Последние дни
Под утро позвонил начальник штаба армии генерал С. Е. Рождественский:
— Свой участок сдадите пятой гвардейской воздушно-десантной дивизии.
— «Пятерке»?
— Что, знакомая дивизия?
— Очень знакомая, товарищ генерал...
А час спустя, не утерпев, я выехал навстречу старым боевым товарищам. Нашел 1-й гвардейский воздушно-десантный полк на привале. Всматриваюсь в лица, но не вижу знакомых, тех, с кем расстался еще на Днепре, на пылавших улицах Новогеоргиевска. Все-таки полтора года на войне — большой срок.
Вдруг ко мне подбежал старший лейтенант, вскинул руку под козырек:
— Товарищ полковник...
— Прохорский? Здравствуй, Георгий Мечиславович!
Обнимаемся, он позвал кого-то:
— Сергей! Сережа! Скорей сюда! Командир приехал...
Подошел один, второй, третий... Офицеры, солдаты.: сержанты. Разговор, как всегда в таких случаях.; несколько сумбурный:
— Не вижу Локтева...
— Погиб капитан Тимофей Иванович Локтев. Уже батальоном командовал. Геройскую смерть принял. Здесь в Австрии.
— А Гридюшко? Аветисов? [263]
— Николай Минович повышение получил. Сергей Киракосович тоже.
Стоим кружком в бело-розовом вишневом саду. Аппетитный запах борща плывет от полевой кухни. На крыльце бойцы стучат в домино, за домом аккордеон, спотыкаясь на каждой ноте, выводит вальс «Дунайские волны».
Вспоминаем друзей-товарищей. Тот переведен в другую часть, тот ранен, а тот — убит. Сколько же их, наших однополчан, спит вечным сном на берегах больших и малых рек, в низинах и на высотах, по обочинам военной дороги, что пролегла от Ахтырки через Днепр и Корсунь-Шевченковский в Молдавию и далее, за рубеж — в Румынию, Венгрию, Австрию? Сегодня отсюда, из маленькой австрийской деревушки, нам уже виден конец этой трудной и славной дороги. До него рукой подать. Может, месяц остался, а может, и того меньше. Вот почему такой болью отдавались в сердце имена товарищей, которые шли с нами рядом к нынешней победной весне, но не дошли. Сергей Егорович Сологуб, Василий Сергеевич Чистяков, Александр Иванович Вдовин, Сергей Иванович Бобриков... Их сотни — гвардейцев 1-го воздушно-десантного полка, геройски павших за Родину, во имя ее свободы и независимости, во имя освобождения от фашистской чумы всей Европы и всего мира...
22 апреля, сдав свою полосу 5-й дивизии и совершив марш, 105-я гвардейская стрелковая вступила в Вену. Я отправился к коменданту города, чтобы уточнить места дислокации частей в городе. В комендатуре — еще одна нежданная встреча: обязанности коменданта Вены исполнял мой бывший начальник, первый командир 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майор Н. И. Травников. И опять вспомнили мы с ним боевое прошлое — Северо-Западный фронт, реку Ловать и село Черенчицы.
В составе венского гарнизона мы пробыли две недели, здесь встретили первомайский праздник, здесь узнали о падении Берлина и капитуляции его гарнизона. 5 мая дивизию подняли по тревоге. Коротко проинформировали: в Праге антифашистское восстание. Идем на помощь Праге. [264]
В 2 часа 30 минут пополудни 105-я гвардейская стрелковая дивизия выступила из Вены. Переправились по мосту через Дунай, двинулись на север, к австро-чехословацкой границе. 7 мая в районе Волькерсдорфа, близ границы, получили боевую задачу: в ночь на 8 мая выйти в районе Штотц, Вультендорф, Поосдорф, произвести рекогносцировку местности, на рассвете сменить 59-ю стрелковую дивизию на рубеже Дрнголей, Ла (оба пункта заняты противником, первый из них — за границей, на территории Чехословакии, второй — на территории Австрии), быть в готовности к наступлению{18}.
С группой офицеров я тотчас же выехал в штаб 59-й дивизии. Составили совместно план смены частей на переднем крае, обговорили и другие важные вопросы. Используя опыт, приобретенный в аналогичных ситуациях в Венгрии и Австрии, мы в первую очередь, еще до рекогносцировки, выдвинули через боевые порядки 59-й дивизии свою разведку: надо основательно прощупать оборону неприятеля, от сведений, собранных разведчиками, будет во многом зависеть решение комдива на бой.
Дивизионная разведка пошла за передний край двумя группами. Одну возглавил старший лейтенант Д. А. Козлов, вторую — старший сержант М. Н. Шур. Разведгруппы выслали и все стрелковые полки. В 345-м полку группу возглавил командир 4-й роты лейтенант П. П. Лукьянец, в 331-м — старший сержант А. К. Карташев, в 349-м — старший сержант М. С. Верховский. Полки первого эшелона для поддержки разведчиков (если это потребуется) выделили по усиленному стрелковому батальону: в 331-м полку — батальон капитана Н. Д. Андреева, в 349-м полку — батальон майора Н. И. Крымова.
Разведчики отправились во вражеский тыл еще ночью, а с первыми проблесками рассвета на переднем крае приступили к работе три наши рекогносцировочные группы во главе с командирами стрелковых полков. Генерал Денисенко уехал с правой группой, я — с левой. Предварительно договорились, что, продвигаясь с рекогносцировочными группами от флангов к центру полосы, там, в центре, и встретимся. [265]
К этому времени обстановка прояснится, и можно будет принять боевое решение.
Полтора часа спустя мы встретились. Рекогносцировка и сведения разведывательных групп позволили установить, что немецко-фашистские войска начали отходить в глубь чехословацкой территории в общем направлении на город Зноймо. Отход отнюдь не походил на бегство. Противник прикрывался сильными арьергардами, оставлял гарнизоны в опорных пунктах. Короче говоря, пытался оторваться от нас. Зачем? С какой целью? Обычно это делается для того, чтобы подготовиться к обороне на новом, заранее намеченном рубеже. А какая цель преследовалась сегодня, 8 мая, на седьмой день после падения Берлина? Неужели командующий фашистской группировкой в Чехословакии генерал Шернер все еще надеялся оттянуть час возмездия? Конечно, мы не знали о его плане: отвести свои войска на запад и сдаться американцам. Одно нам было ясно: противник маневрирует, пытается что-то предпринять и никак не намерен открыть советским войскам дорогу на Прагу. Значит, нам следует торопиться. Нас с надеждой ждет восставшая Прага, нас ждет вся Чехословакия.
— Майор Крымов! — обращается генерал Денисенко к комбату. — Готов ли батальон к атаке?
— Готов! — отвечает Крымов.
— Тогда действуйте. Желаю успеха!...
Крымов ушел к своему батальону. Мы наблюдали с высотки начало боя. За спиной встает солнце. Утро ясное, видимость отличная. Роты батальона Крымова прошли боевые порядки 59-й дивизии. Ведя огонь на ходу, устремились к позициям противника. Гитлеровцы, видимо, не ожидали атаки. От траншей к дальней деревушке по цветущему лугу побежали вражеские солдаты. Батальон Крымова ворвался в деревню. Успех полный.
Доклад из штаба 331-го полка: «Батальон капитана Андреева прорвался в глубину обороны противника. 4-я рота старшего лейтенанта Прохорова на трофейных бронетранспортерах вышла в район огневых позиций фашистской артиллерии». И на этом направлении наступление развивалось успешно.
Такой оборот событий требовал от штаба дивизии большой оперативности. Надо немедленно переходить [266] к преследованию противника. Штаб работал с предельной нагрузкой. Буквально на ходу подсчитали наши транспортные возможности. Если использовать все тягачи артиллерийской бригады и автороту дивизии, то можно посадить на машины пехоту двух стрелковых полков и учебный батальон. Таким образом, в нашем распоряжении окажутся два сильных подвижных отряда. Выслушав наше предложение, генерал Денисенко приказал: создать два отряда преследования под руководством командиров 331-го и 349-го полков; учебному батальону совместно со 121-м истребительно-противо-танковым дивизионом прикрыть левый фланг дивизии, следуя самостоятельной колонной по полевой дороге.
345-й полк составил второй эшелон. Были созданы две оперативные штабные группы. Одна, во главе с комдивом, двигалась с правым отрядом, другая — с левым. Руководить ею комдив приказал мне.
И вот мы уже. в Чехословакии. В первом же приграничном поселке нас встречало все население. Улица была заполнена людьми. Улыбки, смех, слезы радости. Сияла на солнце медь маленького духового оркестра. Музыканты старались вовсю. Оркестр поддерживали десятки аккордеонов. У каждого дома накрытый стол. «К нам! К нам, братья!» — звали наперебой хозяева. Множество советских и чехословацких флагов, море цветов.
Прямо у машин — импровизированный митинг. С грузовика я сказал несколько слов. Слушали, понимая без переводчика.
— Друзья, благодарим за привет и приглашения. Остаться с вами не можем. Нас ждет восставшая Прага. Полчаса назад наш радист опять поймал голос Праги. Фашисты атакуют пражские баррикады. Там очень тяжело. Мы не можем медлить ни часа...
Люди смолкли, в глазах — тревога. Молча расступились, пропуская нашу колонну. Мы помчались дальше.
Тем временем учебный батальон майора Бабичева двигался к Сумвальду. Впереди — рота старшего лейтенанта Соколова. Противник из Сумвальда и с высотки, что севернее, открыл сильный пулеметный огонь. Рота вынуждена была залечь. Однофамилец командира роты рядовой Александр Дмитриевич Соколов вызвался подавить пулемет. Пополз, подобрался [267] к окопу, метнул ручную гранату. Расчет был уничтожен, пулемет остался цел. Развернув его, Соколов открыл фланговый огонь по вражеским автоматчикам, залегшим на склоне высоты. Он уничтожил более 20 солдат. Учебная рота поднялась в атаку и ворвалась в Сумвальд.
После короткой рукопашной схватки населенный пункт был очищен от противника.
К 4 часам дня отряды преследования прошли с боями более 40 километров. Левый отряд, взаимодействуя с 27-й гвардейской танковой бригадой и двумя самоходно-артиллерийскими полками, овладел городом Зноймо, разгромил гитлеровский гарнизон и захватил мост через реку Дие. Вскоре мы подъехали к этому мосту. Деревянный, на вид весьма неказист. Лейтенант-сапер из 331 -го полка доложил, что разминирование моста скоро будет закончено, но мост ветхий, тяжелую боевую технику вряд ли выдержит. Со мной ехал дивизионный инженер майор Веселовский. Он осмотрел мост, прикинул примерный объем работ по его укреплению и увеличению грузоподъемности. К работам был тотчас привлечен саперный батальон, ему в помощь выделена стрелковая рота. Узнав о наших затруднениях, местные жители натащили к мосту массу различного строительного материала. И спустя час-полтора по мосту пошла не только артиллерия, но и танки. Войска двигались непрерывным потоком.
Уже вечером, в дороге, мы слушали московское радио. Столица салютовала воинам, освободившим город Зноймо. Верховный Главнокомандующий объявил благодарность личному составу дивизии. А после полуночи, как раз во время остановки, меня позвал к радиостанции лейтенант Михаил Леонтьевич Маркаров:
— Товарищ полковник, скорей слушайте: войне — конец!
Я приложил к уху трубку, услышал голос Левитана. Чрезвычайные новости! Противник принял условия безоговорочной капитуляции; военные действия должны быть прекращены в час ночи 9 мая. Этот день объявляется Днем Победы...
Посмотрел на часы. Светящиеся стрелки показывали двадцать минут второго. Значит, по условиям капитуляции Великая Отечественная война закончилась [268] двадцать минут назад. А ухо ловило грохот пулеметных очередей. Там, впереди, на фоне темной зубчатой стены леса тянулись светящиеся цепочки трассирующих пуль. Это уже война после войны.
Оперативный дежурный доложил: командиры частей запрашивают, как быть: наступать далее или приостановить продвижение? Фашисты нигде не выполняют условия капитуляции. Приказал продолжать наступление с прежней энергией. Противника, если он отказывается сдаться, беспощадно уничтожать. Для нас война продолжается.
Доложил свое решение командиру дивизии. Генерал Денисенко подтвердил: никаких остановок, пока фашисты оказывают вооруженное сопротивление. Таков приказ командира корпуса.
Ночью 349-й полк освободил город Тельч, 331-й полк — Дачице. Дивизия с ходу форсировала реку Моравска Дие. Утро Дня Победы мы встретили под городком Йиндржихув-Градец. Я обратился к подполковнику Цысю:
— Наверное, бой под Славиборжем — последний бой войны. Съезжу-ка туда.
Алексей Никитович предостерег, чтобы я не бравировал на передовой: пуля-то — дура, ей все равно, когда ее выпустят — в первый день войны или в последний.
Ну, а у меня, откровенно говоря, особой служебной необходимости ехать в Славиборж не было. Просто хотелось посмотреть, как руководит боем — возможно, последним в этой войне — человек, с которым я принял крещение огнем в августе сорок первого под Ленинградом, Максим Андреевич Бабичев — тогда курсант, ныне майор, командир учебного батальона. Вместе встретили войну, думал я, вместе и проводим. Мысль, конечно, несколько сентиментальная. Ну и что? Фронтовая жизнь тоже не из одной сухой прозы состоит.
Машина затормозила на опушке березовой рощи. Впереди на возвышенности — аккуратные домики, белый дым цветущих садов. Это Славиборж. Ближе к нам, метрах в 300, наблюдательный пункт Бабичева. Над головой знакомо курлычут снаряды, свистят мины. Иногда чирикнет и пуля. Пригибаясь, кое-где перебежками, направились к наблюдательному пункту. Со [269] мной — начальник разведки майор Иванов и заместитель начальника политотдела дивизии майор Ефройкин. Они пошли в цепь, я остался с Бабичевым.
— Какие новости, Максим Андреевич?
Он доложил, что курсанты дерутся отлично, с большим подъемом. Приходится даже сдерживать, чтобы не понести напрасных потерь.
Вдруг без видимой связи он сказал:
— Помните, Илларион Григорьевич, те пять высоток на красносельской дороге? У деревни Тешково? Как далеко ушли-то! Кажется, жизнь целую с той поры прожили. А всего-навсего неполных четыре года...
А на Славиборж катилось русское «ура», курсантские роты скрылись на его улицах. Из города сообщили, что остатки гитлеровцев бегут по дороге на Студену. Бабичев сигналом вызвал машины, укрытые в лощине. Надо сажать в них людей и продолжать преследование.
К нам подбежал сержант Дмитрий Прокофьевич Ковалев. Доложил, что на опушке дальнего леса, за низиной, появился белый флаг. Бабичев подал мне бинокль, но теперь я и без бинокля увидел белый лоскут на фоне зеленого леса и какие-то суетящиеся фигуры. Должно быть, сдавалась фашистская часть. Бабичев приказал минометчикам и пулеметчикам прекратить огонь, но быть начеку. Дал отмашку белым платком, дескать, вижу, понял, можете подойти.
С опушки к нам направились трое: офицер с белым флагом и два солдата-автоматчика. Парламентеры. Подошли к высотке, остановились в нерешительности. Бабичев посмотрел на меня:
— Разрешите?
— Конечно. К вам пришли, вы и разговаривайте.
Бабичев знаком подозвал офицера к себе. Тот подошел. Сильно волнуясь, путая русские и немецкие слова, сообщил, что послан командиром полка, что они готовы сдаться и просят выработать приемлемые условия.
— Никаких новый условий, — ответил Бабичев. — Условия вам известны: безоговорочная капитуляция...
— Но...
— Нет! Видите лощину? Полк поротно входит в лощину, складывает оружие, выстраивается на опушке. Там же оставляете артиллерию, боеприпасы, обоз и все прочее. Ясно? [270]
— Яволь!
— На размышления даю вам двенадцать минут. Считаю с момента, когда вернетесь на опушку. Ясно?
— Яволь!
— Не уложитесь в срок, вызываю штурмовую авиацию, открываю огонь из всех видов оружия. Идите!
Обер-лейтенант повернулся кругом и в сопровождении своих солдат зашагал к опушке.
— Максим Андреевич, а почему ты дал сроку именно двенадцать минут? Не десять и не пятнадцать?
— Психология! — невозмутимо ответил он. — Так глубже проймет.
Видимо, у фашистов, все было заранее подготовлено. Обер-лейтенант вернулся на опушку. Не прошло и трех-четырех минут из отпущенного врагу срока, как к лощине двинулись гитлеровские подразделения. Полк складывал оружие.
Однако 9 мая этот эпизод массовой сдачи врага в плен был в нашей полосе единственным. Другие части и подразделения противника продолжали отчаянно сопротивляться и, когда мы перерезали им пути отхода на запад, пытались вырваться из окружения.
Когда из учебного батальона я приехал в Тржебонь, в батальон капитана Андреева, то как раз и застал подобную картину. Комбат был вынужден развернуть часть своих сил в северо-восточном направлении и так, с перевернутым фронтом, отбивал яростную атаку танков и пехоты фашистов, которые отвергли предложение капитулировать, попытались прорваться к американцам и были почти полностью истреблены. Все поле было забито горящими танками, самоходками, бронетранспортерами, грузовыми и легковыми машинами.
В этом же районе, близ реки Нежатка, серьезный бой выдержала батарея из 121-го гвардейского противотанкового дивизиона. При выходе из леса батарея неожиданно столкнулась с вражеской моторизованной колонной, в голове которой шли два легких танка.
Первым изготовилось к бою и открыло огонь орудие старшего сержанта Ахмеда Галиповича Беля-лова. Артиллеристы подбили танк, подожгли бронетранспортер. Гитлеровцы бросились к пушке Белялова, [271] их разделяло не более полусотни метров. Артиллеристы, стреляя из винтовок и автомагов, отражали атаку пехоты, а сам Белялов бил из пушки по колонне.
Развернулись и остальные орудия батареи. Дружный огонь прямой наводкой превратил моторизованную колонну в груду металла на дороге. Остатки гитлеровского подразделения были взяты в плен.
Уже в сумерках вернулся я в штаб дивизии, который расположился юго-западнее города Тельч. За сутки дивизия прошла с боями более 100 километров; освободила десятки населенных пунктов, в том числе семь городов. В плен взяли несколько тысяч человек, причем стремились поскорей отправить их в тыл, чтобы высвободить наших бойцов, занятых охраной и конвоированием.
Едва я забрался в штабной автобус, чтобы впервые за день перекусить, во двор вбежала пожилая крестьянка. Она была очень взволнована. Успокоившись, рассказала, что на хуторе, в лесу, в трех километрах отсюда, прячутся фашисты, человек двадцать. Зарезали у нее последнюю телку, грозились убить, если расскажет про них русским.
Мы отправили на хутор автоматчиков. Они выловили прячущихся фашистов. Всю ночь то ближе к нам, то дальше вспыхивали перестрелки. Под утро довольно значительная группа вражеских солдат вышла в расположение штаба, и нам пришлось опять ее обезвреживать. Подполковник Цысь сказал, что это уже четвертое за сегодняшний день нападение на штаб. Был случай, когда к нему выскочили три немецких средних танка. Артиллеристы их подбили.
А тут еще Михаил Иванович Денисенко сильно простудился и слег, и мне пришлось временно принять на себя командование дивизией. Одним словом, День Победы был для меня одним из самых хлопотных дней с начала сорок пятого года.
С рассветом 10 мая дивизия продолжала преследовать части из группы немецко-фашистских армий генерала Шернера. Гитлеровцы по-прежнему стремились удрать за Влтаву, в зону американских войск. И хотя враг все более терял способность к организованному сопротивлению, нам приходилось то и дело пускать в ход артиллерию, чтобы разгромить очередную не желавшую капитулировать колонну. Конечно, враг нес [272] громадные потери. Из-за упрямства фашиствующего маньяка Шернера и окружавших его генералов тысячи и тысячи немецких солдат погибли в эти последние дни, после того как фашистская Германия официально и на весь мир признала свое поражение и капитулировала.
Несли потери и мы. Только 10 мая в дивизии было ранено 38 человек и убито 26. Погиб и ветеран дивизии, замечательный артиллерист командир 165-го пушечного полка Петр Михайлович Левченко.
Случилось это уже в четвертом часу пополудни. Мы только что решили сделать привал, когда загрохотали вдруг десятки орудий и минометов, через наши головы в сторону противника понеслись снаряды. Оттуда ответили было, но скоро замолкли. Петр Антонович Пичкура связался с начальником штаба артбригады подполковником Тунгусковым:
— В чем дело?
— Артиллеристы салютуют в память подполковника Левченко, — ответил Тунгусков.
— Что ты говоришь? Какая память? Мы с ним два часа назад разговаривали.
— Убит Петр Михайлович, — повторил Тунгусков. — Убит.
Быстро сели в машину, поехали в пушечный полк. Его дивизионы вели яростный, непрерывный огонь по врагу. А близ командного пункта — группа артиллеристов. Стоят вокруг плащ-палатки, мнут в руках пилотки, не скрывают слез.
— Убили батю нашего, — сказал нам сержант.
Я приподнял край плащ-палатки, закрывавший лицо Петра Михайловича. Осколок попал ему в голову. Прощай, дорогой боевой друг! Четыре года шел ты сквозь огонь. Встретил День Победы, перешагнул, кажется, опасную черту и... погиб. Больно, невыносимо, больно!
Потом мне рассказали, как это случилось. 349-й полк перерезал дорогу из Йецковице. Гитлеровцы попытались контратакой оттеснить полк и пробить себе дорогу к Влтаве. Завязалась ожесточенная схватка. 165-й пушечный полк Левченко поддерживал стрелков своим огнем.
По радио на немецком языке политотдельцы передали обращение к немецким солдатам. Еще и еще [273] раз повторили, что в Берлине подписана капитуляция, что во избежание напрасных потерь немецкие солдаты обязаны выполнить условия капитуляции и сдать оружие. Однако гитлеровцы не вняли голосу разума. Наоборот, они снова бросились в атаку. Впереди пехоты двинулись семь танков. Их встретил мощный артиллерийский огонь. Часть своих орудий подполковник Левченко выдвинул на прямую наводку, а сам со штабными офицерами, связистами и разведчиками отправился к наблюдательному пункту командира 349-го стрелкового полка полковника И. В. Кудрявцева. Буквально в десяти шагах от НП, от прочного блиндажа, группа была накрыта минометным огнем врага. Петр Михайлович упал, сраженный насмерть.
Весть о гибели Левченко мгновенно облетела все артиллерийские части — пушечный, гаубичный, минометный полки, отдельные артиллерийские дивизионы. В считанные минуты огонь всей этой массы орудий был сосредоточен по опушке и лесу северо-западнее Йецковице. Все семь немецких танков были сожжены, прорывавшаяся колонна полностью истреблена.
После боя я проехал через поле и опушку леса, по которой, мстя за командира, вели массированный огонь артиллеристы. Картина впечатляющая. Достойная боевая тризна по дорогому нашему товарищу Петру Михайловичу Левченко.
11 мая передовой отряд 105-й гвардейской стрелковой дивизии вышел в районе Зникова к реке Влтаве, форсировал ее, а в 9 часов вечера у населенного пункта Чимелице встретился с частями 2-й американской пехотной дивизии.
Итого за пять суток наступления в Чехословакии дивизия с боями прошла более 200 километров, освободила около 300 населенных пунктов, в том числе города Зноймо, Йиндржихув-Градец, Собеслав, Бехине, Тельч и другие. Затем еще двое суток мы занимались сбором пленных, а к утру 14 мая сосредоточились в районе Собедраж, что на Влтаве, юго-западнее Праги. Фронта уже не было. Была демаркационная линия, отделившая советские войска от американцев, а еще была удивительная тишина. С трудом привыкали мы к ней.
Скоро наши солдаты начали, выражаясь по-старинному, менять мечи на орала — демобилизовывались [274] и уезжали на Родину воины старших возрастов. Но сперва — прощальный парад.
Вместе с другими офицерами стоял я на деревянной, обтянутой кумачом трибуне, как завороженный смотрел на проходящие мимо полки. Шли солдаты Великой Отечественной войны. Подтянутые, загорелые. На ремнях — винтовки и автоматы, на груди — боевые ордена и медали. Четкий, молодецкий шаг. Позади 1 418 фронтовых дней и ночей, долгие дороги от Москвы, Ленинграда, Сталинграда к Бухаресту, Софии, Варшаве, Белграду, Будапешту, Праге, Вене, Берлину... Сколько раз каждый из этих гвардейцев был на волосок от смерти? Сколько раз рисковал во имя родной страны, во имя Победы? Ныне чиста и спокойна его совесть, радостно ему видеть и чувствовать ласку далекой Родины, этой матери всех матерей.
Спасибо тебе, солдат. Прощай, друг. Ты уезжаешь, мы остаемся. Скорей, возвращайся домой, к семье. Спеши. Родина ждет тебя, твоих сильных рук и доброго сердца. Счастливого пути!...