была хорошей, и через 30–40 минут одесский берег растворился в туманной дымке. Катера шли в кильватерном строю тремя группами с дистанцией между ними 6–8 кабельтовых. Головным был катер Куракина, с которым шел Тууль. Я шел во второй группе, где головным был катер Подымахина.
В пятнадцати милях от Жебриян Тууль всем группам дал «добро» на самостоятельные действия. Включив глушители, мы с Подымахиным приблизились к острову Фидониси. Довольно большой остров казался мертвым. Ни единого огонька. Поскольку этот район для предстоящих действий нужно было хорошо изучить, я решил идти на катере Подымахина, предоставив Туулю полную свободу действий. Медленно, на самых малых ходах, осмотрели берег, обращенный к материку. Ничего не обнаружили.
В 03.00 Тууль, находясь у мыса Олинька, дал всем группам приказание начать отход.
Кораблей противника на этот раз мы не обнаружили, но задачу разведки выполнили.
В базе мы узнали, что войска 3-го и 2-го Украинских фронтов перешли в наступление.
На следующий вечер шесть катеров под командованием С. Н. Котова отправились по вчерашнему нашему маршруту. А чуть позже в море двинулись суда с десантом. К утру стало известно, что войска с малыми потерями высадились в районе Мологе и Чигиры Сухие. У Шабо-Тырг десант был встречен вражеским огнем, но береговая и армейская артиллерия быстро его подавили. Под прикрытием дымовых завес десантники захватили плацдарм и завязали тяжелые уличные бои в Аккермане. После высадки главных сил 83-й и 255-й бригад морской пехоты город был очищен от противника. [222]
Захватив плацдарм на западном берегу Днестровского лимана, морская пехота сковала значительные силы врага и обеспечила успешное наступление войскам 3-го Украинского фронта.
К нашему причалу подкатила машина. Из нее выскочил капитан 3 ранга А. А. Ураган, заместитель начальника штаба Дунайской флотилии. Сашу Урагана я знаю давно, и всегда его характеру соответствовало прозвище, ставшее фамилией еще в годы, когда он был беспризорником. Непоседа, крикун, ругатель, а вообще-то прекрасный человек, добряк и умница. И сейчас со сбитой на затылок фуражкой и с челкой, нависшей на глаза, он еще из машины закричал:
— Давай скорее к нам в штаб. Есть срочное дело!
Командующий флотилией С. Г. Горшков спросил, смогут ли наши торпедные катера уверенно отыскать входы и обеспечить ввод сил флотилии в Дунай и высадку десанта в Жебрияны.
Я ответил, что смогут, так как еще в начале войны один из наших дивизионов базировался в Вилково. К тому же и сейчас мы с 19 августа каждую ночь бываем в этом районе и достаточно присмотрелись.
Договорились, что мы выделим восемь торпедных и два артиллерийских катера.
Днем 22 августа наши пикирующие бомбардировщики авиадивизии полковника И. Е. Корзунова нанесли удар по кораблям противника в Констанце, а ночью на рейд совершил набег отряд торпедных катеров из 1-й бригады под командованием капитан-лейтенанта Константина Кочиева. Морякам удалось отправить на дно вражеский транспорт. Успех был достигнут нелегко. Катер, который произвел решающий торпедный залп, получил повреждения, его командир старший лейтенант Виктор Сухоруков и еще два человека были убиты, пятеро ранены. Только мужество и находчивость тяжело раненного боцмана Алексея Комиссарова спасли корабль от неминуемой гибели.
...Как только красный солнечный диск скрылся за горизонтом, из Одесского порта начали вытягиваться корабли Дунайской флотилии — 20 бронекатеров, три сторожевых, [223] шесть минометных катеров, шесть катеров-тральщиков и еще более двух десятков судов. Мы должны были выходить после того, как они выстроятся в походные ордера и лягут на генеральный курс следования к району бухта Жебрияны, устье Дуная. Минут через 40 и мы получили сигнал.
Но в это время меня вызвали к командующему флотом. Передав командование отрядом Августу Петровичу Туулю, спешу на КП командующего.
— Куда это ты собрался? — спросил адмирал, рассматривая мою походную одежду.
— Обеспечивать ввод флотилии в Дунай.
— А без тебя не справятся?
— Конечно справятся. Просто очень люблю куда-нибудь приходить первым.
— Ишь какой первооткрыватель нашелся, — улыбнулся Филипп Сергеевич. И спросил: — Сколько катеров осталось в Одессе?
— Наших восемь и соседских шесть-семь, да еще в Очакове четыре в готовности. Штук восемнадцать наберем.
— За час торпеды выгрузите?
— Нужно минимум два часа.
— Объявляю вам двухчасовую готовность без торпед и пятнадцатиминутную с торпедами.
Адмирал объяснил, что капитан 3 ранга П. И. Державин получил приказ высадить 384-й батальон морской пехоты майора Ф. Е. Котанова в составе 285 человек в Жебрияны с задачей преградить дорогу отступающим немецко-румынским войскам.
— Ваши катера должны быть в готовности перебросить подкрепление десанту.
Мы выгружали торпеды, когда стали возвращаться наши товарищи, выходившие в море ночью. Они доложили, что десант у Жебриян высажен и действует успешно. Захвачены в плен тысячи вражеских солдат и офицеров.
Ночь была очень темной. Я спросил, как в такой тьме отыскали русло Дуная.
— Это Шенгур, — сказал Иван Юрченко. — Мы уже сомневаться стали, не сбились ли с курса. А Шенгур меня спрашивает: «Кружка есть?» Подали ему кружку. Иван Петрович выпрыгнул из рубки, склонился и зачерпнул забортную воду. Набрал в рот, выплюнул: «Це не [224] Дунай! Иди дальше!» Так через каждые двести — триста метров он снимал пробу. Наконец крикнул: «О це вже Дунай! На девяносто градусов вправо по компасу! Ход малый!»
— Как же вы определили, что это река? — спрашиваю Шенгура.
— Хитрости тут никакой нет, — ответил Иван Петрович. — Даже школяры знають, шо в море вода горька да солена, а в Дунае, як в крынице.
Почти одновременно с катерами Шенгура Тууль с Подьшахиным и Крыловым вводили в Дунай другой дивизион бронекатеров. Из зарослей на берегу по ним ударили четыре пулемета. Боцман Подлесный и электрик Гнидкин, ориентируясь по вспышкам выстрелов, огнем из пушки и крупнокалиберного пулемета заставили врага замолчать.
Адмирал С. Г. Горшков объявил благодарность нашим морякам за отличное выполнение задачи. Мы были очень довольны, что именно нашим катерникам была предоставлена честь провести в Дунай, в родную стихию, корабли флотилии. Днем бронекатера высадили десант в Вилково, куда со стороны Жебриян подошла рота котановцев. В боях за город морские пехотинцы уничтожили более трехсот и пленили около двух тысяч вражеских солдат и офицеров.
Командующий флотилией во второй половине дня донес, что монитор и другие вооруженные суда противника оказывают ожесточенное сопротивление и ведут огонь по Вилково. Авиация флота нанесла удар по вражеским кораблям, а бронекатера капитан-лейтенанта С. Борботько довершили его, потопив монитор, две баржи и буксирный пароход.
Получив это донесение, командующий флотом в 15.00 приказал мне принять на 16 торпедных катеров 350 человек десантников и в охранении двух арткатеров идти полным ходом в Вилково. На переходе морем поступило приказание 120 человек высадить в Жебриянах. Эту задачу выполнили шесть катеров под командованием Местникова, а мы, не снижая скорости, по узким извилистым фарватерам вошли в устье Дуная.
В Килийском гирле встретил нас замаскированный ветками сторожевой катер под флагом командующего флотилией. Подошли к борту, и контр-адмирал [225] С. Г. Горшков, ознакомив нас с обстановкой, приказал после высадки пехотинцев в Вилково всем торпедным катерам рассредоточиться в камышах по левому берегу и оставаться там до рассвета, имея оружие и моторы в немедленной готовности.
Высадку в Вилково производили в наступившей темноте. Перед этим на полуглиссере я обошел все катера, передав приказание командующего флотилией.
В связи с тем что с противоположного берега постреливали, начальник штаба флотилии А. В. Свердлов поторопил нас быстрее отходить от мест выгрузки.
Когда мы вползали в камыши, пули довольно часто посвистывали над головой.
Отдыхали поочередно.
Как только забрезжил рассвет, я вылез на рубку и в бинокль стал искать катера. Рядом с нами застыл катер Степаненко. Остальных не было видно. Запросили по радио, ответили поочередно все: «Стою на якоре. Все в порядке».
«Наверное, прошли ниже по течению», — подумал я и приказал Подымахину и Степаненко сниматься с якорей. Через пять минут мы вышли из камыша и увидели рыбачью лодку, идущую с противоположного берега. В ней сидели три бородача.
— Вы кто?
— Староверы, — хором ответили из лодки.
— Это что за нация такая? — спросил боцман.
— Та ни нация. Ще при царях сюда сбигли...
— Что делали на том берегу?
— Ховались от нимца, та их румын.
— Они там?
— Ни!.. З вичор, як стало тэмно и ваши моторки на их пишлы, так воны закрычалы: «Десант» — и доразу повтикали... Туды, на Сулин... — показали они рукой.
— Много их было?
— А черт их маму знае... Должно, много... мабуть, с тыщу.
— А те моторки где?
— Так там же, у камышах поховались, а бо сплять...
Все стало ясно, и мы вдоволь посмеялись. Наши моряки позабыли, что имеют дело с рекой, где название берега определяется по направлению течения, и посчитали левым то, что у них было по левому борту при входе [226] с моря... Промашка обернулась успехом — перепугали гитлеровцев, и те без боя оставили берег.
Когда на борту морского охотника я рассказал об этом Аркадию Владимировичу Свердлову, а потом Сергею Георгиевичу Горшкову, они тоже весело смеялись.
— Ну что ж, придется тебе доложить комфлоту, какую вы провели ночную операцию, — сказал адмирал. — Кстати, передашь ему пакет и расскажешь, что радиосвязь с Одессой у нас плохая.
— Разрешите вызвать радиста. Он доложит причины.
Мичман Василий Середенко не зря звался у нас флагманским радистом. Он коротко и толково объяснил, что катерные антенны низки, камыш и кусты заслоняют их. Надо один торпедный катер держать в море в качестве ретранслятора. Так делали здесь еще в сорок первом году.
Командующий флотилией сейчас же отдал необходимые распоряжения.
Я попросил разрешения принять на берегу раненых десантников и отправиться в Одессу.
— Добро. Желаю счастливого плавания.
— Товарищ адмирал, хотите посмотреть, где наши катера?
— Ну-ну, покажите.
Я передал приказание всем катерам показать свое место зеленой ракетой и выходить из камыша. Почти одновременно на довольно широком участке противоположного берега в воздух взлетел десяток ракет, а вслед за ними показались и катера.
Течение здесь быстрое, и мы на скорости около 36 узлов пронеслись по фарватерам к морю. Отсюда установили хорошую связь с Одессой и тотчас начали ретранслировать радиограмму из штаба флота в адрес командующего Дунайской флотилией. Адмирал Октябрьский приказывал флотилии закрепиться на участке Вилково, Переправа с последующей задачей захвата Сулины и одновременно продвигаться вверх по Килийскому гирлу.
Так 25 августа 1944 года закончилось освобождение от немецко-румынских захватчиков советского Причерноморья.
Погода резко ухудшилась. Норд-ост развел встречную волну до пяти баллов. Катера сильно било и заливало так, что помпы не успевали откачивать воду. [227]
Находящихся на катерах раненых пехотинцев накрыли рубочными чехлами, растирали их спиртом, давали водку и всячески старались облегчить страдания людей, которых некуда было спрятать.
Пять часов пробивались сквозь встречные волны. На большей части катеров были сорваны крепления пулеметных турелей и трубопроводы дымаппаратуры. Только к 14 часам прибыли в Одессу, где в первую очередь помогли фельдшеру Н. И. Густоевой оказать помощь раненым, часть из которых пришлось даже приводить в сознание, а потом отправлять в госпиталь.
Я сразу же прибыл к командующему с пакетом и доложил о выполнении задачи. Взглянув на мою насквозь промокшую одежду, Филипп Сергеевич сказал:
— Видел, как вы пробивались. Действительно, на море творится что-то несусветное. Поезжай переоденься, отдохни и передай личному составу мою благодарность. Потом я вызову.
Во второй половине дня я снова был на КП командующего флотом. Меня назначили командиром высадки десанта в Сулину. В связи с очень сложным входом в Дунай и мелководностыо берега комфлот принял решение высадку осуществить с наступлением светлого времени суток после массированного удара авиации по береговой артиллерии противника. Десант пойдет на торпедных катерах.
Высадку наметили на утро, но шторм не утихал. Пока мы ждали у моря погоды, бригада кораблей П. И. Державина и морские пехотинцы овладели Старой и Новой Килией, а 5-я гвардейская стрелковая бригада 46-й армии вместе с морской пехотой, прибывшей на бронекатерах, освободила Измаил. 26 августа бронекатера под командованием капитана 3 ранга А. Н. Шальнова с боем пробились к Тульче и вынудили гарнизон города капитулировать.
Поздно вечером 27 августа мне позвонил командующий флотом:
— Котанов занял Сулину. Каким образом он умудрился это сделать, пока не ясно. Штаб уточняет. Будьте готовы поддержать его.
В 04.00 оперативный передал приказание принять на борт 180 морских пехотинцев и через час выйти в море. [228]
— А вообще-то ты опоздал. Котанов, пожалуй, сорвал тебе десантную операцию, — весело закончил оперативный.
С нами выходили два морских охотника, на одном из которых следовал в Сулину член Военного совета флота И. И. Азаров.
В 05.25 одиннадцать торпедных катеров с морскими пехотинцами и три артиллерийских катера вышли из Одесского порта. Морские охотники вышли на час раньше. Догнав их, мы перестроились в походный порядок, где торпедные катера шли во главе колонны, имея в уступе катера с «катюшами».
На подступах к Сулине катера с «катюшами» под командованием В. А. Рыбакова изготовились для стрельбы по берегу. Но, войдя в канал, мы увидели на самом высоком здании города большое белое полотнище. На стенке гавани холмом было сложено оружие сдавшихся румынских солдат и офицеров.
Командир прославленного 384-го Николаевского батальона морской пехоты майор Федор Евгеньевич Котанов встретил члена Военного совета и доложил ему обстановку. На набережной в тени деревьев и у уцелевших зданий отдыхали измученные многодневными боями морские пехотинцы. При виде катерников они вскакивали и бросались в объятия, словно после многолетней разлуки.
Местные жители тепло встречали моряков, щедро несли всякую снедь — догадались, что со снабжением в стремительном наступлении всегда плохо. И вскоре по всей набережной запылали костры, на которых проголодавшиеся катерники варили борщ из свежих овощей.
Пленные румынские офицеры, умеющие немного говорить по-русски, охотно вступали в разговоры, предваряя их проклятиями по адресу Гитлера и Антонеску. А те, кто не знал русского языка, крепко ругались матом, видимо считая это выражением всем понятных чувств. Во всяком случае, почти все радовались, что война для них кончилась. Были среди пленных, конечно, и такие, которые зло и со страхом поглядывали в нашу сторону. Мы не сомневались, что это были те боярско-фашистские недобитки, которые оставили по себе недобрую память и на Украине, и на Северном Кавказе.
Мы остановились на берегу. [229]
— Явную промашку дал господин Штраус, когда назвал Дунай голубым. Рыжий он, и к тому же грязный, — сказал Рыбаков и, прихрамывая, зашагал к костру.
Действительно, вода в реке напоминала жидкий кофе, чуть забеленный молоком.
Послышался гул моторов. Летчик мастерски посадил гидросамолет на реку. Он доставил подписанный адмиралом Ф. С. Октябрьским ультиматум командующему румынским флотом о безоговорочном прекращении боевых действий и сдаче кораблей и береговых частей флота советским войскам. Ответ должен быть доставлен в Сулину к 12 часам 29 августа. В противном случае порт и город Констанца будут подвергнуты массированным авиационным ударам.
Пленный румынский капитан добровольно вызвался доставить ультиматум по назначению. Нам было приказано высадить капитана на необорудованный берег южнее мыса Мидия. Я поручил это одному из наших лучших командиров старшему лейтенанту Николаю Попову. В паре с ним шел Михаил Вакулин.
Проводив их, мы на всякий случай все подготовили для немедленного выхода с десантом.
Заместитель командира дивизиона Пантелеймон Гаврилович Шестаков и инструктор политотдела бригады Алексей Сергеевич Тараканов, переходя с одного катера на другой, беседовали с моряками. Я спросил у Тараканова, не лучше ли было собрать моряков, чтобы он мог выступить перед большой аудиторией. Алексей Сергеевич ответил, что ему куда приятнее выступать перед десятком внимательных и активных слушателей, чем перед сотней дремлющих от скуки и усталости.
В полдень 29 авхуста в порт вошли два румынских торпедных катера с белыми флагами на мачтах. Представители румынского командования вручили контр-адмиралу И. И. Азарову ответ на ультиматум. Все советские требования принимались безоговорочно.
Румынские офицеры рассказали, что, узнав о принятии ультиматума, гитлеровское командование отдало приказ всем своим кораблям и судам покинуть Констанцу. С утра они начали выходить в направлении к Варне и Бургасу.
Контр-адмирал И. И. Азаров приказал мне ускорить прием топлива на катера, чтобы сегодня же доставить в [230] Констанцу морских пехотинцев, а затем нанести удары по фашистским кораблям.
Усилившийся ветер не дал нам в тот вечер выполнить задачу. К Констанце мы двинулись утром с подоспевшими большими катерами 1-й бригады, принявшими триста десантников. У нас на борту было 165 морских пехотинцев батальона Котанова. Шли прямо по минным полям, полагаясь на малую осадку катеров.
У мыса Олинька благодаря бдительности Подымахина вовремя отвернули от двух плавающих мин. На большой скорости при трехбалльной волне било довольно сильно, но пехотинцы держались молодцами. К порту подошли уверенно, как будто не в первый раз здесь бывали, ошвартовались у причальной стенки. Морские пехотинцы повзводно побежали занимать заранее намеченные объекты в порту. А катерники, установив вахту у оружия, вышли на причал.
В порту стояли с белыми флагами румынские корабли. Вездесущий Пилипенко успел уже побывать на них и сейчас потащил меня на эсминец. На корабле он разыскал матроса, говорившего по-русски.
— Вот расскажите нашему командиру, что вы мне рассказывали.
Матрос-рулевой сказал, что их эсминец при следовании из Севастополя в составе конвоя был накрыт залпом «катюш».
— Произошла тогда большая паника. Все упали на палубу, и кораблем никто не управлял, ожидая второю залпа. Так было минут пять. Потом очухались и все время с трепетом ждали новой атаки.
Пилипенко ликовал, показывал мне глубокие борозды от осколков на металлической обшивке полубака.
— А вы тогда из донесения комфлоту даже вычеркнули слова о нашей атаке эсминца, — упрекнул меня Пилипенко.
— Так его же все равно не потопили и даже как следует не повредили, — отбивался я.
— Но факт... Сам факт, понимаете? Русская «катюша» бьет по вражескому эсминцу!
В городе, где только вчера хозяйничали фашисты, можно всего ожидать. Поэтому вечером, разрешив людям [231] отдохнуть, мы все же установили повышенную готовность. Часа в три ночи нас разбудили сильные взрывы в порту. Дежурный офицер объявил воздушную тревогу, отдыхавшие на берегу моряки стремглав бросились к катерам.
Пока заводили моторы, мы вглядывались в небо, но никаких признаков самолетов не было. Зенитки молчали, лучи прожекторов не шарили по облакам.
— Причал горит! — послышался крик.
Я обернулся. Над топливным причалом полыхало, все более разрастаясь, пламя. Горел не только причал, но и вода — по ней растекались пылающие бензин и нефть, преграждая выход из порта. Пятнадцать катеров с торпедами и «катюшами» у морского вокзала и шесть у восточного мола, а также полтора десятка других наших кораблей оказались в огненной западне.
Посоветовавшись, решили пробиваться — иначе не избежать гибели кораблей. Стоявшим крайними катерам Попова и Юрченко я приказал отойти и лечь на циркуляцию, чтобы набрать как можно большую скорость и кинуться через огонь. Катера стали вычерчивать стремительные круги.
Пламя на топливном причале уменьшилось. Подбежавшие ко мне румынские портовики радостно закричали. По их жестам я понял: давай, дескать, крути сильнее!
Наша затея сделать разгон на циркуляции подняла большие волны, которые мешали горящему топливу растекаться в глубину порта.
Попов и Юрченко, которые продолжали описывать круги, увеличили их радиус.
К чести румынских портовых пожарных команд они быстро перекрыли топливные магистрали и локализовали огонь.
В чем же причина пожара?
Охрана порта оставалась за командованием румынским флотом. То ли по оплошности, то ли с умыслом, но оно не распорядилось закрыть боно-сетевое заграждение, не был организован и дозор на подходах к порту. Этим воспользовалась одна из трех оставшихся в Черном море немецких подводных лодок: она вошла в порт, всплыла под перископ и выстрелила одну за другой две торпеды. Одна из них разрушила и подожгла топливный причал, другая угодила в корму стоявшему у оконечности причала [232] транспорту «Ойтуз», который тут же и затонул. Над водой виднелись лишь надстройки и часть носовой палубы.
Совершив свое черное дело, подводная лодка ушла так же незамеченной, как и вошла.
Беспечность для военного человека самый страшный враг. Об этом забыли некоторые наши товарищи. Прибывший на следующий день в Констанцу адмирал Ф. С. Октябрьский быстро навел порядок.
Через несколько дней мы узнали, что экипажи трех немецких подводных лодок, оставшись без топлива и других припасов, затопили свои корабли вблизи Анатолийского побережья и были интернированы в Турции. В связи с отказом турецких властей пропустить немецкие корабли через проливы Босфор и Дарданеллы гитлеровцам пришлось затопить на рейдах Варны и Бургаса и другие корабли, а команды с разрешения тогдашнего буржуазного правительства Болгарии переправить в Германию по суше. Фашистский флот на Черном море перестал существовать.
8 сентября 1944 года по приказу Ставки войска 3-го Украинского фронта начали боевые действия с целью освобождения Болгарии от немецко-фашистских захватчиков. Адмирал Ф. С. Октябрьский приказал высадить воздушный и морской десанты в порту Варна.
На коротких митингах командиры и политработники, призывая моряков образцово выполнить боевую задачу, напоминали о давней традиционной дружбе между русскими и болгарскими народами, окрепшей еще в семидесятых годах прошлого века, когда русские солдаты помогли болгарам избавиться от векового турецкого рабства.
Из Констанцы вылетели гидросамолеты с пятьюдесятью морскими пехотинцами. Они должны были помешать гитлеровцам уничтожить портовые сооружения.
Вслед за самолетами вышли торпедные катера, из которых три под командованием капитана 3 ранга В. И. Довгая в 22.10 вошли в Варненский порт и высадили 150 десантников. Увидев в темноте бегущих на причал людей, Довгай приказал изготовиться к бою. Но оказалось, что в порт бежали повстанцы, партизаны и жители города. С цветами и радостными возгласами встречали они своих русских братьев-освободителей. [233]
Утром 9 сентября был высажен воздушный десант в Бургасе, а с моря сюда на торпедных катерах прибыли 400 бойцов из 83-й Краснознаменной Новороссийско-Дунайской бригады морской пехоты.
В Софии началось вооруженное восстание трудящихся. Возглавила его Болгарская коммунистическая партия. Было создано Народное правительство Отечественного фронта, объявившее войну фашистской Германии.
С радостью читаем приказы Верховного Главнокомандующего по поводу взятия Тулчи и Сулины, Констанцы, Варны и Бургаса. Среди особо отличившихся частей армии и флота значатся и катерники. Дивизионы капитана 3 ранга А. П. Тууля и С. Н. Котова получают наименование Сулинских, а дивизионы капитанов 3 ранга А. А. Местникова и В. И. Довгая — Констанцских.
Нашей бригаде приказано вооружить шесть катеров «катюшами». Они будут действовать в составе Дунайской флотилии.
Болгарские моряки, рабочие и инженеры варненских мастерских помогли нам в ремонте кораблей. Рабочие во главе с мастером — бывшим офицером болгарского флота Понайотом Сколуфановым — добровольно предложили свои услуги. Произошло это во время осмотра болгарских кораблей. На одном из старых миноносцев «Дерзкий» нам показали пробоину в дымовой трубе, окруженную медным вензелем с выгравированной датой — «21 ноембри 1912 г.». В тот день три небольшие миноноски под командованием капитана 2 ранга Димитра Добрева смело атаковали семь больших боевых турецких кораблей. Приблизившись под огнем многочисленной артиллерии к противнику, командир «Дерзкого» мичман Минков торпедировал вражеский броненосец «Барбарос-Хайредин», а другие миноноски — крейсер «Хамидие». Умело маневрируя и отбиваясь огнем трех 45-миллиметровых пушек, миноноски с победой вышли из боя, получив единственное повреждение — пробоину в дымовой трубе «Дерзкого».
Отдав должное храбрости и боевому мастерству болгарских моряков, мы в свою очередь показали им наш маленький торпедный катер «Г-5», на корпусе которого было 326 заплаток — столько пробоин он получил во время боя в Керченском проливе в декабре 1943 года. В том [234] бою на нем погибли лейтенант Сорокопуд, главстаршина Каверцев и радист Федотов.
Болгарские моряки и рабочие арсенала обнажили головы и скорбным молчанием почтили память героев. Тогда-то они и предложили свои услуги ремонтировать наши катера. Болгарские друзья организовали круглосуточную работу мастерских. Душой этого коллектива были политкомиссар коммунист Николай Бояджиев, инженеры и мастера Кирилл Калачев, Асен Ботев, Понайот Сколуфанов и Василь Кутевский.
Литейщик Стоян Станков, токарь Цветан Пашев, кузнец Михаил Стоянов, модельщик Владимир Кунев, слесари и монтажники Георгий Христов, Щерю Димитров, Михаил Тенев, Милю Бангалиев, Ангел Стоянов, Никола Берчев, Петр Динков, Георгий Джуджев и многие другие представители славного рабочего класса Болгарии стали нашими искренними друзьями, так же как и помогавшие нам болгарские моряки во главе с подофицером Пенчо Пенчевым.
В часы отдыха болгары приглашали моряков к себе в гости. И по сей день мы вспоминаем, как в доме Понайота Сколуфанова его маленькая дочь Тинка преподнесла нам цветы, а потом исполняла болгарские и русские песни. Ее называли артисткой, и не ошиблись: сейчас она солистка Варненского оперного театра.
Накануне 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции стало известно, что нашим офицерам Ивану Петровичу Шенгуру, Борису Максимовичу Першину и Матвею Прокофьевичу Подымахину присвоено звание Героя Советского Союза. Все катерники горячо их поздравили.
А еще через несколько дней мы с некоторой грустью и с нескрываемой завистью провожали шесть катеров с «катюшами» в Краснознаменную Дунайскую флотилию. Ведь им предстоит участвовать в боевых действиях до полной победы, в то время когда для остальных моряков бригады, по существу, уже началась мирная жизнь. В том, что воевать наши друзья будут хорошо, сомнений не было. Ведь отряд возглавляли Герой Советского Союза Владимир Пилипенко и опытный механик Николай Подобедов, командирами звеньев и катеров были прославившиеся [235] мастерством и отвагой Нестор Котов, Александр Иванов, Яков Грибов, Александр Мещихин и молодые, но уже отлично освоившие дело лейтенанты Михаил Цветков и Григорий Буздыган.
Прощаясь, мы сказали им:
— Помните, что вы представляете нашу Вторую Новороссийскую Краснознаменную бригаду, и воюйте так, чтобы не посрамить ни себя, ни нас, ваших боевых товарищей.
— Обещаем, друзья! — ответил за всех Пилипенко.
Тысячи миль прошли они по Дунаю — через Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию, Чехословакию. День Победы застал их в Австрии.
Не являясь непосредственным свидетелем событий, я не буду подробно рассказывать о делах наших товарищей в составе Дунайской флотилии. Но о том, что они действовали неплохо, свидетельствовали новые боевые награды, украсившие грудь офицеров, старшин и матросов, и письмо нового командующего флотилией;
«Молодцы! Ну просто молодцы твои ребята! Можете всегда гордиться такими орлами!
Вице-адмирал Г. Холостяков».
Радостно было принимать возвратившийся отряд с такой аттестацией. Огорчило нас только то, что не все моряки вернулись. Последними жертвами войны стали старшины Дмитрий Ларин, Василий Зубков и матрос Сергей Якшин, которых с почестями похоронили товарищи на чехословацкой земле в городе Братиславе.
На этом можно было бы и закончить рассказ о наших катерниках и их делах. Но читателя, возможно, заинтересует дальнейшая судьба моих боевых друзей. Мы не теряем друг друга из виду, встречаемся, переписываемся. Радостно следить за ростом людей. Герой Советского Союза Владимир Степанович Пилипенко ныне контр-адмирал, начальник Высшего военно-морского училища. Герои Советского Союза бывшие командиры звеньев и катеров Матвей Прокофьевич Подымахин, Александр Георгиевич Кананадзе и Георгий Алексеевич Рогачевский в [236] звании капитанов 1 ранга занимают ответственные должности на флоте.
Георгий Данилович Дьяченко ныне контр-адмирал, доктор военно-морских наук, профессор Военно-морской академии. Стал контр-адмиралом, начальником кафедры одной из академий лихой командир катера Николай Миронович Попов. Контр-адмиралом стал наш бывший флагманский химик бригады Владимир Гаврилович Кузнецов. Преуспевает на преподавательской работе капитан 1 ранга в отставке Валентин Алексеевич Руссов.
А бывший катерный радист старшина 1-й статьи Николай Сергеевич Каплунов, с кем мне не раз приходилось бывать в боях, окончил Военно-политическую академию, плавал на кораблях и в звании капитана 1 ранга недавно назначен начальником Высшего военно-политического училища.
Многие из наших офицеров после войны получили академическое образование, командовали соединениями, служили на ответственных должностях в крупных штабах, а когда по выслуге лет или состоянию здоровья ушли в запас, стали трудиться в народном хозяйстве.
Капитан 1 ранга Павел Максимович Смирнов — старший научный сотрудник в одном из научно-исследовательских институтов Ленинграда. Капитан 1 ранга Владимир Иванович Довгай работает в Ленинградском торговом порту. Капитан 2 ранга Владимир Артемьевич Рыбаков, несмотря на тяжелое состояние здоровья (раны у него так и не зажили), по-прежнему бодр духом, активно участвует в общественной жизни родного города Феодосии, а его сын Миша оканчивает Севастопольское военно-морское училище и скоро станет лейтенантом флота, чему очень рад Владимир Артемьевич, влюбленный в море и флотскую службу.
А вот Иван Алексеевич Хабаров и Борис Адамович Латошинский с морем не расстаются. Латошинский плавает на большом транспортном судне, совершающем заграничные рейсы. Хабаров командует стремительным кораблем на подводных крыльях, числящимся одним из лучших в Одесском порту. В экипаже этого корабля бывший командир торпедного катера Павел Никитич Оришич, боцман Григорий Захарович Колоссовский, старшина мотористов Павел Федотович Павловский. [237]
Живут и трудятся наши бывшие политработники капитан 1 ранга Дмитрий Григорьевич Конюшков, капитаны 3 ранга Михаил Андреевич Любчиков, Пантелеймон Гаврилович Шестаков, Александр Петрович Воробьев, Владимир Сергеевич Шинкевич.
Интересно проследить за судьбами наших замечательных старшин и матросов. Боцманы Николай Подлесный, Николай Сахаров, Василий Кухаренок, Николай Сизов стали офицерами, дослужились до командиров кораблей. Николай Георгиевич Сахаров уволился в запас в звании капитана 3 ранга, сейчас он возглавляет профсоюзную организацию одного из заводов в Феодосии. В этой организации состоит его бывший командир, ныне капитан 2 ранга запаса, Нестор Яковлевич Котов. Оба они страстные и умелые пропагандисты боевых флотских традиций.
Многие наши моряки-коммунисты после демобилизации были избраны в руководящие партийные органы. Главный старшина Николай Павлович Ястребов много лет работал в Скадовском райкоме партии. Бывший матрос-электрик, неутомимый агитатор Иван Иванович Гнидкин окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Сейчас он директор Батайского горпромкомбината.
Многие старшины пожелали работать и на «гражданке» по своей флотской специальности. Так, целая группа наших радистов обосновалась на радиостанции Ростова-на-Дону. Но вскоре за отличное знание дела, приверженность к дисциплине и порядку, а главное — за умение работать с людьми их выдвинули на руководящие посты. Мичман Василий Середенко, старшины Валентин Цимбал и Илья Рафалович стали техниками, а Ивана Янушевского горком партии назначил директором крупного предприятия.
А вот наш бывший кок Я. М. Кора по-прежнему трудится на камбузе, только кормит не катерников, а моряков большого танкера «Джузеппе Верди», совершающего рейсы во многие иностранные порты. Как-то спросил я его: не надоело ли? Он обиделся:
— Вы же сами когда-то говорили, что хороший кок — это третье лицо после командира и комиссара по части поддержания высокого морально-боевого духа моряков. А как кормлю я своих мореплавателей, сужу по тому, что за много лет ни разу не выбросили меня за борт и не списали на берег в Одессе. [238]
Конечно, немного постарел и потучнел Кора, а душа все та же, и веселый характер не меняется.
А время бежит с такой быстротой, что не утонишься за ним, и порой не сразу опознаешь в седом человеке прежнего юношу с черным чубом. Но стоит взглянуть в живые, все еще молодые глаза, услышать знакомый говорок, пересыпанный морскими словечками, — и будто сам четверть века с плеч сбросишь. Помню, в Севастополе подошел ко мне поседевший и потучневший товарищ, смотрит, улыбается и молчит. А потом рассмеялся:
— Эх, комбриг, комбриг, позабыли вы уже, как поднимали мы из руин хозяйство бригады, как строили казармы, клуб, водную станцию, а потом и зимний плавательный бассейн. Как в Севастополе, впрягшись в канаты, тащили на гору боевой торпедный катер, чтобы стал он памятником славным делам погибших и здравствующих моряков. А я не забыл, как вы гоняли нас, не давали покоя ни днем ни ночью.
— Куров! Дорогой мой мичман! — кинулся я к нему. — Кто же это тебя так выбелил?
— Годочки, дорогой Виктор Трофимович. Я ведь постарше вас...
Не так давно в московском Измайловском парке культуры и отдыха проходила встреча участников боев за Новороссийск. Собрались армейцы и моряки, летчики и морские пехотинцы, всюду объятия, поцелуи и обычные: «Ну как ты?..», «Ух ты какой стал...», «А помнишь?..» На груди многих Золотые Звезды. Здесь Григорий Гнатенко, Василий Ботылев, Александр Райкунов. Как всегда, верховодит всем Герой Советского Союза Георгий Никитич Холостяков.
В подмосковном городе Климовске есть профессионально-техническое училище. Его учащиеся и преподаватели живо интересуются историей Великой Отечественной войны. Они первыми вспомнили о подарке ремесленников черноморцам — торпедных катерах с «катюшами», разыскали моряков, которые воевали на этих кораблях. И вскоре в Климовске, а затем в Москве произошли волнующие встречи. Герои Советского Союза Иван Петрович Шенгур и Владимир Степанович Пилипенко, бывший командир катера «Московский ремесленник» Нестор Яковлевич Котов, боцман этого катера Николай Георгиевич Сахаров и радист Виктор Сергеевич Савельев, командир [239] катера «Молодой патриот трудовых резервов» Александр Иосифович Иванов, его боцман Николай Александрович Сизов и боцман катера «Трудовые резервы Татарии» Петр Емельянович Мироненко рассказывали молодым патриотам о своих боевых друзьях, о том, как сражались моряки на кораблях, построенных на средства, собранные учащимися и преподавателями ремесленных и технических училищ Москвы, Московской области и Татарии. Единодушно было принято решение: в честь боевых дел черноморских катерников соорудить памятник на берегу Керченского пролива, там, где когда-то была «огненная земля». Молодежь заверила ветеранов, что будет хранить и умножать традиции отцов и в труде и в защите социалистической Родины.
...Отшумели бои. Многое изменилось в мире. Еще более расцвела наша страна. Сменились поколения людей. Ветеранов войны сменили их дети и внуки. Изменилась военная техника. Одно осталось неизменным — любовь наших людей к своей стране, их готовность до последней капли крови отстаивать социалистический строй и его завоевания. Сохраняются и совершенствуются лучшие черты советского солдата, матроса. И наша военная молодежь с великим интересом знакомится с ратными делами своих отцов и дедов, учится у них самоотверженно защищать Родину. И если моя книга хоть в какой-нибудь мере удовлетворит этот интерес, я буду считать свою цель достигнутой.