Гвардейцы на Ловати

И вот я опять в Ленинграде, в старинном здании Главного штаба, где разместился штаб Ленинградского фронта. Принявший меня в отделе кадров командир сообщил:

— Приказано направить вас в Москву, в Главное управление кадров Красной Армии. Причина вызова нам неизвестна. Полетите самолетом. Машину на аэродром найдете внизу, у подъезда.

Он вручил мне необходимые документы, поздравил с присвоением очередного воинского звания «подполковник». У подъезда я увидел грузовичок-полуторку, в нем — трех офицеров. Спрашиваю шофера:

— На аэродром?

Из кузова отвечают:

— Садись, Илларион Григорьевич. Тебя ждем.

Гляжу: так это же подполковник Иван Никитович [50] Кожушко, сослуживец по 23-й армии. Да и лица других товарищей мне знакомы.

— Тоже в Москву?

— Туда, — отвечают.

— В. Главное управление кадров?

— Точно.

— Значит, вместе...

Мы отправились на аэродром. Там переночевали и транспортным самолетом Ли-2 вылетели в Москву. Всю дорогу гадали о причине вызова. Вскоре приземлились в столице. Нас, привыкших к сурово-аскетическому, фронтовому Ленинграду, ошеломила московская живая суета. И только общий ритм этой жизни — энергичный, деловой, жесткий — напоминал, что линия фронта не так далека и от Москвы.

Из Главного управления кадров нас направили в штаб воздушно-десантных войск на прием к командующему генерал-лейтенанту А. В. Глазунову. Беседа с ним заняла около часа. Генерал сообщил, что все мы будем служить в 20-й воздушно-десантной бригаде, которую нам предстоит сформировать. Подполковник И. Н. Кожушко назначен командиром бригады, я — начальником штаба.

После беседы с командующим в тот же день мы выехали к месту формирования бригады — в старинный подмосковный зеленый город. Формироваться начали, как говорится, с нуля. Однако, благодаря постоянному вниманию и помощи командования, дело у нас продвигалось быстро. Прибыл личный состав: почти все комсомольцы, ребята физически сильные, ловкие. Принимая пополнение, вооружение, боевую технику, строя землянки, учебные и подсобные помещения, мы одновременно начали интенсивные занятия с вновь прибывшими людьми, чтобы как можно быстрее подготовить десантников к боевым действиям в тылу врага. Пригодился здесь не только наш фронтовой опыт. Мне, например, пришлось вспомнить и свою службу на пограничных заставах в довоенные времена. Делился с молодежью теми знаниями и навыками, которые равно нужны и в пограничном дозоре, и при действиях во вражеском тылу. Весь личный состав бригады совершил по четыре парашютных прыжка с самолета.

Так в напряженной работе прошла осень, наступила зима. Мы заканчивали формирование бригады, [51] когда 8 декабря получили новый приказ: 20-я воздушно-десантная бригада переформировывалась в 1-й гвардейский воздушно-десантный полк{5}. Вместе с другими гвардейскими полками — 11-м и 16-м, а также с 6-м гвардейским артполком 1-й полк вошел в состав 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Подполковник И. Н. Кожушко был назначен начальником штаба дивизии, а я — командиром 1-го полка.

Переформирование 20-й бригады в полк мы завершили в течение нескольких дней, так как их штаты не очень отличались. Три стрелковых батальона и артиллерия бригады целиком перешли в 1-й полк. Из 4-го батальона сформировали две роты автоматчиков, две роты противотанковых ружей, взводы конной и пешей разведки. Сильно сократился штабной аппарат. Во главе штаба полка был поставлен майор Гуторов Сергей Михайлович — отлично подготовленный офицер.

Моим заместителем по политической части был назначен майор П. Д. Терехин. Мы с ним сразу сработались. Петр Дмитриевич был человек спокойный, немногословный, внутренне собранный. Едва прибыв в полк, он сумел сколотить вокруг себя крепкий актив. Во всех подразделениях создавались партийные и комсомольские организации, партийно-политическая работа закипела.

Не было пока в полку заместителя по тылу, и я решил временно назначить на эту должность старшего лейтенанта В. И. Крайнева. Василий Иванович., старый коммунист, до войны директор крупного совхоза, много и хорошо потрудился, чтобы обеспечить формирующийся полк всеми видами материального снабжения. Давая ему то или иное поручение, я знал, что оно будет выполнено в срок. Любил Крайнев свое дело и вскоре был утвержден в занимаемой должности.

Однажды в штабную землянку вошел незнакомый мне майор. Представился:

— Майор Сологуб. Назначен вашим заместителем по строевой части.

Немногословен, взгляд открытый. Одет строго по уставу: никакого фронтового форса. На фронте [52] с первого дня войны. Дрался с фашистами и под Москвой. Словом, кадровый командир с богатым боевым опытом.

Я рассказал Сергею Егоровичу Сологубу о наших делах и трудностях. Беспокоило нас основное командное звено — комбаты. К Виктору Григорьевичу Мыльникову, командиру 1-го батальона, у меня претензий не было. Наоборот, я имел в его лице надежную опору. Кадровый офицер, лет 30-ти, коренастый, круглолицый, загорелый, он все делал основательно. Внешне медлительный, в боевых делах, как я имел возможность убедиться, он был быстр и умел. И недаром только за один сорок третий год Виктор Григорьевич был трижды награжден орденом Красного Знамени.

2-м батальоном командовал старший лейтенант Чистяков Василий Сергеевич. Было ему 22 года, военное образование — ускоренные командирские курсы. Конечно, молодость не беда. Под Ленинградом в августе сорок первого куда более юные, 18-летние курсанты вели в бой подразделения, наспех собранные из отступавших бойцов, дрались с врагом отважно и умело, и спрашивали мы с них без скидок на молодость, неопытность и т.д. А вот старший лейтенант Чистяков был не в меру говорлив, тороплив и всеми силами стремился убедить окружающих в своих отменных деловых качествах. Такое сложилось у меня о нем первое впечатление, которое, к сожалению, подтвердилось. Чистяков часто принимал решения и отдавал распоряжения, не продумав их как следует. Бывало, увидит непорядок в подразделении, вызовет командира и, не выслушав его, принимается отчитывать. Суетился много, мелькал тут и там, видимость работы была, а настоящей отдачи не чувствовалось. И еще заметил я в нем крайне опасную для командира черту — неправдивость. Иногда из-за поверхностного знания дела он вводил в заблуждение штаб полка.

Обо всем этом я рассказал майору Сологубу и просил его взять комбата-2 под жесткий контроль. Сологуб, со своей стороны, предложил, не откладывая в долгий ящик, провести с командным составом беседу на тему «Правдивая информация в бою и ее влияние на ход и исход боя». Он кратко перечислил мне факты, на которых намеревался построить беседу. Когда мы заканчивали разговор, вошел замполит майор Терехин. [53]

Он сказал, что подобрал во 2-й батальон, к Чистякову, заместителя по политчасти — старшего лейтенанта Новика Александра Антоновича, человека прямого, искреннего. Неправдивости он не терпит и в случае необходимости одернет комбата-2, да и вообще поможет ему выработать правильный стиль работы.

В 3-м батальоне командира еще не было. Но вот прибыла в полк из резерва группа офицеров. Беседую с каждым в отдельности. Лейтенант Грязнов, красивый брюнет с манерами заправского кавалериста — валкая походка, фуражка чуть набекрень, — произвел на меня двойственное впечатление. Внешне лих, чересчур лих. А стал с ним говорить — каждое слово у него обдумано, чувствуется сдержанность, ум, сильная воля.

Павлу Ивановичу Грязнову 22 года. С детства мечтал стать командиром Красной Армии. К мечте шел упорно. Еще мальчишкой занимался, в кружках Осоавиахима. Стал отличным стрелком и парашютистом. Закончил военное училище, четвертый год служит в армии. Прибыл к нам в полк на должность командира учебной роты. Ну что ж, думаю, с делом обучения и воспитания сержантов он вполне справится. Мало того: Грязнов — подходящая кандидатура и для выдвижения на батальон.

Посоветовался я со своими заместителями, говорю лейтенанту Грязнову:

— Командование полка решило назначить вас командиром 3-го батальона. Справитесь?

— Справлюсь, — просто ответил он. — Но прошу мне помочь...

Грязнов быстро освоился с новой должностью, стал отличным командиром батальона. Авторитет у своих бойцов завоевал непререкаемый.

Если двум из трех наших командиров батальонов было немногим более 20 лет, то командиры рот и взводные были еще моложе. Прибыла к нам, например, группа командиров-артиллеристов с краткосрочных курсов при 1-м Ленинградском артиллерийском училище. Всем им по 19 лет. Первым делом укомплектовали полковую батарею: младших лейтенантов Виктора Левченко и Ивана Коровина назначили на огневые взводы, младшего лейтенанта Михаила Сало — на взвод управления. А на другой день, раненько утром, явился ко мне командир полковой батареи старший лейтенант [54] А. Ю. Киримов. Доложил о разных делах, потом вдруг выпалил:

— Не дело это, Илларион Григорьевич...

— Что такое?

— Детский сад дали в батарею. Их еще самих учить и учить. Дайте хоть одного солидного взводного.

— Нету, — говорю. — И вряд ли будут. Ты командир опытный, учи их, пока есть время.

Пошли мы с Киримовым в его батарею, в артиллерийский парк, решили посмотреть на юных командиров в деле. И стали свидетелями любопытной сцены. Младший лейтенант Левченко занимался со своим взводом прямо в парке, возле орудий. Мы подошли в момент, когда командир 1-го орудия сержант Скобелев пытался закрыть орудийный затвор. А он не закрывался. Подняв на младшего лейтенанта задумчивый взгляд, Скобелев изрек:

— Не поддается. Должно быть, неисправен. Сбегать за артмастером?

Скобелев — отличный артиллерист, фронтовик, пушку знал досконально. Мы с Киримовым переглянулись: «Проверяют Левченко?» Да, они проверяли своего нового командира взвода. И он, не поведя бровью, с ходу включился в предложенный ему экзамен.

— Смотрите внимательно, — обратился Левченко к окружавшим орудие красноармейцам и сержантам. — Давайте-ка поможем товарищу Скобелеву. Кто покажет ему деталь, которая называется гребенкой рукоятки затвора? Правильно! А где находится стопор гребенки? Тоже верно. Теперь товарищ Скобелев нажмет стопор, и затвор легко и плавно закроется. Ясно?

— Ясно! — несколько смутившись, ответил сержант.

Мы стояли позади зарядных ящиков, и артиллеристы нас не видели.

— Ну, что скажешь, Агабалей Юзбекович? — спросил я Киримова. — Как ведет себя «детский сад»? Старший лейтенант утвердительно кивнул:

— Хорошо ведет. Выйдет из него дельный командир.

Киримов был человек требовательный и строгий. Он много занимался с молодыми командирами, и они [55] вскоре с честью выдержали фронтовые испытания. А младший лейтенант Виктор Семенович Левченко два месяца спустя уже сам командовал батареей.

Но тогда, в январе сорок третьего, мы заканчивали курс обучения и сколачивание подразделений. Провели по три учения с каждым батальоном, затем — два полковых, а 3 февраля полк в составе 5-й гвардейской воздушно-десантной дивизии срочно выступил на фронт. В пешем строю пройдя за двое суток около 100 километров, полк сосредоточился в Подмосковье, северо-восточнее Мытищ. Здесь мы простояли пять суток. Получили боеприпасы, продовольствие, дополнительное зимнее обмундирование и снаряжение, лыжи. Нам предстоял еще более длительный комбинированный марш на Северо-Западный фронт: стрелковые батальоны перевозились по грунтовым и шоссейным дорогам на автомашинах, артиллерия, весь конный состав, санный обоз и тылы — по железной дороге.

Штаб полка составил расчет на автомобильные перевозки, однако его пришлось на ходу переделывать, так как вместо обещанных нам 2,5-тонных грузовиков прибыли 1,5-тонные. 9 февраля наша 5 гвардейская воздушно-десантная дивизия в сумерках прошла Москву и двинулась по Ленинградскому шоссе к Калинину.

Шли мы днем и ночью, с короткими остановками. Стоял двадцатиградусный мороз с сильным ветром, с метелями. Снежные заносы затрудняли движение, сложно было с заправкой горючим — не хватало заправочных пунктов для одновременного обеспечения всей массы автотранспорта, ведь в этом марше участвовало десять стрелковых дивизий. Резервными машинами ни наш полк, ни другие полки не располагали. Весь резерв автотранспорта продвигался в хвосте общей колонны. Поэтому, если какая-то машина выходила из строя, ее убирали с проезжей части, а люди, ехавшие в ней, ждали, пока подойдет хвост общей колонны. Снова догнать свою часть они не могли — обгон при таком плотном, интенсивном движении исключался. В нашем полку из-за неисправности машины отстал комбат-2 старший лейтенант Чистяков со своим штабом и взводом связи. Догнали они полк лишь на четвертые сутки, в конце марша. [56]

Несмотря на препятствия, которые ставила войскам суровая снежная зима, и организационные трудности, связанные с переброской такой массы войск по одной дороге, марш был проведен успешно. С воздуха нас хорошо прикрывала авиация.

12 февраля наша дивизия, пройдя за трое суток 460 километров, сосредоточилась юго-западнее озера Селигер, в районе станций Соблаго и Пено. Здесь к нам присоединились прибывшие по железной дороге тыловые подразделения, обозы и артиллерия. От места разгрузки полки дивизии двинулись на север. 15 февраля мы были уже в населенном пункте Конищево, где вошли в состав 68-й армии Северо-Западного фронта{6}. В этот день войска фронта начали наступление с целью ликвидировать главные силы 16-й немецкой армии, оборонявшие Демянский плацдарм.

Наступление развивалось медленно, противник оказывал яростное сопротивление на заранее подготовленных оборонительных рубежах. 5-я гвардейская воздушно-десантная дивизия находилась во втором эшелоне армии и в течение 25 дней не имела боевого соприкосновения с фашистами. Лишь 12 марта дивизию выдвинули в первый эшелон. Мы вышли на южную сторону пресловутого рамушевского коридора, который фашистским войскам удалось пробить от Старой Руссы через село Рамушево к своей группировке, зажатой в мешок под Демянском.

На рассвете 12 марта командир взвода пешей разведки лейтенант В. В. Китаев прислал мне донесение: «Вышли к реке Ловать напротив села Черенчицы. Обстреляны минометным огнем противника». С авангардным батальоном я выдвинулся к реке. Стояло сырое мартовское утро, была изморось. Впереди, за Ловатью, круто подымался западный берег. С нашего низкого берега ничего не было видно, кроме обгоревших остовов избушек в северной части Черенчиц. Мост через Ловать взорван, ранние оттепели уже частично разрушили ледяной покров на реке, полая вода вышла на лед.

Стоял я в ольшанике, рассматривал в бинокль высокий берёг за рекой, подступающий к нему вплотную [57] лес, в котором противник, скрытый от нашего наблюдения, мог спокойно маневрировать резервами, оглядывал и нашу сторону — плоскую, как блин, лишь кое-где покрытую кустарником. Все преимущества местности у обороняющихся, у фашистов. Подбежал связной:

— Товарищ подполковник, вас вызывает командир дивизии.

В полукилометре от реки нашел генерала Травникова и полковника Кожушко. Комдив, расстелив карту, поставил мне боевую задачу:

— Завтра, тринадцатого марта, в пятнадцать тридцать твой полк атакует Черенчицы. Овладеешь селом, двинешься дальше, на Онуфриево, оседлаешь дорогу от Старой Руссы на Холм.

Генерал Травников назвал огневые средства, которыми усиливался полк. Назвал и номера тяжелых артполков и дивизионов армейского подчинения.

— Этому бою уделяет особое внимание сам командарм генерал Толбухин, — подчеркнул комдив. — Федор Иванович приказал довести артиллерийские плотности на участке прорыва до ста пятидесяти стволов на километр. А всего получишь триста стволов, считая и «катюши». Надеюсь, доволен?

Разумеется, я был доволен. Даже если не считать пушки, и минометы малого калибра, то есть «сорокапятки» и 82-миллиметровые минометы, то. и в этом случае атакующий полк получал мощное огневое прикрытие. Тревожило меня другое, а именно, что мы поздно, в 15.30, начнем атаку. В нашем распоряжении будет лишь 2,5-3 часа светлого времени.

— Зато и у фашистов не останется времени на организацию контратак, — ответил Травников. — А ты за ночь перетянешь на западный берег артиллерию, поставишь орудия на прямую наводку...

Потом с начальником штаба дивизии Иваном Никитовичем Кожушко и его офицерами — разведчиками и операторами — мы уточнили некоторые детали, в том числе силы и средства противника. Кое-что, правда, надо было еще раз разведать, но в целом фашистская оборона под Черенчицами вскрыта весьма подробно. Село оборонял 38-й егерский полк 8-й немецкой легкопехотной дивизии. Егерей поддерживали 11 артиллерийских и минометных батарей. Опорный пункт составляли [58] 22 орудийных и пулеметных дзота и 8 зарытых в землю танков. Село опоясано траншеями с множеством ходов сообщения, подступы к нему прикрыты проволочными заграждениями и минными полями. Противник хорошо использовал тактически выгодную для обороны местность. Из тех данных, которыми мы располагали, было ясно, что опорный пункт в Черенчицах — крепкий орешек. Тем не менее я считал, что у нас есть все основания быстро его расколоть.

На чем основывались эти расчеты? Прежде всего на уверенности в больших боевых возможностям «1-го гвардейского воздушно-десантного полка. В самом деле, если в памятном октябре сорок первого под Невской Дубровкой 9-й стрелковый полк, вступая в бой, имел около 1400 человек, то теперь, под Черенчицами 1-й полк насчитывал 2700 человек. Тогда мы располагали только двумя пушками, шестью минометами четырьмя станковыми пулеметами; теперь в полку 18 орудий, 36 минометов, 54 станковых пулемета. А противотанковые ружья, которых у нас под Невской Дубровкой совсем не было? Сейчас в каждом стрелковом батальоне — рота ПТР, 27 ружей да еще две роты ПТР в непосредственном подчинении командире полка.

При форсировании Невы и в боях на плацдарме 9-й полк поддерживали самое большее две-три батареи дивизионной или армейской артиллерии. Ныне, на Ловати, на 1-й полк будут «работать» около 300 стволов.

Ну, а помимо резко возросшей огневой мощи полка мне, его командиру, было ясно, что несколько месяцев напряженной учебы в тылу помогли нам превратить вчерашних новобранцев в хорошо подготовленных для боя солдат. Подразделения сколочены, штабы батальонов и штаб полка работают четко.

Вернувшись из штаба дивизии в полк, я сразу же занялся вопросами разведки. Надо было обеспечить получение свежей информации о противнике в ходе предстоящего боя. Как я уже говорил, дорог здесь мало. Из Черенчиц на запад, в тыл фашистов, идет одна расчищенная дорога. Только по ней они могут подбрасывать резервы из села Онуфриево и с рокадного шоссе Старая Русса — Холм. Перед самым Онуфриево эта дорога пересекает по мосту реку Редья. [59]

Район моста — самое удобное место для наблюдения за передвижениями гитлеровских резервов в направлении Черенчиц. Сюда мы и решили заранее направить наших разведчиков.

Собравшись вчетвером — начальник штаба майор С. М. Гуторов, его помощник по разведке, старший лейтенант В. П. Бобриков, командир взвода пешей разведки лейтенант В. В. Китаев и я, — мы детально обсудили этот вопрос. Китаев получил задачу: как только, стемнеет, двинуться со взводом за Ловать, в обход Черенчиц, пробраться в тыл противника, установить наблюдение за дорогой и мостом на реке Редья, захватить в плен одиночных гитлеровцев, — но так, чтобы не обнаружить себя раньше времени.

В дальнейшем мост на Редье мог сыграть весьма важную роль не только для нашего полка. Если в ходе наступления нам удастся захватить мост неповрежденным, это во многом облегчит создание плацдарма за Редьей и для всей дивизии, и для других соединений 68-й армии. Конечно, группа лейтенанта Китаева, десять бойцов, вряд ли справится с такой задачей. Но я надеялся, что в ходе боя за Черенчицы смогу бросить к мосту, в обход села, еще и роту автоматчиков. Вместе с разведчиками они должны овладеть мостом и удержать его до подхода главных сил полка.

Получив задание, лейтенант Китаев вместе со старшим лейтенантом Бобриковым отправился к разведчикам. Надо было подготовить группу, подыскать место, где в сумерках без лишнего шума можно перейти по льду Ловать, и углубиться в расположение противника.

Между тем. подразделения полка уже выдвинулись в назначенные им районы: батальоны Мыльникова и Грязнова — в первый эшелон боевых порядков, батальон Чистякова — во второй. Подходила и приданная нам артиллерия.

На открытой этой местности, с редким и низкорослым кустарником, даже наша пехота разместилась с трудом. Хорошо еще, что ближе к полудню повалил густой мокрый снег, скрывший передвижение войск от наблюдателей противника.

Труднее было с артиллерией, предназначенной для стрельбы прямой наводкой. Чем ближе придвинешь ее к обороне противника, тем более эффективным будет [60] ее огонь. Но, с другой стороны, и противнику легче будет с ней бороться. Тут успех или неуспех действий артиллеристов во многом предопределяет удачный выбор огневых позиций, их маскировка. А выбирать нам практически было не из чего. Огромная, с редкими кустиками и слабым снежным покровом луговина — вот и все, чем мы располагали для размещения артиллерии, предназначенной для использования на прямой наводке: 578-го истребительно-противотанкового полка, 13-го гвардейского истребительно-противотанкового дивизиона, 1-го дивизиона 6-го гвардейского артполка. Поэтому артиллеристам пришлось приложить все силы и умение, чтобы более или менее скрытно разместиться на этой луговине. Правда, в тылу у нас находился лесной массив, но он отстоял на 2-2,5 километра от переднего края противника, то есть был уже вне пределов дальности стрельбы прямой наводкой. Там размещались поддерживающая нас тяжелая артиллерия и два дивизиона реактивных минометов — «катюш».

Низменная местность не давала сколько-нибудь приличного обзора ни артиллерийским, ни стрелковым командным и наблюдательным пунктам. Мне, например, пришлось свой НП оборудовать на отлете, на правом фланге полка, так как только отсюда можно было наблюдать за полем боя.

Во второй половине дня я уже прочно обосновался на этом наблюдательном пункте и отсюда ставил боевые задачи вновь прибывшим артиллерийским командирам. С одним из них произошел казус. Он доложил мне, что его армейский артполк на подходе, просил указать район огневых позиций и поставить задачу на артподготовку.

— Сколько у вас снарядов?

— По три-пять снарядов на орудие.

— И все?

— Все.

— А когда подвезут? Он пожал плечами:

— Не знаю.

Такое равнодушие меня покоробило.

— Как же я поставлю вам задачу, если ваш полк не имеет боеприпасов, чтобы ее выполнить?

— Должно быть, подвезут, — ответил он. [61]

Стараясь остаться сдержанным, я сказал ему, что лишнее «железо» в полосе наступления мне ни к чему, что, когда он получит боеприпасы, тогда и поговорим о конкретной боевой задаче. Он ушел, а вскоре мне позвонил командарм генерал Ф. И. Толбухин.

— Не любите артиллерию, товарищ Попов? — спросил он.

Сперва я несколько опешил, потом вспомнил давешний инцидент.

— Говорят, гоните прочь артиллерийских командиров? — продолжал он. — В чем дело?

Я доложил Федору Ивановичу о наших трудностях с размещением артиллерии на огневых позициях, о том, что армейский полк прибыл практически без боеприпасов.

— Ладно, разберемся. А вообще вы правильно сделали, — закончил разговор командарм.

Час спустя по его распоряжению прибыл к нам другой армейский пушечный полк, хорошо снабженный боеприпасами. Его командир тут же получил задачу.

Подготовка к штурму Черенчиц шла полным ходом. Вслед за нами, вторым эшелоном, должен был наступать 16-й полк майора Ф. М. Орехова, за ним, третьим эшелоном дивизии, — 11-й полк майора Н. В. Оленина.

В ночь на 13 марта саперы приданного нам 3-го гвардейского саперного батальона приступили к устройству проходов в проволочных заграждениях и минных полях, прикрывавших вражеские укрепления в Черенчицах. Руководил этой опасной работой полковой инженер старший лейтенант В. М. Ваганов, — который в темноте с первой группой саперов прополз по льду через Ловать. У него имелись полные и точные данные об инженерных заграждениях в Черенчицах. Данные эти, как и сведения о силах и средствах врага, были получены совокупными действиями всех видов разведки и всех разведывательных инстанций, в том числе дивизионной и армейской.

Уже в сумерках мы собрались в штабе полка. Заслушали доклады командиров, ответственных за различные вопросы подготовки к бою. Майор Терехин доложил, что коммунисты и комсомольский актив в подразделениях нацеливают личный состав на стремительный, как говорится, — на едином дыхании, бросок [62] через Ловать, разъясняют, что задержка на открытом льду, покрытом полыньями от снарядов и мин, грозит срывом нашей атаки. Много внимания уделяется взаимной помощи при преодолении реки, заранее заготавливаются жердевые настилы и другие подручные материалы. После этого короткого совещания я отправился в батальоны, где уточнил с их командирами различные вопросы организации боя.

Наступило утро, восток посерел. Северо-западный ветер гнал по небу низкие тучи, снег все валил и валил. Возвращаясь на свой наблюдательный пункт, мы в снежной круговерти наткнулись на группу двигающихся цепочкой людей. Впереди шагал маленький автоматчик в белом маскхалате, за ним — три фигуры в немецких шинелях и шапках. Замыкал шествие еще один автоматчик. Им оказался разведчик рядовой Виктор Семенович Нужин, а первым автоматчиком был Володя Синев, пятнадцатилетний мальчик, усыновленный нашим полком. Оба они действовали в группе лейтенанта Китаева, которая еще вечером ушла во вражеский тыл.

Лесами и болотами разведчики вышли в район моста, что на реке Редье. На опушке леса, близ дороги из Черенчиц на Онуфриево, устроили засаду. Вскоре, на дороге появились трое фашистов. Разведчики внезапно предстали перед ними, скомандовали: «Руки вверх». Немцы и не пытались сопротивляться. Отправив Нужина и Синева с пленными в расположение полка, Китаев с оставшимися восьмью разведчиками остался в засаде. Пленные гитлеровцы помогли нам уточнить данные о группировке противника.

Часам к девяти метель стихла. В 12.30 грянула наша артиллерия. Фашистские батареи попытались было ответить, но вскоре замолчали. Шквал огня бушевал над вражеским опорным пунктом. В 15.30 я подал сигнал атаки. Взвились разноцветные ракеты, ударили «катюши», громкое «ура» разнеслось над полем боя. Батальоны Мыльникова и Грязнова бросились через Ловать. Первой выскочила из окопа на лед 9-я рота. Со своего НП я хорошо видел ее командира лейтенанта Н. П. Грибанова. Он смело вел бойцов к левому берегу. Рядом бежал младший лейтенант М. А. Сало — командир взвода управления полковой батареи. За ним едва поспевали связисты, на ходу [63] сбрасывая с тяжелых железных катушек телефонный провод — связь с батареей.

А еще левее другие роты 3-го и 1-го батальонов, скользя, падая и снова подымаясь, упрямо двигались к дальнему крутому берегу, к Черенчицам. Вздымая воду и битый лед, рвались немецкие снаряды и мины, непрерывно стучали вражеские пулеметы. Я весь напрягся и лишь потом заметил, что делаю машинальные движения руками, как бы подталкивая подразделения: «Скорей!" Скорей! Нажмите, гвардейцы! Еще малость!...»

И гвардейцы 100-150 метров замерзшей Ловати преодолели одним броском. Однако под самым берегом, под крутизной, произошла какая-то заминка. Кричу в телефон Грязнову:

— Зачем стал? Вперед!

Сквозь грохот боя прорывается его баритон:

— Битый лед, полыньи. Грибанов идет вброд.

И верно, по грудь в воде пошли к берегу герои 3-го батальона. Высоко поднимая над собой тяжелые станковые пулеметы и коробки с боеприпасами, они передавали их по цепочке на берег. С нашей стороны их прикрыла огнем полковая батарея. Корректировал стрельбу младший лейтенант Михаил Сало. В первом своем бою, сразу попав в такую переделку, он смело шел в атаку вместе с пехотой, хладнокровно и точно направлял огонь орудий. Я для себя заметил: представить к награде.

Комбат-3 Грязнов доложил по рации:

— Все роты вышли на берег. Атакуем противника. Дайте огоньку.

Дали туда «огоньку» гаубичным дивизионом 6-го артполка. Вскоре 3-й батальон захватил часть первой траншеи на высоте севернее Черенчиц.

Первыми к вражеской траншее подошли бойцы отделения старшего сержанта П. Д. Ивчика — комсорга роты. Забросав противника гранатами, уничтожив в ближнем бою десяток гитлеровцев и двух захватив в плен, отделение овладело фасом траншеи. Успех Ивчика сразу же был использован командиром взвода лейтенантом П. К. Пупыниным. Он поднял бойцов в атаку, и вскоре комбат-3 уже докладывал мне, что эта ключевая позиция полностью очищена от фашистов, захвачены два пулеметных дзота. Кроме [64] того, рота лейтенанта Грибанова захватила два закопанных в землю танка и, ворвавшись на позиции вражеской зенитной батареи, уничтожила ее расчеты.

Обходя Черенчицы с северо-запада, 3-й батальон выдвинулся к опушке леса, вдоль которой проходила вторая траншея фашистов. С этих позиций по роте Грибанова вели сильный орудийно-пулеметный огонь четыре дзота.

Так обстояли дела на правом фланге полка, когда солнце уже низко стояло над западным краем горизонта. На левом фланге 1-й батальон Мыльникова, успешно и почти без потерь преодолев Ловать, ворвался на северную окраину Черенчиц и стал продвигаться вдоль главной улицы села на запад, а также на юг, вдоль Ловати. Этим фланговым маневром он стремился как бы «смотать» оборону фашистов в южной части Черенчиц. Однако сделать это было непросто.

Дело в том, что гитлеровское командование, создавая в Черенчицах мощный опорный пункт — здесь находился целый пехотный полк, — основную массу огневых средств, орудий, минометов, пулеметов, сосредоточило в южной части сёла — наиболее возвышенной, с крутым речным берегом и господствующими высотами в глубине.

Поэтому и мы, заранее выбирая направление удара, стремились развить наступление полка через северную часть опорного пункта, как менее насыщенную огневыми точками и естественными препятствиями. Поэтому и для атаки Черенчиц с севера я назначил 1-й батальон капитана Мыльникова — самого опытного из наших комбатов. Задача ему выпала наиболее трудная, как показали ближайшие же часы, именно здесь сосредоточились усилия и наши и противника.

Ворвавшись на северную окраину села, 1-й батальон втянулся в тяжелый уличный бой. Правда, определение «уличный бой» не совсем точно, ибо ни самого села, ни улиц не было. Еще в боях 1942 года Черенчицы сгорели дотла, а остатки изб, бревна и даже печные кирпичи фашисты использовали для оборудования своих дзотов, блиндажей и землянок. Короче говоря, в марте 1943 года Черенчицы представляли собой гористую, занесенную снегом, с едва приметными [65] следами пожарищ местность. И каждый клочок земли, каждый склон оврага, каждый огород вдоль и поперек, прямо и косоприцельно — все простреливалось из фашистских дзотов и других огневых точек.

Когда Мыльников доложил по телефону, что батальон углубился в Черенчицы, что захвачено уже семь дзотов и три отдельных орудия, я решил перенести свой наблюдательный пункт к нему поближе, так как с восточного берега Ловати не было видно поля боя. Со штабными офицерами, разведчиками и телефонистами мы вышли на лед реки. Он был сильно поколот, чернел множеством воронок, трещин, разводьев. Вместе с нами, несколько правее, двигались через Ловать конные упряжки с орудиями полковой батареи. Старший лейтенант Киримов поторапливал батарейцев, они быстро и ловко перебрасывали сооруженные из подручных материалов настилы через битый лед и осторожно под уздцы проводили косящих глазами на воду коней. Артиллеристы спешили к западному берегу, чтобы поддержать наступающую пехоту огнем прямой наводки.

Выбравшись по крутому откосу к Черенчицам, мы нашли возвышенность с хорошим обзором поля боя, связались по телефону с батальонами. Капитан Мыльников доложил, что артиллерийско-минометный огонь противника прижимает подразделение к земле. Фашисты контратакуют 2-ю роту, угрожая расчленить батальон и выйти к берегу Ловати.

— Командир второй роты лейтенант Бондаренко тяжело ранен, я направил в роту своего замполита старшего лейтенанта Гнездова, — закончил Мыльников свой доклад.

Картина боя на участке 1-го батальона была хорошо видна с моего нового НП. Вражеская пехота перебежками накапливалась в Черенчицах, в овражках и лощинах, нацеливаясь на левый фланг мыльниковского батальона, на 2-ю роту. Если они ее сомнут и прорвутся к Ловати, пропадут все наши усилия.

Я приказал командиру артиллерийской группы майору И. Т. Пономареву немедленно сосредоточить огонь по контратакующему противнику. Приданная нам артиллерия ударила по скоплению пехоты. В бинокль хорошо было видно, как заметались на снегу гитлеровцы. [66]

Уже после боя выяснилось, что, когда во 2-ю роту пришли, вернее, приползли под жесточайшим огнем противника старший лейтенант П. Г. Гнездов и наш контрразведчик капитан А. В. Антропов, положение здесь было критическим: лейтенант Бондаренко, как уже говорилось, был ранен, противник из трех дзотов вел сильнейший пулеметный огонь, его пехота, обходя роту с фланга, прижимала ее к крутому берегу Ловати.

Гнездов и Антропов, перебегая от одной группы бойцов к другой, собрали роту в кулак, организовали дружный ответный огонь. Фашистская атака была отбита, и замполит, не давая врагу опомниться, поднял людей в контратаку. Немецкий дзот преградил дорогу, пулеметные очереди запылили по снегу. Рота залегла. Тогда Гнездов со связкой гранат пополз к дзоту. Он был уже совсем рядом с амбразурой, когда получил сразу два тяжелых ранения. Собрав последние силы, герой швырнул связку гранат в амбразуру. Дзот смолк. Подоспевшие бойцы уже не могли ничем помочь своему отважному замполиту — он умер у них на руках. А в разрушенном дзоте лежало двенадцать трупов, среди них — командир батальона 38-го немецкого егерского полка и два штабных офицера.

После гибели Павла Григорьевича Гнездова командование ротой принял капитан Антропов. Он руководил боем до прибытия заместителя комбата по строевой капитана М. И. Сиротина. Положение стабилизировалось, но противник, опираясь на два пулеметных дзота и закопанные в землю танки, продолжал удерживать за собой ключевую позицию на высотах. Я направил к комбату Мыльникову две трети своего резерва — роту автоматчиков старшего лейтенанта Ф. Ф. Кузьмина и роту противотанковых ружей капитана Л. К. Ильина. Кузьмин и Ильин увели своих людей в глубь села, и скоро оттуда послышались резкие хлопки выстрелов — это били противотанковые ружья, потом — дружное «ура».

Лейтенант Строганов повел в атаку на дзот взвод автоматчиков, но упал, сраженный пулеметной очередью. К нему подполз сержант Швец, разорвал пакет с бинтом.

— Не надо. Оставь меня, веди взвод! — приказал лейтенант. [67]

Это были его последние слова. Швец громко скомандовал:

— Первому и второму отделениям — огонь по амбразуре! Третье отделение — за мной! Вперед, ура-а!

Выдернув на бегу чеку из гранаты, Швец прыгнул во вражескую траншею, за ним последовали автоматчики. В рукопашной схватке рядовой Хубайдулин саперной лопаткой убил одного фашистского солдата, Бобров прикладом уничтожил другого. Швец ловко швырнул гранату внутрь дзота. В соседний дзот ворвались бойцы во главе со старшим сержантом Козловым, и вскоре командир роты Кузьмин доложил комбату Мыльникову, а Мыльников мне, что ключевая высота с тремя дзотами полностью в наших руках.

Наступил вечер. Темнота окутала захваченный нами плацдарм за Ловатью, однако бой продолжался. Орудийные зарницы выхватывали из тьмы рваные края низких туч. Звездочки ракет, рассыпаясь, падали на снег. Теперь канонада была особенно интенсивна на правом фланге, на участке 3-го батальона. Комбат Грязнов доложил, что штурмовые группы продолжали пробиваться в глубину обороны противника.

В трудном положении оказалась рота лейтенанта Н. П. Грибанова. Под сильным огнем врага она залегла на открытой поляне, в снегу. Бойцы замерзали в обледеневших после форсирования Ловати шинелях и сапогах. Грибанов понимал: надо немедленно что-то предпринимать, иначе люди обморозятся. А поднять их в атаку не давал фланкирующий пулеметный огонь дзота с опушки леса. Лейтенант вызвал добровольцев. Первыми к нему подползли комсорг роты старший сержант Варганов и помкомвзвода сержант Пятнышин, за ними еще несколько бойцов. Командир роты поставил им задачу незаметно подобраться к дзотам и подорвать их гранатами.

При свете вражеских ракет, зарываясь в глубокий снег, воины двумя группами подползли к дзотам, забросали их гранатами, ворвались в траншею. Огонь врага ослабел, 9-я рота бросилась в атаку, с ходу преодолела первую траншею и ворвалась во вторую. В глубине леса, во тьме, начался ближний бой. Подразделения ликвидировали последние очаги сопротивления севернее Черенчиц. [68]

Многие подробности боя рассказали мне вернувшиеся из 3-го батальона майор Терехин и секретарь дивизионной парткомиссии майор А. А. Лукьянов. Они на поле боя вручали партийные билеты молодым коммунистам батальона и поддерживавшей стрелков полковой батареи. В числе других кандидатскую карточку получил и знакомый читателю артиллерист младший лейтенант Виктор Левченко. Хорошо дрался он в своем первом бою.

Спросил я у Терехина, как перенесли боевое крещение наши комсомолки — радистки Аня Некрасова и Тамара Астафьева, посланные для связи к комбату-3. Петр Дмитриевич ответил, что девчата держались хорошо, комбат Грязнов сначала даже рассердился на них, но сейчас все в порядке.

— А чего сердился?

— Пошли они в атаку с ним вместе, попали под сильный огонь, командует он: «Ложись!» Сам — плашмя в снег, в грязь, а они стоят. Глаза зажмурили, но стоят. Он им опять кричит: «Ложись!» А они: «Товарищ командир, грязно...» Рассердился комбат и говорит: «Себя можете не беречь, но за государственное имущество я с вас, извините, шкуру спущу». Они, конечно, обиделись, но зато уж выполняют приказы Грязнова беспрекословно.

Я попросил замполита назвать всех, достойных награждения за сегодняшний бой. Тут же набросали предварительный список. В нем значились и пулеметчик из 1-го батальона С. В. Владимиров, и капитан А. В. Антропов, и лейтенант Н. П. Грибанов, и многие другие товарищи. А самым первым стоял в списке отважный политработник старший лейтенант Павел Григорьевич Гнездов — для посмертного награждения. Впоследствии его подвиг был отмечен орденом Красного Знамени.

Поздно вечером, собрав последние сведения из батальонов, я доложил генералу Травникову о положении полка и наших планах на сегодняшнюю ночь. Вкратце они сводились к следующему. Во время дневного боя все внимание фашистов было сосредоточено на северной и северо-западной части Черенчиц — здесь их оборону прорывали батальоны Мыльникова и Грязнова, стремившиеся вырваться к дороге на Онуфриево и к мосту на реке Редья. В южной части Черенчиц [69] весь день было сравнительно тихо. Разведчики докладывали, что вражеское командование сильно оголило этот участок, видимо, надеялось на высокие, крутые и обледеневшие берега Ловати и на дзоты с их мощной системой артиллерийско-пулеметного огня. Значит, нашу атаку в этом направлении противник считает маловероятной. Этим мы и воспользуемся, ударим туда своим резервом — ротой автоматчиков старшего лейтенанта В. П. Меркушева.

— Подбрасывают ли фашисты подкрепления из Онуфриево? — спросил генерал.

— Да. Пленные подтвердили, что это подразделения тридцать восьмого егерского полка. Я выдвинул к Черенчицам и частично ввел в бой второй эшелон и переданный в мое подчинение первый батальон шестнадцатого полка.

— Хорошо, — сказал комдив. — Напоминаю: при первой возможности бросайте все имеющиеся силы к Онуфриево. Мост через Редью необходимо захватить исправным.

Между тем ночной бой в Черенчицах продолжался, стрелковые батальоны, рассекая гитлеровскую оборону надвое, продвигались одновременно на юг и северо-запад. В 00 часов 15 минут майор Сологуб доложил о готовности отряда Меркушева — роты автоматчиков, саперного взвода лейтенанта К. В. Петрова и взвода противотанковых ружей лейтенанта И. И. Степченко.

Старший лейтенант Меркушев повел отряд через Ловать к южной части Черенчиц. Бойцы в белых маскхалатах, с лыжами на плечах, обходя засыпанные снегом полыньи и воронки, в метельной мгле бесшумно перешли Ловать. Помогая друг другу, выбрались на крутой берег. Когда до вражеской траншеи было уже рукой подать, Меркушев поднял ракетницу. Взвилась и рассыпалась ракета, бойцы забросали траншею гранатами и, не останавливаясь, двинулись в глубину фашистской обороны. Ворвались на позицию минометной батареи, разгромили еще шесть пулеметных точек. Стрелковые батальоны, воспользовавшись паникой в расположении врага, ударили навстречу меркушевскому отряду, соединились с ним и довершили разгром врага в Черенчицах. К рассвету весь этот мощный опорный пункт — 22 орудийных и пулеметных [70] дзота, 8 закопанных в землю танков, несколько артиллерийских и минометных батарей — был полностью в наших руках. Остатки немецкого егерского полка поспешно отступали по дороге на Онуфриево.

Противник искал спасения за рекой Редья, не зная еще, что путь на запад ему отрезан. В ходе ночного боя за Черенчицы, когда успех наш уже явно обозначился, я принял меры к тому, чтобы обеспечить полку выполнение дальнейшей задачи: прорваться к реке Редья, захватить мост и оседлать рокадную дорогу Старая Русса-Холм. С этой целью я вызвал на свой наблюдательный пункт командира 1-й роты автоматчиков старшего лейтенанта В. П. Меркушева и командира 4-й стрелковой роты старшего лейтенанта С. И. Коновалова. Меркушева назначил командиром группы, выделил ему в проводники разведчиков, уже побывавших на Редье.

Меркушев поставил своих людей на лыжи и стремительно лесными просеками двинулся к Редье. Здесь его встретили разведчики лейтенанта Китаева, которые, наблюдая за мостом уже двое суток, установили все, что необходимо было для быстрого и бесшумного его захвата. Группа Меркушева сразу же пошла вперед. Без единого выстрела они овладели мостом.

Автоматчики и стрелки заняли круговую оборону по обоим берегам Редьи, прочно перекрыв дорогу из Черенчиц на Онуфриево. Ждать пришлось недолго. Сначала из леса, со стороны Черенчиц, появились мелкие группки бегущих егерей. Во тьме и снегопаде они ничего не замечали, пока не попадали в руки меркушевцев. Потом показалась пехотная колонна. Подпустив ее поближе, Меркушев скомандовал: «Огонь!»

А мы в этот час спешили к Редье по лесной дороге, вслед за отступавшими егерями 38-го полка. Я шел со 2-м батальоном. Темень, снег по пояс, метель. Кони останавливаются, люди, помогая им, впрягаются в лямки, вытаскивают пушки и сани с боеприпасами. А впереди гремит бой. Когда мы вышли к Редье, здесь уже все было кончено. У моста, на льду реки и вдоль опушки лежали трупы гитлеровцев. Сотни полторы-две. Старший лейтенант В. П. Меркушев коротко доложил, что его группа в составе роты автоматчиков, 4-й стрелковой роты и взвода разведки [71] приказ выполнила — остатки 38-го егерского полка уничтожены. За этот бой Василий Прокопьевич Меркушев был награжден орденом Красного Знамени, Степан Иванович Коновалов и Владимир Васильевич Китаев — орденом Красной Звезды.

На следующий день, 15 марта, в полосе наступления нашего полка командир дивизии ввел в бой сначала свой второй, а затем и третий эшелоны — 16-й гвардейский воздушно-десантный полк майора Ф. М. Орехова и 11-й гвардейский воздушно-десантный полк майора Н. В. Оленина. Таким образом, наш 1-й гвардейский воздушно-десантный полк оказался во втором эшелоне дивизии.

В последующие восемь суток 5-я гвардейская воздушно-десантная дивизия продолжала вести сначала наступательные, а затем и оборонительные бои. Противник, сосредоточив крупные силы, яростно контратаковал захваченные нами за Редьей плацдармы. Однако мало-помалу бои стихли. Этому сильно способствовала дружная весенняя распутица. На реках начался ледоход, немногочисленные дороги раскисли, заболоченные здешние леса и вовсе стали непроходимыми.

23 марта 1943 года наша дивизия была выведена во второй эшелон 68-й армии. Люди получили заслуженный отдых.