На шиловском плацдарме

Вскоре рота в полном составе уже была на западном берегу реки. Продвинувшись вглубь метров на сто и достигнув небольшой песчаной возвышенности, пулеметчики заняли оборону. Это было в восьмистах метрах северо-восточнее села Шилово. Наш батальон, находясь на левом фланге полка, занял окопы и траншеи, оставленные воинами 111-й стрелковой бригады, действовавшей теперь где-то впереди нас.

Пулеметчики быстро установили «максимы», замаскировали их, кое-где углубили и расчистили окопы, траншеи, щели. За лесом у Дона изредка раздавались глухие одиночные орудийные выстрелы, чьи — неизвестно.

Неужели фашисты не заметили нас? А может, обнаружили и ждут, чтобы расстрелять, как только рассветет?

Подошел связной комбата. Он передал его распоряжение выставить посты, а остальным отдыхать с оружием в руках.

Уже шла вторая половина ночи, но большинство пулеметчиков не спали. Одни осторожно ходили возле своих окопов, другие сидели в них, полушепотом о чем-то разговаривая.

— Видать, крепко дрались здесь, — произнес сержант Кузнецов, подойдя ко мне. — Вся земля изрыта снарядами да минами.

— Да, нелегко было воинам 111-й бригады завоевать этот крошечный плацдарм, — включился в разговор политрук Паршин. — Да и нам, очевидно, будет трудненько его расширять и удерживать.

— Совершенно верно. Бои за плацдарм предстоят тяжелые. Почти всегда такие схватки отличаются особой ожесточенностью и упорством, — поддержал политрука начальник штаба батальона Александр Сергеевич Правдин, пришедший к нам в роту, чтобы поинтересоваться готовностью подразделения к боям.

К нам подошли младший лейтенант Агафонов, сержант Трифонов, младшие сержанты Глушков, Журавлев, красноармейцы Осипов и Ефимовский.

Вскоре появились саперы. Разбившись на небольшие группы, они отправились к селу Шилово, около которого были минные поля и проволочные заграждения.

Близился рассвет. Звезды бледнели и гасли, растворяясь в светлеющем небе. Со стороны реки тянуло прохладой, над траншеями и окопами плыл предрассветный туман.

В эту тревожную ночь мне не удалось даже вздремнуть. Ох как же тяжелы минуты ожидания боя! Мне казалось, что я что-то еще не сделал, что-то не предусмотрел... [207]

С рассветом фашисты начали обработку нашего переднего края. Сначала появились «мессершмитты». Они на малой высоте пронеслись над нами, строча из пулеметов. Потом немцы открыли стрельбу из орудий и минометов. Воздух загудел от резкого воя мин и грохота разрывов снарядов. Я как-то сжался, вобрал голову в плечи. На зубах скрипел песок, за воротом было полно земли. Казалось, вот-вот в меня вопьется раскаленный кусок металла. Гитлеровцы не жалели ни мин, ни снарядов. Какое-то время из окопа нельзя было высунуть головы.

Вскоре наши минометчики и артиллеристы открыли ответный огонь. В небе послышался нарастающий гул самолетов. Подняв голову, мы увидели краснозвездные «илы», летевшие на штурмовку вражеских позиций. Сердце радостно забилось. Настроение поднялось. И тут по цепочке передалась команда:

— Приготовиться к атаке!

Для многих из нас эта атака будет первой, а для некоторых, возможно, и последней. Сердце гулко стучит в груди. Стараюсь не показывать свое волнение подчиненным. Через некоторое время раздается долгожданная команда:

— Вперед, в атаку!

Первой поднялась 6-я стрелковая рота лейтенанта Шутова. Ее поддерживали огнем два станковых пулемета из взвода младшего лейтенанта Агафонова.

Сделала стремительный рывок вперед и 5-я стрелковая рота, находившаяся на правом фланге батальона. Ее вели в бой лейтенант Бояркин и политрук Чебоксаров. Атаку поддерживал пулеметный взвод лейтенанта Мохова.

4-я стрелковая рота, находившаяся в центре батальона, продолжала оставаться в своих окопах. С ней был пулеметный взвод сержанта Кузнецова.

Наш батальон наступал на левом фланге полка вдоль реки Воронеж, северо-восточнее Шилова. Два других батальона двигались на Шилово в обход с севера, вдоль опушки леса, тянувшегося по скатам высот.

Перед фронтом нашего батальона высился крутой холм, на склонах которого росли молодые дубы. Многие пулеметные точки противник оборудовал прямо под их корнями. Продвижение шло очень медленно. Гитлеровцы вели огонь из пулеметов, минометов, орудий.

В лесистой местности за каждым кустом, корягой, деревом таится опасность. Тут мало быть храбрым, решительным. Надо еще и уметь читать азбуку леса, быть хорошо натренированным, бдительным и осмотрительным.

Пробившись с боем через дубняк, росший в низине, стрелковые подразделения вышли на открытую местность. Шквальный огонь со всех сторон заставил нас прижаться к земле. Мы оказались намного ниже гитлеровцев, засевших на вершине холма в траншеях и окопах, и были видны им как на ладони: расстреливай в упор любого бойца или командира. [208]

Наши минометчики и артиллеристы усилили огонь по врагу. Стрелки и пулеметчики пытались наспех окапываться и тоже вести огонь.

Вскоре гитлеровцы предприняли контратаку. Выскочив из окопов, траншей и укрытий, они, что-то гортанно крича, бросились прямо на нас, прижав автоматы к животу. Открыв беспорядочный огонь, фашисты короткими перебежками стали спускаться по скату холма. Их небольшие группы надвигались на нас волнами — бежали, шли, ползли.

Обстановка усложнялась с каждой минутой. Она требовала быстрых и точных решений, безошибочных действий. Нервы напряглись до предела. Рядом со мной были Ефимовский и Кузнецов. Чувствую на себе их вопросительные взгляды.

Вот гитлеровцы уже совсем близко. Отчетливо видны их потные, грязные, распаленные зноем и злобой лица, затянутые у подбородков ремешки туполобых касок с рожками, блестящие бляхи на ремнях.

Принимаю решение открыть огонь и тут вижу — по траншее к нам бежит комбат и что есть силы кричит:

— Огонь из всех видов оружия!

Первыми застрочили станковые пулеметы сержанта Погожева и младших сержантов Рассохина и Синицына.

Наводчик Рафаил Журавлев стрелял по гитлеровцам в упор с близкого расстояния, Синицын и Рассохин вели перекрестный огонь. Даже в грохоте боя можно было отличить почерк каждого из них. Синицын выбирал цель спокойно и стрелял ровными длинными очередями. Журавлев — тот чрезмерно горяч. С первых же минут боя его охватывал азарт. Рафаил отлично знал, что так нельзя, но что поделаешь, когда от злости у него вскипала кровь... По его лицу текли струйки грязного пота. Зло искрились черные быстрые глаза. Этот, казалось, медлительный парень, с широкими крепкими плечами и сильными загорелыми руками, в бою становился просто неузнаваемым. Журавлев был вторым номером в расчете сержанта Погожева, но, когда ранило наводчика младшего сержанта Глушкова, Рафаил заменил его, а подносчик патронов красноармеец Александр Шевелев стал вторым номером расчета. Все трое — Погожев, Журавлев и Шевелев — были комсомольцами, одногодками, 1923 года рождения, все трое из Тарногского района Вологодской области.

Часть батальонных и полковых орудий была передвинута в боевые порядки стрелковых рот для стрельбы прямой наводкой. Контратака противника захлебнулась. Фашисты стали отходить, оставляя на поле боя убитых и раненых. И тут комбат поднял роты в атаку.

— Вперед, товарищи! — сорвавшимся голосом закричал он. — Занять вражеские окопы!

— Ура-а-а! — яростно покатилось от взвода к взводу по всей линии атаки.

Не выдержав нашего натиска, гитлеровцы побежали к своим [209] окопам и траншеям, до которых было не более ста метров. Нам следовало опередить их.

Вот уже рядом траншеи. Еще рывок — и мы будем там. Но немцам удалось чуть раньше достичь их. С ходу они прыгают в траншеи и открывают бешеный огонь из автоматов. А наши солдаты продолжают бежать. Некоторые уже ворвались в траншеи. Там начались рукопашные схватки. Теперь успех решали не выстрелы и разрывы гранат — в тесноте легко задеть своих, — а удары прикладом, штыком и даже саперной лопаткой.

В одной из траншей в трудное положение попал пулеметчик Саша Шевелев. На него напали двое гитлеровцев. Один из них пнул Сашу ногой в живот, а другой уже замахнулся прикладом. Но крепкий вологжанин молниеносно среагировал на действия врагов. Резким рывком он сбил одного фашиста с ног и, мигом обернувшись, кинулся на другого. Немец оказался сильным и опытным. Но и Саша Шевелев ни в чем не уступал ему. Однако уже поднялся на ноги первый гитлеровец. И тут к Шевелеву подоспело подкрепление — Модест Рыжков, его земляк. Увесистые кулаки Рыжкова работали, словно молоты. Вдвоем они быстро управились с немцами. Как дороги бывают в бою эти мгновения. Несколько секунд — и Рыжков успел помочь своему товарищу в этой неравной схватке.

Приказ комбата был выполнен: мы захватили вражеские окопы у подножия высоты и приблизились к Шилову метров на двести пятьдесят. Батальон перешел к обороне и стал закрепляться на достигнутом рубеже.

Наступило некоторое затишье. Мы уточняли потери, отправляли тяжелораненых в медсанбат. Легкораненым тут же, на месте, оказывалась помощь, и они оставались в строю.

В нашей роте убитых было пятеро. Хоронили молча. Закрыли глаза погибшим, застегнули на все пуговицы гимнастерки, поправили волосы, поглубже надели пилотки и уложили всех рядышком на дно просторного окопа, на дубовые ветки. Молча, стиснув зубы, постояли над могилой, прощаясь с товарищами. Сверху набросали веток, листьев дуба, травы и засыпали землей. В холмик воткнули дощечку с фамилиями погибших и небольшую дубовую ветку. Медальончики положил в свою сумку политрук Паршин. Мы поклялись отомстить врагам за смерть друзей. Да, нелегко нам достались эти окопы и траншеи у подножия высоты...

Прошли первые, самые трудные, часы пребывания на переднем крае. Обладая лишь минимальными военными знаниями и совершенно не имея боевого опыта, все мы не сразу научились применять на практике свою небогатую теоретическую подготовку и на первых порах не всегда действовали уверенно и разумно. Но война такая школа, в которой человек любой мирной профессии очень быстро становится заправским солдатом. Так было и с нами. Куда-то на задний план отодвинулось чувство страха, в действиях людей появилась уверенность. Они начали яснее понимать суровые законы [210] боя, лучше использовать их в интересах поставленных перед взводом, ротой и батальоном задач.

Мы столкнулись с опытным и коварным врагом, ощутили на себе его силу. Но мы убедились и в том, что немецкие солдаты могут быть битыми и побежденными. Первый бой — боевое крещение, — как первая любовь, не забывается никогда...

Первая победа... Как желанна и дорога она для солдата! И какая буйная радость охватывает человека, когда он впервые, по-настоящему сойдясь с врагом, осознает свою силу и силой оружия, руками своими останавливает смерть.

...Появилась «рама». Она долго гудела над головой, то снижаясь, то поднимаясь круто вверх, словно ястреб, высматривающий добычу. Неуклюжий двухфюзеляжный самолет-разведчик нахально осматривал наши позиции. Покружившись над нами, он улетел в сторону Шилова.

— Не зря летала «рама», — сказал политрук Паршин. — Наверняка немцы что-то замышляют. Похоже, собираются с духом, чтобы начать атаку.

В нашей роте появился комбат Савельев.

— Здорово, герои! — спрыгнув в окоп к пулеметчикам, сказал он. — Ваше мужество и упорство сделали свое дело. Благодарю!

Вскоре фашисты начали обстрел наших позиций. Мы стоим с комбатом в траншее и наблюдаем за действиями противника. Чувствуется, что гитлеровцы вот-вот бросятся в атаку. В редком дубняке уже мелькают фашистские каски, пестрые плащ-накидки и маскхалаты. По скату высоты стали бить наши батареи. Позиции противника утонули в дыму и огне.

Пришел старшина роты Мальцев. За плечами у него вещевой мешок, набитый патронами и гранатами, а в каждой руке по ведру воды. И как раз кстати. Жажда мучила нас, а жара, дым и пыль удесятеряли эти мучения. Раскаленный воздух, словно огнем, жег легкие при каждом вдохе. Во флягах воды не было, ее «выпили» «максимы». Боеприпасы тоже были на исходе.

В 14 часов наш полк возобновил наступление. Комбат Савельев ввел в бой три стрелковые роты. Под огнем противника бойцы по-пластунски стали взбираться по скату высоты, изрезанной траншеями, ходами сообщения, насыщенной пулеметными точками.

В крайне тяжелое положение попала 6-я рота лейтенанта Шутова. Она вырвалась вперед и вскоре оказалась отрезанной от основных сил батальона. По приказу комбата я перебросил на левый фланг, на помощь 6-й роте, расчет сержанта Погожева.

Зажав в тиски роту лейтенанта Шутова, противник стремился уничтожить ее. Расчет Погожева прибыл вовремя. Незаметно заняв позицию на бугорке, он неожиданно для немцев открыл огонь. Рафаил Журавлев бил с близкого расстояния. Фашисты ему были видны как на ладони. Стучал и станковый пулемет сержанта Шеметова, находившийся в окружении. Гитлеровцы заметались по полю в поисках укрытия, а вскоре стали отходить. Вражеское кольцо [211] разомкнулось. По приказу комбата 6-я рота отошла назад метров на пятьдесят и стала закрепляться на новом рубеже.

Отход роты прикрывал огнем расчет сержанта Погожева. Пулеметчики задержались на своей позиции, и фашисты мигом окружили их. Журавлев вел огонь из «максима», а сержант Погожев и Саша Шевелев, находившиеся чуть поодаль, стреляли из автоматов. Гитлеровцы подползали все ближе. Вдруг пулемет Журавлева замолчал, кончились патроны. Рафаил с пулеметом отодвинулся к ребятам. Взяв гранаты, все трое с тревогой следили за вражескими автоматчиками.

Поняв, что с пулеметом что-то случилось, гитлеровцы вскочили и бросились к расчету, видимо решив взять наших бойцов живыми. Ребята встретили фашистов гранатами. Две атаки отбили отважные пулеметчики. Когда у них осталось лишь по одной гранате, огонь открыл подоспевший расчет сержанта Беляева. Вскоре к расчету сержанта Погожева пробились бойцы 5-й стрелковой роты Григорий Андреев, Иван Семгин и Василий Тарасов. Они принесли патроны и гранаты.

В этот же день наши штурмовики нанесли мощный удар по селу Шилово и юго-восточным скатам высот. Создалась благоприятная обстановка для возобновления наступления. И лейтенант Шутов поднял роту в атаку. С криком: «Вперед, товарищи! За Родину! Ура-а-а!» — он первым выскочил из укрытия с пистолетом в руке. И опять с этой ротой были пулеметные расчеты сержантов Погожева и Шеметова и младшего сержанта Рассохина.

6-я стрелковая рота теперь уже действовала вместе с другими ротами батальона. Расчет сержанта Погожева вернулся в свой взвод и стал поддерживать атаку 4-й стрелковой роты. Как позднее выяснилось, при возвращении в свою роту погибли Василий Иванович Тарасов и Иван Данилович Семгин. Первый из них — воспитанник детского дома города Великий Устюг, а второй уроженец Котласа. Наши ребята сильно переживали гибель товарищей, пришедших на помощь расчету Погожева в критический момент.

Противник продолжал сопротивляться изо всех сил. Гитлеровцы забрасывали нас гранатами, вели огонь из всех видов стрелкового оружия. Продвигаться вперед становилось все труднее. Мы несли большие потери, а немцы вводили в бой все новые и новые силы.

И вдруг где-то сзади, за деревней Таврово, вспыхнуло зарево. Раздался прерывистый грохот. Над нами стремительно пронеслись реактивные снаряды с длинными огненными хвостами. Разорвались они в глубине обороны противника.

— «Катюши», «Катюши»! — радостно кричали пулеметчики, впервые увидевшие это грандиозное зрелище.

Однако гитлеровцы не успокоились. Их контратаки следовали одна за другой. Фашисты, видимо, решили во что бы то ни стало выбить нас из окопов и траншей, только что оставленных ими, и отбросить обратно в низину. Но батальон удерживал свои позиции.

Лишь поздно вечером наступило затишье. За целый день нам удалось приблизиться к селу Шилово всего на двести пятьдесят [212] метров. Много это или мало? На войне порой и несколько шагов вперед многого стоят. А мы выбили гитлеровцев из их окопов и траншей, заняли более выгодное положение на подступах к Шилову. Но самый, пожалуй, важный итог того дня — это то, что советские воины с честью приняли боевое крещение.

Отбросить противника к селу лобовой атакой, без достаточной поддержки артиллерии и авиации, вряд ли было возможно. Гитлеровцы оборонялись упорно, часто переходили в контратаки, имели хорошо организованную систему огня. В воздухе господствовала вражеская авиация. Большое преимущество давало немцам и более выгодное тактическое положение.

Страшным был тот первый день на шиловском плацдарме. Мы находились словно в кромешном аду. Боялись — да, но не трусили. Дрались в полную меру своих сил за родной дом, за народ наш.

Полночь. Бойцы приводили в порядок оружие, перевязывали раны, хоронили погибших друзей. Мы с лейтенантом Правдиным обошли подразделения, побеседовали с людьми. Потом он пошел в штаб батальона, а я — на свой командный пункт. Там встретился с политруком Паршиным. Давно уже перевалило за полночь. Но мы с Александром Васильевичем все-таки решили немного перекусить. Целый день не ели и не чувствовали голода. Не до того было.

Расположившись на бруствере окопа, достали провиант. И тут вдруг взвилась желтая ракета, прогремели взрывы нескольких гранат, раздались автоматные очереди. Как выяснилось, на пост Миронова и Белова напали вражеские разведчики, намереваясь захватить их живыми. Но наши ребята были начеку. Они вовремя заметили гитлеровцев, открыли по ним огонь, бросили несколько гранат и заставили их отступить.

Остаток ночи я провел в хлопотах: проверял посты, расстановку станковых пулеметов, наличие боеприпасов, держал постоянную связь через посыльных со штабом батальона, соседними стрелковыми ротами. Всю ночь рядом со мной был и политрук Паршин. Я с благодарностью думал об этом скромном, очень ответственном человеке. Он поспевал буквально везде, умел подбодрить уставших, вернуть силу духа дрогнувшим на миг, бросить зовущий на подвиг клич.

Александр Васильевич родился в 1905 году в крестьянской семье. До войны работал в Архангельской области инструктором Красноборского райкома ВКП(б). Неторопливый в движениях, с окающей речью, он для всех был близким, незаменимым человеком.

С рассветом 27 июля, после двадцатиминутной артиллерийской подготовки и залпа реактивных минометов, наш полк перешел в наступление. Дружно поднявшись в атаку, стрелковые подразделения батальона начали взбираться по скату высоты, преодолевая сильное сопротивление противника. Перед батальоном стояла задача: выбить немцев из второй линии траншей.

По вражеским позициям бьют наши минометы, батальонные и полковые пушки. Пулеметчики, непрерывно меняя огневые позиции, поливают гитлеровцев свинцом. Ближе всех ко мне находились станковые пулеметы Беляева и Шарыпова. Внезапно пулемет Шарыпова [213] умолк. Я бросился к нему на помощь. Вскоре неисправность была устранена, и Шарыпов продолжал вести огонь.

На участке 4-й стрелковой роты создалась крайне тяжелая обстановка. Огонь из вражеского дзота прижал роту к земле. Невозможно было поднять головы. По неприятельской огневой точке ударил пулемет Журавлева. Но он не мог поразить цель. Били по дзоту и наши минометчики, и тоже безрезультатно. И тут выдвинулись на прямую наводку две пушки-сорокапятки. Они стали посылать в дзот снаряд за снарядом. Вскоре он замолчал, и 4-я стрелковая рота начала вновь продвигаться вверх по склону высоты. И тут гитлеровцы предприняли контратаку.

— Журавлев, вперед! Занять бугорок! — охрипшим голосом кричит сержант Кузнецов.

Рафаил тащит станковый пулемет к небольшому холмику у дуба. За ним ползут Шевелев и сержант Погожев. В руках у каждого по две коробки с лентами, за плечами по сумке с гранатами. Когда до выбранного места оставалось метров пятьдесят, оттуда ударил немецкий пулемет. Журавлев прижался к земле, прильнул к «максиму» и дал очередь по огневой точке врага. Саша Шевелев, оставив коробки с лентами Погожеву, с гранатой в руке пополз к фашистскому пулемету. С расстояния пятнадцати метров он бросил гранату. Взрыв. Вражеский пулемет замолчал. Саша вскочил на ноги и бросился вперед, ведя огонь из автомата. Но вскоре он упал, сраженный вражеской пулей.

Журавлев кинулся вперед, таща за собой «максим». Рядом с ним Михаил Погожев. Достигнув дуба, они установили пулемет и сразу же открыли огонь. Вскоре сюда пробрались Александр Белов и Валентин Осипов с коробками лент. Непрерывно вели огонь станковые пулеметы Николая Рассохина и Шарыпова. Сержант Погожев стрелял из трофейного пулемета. Четко и слаженно работали огневые расчеты. Все понимали, как важно выстоять.

Наступил критический момент боя. До сближения с врагом оставалось не более ста метров. Вместе с наступающими стрелками двигались бронебойщики, взвод 45-миллиметровых орудий. Артиллеристы из одного орудия вели огонь, другое в это время подтягивали вперед. Прямой наводкой они били по огневым точкам противника, а при необходимости и по пехоте. В эти минуты никто из нас не думал об опасности. Велико было стремление бойцов быстрее разгромить врага. Все двигались вперед в неудержимом порыве, даже раненые оставались в строю.

Цепи кое-где уже сошлись, изломались — схлестнулись вплотную. Гитлеровцы наращивали силы, а у нас подкрепления не было. Оставив в расчетах по два человека, ринулись на врага и пулеметчики.

Мы с политруком вначале были вместе, а затем потеряли друг друга из виду. Я замечал около себя то пулеметчиков, то стрелков. Один орудовал прикладом, другой штыком, третий палил из автомата. Все решали мгновения. Я не слышал ни стрельбы, ни свиста [214] пуль, но отчетливо ощущал тяжелое дыхание бегущего рядом бойца. Каждый сражался в полную меру своих сил.

В рукопашном бою мы дрались маленькими группами — от трех до пяти человек. И снова бежали вперед. Таков неумолимый закон атаки: все должны двигаться только вперед, стремительно и не отставать.

Не выдержав нашего натиска, гитлеровцы стали отходить. Но вскоре к ним подошли свежие силы, и фашисты пошли в контратаку. Продолжать эту схватку с численно превосходившим противником было, пожалуй, бессмысленно. И командир полка приказал отойти на исходные позиции.

Сколько людей погибло в этот день в нашей пулеметной роте, и каких людей! Тяжело было у меня на душе...

После пятичасового боя в полдень наступило затишье. В такой час немцы обычно не воюют.

Пулемет Рафаила Журавлева нагрелся до предела: в ребристом кожухе клокотала вода, из пароотводной трубки с шипением вырывался пар. Возле «максима» весь в поту сидел его хозяин. По лицу текли струйки пота.

— Сержант, взгляни-ка, — тихо обратился к Погожеву Рафаил и расстегнул ворот гимнастерки.

Погожев склонился над Журавлевым.

— Ты же ранен! — взволнованно сказал он. — Но, кажется, пуля прошла навылет. Сейчас перевяжем, и все будет в порядке.

Рафаил будто не чувствовал боли. Он был очень возбужден. Все время вспоминал Сашу Шевелева, с которым они были из одного, Тарногского района. У Саши дома остались мать и пять сестер, все моложе его. Отец погиб в марте 1942 года, под Ленинградом.

В нашей роте появился военком батальона Гриншпун. Средних лет, небольшого роста, продолговатое смуглое лицо, кустистые черные брови, небольшая горбинка на носу — словом, легко запоминающаяся внешность. Он поинтересовался настроением бойцов, сказал, что наши части сковывают немалые силы противника, которые так пригодились бы ему в боях под Сталинградом.

До позднего вечера мы отражали яростные атаки гитлеровцев и не продвинулись больше ни на один метр. В этот день у нас не раз появлялся комбат Савельев. Он не любил сидеть на месте, переходил из роты в роту, подбадривал бойцов, подсказывал командирам, как лучше действовать. Человек заботливой и беспокойной души, твердого характера, Александр Дмитриевич отличался исключительной смелостью. Он не терялся в любой обстановке, умел вселить в людей веру в успех, поднять настроение. Его решения были быстры и верны. Бойцы уважали и любили своего комбата.

Снаряды и мины рвались на брустверах и в окопах. Пороховой дым застилал глаза, сдавливал дыхание. Лишь к вечеру бой затих. С политруком Паршиным мы обошли взводы. Сначала заглянули в окоп к лейтенанту Мохову, затем пошли во взвод младшего лейтенанта Агафонова. Александр Васильевич был явно чем-то взволнован. [215]

— Очень обидно, товарищ политрук, — обратился он к Паршину, — что нам так дорого обходится топтание на месте. А почему топчемся? Мало подавляем целей... Но поди возьми его там, наверху. Ему удобно: он всех видит, а его увидеть нельзя. Наши солдаты дерутся на пределе своих сил. Воюем вроде бы хорошо, вроде бы бьем немцев подходяще... А нужных результатов нет...

— Очевидно, будет еще труднее, — сказал политрук. — Но нам надо рассчитывать только на свои силы и драться до последнего вздоха. Мы же солдаты...

В эту ночь нам с политруком наконец удалось немного вздремнуть.

До рассвета 28 июля к линии фронта подошли остальные части нашей дивизии и сосредоточились в районах Масловки, Молотова, Подклетного, что юго-восточнее Воронежа.

Как только рассвело, немцы пошли в наступление. Атакующих мы встретили ураганным огнем. Теперь нас поддерживала дивизионная артиллерия. Грозно заговорили тяжелые гаубицы, открыла огонь и батарея реактивных минометов. Вражеские солдаты залегли, а наши бойцы поднялись в контратаку и стали по-пластунски ползти вверх по скату высоты. Гитлеровцы открыли автоматный огонь, но он не остановил наступающих. Ожесточенный бой разгорелся перед самыми окопами и траншеями противника.

На левом фланге батальона в окружение попал пулеметный расчет сержанта Шеметова. На выручку ему я послал группу бойцов во главе с младшим сержантом Рассохиным. Она подоспела вовремя и прямо с ходу вступила в бой. Вражеское кольцо разомкнулось. По команде сержанта Шеметова пулеметчики стали менять позицию. Но в это время рядом разорвалась мина. Ее осколком был убит сержант Шеметов, а двое бойцов — ранены. Группу пулеметчиков возглавил младший сержант Рассохин.

В минуту смертельной опасности удесятеряются силы бойца, он действует, как правило, решительно, инициативно, смело. Об опасности в такой момент никто не думает, хотя она совсем рядом.

...Вскоре все перемешалось. Не поймешь, где свои, а где чужие. В ближнем бою не всегда из-за грохота разберешь, какой приказ отдает командир, но всегда чувствуешь, что от тебя требуется.

Следом за стрелками во вражеские окопы и траншеи ворвались пулеметчики. Вторая линия немецкой обороны оказалась в наших руках.

В этом наступательном бою был тяжело ранен командир первого пулеметного взвода лейтенант Михаил Дмитриевич Мохов. Его заменил сержант Федор Антонович Трифонов. Вместо погибшего Шеметова помощником командира взвода у младшего лейтенанта Агафонова стал сержант Погожев, командиром расчета и наводчиком — Кеша Иванов. Командирами расчетов и наводчиками во взводе сержанта Кузнецова — Рафаил Журавлев, Прокопий Шарыпов и Николай Пыпин.

В ночь на 29 июля на западный берег реки Воронеж переправился 454-й стрелковый полк нашей дивизии. Он занял исходное положение [216] для наступления в восьмистах метрах юго-восточнее Шилова, а в 9 часов утра после артиллерийской подготовки вместе с 472-м стрелковым полком начал наступление на Шилово. Противник ожесточенно сопротивлялся. Активно действовала его авиация. Продвижение нашего батальона было медленным. Мы несли большие потери.

Особенно тяжело пришлось 6-й стрелковой роте. Вырвавшись немного вперед, она вскоре попала в ловушку. Вместе с ней в беде оказался и пулеметный взвод младшего лейтенанта Агафонова. Командир роты лейтенант Шутов принял единственно правильное решение — атаковать. По его команде стрелки поднялись в атаку.

Младший лейтенант Агафонов занял удобную позицию на бугорке и открыл огонь из «максима». В этот ответственный момент он действовал за наводчика, а Кеша Иванов был у него вторым номером. Стреляли с рассеиванием на всю ширину вражеского строя, то короткими, то длинными очередями.

По позиции Агафонова начали бить минометы врага, но Александр Васильевич продолжал вести огонь. Вдруг совсем рядом разорвалась мина, затем вторая, третья... Пулемет перевернуло, Агафонова и его помощника — Кешу Иванова — отбросило в сторону.

Минуты через три-четыре Иванов очнулся, вскочил и подбежал к своему взводному, но тот был мертв. Иванов поставил пулемет на колеса и покатил вперед, следуя за стрелками 6-й роты. На помощь ему подоспели подносчики патронов. Установив «максим» в новом месте, Иванов открыл огонь по врагу.

Продвинувшись вперед метров на сорок и встретив сильный минометный и пулеметный огонь противника, 6-я рота залегла. Расчет сорокапятки уничтожил вражеские пулемет и пушку, стрелявшую прямой наводкой, но минометный обстрел продолжался.

Во время этой атаки погиб командир 6-й роты лейтенант Афанасий Иванович Шутов. До войны он работал в Архангельской области директором Вельского сельскохозяйственного техникума, имел пятерых детей. Сильный, отважный человек, коммунист. Мы все, хорошо знавшие Афанасия Ивановича, очень переживали его гибель.

К этому времени в 6-й роте не осталось ни одного среднего командира, и ее возглавил старший сержант Николай Семенович Зубов, родом из Няндомского района Архангельской области.

При отражении одной из вражеских атак на моих глазах погиб командир третьего пулеметного взвода сержант Василий Иванович Кузнецов.

Вражеская мина угодила прямо в окоп, где он находился, другая разорвалась рядом с окопом, где были мы с политруком и мой связной Ефимовский. Поднимаемся, отряхиваемся. Вроде бы все живы, никого даже не зацепило... Сержант Кузнецов медленно встает, обхватив голову руками, и тут же падает. Мы поспешили к нему. Василий Иванович лежал без каски, голова в крови, весь черный, словно обугленный. Не приходя в сознание, он скончался. Я стоял молча на коленях перед погибшим другом, будто оцепенел. В этот день погибли и девятнадцатилетние пулеметчики [217] родом из Велико-Устюгского района Вологодской области младший сержант Савватий Николаевич Глушков и второй номер расчета Александр Матвеевич Худяков.

...Ожесточенный бой на подступах к Шилову длился уже более двух часов. Во второй половине дня наш батальон вынужден был прекратить атаки и перейти к обороне, остановившись в четырехстах метрах от села Шилово.

Артиллерийский и пулеметный обстрел, непрерывные атаки вражеской пехоты, огромное численное и техническое превосходство противника — все это делало невероятно трудным положение нашего батальона. Комбат Савельев все время находился на передовой, лично руководил боем.

Пулеметчики непрерывно вели огонь по атакующим гитлеровцам. Вдруг пулемет Коли Пыпина замолк. Фашисты ринулись к нему. Вот они уже совсем близко. И тут Коля повел огонь почти в упор. Невысокого роста, щупленький, голубоглазый, нос слегка вздернут — совсем мальчишка, а дрался как герой.

Где-то в девятом часу вечера фашисты прекратили атаки. Наступило затишье. Я обошел взводы. Во главе них уже стояли сержанты Трифонов, Беляев и Погожев. Помощников у них не было. Командиры расчетов одновременно являлись и наводчиками станковых пулеметов.

Поздно вечером в нашу роту зашли командир полка майор Березин и комбат Савельев. Командир полка расспросил меня о положении дел в роте, одобрительно отозвался о наших действиях.

— Знаю, что трудно, — сказал он, — а драться надо. Плацдарм никак нельзя потерять.

Говорил майор Березин спокойно, просто. Он чем-то напоминал мне сказочного северного богатыря.

Семен Петрович Березин родился в Вятской (ныне Кировской) области в бедной многодетной крестьянской семье. С малых лет он начал трудиться. В 1919 году семнадцатилетним юношей вступил в Красную Армию, участвовал в боях с белогвардейцами и иностранными интервентами. После гражданской войны Семен Петрович работал военруком в школе, служил в пограничных войсках под Ленинградом. В 1939–1940 годах участвовал в советско-финляндской войне. Возглавляемая им разведывательная рота отличилась во многих боях, и Семену Петровичу Березину было присвоено звание Героя Советского Союза. Великую Отечественную войну он встретил начальником штаба полка. И вот теперь стал его командиром.

...Полночь. Бойцы отдыхают. А нам с политруком не до сна. Готовимся к ночному бою. Перед нами поставлена задача: ворваться на северо-восточную окраину Шилова, занять несколько домов и закрепиться там.

В два часа ночи в небо взвилась красная ракета. Это был сигнал к атаке. Тихо, осторожно двинулись вперед батальоны нашего полка. Вскоре немцы открыли огонь из стрелкового оружия. В небо стали взлетать осветительные ракеты. Над [218] головой скрещивались пучки трассирующих пуль. Когда вражеская ракета заливала все вокруг мерцающим светом, мы ложились на землю. Как только она гасла, мы тут же вскакивали и бежали вперед, ведя огонь на ходу. Стреляли, не видя противника. С трудом различали очертания кустиков и отдельно стоящих дубков. Где-то совсем близко, из темноты, доносилась немецкая речь. Ночной бой труднее дневного. Враждебным кажется каждый куст, каждое дерево. Так и ждешь, что оттуда вот-вот ударят пулеметные и автоматные очереди.

Вместе со стрелками шли саперы. Метр за метром они ощупывали землю миноискателями, перекусывали ножницами колючую проволоку.

Пробираясь ползком под огнем, не видя врага, пулеметчики то и дело меняли позиции, устанавливали «максимы» так, чтобы было удобно вести огонь.

Уже начинало светать. Обстановка накалялась. Наступили критические минуты боя. Перед броском вперед мы залегли. Затаив дыхание ждем команду.

После десятиминутного огневого налета артиллерия перенесла огонь в глубь вражеской обороны. По цепочке разнеслась команда комбата:

— Вперед, товарищи! Ура-а-а!

Противник усилил сопротивление. Однако все ближе и ближе подходили к немецким окопам наши стрелковые подразделения.

— Рус, штыки в землю! — слышались дикие выкрики гитлеровцев. Но они вызывали у нас только ярость.

Трудно давались нам эти оставшиеся сотни метров. На востоке ширилась белесая полоса рассвета. Все яснее вырисовывались очертания вражеских окопов и укрытий.

Одна из рот уже ворвалась в траншею противника. Рвутся к окопам врага и другие подразделения. Перед ними поистине огненная черта, перешагнуть которую могут только очень смелые люди.

Шипели осколки мин, свистели пули, вскрикивали раненые, вздрогнув в мгновенной судороге, затихали убитые. Каждый участник боя видит его по-своему, и никто не в состоянии охватить целиком.

Фашисты, ошеломленные дерзостью наших солдат, их стремительным натиском, не выдержав рукопашной, стали покидать свои позиции.

Заняв вражеские укрепления, батальон перешел к оборонительным боям. Село Шилово теперь находилось от нас всего в двухстах — трехстах метрах.

Личный состав нашей пулеметной роты сократился более чем на одну треть. В стрелковых ротах потери были еще более значительными.

Целый день 31 июля батальон отражал яростные атаки противника на подступах к Шилову. Бои не стихали до позднего вечера.

Наступившая ночь была очень тревожной. Гитлеровские разведчики [219] нападали на наши посты, забрасывали нас гранатами, всячески стремились помешать нашему отдыху. И это им удавалось.

Такой же трудный день выдался 1 августа. А вечером мы получили приказ передать свои позиции частям 206-й стрелковой дивизии и в ночь на 2 августа следовать к переправе.

Известие о переброске батальона на другой участок огорчило пулеметчиков. Нам очень дорог был этот клочок земли, за который мы так упорно дрались восемь дней и ночей. За это короткое время плацдарм был значительно расширен, а противник основательно потрепан.

Шиловский плацдарм стал тем участком фронта, где 100-я стрелковая дивизия, сформированная в основном из северян, получила боевое крещение. В полном составе она сражалась здесь только три дня — 29, 30 и 31 июля, а теперь дивизию перебрасывали в район Песчанки. Командование 40-й армии включило ее в состав ударной группировки, которой предстояло вести бои за расширение плацдарма на западном берегу реки Воронеж у поселка Чижовка.

Сосредоточение войск ударной группировки в восточной части Воронежа не осталось незамеченным противником. С высот правобережья он просматривал местность на глубину до сорока километров. Немецкая авиация и артиллерия наносили удары по восточной, левобережной части города. Особенно интенсивному обстрелу подвергались районы электростанциии (Вогрэс), завода синтетического каучука (СК-2), Песчанки, шинного завода. Однако все эти артобстрелы и воздушные налеты ни в какое сравнение не шли с тем, что мы пережили на шиловском плацдарме.

Во второй половине дня 8 августа наш батальон выдвинулся из Песчанки к зданию электростанции — исходный район переправы. Следом за нами сюда прибыл один из батальонов 460-го стрелкового полка. Остальные батальоны нашего полка остались в Песчанке.

В нашу роту пришло пополнение — взвод лейтенанта Баскакова. Командир взвода недавно окончил пехотное училище, в боях еще не участвовал. В составе нового подразделения были русские, казахи, туркмены, узбеки, киргизы, ребята восемнадцати — девятнадцати лет, пороха еще не нюхавшие.

Из трех прежних неполных взводов мы скомплектовали два полных. Вместо трех разбитых «максимов» получили два станковых и один ручной пулемет. Их передали новому взводу. Первым пулеметным взводом теперь командовал сержант Трифонов, второй возглавил сержант Беляев, основное внимание, конечно, уделялось третьему взводу, из новичков. Надо было помочь им быстрее войти в колею фронтовой жизни, подготовиться к суровым испытаниям. Опытные пулеметчики Журавлев, Шарыпов, Хлопин рассказывали ребятам о боях на шиловском плацдарме. Командиры и политработники делали все возможное, чтобы подготовить личный состав к преодолению водной преграды, захвату и расширению плацдарма, овладению предместьем старого Воронежа — Чижовкой. Этот поселок слился с городом и стал его неотъемлемой частью. В основном он состоял из небольших индивидуальных домиков с огородами [220] и садами, расположенных на довольно крутом берегу реки Воронеж, местами спускавшихся прямо к заболоченной пойме.

Заняв в начале июля 1942 года правобережную часть Воронежа, фашисты сразу же начали закрепляться в Чижовке. Рыли окопы, траншеи, ходы сообщения, строили дзоты, блиндажи. На Чижовских кручах ставили проволочные заграждения, устанавливали мины. Вскоре Чижовка была превращена в мощный опорный пункт. И вот теперь нам предстояло выбить из него противника.

Во второй половине дня 9 августа к нам в роту пришел военком полка Михаил Иванович Яблоков. Он сообщил горькую весть — в бою погиб наш комбат Александр Дмитриевич Савельев. Комиссар представил нам нового комбата лейтенанта Васютина.

Вечером 10 августа 1942 года меня пригласили на заседание партбюро, где приняли кандидатом в члены ВКП(б). А ранним утром следующего дня меня вызвали в штаб батальона. Новый комбат лейтенант Васютин огласил боевой приказ командира полка на наступление.

Перед нашим вторым батальоном ставилась задача: в ночь на 12 августа форсировать реку Воронеж в полутора-двух километрах южнее Вогрэсовского моста, прорвать оборону противника на юго-восточной окраине Чижовки в районе улиц Солодовникова, Верхняя, Средняя и выйти к центральной лощине. Там закрепиться и удерживаться до подхода основных сил полка.