Экзамен на зрелость
Наступил сентябрь 1939 года.
Как и все советские люди, я в те дни с тревогой следил за событиями, положившими начало второй мировой войне. Щемило сердце от мысли, что страну моих предков постигла трагедия. Фашистские танки стальными гусеницами кромсали польские дороги. Над горящей Варшавой кружили самолеты со зловещими крестами на крыльях. Лилась кровь невинных людей. Гибли бесценные памятники старинной польской культуры...
Уже из первых сообщений о ходе боевых действий на польско-немецком фронте можно было сделать вывод, что участь польской армии, а следовательно, и Польского государства, возглавляемого бездарным и продажным правительством, предрешена. Пилсудский и его преемники, ослепленные злобой к Стране Советов, считавшие «исторической» миссией Польши — быть форпостом «санитарного кордона» против СССР, привели страну к катастрофе.
Польская армия, с запозданием отмобилизованная, кое-как сосредоточенная и очень слабо вооруженная (860 легких танков и 400 самолетов старой конструкции), покинутая своим верховным командованием уже через несколько дней войны, была вынуждена противостоять вермахту с его огромным превосходством в технике (около 2400 танков и 2000 самолетов). Вполне понятно, что, несмотря на мужество и героизм, проявленный в боях польскими солдатами, танковые и моторизованные дивизии гитлеровцев быстро сломили их сопротивление.
Поражение панской Польши дало возможность немецко-фашистским войскам выйти непосредственно к границам СССР. Тем самым опасность агрессии для Советской [28] Родины со стороны гитлеровской Германии еще более возросла.
Коммунистическая партия и правительство Советского Союза, трезво учитывая эту опасность, предпринимали в то время самые энергичные меры к укреплению оборонной мощи нашего государства. Красная Армия оснащалась более совершенным оружием и боевой техникой, формировались новые части и соединения. Последнее обстоятельство предопределило и мою судьбу: в середине 1940 года я был назначен начальником оперативного отделения штаба 162-й стрелковой дивизии, формировавшейся в Артемовске.
Полки дивизии в сжатые сроки укомплектовывались людьми, оснащались вооружением и транспортом. Командиры и политработники трудились, не считаясь со временем. Мы были молоды, обладали, казалось, неиссякаемой энергией и отдавались делу самозабвенно.
Мои сослуживцы понимали, что фашистская Германия — наш потенциальный противник и что война с нею, несмотря на наличие пакта о ненападении, может начаться в любой момент.
В начале марта 1941 года я ознакомился с документом разведоргана, содержавшим оценку боевых возможностей гитлеровской армии и схему размещения ее войск. Я, разумеется, обратил внимание на то, что в Восточной Пруссии и в Польше было сконцентрировано 87 немецких дивизий, которые полукольцом опоясывали советскую границу на западе.
Не говорит ли такая концентрация войск о возможных коварных замыслах немецкого командования? Соображениями на этот счет я поделился с командиром дивизии Ф. Н. Колкуновым и военкомом К. И. Курятовым, которые очень внимательно выслушали все мои доводы.
Несколько дней спустя они были срочно вызваны в штаб округа. А тотчас после их возвращения в Артемовен был получен приказ о передислокации дивизии ближе к западной границе — в город Лубны. Этот приказ окончательно убедил меня в том, что опасения, связанные с группировкой немецких войск в Польше и в Восточной Пруссии, оказались, мягко говоря, не беспочвенными. В тот момент я не мог, однако, предположить, что война начнется так скоро и что на третий ее день наша 162-я стрелковая уже отправится из Лубен на фронт... [29]
Полки дивизии, вошедшей в состав 19 и армии, которой командовал генерал-лейтенант И. С. Конев, заняли оборону севернее Витебска, вдоль Западной Двины; мы получили достаточно времени, чтобы закрепиться на местности в предвидении яростного натиска превосходящих сил противника. Фашисты предприняли первую атаку нашего переднего края лишь 12 июля во второй половине дня. Мы успешно ее отразили, причем артиллеристы подбили три вражеских танка, а пехотинцы захватили первых пленных. Но это, как потом оказалось, была всего лишь прелюдия к сражению, которое развернулось на другой день с утра. Сосредоточив на сравнительно узком участке до дивизии пехоты и свыше полусотни танков, гитлеровцы нанесли таранный удар по центру нашей обороны.
Положение создалось критическое: мы не имели возможности предпринять даже маневр силами, чтобы усилить центр, поскольку все стрелковые полки оборонялись на широких участках по фронту и сами в тот момент были скованы боем. Надо сказать, что бойцы и командиры подразделений, принявших на себя основной удар гитлеровцев, едва ли рассчитывали на помощь резервов. По крайней мере, все они дрались самоотверженно, не страшась рукопашной схватки с фашистами. И не будь у врага десятков танков, чаша весов, возможно, и не склонилась бы на его сторону. Но в данной ситуации силы были неравными. Немцы, понеся большие потери, прорвали нашу оборону и устремились к Демидову.
В ходе сражения наш 720-й стрелковый полк оказался отрезанным от остальных частей соединения. Его командир подполковник М. И. Мухин был ранен и эвакуирован в тыл. Находясь в это время в боевых порядках полка, я принял на себя командование. С тяжелыми и непрерывными боями полк медленно отходил на восток.
Наконец, потеряв соприкосновение с противником, мы вышли лесами к перекрестку дорог Духовщина — Ярцево. Люди расположились на отдых и приступили к обеду, а я направился к Минской автостраде, чтобы выяснить обстановку и постараться установить связь с соседями.
Едва я вышел на шоссе, как увидел стремительно приближавшуюся «эмку» черного цвета. Поравнявшись со мной, машина резко затормозила, и из нее выглянул коренастый и смуглолицый генерал-майор. Взяв под козырек, [30] я доложил, кто я такой и что тут делаю. В ответ он назвал свою фамилию, которую, однако, невозможно было расслышать из-за рокота мотора автомобиля. Сообщив, что он из оперативной группы генерал-майора К. К. Рокоссовского, генерал записал на полях своей карты мою фамилию, номер полка и место его расположения в данный момент, после чего поставил задачу: немедленно оседлать перекресток дорог и держать оборону до подхода свежих сил.
— Учтите, немцев следует ожидать здесь уже через несколько часов, — предупредил он.
Генерал тронул рукой плечо шофера. И «эмка», круто развернувшись, скрылась из глаз.
Вот так довелось мне получить приказание от человека, фамилии и должности которого я не знал, однако в праве этого человека распоряжаться судьбами подчиненных мае людей и моей собственной не усомнился ни аа минуту. Не усомнился, ибо отданный им приказ — закрепиться и бить врага, как только тот достигнет важного перекрестка шоссейных дорог, — отвечал общему настрою личного состава полка. И мы выполнили этот приказ.
Противник наткнулся на наш рубеж утром следующего дня: видимо, его передовые подразделения не решились накануне углубляться в лес на ночь глядя. Девять атак врага, одну за другой, отбили в течение того дна бойцы 720-го полка! Не отступили ни на шаг, бились мужественно, воистину по-шахтерски — более половины: красноармейцев до призыва работали в Донбассе. На поле боя осталось много трупов гитлеровцев. Правда, ощутимые потери имелись и у нас. Но занимаемые позиции мы. удержали.
К вечеру, а это было уже 31 июля, подошла свежая дивизия, сменившая нас на этом участке. Тут же я получил приказ отвести полк в район севернее Вязьмы. В пути к нам присоединились другие подразделения 162-й стрелковой дивизии, участвовавшие в ожесточенных боях иа ярцевском рубеже.
Первые бои явились для нас суровым испытанием, но. моральный дух бойцов был высок, может и потому, что многим из них приходилось воевать с немцами еще во; времена гражданской войны, познать не только горечь поражений, но и торжество побед. [31]
— Техники у фашистов пока больше, в этом и дело, а на равных с нами они не устоят! — убежденно говорили бывалые солдаты.
В лесу, неподалеку от Вязьмы, в течение двух недель 162-я стрелковая пополнялась людьми, вооружением и боеприпасами. Ее включили в состав 30-й армии, которой командовал генерал-майор В. А. Хоменко. Меня утвердили командиром 720-го полка.
И вновь упорные бои на ярцевском рубеже. В одном из сражений на подступах к селу Шелепы я был контужен. В медико-санитарной роте полка меня и нашел приказ — отбыть в распоряжение Главного управления кадров Красной Армии. Еще не оправившись от контузии, я выехал в Москву, где сразу же был подписан приказ о назначении начальником штаба вновь формируемой на Урале 363-й стрелковой дивизии.
Перед отъездом в Свердловск, в Москве, из рук Председателя Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калинина я получил свою первую боевую награду — орден Красного Знамени.
На формирование дивизии отводилось крайне мало времени. К тому же командир дивизии полковник К. В. Свиридов, находившийся на лечении, не смог прибыть в район формирования. И если нам удалось в жесткие сроки не только укомплектоваться, но и обучить людей современному бою, сколотить боеспособный воинский коллектив, то в этом заслуга командных и политических кадров, штабов, партийных и комсомольских организаций. Энергичными, знающими свое дело проявили себя комиссар дивизии батальонный комиссар Ф. П. Сухан, начальник политотдела старший батальонный комиссар А. А. Курапин. Хорошо поработали командиры полков подполковник Г. С. Садовников, майоры С. Г. Касаткин, И. Е. Краснов и А. С. Отрадский.
Должности командиров рот и батальонов, начальников служб были укомплектованы главным образом выпускниками военных училищ. Политруками рот, комиссарами батальонов назначались слушатели областных партийных курсов, прошедшие двухмесячную подготовку в Свердловском военно-политическом училище, а также партийные работники — политруки запаса.
Нас радовало, что дивизия имела боевое ядро: около тысячи бойцов и командиров прошли испытание огнем [32] у озера Хасан, на Халхин-Голе, на фронтах Великой Отечественной. Значительная часть личного состава — коммунисты и комсомольцы. С такими людьми можно было идти в бой!
24-ю годовщину Великого Октября мы встретили в полной готовности отбыть на фронт. Бойцы были полностью обеспечены зимним обмундированием и стрелковым оружием, прошли напряженный курс тактической и специальной подготовки. Их моральное состояние также находилось на высоте. В этом убедилась прибывшая из Москвы комиссия, проверившая состояние дивизии в процессе двухдневных учений с боевыми стрельбами.
Вскоре меня вызвали в штаб округа и, поздравив с новым званием — подполковника, вручили документы о погрузке дивизии в эшелоны. В приемной командующего войсками округа неожиданно встретил генерал-майора А. Н. Каткова, бывшего начальника нашего курса академии им. М. В. Фрунзе. Он с интересом расспрашивал меня обо всем.
— А помнишь, — заметил он, — как я «пророчил», что через четыре-пять лет ты уже будешь командовать дивизией? Минуло всего три года, и ты уже получил высокое назначение... Рад за своего питомца...
Теплые слова этого сердечного человека приободрили меня.
В дивизию возвращался поездом. В вагоне, под стук колес, думалось о семье — от нее давно уже не было весточки, и, естественно, я очень тревожился: ведь немцы уже заняли Артемовск, где после моего отъезда на фронт оставалась жена с маленькой дочкой Изой.
И надо же так случиться: на полустанке Богдановичи ко мне подбежал лейтенант из нашей дивизии и, широко улыбаясь, отрапортовал:
— Товарищ подполковник, я нашел вашу семью!
У меня под ногами словно качнулась земля.
— Что это за шуточки, товарищ лейтенант? — боясь поверить, произнес я.
— Да я не шучу, идемте!
Мы не шли — бежали. И действительно, в теплушке стоявшего на путях эшелона с беженцами находилась вся моя семья: жена, дочь и теща. Оказалось, Майя, разговаривая с лейтенантом, случайно назвала свою фамилию. [33]
— Поплавская? — переспросил тот. — А у нас начальник штаба — Поплавский, не родственник вам?..
Увидев меня, живого и невредимого, жена еле поверила своим глазам. Сколько раз за эти месяцы она гнала прочь мысли о том, что могло случиться со мною там, на фронте. И вот эта невероятная встреча... Сразу забылись все несчастья и злоключения, в том числе и пережитое в Куйбышеве. Там, пока она бегала на вокзал за продуктами, ее эшелон, где были маленькая дочурка и престарелая мать, оставшиеся без денег, документов и куска хлеба, ушел. После долгих мытарств поезд удалось догнать только в Челябинске. А тут вдруг судьба смилостивилась настолько, что внезапно нашелся и я. Было от чего заливаться радостными слезами...
Устроив семью у чутких и добрых людей, я вскоре отправился с дивизией на фронт. За окнами мелькали уральские станции и полустанки. Военные коменданты старались без промедления пропускать нас на запад: железная дорога работала четко, хотя и с большим напряжением.
В последних числах ноября 1941 года наша 363-я вошла в 30-ю армию, которой командовал Д. Д. Лелюшенко. Пока мы ждали своего часа, знакомясь с обстановкой, войска Красной Армии в упорных оборонительных боях остановили под Москвой отборные фашистские дивизии и 6 декабря, без всякой оперативной паузы, перешли в решительное контрнаступление. Перешла в наступление и 30-я армия, части и соединения которой к рассвету 6 декабря прорвали оборону противника на широком фронте. От Волжского водохранилища армия продвигалась на Клин, чтобы нанести удар во фланг и тыл 3-й и 4-й танковым группам вермахта и во взаимодействии с 1-й ударной армией и войсками левого крыла Калининского фронта окружить и уничтожить клинско-рогачевскую группировку противника. Командование фронта усилило 30-ю армию свежими сибирскими и уральскими дивизиями.
В ночь на 9 декабря советские воины штурмом овладели городом Рогачеве, а к вечеру завязали бои на подступах к Клину. Гитлеровцы, стремясь во что бы то ни стало удержать этот город, подбрасывали подкрепления с других участков фронта и часто переходили в яростные контратаки. [34]
Наша дивизия получила приказ: в ночь на 10 декабря погрузиться в эшелоны и спешно следовать из Тутаева (под Ярославлем), где мы располагались, на станцию Загорск.
Переброска по железной дороге прошла организованно. В Загорске дивизия получила выделенный ей автотранспорт, недостающую материальную часть и маршем двинулась на Дмитров.
Морозной ночью 13 декабря части дивизии сосредоточились в деревнях Такино и Запрудня Московской области. Вскоре к нам прибыл начальник штаба 30-й армии генерал-майор артиллерии Г. И. Хетагуров — высокий, подтянутый, с сединой в густой шевелюре. В чертах его смуглого сухощавого лица с небольшим орлиным носом и острыми карими глазами с первого же взгляда угадывался южанин, как думалось, с резким экспансивным характером. Однако Георгий Иванович оказался на удивление спокойным, уравновешенным человеком. Даже говорил он тихо, но четко подчеркивая главное, о чем нам следовало знать, интонациями голоса.
Из его слов явствовало, что командование фронта директивой от 13 декабря потребовало от 30-й армии частью своих сил окружить Клин, а главными силами прочно обеспечить левый фланг Калининского фронта, куда и нацеливалась 363-я стрелковая. Она вводилась в бой для глубокого обхода клинской группировки противника с запада в общем направлении на Копылово, Высоковск.
Времени было в обрез. И все же нам с командиром дивизии Карпом Васильевичем Свиридовым удалось подтянуть полки, поставить им боевые задачи. Офицеры политотдела армии вместе с нашими политработниками, возглавляемыми комиссаром дивизии Ф. П. Суханом, провели в частях и подразделениях большую работу, чтобы поддержать у бойцов наступательный порыв.
С утра 14 декабря части дивизии двинулись в исходный район для наступления. Шли вдоль канала Москва — Волга, восточный берег которого ощетинился колючей проволокой и надолбами. Здесь совсем недавно проходила линия обороны, кипели ожесточенные бои.
Оставив позади Иваньковскую плотину, дивизия вступила на территорию Калининской области и к ночи достигла [35] деревни Дмитрова Гора. Впереди слышался гул отдаленного боя, полыхало зарево пожара. Покидая позиции, гитлеровцы сжигали деревни и поселки, стога сена и соломы, свои застрявшие автомашины.
Враг отступал, и мы теперь его преследовали, не давая передышки. Наш левофланговый 1205-й полк под командованием Г. С. Садовникова, перехватив дорогу Клин — Калинин близ станции Решетниково и взаимодействуя с соседями, в скоротечном бою разгромил до двух фашистских полков, бросивших много боевой техники и вооружения.
Главные силы дивизии тем временем освободили село Завидово, разграбленное и выжженное гитлеровцами. Жителей в нем осталось мало: часть фашисты расстреляли, часть угнали в неволю. Оставшиеся встретили нас со слезами радости, как самых дорогих на свете людей.
В связи с тем что село Спас-Заулок, расположенное на Ленинградском шоссе, в направлении которого мы должны были действовать, оказалось занятым нашими войсками, нам приказали наступать вдоль южного берега Московского моря, нанося удар на Тургиново и отрезая пути отхода клинской группировке немецко-фашистских войск. Наши полки встретили на рубеже Солодилово, Новинки, Рязанове упорное сопротивление со стороны арьергардов 36-й моторизованной дивизии и учебного отряда противника. Однако наступавший во втором эшелоне 1209-й стрелковый полк майора И. Е. Краснова обошел их с фланга, вынудив к бегству.
Гитлеровцы часто переходили в контратаки, оставляли на нашем пути засады, отравляли колодцы, взрывали мосты, поджигали деревни. Надо было как-то парализовать действия врага. С этой целью мы высылали вперед сильные разведгруппы на лыжах. Эти группы скрытно подбирались к населенному пункту, занятому гитлеровцами, и связывали их боем еще до подхода наших главных сил. Внезапность ошеломляла оккупантов: теперь они больше думали о спасении собственной шкуры. Таким путем нам удалось спасти от разорения несколько деревень.
Не всегда, разумеется, все получалось гладко: не обходилось и без потерь, несмотря на храбрость и воинское мастерство разведчиков.
Командиру взвода из 1209-го стрелкового полка младшему [36] лейтенанту Храмову было поручено разведать силы и намерения врага в одной из деревень. В морозную метельную ночь он и его бойцы едва приблизились к деревне, как были обнаружены гитлеровцами. Те открыли автоматный и минометный огонь, освещая местность ракетами. Огнем ответили и разведчики, укрывшиеся в овинах. Гитлеровцы окружили и подожгли овины. Советские воины отстреливались, пока могли держать оружие. Они предпочли сгореть в огне, но не сдались в плен. В живых остался один Храмов, но и он, кинув в фашистов последние гранаты, вскоре потерял сознание от удушья...
Очнулся младший лейтенант от холода и жажды, когда деревня была занята нашими частями. А через две недели, подлечившись в медсанбате, он снова был в строю и принял командование ротой.
Оккупантам, грабившим и сжигавшим деревни, активное противодействие оказывало местное население. О подвиге четырнадцатилетнего паренька из села Ульяновское Станислава Усынина рассказывал мне военком дивизии. Дело было так. В доме Станислава жили гитлеровские солдаты, и он случайно подслушал их разговор: отступая, те решили поджечь село.
Не страшась последствий, юный патриот взял винтовку у зазевавшегося солдата и незаметно выскользнул во двор. Спрятавшись, он стал наблюдать. Из дома выбежал гитлеровец и, чиркая спичкой, стал подносить ее к куче соломы. Станислав выстрелил и сразил поджигателя наповал. Остальные фашисты пулей вылетели во двор, начав беспорядочно строчить из автоматов. Но Усынин, воспользовавшись суматохой, сумел ускользнуть. Гитлеровцы спешно оставили Ульяновское, к которому приближались красноармейские цепи.
Можно было бы многое рассказать о героизме воинов-стрелков, нередко атаковавших мощные укрепления противника без достаточной артиллерийской подготовки и огневого сопровождения. На последних метрах атаки им часто приходилось вступать в штыковые схватки, забрасывать ожившие огневые точки гитлеровцев «карманной артиллерией» — ручными гранатами.
Среди героев было немало девушек-санитарок. Вот лишь один, взятый из политдонесения того времени факт. Санинструктор Полина Лопатенко, «уралочка» (как ее [37] любовно называли бойцы), вынесла на своих хрупких плечах девятнадцать раненых бойцов и командиров. Восьмидесяти двум раненым она оказала на поле боя первую помощь. За этот подвиг Лопатенко была награждена орденом Красного Знамени.
Я преднамеренно не описываю той большой работы, которой было занято командование дивизии, ее штаб. Скажу лишь, что, планируя и организуя боевые действия полков, мы старались делать это с максимальной тщательностью и оперативностью, с учетом всех факторов, определяющих успех на поле боя, и с постоянной заботой о том, чтобы каждый километр фронтовых дорог достигался ценой наименьших потерь с нашей стороны. Командир дивизии полковник К. В. Свиридов был доволен работой штаба, в свою очередь я весьма ценил и уважал Карпа Васильевича и работал с ним дружно.
Преследуя по пятам отходящего врага, полки дивизии к 22 декабря вышли на рубеж Ремязино, Большое Селище, Большие Горки, освободив до 30 населенных пунктов и овладев значительными трофеями. Ясная морозная погода, стоявшая последние дни, вдруг сменилась сильным снегопадом, и противнику удалось было оторваться от нас, но всего лишь на сутки. Мы нагнали гитлеровцев, и вновь завязались бои, на этот раз на оборонительной линии, подготовленной противником по реке Шоша и прикрывавшей шоссейную дорогу из Волоколамска на Старицу и Ржев, по которой отходили немецко-фашистские войска.
Попытки с ходу прорвать этот оборонительный рубеж не увенчались успехом: противник успел подтянуть на усиление потрепанной 36-й дивизии свежие части и артиллерию, превратил села Волково, Ивановское, Гурьево в опорные узлы обороны. У нас же было мало артиллерии, а к ней — боеприпасов. Сказывалась и усталость войск, утомленных непрерывным наступлением. Однако бои не затихали ни днем ни ночью.
Приближался новый, 1942 год. Нам очень хотелось ознаменовать его крупным успехом в боевых действиях. Мы с полковником К. В. Свиридовым и комиссаром Ф. П. Суханом длинными ночными часами прикидывали, где и когда лучше всего нанести удар по врагу. Наконец, всесторонне изучив и оценив обстановку и наши возможности, пришли к выводу, что наиболее ощутимым для [38] противника будет потеря села Гурьево — ключевого пункта, цементирующего вражескую оборону на нашем участке. Созрел и план боевых действий: скрытно сосредоточить основную часть сил на левом фланге, создав ударную группировку, и внезапным ночным ударом прорвать оборону гитлеровцев.
Этот план был одобрен в штабе армии, после чего началась тщательная подготовка. Мы создали мощную артиллерийскую группу (926-й артполк и большая часть артиллерии стрелковых полков), которую возглавил командир артполка майор А. С. Отрадский, поставили конкретные задачи стрелковым подразделениям, отработали взаимодействие между ними и артиллерией по времени и задачам.
В ночь на 31 декабря бойцы 1-го батальона 1209-го полка под командованием лейтенанта Магденко внезапной атакой овладели деревней Миловка и вышли в тыл гитлеровцам, оборонявшим Гурьево. В это же время 3-й батальон 1207-го полка, возглавляемый младшим лейтенантом Мутихиным, поддержанный огнем артиллерии, стремительно ворвался в Гурьево с юго-востока. Ошеломленные внезапностью и силой этих ударов, фашисты поспешно оставили село.
Вслед за тем подполковник С. Г. Касаткин двинул свой 1205-й полк на Волково. С ходу овладев им, подразделения полка, не задерживаясь, устремились на Ивановское. Оборона врага была прорвана, противник в беспорядке начал отходить.
Военный совет 30-й армии высоко оценил этот успех 363-й стрелковой дивизии. В Гурьево прибыл командующий армией генерал Д. Д. Лелюшенко.
— Главное, — сказал он, — дивизия вышла в тылы 8-й танковой группе немцев и разгромила их. Молодцы! Воюете, как и подобает уральцам!
Действительно, за сравнительно небольшой период дивизия освободила от оккупантов более сотни населенных пунктов и захватила богатые трофеи: 56 танков, 43 орудия, 700 ручных пулеметов, 524 легковых и грузовых автомашины, два самолета, большое количество боеприпасов, несколько сот пленных и знамя разгромленного 186-го немецкого пехотного полка.
В первых числах января меня назначили командиром [39] 185-й стрелковой дивизии, выведенной во второй эшелон армии.
Нелегко было расставаться со славными уральцами — командирами, политработниками и штабными работниками{2}. Утешало лишь то, что я принимал дивизию, также прославившуюся в боях под Москвой. Это было большой честью для меня.
Прибыв в 185-ю стрелковую, я с головой ушел в работу, стараясь возможно быстрее подготовить соединение к новым испытаниям: впереди предстояли тяжелые бои.
В тот период гитлеровцы, обессиленные и измотанные в декабрьских боях, отходили все дальше на запад, цепляясь за промежуточные рубежи. Перед советскими войсками стояла задача сохранить за собой боевую инициативу. Калининскому фронту, нависавшему над левым флангом группы армий «Центр», предстояло наступать в общем направлении на Сычевку, Вязьму в обход Ржева.
Нашей дивизии, вошедшей в состав 29-й армии, было приказано продвигаться в направлении Кокошкино, а затем сосредоточиться в районе Мончалово. Марш предстоял длительный и нелегкий: крепчали морозы, проселочные дороги были занесены глубоким снегом. Артиллерийский полк был в основном на конной тяге. Лошади же выбились из сил. Из-за недостатка горючего приотстали машины с боеприпасами.
Посовещавшись, мы с комиссаром И. Ф. Куракиным разрешили командиру артполка задержаться на день, чтобы привести полк в порядок. Стрелковые же полки, несмотря на сложные погодные условия, к 15 января сосредоточились в Мончалово. Вовремя добрался туда, преодолевая снежные сугробы, и зенитно-артиллерийский дивизион, возглавляемый майором Орловым, энергии которого можно было позавидовать. Забегая вперед, скажу, что его подчиненных отличала высокая боевая выучка. Лишь в одном из боев они сбили семь вражеских самолетов из девяти, пикировавших на КП дивизии, — факт прямо-таки невероятный!
И вот получена боевая задача: с утра 17 января перейти в наступление на село Толстиково, овладеть им, а затем продвигаться в направлении Ржева. Выполнение этой задачи весьма осложнялось тем, что дивизионная [40] артиллерия застряла в глубоких снегах. Отстали и тылы из-за нехватки горючего. Однако командарм генерал-майор В. И. Швецов, чувствовалось, не располагал иными силами для действий на этом участке фронта. Не имел он и значительных резервов, чтобы усилить нас. Все, что он мог сделать, это разрешить начать наступление не с утра, а с полудня 17-го: у меня все еще теплилась надежда на то, что дивизионные пушки к тому времени успеют подойти.
Гитлеровцев в Толстиково было около двух батальонов. Однако они хорошо укрепились, и выбить их оттуда было не просто. Я расположил полки в линию: два охватывали населенный пункт с флангов, угрожая противнику окружением и облегчая выполнение задачи подразделениям, наступавшим в центре.
После пятнадцатиминутного артиллерийского налета, произведенного силами артиллерии стрелковых полков, бойцы пошли в атаку. Их решительный и смелый натиск вынудил гитлеровцев оставить Толстиково. Однако противник понимал, что у нас мало артиллерии (артполк подошел лишь в ночь на 19 января) и совсем нет танков. Наутро после сильной артподготовки его батальоны, предприняли мощную контратаку, поддержанную танками. Отразить ее не удалось, хотя мы использовали все огневые средства, в том числе орудия зенитно-артиллерийского дивизиона, стрелявшие прямой наводкой.
С рассветом мы повторили атаку. Бой принял исключительно ожесточенный характер. Толстиково дважды переходило из рук в руки, и все же наличие у врага танков позволило ему удержать село.
Мы отошли, заняв оборону в лесу, в километре от Толстиково. Естественная маскировка, скрывавшая наши позиции, лишала гитлеровцев возможности вести прицельный артиллерийский огонь, а непогода спасала от ударов вражеской авиации.
Противник тоже не предпринимал активных действий. Совершенствуя оборону, он ограничивался вылазками разведывательных групп. Однажды (это было, кажется, 23 января) наши разведчики у перекрестка дороги МТС — Дубовка столкнулись с группой противника численностью до 30 человек. Вступив в схватку, советские бойцы уничтожили половину гитлеровцев, остальные разбежались.
40. [41]
Особенно отличился политрук Троегубов. В разгар боя он бросился к раненому фашистскому пулеметчику, продолжавшему вести стрельбу, ударом ноги выбил из его рук пулемет, а потом из этого же пулемета открыл огонь по гитлеровцам.
Неблагоприятно сложилась обстановка на флангах нашей армии: противник в ряде мест глубоко вклинился в ее боевые порядки, потеснил некоторые части и соединения. Угроза окружения нависла и над нашей дивизией. Гитлеровцы перехватили основную дорогу, и мы ощущали острый недостаток в боеприпасах и продуктах.
Но и в тех условиях командование и политотдел армии нашли возможность доставить в дивизию подарки, присланные на фронт трудящимися Свердловска. Бойцы были очень тронуты этим вниманием и обещали землякам громить врага еще беспощаднее. От имени личного состава 280-го стрелкового полка письмо-рапорт свердловчанам подписал Герой Советского Союза политрук Н. П. Бочаров, работавший до войны на Уралмаше. В декабрьских боях, заменив раненого командира роты, он с группой бойцов проник в тыл к фашистам, овладел там двумя орудиями и, уничтожив огнем из трофейных орудий большую группу вражеской пехоты, захватил 11 пулеметов и несколько автомашин. Николай Павлович и поныне продолжает службу в Советской Армии, теперь он генерал-лейтенант...
Между тем оперативная обстановка для нашей армии становилась все более сложной. В начале февраля она уже вела бои, будучи в окружении.
Предпринятое севернее и южнее нас наступление 30-й и 39-й армий отвлекло часть сил противника, но не устранило угрозы, нависшей над 29-й армией. Командующий войсками Калининского фронта приказал командарму 29-й пробиваться из окружения.
Генерал Швецов возложил на нашу дивизию задачу обеспечить отход штаба армии. Разведке удалось установить, что направление на Ступино, Прасеки прикрыто гитлеровцами менее прочно. Здесь и решено было прорываться в два перехода: в первую ночь достигнуть леса северо-западнее Ступино, а в следующую — соединиться с войсками фронта. Все обошлось как нельзя лучше. Помогла [42] небольшая военная хитрость. Когда командир 653-го полка подполковник Лебедев доложил, что с участка обороны его полка гитлеровцы отвели свои войска, оставив лишь дозоры, мне пришла в голову мысль бросить на этот участок отряд лыжников, чтобы имитировать прорыв. Гитлеровцы, рассуждал я, наверняка закроют брешь войсками, сняв их с соседних участков, в том числе и с направления Ступино, Прасеки. В последующем именно так все и произошло. Почти не вступая в соприкосновение с противником, соединения и штаб 29-й армии вышли из окружения и вновь заняли оборонительные рубежи. 185-я стрелковая сосредоточилась юго-западнее села Прасеки. Там я узнал, что нас передали в состав 19-й армии и что мне присвоено звание полковника.
Конечно, в период неблагоприятной обстановки перед командиром порой встает крайне трудная, даже непосильная задача. И если в силу ряда причин она оказывалась невыполненной, командиру крепко доставалось от старшего начальника. Весной 1942 года нечто подобное случилось и со мной. Сперва меня похвалили, назначили командиром соединения, а через два месяца без достаточных на то оснований переместили на скромную штабную должность. Поводом к тому послужили неудачные действия отдельных подразделений дивизии: вводя в бой танки, гитлеровцы вернули назад два села из тех, что были освобождены нами в период наступления.
Одно из них — село Б. Васильевка — оборонял стрелковый взвод, других сил не было: дивизия оборонялась на широком фронте. Противник силою до батальона пехоты при поддержке танков внезапно атаковал Б. Васильевку и после упорного боя овладел ею. Бойцы взвода отважно сражались с врагом и отошли лишь тогда, когда в нем осталось всего семь человек, притом все раненые.
Пришлось обратиться к командующему Калининским фронтом генерал-полковнику И. С. Коневу. Иван Степанович внимательно меня выслушал. 3 июня я вступил в командование 220-й стрелковой дивизией, входившей в 30-ю армию.
Дивизия, будучи в резерве, располагалась в лесах неподалеку от села Коробово. Времени было достаточно, и я хорошо ознакомился с состоянием полков, в чем большую помощь оказали военком дивизии старший батальонный комиссар Л. Ф. Борисов и начальник штаба полковник [43] В. К. Гуряшин. Дивизия, как и все войска Калининского фронта, напряженно готовилась ко второму (летнему) периоду Ржевской операции. Широко развернулась партийно-политическая работа, проводились учения и тренировки, подвозились материально-технические средства, боеприпасы, горючее, продовольствие.
Мне представилась возможность тщательно ознакомиться с полосой обороны 183-й стрелковой дивизии, которую мы должны были в скором времени сменить. По ту сторону фронта, на рубеже Дунилово, Макарово, Киево, стояли 481-й и 476-й полки 256-й немецкой пехотной дивизии. По всему чувствовалось, что противник не сидит сложа руки: его оборона, система огня непрерывно совершенствовались, велась наземная и воздушная разведка.
Я не мог не убедиться, что район предстоящих действий крайне не благоприятствовал наступлению, особенно для танков и артиллерии. Кругом простиралась низменная, заболоченная, кое-где поросшая мелким кустарником равнина. Под верхним слоем земли скрывались торфяные болота. В ненастную погоду они превращались в зыбкую трясину. Поэтому я приказал саперам спешно сбивать деревянные настилы, плести камышовые маты и готовить другие подручные средства, повышающие проходимость боевой техники.
В ночь на 29 июля мы сменили 183-ю стрелковую.
На беду, как я того и опасался, погода вдруг испортилась. Проливной дождь ни на минуту не прекращался вплоть до 1 августа. Артиллерия и повозки с боеприпасами вязли в грязи по ступицы колес. Автомашины приходилось вытаскивать из трясины тракторами, которых у нас было очень мало. Из приданной нам танковой бригады на исходный рубеж для атаки вышли только семь тридцатьчетверок: остальные застряли в болотах. Дождь прекратился лишь за несколько часов до начала наступления, и над равниной навис густой туман, лишив нас обещанной авиационной поддержки.
На рассвете, после непродолжительной артиллерийской подготовки, стрелковые полки начали наступление на Бельково. Из-за тумана артиллерия не смогла сопровождать пехотные цепи огневым валом, и атака вскоре захлебнулась. На низменной открытой равнине стрелки были как на ладони. Было невозможно зарыться в землю: окопы тут же заливала грунтовая вода. [44]
Меня вызвал к телефону командующий войсками фронта И. С. Конев, находившийся на КП 30-й армии.
— Почему не используете приданную вам танковую бригаду? — спросил он.
— Почти все танки застряли в болотах, — ответил я.
— Так вытаскивайте их и сами ведите в атаку, а за ними подтяните и пехоту!
К повторной атаке удалось подготовить только четыре машины. Выполняя приказ командующего в буквальном смысле, я сел в ведущий танк, приказав командиру 673-го стрелкового полка подполковнику Максимову продвигать свои батальоны за нами и броском овладеть Бельково, после чего должны были перейти в наступление два других полка.
Местность не позволяла маневрировать танкам, и все же нам удалось достичь северо-западной окраины Бельково. Однако противник, поставив плотную завесу артиллерийского и минометного огня, отсек нашу пехоту, вынудив ее залечь. Продолжать атаку силами четырех танков уже не было смысла, и я приказал экипажам вести по врагу огонь с места. К несчастью, боевая машина, в которой я находился, при развороте провалилась гусеницей в глубокую траншею и осела днищем на грунт. Все попытки выбраться из траншеи были безуспешны. Тогда я по радио известил о случившемся подполковника Максимова, но он, раненный, выбыл из строя. Видимо, меня услышали фашисты: к танку начали подбираться небольшие их группы. Пришлось открыть крышку люка и забросать врага гранатами.
«Так мы долго не продержимся. Гитлеровцы подожгут танк или подтянут пушку и расстреляют его, — размышлял я. — Что же делать?!»
Немцы вновь попытались блокировать танк. Похоже, они хотели захватить нас в плен.
— Необходимо кому-то пробраться к нашим и привести подмогу. Есть добровольцы? — спросил я.
Первым отозвался командир танковой роты.
— Я мигом вернусь и выручу вас, — заверил он и вылез из танка. Однако, как выяснилось позже, добраться до своих ему не удалось: смельчака догнала вражеская пуля...
В стальной коробке нас осталось четверо — три члена экипажа и я. В танке был запас гранат, ими и отбивались [45] до наступления темноты. На всякий случай обменялись адресами и договорились, что тот, кто останется жив, напишет родным погибших{3}.
Наступила ночь. Все мы были легко ранены, но не теряли присутствия духа. Я приказал наглухо задраить люки и ждать помощи.
Где-то около полуночи один из батальонов 673-го стрелкового полка прорвался к нашему танку. Снаружи послышался знакомый голос комбата майора Н. И. Глухова. Свои! Глухов передал, что командующий войсками фронта приказал мне немедленно с НП соседней бригады доложить о себе.
Через каких-нибудь полчаса я уже был на НП бригады. Но едва успел сказать в телефонную трубку несколько фраз, как связь прервалась. Затем послышался голос начальника штаба армии генерала Г. И. Хетагурова.
— Берите управление дивизией в свои руки, — успокоил меня Георгий Иванович.
Вскоре, получив пополнение, мы снова перешли в наступление. В результате двухдневных боев части дивизии овладели деревней Харино и ворвались в Бельково, уничтожив около 700 солдат и офицеров противника и захватив значительные трофеи. Развивая успех, полки освободили несколько населенных пунктов, вышли на западный берег реки Бойня и овладели полевым аэродромом врага, захватив 15 исправных самолетов. В этом бою погиб командир 653-го стрелкового полка подполковник Курчин. Контузило и меня, но я продолжал командовать дивизией, которая выдвинулась к военному городку вблизи Ржева и овладела перекрестком железных дорог южнее его.
В течение нескольких дней 220-я вела ожесточенные бои за сильно укрепленный военный городок. Пал смертью храбрых майор А. С. Абрамов, командовавший 673-м стрелковым полком после ранения Максимова. Второй раз контуженный, попал в медсанбат и я. [46]
Бои на подступах к Ржеву, тяжелые и кровопролитные, продолжались вплоть до марта 1943 года. Мы потеряли здесь многих боевых друзей и товарищей, в том числе командира батальона 673-го полка лейтенанта Виктора Гастелло, брата Героя Советского Союза Николая Гастелло.
В ходе боевых действий в феврале 1943 года советские войска, по существу, охватили Ржев с трех сторон. Однако наше командование не предпринимало действий к полному окружению противника и штурма города, превращенного фашистами в крепость, и, думается, потому, что это потребовало бы больших жертв с нашей стороны. В сложившейся обстановке гитлеровцы и сами неизбежно должны были оставить город, чтобы не попасть в котел, и мы ждали этого момента в готовности немедленно перейти к решительному преследованию врага.
В конце февраля линию фронта на участке нашей дивизии перешел житель из Ржева. Бойцы привели его ко мне. До войны он работал слесарем на водонапорной башне. И вот теперь ему стало известно, что фашистским саперам приказано подготовить к взрыву водонапорную башню, так как в первых числах марта намечается отход их войск из города. Готовили к взрыву и церковь, превращенную гитлеровцами в тюрьму, где томилось до пятисот советских граждан.
Обо всем этом я немедленно доложил новому командарму 30-й генерал-лейтенанту В. Я. Колпакчи.
— А что вы намерены делать, генерал? — спросил он{4}.
— Уверен, что перебежчик наш человек, патриот и говорит правду...
И я вкратце изложил командарму свою задумку: в каждом полку сформировать лыжный отряд автоматчиков в готовности к немедленным действиям. Преследование врага вести по параллельным маршрутам, по снежной целине, с тем чтобы обойти его с флангов и захватить станцию Мончалово. В передовых отрядах иметь артиллерийских разведчиков с рациями для корректирования огня нашей артиллерии.
— Действуйте! — согласился командарм. — Следите за режимом артиллерийского огня противника и системой [47] его световых сигналов: начало общего отхода немцы, безусловно, обозначат сериями ракет. Активизируйте и разведку, пусть она не смыкает глаз!
Жителя Ржева, фамилию которого, к сожалению, не помню, я попросил вернуться в город и принять все меры к тому, чтобы предотвратить взрыв церкви (на водонапорной башне, по его словам, ему появляться было уже нельзя). Не знаю, он ли этому способствовал вместе с другими русскими патриотами или же просто оккупанты не успели осуществить свой зловещий замысел, но, отступая, они оставили церковь целой, превратив в руины водонапорную башню.
В ночь на 3 марта наши наблюдатели действительно засекли изменения в системе использования противником сигнальных средств: в глубине вражеской обороны вдруг начали взмывать к небу оранжевые ракеты. Тотчас последовало подтверждение от разведки: гитлеровцы покидают свои позиции. Командиры полков немедленно бросили в дело лыжные отряды. Те выполнили возложенную на них задачу блестяще. Для гитлеровцев потеря станции Мончалово явилась полной неожиданностью, и их отход на этом участке превратился в паническое бегство.
Вслед за передовыми лыжными отрядами перешли к преследованию врага и главные силы дивизии. В районе села Осуга и станции Холм Жарковский гитлеровцы попытались оказать организованное сопротивление. Однако лыжный отряд автоматчиков во главе со смелым и энергичным командиром 653-го стрелкового полка майором Г. В. Сковородкиным лесом обошел противника и взорвал железнодорожный путь в его тылу. Бросив на станции Холм Жарковский десять эшелонов с боевой техникой и различным военным имуществом, оккупанты вновь покатились на запад.
Части армии преследовали их до рубежа Духовщина — Сафоново. Перед нами открывался путь на Смоленск. [48]