Батальона пока нет...

Часы пробили полночь, а я все еще сидел над конспектом завтрашней своей лекции. Работалось трудно, хотя тема была хорошо знакома: «Стрелковая рота в обороне». Но тактические примеры и задачи, которые мы, преподаватели, приводили в таких лекциях еще семь недель назад, сейчас уже не удовлетворяли ни нас, ни наших слушателей — курсантов Новопетергофского военно-политического пограничного училища. Не удовлетворяли потому, что семь недель назад началась Великая Отечественная война. Курсанты, естественно, хотели знать не только, как оборонялась такая-то стрелковая рота на Халхин-Голе или во время войны с белофиннами, но и как дерутся стрелковые роты сегодня под Киевом, Смоленском и Нарвой.

Ответить исчерпывающе на эти вопросы мы, преподаватели тактики, пока не могли. В учебный отдел еще не поступили тематические сборники, в которых обобщался бы фронтовой опыт. А командировки преподавателей в действующую армию тогда не практиковались. Поэтому приходилось ограничиваться материалами, публикуемыми в открытой печати. Много полезного находили в газете «Красная звезда»... Среди ее фронтовых корреспондентов были товарищи, хорошо знающие военное дело.

В дверь постучали. Открыл — на пороге связной, курсант Максим Бабичев из 2-го батальона. Козырнув, доложил:

— Товарищ капитан, боевая тревога!

Надеть фуражку, сунуть в карман документы, подхватить приготовленный на такой случай командирский чемоданчик (мы называем его «тревожный») — дело минутное.

В учебном отделе собрались преподаватели. Начальник училища полковой комиссар И. Н. Григорьев краток. Объявляет, что училище в составе двух [6] батальонов (1-й батальон — старшекурсники, 2-й батальон — младший курс) поступило в резерв командующего Северным фронтом. Район сосредоточения — деревня Русские Антоши, станция Елизаветинка. Места хорошо нам всем знакомые. Не раз и не два выезжали мы туда с курсантами на полевые занятия. Понятен и выбор этого района для сосредоточения резервов. Оба пункта стоят на главных магистралях, связывающих Эстонию с Ленинградом: Русские Антоши — на шоссейной дороге, Елизаветинка — на железной.

— В этом районе будем ждать дальнейших распоряжений командования, — заключил полковой комиссар. — Прошу всех занять свои места...

На плацу, возле грузовиков, мигали карманные фонарики. Это грузился 2-й батальон. А машины 1-го батальона уже вытягивались из ворот на улицы спящего Петергофа. Рассвет 16 августа сорок первого года застал нас на местах, указанных штабом фронта: 1-й батальон сгрузился в Русских Антошах, 2-й — на станции Елизаветинка. Примерно на половине пути между ними расположились машины учебного отдела и командования, походные кухни. Здесь, на опушке леса, мы разбили палатки, вырыли щели для укрытия от вражеской авиации.

После завтрака преподаватели разошлись по курсантским подразделениям проводить занятия по плану, как в обычной полевой обстановке. Я отправился во

2-й батальон отрабатывать тему «Стрелковая рота в обороне».

Занятие проходило интересно. Курсанты наметили несколько оборонительных позиций и по-деловому обсуждали плюсы и минусы каждого варианта. За их суждениями чувствовался солидный практический опыт. Да это и понятно, ведь в училище они поступали после трех-четырех лет срочной службы, многие были младшими командирами. Все коммунисты.

Мы заканчивали занятие, когда впереди, за высоткой, ударили винтовочные выстрелы. Я знал, что там располагалось сторожевое охранение, выставленное от 2-го батальона. К винтовочной стрельбе присоединилась пулеметная, послышался отдаленный треск мотоциклетных моторов. По звуку определил: пулемет не «максим» и не «дягтерев». Неужели фашисты? Приказал взводу приготовиться к бою, но стрельба, за [7] высоткой внезапно прекратилась. Послал туда трех курсантов. Они скоро вернулись, доложили, что на сторожевое охранение наскочили фашистские разведчики на двух тяжелых мотоциклах с пулеметами. Один мотоцикл подбит, экипаж уничтожен. Второму удалось уйти в сторону железной дороги.

Вернувшись в учебный отдел, я узнал, что вражеские мотоциклисты появлялись сегодня и близ Русских Антошей, и около станции Елизаветинка, и в разных других пунктах.

После полудня мимо нас стали проходить на север и северо-восток обозы отступавших советских частей. На наши вопросы обозники отвечали, что «немец прет», что «танков у него — туча».

Обстановку, которую мы наблюдали, полковой комиссар И. Н. Григорьев доложил по телефону в штаб фронта. Для этого ему пришлось съездить на ближайший сельский почтамт, так как радиостанции и полевого телефона, точнее кабеля, в училище не было. Григорьев просил штаб Северного фронта дать разрешение училищу занять оборону и окопаться. Но, как он нам сказал, вернувшись, товарищи из штаба фронта строго отчитали его за «панические настроения».

Однако обстановка обострялась с каждым часом. С нашей высотки покрытая кустарником и перелесками равнина просматривалась километра на два. Теперь все это пространство было заполнено людьми. Шли толпы беженцев, в клубах пыли гнали стада коров и овец. В одиночку и небольшими группами отходили стрелки и пулеметчики, везли много раненых. Стала явственно слышна артиллерийская стрельба. Если с утра фашистская авиация появлялась эпизодически, то теперь эскадрильи «юнкерсов» и «мессеров» непрерывно бомбили и обстреливали отходивших.

Начальник училища опять позвонил в штаб фронта и настойчиво повторил свою просьбу. На этот раз ему ответили, что представители штаба уже выехали к нам. И действительно, спустя примерно час у высотки затормозили две легковые машины. Из передней вышел сам Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов — тогда главнокомандующий войсками Северо-Западного направления. Приняв доклад начальника училища и поздоровавшись с нами, Ворошилов поднес к глазам бинокль. Ознакомившись с обстановкой, [8] он приказал начальнику училища немедленно занять оборону и, выставив заградительные посты, задерживать неорганизованно отходивших бойцов и формировать из них стрелковые подразделения.

Выполняя приказ главнокомандующего, училище заняло оборону на широком фронте: 1-й батальон майора Николая Александровича Шорина — западнее Красного Села, в районе деревень Чухонские Антоши, Ожоги-но, Волгине; 2-й батальон капитана Антона Афанасьевича Золотарева — западнее Гатчины, в районе деревень Пульево, Смольково, Дылицы, Алексеевка{1}. Необходимость, оборонять почти 30-километровый фронт столь ограниченными силами вынудила наше командование построить оборону, состоявшую из отдельных опорных пунктов. Но и после этого между батальонами остался разрыв в 12 километров. Сюда был выдвинут для наблюдения один курсантский взвод.

Общую ситуацию на Северном фронте я тогда представлял весьма смутно. И только{1} после войны, когда разобрался в оперативных документах и картах августа сорок первого года, понял, сколь грозной для нас была эта ситуация в середине месяца. Стремясь сломить сопротивление 8-й советской армии под Нарвой и прорваться из Прибалтики к Ленинграду, фашистское командование замышляло зажать 8-ю армию в клещи. Удар с фронта наносили пехотные дивизии вермахта, удар в обход Нарвы с юго-востока — дивизии 41-го немецкого танкового корпуса.

8 августа обе вражеские группировки перешли в наступление. Неделю спустя, после ожесточенных боев, фашистским танковым соединениям удалось прорвать фронт. Советское командование выдвинуло им навстречу резервы, в том числе и наше училище. Курсанты-пограничники перекрыли важнейшие дороги из Эстонии на Ленинград.

День 17 августа прошел относительно спокойно. И комбат-1 Шорин и комбат-2 Золотарев доносили, что вошли в боевое соприкосновение с противником и что его первые атаки успешно отражены. Мы, преподаватели, по-прежнему оставались при учебном отделе — выполняли отдельные поручения начальника училища. [9] Однако настроение было не из приятных: там, впереди, уже грянул бой, а мы до сих пор находились в каком-то неопределенном положении. Правда, некоторые преподаватели уже получили назначение в части и уехали, но большинство все еще ждали своей очереди.

Особенно трудным стало это ожидание с утра 18 августа, когда оба курсантских батальона вступили в ожесточенную схватку с танками и мотопехотой 41-го немецкого танкового корпуса. Атаки противника, поддержанные мощными ударами бомбардировочной авиации, следовали одна за другой. Судя по донесениям, враг пытался с ходу прорваться вдоль железной дороги к Гатчине. Батальон капитана Золотарева был вынужден оставить станцию Елизаветинка, однако закрепился на новом рубеже и удержал дорогу на Гатчину.

Наступила ночь. Западный край горизонта был освещен пожарами. Высоко в темном небе слышался нудный, с подвыванием, гул — это шли в сторону Ленинграда эскадрильи фашистских бомбардировщиков. Мы не спали. Весь преподавательский состав вооружился ломами, кирками, лопатами. Рыли окопы вокруг высотки, на которой, расположился командный пункт нашего училища. Возможно, на рассвете нам придется принять бой. И не надо быть преподавателем тактики, чтобы понять всю сложность положения на участке обороны училища. Если на правом фланге 1-й батальон уверенно отразил все попытки фашистов прорваться по дороге на Красное Село, если на левом фланге 2-й батальон упорно дрался под Гатчиной, то центр боевого порядка — почти полтора десятка километров — практически не был прикрыт. Нельзя же считать прикрытием единственный взвод курсантов, вооруженных винтовками и легким пулеметом.

Пока еще противник не обнаружил это слабое место в нашем боевом порядке. Но неудачи сегодняшнего дня, когда ему не удалось прорваться по дорогам в сторону Ленинграда, заставят его усилить разведку. Часом раньше, часом позже он нащупает ничем не защищенный участок и двинет сюда свои главные силы.

На рассвете 19 августа меня вызвал к себе полковой комиссар И. Н. Григорьев. Иван Никитович развернул карту и объяснил мне обстановку. Сказал, что подкреплений пока ждать неоткуда, надо формировать подразделения [10] из бойцов, которые отходят в нашу полосу. Он посмотрел на меня внимательно, решительно ткнул в карту карандашом. Красная жесткая черта пролегла в том самом незащищенном промежутке между 1-м и 2-м батальонами.

— Это ваш район обороны, — сказал полковой комиссар. — С сего часа назначаю вас командиром батальона.

— Какого батальона? — не понял я.

— Которого еще нет. Сформируете его там, на месте. Все ясно?

— Ясно! Есть одна просьба.

— Говорите.

— Прошу в помощь хотя бы одного командира. Начальником штаба батальона. Если можно, старшего лейтенанта Харина.

— Нельзя, — ответил полковой комиссар. — Харин уже воюет в первом батальоне. В помощь вам я выделю группу курсантов. Они вас догонят. Район вам, по-моему, хорошо знаком.

— Знаком.

— Где займете оборону?

Я мысленно представил себе знакомую до мельчайших деталей местность. Конечно же, оборону будем занимать, по высотам, где я много раз бывал с курсантами. Эти высоты — их пять — тянутся с северо-запада на юго-восток в 1,5-2 километрах одна от другой. Позиция господствует над окружающей равниной, позволяет контролировать огнем значительное пространство. На высотах можно создать опорные пункты.

Докладываю эти соображения начальнику училища.

— Добро! — говорит он. — Никаких средств связи я вам не дам. Вы же сами знаете, что их у нас нет. Присылайте связных.

И вот я иду полевой дорогой. Иду один навстречу потоку беженцев. Старики, женщины, дети. Тащат узлы на плечах, толкают перед собой детские коляски, в которых тоже узлы и чемоданы. Гляжу на людей, запыленных, измученных, думаю о своих — о жене, эвакуированной на восток с малыми детьми. Как-то они там?

Мои размышления прервал рев «мессершмитта». Он, словно с горы, скатился с высокого августовского [11] неба и, строча пулеметами, низко пронесся над дорогой. Люди бросились на землю, но один молоденький лейтенант, подняв пистолет, начал стрелять в желтое брюхо истребителя. Я схватил его за плечи, свалил в кювет. Пыльный бурун пулеметной очереди пропахал дорогу рядом с нами.

Отряхиваясь, поднялись, посмотрели друг на друга.

— Жить надоело?

— Нисколько, — смеется он. Белые зубы блестят на запыленном, загорелом лице. — Здравствуйте, товарищ капитан! Не узнаете?

— Морозов?

— Он самый.

— Откуда?

— Дорога дальняя, — отвечает. — Всю Прибалтику протопал на своих двоих.

Лейтенант Дмитрий Морозов — бывший наш курсант. Вместе с ним шесть бойцов, подтянутые, бравые парни в фуражках с зеленым околышем. Хорошо вооружены: у двоих немецкие трофейные автоматы, один даже с ручным пулеметом. Глядя на них, никак не скажешь, что пешком, с трудными боями идут они от самой границы.

Морозов рассказал, что, выполняя специальное задание командования, его группа оторвалась от своего полка. Где же его теперь искать?

Я обещаю запросить через начальника училища в штабе фронта, а пока прошу помочь мне.

— Чем помочь?

— Меня назначили командиром батальона. Батальон надо сформировать. Будем задерживать отходящих бойцов.

Морозов и его красноармейцы все поняли с полуслова. Нас было восемь человек. Разбились мы по парам, получилось четыре заградительных поста. Разошлись по полевым дорогам и дорожкам, что обегали главную высоту той гряды, где я наметил занять оборону. В тылу высоты, в березовой роще, устроили сборный пункт. Час спустя здесь было сформировано первое стрелковое отделение из бойцов, которые отбились от своих подразделений. Отделение заняло оборону на центральной высоте. К вечеру мы имели уже целый взвод. Подошли и обещанные начальником училища курсанты из 2-го батальона. Их было 13 человек. [12]

Собрав курсантов на высоте, я объяснил им ситуацию и свой план обороны 12-километрового участка. В тот момент в батальоне было около пятидесяти человек, вооруженных винтовками. Задача — по крайней мере удвоить это число к утру, чтобы занять все пять высот хотя бы небольшими отрядами; создать пять опорных пунктов, сформировать в каждом по взводу, затем, если удастся, и по стрелковой роте.

— Разрешите вопрос?

Спрашивал Максим Бабичев, тот, что был моим связным во время боевой тревоги. Вчера, как рассказали его товарищи, он отличился в рукопашном бою.

— Товарищ капитан! А где мы возьмем оружие? Кто будет командовать сформированными взводами и ротами?

— Оружие будем собирать. Так, как собираем людей. Смотрите, у Морозова уже все вооружены. Хуже с боеприпасами. Но боеприпасы подвезут из училища. А командовать взводами и ротами придется вам, товарищи курсанты.

Как я уже говорил, среди курсантов было много младших командиров. Из них я тут же и назначил командиров будущих рот и первых взводов. Взводным предстояло выполнять и обязанности политруков. Курсанты ушли от меня часа за два до захода солнца. Надо было торопиться — и посты выставить на дорогах, и хоть немного осмотреться на местах при свете дня.

Всю ночь в расположение нашего батальона продолжали отходить мелкие группы бойцов. Курсанты, назначенные командирами рот, доносили, что формирование подразделений идет успешно. В каждом из пяти опорных пунктов насчитывалось уже от 60 до 100 бойцов, а всего в составе батальона — около 400 человек. Подавляющее большинство — с оружием. Мы располагали шестью ручными пулеметами и одним станковым. Обзавелись собственным медицинским пунктом, санитарными двуколками, а также десятком конных повозок. Организовали и конную связь, что сразу же облегчило управление батальоном.

20 августа мне пришлось трижды пройти вдоль всего района обороны, проводя с командирами рекогносцировку местности, налаживая связь и взаимодействие между опорными пунктами. Но как прикрыть огнем [13] 1,5-2-километровые промежутки между ними? Нужна артиллерия или минометы, но где их взять?

К вечеру иссяк поток беженцев, дороги опустели. Артиллерийская канонада переместилась довольно далеко за наш левый фланг. Оттуда донесли, что к переднему краю выскочили немецкие мотоциклисты в сопровождении двух бронетранспортеров. Противник отбит огнем. Спустя час такое же донесение — с правого фланга. Стало ясно, что главные силы фашистов уже на подходе. Где они, сколько их? Нам надо активизировать свои действия, противопоставить инициативе противника собственную инициативу. Пассивная оборона никогда не приносит успеха, даже в том случае, когда обороняющийся обладает значительными силами. Это я знал из истории военного искусства, которую изучал в академии, это мы не уставали повторять курсантам на учебных занятиях. Теперь впервые в жизни это надо было осуществить практически.

Приказал лейтенанту Морозову разведать противника в направлении железной дороги. Он пошел сам с группой своих пограничников в сумерках, когда влажные туманы выползли на поля из болотистых низин. В темноте разведчики, описав примерно 15-километровую дугу, пересекли шоссейную и железную дороги западнее Гатчины. Конечно, выяснить намерения гитлеровского командования разведчики (пленных захватить не удалось) не смогли, но кое-какие важные сведения добыли. Обнаружили в 3-4 километрах от нашего переднего края скопление войск противника — до батальона мотопехоты с артиллерией и танками. Судя по расположению фашистских подразделений, они нацеливались на левый фланг нашей обороны, ближе к центру. Здесь и разместили мы свой резерв — 50 стрелков с двумя ручными пулеметами. И сам я перешел на левый фланг.

Светало. С наблюдательного пункта, с гребня высоты, мне была видна серая, затянутая плотной пеленой тумана равнина. Кое-где над туманом торчали вершины вековых елей, а на юге ровной цепочкой тянулись верхушки телефонных столбов. Всходило желтое солнце, освещая околицу деревни. Оттуда к переднему краю морозовской роты выдвигались танки и бронетранспортеры. Ударила фашистская артиллерия. Снаряды ложились сперва в низине, всплескивая огнем сквозь туман. Потом разрывы поползли по склону [14] высоты вверх, к гребню, ближе к нам. Гулко ударило в уши, земля посыпалась за ворот гимнастерки. В окоп спрыгнул курсант Бабичев:

— Товарищ капитан, лейтенант Морозов приказал передать: фашисты обходят роту слева...

Смотрю в бинокль. Далеко это, видно плохо. Да и туман все еще стелился вдоль лощины, по которой, судя по донесению, фашисты обходили морозовскую роту.

— Из пулемета достать не можем, — докладывает Бабичев.

Приказываю ему:

— Бери резервный взвод, веди к левому флангу морозовской роты. Действуй по обстановке. Помни главное: отсекай пехоту от танков, не пропускай ее в наши тылы вслед за танками.

Бабичев бегом увел за собой резервный взвод.

Туман постепенно рассеивался, и я увидел фашистскую подвижную группу, которая атаковала роту Морозова с фронта: два легких танка и пять бронетранспортеров с пехотой. Один из них забуксовал, застряв на болотистом лугу, остальные машины остановились, ведя огонь с места. Опасаться им было нечего — артиллерии у нас не было. Вражеские автоматчики цепью двинулись к гребню высоты, а впереди, пробивая им дорогу, бушевал над окопами морозовцев артиллерийский огонь.

Между тем группа, обходившая роту Морозова по лощине, была остановлена взводом Бабичева. И только спешенная гитлеровская мотопехота упрямо приближалась к нашему переднему краю. Когда ей оставалось преодолеть последние 30-40 метров, над окопами поднялась коренастая фигура лейтенанта Морозова. В руках — винтовка, солнце ослепительно сверкнуло на штыке. За ним из окопов выскочили красноармейцы и устремились на врага. Начался рукопашный бой. Где наши, где фашисты — я уже не различал. Все смешалось в стремительной круговерти рукопашной, потом толпа хлынула вниз, по склону высоты, к низине. Фашисты побежали, наши гнали и кололи бегущих...

Прошло несколько часов, но немцы, обладавшие абсолютным превосходством в артиллерии и танках, даже не попытались повторить атаку. Они ограничились [15] огневыми налетами и авиационной бомбежкой. С левого фланга мне докладывали, что множество танков и бронетранспортеров гитлеровцев двигается в сторону Гатчины, обходя наши боевые порядки. Лишь впоследствии я 'понял цель маневра — оперативного маневра! — немецко-фашистского командования. Оно стремилось, используя свои подвижные соединения, обогнать отходившие из Эстонии части 8-й армии и отрезать их от Ленинграда.

К концу дня мы установили связь с одним из соединений 8-й армии — 191-й стрелковой дивизией. Оттуда нам сообщили, что в наше расположение отходит стрелковый полк дивизии. 22 августа мы передали ему часть своего района обороны, а также вернули в дивизию более сотни бойцов, отставших от нее в ходе боев. В свою очередь штаб дивизии подкинул нам боеприпасы и продовольствие.

Итак, фронт обороны батальона сократился, мы зарывались все глубже в землю. Первые, пусть небольшие, успехи подняли наш боевой дух. Выше всяких похвал действовали курсанты, поставленные на роты и взводы. Я видел, с каким уважением относились к молодым командирам подчиненные.

23 августа, когда батальон только что отбил очередную атаку фашистов, на моем наблюдательном пункте появился старший лейтенант Федор Петрович Харин. Очень обрадовался я старому другу — и что он жив-здоров, и что пришел ко мне. Неужели начальник училища вспомнил мою просьбу дать в батальон опытного начальника штаба? Но оказалось, что Харин прибыл по поручению командира 1-го батальона майора Н. А. Шорина обменяться боевой информацией, договориться о взаимодействии, о том, как обеспечить стык флангов наших батальонов. (Стык флангов в той ситуации был понятием весьма условным, так как фланги батальонов разделялись примерно километровым пространством, занятым тремя-четырьмя бойцами с ручным пулеметом.)

Вид у Харина был весьма воинственный. Кроме своего пистолета — два немецких автомата на плече, в руках кобура с офицерским вальтером и полевая сумка.

— Где добыл трофеи?

— Известно, — отвечает, — где. На большой дороге. Вышел, помахал кистенем... [16]

— А серьезно?

— Верно говорю, на дороге.

Харин шел ко мне лесной дорогой, когда услышал впереди треск мотоцикла. Замаскировавшись в кустах на повороте, удачно подорвал гранатой выскочивший мотоцикл. У трех убитых фашистов взял оружие, сумку с документами.

Обговорили мы с ним вопросы, с которыми он прибыл от Шорина. Потом он рассказал, что 1-й батальон, возможно, скоро развернется в полк, так как Шорин сформировал из отступавших бойцов еще два полных батальона. Обзавелись они и артиллерией.

— Какие калибры? — спросил я с откровенной завистью.

— Восемнадцать орудий, гаубицы ста двадцати двух миллиметров, — ответил Федор. — Пробивались из окружения, вышли к нам. Добыли несколько полковых и батальонных пушек. Хозяйственный мужчина Николай Александрович Шорин, а?

Хозяйственный, ничего не скажешь. И командир превосходный, и хозяин настоящий. Нелегкое это дело — в такой сложной обстановке обеспечить вооружением, боеприпасами, продовольствием три батальона вместо одного. А Шорин со всем этим управился.

О делах 1-го батальона Харин рассказывал с гордостью. Я слушал его — и люди, знакомые мне уже не первый год, открывались как бы заново.

Обязанности офицера разведки в 1-м батальоне исполнял мой близкий товарищ капитан Василий Ефимович Левин. Я знал его как обаятельного человека, выдержанного, спокойного. Он преподавал тактику, был прекрасным методистом. В первом же боевом деле Василий Ефимович показал себя и отличным практиком разведки. Вместе с лейтенантом Б. А. Григорьевым он сформировал два взвода разведчиков, во главе отделений поставил курсантов-пограничников, опытных в такого рода делах. В тот же день взводы ушли в первый разведывательный поиск. Вернулись с трофеями и пленными. Следующий поиск увенчался еще более значительным успехом: была разгромлена вражеская автоколонна, захвачено 6 груженных военным имуществом машин. 21 августа, опять во вражеском тылу, Василий Ефимович с пятью бойцами напал [17] на фашистский конвой, сопровождавший пленных. Конвойные были перебиты, пленные освобождены, вооружены трофейными автоматами и поставлены в строй.

Через несколько дней, когда вражеские танки и мотопехота обошли 1-й батальон с юга и над ним нависла угроза окружения, комбат Шорин бросил в бой последний резерв — разведчиков во главе с Левиным. В рукопашной схватке противник был отброшен, сбит с выгодного рубежа, где пытался закрепиться. Левин подорвал гранатами вражескую самоходно-артиллерийскую установку, принудил сдаться ее экипаж.

Выполняя личные поручения начальника училища, Василий Ефимович трижды пробирался через боевые порядки вражеских войск, чтобы восстановить прерванную связь с соседями — 191-й стрелковой дивизией и ленинградской дивизией народного ополчения, а однажды — чтобы восстановить связь со штабом 8-й армии. Капитан Левин первым в нашем училище был награжден орденом Красной Звезды. Да и вообще это было первое у нас награждение. В то трудное лето ордена давались скупо...

Без начальника штаба наш батальон все-таки не остался. На эту должность начальник училища прислал старшего лейтенанта В. Г. Асриева — тоже хорошего моего товарища, начальника кафедры физической подготовки училища.

Вано Асриеву было тогда 28 лет. Черноглазый, смуглый, нос с маленькой горбинкой. Обмундирование сидело на нем как влитое, и носил он его с тем воинским щегольством, по которому легко узнаешь кадрового строевого командира.

Родом Вано был из Азербайджана. К нам в училище он пришел после окончания Института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта.

Сейчас, придя на мой НП, старший лейтенант Асриев рассказал, что по приказу начальника училища все курсанты через двое суток отзываются с передовой обратно в Петергоф на государственные экзамены. Отзывался не только старший, но и младший курс. Им тоже досрочно должны были присвоить звания политруков или младших политруков.

Конечно, с точки зрения высшего командования, это было совершенно правильное решение. Ну, а нашим [18] наспех сформированным подразделениям придется туго без командного костяка — курсантов. Однако прежде чем они убыли, батальон выдержал еще несколько серьезных боев.

На рассвете.25 августа фашисты предприняли очередную атаку. Основные их силы были брошены против роты лейтенанта Морозова. Со своего НП я хорошо видел картину боя. Впереди ползли три немецких средних танка, за ними — цепь автоматчиков. Подходы к нашим позициям были хорошо разведаны противником. Танки аккуратно обходили заболоченные низинки, нахально подставляя нам борта. Знали, что русской артиллерии тут нет. Танковые пушки пыхали огоньками выстрелов, расстреливали позиции 2-й роты.

Дружно стучат ручные пулеметы, фашистские автоматчики группами рассредоточиваются позади танков. Однако ружейно-пулеметный Огонь достает их и там. Автоматчики мало-помалу отстают от танков, залегают. Но танки продолжают ползти к окопам. До них уже метров 150, не более. Нервы напряжены до предела. Сейчас все решится. Человек против танка — кто кого? И вдруг за спиной, совсем близко, ударил орудийный выстрел. Фашистский танк остановился, из башни повалил маслянистый дым. Люк открылся, оттуда вывалились обгоревшие танкисты. — А снаряды уже вздыбливают землю перед вторым танком. Вот прямое попадание — разбита гусеница. Вот еще одно попадание. Третий танк торопливо пятится и, развернувшись, уходит. Бегут и фашистские автоматчики.

По склону высоты я пошел в морозовскую роту. В кустарнике увидел замаскированную 45-миллиметровую противотанковую пушку, несколько дальше — другую такую же. Бойцы-артиллеристы оживленно переговаривались, рассматривая стоявшие от них метрах в ста подбитые танки. Лейтенант Морозов не успел мне доложить об этих орудиях — помешала немецкая атака. Оказывается, вчера вечером его разведчики обнаружили «сорокапятки» во вражеском тылу, километрах в шести от передовой, в лесу. Видимо, какая-то часть оставила их при отступлении. В роте Морозова было много артиллеристов, они вызвались привезти пушки. Взяли в ближней деревне лошадей и ночью вывезли из вражеского тыла оба орудия [19] вместе с двумя десятками снарядных ящиков. Едва успели установить на огневые позиции, начали окапывать, как началась атака.

— Вот наш главный герой, — сказал Морозов, подозвав молодого невысокого, но складного и бравого солдата с артиллерийскими петлицами на гимнастерке.

— Рядовой Андрющенко! — весело представился он.

— Откуда родом?

— Белоруссия, Могилевская область, Шкловский район, — доложил он.

— Рад, — говорю, — что мой земляк лицом в грязь не ударил. А я из Горок.

Ну, присели мы с ним близ орудия, закурили махорку, вспомнили родные места. В это время начали бить немецкие минометы, одна мина разорвалась рядом. Андрющенко был тяжело ранен, его немедленно отправили в медпункт, а оттуда — в госпиталь. Я отделался легким ранением и после перевязки вернулся на свой наблюдательный пункт.

С этого дня интенсивность боевых действий на нашем, да и на всех соседних участках резко возросла. Противник, обходя нашу оборону, рванулся танковыми дивизиями на Гатчину и Красное Село. Одновременно его пехота при поддержке танков и авиации атаковала нас с фронта, пытаясь оттеснить к северу, прижать к побережью Финского залива.

Батальон был подчинен теперь командиру 191-й стрелковой дивизии. Мы продолжали формироваться за счет пробивавшихся из окружения бойцов и командиров, и в моем распоряжении было уже семь стрелковых рот, или до шестисот активных штыков. С этой значительной силой можно было активно обороняться.

Однажды в ходе боя противнику удалось вклиниться в центр боевого порядка батальона и захватить важную высоту. Оборонявшая высоту рота отошла в лощину и здесь двое суток отбивала атаки фашистов. Лощина простреливалась со всех сторон гитлеровцами, а отвести роту назад не позволяла обстановка. Значит, выход был один — идти вперед и отбить у фашистов высоту. Мы разработали такой план: две роты, расположенные левее и правее этой лощины, выделили по взводу — для демонстрации ночной атаки. Их дело — привлечь внимание гитлеровцев к флангам, создать [20] видимость обхода и окружения высоты. Ну, а потом ударит по высоте рота из лощины.

И вот, когда стемнело, справа и слева ударили наши пушки, пулеметы, рассыпалась ружейная стрельба. Взводы очень активно демонстрировали атаку, а затем — и ее неудачу, и свой поспешный отход. Это продолжалось около часа, и когда стрельба стала затихать и противник начал успокаиваться, двинулась в атаку наша рота. Высокая, густая рожь и тьма безлунной ночи позволили советским пехотинцам сблизиться с противником почти вплотную. По сигналу ударили в штыки и почти без потерь оседлали высоту. Рота фашистской пехоты, занимавшая высоту, была уничтожена.

Утром гитлеровцы предприняли контратаку, затем еще и еще раз пытались отбить высоту — безуспешно. Свой район обороны близ дороги на Красное Село наш батальон удерживал в течение восьми суток. Только в последних числах августа, когда противник обошел нас с обоих флангов и батальон оказался в полуокружении, мы организованно, поддерживая связь с соседями, предпринимая контратаки, отошли. К 3 сентября батальон в составе семи стрелковых рот, взвода противотанковых орудий и ряда других подразделений закрепился на новом оборонительном рубеже (в 10-12 километрах севернее старого), восточнее поселка Гостилицы. Правее и левее нас отошли другие части, заняв оборону вдоль побережья Финского залива до предместий Ленинграда. И когда несколько дней спустя фашистам все-таки удалось прорваться к Финскому заливу в районе Стрельны и Лигова и таким образом вбить клин между Ленинградом и войсками 8-й армии, ее части удержали образовавшийся Ораниенбаумский плацдарм. Мало то, го, этот плацдарм, прикрывавший с юга Кронштадт и занимавший 64 километра по фронту и 20-25 километров в глубину, окруженный с трех сторон врагом, с четвертой — морем, продержался еще два с половиной года, до полной ликвидации блокады Ленинграда.

Однако свидетелем этих событий мне стать не довелось. 16 сентября я получил приказ передать личный состав батальона в 191-ю стрелковую дивизию{2}, [21] а нам с Асриевым выехать в Ленинград за новым назначением.