Остров Соммерс
«8 июля. На фотопланшете остров Соммерс выглядит вроде большим, а в натуре, с воздуха, — маленький, незаметный. Почти неприметен и гарнизон, размещенный в укрытиях, выдолбленных в скальной породе. Однако наш флот лее время ощущает его присутствие в непосредственной близости от морских и воздушных коммуникаций. Наблюдательные посты, входящие в состав гарнизона, обнаруживают все самолеты и корабли, движущиеся в сторону Гогланда, Котки, Ловизы. Полученные данные они немедленно передают своему командованию.
Теперь у нас появилась возможность разделаться с этими информаторами. Весь полк в составе тридцати пяти самолетов будет сегодняшней ночью бомбить позиции и укрепления на Соммерсе. Семьдесят вылетов за два часа. Мы сбросим почти шестьсот бомб калибром от ста до пятисот килограммов. Интересно, что уцелеет на острове к моменту подхода нашего морского десанта?..»
Ребята сидят на местах как прикованные. Летчики чертят на картах маршрут. Штурманы изучают приметы объектов, выбирают прицельные данные, производят расчеты. Разговаривают только шепотом. На земле нам осталось трудиться всего минут тридцать. Потом на автобус — и к самолетам.
...На выступающем из воды небольшом островном пятачке бомбы рвутся почти непрерывно. Временами яркие вспышки длинными сериями словно перерезают его от берега и до берега. А остров молчит. Одна батарея зенитных [161] автоматических пушек да несколько пулеметов пытались оказать нам противодействие в самом начале налета, но их подавила первыми ударами головная четверка наших бомбардировщиков.
С тысячи метров темнеющая поверхность просматривается как собственная ладонь. Она вся изрыта воронками. С ходу их сосчитать невозможно. Сейчас и мы добавим свои фугасы — две бомбы по пятьсот килограммов. Наша задача — разрушить блиндаж...
Завтракаем вяло, без шуток, без оживленного обмена наиболее острыми впечатлениями. Здорово клонит ко сну. Бомбежка была какой-то нудной и скучной. Бросали бомбы на глыбу камня — и все...
— Экипажам Дроздова, Пяткова, Бунимовича, Преснякова срочно прибыть на командный пункт! — неожиданно объявляет вбежавший дневальный. — Автобус находится у ворот.
Вскочив из-за столиков, хватаем регланы, планшеты и пистолеты. Задержавшийся у телефона Дроздов последним садится в автобус.
— Кажется, будем с торпедами вылетать. Куда и зачем — не сказали. Просят быстрей до КП добираться. Самолеты уже готовятся. Ты чего ждешь? — обращается он к шоферу. — Трогай свой тарантас побыстрее! Других пассажиров не будет.
— Побудку фашистам устроить торопитесь? — смеется водитель матрос Гущин.
— Угу, торопимся, — зевнув, отвечает Никита Котов. — Ты вот вези нас помягче. Глядишь, мы минуток по двадцать и доберем.
...На часах семь утра. Спокойная, почти штилевая поверхность залива сверкает от солнечной позолоты. Пятков с Бунимовичем летят в правом пеленге, безукоризненно выдерживая заданные интервал и дистанцию. В левом пеленге — я один. Чуть приотстав, стараюсь держаться свободно, без напряжения.
Говорят, что с Соммерсом чего-то не получается. Хотя поначалу вроде все было гладко. Десант с катеров зацепился за берег почти без стрельбы. Высадку провели на рассвете и успели закончить полностью. И вдруг появились вражеские корабли. Похоже, что наши не ожидали их в том районе так быстро. Теперь идет морской бой. Сил, наверное, не хватает. Поэтому нас и подняли. [162]
Наши катера и тральщики виднеются чуть правее, километрах в трех. Меж ними разрывы снарядов противника вздымают столбы сверкающей пены. Фашистские корабли почти у самого острова. Их много, значительно больше, чем наших.
— Похоже, фашисты отжали наших от острова, — комментирует Кошелев сложившуюся обстановку. — Орудийный огонь у них сильный...
Качнув с крыла на крыло, Дроздов подает команду «В атаку» и разворачивает самолет на вражеские корабли. Значит, он принял решение атаковать противника с ходу. Развернувшись аа ним, направляю нос самолета между нашими тральщиками. Кошелев выстреливает опознавательную ракету. В ответ корабли открывают зенитный огонь. Снаряды и пули лавиной несутся навстречу. Прижимая машину к самой воде, горизонтальным скольжением уклоняюсь от попадании.
— Не узнают они нас, очумели совсем! — кричит Петр, непрерывно стреляя ракетами. — Наверное, спутали с «хейнкелями». Нужно вперед прорываться. Больше деваться некуда.
А деваться нам действительно некуда. Обходить корабли уже поздно. Остается одно — только вперед.
Дроздов бросает машину из стороны в сторону. Повторяя его маневр, рывками ввожу самолет в развороты, чуть не цепляя винтами за воду, стрелой проношусь между тральщиками. В наушниках слышу хриплый взволнованный голос Петра:
— Видно, осатанели братишки! По звездам на самолете стреляют. Как бы случайно не укокошили....
Фашисты, наверное сообразив, что сегодня мы действуем по старинной русской пословице «Коль своя своих не познаша, то друзей растеряша», тут же приходят «на помощь» братишкам. Дымки от разрывов зенитных снарядов сразу вплетаются кучными пачками в ливень сверкающих пуль и автоматных снарядов. Водяные завесы из белой сверкающей пены возникают то слева, то справа. Теперь фашисты открыли огонь из автоматов и пулеметов.
— Доверни чуть левее! Коробку здоровую видишь? Бросим по ней! — кричит Петр, припадая к визиру.
С кораблями противника сближаемся быстро. Их борта [163] и надстройки, окаймленные яркими вспышками, четко вырисовываются на фоне воды.
Непривычно растягивая слова, Петр говорит очень медленно:
— Дистанция два с половиной... Приближается к двум километрам... Уточни высоту... Левее два градуса. Держи режим... Бросил!
— Торпеда пошла! — торопливо докладывает Лукашов. — С других самолетов тоже бросают.
Развернувшись левее, лечу прямо к Соммерсу. Там должны быть наши десантники. Перепрыгнув через высокие берега, мы укроемся от огня кораблей.
— Вижу взрыв! — кричит Лукашов.
— Вижу второй! — добавляет Бабушкин.
И тут же от острова прямо на нас взлетают снопы огня. Вздыбив машину, проскакиваю над каменистой поверхностью и снижаюсь к воде. Машина Дроздова уже впереди. Нужно быстрее к нему пристроиться...
— От самолетов не уходить! Подготовиться к вылету с бомбами. Цель — корабли у Соммерса. Полетите звеном. Ведущий — Пятков.
— Сегодня даже поспать не удается, — говорит Шевченко и соблазнительно потягивается до хруста в костях.
— Пока самолеты готовят, можете подремать, — добавляет Дроздов, садясь в командирскую эмку. — Если возникнут вопросы — я на КП.
Еще один вылет. Теперь уже с бомбами. Жарковатый денечек. В памяти всплыли слова командира полка: «Мы же при вылете вам интервал изменили. Значит, и график пролета ворот изменился». График действительно здорово изменился. Пожалуй, теперь его нет вообще. Летаем и днем, и ночью. И с бомбами, и с торпедами.
...Опять впереди безбрежная водная гладь. Я в правом пеленге за самолетом Пяткова. Слева и справа нас прикрывают тупоносые «ишачки». Высота подходит к двум тысячам метров. Уставшее от неподвижности тело одолевает ломота. Отдохнули совсем немного, часика полтора, в кустиках около самолета. Даже не слышали фырканья газика, привезшего бомбы, топота множества ног и разговоров механиков. Конечно, они старались поменьше шуметь. [164]
...Впереди на воде вражеские корабли маневрируют и непрерывно стреляют. С такой высоты они кажутся игрушечными катерами, которые быстро вращаются в разные стороны, оставляя на водной поверхности расходящиеся круги.
Делаем первый заход. На самолете ведущего открываются створки бомболюка. Вижу, как Кошелев дернул рычаг. Он повторяет все за ведущим.
Из люков машины Пяткова тонкой цепочкой высыпается первая серия бомб. Мой самолет тихонечко вздрагивает. Значит, и Петр нажал на кнопку электросбрасывателя.
Начинаем разворот для второго захода. Почти у бортов кораблей вижу белые пятна от бомбовых взрывов. Прямых попаданий, кажется, нет. Все корабли продолжают маневр циркуляцией, без перерыва палят из зениток. Пятков снижается до полутора тысяч метров. Небо вокруг покрывается темными дымными шапками. Постепенно сливаясь, они образуют сплошную туманную пелену. Зенитный огонь интенсивен, но волнения не вызывает. У нас вероятность попасть бомбой в корабль очень маленькая. Примерно такая же вероятность и у маневрирующего корабля попасть зенитным снарядом в наш самолет...
Вторая бомбовая цепочка вываливается из самолета Пяткова. Одновременно ведомые штурманы Гришин и Кошелев бросают последние бомбы. И опять водяные круги один за другим расползаются недалеко от бортов кораблей.
— Здорово мы их припугнули! — с сарказмом смеется Кошелев, когда мы уже вышли из зоны огня. — Тут же нужны пикировщики или штурмовики. Они бы такую отходную фрицам сыграли!..
Небо чистое. Кругом ни единого облачка. Мы возвращаемся. Солнце теперь у нас сзади. Своими лучами оно как прожектором слепит стрелков, мешает им видеть пространство за самолетом.
— И где истребители запропастились? — удивляется Лукашов. — На первом заходе все время в сторонке крутились, а после я их и не видел.
— Остров Нерва под нами. Минут через двадцать к Кронштадту подскочим, — успокаивает его Кошелев. — Домой прилетим, расстелю регланчик на травке и... [165]
— И снова летим на задание, — задорно смеется Бабушкин. — Хотя бы успеть пообедать.
— Слева, километрах в трех, вижу «Фоккер-Д-21»! — тревожно кричит Лукашов. — Идет на сближение. Вправо наблюдать не могу. Солнце мешает.
Самолет у Пяткова вдруг резко кренится, налезает на нос моего самолета. Свалив машину в глубокий крен, я закрываю его фюзеляжем и теряю из виду. Резко убрав обороты обоим моторам, энергично отваливаю вправо.
— Выходи на прямую. Они впереди, метров двести, — информирует штурман.
Снова увидев ведущего, даю полный газ. Нужно быстрее сомкнуться: противник под боком.
— «Фоккер» сближается! Дистанция два километра, — волнуется Бабушкин.
— Это какой-то приблудный, — смеется Кошелев. — Он один на звено не полезет. Но вы смотрите внимательно!
Тут же тупые удары словно кнутом стеганули по самолету. Горящие трассы проносятся слева и справа, как молнии рубят по фюзеляжу, по крыльям, по обоим моторам.
Частая дробь кормового крупнокалиберного пулемета встряхнула машину и оборвалась. Трассы сразу куда-то исчезли, прекратились удары.
— Падает справа! Смотрите правее! — кричит Лукашов восторженно. — Со стороны солнца подкрался. Теперь горит и вращается в штопоре. Другой, что был слева, спиралью снижается, за ним наблюдает.
Но мне смотреть уже некогда. Правый мотор застучал и остановился. На левом начали греться головки цилиндров.
— Я и Бабушкин ранены. Баки пробиты. Бензин заливает кабину. От испарений трудно дышать, — хрипит Лукашов.
— Петя! Когда будем у острова Лавенсаари?
— Через шесть минут, командир.
— Лукашов! Где противник?
— Один «фоккер» врезался в воду. Второй улетел. Других истребителей не наблюдаю.
— Попытаемся долететь к Лавенсаари. Бензин вытекает. Левый мотор вот-вот скиснет. На всякий случай готовьте шлюпку. Можем не дотянуть. [166]
Продырявленная машина еле летит. Высота уменьшается с каждой секундой. Левый мотор работает на номинале. Температура головок цилиндров превысила норму. Уже перегревается масло. Полную мощность давать нельзя — сразу заклинит.
...Лавенсаари перед глазами. Ставлю кран шасси на выпуск. Левая стойка выходит нормально, правая — только наполовину. Начинаю выкручивать аварийно, но трос перебит, и ручка вращается вхолостую.
Придется садиться на фюзеляж. Шасси при этом должны быть убраны. Теперь заела левая стойка. Став на замок, она больше не движется.
— Будем садиться на левую ногу! Всем привязаться и крепче держаться руками.
Машина уже на последней прямой. Левый мотор начинает давать перебои. Нам остаются только секунды. Высота двести метров. Прямо по курсу бухточка. В ней стоят сторожевые и торпедные катера. Сразу от берега бухточки начинается посадочная полоса. Для приземления на одно колесо она очень узкая.
Снопы огня вырываются с катеров и устремляются к самолету. Пули рвут и калечат обшивку, отрезают нам путь к полосе. Но нужно, обязательно нужно лететь им навстречу.
Петр выстреливает ракеты одну за другой. Огонь с катеров прекращается, и мы пролетаем над ними на высоте двадцать метров. В левом моторе скрежет усиливается, но, кажется, дотянули...
Младший сержант Леонид Бабушкин лежит на траве. Кисть раненой правой руки перемотана бинтом. Кожа лица серо-синяя от отравления парами бензина.
Усевшись на пне, старшина Георгий Лукашов руками поддерживает на весу ногу. На голени длинная рваная рана. Глядя на руки врача, он говорит, говорит без умолку:
— Понимаешь, один самолет-истребитель появился чуть раньше, левее, именно с той стороны, откуда нас солнце не слепит, чтобы внимание экипажа отвлечь. А другой, чуть попозже, словно бы прямо с солнца свалился. Как он к нам подошел, мы даже и не заметили. Увидели лишь тогда, когда он всей своей батареей по нашему самолету ударил. А батарея солидная: пушка и четыре крупнокалиберных пулемета. Прицелился здорово, [167] метров с пятидесяти. Меня плита броневая спасла. Я ее специально к турели подвешиваю, чтобы грудь и живот защищать. Поэтому всего одна пуля ногу задела. Остальные в бронеплиту угодили.
Врач начал смазывать рану йодом. Застонав от боли, Георгий прикрыл глаза и торопливо продолжил:
— Тут уж и я его, стервеца, подцепил. Задрал он машину и подвесил прямо над пулеметом. Думал, наверное, что мы оба убиты. Ну и врубил я ему прямо в брюхо. Бил, пока он не вспыхнул и на крыло не свалился...
Около нашего самолета толпятся матросы, солдаты-зенитчики. Летчики, техники, мотористы лазят по крыльям, по фюзеляжу, осматривают, считают пробоины. Медленно выбравшись из кабины, командир истребительной эскадрильи капитан Владимир Абрамов морщит высокий лоб:
— Как истребитель скажу по секрету. Атаковали они на пять с плюсом. Как ты до берега дотащился, не понимаю? Моторы избиты. Горючки из баков на землю ни капли не вытекло. Значит, в воздухе вылилось... А это на память возьми и храни, — протянул он мне черную пулю с отломанным носиком. — Бронеспинку твою расколола, а дальше не полетела. Не захотела тебя убивать, на иол кабины свалилась.
Литой, еще теплый сердечник крупнокалиберной пули лежит у меня на ладони. Раскаленный, он должен был в воздухе вонзиться мне в спину. Но помешала броня. Треснула от удара, но задержала.
— Смерть свою на ладонь положил! — смеется Володя. — Ты зажми ее, подлую, крепче. Не выпускай. И будешь живым до глубокой почетной старости.
Закончив беглый осмотр, к нам спешит инженер эскадрильи.
— Машину отремонтировать можно. Заменим моторы, оба воздушных винта да подклепаем где нужно, — перечисляет он, загибая пальцы на левой руке. — От посадки почти никаких повреждений. Поставим на правое шасси, мотогондолы подлечим — и все. Так что перевозите сюда техсостав и моторы. Мы ее сделаем — залюбуетесь...
— Скажешь еще, залюбуетесь. Ты бы хоть дырки сумел залатать. Нужно сходить на КП — к морякам, — сжимает Володя мне плечи. — Послушаем, что они нам подскажут. [168]
— ...А вас уже радиограмма дожидается с тральщика, — говорит капитан-лейтенант, поднимаясь из-за стола нам навстречу. — Текст могу прочитать. Слушайте: «Прямо над собой наблюдал бой нашего бомбардировщика ДБ-3 с парой истребителей «Фоккер-Д-21». Один истребитель сбит, упал в воду в трех кабельтовых от корабля. Дымящий бомбардировщик удаляется в сторону Лавенсаари». Это, наверное, о вас говорится? Копию радиограммы как справку для подтверждения я уже вам приготовил — можете получить. Сейчас направляйтесь в бригаду. Ночью на катере вас перебросят в Кронштадт.
...Моторы гудят непривычно громко. Катер легко скользит по воде, но мелкая зыбь бьет по днищу, как молотом.
— Здорово нам сыпанули под Соммерсом! — кричит прямо в ухо молоденький лейтенант. — Дырок наделали больше чем следует. Выходит, мы с вами «крестники». Меня в Кронштадт на ремонт направили. Наверное, надолго.
Пожалуй, он прав. Кажется, мы действительно «крестники». Эту машину быстро не восстановят, а новых в полку пока нет.
«13 июля. На другой же день после нашего возвращения технический состав, моторы, воздушные винты и масса всевозможных расходных материалов были через Кронштадт направлены на остров Лавенсаари. Мы же пока сидим на подхвате, то есть вместе с Кошелевым присутствуем на проработке задания, выезжаем с летным составом на аэродром и находимся на КП на случай, если кто вдруг заболеет. Стрелки Лукашов и Бабушкин лечатся в полковой санитарной части, но дня через два или три снова вернутся в строй. В общем, будем мы помнить и день 9 июля, и этот проклятый Соммерс!..
Кажется, в нашем полку проходит успешную отработку новый способ нанесения торпедных ударов, который мы именуем свободной охотой. Вылетая в плохую погоду, экипажи маскируют свой полет низкой облачностью, пересечением дождевых завес и туманов и скрытно выходят на вражеские морские коммуникации. Обнаружив корабль или транспорт, они атакуют фашистов стремительно [169] и внезапно. Позавчера свободная охота принесла боевой успех трем экипажам...»
Днем над Финским заливом висели слоистые низкие облака, сыпавшие мелкую дождливую морось. Маскируясь в их нижней кромке, экипажи Дроздова и Бунимовича скрытно прошли почти до самого устья залива, незаметно сблизились с кораблями противника и были обнаружены только тогда, когда, оторвавшись от облаков, уже вышли на дистанцию залпа. Молнией промелькнув над судами, они взорвали торпедами крупный транспорт и сторожевой корабль.
А вечером на свободную охоту вылетел экипаж старшего лейтенанта Василия Балебина со штурманом капитаном Николаем Комаровым. Василий Балебин и Николай Комаров — ветераны полка, имеющие большой боевой опыт, в совершенстве владеющие техникой пилотирования и самолетовождения днем и ночью, в сложных погодных условиях.
К моменту их взлета морось в районе аэродрома уже прекратилась, но низкие облака чуть не цепляли свисающими краями макушки высоких деревьев. В Финском заливе погода немного улучшилась. Недалеко от острова Гогланд экипаж обнаружил вражеский миноносец. Маскируясь сумерками июльской ночи, Василий Балебин вывел самолет в темную часть горизонта и оттуда атаковал фашистский корабль. Метко сброшенная торпеда взорвалась в его носовой части. Это первый миноносец, потопленный летчиками полка торпедным ударом.
«14 июля. Ночью на связном самолете У-2 проскочил над Финским заливом к острову Лавенсаари. Бригада ремонтников во главе с техником самолета Авдеевым уже развернула круглосуточную работу. По подсчетам Авдеева, через две недели самолет будет готов к облету. Придется набраться терпения и ждать. Главное то, что на острове инженер истребительной эскадрильи создал все условия для успешного выполнения сложных ремонтных работ».
«23 июля. Просто невыносимо сидеть без дела, когда почти каждую ночь летают товарищи. За все эти дни лишь два раза удалось подменить прихворнувших летчиков. [170] Остальное время прокоротали с Виктором Алексеевым. Перед вечером проводим друзей до автобуса, садимся вдвоем на веранде: Виктор играет что-нибудь на баяне, а я подпеваю вполголоса. Так и грустим потихонечку.
Вчера от нас убыл полковник Преображенский. Он назначен командиром 8-й минно-торпедной авиационной дивизии. Полк принял его заместитель майор Николай Васильевич Челноков...»
Познакомился я с Николаем Васильевичем еще в Новой Ладоге, когда он командовал эскадрильей штурмовиков. Помню, он нам самолет свой показывал. «Илы» тогда были редкостью, и Челноков говорил горделиво:
— Ил-2 не машина, а дьявол! Фашисты ее пуще смерти боятся. Только мы появимся, сразу же паника несусветная начинается. Тут не зевай, успевай поворачиваться. Кого эрэсами, кого бомбами угостишь. Потом шваркнешь из пушек, и делу конец. Подыхайте, пожалуйста, коли жизнь надоела. Мы вас к себе за смертью не приглашали...
С виду он строгий и недоступный. На самом же дело чуткий, отзывчивый, обаятельный человек. И летчик отменный — смелый, решительный, дерзкий; на его груди — Золотая Звезда и четыре ордена.