В Керченском проливе

Почивать на лаврах было некогда. Наши войска теснили противника, гнали его в глубь Таманского полуострова. Сухопутное командование постоянно обращалось за помощью к морякам. 17 сентября два наших торпедных катера под командованием Николая Попова направились в Анапу. Пробиться в порт не удалось: дорогу преградили несколько немецких торпедных катеров. Получив в неравном бою значительные повреждения, наши вернулись в базу. К сожалению, нанести массированный удар нам не удавалось: было очень мало исправных катеров.

19 сентября Холостяков приказал высадить в Анапе роту автоматчиков. В готовности у нас было всего три торпедных и два артиллерийских катера. Командовать группой я назначил Местникова, так как в Геленджик прибыл нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов, и мне было приказано оставаться на месте.

В течение ночи наши катера дважды пытались войти в порт, но не смогли преодолеть огневой заслон противника. И только на рассвете после нескольких удачных залпов «катюш» они вошли в порт и высадили 42 морских пехотинца из 83-й бригады, которые быстро очистили мол, часть порта и вскоре соединились с нашими войсками, штурмовавшими город с суши.

После возвращения катеров в базу меня принял нарком. Он похвалил действия Александра Александровича Местникова и сразу приступил к делу:

— Так что вы, товарищ Проценко, хотели у меня просить?

— Сил у нас маловато. Прислали бы вы к нам дивизион катеров с Тихоокеанского флота. [139]

— Этого я сделать не могу. Мы и так уже сильно обобрали Юмашева, а на Дальнем Востоке обстановка далеко не тихая. Может быть, объединить бригады, как предлагал Филиппов?

— Из двух нищих одного богатого не сделаешь, — ответил я присказкой отца.

Нарком засмеялся и сказал, что прикажет командующему Тихоокеанским флотом передать нам один отряд по его выбору. Кроме того, первые шесть катеров, строящихся в Сибири, также будут направлены к нам во 2-ю бригаду.

— Мало? — спросил нарком.

— Маловато, конечно, но я думал, дадите меньше.

— Знал бы, и столько не дал, да теперь уж поздно, — улыбнулся Николай Герасимович. Он пожелал взглянуть на наше хозяйство. Поехали на причал. Нарком побеседовал с моряками, осмотрел катера. Показали мы ему, в частности, пушку «швак», установленную своими силами на катере № 75. Эту 20-миллиметровую пушку, снятую с вооружения авиации, нам подарили летчики. Мы расхвалили ее, а вот показать в деле не сумели. Заела, окаянная.

— Ничего, — успокоил нарком. — Это называется «адмиральским эффектом». Какие еще просьбы есть у вас?

— Очень плохо с трассирующим боезапасом. Немцы нас поливают огнем, целясь по видимой трассе, а у нас трассеры редкость.

Адмирал Кузнецов потребовал от сопровождавшего его Л. А. Владимирского полностью обеспечить катерников трассирующим боезапасом. А когда тот начал что-то объяснять, Николай Герасимович сказал:

— Если хотите, я сделаю, как на Балтике, и найду у вас этот боезапас, но тогда вам не поздоровится.

Командующий флотом поспешил ответить:

— Есть! Постараемся найти.

Пройдя в конец причала, где лежали боевые торпеды, несколько невывезенных ящиков с боеприпасами и толовыми шашками, нарком покачал головой и сказал, что это серьезный непорядок. Флотское начальство переглянулось, а Г. Н. Холостяков шепнул:

— Попробуй мне еще раз устроить такую экскурсию!

— Ваша бригада подводные лодки топит? — спросил нарком. [140]

— Никак нет.

— Это почему же? Все топят, а вы нет?

— Акустики у нас нет, к тому же такими бомбами, как у нас, только рыбу глушить.

Нарком шутливым тоном сказал:

— Если верить всем донесениям с кораблей и самолетов, то мы уже перетопили все наличные и строящиеся немецкие подводные лодки.

— А они нас?

— Наш флот, по немецким данным, они уже четырежды перетопили и пять раз уничтожили все наши самолеты в воздухе. Так что мы в этом вопросе сильно отстаем. Вы все же не отказывайтесь бить лодки, коли они будут в надводном положении или под перископом.

— В надводном, конечно, получится, а под перископом не выйдет, так как торпеды мы устанавливаем на глубину хода против БДБ и малых кораблей, — пояснил я.

Нарком одобрительно кивнул. На прощание он поблагодарил катерников за отличное выполнение боевых заданий и пожелал всем больших успехов в предстоящих действиях.

В тот же день я узнал, что командующий флотом приказал Г. Н. Холостякову срочно подготовиться к высадке морского десанта в районе станица Благовещенская, озеро Соленое.

Штаб высадки и опергруппа штаба флота были в том же составе, что и в Новороссийской операции, и они довольно быстро произвели необходимые расчеты и отработали план действий. В связи с большой минной опасностью и необходимостью длительной буксировки высадочных средств привлекались три базовых тральщика «Искатель», «Гарпун», «Арсений Раскин» и сторожевой корабль «Шквал», на котором шел командир высадки со своим штабом.

Главными силами десанта являлась 83-я Краснознаменная Новороссийская морская стрелковая бригада, которую должны были высаживать в районе озера Соленое, 166-й гвардейский стрелковый полк и 143-й батальон морской пехоты.

В три десантных отряда входили катера «МО», «КМ», тральщики «Гарпун» и «Трал», мотоботы, которые все шли на буксире у более быстроходных кораблей (тральщик «Арсений Раскин» тянул за собой пять мотоботов). [141]

Пять торпедных и четыре артиллерийских катера нашей бригады прикрывали десант с моря.

Вечером 24 сентября тронулись в путь. Погода была неважная, высокая волна стала заливать суда. Мы заняли позиции в Керченском проливе. К утру пришлось вступить в бой с несколькими вражескими катерами. Отогнали их залпами «катюш». На рассвете получили приказ вернуться. В базе узнали, что высадить десант удалось только отряду Державина — 820 человек. Остальным пришлось вернуться из-за непогоды.

25 сентября шторм усилился. Корабли и суда не смогли выйти в море.

26 сентября погода чуть улучшилась. Все наши исправные катера прибыли в Анапу.

Я направился в штаб высадки. Там были контр-адмирал Холостяков и командующий 18-й армией генерал-лейтенант Леселидзе. Мы узнали, что обстановка в районе озера Соленое до сих пор не ясна. Ближайшие высоты заняты противником, а у кромки берега, возможно, находятся наши бойцы.

Нам разъяснили задачу. Мы должны идти первыми, высадить гидрографов на затопленном танкере и непосредственно на берегу — они установят ориентирные огни для остальных кораблей — и доставить первый бросок десанта.

— Высадите пехотинцев независимо от сопротивления противника, — добавил генерал Леселидзе, — вслед за вами пойдут десантные отряды Державина, Сипягина и Глухова. В случае необходимости вы окажете им помощь.

На причале шла погрузка десантников на сторожевые катера, мотоботы и шхуны. Приняв бойцов, суда сразу же отходили на рейд.

Я собрал командиров торпедных катеров, рассказал о предстоящем деле. Спросил, кто возьмется высадить группу гидрографов на затопленный танкер. Все офицеры сделали шаг вперед. Назначаю Кананадзе. Предупреждаю его, что на танкере, возможно, засели гитлеровцы, поэтому действовать надо вдумчиво и осторожно.

— Буду высаживать с ходу. Первыми высадятся два-три человека с автоматами и гранатами из команды катера, а потом гидрографы.

— Правильно. Только боцмана оставьте у пулемета, чтобы в любую секунду он мог поддержать высадившихся. [142]

Иду к десантникам. Старые знакомые — морские пехотинцы из 83-й Краснознаменной Новороссийской бригады. Их просвещать не надо, не раз уже высаживались на вражеский берег. Друзья только спросили: нельзя ли высадить их прямо на сушу — уж очень плохо воевать в мокрой одежде? Пришлось разочаровать их: дно в этом месте пологое, к берегу никак не подойти, а причалов там нет.

— Ну ладно, — согласились пехотинцы, — только с головой не окунайте.

— Вот это мы вам обещаем. Но запасы из-за голенищ и брючных карманов перегрузите этажом повыше.

— Перегрузим. Не первый раз купаемся.

В 18 часов 35 минут, приняв на борт 292 морских пехотинца, отходим от причала. Когда легли на рассчитанный курс, наш флагманский катер с дифферентом на нос покатился в сторону. В чем дело? Оглядываюсь назад. Неподалеку от нас вздыбилась гора пены, скрыв морской охотник с мотоботом на буксире. Мина! Запрашиваю свои катера, отвечают, что у них все в порядке.

Быстро густеют сумерки. Справа показалась объятая пламенем станица Благовещенская. Там идет ожесточенный бой. Жаркий дым стелется над морем. Дышать трудно. Приказываю увеличить скорость.

Недалеко от затопленного танкера перестроились. Кананадзе вырвался вперед и растворился в темноте. Минут через десять на танкере засветился красный огонь.

— Молодец Сандро! Передать ему: до подхода десантных отрядов находиться на месте, а потом следовать в Анапу.

К месту высадки подходили бесшумно на самых малых ходах. На берегу — непривычная тишина.

— Время, — шепотом передает Каплунов доклад штурмана.

Жму на правое плечо командира катера Николая Казакова, приказывая поворачивать в сторону берега. Наш маневр повторяют остальные. Все яснее очертания обрывистого берега. И вдруг на гребне обрыва промелькнули черные тени.

Свои или враг? Медлить нельзя. Боцман уже целится из пушки.

Командую «Быть на товсь!» и, схватив мегафон, кричу: [143]

— На берегу! Кто вы?

Длиннющие секунды молчания, и вдруг женские голоса:

— Свои мы! Свои! Давайте быстрее.

Может, провокация?

— Немец бы не выдержал, — говорит боцман Кухаренок, — давно бы пальбу открыл.

Мы приткнулись к мели. Кухаренок и Каплунов спрыгнули за борт и по пояс в воде направились к берегу.

— Не нужно, товарищ комбриг, сами дорогу найдем, — сказал капитан — командир пехотинцев. Жестом я попросил его подождать. Боцман зигзагом — проверяя, нет ли глубоких впадин, шел к берегу, а Каплунов уже махнул рукой: можно!

— Ну, друзья, желаю удачи, — говорю пехотинцам.

Те, высоко подняв над головой автоматы и гранаты, дружно сошли в воду и за Каплуновым направились к берегу.

С берега опять закричали девушки:

— Раненые у нас здесь! Дайте воды!

— А где немцы?

— На берегу, недалеко от нас.

Не ожидая команды, старшина мотористов Доценко быстро отсоединил и подал наверх бачок с питьевой водой. Его переправили на берег.

Ни носилок, ни резиновых шлюпок у нас и у санитарок не было, и мы могли взять только тех, кто мог держаться за крепкие шеи Кухаренка и Каплунова и кто сам мог добраться до катеров.

Высадили всех десантников быстро и еще не успели мы отойти, как услышали треск автоматных очередей и удаляющуюся в глубь берега дружную матросскую «полундру».

Михаил Соседко высадил гидрографов в намеченной точке берега. Отряд Шенгура направился в район дозора. Все остальные катера взяли курс на Анапу. Шли с затемненными огнями и при встрече с десантными отрядами, как условились, сигналами не обменивались. Это означало: «Все в порядке, высадка прошла успешно. Огни установлены».

На причале в Анапе доложил адмиралу Холостякову о выполнении задачи и готовности высадить еще человек [144] 250. Пока решали, какой батальон грузить, подошел Август Петрович Тууль, который теперь заменил Рыбакова на должности командира 2-го дивизиона, и сообщил, что нашел способ высадки десантников на берег сухими. Тут же он продемонстрировал, как это делается. Взяв в руки шест, он уперся его концом в дно и, описав небольшую дугу, плавно опустился на берег метрах в 5–6 от катера.

— Вы что, рекордсмен по прыжкам с шестом?

— Да нет. Это еще в учебном отряде, когда был молодым, немного баловался. Разрешите испытать на высадке?

— Ну что ж. Командуйте высадкой второго отряда и испытывайте свой шест!

Тууль обрадовался, и катера быстро отошли от стенки. Через полтора часа он донес, что, обогнав десантные отряды, в 23 часа благополучно высадил батальон. Вернувшись, Тууль похвалился, что прыжки с шестом очень понравились морской пехоте. Командир батальона, видимо приняв его за боцмана, поблагодарил за науку и подарил на память жестяной портсигар с папиросами.

На рассвете 27 сентября в Анапу вернулись отряды кораблей Глухова, Сипягина и Державина. От них мы узнали, что во время высадки десантников на них попытались напасть немецкие катера. Но катера Шенгура смело контратаковали их огнем «катюш» и пулеметов и заставили отступить.

Доставленные Сипягиным раненые армейские товарищи рассказали, что немецко-фашистские войска непрерывно контратакуют и прочно удерживают оборону. А вскоре пришло донесение и от командира бригады морской пехоты, требовавшего подкреплений.

Командир высадки приказал подготовить к выходу торпедные катера.

Топлива у нас оставалось только на маневрирование в случае налета авиации противника. В штабе высадки, правда, заверили, что скоро прибудет цистерна с бензином. Собрав горючее со всех катеров, мы заправили три «катера: № 75 Казакова, № 115 Степаненко и № 33 Кананадзе, о чем я доложил адмиралу.

— Сколько можете взять бойцов? — спросил он.

— Учитывая штилевую погоду, небольшой запас топлива, светлое время, а главное — опытность командиров, [145] рискнем взять по пятьдесят человек, хотя с такой нагрузкой никогда еще наши катера не ходили.

— Вот и отлично! Это же почти полк! Принимай немедленно.

Холостяков не шутил. Действительно, это были оставшиеся подразделения видавшего виды полка. Почти все бойцы находились в том возрасте, когда людей называют дядьками. Спокойные, рассудительные, они не прыгали на катера, как молодежь, а заходили степенно, уверенно, рассаживались там, где им указано, внимательно наблюдая за тем, как моряки грузят пулеметы, боеприпасы, иногда подсказывая, как лучше их пристроить на небольшой палубе.

Узнав, что на катерах курить нельзя, некоторые попросились сойти на пристань, предварительно справившись:

— Долго ли ехать будем?

— Не ехать, а идти, — поправил кто-то из моряков.

— Ходить это мы пеши будем. А на ваших пароходах поедем, — отпарировал усач.

— Чай глубоко здесь на море-то? — спросил один из солдат.

— Если даже на колокольню залезешь, с головкой будет, — ответил ему другой.

Когда закуривали, кто-то из моряков потянул руку к кисету.

— Не дам, дорогой, — отвел его руку усач. — Ты вот нас выгрузишь и айда себе, ленты по ветру, а нам воевать да воевать. Когда там подвезут табачок-то...

Всем, кто находился на причале, стало как-то неловко, и катерники наперебой принялись угощать пехотинцев табаком. Достали где-то пергаментную бумагу, чтобы те завернули курево и провиант, предохраняя от воды. Солдаты, скупо поблагодарив, воспринимали это внимание как должное. Каждому краснофлотцу, старшине и командиру хотелось сделать что-либо приятное бывалой пехоте.

Разместив десантников так, что на палубе даже перед рубкой не осталось свободного места, я предупредил командиров, чтобы резких поворотов не делали, ибо катера сейчас имеют малую остойчивость, напомнил о необходимости особенно внимательно следить за воздухом, так как истребителей прикрытия не будет. В случае нападения «мессеров» прижиматься вплотную к берегу, а если обстановка потребует, то и выбрасываться на мель. При [146] высадке держать интервал между катерами не менее двух-трех кабельтовов.

Было 9 часов. Дал команду отходить. Итак, впервые мы шли на высадку десанта утром, да к тому же без всякого прикрытия.

Перегруженные торпедные катера даже при небольшой перекладке руля сильно раскачивались и больше 26–28 узлов дать не могли.

Погода стояла изумительная. Полный штиль, голубое безоблачное небо. Наши дядьки, доверив судьбу морякам, спокойно созерцали эту красоту, тихо переговариваясь между собой. Некоторые, развязав мешки, закусывали, и я невольно подумал, что, наверно, выгружаться они будут долго, не торопясь.

Милях в пяти от места высадки впереди нас выросли большие всплески. Била тяжелая артиллерия. Маневрируя скоростями, мы благополучно преодолели первый огневой барьер. По всему горному склону поблескивали вспышки выстрелов. Уже без бинокля различались серые фигуры гитлеровцев. Наши механики выжимали из моторов последние возможности. Скорость несколько возросла.

— Товарищ подполковник, — повернулся я к командиру десанта. — Вот район, куда приказано вас высадить. Выбирайте место.

Осмотрев береговую полосу, подполковник показал в сторону обрыва:

— Там будет удобнее. Круча нас укроет, мы изготовимся и по балочкам пойдем на врага.

Над головой внезапно засвистели снаряды. Не снижая скорости, проскочили простреливаемую зону и с ходу сели на мель. Из-за пригорка ударили шестиствольные немецкие минометы. Не дожидаясь команды, наши усачи с исключительной легкостью перемахнули за борт и быстро оказались на берегу. Вот тебе и медлительные дядьки!

Минометный огонь усилился. Видимо, немцы пристреливались по нашему катеру, находящемуся в середине. Спрыгнув за борт, моряки поспешно выгружали на берег пулеметы и ящики с боеприпасами.

А высокие всплески от разрывов мин вздымались все ближе к нашему катеру, который никак не мог сняться с песчаной отмели, хотя и облегчился после высадки десантников. [147]

С катера Степаненко передали семафором: «Высадку и выгрузку закончил. Имею убитых и раненых. Прошу разрешения уходить».

— Добро! Передайте это и Кананадзе.

115-й, развернувшись машинами, на полном ходу направился в Анапу, а снявшийся с мели Кананадзе крутился у нас за кормой. Середенко доложил, что 33-й нас понял, но командир не уходит и хочет оказать нам помощь.

— Пусть близко не подходит, у нас за кормой загреб.

В это время что-то тяжелое ударило мне по голове, в глазах потемнело. Наверно, конец, подумал я, однако услышав, как Доценко кричит мотористам, чтобы дали комбригу воды, сразу очухался. Оказалось, что увесистый осколок мины шлепнул по каске, нахлобучил ее на глаза. Кружка воды взбодрила, и я быстро поднялся в рубку.

Боцман Василий Кухаренок, которого этим же близким разрывом швырнуло в воду, мокрый, чумазый, но улыбающийся, вынырнул из-под катера.

— Что там?

— Порядок! Каменюка проклятый держит нас за редан. Сейчас отведу от него.

Быстрый, ловкий моторист Владимир Марусенко в одно мгновение тоже очутился в воде, а вынырнув, буквально влетел в моторный отсек и крикнул:

— Старшина, заводим!

Едва мы с Каплуновым выхватили Кухаренка из воды на борт, как взревели моторы и катер одним рывком очутился на чистой воде. Оглянулись. Там, где несколько секунд назад стоял наш катер, разорвались две мины, выпущенные с берега.

Случайность? Везение? То, что никого из нас не убило, пожалуй, да. А вот что вовремя сорвались с мели, это дело опыта и золотых рук мотористов старшины 1-й статьи Ивана Доценко, старшины 2-й статьи Ивана Яхненко, краснофлотца Владимира Марусенко. Сказалось и умелое управление катером командира Николая Казакова.

Лихим маневром Александр Кананадзе прикрыл наш отход дымовой завесой, и мы вырвались из зоны обстрела.

При встрече с десантными отрядами рассказываю Державину, Глухову и Сипягину об обстановке и советую высадку произвести, не доходя до зоны минометного огня. Так они и сделали. [148]

Всего в районе озера Соленое за несколько часов было высажено тогда около 7200 десантников с пушками, минометами, пулеметами и боеприпасами. В том числе 700 человек высажено торпедными катерами.

Десантные части решительно атаковали противника, чем оказали большую помощь войскам 18-й армии в разгроме врага на приморском направлении.

Отличились в этих боях наши славные летчики бомбардировочной и штурмовой авиации, которые наносили непрерывные удары по противнику, а истребители настолько сковали действия «мессеров» и «хейнкелей», что те не смогли оказать какого-либо сопротивления ни ударной авиации, ни силам десанта.

В Анапе на причале нас ждал Холостяков. Я подошел, чтобы доложить. Он засмеялся:

— Я рапорты с того света не принимаю.

— Как это понять?

— Твой Африканов доложил, что комбриг погиб. Даже слезу пустил.

Стоявшие рядом Африканов, командир катера Владимир Степаненко и другие моряки из экипажа 115-го наперебой стали рассказывать, как на их глазах наш катер был накрыт залпом, а когда всплески осели, ничего на поверхности не осталось. Все было правильно: всплески осели, а мелкие брызги, похожие на туман, еще держались над водой, и сквозь них наш катер не был виден. После мне довольно долго пришлось убеждать отца и мать, что я жив и здоров. Оказалось, что знакомый корреспондент слышал доклад Африканова Холостякову, но подробностей дождаться не мог — спешил на самолет. Прибыв в Москву, куда вернулись из эвакуации мои родители, он рассказал им о героической гибели сына...

Тууль с механиками Купоровым, Ракитным и Прядевым доложили, что после высадки десантов почти на всех катерах имеются повреждения винтов, а возможно, и валов и во избежание аварии необходим основательный ремонт.

Адмирал согласился и дал разрешение идти в Геленджик.

А там нас ожидало горе.

Утром 27 сентября старший лейтенант Васенко со своим экипажем и добровольными помощниками отправились [149] на рейдовом катере «Сталинец» в Новороссийский порт поднимать затонувший торпедный катер. Только прошли боны — раздался взрыв. Погибли все. В живых остался только водолаз Николай Головченко, которого выбросило на мол, да и он сильно покалечен. Так навсегда ушли от нас старший лейтенант Иван Никитович Васенко, лейтенант медицинской службы Николай Тимофеевич Голубь, старший техник-лейтенант Максим Быков, боцман старшина 1-й статьи П. В. Скобелев, главстаршина А. Г. Дунаев, моторист А. П. Самойлович, электрик Г. В. Михейкин, библиотекарь младший сержант Евдокия Куленко, старший краснофлотец Максим Хорец, который первым из черноморских водолазов за подъем и разоружение немецкой неконтактной мины еще в 1941 году был награжден орденом Красного Знамени, мичман М. М. Прядкин, музыкант краснофлотец Н. И. Соболев, выполнявший обязанности боевого санитара, юнга Ваня Колесников.

Погибла вся команда катера «Сталинец» — рулевые П. С. Ренгаченко и В. В. Колокольчиков, мотористы М. И. Лернер, А. С. Ткаченко, М. Н. Пятаков.

Тяжело было смириться с мыслью, что не будет среди нас замечательного боевого командира, чудесного товарища Ивана Васенко. Впервые он отличился в боях в Испании, за что получил орден Красного Знамени. С первых дней Великой Отечественной войны Васенко образцово выполнял задания командования. Особо отличился он в декабре 1941 года во время Керченско-Феодосийской десантной операции, когда первым ворвался в Керчинский порт и высадил на причал группу разведчиков. В том бою он был тяжело ранен, но не выпускал из рук штурвала, пока были силы. А совсем недавно он геройски сражался при штурме Новороссийска.

А экипаж «Сталинца»... Помните, я уже рассказывал, как эти геройские моряки притащили из захваченного немцами Новороссийского порта сорокатонный кран, без которого мы не смогли бы ремонтировать наши катера...

В той же братской могиле мы похоронили еще одного нашего товарища — радиста с торпедного катера № 115, коммуниста старшину 1-й статьи Тимофея Степаненко, погибшего при высадке десанта у озера Соленое. Его сразило осколком снаряда, когда он, стоя по грудь в воде, помогал пехотинцам выбираться на берег. [150]

По всему видно, бои на Тамани приближаются к концу. Командование постепенно перенацеливает нас на Крым.

29 сентября воздушная разведка донесла, что в Феодосийском порту и на рейде вторые сутки отмечается значительное скопление транспортных судов, охраняемых боевыми катерами. Нам приказано нанести по ним удар. А у нас в строю в тот день было всего два катера — старших лейтенантов Михаила Соседко и Александра Кананадзе. С ними (на катере Соседко) пошел командир отряда Николай Тарасов. В Анапе заправились топливом и с наступлением темноты направились к Феодосийскому заливу. Видимость была плохой, и встреча с противником произошла на дистанции менее 150 метров. Показалось четыре силуэта. Приняв их за быстроходные десантные баржи, моряки ринулись в атаку. Но оказалось, что это были большие торпедные катера. Они открыли сильный огонь. Соседко с близкой дистанции выпустил торпеду, но противник успел уклониться. Едва наши катера отвернули на курс отхода, как с противоположной стороны на них обрушили огонь еще два катера противника. Бросившись в промежуток между группами немецких катеров и ведя по ним огонь из пулеметов, Соседко и Кананадзе вырвались из окружения, а гитлеровцы, не разобравшись, стали поливать друг друга огнем. Опомнившись, они кинулись за нашими катерами, сосредоточив огонь по катеру Канападзе. Чтобы прикрыть его, Соседко повернул на противника, в упор расстреливая его из пулеметов. На одном из вражеских катеров вспыхнул пожар, и он начал отходить. За ним, отстреливаясь, поспешили остальные. В этот момент новая группа вражеских катеров всей мощью огня навалилась на Соседко. На выручку другу поспешил Кананадзе. Он подоспел, когда катер Соседко потерял ход. Оказалось, что Тарасов и главный старшина Макуха ранены, а Соседко убит. В корпусе катера много пробоин. Для исправления повреждений Кананадзе быстро пересадил часть своей команды. Как только двигатели заработали, раненый Тарасов, став к штурвалу, приказал отходить.

Встречная волна силою до четырех баллов сильно била и заливала катера, но моряки, умело маневрируя, вышли из района боя и утром прибыли в базу...

Да, снова тяжелая утрата. Михаил Григорьевич Соседко... [151] Сколько славных подвигов совершил экипаж маленького корабля под командой этого отважного офицера-коммуниста. Севастополь, Мысхако, Новороссийск...

За друзей он всегда был готов идти в огонь, так и на этот раз поступил. Такими людьми мы будем всю жизнь гордиться.

* * *

3 октября войска 18-й армии под командованием генерал-лейтенанта К. Н. Леселидзе совместно с морскими пехотинцами овладели Таманью.

Все понимали: скоро наши войска вступят на крымскую землю. И, не дожидаясь специального приказа, мы стали подтягивать кое-какое наше хозяйство поближе к району предстоящих боевых действий. Вначале развернули маневренную базу в Анапе, где уже находилась часть катеров, потом послали офицеров штаба подыскать подходящее место в Тамани. Мы уже начали было прикидывать план своего участия в предстоящей операции, когда стало известно, что возглавить всю группу торпедных катеров приказано командиру 1-й бригады А. М. Филиппову, который уже развертывает свой КП в Анапе. Ну что же, будем ему помогать.

У нас гостит капитан 2 ранга Александр Васильевич Кузьмин, тихоокеанец, прибывший к нам набираться боевого опыта. Он кропотливо изучает материалы о действиях черноморских торпедных катеров.

Этого думающего и энергичного человека интересует все. С утра до вечера беседует с нашими людьми. Хочет своими глазами посмотреть, как разрабатывается план готовящейся операции. Едем с ним к Филиппову.

Прибыв в Анапу, мы прежде всего заглянули в порт. Он сейчас заполнен катерами и разнообразными судами. На акватории появилось много огней, ограждающих различные препятствия, а на вершине Средне-Анапского мыса налаживали и опробовали прожектор. Эта демаскировка порта показалась нам чересчур беспечной, но, когда мы прибыли на КП А. М. Филиппова, разместившегося на юго-восточной окраине города, где строго соблюдалось затемнение, успокоились.

Боевую задачу Андрей Михайлович еще не получил, и весь вечер мы проговорили о прошлом, вспоминая боевые действия катеров в морских десантах. [152]

Легли уже за полночь и не успели заснуть, как услышали сильный взрыв, от которого колыхнулась земля, а по полотну палатки застучали мелкие камешки. Все попрыгали в щели, вырытые возле палаток, но самолетов в воздухе не было, и никто толком не знал, что произошло.

Только когда мы пришли на берег и увидели разбитое зеркало сброшенного на землю прожектора, а внизу под обрывом у самой воды хвостовую часть немецкой торпеды, стало кое-что проясняться. Прожектористы рассказали, что взрыв был ошеломляюще сильным, а камни, взлетев на большую высоту, засыпали всю площадку, повредили прожектор.

С берега хорошо просматривался затихший рейд. Но что такое? С некоторых стоявших на якорях барж матросы бросились в воду. Тут же под обрывистым берегом раздался резкий шум, и мы увидели выскочившую на пляж торпеду. Значит, стреляет подкравшаяся вражеская подводная лодка. К счастью, она промахнулась.

Я побежал в порт. С минером капитаном 3 ранга Ладыженским на катере приблизились к торпеде. Длинная стальная сигара блестела на песке. Осмотрев ее, Ладыженский заявил: ударники торпеды новые и их нужно вытащить.

— Семен, ты первый раз видишь эти ударники?

— Да!

— Так как же ты решишься их вывинчивать?

— Я же флагманский, значит, самый главный во всей Новороссийской базе минный спец. Поэтому отправляйтесь на катер, а мы с Кухаренком ее разоружим.

Боцман взял необходимый инструмент и вернулся к торпеде.

— Может, все-таки подождете? — крикнул я с катера.

— Отходите подальше и наблюдайте за нами. В случае если мы вознесемся на небеса, считайте нас с этой минуты святыми грешниками, — весело прокричал Семен и, усевшись верхом на торпеду, вместе с Василием Кухаренком приступил к работе.

Отойдя на 700–800 метров, мы в бинокли с тревогой наблюдали за этими отчаянными людьми. Через 40 минут они подняли над головами блестящие медные стаканы. Торпеда была разоружена, но в ударниках было достаточно взрывчатки, чтобы убить нескольких человек. [153]

Поэтому боцман передал семафором, чтобы мы не ждали и уходили.

Кухаренок вскоре вернулся, а Ладыженский на попутной машине, держа в руках ударники, помчался в Геленджик. Там он их разоружил и, установив, что они неконтактного действия, немедленно отправил в центр для исследования.

Явная беспечность людей, призванных охранять порт, на этот раз обошлась без жертв, если не считать моральных издержек от выговоров, которых не избежали некоторые товарищи. К вечеру порядок на рейде был установлен в соответствии с требованиями военного времени.

* * *

После того как 9 октября 1943 года войска 56-й армии под командованием генерала А. А. Гречко завершили освобождение Таманского полуострова, для всех стало ясно, что в ближайшее время здесь начнется битва за Крым высадкой десанта на Керченский полуостров. Учитывал это и противник, усиливший противодесантную оборону. Обстановка в районе Керченского пролива для сил нашего десанта оказалась весьма сложной. Побережье полуострова прикрывали многочисленные артиллерийские и минометные батареи, защищенные пулеметные гнезда. Кроме того, в Керчи, Камыш-Буруне и Феодосии постоянно находились от 30 до 40 быстроходных десантных барж, многие из них имели по два 75–85-миллиметровых орудия, две — четыре 20-миллиметровые пушки, несколько пулеметов. Ходовые рубки и борта барж имели броневую защиту. Здесь же базировались до 37 торпедных и до 25 сторожевых катеров. Поэтому в отличие от Новороссийской операции нашим торпедным и артиллерийским катерам была поставлена весьма важная задача прикрытия десантных отрядов на переходе их морем от ударов вражеских кораблей с севера — со стороны Камыш-Буруна и Керчи и с юга — со стороны Феодосийского залива. Тем более что в темное время суток авиация не могла оказать должного воздействия на БДБ, сторожевые и торпедные катера противника.

К таким действиям наши катерники были хорошо подготовлены, но, к сожалению, к концу октября в строю у нас насчитывалось всего 12 катеров (по шесть от каждой бригады). Остальные, в том числе и все катера с «катюшами [154] «, устраняли боевые повреждения и восстанавливали моторесурс, выработанный за время непрерывных действий на коммуникациях противника и при обороне тральщиков, пробивавших в минных заграждениях узкий прибрежный фарватер от Анапы до Тамани. Полагаться на большую помощь сторожевых катеров не приходилось: их тоже осталось мало.

Хотя командовать действиями торпедных катеров в операции было поручено командиру 1-й бригады А. М. Филиппову, я, конечно, не мог стоять в стороне — ведь ответственность за катера нашей бригады с меня никто не снимал. Обсудив с Андреем Михайловичем план предстоящих действий, я 31 октября отправился в Тамань, где находился командир дивизиона А. П. Тууль с группой торпедных катеров. Поговорил с людьми. Настроение у всех было боевое. Моряки с нетерпением ожидали сигнала на выход.

Обратив внимание на большое количество барражирующих истребителей, я спросил, часто ли беспокоят вражеские самолеты.

— Еще бы... Чуют, окаянные, недоброе для них.

Тууль рассказал о вчерашнем налете на Тамань большой группы «юнкерсов». Произошло это во время концерта, который давали прибывшие артисты. Почти все моряки были на берегу, неподалеку от стоянки катеров, где соорудили импровизированную сцену. Сигнал «Воздух» рейдовый пост дал с опозданием, когда самолеты уже сбрасывали бомбы. Одна из них угодила в стоящий у причала сейнер, он загорелся, огонь стал угрожать ошвартованным к нему катерам. Спасли дело дежурные моряки. Мичман Юшин приказал мотористу Тарапаке завести моторы, а сам быстро обрубил швартовые концы. Очень умело управляя моторами и рулем, он вывел на рейд четыре ошвартованных друг к другу торпедных катера. С другого борта сейнера стояло два катера. Здесь оказался один человек — радист Середенко. Услышав взрыв, он выскочил наверх, увидел, что горит сейнер, быстро отдал швартовы и бросился в машинный отсек. Он сумел завести моторы и вывести на рейд оба торпедных катера.

Все это было сделано так быстро, что очередной удар пикировщиков пришелся уже по пустому причалу. Три смелых находчивых моряка, знающих не только свою специальность, предотвратили гибель торпедных катеров. [155]

Тууль попросил наградить их. Я согласился. Мичманы Василий Юшин и Василий Середенко получили ордена Красной Звезды, а Михаил Тарапака медаль «За отвагу».

Во время нашего разговора поступило приказание подготовить к выходу три торпедных катера. Объявив Степаненко, Зинченко и Романову готовность номер один, Август Петрович стал облачаться в походное обмундирование.

Прибывший И. М. Нестеров сообщил: получены сведения, что противник поспешно отходит из Эльтигена и Керчи. Нужно немедленно доставить на тот берег разведчиков, чтобы уточнить эти данные.

В 13 часов я проводил катера, а сам поднялся на возвышенность, откуда просматривался весь пролив. Волнение моря не превышало двух баллов, и катера шли полной скоростью. Благополучно пройдя район Эльтигена. они повернули к Камыш-Буруну. И тут по ним открыли огонь десятки орудий.

Поначалу казалось, что катерам не выбраться из частокола всплесков. Но, меняя курсы, скорости и прикрываясь дымом, они все же вырвались. Торпедный катер Романова получил серьезные повреждения и сразу же был отправлен в Анапу на ремонт. Катера Степаненко и Зинченко с множеством мелких пробоин и ранеными на борту Тууль привел в Тамань.

Так наши катерники первыми испытали на себе противодесантную оборону противника в Крыму. Все убедились, что враг пока и не думает очищать побережье и что высаживаться нашим войскам будет нелегко.

В сумерках началась посадка войск на корабли и суда. Не обошлось и без некоторой сутолоки и споров, но к полночи все было готово. Соблюдая равнение в боевых и походных порядках, суда с десантом растворились в темной мгле.

Пожелав морякам торпедных катеров счастливого плавания и боевых успехов, я прошел на наш КП, разместившийся в выемке обрывистого берега, и приказал радистам слушать группу Тууля.

В 1 час 40 минут командир дивизиона донес, что, пройдя промоину, благополучно передал 80 десантников на сторожевые катера и направился на линию охранения в район коса Тузла, Камыш-Бурун.

А потом последовали донесения одно тревожнее другого. [156] Катер № 72 подорвался на мине и погиб. Из его экипажа Степаненко удалось спасти только четырех человек во главе с командиром Коноваловым. 15 минут спустя погиб на мине торпедный катер № 45 Крылова, команда его спасена, но краснофлотец Заяц тяжело ранен.

Мы знали, что противник весь Керченский пролив усеял минами. И все-таки минная опасность оказалась еще серьезнее, чем мы предполагали. Недооценили мы коварства противника и оказались беззащитными перед специальными малыми противокатерными минами, которые он поставил.

Часы показывают три минуты четвертого, а артиллерия все молчит. Не выдерживаю и звоню на КП высадки. Отвечает Нестеров:

— Была задержка с посадкой, а сейчас ветер до шести, море до четырех баллов. Все передвигается на полтора часа.

Радист протягивает наушники. Бросаю телефонную трубку и слушаю. Тууль командует по радиофону:

— Куракину и Степаненко идти на пересечку курса противника. Сбить его, не пускать на юг. Я с Поповым и Зинченко атакую левый борт противника...

В наушниках треск. С биноклем выбегаю наружу. На далеком горизонте разноцветные трассы немецких снарядов и белые светлячки наших. Через несколько минут бой разгорается севернее.

Радист подает бланки с записями переговоров. Степаненко доносит: «Имею сильные повреждения, иду под одним мотором, личный состав цел».

Тууль: «Идите в Тамань».

Вмешиваюсь в разговор и приказываю Степаненко идти под своим берегом в Анапу, а оттуда в Геленджик: в Тамани у нас ремонтной базы нет.

В 4 часа 30 минут таманский берег озарился вспышками залпов двухсот орудий. 35 минут продолжалась канонада. По противнику было выпущено более восьми тысяч снарядов среднего и крупного калибров. Однако подавить все огневые точки не удалось. Минут через сорок противник оправился, включил прожекторы и открыл сильный огонь по подошедшим к берегу десантным отрядам. До нас доносится лишь гул стрельбы.

На рассвете к причалу подошли катера Павла Зинченко [157] и Николая Попова под брейд-вымпелом комдива Тууля. Куракина не видно. Неужели и он...

Мокрые до нитки моряки сходят на причал. Поздравляю их с благополучным возвращением. Тууль коротко доложил о выполнении задачи и в конце с сожалением отметил:

— Плохо, что потери у нас большие.

Появился катер Куракина. Тууль хотел было учинить ему разнос за опоздание, но тот опередил его радостной вестью:

— Наши на крымском берегу!

Дотошный Саша Куракин не мог вернуться без того, чтобы не посмотреть, как дела у десантников.

На разборе похода установили, что 72-й и 45-й подорвались, задев мины кормовой частью, где осадка достигает 120 сантиметров. Мины контактные, заряд небольшой, но вполне достаточный, чтобы образовать такую пробоину, от которой катер потонет. Наши катерники дважды вступали в бой с тремя большими немецкими катерами и обратили внимание, что немцы стараются ходить только в пределах глубоководного фарватера, где мин нет, хотя это и сковывает маневр. Гитлеровцы не терпят огня малокалиберной пушки и тем более «катюш» — Куракин со своей портативной установки выпустил десять снарядов. Закончив разбор, я пообещал товарищам принять все меры, чтобы быстрее отремонтировать и прислать им катера, особенно с «катюшами». Но сейчас у нас осталось всего три катера. Смогут ли они такими малыми силами что-нибудь сделать. Офицеры дружно заявили, что не подкачают, так как катер Попова с пушкой и Куракина с эрэсами в строю.

В Кротково на КП высадки мне сказали, что в ночь на 1 ноября удалось высадить на элътигенский плацдарм около трех тысяч человек и выгрузить 19 тонн боеприпасов. Из одиннадцати 76-миллиметровых орудий, погруженных на плоты, не дошло ни одно — плоты перевернулись на большой волне. От артиллерийского и пулеметного огня, а главным образом из-за штормовой погоды погибла треть малых судов и столько же получили серьезные повреждения.

— Хорошо, что ваши орлы не допустили вражеские катера, а то бы в этих условиях они причинили огромный [158] вред, — сказал в заключение Илья Михайлович Нестеров.

— А как дела у азовцев? — спросил я.

— Плохо. Командующий флотилией контр-адмирал Горшков докладывал, что из-за штормовой погоды выходить нельзя. Но с его мнением не посчитались и приказали начать движение по плану. А в результате, понеся потери от волны, десантные отряды возвратились, и теперь немцы всей силой навалились на эльтигенскую группу.

Все это, конечно, не радовало, а тут еще командир высадки рассказал о гибели нашего боевого друга командира дивизиона сторожевых катеров Героя Советского Союза капитана 3 ранга Николая Ивановича Сипягина. Вместе с ним на «МО-044» было убито 13 моряков, 20 десантников ранены. Находившийся на морском охотнике командир десанта полковник Гладков приказал командиру корабля возвратиться в Кротково. Сейчас катер с погибшими следует в Геленджик под одним мотором.

Мне приказано отправиться туда и принять участие в похоронах. В Геленджике я встретил Нину Александровну, жену Сипягина. Она прилетела с дочуркой специально посланным за ней самолетом, чтобы присутствовать на торжестве вручения Николаю Золотой Звезды Героя... Известие о смерти мужа ошеломило ее. На всем пути из Геленджика в Новороссийск она твердила:

— Не может быть... Не может быть...

Сипягина похоронили в Новороссийске, городе, в боях за который он проявил невиданное мужество и заслужил звание Героя Советского Союза.

* * *

Вести о тяжелых боях в Керченском проливе заставляют моряков ремонтирующихся катеров работать круглые сутки. Все стремятся поскорее выйти в море, помочь товарищам.

В ночь на 2 ноября в Эльтиген с боем высажены остальные части 318-й стрелковой дивизии. С самого начала боев там сражается знакомый нам батальон морских пехотинцев капитан-лейтенанта Белякова. Десантникам нужно помогать непрерывно, а высадочных средств и боевых катеров становится все меньше.

Каждую ночь наши торпедные катера вступают в неравные [159] бои с немецкими кораблями. Группа Тууля преграждает путь немецким БДБ и торпедным катерам с севера, четыре торпедных катера отряда капитан-лейтенанта Боброва и два морских охотника — с юга. Сражаются неистово, отчаянно.

Стало известно, что в ночь на 3 ноября кораблями и судами Азовской флотилии высажен десант в районе мыс Хрони, Оссовины, Маяк. При этом хорошо действовали наши артиллерийские и торпедные катера.

После высадки наших войск под Керчью бои в проливе стали еще ожесточеннее. Учитывая тяжелое положение пехотинцев, моряки торпедных и артиллерийских катеров шли на любой риск, лишь бы помочь боевым друзьям, делали все, чтобы прорвать вражескую блокаду и доставить на плацдарм пополнение, боеприпасы, продовольствие.

Каждую ночь морякам приходилось не раз вступать в бой с вражескими кораблями. Как правило, у противника численное превосходство. У него еще одно важное преимущество: знание проходов в минных полях, что давало ему возможность широко маневрировать силами.

В ночь на 5 ноября три катера — Харитонова (с ним командир дивизиона Довгай), Кананадзе и Петрова — обнаружили три БДБ. Шли они по мелководью, а наши уже убедились, что при глубинах менее шести метров трудно рассчитывать на успех торпедной атаки: выстреленная торпеда вначале не идет по прямой, она вычерчивает синусоиду, то погружается, то всплывает, и, если место мелкое, может удариться о грунт. Так получилось у Довгая дня два назад. На этот раз катерники пошли на хитрость. Изредка постреливая из пулеметов, они сделали вид, будто хотят обойти противника значительно севернее. Гитлеровцы «клюнули» и устремились за ними. А когда БДБ оказались на глубоком месте, Довгай повел катера в атаку. Противник открыл по ним огонь из всех пушек и пулеметов, но поздно: три торпеды, выпрыгивая на поверхность, неслись к нему. Последовал сильный взрыв — и концевая БДБ скрылась под водой, а остальные предпочли уйти из района. Довгай передал подходившим к Эльтигену судам: «Путь свободен».

Наибольших успехов в боях с вражескими кораблями наши торпедные катера добивались, действуя совместно с катерами, вооруженными «катюшами». [160]

После успешных атак Довгая и других наших катерников противник стал посылать к Эльтигену более мощные корабельные группы — из 4–5 БДБ и стольких же торпедных и сторожевых катеров. Пробиться через такой заслон было очень трудно, и задачей наших командиров стало сковать противника боем, отвлечь на себя его внимание, чтобы тем самым обеспечить транспортным судам проход к плацдарму.

Почти каждую ночь в пролив выходила наша неразлучная тройка: Куракин, Попов и Пилипенко. Действовали они так. Завидя вражеские корабли, Куракин и Попов на своих торпедных катерах сближались с ними, заставляли их сгруппироваться теснее, в этот момент к месту боя приближался артиллерийский катер Пилипенко и обрушивал на врага залп «катюш». После этого Пилипенко уходил на перезарядку установки, а Куракин с Поповым снова атаковали противника огнем пулеметов и пушек.

Так они проводили три-четыре боя за ночь, и, судя по тому, что на следующие сутки противник выставлял значительно меньшие силы, его кораблям, по-видимому, крепко доставалось. А однажды Пилипенко пришлось одному охранять отряд наших судов, он четыре раза вступал в бой вначале с шестью, потом с четырьмя вражескими катерами. С дистанцией пять — семь кабельтовов Пилипенко накрывал противника, заставляя его отходить, чем обеспечил сохранность всех наших судов, направлявшихся к Эльтигену. В последнем бою в катер Пилипенко попало четыре 45-миллиметровых снаряда, но он все же своим ходом вернулся в Тамань.

К сожалению, катеров у нас оставалось все меньше. В артиллерийском бою с четырьмя катерами противника погиб торпедный катер Алексея Макухи вместе с командиром отряда Владимиром Бобровым и членами экипажа И. Опрышко, Е. Сорокиным, П. Глуховым, Д. Бондаренко, Д. Фомичевым.

Многие катера, получив сильные повреждения, надолго уходили на ремонт, а противник все усиливал и усиливал блокаду Эльтигена. Он начал действовать несколькими группами кораблей одновременно. Это еще более усложнило задачу наших катерников.

Когда прибыл командир отряда Шенгур с двумя арткатерами Иванова и Матвиенко, дела у нас пошли веселее. Вместе с торпедными катерами из отряда Левищева [161] они в первые же две ночи сильно потрепали обе группы противника, те скрылись из видимости и больше не появлялись.

В ночь на 17 ноября катера Иванова, Матвиенко и Ксенофонтова столкнулись с шестью вражескими катерами и тремя БДБ. Группу возглавлял Левищев. Он принял решение нанести по охранению удар «катюшами», а в это время торпедный катер Ксенофонтова должен был атаковать баржи. Удалось. Одна из барж была торпедирована и затонула. Но в катер Ксенофонтова попало несколько снарядов, разорвавшихся в бензиновом и моторном отсеках. Катер потерял ход. На помощь бросился Иванов (с ним шел Шенгур), но противник преградил путь огнем. Вступив в бой, Шенгур приказал Матвиенко взять катер Ксенофонтова на буксир. Матвиенко трижды подавал конец, но волна была большая и трос обрывался. Крикнув Ксенофонтову, что сейчас приготовит якорь-трос и заодно зарядит установку, Матвиенко растворился в темноте. К Ксенофонтову подошел катер Иванова («Молодой патриот трудовых резервов»), хотя у него самого была пробоина в правом борту. Обрушив залп «катюш» на два немецких катера, Иванов дал выиграть время. На поврежденном катере главстаршина Кобелев и его мотористы сумели погасить пожар и запустить моторы. К утру два катера были в Кротково.

А катер старшего лейтенанта Михаила Матвиенко не вернулся — со всем экипажем он погиб от подрыва на мине.

Прикрывая транспортные суда, отражая нападения вражеских кораблей, нашим катерам то и дело приходилось форсировать минные поля. Командир отряда Константин Кочиев на разборе высказал мысль: все катера при подрыве на контактных минах получают пробоины в кормовой части. А что, если в районах минной опасности ходить только на максимальной скорости? Тогда, возможно, катер пройдет над миной быстрее, чем сработает ее взрывное устройство.

Испытали. Получилось. Правда, сам автор предложения все же пострадал немного: катер, на котором он шел, подорвался, и самого Кочиева пришлось вытаскивать из воды. Катер погиб. Но это была наша последняя потеря от мин.

Несколько цифр: в первые 17 дней операции у нас погибло на минах пять катеров. В последующие 50 суток, [162] когда мы ходили по минным полям только на максимальной скорости, затонул один катер (тот самый, на котором экспериментировал Кочиев). Но дело не только в этих цифрах. Опыт, приобретенный нами в Керченском проливе, очень пригодился в дальнейшем. Минные поля, по существу, перестали быть для нас непреодолимым препятствием.

* * *

В ноябре противнику лишь трижды удалось нарушить морские перевозки на «огненную землю», как бойцы окрестили Эльтиген (после войны это селение назвали Героевским).

Несмотря на все трудности, моряки пробивались к плацдарму. В ночь на 21 ноября торпедные катера Зинченко и Тихонова под командованием Левищева охраняли мотоботы, следовавшие к Эльтигену с пополнением. Недалеко от берега путь им преградили катер и три БДБ. Чтобы спасти мотоботы, наши моряки ввязались в неравный бой. Помог случай. Вражеский прожектор случайно осветил и ослепил свои корабли, огонь их стал беспорядочным. Этим воспользовался Левищев. Наши катера ринулись в торпедную атаку. В результате ее одна БДБ была уничтожена, остальные отошли. У нас был поврежден катер Зинченко. Командир отряда приказал ему возвращаться, а сам на катере Тихонова конвоировал мотоботы после выгрузки с них подкреплений и приема раненых.

В следующую ночь вместе с тремя бронекатерами Левищев на катере Тихонова вновь прорвались к Эльтигену, но уже через огонь береговых батарей. На обратном пути вражеская артиллерия сильно повредила один из мотоботов, на борту которого было 43 раненых десантника. Моряки Тихонова быстро завели буксирный конец и доставили мотобот в Кротково.

В ночь на 26 ноября Левищев вместе с бронекатером № 306 поставил минную банку на фарватере противника и включился в охранение мотоботов с северной стороны. После обычного боя при разгрузке судов и приеме раненых командир конвоя капитан-лейтенант Гнатенко дал сигнал всем взять курс в базу. Левищев отходил последним. Наступило утро, когда моряки подошли к своему берегу, надеясь отдохнуть после трудной ночи. Но поступило [163] тревожное сообщение: у Эльтигена на подбитом мотоботе люди терпят бедствие.

Левищев немедленно приказал лечь на обратный курс.

Было совсем светло, когда катер прибыл в район поиска. С минуты на минуту должны были появиться истребители противника, но моряки думали не о себе, а лишь о том, как спасти товарищей, попавших в беду. Мотобота нигде не было видно. Донеся об этом и получив разрешение на возвращение в базу, Левищев повернул к таманскому берегу. До него оставалось 3–4 километра, когда напали вражеские истребители. Несколько прямых попаданий — катер загорелся и начал тонуть. Когда стало ясно, что бороться с огнем и водой бесполезно, Левишев приказал оставить корабль. Фашистские самолеты кружились над морем и расстреливали плававших в горящем бензине людей. Спастись удалось лишь тяжело раненному старшине мотористов Ивану Ткаченко. Он и поведал нам о подробностях трагической гибели Григория Владимировича Левищева и остальных моряков.

Мне особенно дорог был этот экипаж, с которым я начал свой боевой путь на Черном море и не раз ходил на выполнение боевых заданий. Никогда не забудутся не только Григорий Левищев, Николай Тихонов, но и такой замечательный матрос, как комсомолец Степан Нежевлюк.

Познакомился я с ним в госпитале, где его прозвали дятлом за то, что днем и ночью стучал по койке или тумбочке, восстанавливая гибкость раненой руки, — без этого радист не сможет работать на ключе. Хотя врачи и признали его негодным к службе, он очень просил вернуть его снова на катер. Я не устоял, поддался просьбам. И Степан вновь стал катерным радистом, причем отличным радистом. И вот он совершил свой последний подвиг. Отличный пловец, он изо всех сил поддерживал в воде раненого командира, а при налете вражеских самолетов заслонил его собой. Их убило обоих одним снарядом...

* * *

В конце ноября и в первые дни декабря положение десантников ухудшилось еще больше. К вражеской блокаде прибавились штормы, наши суда и корабли с огромным трудом, небольшими группами, а то и в одиночку пробивались к плацдарму, чтобы доставить боеприпасы и вывезти раненых. Наконец десант получил приказание [164] оставить Эльтиген и прорываться к Керчи. В эти трудные дни многое сделал артиллерийский катер под командованием Владимира Пилипенко. Метким огнем «катюш» он помогал десантникам отбивать врага, а после ночных боев подбирал морских пехотинцев с поврежденных плавсредств.

Так было и 8 декабря. После изнурительных ночных действий, доставив на таманский берег десятки спасенных бойцов, Пилипенко и в светлое время отправился на поиск поврежденных судов. В районе Эльтигена катер атаковали «мессершмитты». Вышли из строя моторы, катер начал заполняться водой. Тяжелые ранения получили командир Пилипенко, боцман, комендор и пулеметчик, но истекающие кровью катерники продолжали отбивать яростные атаки истребителей. Вот уже пали смертью храбрых Александр Генералов, Петр Яркович и Алексей Баранов. Заменяя погибших, живые занимали места у пушки и пулеметов. Они сумели сбить один самолет. Другой удрал. Катер тонул. Но в последний момент подоспел на помощь Куракин. С гибнущего катера сняли Пилипенко, боцмана Дьяченко, радиста Николаева, пулеметчика Ларина и старшину Владимира Чернова (он скончался на берегу не приходя в сознание), а катер с развевающимся военно-морским флагом скрылся под волнами Черного моря.

* * *

После того как наши войска оставили Эльтиген, противник все силы нацелил на наш плацдарм под Керчью и коммуникации, связывающие его с таманским берегом. Одновременно немцы усилили перевозки военных грузов морем из Феодосии в Камыш-Бурун. Как показали пленные, захваченные на БДБ, которую подбил и загнал на мель косы Тузла катер Пилипенко, немецкое командование придает большое значение этим перевозкам, поскольку только на одной БДБ можно доставить непосредственно к переднему краю столько грузов, сколько не перевезет и сотня автомашин. А машин у немцев не хватает, к тому же дорог здесь мало и они в плохом состоянии.

Естественно, командующий флотом вновь потребовал от нас как можно больше катеров направлять в Керченский пролив.

А исправных катеров у нас раз-два и обчелся...

Поэтому как нельзя кстати прибыли к нам обещанные [165] наркомом шесть торпедных катеров с Тихого океана. Прибыли вместе с экипажами, состоявшими из хорошо обученных моряков, хотя и не побывавших до этого в боях.

Когда новые катера отдали якоря в Геленджике, мы с Конюшковым собрали командиров и попросили не стесняясь сказать, в какой помощи они нуждаются. Товарищи признались, что чувствуют они себя неуверенно, просили выделить опытных офицеров, которые на первых порах выручали бы их своим опытом. Участвовавшие в беседе работники штаба и политотдела склонялись к тому, что, пожалуй, действительно без «обеспечивающих» не обойтись. Я решил пока своего мнения не высказывать. После окончания совещания попросил остаться тихоокеанцев — командира отряда капитан-лейтенанта Константинова, командиров катеров Прокопова, Сорокопуда, Латошинского, Юрченко, Умникова, Игошина и предложил им:

— Давайте поговорим начистоту. Мы понимаем, что вам трудно. Но по-вашему выходит так: начнись война на Дальнем Востоке, и подавай вам «вывозных» с Балтики, Севера и Черного моря. А годы напряженной боевой подготовки, постоянной повышенной готовности, значит, потрачены впустую? Ну что молчите? Так вот, попирать достоинство тихоокеанца я не позволю. «Заспинных дядек» да вывозных вожатых сам не просил, когда сюда прибыл, и вам не дам. Воевать вы обучены, а в деталях вам помогут разобраться ваши новые боевые друзья. Старшины и краснофлотцы у вас замечательные, и все вы несомненно рветесь в бой, так ведь?

— В этом можете не сомневаться, — спокойно ответил за всех Харлампий Константинов. — Может, мы и зря так повернули разговор, но хотелось сделать лучше, чтобы с первого раза не наделать ошибок, а вышло...

— Вышло как раз очень хорошо, — подхватил я. — Честность и откровенность для нас главное. Так поступайте и впредь. А насчет ошибок и промахов, так они обязательно будут, как в любом новом деле, и мы вам будем помогать, но не водить вас за руку. Считаем, что договорились. Завтра вы выходите в Анапу, там дозаправитесь топливом — и в Тамань. Желаю всем удачи, и чтобы следующая встреча была с музыкой, как принято у нас встречать победителей. Командир дивизиона Местников даст штурмана, который вас проведет и покажет район. [166]

Вот и все. Правда, кроме штурмана с отрядом пошли заместитель командира дивизиона по политчасти капитан 3 ранга В. М. Головачев и инструктор политотдела М. Н. Тараканов. Строевых командиров я не выделил, но приказал поначалу тихоокеанские катера включать в звенья, возглавляемые опытными командирами.

Приняли мы товарищей в свою боевую семью радушно, и недели через две никто уже не называл их новичками. Хорошая выучка позволила им в первый же месяц открыть боевой счет.

Первым из тихоокеанцев начал его 9 декабря командир звена Борис Латошинский, с которым был и командир отряда Харлампий Константинов. Находясь в группе командира дивизиона Владимира Довгая, в прошлом тоже тихоокеанца, они вместе с катерами бывалых черноморцев — Кананадзе, Петрова, Иванова и Романова — прорвались к Камыш-Буруну и дружными залпами пяти торпед потопили одну и повредили две БДБ.

А вот у Ивана Юрченко произошла осечка. В составе звена Бориса Першина он вышел на поиск и первым обнаружил БДБ. Сразу же пошел на сближение, лег на боевой курс, но, прежде чем нажать кнопку автомата стрельбы, приказал боцману выпустить зеленую ракету. Ракета, как всегда, осветила и ослепила прежде всего свой катер, и противник, увидев его, выдал основательную порцию огня, резко отвернул и уклонился от идущей на него торпеды. Вот что значит привычка: Юрченко и его боцман действовали, как на учебных стрельбах. Никто его конечно не ругал, но подтрунивали долго.

По оценке Довгая, Местникова, Куракина и других опытных командиров все тихоокеанцы действовали в бою смело и настойчиво. Правда, должного навыка в преодолении огня противника у них еще не было, но ведь это приобретается с опытом.

Накануне нового, 1944 года нас порадовали Подымахин и Прокопов. Пять часов их катера бороздили пролив. Морозный ветер обжигал лица. В темноте Подымахин обнаружил вражескую десантную баржу. Выстрелил торпедой. Взрыва не последовало. Показалась еще одна баржа. Противник открыл по нашим катерам сильный огонь. Вырвавшись из зоны обстрела, Подымахин и Прокопов развернулись и на малом ходу повторили атаку. С расстояния двух кабельтовов выпустили все три оставшиеся у [167] них торпеды. На этот раз били без промаха. Обе баржи пошли ко дну.

Когда надо было, наши новые друзья действовали геройски. 27 декабря катер № 62 лейтенанта Смехова неподалеку от косы Чушка был атакован вражескими истребителями. Катер загорелся. Первым увидел это тихоокеанец лейтенант Федор Сорокопуд, чей катер стоял у причала. Он немедленно кинулся на выручку друзьям. Слишком неравные были силы — один пулемет против двух истребителей. Как ни старались Сорокопуд и его экипаж, самолеты отбить не удавалось. Но они помнили одно — рядом гибнут товарищи. И коммунист Федор Сорокопуд продолжал бой. Так он и погиб у штурвала. Вместе с ним погиб радист Н. Федотов. Моторы остановились, корпус изрешечен, почти все моряки ранены. Командование принял боцман Михаил Эстрин. Закрывшись дымовой завесой, он обеспечил заделку пробоин и спас катер от гибели. Удалось спасти и часть экипажа катера № 62. Там погибли командир Дмитрий Смехов, старшины Евгений Ефремов и Владимир Лысенко.

* * *

В Керченско-Эльтигенской операции торпедные катера, конечно, не являлись решающей силой. Но они сделали многое и получили высокую оценку командования, хотя условия для их действий были очень трудными.

На первый взгляд наши итоги выглядят скромно: шесть потопленных и три поврежденные БДБ. Куда важнее, что скрывается за этими цифрами: десятки отбитых атак вражеских кораблей и тысячи спасенных благодаря этому пехотинцев. Кроме того, наши катера непосредственно вывезли из Эльтигена и Керчи более тысячи раненых. Помогли мы нашим войскам и доставкой пополнения и боеприпасов. Например, только катерами офицеров Клименко, Петренко, Михайлова, Смехова, Кравцова и Бублика под огнем противника было высажено на плацдармы 1114 человек и выгружено 17 тонн боеприпасов. И это на самых маленьких 16-тонных кораблях, которым пришлось для выполнения этой задачи сделать в среднем по 10 огненных рейсов.

Вот всеми этими показателями и характеризуется боевая деятельность торпедных катеров в этой сложной десантной операции. [168]