Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Рамушевский коридор

Северо-Западным фронтом, созданным на базе Прибалтийского военного округа, в начале войны командовал генерал-полковник Ф. И. Кузнецов. Членом Военного совета был корпусной комиссар П. А. Диброва, начальником штаба — генерал-лейтенант П. С. Кленов. Позже эти войска возглавляли генерал-майор П. П. Со-бенников, генерал-лейтенант П. А. Курочкин, Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, генерал-полковник И. С. Конев.

Северо-Западный фронт находился на важнейшем стратегическом направлении и сыграл в ходе войны огромную роль. Во взаимодействии с Северным, а затем (23 августа 1941 года Северный фронт был разделен на Ленинградский и Карельский) и Ленинградским фронтами, с Краснознаменным Балтийским флотом он защищал Прибалтику. Потом в пределах Валдайской возвышенности во взаимодействии с Ленинградским, Волховским, Калининским и Западным фронтами стоял на страже Ленинграда и Москвы.

В ходе боев летом 1941 года войска Северо-Западного фронта сдержали немецко-фашистских захватчиков, пытавшихся с ходу прорваться к Ленинграду, значительно облегчили положение его защитников. Они также не позволили гитлеровцам продвинуться к Бологое — важнейшему узлу коммуникаций, связывавших прежде всего Москву с Ленинградом. Особо важно отметить, что Северо-Западный фронт стал непреодолимой стеной на пути фашистов, стремившихся обойти Москву с севера. Фронт сдерживал огромную массу гитлеровских войск, сосредоточенных в районах Демянска и Старой Руссы, которые при других обстоятельствах могли быть брошены фашистским командованием на решающие направления, к Москве и Ленинграду. [184]

Следует отметить, что Северо-Западный фронт не просто сковывал противника, но наносил ему чувствительные удары, перемалывал его войска. Контрудар 11-й армии (командующий генерал-лейтенант В. И. Морозов) и других войск 14—18 июля 1941 года под Сольцами, когда были разбиты и отброшены танковые и моторизованные дивизии 56-го моторизованного корпуса противника, по праву можно назвать одной из крупных операций Красной Армии в тот период.

В середине августа 34-я армия нанесла контрудар с рубежа р. Полнеть в направлении Волот (во взаимодействии с 48-й и 11-й армиями), продвинулась вперед до 60 км и вышла в район Тулебля. Это вынудило фашистское командование перебросить к участкам прорыва значительные силы с других направлений.

7 января 1942 года одновременно с Волховским фронтом перешли в наступление и войска Северо-Западного фронта. 11-я армия генерал-лейтенанта В. И. Морозова к исходу второго дня продвинулась более чем на 50 км и навязала бой за Старую Руссу. Дорога, ведущая из этого города в Шимск, оказалась перерезана лыжными отрядами.

34-я армия (ею в то время командовал герерал-майор Н. 3. Берзарин) охватила демянскую группировку с востока и юга. Чтобы ускорить ее разгром, Ставка придала Северо-Западному фронту 1-ю ударную армию и два стрелковых корпуса. В итоге встречных ударов демянская группировка противника оказалась изолированной от основных сил. В мешок попало 7 дивизий, насчитывавших около 70 тысяч солдат и офицеров. Перед нашими войсками встала задача: покончить здесь с противником. Фронтовым ВВС Ставка придала ударную авиационную группировку РГК. Но блокировать окруженные войска с воздуха не удалось. В то время фашистское командование располагало значительно большим количеством истребителей и транспортных самолетов, чем мы. Снабжение вражеских войск не прекращалось. 34-я армия в ходе наступления понесла большие потери и предпринять что-либо решительное не могла.

Чтобы выручить попавшие в окружение войска, противник сосредоточил к югу от Ст. Руссы до 6 дивизий и 20 марта нанес удар по нашим частям в направлении Рамушево. Потом он нанес встречный удар из района Демянска. Образовался так называемый Рамушевский [185] коридор. Демянская группировка соединилась со старорусской.

Фашистское командование придавало демянскому плацдарму особое значение, называло его «пистолетом, приставленным к сердцу России». Плацдарм занимал огромную территорию от Старой Руссы до озера Селигер, глубоко вклинивался в расположение наших войск, что создавало реальную угрозу обходного маневра против войск Северо-Западного фронта и флангов соседних фронтов — Калининского и Волховского. Противник в районе Лычково перерезал железную дорогу Валдай — Старая Русса и оседлал ряд грунтовых дорог, имеющих в условиях лесисто-болотистой местности особо важное оперативное значение. Для советских войск создались чрезвычайно трудные условия: свобода маневра, перегруппировка сил фронта и снабжение затруднились.

Во второй половине 1942 года за Рамушевский коридор развернулось ожесточенное сражение. Оно длилось с небольшими паузами с июня по декабрь. Доселе никому не известная на берегу небольшой речки Ловать тихая деревушка Рамушево стала центром противоборства огромных масс войск.

Перед началом интенсивных боев за овладение Рамушевским коридором ВВС Северо-Западного фронта были преобразованы в 6-ю воздушную армию. В приказе Народного комиссара обороны, подписанном 6 июня 1942 года, по этому поводу говорилось:

«В целях наращивания ударной силы авиации и успешного применения массированных авиаударов — объединить авиасилы Северо-Западного фронта в единую воздушную армию, присвоив ей наименование 6-й воздушной армии».

Командующим 6-й воздушной армией был назначен генерал-майор авиации Д. Ф. Кондратюк. К нему-то в августе 1942 года я и был назначен заместителем.

В состав армии вошли: 239-я истребительная (командир полковник Г. А. Иванов; начальник штаба полковник В. Г. Воробьев; военком старший батальонный комиссар А. А. Шумейко), 240-я истребительная (командир полковник С. Я. Симоненко, а с апреля 1943 года полковник Г. В. Зимин; начальник штаба полковник И. Ф. Тараканов; военком полковой комиссар Г. М. Головачев) авиационные дивизии; 242-я ночная бомбардировочная [186] авиадивизия (командир полковник К. Д. Дмитриев, а с февраля 1943 года полковник Д. А. Абанин; начальник штаба полковник И. И. Бегунов; военком бригадный комиссар Д. И. Никулин); 243-я штурмовая авиационная дивизия (командир подполковник И. В. Дельнов, а с января 1943 года полковник Г. А. Сухоребриков; начальник штаба полковник II. Т. Воинов; военком полковой комиссар Н. Д. Моржерин, а затем полковой комиссар Г. К. Орлов); семь авиационных смешанных отдельных авиаполков и три отдельные авиаэскадрильи. Обслуживание летных частей было возложено на 7-й и 00-й районы авиационного базирования, а также на отдельные тыловые части и склады. 7-м РАБ командовал полковник К. А. Адоров, 60-м — майор В. К. Свешников.

Соединения и части имели теперь строгую систему организации, новую материальную часть и летчиков, в большинстве своем обладавших боевым опытом. Таким, к примеру, был 288-й штурмовой авиаполк, которым командовал майор С. М. Васильев. Осенью 1942 года ему первому среди частей 6-й ВА было присвоено гвардейское звание. Став 33-м гвардейским штурмовым, он в составе 6-й воздушной армии прошел от Валдая до Варшавы, а позднее в составе 16-й воздушной армии громил немцев под Берлином.

К 10 июня 1942 года 6-я воздушная армия имела 74 бомбардировщика Пе-2, СБ и других типов; 91 истребитель Як-1, ЛаГГ-3, «харрикейн», «киттихаук»; 23 штурмовика Ил-2, 118 По-2 и Р-5. С этими силами и начала она боевую работу.

Стремясь ликвидировать Рамушевский коридор, войска фронта предприняли во второй половине 1942 года ряд наступательных операций. Первая из них началась 17 июня и продолжалась 9 дней. Части 11-й армии наносили тогда удар с севера в направлении Васильевщина, Большое Степаново, а 1-я ударная армия наступала с юга.

С 9 по 15 августа аналогичная операция повторилась. Части 6-й воздушной армии уничтожали живую силу и технику противника на поле боя, наносили удары по его ближайшим резервам и переправам через реку Ловать, вели борьбу с транспортной авиацией, бомбили железнодорожные станции и аэродромы, прикрывали с воздуха свои наземные войска. [187]

В итоге было достигнуто некоторое продвижение вперед, но перерезать Рамушевский коридор все же не удалось.

Тогда решили провести третью операцию. 34-я армия получила задачу разгромить лычковскую группировку противника и овладеть участком железной дороги Лыч-ково — Кневицы, чтобы по магистрали Валдай — Пола наладить снабжение 11-й и 34-й армий.

Утром 17 сентября после артиллерийской и авиационной подготовки пехота поднялась в атаку. В первый день она не добилась успеха, затем немного продвинулась вперед, однако основную задачу опять не выполнила.

Огромные усилия прилагали авиаторы, чтобы помочь своим наземным войскам взломать неприятельскую оборону. Самолеты буквально висели над полем боя, уничтожая живую силу и огневые точки противника.

За время Лычковской операции было произведено 7000 вылетов, более половины из них — по вражеским войскам, действовавшим непосредственно на поле боя. Но атаки нашей пехоты и танков заканчивались безрезультатно: Рамушевский коридор гитлеровцы защищали отчаянно.

Более того, на участке Великое Село — Вязки противник, сосредоточив здесь около шести пехотных дивизий, нанес 27 сентября контрудар и оттеснил части 1-й ударной армии на 6—8 километров. Ему, таким образом, удалось даже расширить коридор.

С 26 октября перешла к обороне и наша 11-я армия. Ей пришлось сдерживать натиск врага в направлении на Стрельцы. Но здесь гитлеровцам не удалось добиться успеха. Все их атаки захлебывались. Бои носили ожесточенный характер как на земле, так и в воздухе.

Чем объяснить тот факт, что в ряде случаев наши войска терпели неудачу? Причин тут несколько, но, основная, на мой взгляд, заключалась в отсутствии четкого взаимодействия между пехотой и артиллерией, между наземными частями и авиацией.

Справедливые нарекания вызывала и наземная разведка. Некоторые командиры подчас не знали точно, где проходит линия обороны противника. Поэтому удары артиллерии и авиации в ряде случаев приходились по пустому месту. [188]

Командные пункты были слишком удалены от переднего края. Изъянами страдала и организация связи.

Все эти и другие недостатки позже были, разумеется, устранены. Но в период, о котором идет речь, они серьезно мешали успешному ведению боевых действий.

Из-под Сталинграда к нам прибыл 436-й истребительный авиаполк (позже он стал 67-м гвардейским), которым командовал подполковник А. Б. Панов. Летчики его уже имели немалый боевой опыт, воевали в небе Ленинграда, Москвы, над Волгой. И здесь, на Северо-Западном фронте, они сражались с врагом умело и отважно.

В ходе очередного наступления ко мне от командира стрелковой дивизии поступила просьба срочно подавить долговременные огневые точки противника, мешающие продвижению наших бойцов. Связываюсь по телефону с аэродромом и вызываю группу штурмовиков. Они пришли в сопровождении истребителей, которыми командовал старший лейтенант В. Добровольский из полка А. Б. Панова. Над передним краем в этот момент появилось восемь «мессершмиттов». Завязался воздушный бой. Умелыми атаками пара Добровольского сбила два вражеских самолета. Одного он уничтожил сам, другого — его ведомый.

Но вот машина Добровольского вдруг задымила, потом вспыхнула и начала резко снижаться. Выбрасываться с парашютом на такой высоте летчику было уже поздно. Да и находился он над территорией, занятой противником: непременно попал бы в лапы врага. «Как поступит Добровольский?» — с тревогой подумал я. И в этот момент в эфире послышался его приглушенный помехами голос:

— Прощайте, друзья!

А через несколько секунд охваченный пламенем самолет врезался в долговременную огневую точку противника, в ту самую, которая наиболее мешала продвижению наших войск. К небу взметнулся фонтан густого дыма и огня, а окрестность сотряс мощный взрыв: видимо, в доте находилось немало боеприпасов.

Наблюдавшие эту картину пехотинцы дружно выскочили из окопов и с громкими криками «ура!» бросились вперед. Они преодолели оборонительный рубеж [189] противника. Путь к победе ценой своей жизни проложил им старший лейтенант Добровольский.

Герой Советского Союза старший лейтенант Павел Шевелев первым вступил в единоборство с новым фашистским самолетом ФВ-190. И сбил его. На обратном пути он попал под обстрел вражеских зениток. Осколком снаряда его ранило в бедро. Врачи настаивали отправить Шевелева в госпиталь, но он категорически отказался:

— Не могу оставить товарищей в такой трудный момент.

Летчику оказали медицинскую помощь и уложили его в землянке. А через несколько дней он снова вылетел на боевое задание.

Не раз отличался в схватках с врагом и старший лейтенант Николай Кузнецов. В один из морозных январских дней он со своей группой сопровождал штурмовиков. Над передним краем им повстречались вражеские истребители. Со вспомогательного командного пункта мне хорошо была видна картина разгоревшегося воздушного боя.

Дерзкой атакой Кузнецов сбил их ведущего. Но, через несколько минут фашистам удалось поджечь машину ведомого Кузнецова. Летчик выбросился с парашютом и приземлился на своей территории.

Когда Кузнецов остался без прикрытия, на него насела пятерка «мессеров» и отсекла от основной группы. Уклоняясь от атак, которые следовали с разных направлений, он и сам наносил удары. Вскоре он вогнал в землю еще одного гитлеровца.

Но силы были неравны. Вот загорелся и его истребитель. Кое-как перетянув через линию фронта, он скрылся где-то за лесом.

Взрыва я не видел, но все равно очень волновался. Что сталось с Кузнецовым? К счастью, он благополучно посадил на заснеженном болоте горящую машину. Находившиеся неподалеку лыжники вытащили его из кабины и доставили в госпиталь.

Все мы, в том числе и врачи, потом удивлялись: как же мог Кузнецов управлять самолетом? Левая рука у него была перебита, висела, как плеть. Из рваной раны на груди хлестала кровь. Осколок снаряда, пробив партийный билет, остановился в нескольких миллиметрах от сердца.

Долго пробыл в госпитале Кузнецов. Когда же вылечился, [190] снова вернулся в свою часть и продолжал сражаться с фашистами. Войну он закончил в Берлине, сбив 36 вражеских самолетов. В 1943 году ему присвоили звание Героя Советского Союза. Генерал-майор авиации Н. Ф. Кузнецов и поныне продолжает службу в кадрах ВВС.

На Северо-Западном фронте сражались многие известные воздушные бойцы. Здесь проявил беспримерное мужество Алексей Маресьев. Под Старой Руссой геройски погиб сын выдающегося полководца М. В. Фрунзе — лейтенант Тимур Фрунзе. Советское правительство посмертно присвоило ему звание Героя Советского Союза. Здесь отличился бесстрашный бомбардир и превосходный политработник военком эскадрильи Герой Советского Союза батальонный комиссар Григорий Таряник. Славу мастера по уничтожению мостов и переправ с воздуха приобрел капитан Федор Никитович Орлов. Дерзкими налетами на вражеские аэродромы прославился командир звена Герой Советского Союза капитан Александр Носов. Немало вражеских бомбардировщиков уничтожил в боях военком эскадрильи старший политрук Лазарь Чапчахов.

* * *

В конце 1942 года 11-я и 1-я ударная армии провели еще три наступательные операции. Цель была прежняя: перерезать Рамушевский коридор и изолировать демянскую группировку фашистов. Авиация, как всегда, поддерживала пехоту, подавляя живую силу и огневые средства противника. Особенно большое напряжение испытывали в те дни штурмовики. Больше заходов! Дольше находиться над целью! Точнее наносить удары! — вот под какими девизами они действовали.

В этих боях снова отличились летчики 33-го гвардейского штурмового авиаполка во главе со своим командиром майором Васильевым.

В один из дней на задание вылетела группа под командованием Героя Советского Союза капитана Петра Матвеевича Марютина. Атакуя с малых высот, его летчики уничтожили и подавили несколько огневых точек. Затем они начали непрерывно обстреливать окопы и траншеи противника. Воспользовавшись этим, наша пехота поднялась в атаку и овладела первым рубежом неприятельской обороны. [191]

Об умелых действиях летчиков группы капитана Марютина на следующий же день рассказала армейская газета. О мастерстве штурмовиков говорили на партийных собраниях и летно-тактических конференциях. Их смелость ставилась в пример, а опыт обобщался и распространялся в других частях.

П. Н. Марютин особенно отличился в боях под Старой Руссой. Сейчас он является почетным гражданином этого города.

Высокую выучку, железную волю и отвагу в 33-м гвардейском штурмовом авиационном полку проявили многие летчики. Рядом с Марютиным можно смело поставить Героев Советского Союза А. А. Носова и В. В. Васильчикова, штурмовиков Калинина, Мшвинерадзе, Быстрова, Федорова, Александрова, Голосова и других.

Исключительное мужество и самообладание проявил при выполнении боевого задания гвардии капитан Николай Петров. Он летал на штурмовку с тремя молодыми, еще не обстрелянными летчиками— Ливановым, Тарасовым и Синюкаевым.

При подходе к цели группа штурмовиков и сопровождавшие их истребители попали под обстрел вражеских зениток. От прямого попадания снаряда самолет Петрова загорелся.

Что делать? — встал перед ведущим вопрос. Если он повернет обратно, то и новички последуют его примеру. Задание останется невыполненным. «Нет, надо держаться до последней возможности», — решил Петров, хотя дым и гарь, проникшие в кабину, уже перехватывали ему дыхание.

Впереди показались артиллерийские позиции противника. Хорошо видны орудия и мечущиеся около них фашисты. Небольшой доворот, и капитан нажимает пальцем кнопку бомбосбрасывателя. Внизу вырастают фонтаны взрывов. Их становится все больше. Это, по примеру ведущего, сбросили бомбы молодые летчики. Вражеская батарея тонет в дыму и пламени.

Петров разворачивает машину на обратный курс. Неожиданно мотор начинает давать перебои, потом умолкает совсем. Полого планируя, самолет задевает сначала накат немецкого блиндажа, затем проволочное заграждение и на какое-то время, словно в сказке, оживает. Затарахтевший мотор снова поднимает его над землей. Пролетев [192] еще некоторое расстояние, горящий штурмовик наконец падает. Но, к счастью, капитан Петров и воздушный стрелок старший сержант Виноградов успевают выскочить из своих кабин. Обмундирование на них горело.

За «прыжками» штурмовика сверху наблюдали молодые летчики. Однако помочь командиру ничем не могли. Вернувшись на аэродром, они доложили обо всем, что видели, указали место приземления горящего самолета. Туда немедленно выехала поисковая группа, но на выжженном участке она обнаружила лишь остатки хвостового оперения «ила».

А где же экипаж? Неужели сгорел?

— Эй, летуны, идите сюда! — послышался чей-то голос с опушки леса.

Увидев вдали человека, размахивающего над головой пилоткой, бойцы поисковой команды направились к нему. Подъезжают и глазам своим не верят: Петров и Виноградов сидят под деревом и смачивают каким-то раствором обгоревшие руки; на закопченных лицах видны кровоподтеки.

Когда Петрова и Виноградова доставили в часть, врач немедленно осмотрел их.

— И как они остались живыми — ума не приложу, — сказал он, покачав головой.

Мы тоже немало удивлялись необыкновенной живучести машины, узнав о случившемся. Но поражали не столько живучесть самолета, сколько мужество и самообладание летчика. В самом деле: до последней возможности управлять горящей машиной, которая к тому же дважды натолкнулась на препятствия, мог только человек с железными нервами.

Причину странного поведения штурмовика инженеры потом объяснили примерно так. Не совсем исправным оказался бензопровод. Из-за этого поступление горючего на какое-то время прекращалось, а при касательном столкновении машины с землей оно снова начало поступать в мотор.

Капитан Петров был награжден орденом Красного Знамени. Я лично вручил ему награду перед строем однополчан. Летчик к этому времени уже немного поправился, но руки его еще оставались забинтованными.

Когда мы с полковником Выволокиным возвратились к себе, начальник штаба рассказал нам о новом, не менее [193] интересном и поучительном случае. Этот факт долго потом служил предметом удивления и восхищения.

Во время налета на укрепленный пункт противника осколок зенитного снаряда тяжело ранил командира бомбардировочного экипажа старшего лейтенанта Николая Ворожцова. Летчик потерял сознание. Неуправляемый самолет сразу опустил нос и начал снижаться. Почувствовав неладное, штурман младший лейтенант Николай Ка-нищев обернулся, и его охватил страх: лицо летчика было белым, как мел, глаза закрыты, правая рука безжизненно висела. Скорее инстинктивно, чем сознательно, штурман сорвался со своего места и, ударившись обо что-то головой, оказался позади сиденья командира корабля.

Что делать? Пилотировать самолет он немного умел. Прежний летчик лейтенант Токмарев иногда разрешал ему в воздухе подержаться за штурвал, даже позволял выполнять несложные эволюции. Но ведь этого мало. А посадка?

На лбу штурмана выступил холодный пот. В этот момент по сердцу полоснул испуганный возглас стрелка-радиста старшего сержанта А. Кузовкина:

— Командир, баки пробиты, меня заливает бензином...

Ничего не ответил ему Канищев. Он мучительно думал, как выровнять машину, пока она не свалилась в пике. Тогда уже не избежать гибели. В голове мелькнула спасительная мысль. Перегнувшись через спинку кресла, он левой рукой ухватил штурвал, выровнял самолет, а затем правой дотянулся до педалей. Управляя так бомбардировщиком, штурман вскоре пробил облака и увидел землю.

Ему не раз приходилось летать над этим районом, и он по характерным ориентирам, которые знал на память, быстро восстановил ориентировку.

Вот вдали показался аэродром. Канищев прекрасно сознавал, как мало у него надежд на благополучное приземление, их почти нет. Ведь даже для опытного летчика посадка каждый раз представляет нелегкую задачу. Поэтому он крикнул Кузовкину:

— Скорей выбрасывайся с парашютом!

Ответа не последовало. Чтобы хоть немного уберечь командира от удара, Канищев на несколько секунд освободил правую руку и за лямку парашюта подтянул тело [194] Ворожцова к спинке сиденья. Тот застонал от боли и открыл глаза.

— Командир, садимся, — крикнул ему в ухо Канищев. — Помоги убрать газ и выключить моторы.

Но Ворожцов снова впал в забытье и уронил голову на грудь. Левая рука его лежала на секторе управления газом. Тогда штурман толкнул его руку, скорость уменьшилась, но не до такой, какая необходима для нормальной посадки. Выпустить шасси Канищев не мог, поскольку не знал, как это делается.

Самолет, угодив на заснеженное поле, чиркнул по белому насту, подпрыгнул и снова пополз, оставляя глубокую борозду. Потеряв скорость, он свалился, наконец на крыло. К нему бросились все, кто находился поблизости.

Разбив остекление кабины, авиаторы быстро вытащили из нее летчика и штурмана. Врач тут же оказал им обоим медицинскую помощь.

Первым пришел в сознание Николай Канищев.

— Где Кузовкин? — спросил он.

— Не волнуйся, жив твой стрелок-радист, — успокоили его. Правда, ему не сказали, что Кузовкина вытащили из кабины в бессознательном состоянии, с посиневшим лицом. Надышавшись паров бензина, он не сразу пришел в чувство.

В 1942 году на Северо-Западном фронте враг по-прежнему имел большое превосходство в авиации. Осенью, когда он перешел в наступление, чтобы расширить Ра-мушевский коридор, его бомбардировщики, налетая большими группами, буквально висели над боевыми порядками 1-й ударной армии. Оказать им сколько-нибудь серьезное противодействие мы не могли. Многие наши полки были вооружены английскими «харрикейнами», американскими «киттихауками» и «томагавками». Эти самолеты по своим качествам сильно уступали немецким. Да и возиться с ними приходилось немало. Особенно досаждала нехватка запасных частей.

Из иностранных истребителей лучшим считался «аэрокобра». Но и он страдал серьезным недостатком — слабое вооружение. Пришлось ставить на него наши пушки. Кроме того, на «аэрокобрах» вскоре выявился и другой [195] порок — хрупкость хвостового оперения. Некоординированными движениями рулей молодые летчики быстро выводили его из строя.

— Горе, а не самолет, — ругались летчики. Через Москву связались с представителями фирмы, поставлявшей по ленд-лизу авиационную технику.

— Не может быть, — удивились американцы. — Машина надежная.

Тогда командировали в США летчика-испытателя НИИ ВВС инженера Кочеткова. В присутствии хозяев фирмы и специалистов (поведение самолета в воздухе Кочетков комментировал по радио) советский летчик некоординированными действиями начисто сломал «аэрокобру» и выбросился с парашютом.

Американцам ничего не оставалось, как согласиться с заключением советских авиационных специалистов. Хвостовая часть самолета потом была усилена, и он стал надежнее.

Нехватка отечественных истребителей, несовершенство иностранной техники породили у некоторой части летчиков неверие в свои силы. Они начали придерживаться оборонительной тактики. Среди летчиков-штурмовиков начались разговоры, что Ил-2 не может выполнять боевые задания без сильного прикрытия, что в воздушном бою он якобы беспомощен.

Нужно было повести решительную борьбу с этими опасными настроениями, объяснить причины наших неудач, вернуть людям веру в свои силы.

Командование, политорганы, партийные и комсомольские организации армии усилили воспитательную работу. Широко развернулась пропаганда опыта лучших мастеров воздушного боя, штурмовок, бомбометания. В центр внимания была поставлена наступательная тактика.

Командующий воздушной армией лично занялся разработкой приемов борьбы штурмовика с истребителями противника, составил ряд памяток летчику. Для нас в то время эта проблема была одной из главных, так как «илы» не всегда могли рассчитывать на сопровождение истребителей. Значит, им требовалось умение защищаться самим, выполнять задания без прикрытия. Вместе с генералом Кондратюком мы выезжали в части, рассказывали летчикам-штурмовикам о неиспользованных возможностях этого удивительного многоцелевого самолета, [196] устраивали показные воздушные бои штурмовика с истребителями.

Вначале кое-кто отнесся с недоверием к нашей затее. И не без оснований. В практике было немало случаев, когда штурмовики, отбиваясь от вражеских истребителей, не наносили им никакого урона. Их просто-напросто подводила привычка стрелять по площадям, без тщательного прицеливания. Вот и требовалось разъяснить это людям, провести с ними соответствующую подготовку.

Для начала штурмовики стали учиться уничтожать тихоходные транспортные самолеты врага. Результат превзошел все ожидания. Многие летчики, даже не думая об охоте, как бы попутно, сбивали в день по два и более транспортника.

Это воодушевило летный состав. Теперь им уже казалось странным уклоняться от единоборства с противником в воздухе.

Первыми рискнули вступить в бой с вражескими истребителями Герой Советского Союза старший сержант В. Я. Рябошапка и Гаврилов.

Василий Рябошапка, замыкая однажды группу штурмовиков, подвергся атаке Ме-110. Выпустив по «илу» очередь снарядов, тот проскочил вперед и сам стал хорошей мишенью. Летчик-штурмовик немедленно воспользовался промахом фашиста и открыл по нему прицельный огонь. Вражеский самолет загорелся и врезался в землю.

После этой удачи Рябошапка сам стал напрашиваться в замыкающие, зная, как падки вражеские летчики до самолетов, идущих в хвосте группы. За короткий срок он сбил четыре истребителя противника.

О старшем сержанте Рябошапке в армии ходили легенды. Но я расскажу о случае, отраженном в документах. При выполнении боевого задания летчик был тяжело ранен. Правая рука повисла плетью. И все-таки штурмовик сумел привести самолет на свой аэродром. Совершив посадку, он сразу же потерял сознание. Тогда врачи спасли жизнь храбрецу.

С летчиком Гавриловым произошел такой случай. На тройку «илов», возвращавшихся с задания без прикрытия, напали два Ме-109. Один штурмовик им удалось сбить, другой успел уйти. Гаврилов, оставшись один, смело принял неравный бой. Дрался он мастерски. Расстреляв [197] весь боекомплект, вражеские истребители вынуждены были уйти не солоно хлебавши.

Воздушные бои, проведенные Рябошапкой, Гавриловым и другими летчиками, показали: если «илом» управляет умелый и мужественный боец, ему истребитель не страшен.

Был случай, когда для отражения налета вражеских бомбардировщиков мы направили четыре штурмовика и четыре истребителя. «Илы» атаковали первыми. Ведущий группы командир 74-го штурмового авиаполка майор П. А. Савченко с ходу дал меткую очередь по «юнкерсу» и поджег его. А минут через десять еще три самолета противника упали на землю. Два из них сбил Савченко, один лейтенант Михаил Мшвинерадзе. Советские штурмовики благополучно вернулись домой. Мы потеряли лишь одного истребителя.

Летом и осенью 1942 года, в период наиболее ожесточенных боев за Рамушевский коридор, мы все чаще стали применять штурмовиков для борьбы с воздушным противником. За вторую половину этого года экипажи «илов», выполняя свои основные задачи, «попутно» сбили 44 вражеских самолета.

Боевые, особенно оборонительные, возможности самолета-штурмовика значительно возросли, когда на нем оборудовали вторую кабину. В модификации «ила» активное участие принял главный инженер 6 ВА В. Н. Кобликов.

Вот что писал 9 сентября 1942 года начальник отдела Управления опытного строительства ВВС Красной Армии командующему 6-й воздушной армии и командиру 243-й штурмовой авиадивизии подполковнику И. В. Дельнову, который первым у нас высказал идею установки на штурмовике второй кабины:

«В течение 7—8 сентября сего года на Центральном аэродроме имени М. В. Фрунзе был осмотрен представленный вами самолет Ил-2 с дополнительной задней огневой точкой под пулемет ШКАС калибра 7,62 мм. Осмотр производили: заместитель командующего ВВС Красной Армии по инженерно-авиационной службе генерал-лейтенант инженерно-авиационной службы А. К. Репин, от ЦК ВКП(б) бригадный комиссар Н. С. Шиманов, заместители наркома авиационной промышленности А. С. Яковлев и П. В. Дементьев, главный конструктор [198] самолета С. В. Ильюшин и другие представители ВВС Красной Армии и авиационной промышленности.

Все присутствующие оценили инициативу 243-й штурмовой авиадивизии по установке огневой точки и считают возможным самолеты Ил-2, находящиеся в частях, оборудовать установкой. Конструкторскому бюро тов. Ильюшина поставлена задача — учесть опыт вашей дивизии и разработать более усовершенствованную заднюю кабину».

Вскоре все самолеты Ил-2 стали выпускаться со второй кабиной, в которой устанавливался крупнокалиберный пулемет. Много сотен вражеских самолетов сбили потом воздушные стрелки. Более уверенно стали действовать над полем боя и летчики, поскольку задняя полусфера была теперь надежно защищена. Если раньше истребители противника безбоязненно подходили к штурмовику на 50—100 метров, то сейчас вынуждены были увеличить дистанцию открытия огня до 600—800 метров. Вопрос о прикрытии «илов» стал менее острым.

* * *

На нашем фронте сражалась большая группа опытных немецких летчиков-истребителей, вооруженных самолетами Ме-109ф и Ме-109. Действовали они дерзко, даже нагло. Поэтому некоторые наши командиры пришли к выводу, что против них можно сражаться только «большой кучей», становиться в круг и обороняться. Теперь, когда у врага появились скоростные истребители, такая тактика оказалась для нас явно невыгодной. Следовало решительно отказаться от нее, перейти от обороны к наступлению. Опыт учил, что победы можно добиться только активными действиями.

Практика войны подтвердила, что основной боевой единицей в истребительной авиации является пара. Она должна быть слаженной, слетанной. Подбор ведущих и ведомых производился с учетом не только подготовки летчиков, но и их характеров, а также личных взаимоотношений между ними. Без особой на то необходимости состав пары мы старались не менять.

Из наиболее опытных и храбрых летчиков была создана группа истребителей-асов. Им ставилась задача — дерзкой наступательной тактикой сбить спесь с врага, показать другим, как нужно истреблять захватчиков. [199]

В группу вошли Н. Шаров, Б. Ковзан, Коротков, И. Мо-туз, Деркач, Чубуков, Пучков и Чулаев.

Первой образец мужества и мастерства показала четверка истребителей под командованием старшего лейтенанта Шарова. Встретившись с восьмеркой «мессершмиттов», она не отступила, а смело атаковала врага. Сбив три фашистских самолета, наши асы без потерь вернулись домой.

Блестяще провела воздушный бой с двумя «мессер-шмиттами» пара лейтенанта Пучкова. Оба вражеских самолета были сбиты. Одним из выбросившихся с парашютом фашистских летчиков оказался обер-лейтенант Вернер, инструктор высшего пилотажа.

Пара Чулаева дралась против тройки «мессершмиттов». И опять победа оказалась на нашей стороне. Советские истребители сбили два фашистских самолета.

Успехи наших асов подняли дух у всех летчиков. Они увидели, что враг боится дерзких, решительных атак, теряется, когда против него применяют новые тактические приемы.

Теперь советские летчики-истребители не боялись проникать в глубокий тыл противника, сами нападали на вражеские самолеты. Фашисты вынуждены были отказаться от полетов парами, потому что нередко становились легкой добычей наших асов. Они стали летать группами по 6—8 самолетов. Теперь уже мы врагу навязывали свою волю, заставляли менять тактику.

Однажды против восьмерки «яков», возглавляемой командиром 744 иап майором С. Найденовым (она патрулировала над своими наземными войсками), гитлеровцы выслали 18 самолетов. Находясь на вспомогательном пункте управления, я сразу же узнал об этом и хотел было вызывать подкрепление, но Найденов по радио заверил меня, что они управятся сами.

Бой начался на небольшом удалении от пункта управления, и мы хорошо видели, как он протекал. По команде майора Найденова наши летчики устремились навстречу противнику. Завязалась такая карусель, что определить, где свои, где чужие, временами было невозможно. В небе стоял надрывный гул моторов, глуховатый перестук авиационных пушек и трескотня пулеметов.

Видим, на один из наших «яков» набросилась четверка «мессеров». С разных сторон к нему потянулись огненные трассы. [200]

— Эх, пропал парень! — обронил кто-то из стоявших рядом работников пункта управления.

— Как это пропал? — возразил ему другой. — Смотри, как он сам их чехвостит.

Удивляться было чему. Отколотый от группы, советский истребитель не только искусно оборонялся, но и смело атаковал.

— Смотри какой молодец! — не удержался от восклицания майор Н. Ф. Щепанков из оперативного отдела, — Поджег-таки одного. Горишь, проклятый фашист!

Потом мы узнали фамилию героя. Им оказался старший лейтенант И. Мотуз, уже не раз отличавшийся в воздушных схватках. В том бою летчик получил тяжелое ранение, но, истекая кровью, сражался до тех пор, пока фашисты, израсходовав боеприпасы, не повернули домой. Пять сбитых вражеских самолетов и один потерянный свой — таков итог неравного поединка. Как тут было не вспомнить крылатое суворовское изречение: «Воюют не числом, а умением».

Война явилась для нас суровой школой. В ходе ее многое пришлось пересмотреть, решительно отказаться от старых тактических схем и приемов.

Вначале, например, мы летали, как правило, плотным строем. И в этом была необходимость. Ведь радиостанции на большинстве самолетов отсутствовали. Управлять ими в воздухе приходилось лишь с помощью различных эволюции, покачиванием крыльев. Рассредоточить машины по высоте и по фронту, вдохновить людей в нужный момент словом командир группы не мог. Абсолютно глухой и немой, он напоминал собой наседку, которая боится далеко отпустить от себя цыплят. А воздушные бои на скоростных машинах потребовали прежде всего большого пространства. Успех сопутствовал тому, кто искусно маневрировал, умело использовал облака и атаки со стороны солнца, уверенно и оперативно управлял группой.

Тем не менее радио внедрялось в авиации с большими потугами. Сказывалась привычка летать по старинке. Приходилось не только убеждать людей, но принимать самые решительные меры к тому, чтобы новый вид связи занял в авиационных частях подобающее место. Похвальную настойчивость в этом проявили Даниил Гаврилович Денисенко и его помощник майор Р. С. Терский. [201]

Большую роль в обеспечения четкого управления авиацией, особенно истребительной, сыграли передовые наблюдательные и командные пункты. Создавались они в районах боевых действий наземных войск.

Ведь как было раньше? Командир стрелковой дивизии просит: «Товарищи! Сделайте так, чтобы авиация висела над войсками непрерывно. Она морально вдохновляет бойцов».

Согласен. Моральный фактор имел немаловажное значение. Но у нас не хватало сил для того, чтобы обеспечить непрерывное пребывание самолетов над войсками, да и эффективность такого «висения» была незначительной. Когда же появились вспомогательные пункты управления (ВПУ), все стало выглядеть совершенно иначе.

Находившиеся в войсках представители ВВС непрерывно информировали авиационных командиров об изменениях в боевой обстановке, в любой момент могли вызвать самолеты, нацелить и перенацелить их на те объекты, которые в данный момент представляют особую важность. Они также своевременно предупреждали летчиков об опасности.

На передовые вспомогательные пункты управления выезжали не только командиры соединений и частей, но и рядовые летчики. Находясь там, они воочию убеждались, как внимательно следят за их действиями с земли, какую неоценимую помощь им нередко оказывают. Это заметно повысило ответственность летного состава за каждый боевой вылет, заставило их внимательно прислушиваться к голосу земли.

В глухой деревушке, вплотную примыкавшей к Рамушевскому коридору, стояла полуразрушенная церковь. Из всех строений она только и уцелела. Одно время здесь размещался артиллерийский наблюдательный пункт, а потом сюда перебрались наши люди. Капитан И. В. Маргорский разместился на чердаке церкви, откуда открывался широкий обзор. Вступая в связь с вылетающими на задания самолетами, он информировал их о воздушной обстановке, предупреждал о появлении вражеских истребителей, словом, был глазами и ушами вспомогательного пункта управления.

Вражеские бомбардировщики не раз совершали налеты на церковь. Видимо, противник знал, что она используется нами для управления авиацией. Однако Маргорский [202] даже во время самых сильных бомбежек добивался бесперебойной и устойчивой связи с экипажами. Его смелость и находчивость во многом способствовали успеху в боевой работе авиачастей.

Авиация, как и другие виды Вооруженных Сил, имеет свой тыл. Выше мы уже говорили о героизме и самоотверженности его многочисленных тружеников.

Теперь хочется доброе слово сказать об инженерах и техниках П. Г. Коврижникове, Корчагине, Зубареве, В. И. Шурыгине, Ф. А. Шалине, П. С. Беликове, А. М. Григоряне, А. И. Субботине и других, которые делали все возможное и невозможное для поддержания самолетов в постоянной боевой готовности.

Исключительно четко работали, несмотря на тяжелые фронтовые условия, специалисты 16-го авиаремпоезда, которыми руководил инженер-майор В. И. Кривко, 57-я стационарная авиационная мастерская, возглавляемая инженер-подполковником А. М. Прусовым, авиационные мастерские, руководимые инженер-полковником И. Г. Ивановым и Красницким.

Авиация не может жить без аэродромов. Наши строители творили буквально чудеса, нередко подготавливая взлетно-посадочные полосы за считанные часы.

Отдел авиационного строительства армии был укомплектован опытными инженерами, техниками, другими специалистами. Вначале этот коллектив возглавлял полковник В. А. Мясков, затем инженер-майор А. Б. Рабинович. Много сил и старания вкладывали в работу командир 14-го инженерно-аэродромного батальона майор Г. Т. Ворона и его заместитель по политической части М. Л. Парецкий, командиры батальонов Богновец, Чибисов, Иваненков, заместитель командира инженерно-аэродромного батальона инженер-капитан П. М. Юрин и другие.

5-й отдельный инженерно-аэродромный батальон, например, в течение 1941 года создал в указанном районе целую аэродромную сеть. С этих аэродромов долго и активно действовала вся авиация Северо-Западного фронта. Другие четыре батальона также заблаговременно занялись подготовкой взлетно-посадочных полос. В помощь им мы направили два вновь сформированных подразделения. [203]

Кроме действующих строители создавали немало ложных аэродромов. При этом они проявляли немало выдумки и изобретательности. На местных деревообрабатывающих предприятиях из фанеры и досок сооружались макеты самолетов, автомашин и другой техники. С помощью хитроумных устройств вся эта бутафория приводилась в движение. Специально выделяемые экипажи имитировали взлеты и посадки.

И враг нередко попадался на удочку. Тысячи тонн бомб он сбрасывал на пустыри.

Охране аэродромов от ударов с воздуха способствовали маскировщики. Они действовали под руководством таких опытных специалистов, как майор Беляев, К. А. Щипин, С. М. Королев.

Первая фронтовая зима, 1941/42 года, оказалась особенно тяжелой для аэродромщиков. Морозы доходили до 40—42 градусов, часто бушевали метели. Чтобы в этих условиях создавать новые и поддерживать в рабочем состоянии действующие аэродромы, специалистам приходилось проявлять максимум старания и смекалки. Кроме тракторов и автомашин, другой техникой они не располагали. Для уплотнения снега из подручных материалов сооружались деревянные катки, волокуши, всевозможные гладилки, струги, снеготаски.

Как известно, до войны наши самолеты зимой летали на лыжах. Требования к аэродромам предъявлялись не такие уж жесткие. Но когда постановлением Государственного Комитета Обороны всю боевую авиацию поставили на колеса, работы у аэродромщиков заметно прибавилось.

Но и здесь выход был найден. Там, где возможно, аэродромы стали строить на замерзших озерах.

В январе 1942 года было приказано срочно подготовить аэродром в районе станции Лычково. Выехав на место, инженеры-изыскатели поначалу схватились за голову: кругом болота, причем они не промерзали даже в сильные холода, так как торф является хорошей теплоизоляционной прокладкой. Что делать? Пришлось подобрать более-менее ровный участок пахотной земли, разровнять его, утрамбовать, засыпать дренажные канавы.

Аэродром был построен за двое суток. Там трудились сотни скромных воинов-героев. Распорядительностью и смекалкой блеснули тогда командир 14-го инженерно-аэродромного [204] батальона Г. Т. Ворона, политработник М. Л. Парецкий, специалисты Чибисов, Коноплев, Мыс-ляков, Тараканов, Гуринов, Багновец, Раков, Дюбенко и многие другие. Во время бомбежки погиб опытный инже-нер-аэродромщик Петр Сидорович Минаев.

Когда строили аэродром в Андреаполе, враг находился в трех километрах от города. Фашистские бомбардировщики по нескольку раз в день бомбили строителей. И все-таки задание было выполнено в рекордно короткий срок.

На озере Пено строительством аэродрома руководил заместитель командира инженерно-аэродромного батальона инженер-капитан Павел Тюрин. В самый разгар работ туда прибыл начальник аэродромного строительства Рабинович.

— Не успели к сроку, — пожаловался ему Тюрин. — Волокуш не хватает для вывозки снега.

— А что, если мобилизовать бойцов с плащ-палатками? — подал мысль Рабинович. — Да и местное население охотно поможет.

Выход нашелся. Общими усилиями за одни сутки была очищена от снега полоса длиной около километра и шириной 12—15 метров. Вскоре на ней приземлились самолеты и сразу же зарулили в капониры, вырытые в снегу. А через час, заправившись горючим и боеприпасами, они ушли на боевое задание.

Зима для аэродромщиков была не только врагом, но и союзником: промерзший грунт по крепости напоминал бетон. А что делать весной, когда земля раскисает и вскрываются болота?

Работники отдела аэродромного строительства заранее готовились к распутице, составляя всевозможные проекты. После консультаций с московской научно-исследовательской станцией было принято такое решение. С наступлением теплых дней одну часть аэродрома тщательно утрамбовать, а затем покрыть снегом и соломой, чтобы как можно дольше задержать снеготаяние. Другую же, наоборот, очистить от снега, посыпать сажей, золой и мелкой крошкой торфа, проделать канавы для стока воды. Пока будут проходить полеты со снежной полосы, вторая за это время подсохнет и тоже станет готовой к приему самолетов. Ведь полеты ни на один день не должны прекращаться. [205]

До войны существовала теория укрепления грунтов. Смысл ее сводился к тому, что по мере оттаивания земли надо вдавливать в нее щебенку и гравий. Но боевая практика, в частности в условиях северо-запада, эту теорию начисто отвергла. Из-за нее мы «погорели», например, весной 1943 года, когда попробовали таким способом укрепить взлетно-посадочную полосу в Крестцах. Мобилизовав весь наличный автотранспорт, за одну ночь завезли туда 15 тысяч кубометров гравия. Разровняли, начали уплотнять. И что же? Верхний слой земли тракторы, и автомобили так разрушили, что полоса превратилась в месиво. И сколько туда ни сыпали гравия, он исчезал в грязи, словно в бездне.

Перед утром Рабинович звонит мне и докладывает:

— Беда, все труды пропали...

— Что думаете дальше делать? С рассветом начнется боевая работа, надо принимать самолеты, — говорю ему.

— Бросаем эту полосу, начнем укатывать другую, рядом.

Это нас и выручило. С укатанной полосы самолеты совершили несколько боевых вылетов в район Демянска.

Особенно большой размах строительство получило летом 1942 года, когда по решению Государственного Комитета Обороны начала создаваться аэродромная сеть в оперативной и стратегической глубине. Наши инженерные батальоны за короткий срок соорудили более ста грунтовых аэродромов. Мастера-умельцы с помощью только топора и пилы построили прекрасные капониры для самолетов, складские помещения, командные пункты, укрытия для личного состава. Правда, нашим авиачастям не пришлось воспользоваться этими аэродромами, но они наверняка пригодились для других.

* * *

По вечерам или в ненастную погоду, когда в боевых действиях авиации наступало затишье, я любил завернуть на огонек в политотдел. Люди там подобрались толковые, и с ними интересно было беседовать.

Но чаще всего политотдел пустовал. В таких случаях дежурный в шутку говорил: «Все ушли на фронт». И действительно, работники политотдела дневали и ночевали на аэродромах, помогая командирам, политработникам, [206] партийным и комсомольским организациям в воспитании людей, в подъеме их боевой активности. Пример им подавал их начальник полковник Я. И. Драйчук. Политотдельцы хорошо знали положение дел на местах, снабжали меня и штаб объективной и исчерпывающей информацией.

В частях работники политотдела пользовались уважением и авторитетом. Взять, к примеру, лектора майора Жаркова, которого многие авиаторы попросту звали Сашей.

— Пришлите Сашу, — просили летчики или ремонтники. — Он хорошо читает лекции о международном положении.

Не только Александр Жарков, но и другие работники политотдела армии — майоры С. Козлов, А. Юшко, Н. Батин, А. Севидов, капитаны Ольховатов и Кузнецов — всегда были желанными людьми в авиационных частях и тыловых подразделениях. А помощник начальника политотдела по работе среди комсомольцев капитан А.Славинский вообще никогда не сидел в политотделе. Он находился в гуще молодежи, которой в армии было довольно много, проводил комсомольские собрания, организовывал тематические вечера и встречи с отличившимися в боях, был душой различных культурных мероприятий в часы досуга.

Как тут не вспомнить проникновенные ленинские слова о важности и значимости политической работы: «Где наиболее заботливо проводится политработа в войсках и работа комиссаров, там нет расхлябанности в армии, там лучше ее строй и ее дух, там больше побед».

В армии выходила газета «Сокол Родины». Редактировал ее опытный журналист майор А. Рутман, Сотрудниками редакции были П. Прошин, С. Красильщик, М. Рогов, П. Горшков, В. Кучин и другие товарищи. Они неплохо знали летное дело и были, как и работники политотдела, тесно связаны с частями. Все наиболее важные события находили оперативное и яркое отражение в армейской печати.

Хорошую помощь редакции армейской газеты оказывали писатели и маститые журналисты, навещавшие Северо-Западный фронт.

В 1942 году в Выползово, где находился штаб нашей воздушной армии, приехал из Москвы поэт Сергей [207] Михалков. Его, видимо, так захватила боевая жизнь авиаторов, что он надолго остался у нас. «Приписали» мы его к редакции.

Внимание писателя сразу же привлекла колоритная фигура бесстрашного истребителя Алексея Смирнова, слава о котором гремела по всему фронту. Ему посвящались статьи в нашей и во фронтовой газетах. Да и сам летчик в свободные от боев часы кое-что пописывал. Его статьи вначале печатались в «Соколе Родины». Потом мы объединили их и издали отдельной книжкой под названием «Слагаемые победы». На основе личной практики и опыта товарищей А. Смирнов просто и убедительно рассказывал, как лучше уничтожать вражеские самолеты, как использовать в воздушных боях внезапность, хитрость и смекалку, чтобы побеждать даже численно превосходящего противника. К тому времени отважный истребитель имел на своем счету уже 16 сбитых самолетов врага, был представлен к званию Героя Советского Союза.

Писатель познакомился с Алексеем, а потом узнал, что в другой части служит его однофамилец Василий Смирнов. Молоденький, подстриженный под ежика, летчик ничем не выделялся среди товарищей. Но слава о нем, о его мужестве и мастерстве, вышла уже далеко за пределы части. Василий Смирнов особенно проявил себя как мастер воздушной разведки.

Сергея Владимировича Михалкова заинтересовали эти легендарно смелые бойцы-однофамильцы, и он посвятил им стихотворение, так и озаглавленное «Смирновы». Когда черновой вариант был готов, писатель пришел к Якову Ивановичу Драйчуку и дал ему прочитать.

— Все хорошо, Сергей Владимирович, — сказал ему начальник политотдела. — Только деревня у вас выглядит какой-то лубочной. Я сам родился в глухой белорусской деревушке, знаю ее.

— Возможно, возможно, — охотно согласился Михалков. — Я ведь городской житель.

Драйчук посоветовал, что и как следовало бы поправить. Через день Михалков принес на просмотр новый вариант стихотворения. В таком виде оно и было опубликовано в армейской газете.

Если полистать фронтовые страницы «Сокола Родины», [208] то там можно встретить немало стихотворений Сергея Михалкова. Они воспитывали у авиаторов жгучую ненависть к врагу, прославляли героизм и мужество советских воздушных бойцов.

В ноябре 1942 года 288-му штурмовому авиационному полку присвоили звание «Гвардейский». С. В. Михалков тут же откликнулся на это событие и посвятил героям полка марш. Поэма С. Михалкова «Мать солдатская» печаталась в нескольких номерах нашей газеты. Поэтому я, не раздумывая, подписал представление к награждению поэта орденом Красной Звезды и через некоторое время с удовлетворением вручил ему заслуженную награду.

В газете кроме стихов, рассказов и корреспонденции часто печатались письма воинам от родных. Вспоминается такой эпизод. Как-то вечером зашел ко мне Яков Иванович, вынул из папки исписанный карандашом треугольничек и говорит:

— Прочтите, Федор Петрович. Меня это письмо до глубины сердца тронуло.

— Что за письмо? — спрашиваю его.

— Пишет мать нашего солдата Дарья Макарова из деревни Матосово, которую недавно освободили наши войска. Мне его переслал замполит полка.

Я начал читать и с первых же строк понял, какая душевная боль водила рукой старой крестьянки.

«Дорогой сыночек Ванюша, — писала женщина, — чернил не хватит на то, чтобы описать, какие мучения мы приняли от немцев. Забрали у меня всю птицу, поросенка, а потом и лошадь. Дом, конюшню, баню немцы разобрали окопы свои покрывать. Жили мы в лесу. Ели мох, лепешки из опилок. От голода умерли братья твои Миша и Коля. Алеше все внутренности немцы отбили. Меня тоже били по голове...»

В заключение письма мать наказывала сыну: «Бей, Ванюша, немцев нещадно за наши мученья, не жалей их, супостатов. Я, твои братья Алеша, Вася, Володя и сестра Нюра целуем тебя».

О зверствах гитлеровцев на оккупированной ими советской территории я слышал и читал немало, но этот живой человеческий документ взволновал меня необычайно. Я мысленно представил, как старая крестьянка [209] с кучей малых детей, изгнанная из собственного дома, ютилась где-то в лесу, в наспех вырытой норе-землянке, и терпела неимоверные лишения. Двое погибли с голоду, Алеше отбили все внутренности... А сколько таких матерей, которым враг затмил солнце, лишил их всего, что добывалось нелегким трудом.

Воспитание ненависти к врагу было тогда такой же необходимостью, как обучение владеть автоматом, пулеметом, гранатой. И мы делали все, чтобы разжечь священный гнев бойцов к фашистским убийцам и насильникам, Бесхитростное письмо старой крестьянки было убедительным обличающим документом. Поэтому я посоветовал Якову Ивановичу:

— Надо его обязательно напечатать в газете. Пусть все знают, что принес на нашу землю фашизм.

— Мы тоже в политотделе так решили, — поддержал Драйчук. — А политработникам потом дадим указание зачитать письмо в каждом подразделении.

— Кстати, не забудьте напомнить им и о Вове Николаеве, — сказал я Драйчуку.

— Да, да, и о Вове тоже, — согласился Яков Иванович.

Вову Николаева, одиннадцатилетнего мальчонку, наши автомобилисты обнаружили в придорожной канаве. Его мать убило осколком фашистской бомбы, когда она с сыном шла, видимо, в соседнюю деревню. До смерти напуганный парнишка сжался в комочек, когда к нему подошли наши солдаты. Мать похоронили, а мальчонку взяли к себе на воспитание летчики. Девушки-связисты сшили ему гимнастерку, подобрали пилотку. Весь полк заботился о нем, как о родном сыне.

— А где твой отец? — спросили Вову.

— На фронте убили.

Мальчик-сирота прижился в полку, помогал летчикам и техникам чем мог, а они перенесли на него всю свою нерастраченную любовь к детям. Однажды при подготовке к боевому вылету кто-то из техников вытащил из кармана кусок мела и попросил Вову написать на бомбах, подвезенных к самолетам, по два слова: «За папу!», «За маму!»

Местный фотограф запечатлел эту сцену на фотопленку. Снимок был напечатан в армейской газете. [210] Сергей Михалков сопроводил его взволнованными строками:

Лишившийся отца
И материнской ласки,
Приют нашедший
В части фронтовой,
Он на литом боку
Таящей смерть фугаски
Как приговор врагу
Оставил почерк свой.
И в яростный момент бомбометанья,
Вселяя страх в немецкие сердца,
Священным будет мщенье в сочетанье
Руки ребенка и руки бойца.

В один из осенних дней на нашем аэродроме приземлился истребительный авиаполк. В боях под Воронежем им командовал Герой Советского Союза С. И. Миронов, а теперь — его бывший заместитель О. М. Родионов, тоже храбрый летчик и умелый организатор. Прежнего командира выдвинули на дивизию.

Мы встречали полк вместе с командиром дивизии Георгием Ивановым. Прилетели пока только две эскадрильи. Третья задержалась на прежнем месте, чтобы завершить подготовку молодых летчиков.

Знакомимся с людьми: молодец к молодцу. У каждого на груди по четыре-пять боевых наград. Петр Углянский, Анатолий Кисляков, Федор Мазурин, Николай Пасько, Алексей Быковец — кого ни возьми — каждый мастер воздушного боя. На счету у них по десяти и более сбитых вражеских самолетов.

В то время на нашем фронте было затишье, и мы решили дать летчикам возможность хорошенько ознакомиться с особенностями местных условий. Им поставили также задачу — изучить наш боевой опыт, который был уже обобщен штабом и политотделом армии.

На исходе 1942 года началась подготовка к наступательной операции. В декабре на фронт прибыл специальный самолет-разведчик Ту-2. По заданию Верховного Главнокомандования его экипаж должен был разведать и сфотографировать демянский плацдарм противника. Москва предупредила: в полетах охранять самолет с особой тщательностью. Командующий поручил мне лично проследить за этим. [211]

— Кого пошлем на сопровождение? — спрашиваю у командира полка подполковника Родионова.

— Эскадрилью капитана Кислякова. Там подобрался отличный летный состав.

Пригласил я их, проинструктировал, а утром 30 декабря они вместе с экипажем Ту-2 вылетели на задание. А. В. Кислякова предупредил: за разведчика отвечаешь головой.

Казалось, все было предусмотрено: определены маршрут и профиль полета, указаны зоны наибольшего сосредоточения вражеской зенитной артиллерии и рубежи вероятных встреч с истребителями противника. Но боевая действительность всегда может внести свои коррективы, порой самые неожиданные.

Так случилось и на этот раз. Не успели самолеты набрать заданную высоту, как к аэродрому приблизилась восьмерка «мессершмиттов». Видимо, они не заметили советских истребителей, зато наши сверху их сразу же обнаружили.

— Сзади «мессеры»! — послышался голос старшего лейтенанта В. Безродного.

Командир эскадрильи, забыв на время об основном задании, подал команду атаковать и, развернувшись, первым устремился к ведущей паре. Короткая очередь, и один из вражеских самолетов, вспыхнув, пошел к земле. Искусным маневром Кисляков зашел в хвост другому вражескому истребителю. Огонь открыл с дистанции 50—70 метров. «Мессер», распустив шлейф густого дыма, развернулся и стал уходить. Упустить врага Кисляков не мог. Он нагнал его над городом Валдай, но, увидев, что тот выпустил шасси и собирается сесть на озеро, не стал больше стрелять. Ведь враг подбит и садится на нашей территории. Все равно его возьмут в плен.

Пока Кисляков дрался с ведущей парой, Николай Пасько и Владислав Лоренц тоже подбили по одному вражескому истребителю. Они сели на льду того же озера, около Валдая. Подоспевшие солдаты захватили всех трех фашистских летчиков в плен.

Четыре сбитых самолета! Победа блестящая! Но тут командир эскадрильи, разгоряченный боем, вдруг вспомнил о воздушном разведчике. Где он? Набрав высоту, Кисляков устремляется к линии фронта, до рези в глазах всматривается в горизонт, но обнаружить Ту-2 [212] никак не может. Глянул на приборы и ахнул: бензина осталось только на обратный путь до своего аэродрома.

С тяжелым чувством возвращался Кисляков домой. Если противнику удалось сбить нашего воздушного разведчика — трибунала не миновать. Никто не посмотрит на его прошлые заслуги и не примет во внимание блестящую победу в только что закончившемся поединке с «мессерами». Какова же была радость комэска, когда он увидел над аэродромом Выползово заходившего на посадку Ту2. Позже выяснилось, что воздушный разведчик не стал дожидаться, когда истребители сопровождения закончат бой, один прошел по намеченному маршруту и сделал все, что требовалось.

Однако удача не смягчила гнева генерала Кондратюка. Он приказал командиру дивизии Иванову строго наказать не только Кислякова, но и всех летчиков его группы.

Мне тоже тогда было сделано замечание. Но потом, поостыв, командующий смилостивился к истребителям сопровождения. Все-таки задание воздушный разведчик выполнил, а в активе нашей армии появилось еще четыре сбитых вражеских самолета. К тому же три немецких летчика были взяты в плен. Разве плохо?

Через два дня Кондратюк послал в полк О. Родионова своего заместителя по политической части полковника Выволокина и попросил:

— Соберите летчиков эскадрильи, сделайте им соответствующее внушение и передайте: наказание отменяется. Второе: дайте задание Кислякову, Пасько, Лоренцу, Безродному и Мухину, чтобы они написали о проведенном воздушном бое в газету.

Довольный Выволокин от души рассмеялся:

— Товарищ командующий! Да это же будет для них самое тяжкое наказание. Вы же знаете, как не любят летчики о себе писать.

— Ничего, ничего, — стоял на своем Кондратюк. — Умели немцев победить — сумеют и на бумаге изложить. Их опыт другим пригодится. А Родионову передайте: Кислякова и его товарищей представить к наградам.

Известная поэтесса М. Алигер, находившаяся в то время у нас, посвятила героям свое стихотворение. Оно было опубликовано в нашей армейской газете «Сокол Родины».

Погодой морозной и вьюжной
Дорогой своей голубой
[213\
Пятеркой отважной и дружной
Они полетели на бой.

Фашистская стая разбита,
Приходится жарко врагу,
Четыре его «мессершмитта»
Горят на валдайском снегу.
В стремительной битве горячей,
В жестокой и славной грозе
Навек пожелаем удачи
Бесстрашной пятерке друзей.

Подготовка к ликвидации демянского плацдарма шла своим чередом. На исходных позициях, строго соблюдая маскировку, по ночам сосредоточивались войска и техника, подвозились боеприпасы. На аэродромах тоже наблюдалось заметное оживление. Прибывали новые авиачасти, надо было их размещать, устраивать.

Но как бы мы ни маскировали эту подготовку, она не могла остаться незамеченной. В небе днем и ночью шныряли немецкие воздушные разведчики. Мы тоже держали под постоянным контролем вражескую оборону, внимательно следили, где и как он ее совершенствует.

Не имея возможности перебрасывать войска и боеприпасы через узкую горловину Рамушевского коридора, враг по-прежнему использовал для этих целей транспортную авиацию. Но немногим самолетам удавалось прорываться. Тихоходные Ю-52, как и прежде, с успехом сбивали наши зенитчики и еще больше летчики.

В разгар подготовки к схватке нам стало известно, что у противника появились новейшие истребители «Фокке-Вульф-190». Фашистская пропаганда уже давно их широко разрекламировала; они, мол, так бронированы, что неуязвимы, обладают высокой скоростью и маневренностью. Когда при встрече с ними несколько наших экипажей погибли, у отдельных летчиков появилась даже боязнь вступать с «фоккерами» в схватку.

Надо было разбить миф о неуязвимости ФВ-190. Анализируя причины наших неудач, мы знали, что дело тут не столько в самолетах, сколько в летчиках. На этих машинах летали отборные асы. В схватках с нашими малоопытными истребителями они и выходили иногда победителями. Наши выводы подтвердила вскоре практика. Стоило «фоккерам» попасть «на зубок» обстрелянным советским асам, как их пышная реклама сразу же блекла. [214]

Случилось это в январе 1943 года. Четверка советских истребителей под командованием Анатолия Кислякова вылетела на прикрытие своих наземных войск. Ведомым Кислякова был Алексей Быховец. Вторую пару возглавлял Борис Мухин. Патрулируя над боевыми порядками пехоты, командир эскадрильи первым заметил пару вражеских истребителей. Ими оказались хваленые «фокке-вульфы».

Немцы первыми бросились в атаку. Наша четверка не дрогнула и приняла бой. Но как ни маневрировали советские летчики, им долго не удавалось занять выгодное положение для атаки. Наконец на втором вираже Кисляков, мобилизовав все свое умение, стал заходить одному «фоккеру» в хвост. Тот, почуяв опасность, поторопился выйти из-под удара и резко потянул ручку на себя. Но, не выдержав перегрузки, с маневром не справился, сорвался в штопор и упал в расположении наших войск.

В этом же бою старший лейтенант Мухин со своим напарником зажал в клещи другого «фоккера». Левым разворотом со снижением тот пытался уйти, но не успел вывести машину, задел крылом за дерево и погиб.

— Не так страшен черт, как его малюют, — делился потом своими впечатлениями Кисляков. — На виражах «фоккера» можно бить за милую душу.

После этого Кисляков побывал в ряде истребительных авиачастей. Используя схему боя, он рассказывал товарищам, как ему удалось вогнать в землю ФВ-190. Предметная учеба пригодилась летчикам. Теперь, зная уязвимые места ФВ-190, они стали без особой опаски вступать с ними в бой.

А через некоторое время нам удалось посадить один из вражеских самолетов. Инженеры подремонтировали его, досконально изучили, подготовили памятку летчику и разослали ее в части. Покров таинственности с «фоккера» был снят.

По нашему звонку из Москвы прилетел летчик-инспектор штаба ВВС полковник Н. Г. Селезнев. Дня два ходил он вокруг «фоккера», изучая его. Потом сел в кабину и взлетел. Сделав над аэродромом несколько кругов, прекрасно приземлился.

— В управлении машина неплохая, — сказал инспектор. — А теперь посмотрим, как она ведет себя при выполнении фигур высшего пилотажа. [215]

Снова Селезнев поднялся в воздух. В сторонке от аэродрома оп начал крутить самые разнообразные фигуры. Когда сел, летчики сразу обступили его.

— Ну, как? — слышался один и тот же вопрос.

— На виражах «фоккер» очень неуклюж, — ответил инспектор. — Радиус разворота у него слишком большой. Это самый серьезный его недостаток. Наш истребитель гораздо маневренной. Только покруче виражите, и вы непременно первыми выйдете ему в хвост. Передний обзор у «фоккера» тоже плохой. Бензобак у него находится внизу и небронирован. Это тоже нужно иметь в виду. Поджечь его можно за милую душу. Атаковать «фоккера» лучше всего под ракурсами от 15 до 30 градусов, сверху и снизу.

Беседы и практические уроки Селезнева очень помогли нашим летчикам. Но первое слово при вынесении вражеской авиационной новинке смертного приговора в нашей воздушной армии принадлежало капитану Кислякову.

* * *

К началу 1943 года 6-я воздушная армия начала заметно усиливаться. Из тыла приходили новые части, постепенно обновлялся и самолетный парк. Летчики, штурманы и воздушные стрелки, пройдя через тяжелые испытания 1941—42 годов, обрели солидный боевой опыт. Теперь они действовали уже смело, уверенно как при налетах на вражеские аэродромы, так и в воздушных боях. Их не смущало, что фашистская авиация пока еще имела численное превосходство.

Зрелость летного состава, видимо, и породила беспечность у отдельных командиров. «Теперь нам любой враг не страшен, — рассуждали они. — Сумеем постоять за себя».

На некоторых аэродромах люди мало заботились о противовоздушной обороне, нарушали светомаскировку, не всегда рассредоточивали и укрывали самолеты. О том, к каким последствиям все это приводило, свидетельствует такой факт.

На одном из аэродромов базировались не только истребители и бомбардировщики нашей воздушной армии. Там нередко приземлялись для заправки и самолеты авиации дальнего действия. В некоторые дни на аэродроме [216] скоплялось до полсотни и более машин. Мы не раз предупреждали начальника гарнизона, чтобы он не допускал скученности боевой техники и держал в готовности средства, предназначенные для отражения вражеских налетов. Однако он не внял предупреждениям.

И вот в ночь на 21 марта гитлеровцы нанесли по аэродрому внезапный бомбовый удар. В ряде мест начались пожары. Личный состав в это время находился в клубе:

проводилась конференция по обобщению опыта боевой работы 6-й воздушной армии. Свет потух, люди бросились отыскивать в темноте укрытия. Вслед за ударом по взлетно-посадочной полосе и стоянкам бомбардировщики совершили налет на авиационный городок. Всю ночь враг осаждал аэродром с воздуха, мешая вести борьбу с пожарами. Рядом сыпались бомбы, грохотали взрывы. И никакого противодействия гитлеровцам не было оказано. Авиационный гарнизон оказался неподготовленным к отражению налета.

Утром, когда все успокоилось, стали подсчитывать потери. Они оказались немалыми. Погибло 18 человек, в том числе 11 медицинских работников. Тяжелая бомба разорвалась рядом со щелью, где укрывались врачи и санитары, и погребла их под мерзлыми комьями земли. 15 человек получили осколочные ранения.

Серьезно пострадала и техника. 15 самолетов получили повреждения, а 17 — вообще пришлось списать.

Вызываю заместителя командира 5-й гвардейской истребительной авиадивизии подполковника Лысенко (командир в то время отсутствовал) и командира 28-го истребительного авиаполка подполковника Родионова, самолеты которого располагались на этом аэродроме, и спрашиваю:

— Почему вовремя не рассредоточили машины? Почему не приняли никаких мер, когда фашисты сбросили над аэродромом первые осветительные бомбы?

Оба молчат, переминаясь с ноги на ногу, и виновато разводят руками. Да что они могли ответить, раз проявили такую вопиющую беспечность?!

Пришлось Лысенко, Родионова и еще кое-кого строго наказать. Командирам частей и соединений, начальникам авиагарнизонов было приказано немедленно рассредоточить все самолеты и тщательно их замаскировать. Неисправные машины надлежало оттащить от аэродрома не [217] ближе как на километр, замаскировать и срочно заняться их восстановлением.

Для отражения налетов вражеской авиации предписывалось иметь на каждом аэродроме дежурную группу истребителей. Приказ требовал тщательно проверить всю систему оповещения и связи с постами ВНОС, привести в полную боевую готовность средства ПВО. Вблизи самолетных стоянок и жилых помещений личного состава надо было дополнительно отрыть щели, привести в порядок противопожарные средства, пересмотреть места расположения медицинских пунктов.

Не полагаясь только на силу приказа, мы приняли меры к тому, чтобы научить людей быстро изготавливаться к отражению воздушных налетов. С этой целью начали не реже двух раз в месяц объявлять боевые тревоги — одну днем, другую ночью. Штабу армии предложили систематически контролировать выполнение намеченных мероприятий, решительно бороться с всякими проявлениями беспечности.

Андрей Федорович Выволокин и Яков Иванович Драй-чук приняли меры по своей линии. Политорганам, партийным организациям было предложено усилить разъяснительную работу среди личного состава, настойчиво добиваться повышения бдительности.

Случай на аэродроме Выползово послужил для всех нас горьким уроком. Слишком дорого он нам обошелся, чтобы мы могли допустить повторения подобного.

* * *

В состав нашей армии входил 3-й отдельный авиационный полк Гражданского воздушного флота, которым командовал подполковник Петр Самсонович Рассказов. Экипажи этой части, летавшие на самолетах По-2, в основном работали на партизан Ленинградской области. Туда они доставляли боеприпасы, медикаменты и обмундирование, обратно — тяжелораненых и больных, женщин и детей. Нередко в тыл врага выбрасывались диверсионные группы, а оттуда вывозились пленные и захваченные у врага документы. Общий итог работы полка выражался внушительными цифрами. За два года войны его экипажи сбросили на головы немецко-фашистских захватчиков 23 тысячи бомб, перевезли 95 тысяч пассажиров, [218] в том числе 58 тысяч раненых. Летали самолеты, как правило, ночью.

Первый полет во вражеский тыл в ночь на 4 ноября 1941 года совершил летчик А. Тиммер. Он доставил во 2-ю партизанскую бригаду подполковника А. Тужикова, а на Большую землю привез тяжело больного начальника штаба А. Афанасьева.

Однажды полковнику Рассказову партизаны прислали с экипажем письмо командира партизанской бригады Героя Советского Союза Н. Г. Васильева. Он писал: «Прошу вас бомбить объекты, указанные на прилагаемой схеме. Надо сбить у фашистов спесь раз и навсегда».

Участвовать в операции вызвались десятки летчиков. Партизанам сообщили час вылета и условные сигналы. Группу возглавил опытный бомбардир старший лейтенант Богданов. И вот 12 самолетов поднялись в воздух. Несмотря на сильный зенитный обстрел противника, линию фронта они прошли благополучно. В расчетное время над вражескими объектами взвились партизанские ракеты. Экипажи сбросили бомбы без промаха.

...Из глубокого немецкого тыла командир другого партизанского отряда радировал, что нуждается в боеприпасах и обмундировании. Все необходимое мы незамедлительно доставили на аэродром, где базировался полк Рассказова, и погрузили в два самолета. Тяжело груженные машины повели через линию фронта летчики Е. Реут и И. Рыжков. Место посадки партизаны обозначили кострами. Крепкие дружеские объятия друзей стали потом лучшей наградой для авиаторов.

При выполнении ночных рейсов в тыл противника особенно отличились командир эскадрильи капитан Н. Сабуров, командиры звеньев старшие лейтенанты Н. Синицин и Б. Соколов, летчики старший лейтенант И. Рыжков, лейтенанты П. Дука, Е. Реут, А. Кубыхин, Семенов, Баранов, Комолов, Оторыжко и другие.

За свои подвиги многие авиаторы полка П. Рассказова отмечены орденами и медалями. Об их героических делах не раз говорилось в приказах Верховного Главнокомандующего.

* * *

В боевой деятельности авиации Северо-Западного фронта видное место отводилось уничтожению транспортных [219] самолетов противника. Эту работу мы начали в январе 1942 года, когда советские войска окружили 16-ю немецкую армию, и продолжали до 23 февраля 1943 года. Снабжение по воздуху попавших в котел гитлеровцев было парализовано, и они оказались в критическом положении: начался голод.

Немецко-фашистское командование то и дело подбадривало своих солдат: мол, потерпите, скоро вызволим. Обещания оно старалось подкрепить действиями. Днем и ночью, группами и в одиночку к Демянску шли транспортные самолеты Ю-52. Каждый нес либо две тонны груза, либо 15 солдат с вооружением. Но лишь немногим из них удавалось благополучно завершить свой опасный рейс.

Вспоминаю допрос вражеского летчика, плененного вместе с экипажем нашими пехотинцами, когда он посадил подбитую машину на замерзшее болото.

Пленный показал:

— Трассу от Старой Руссы до Демянска мы прозвали «дорогой смерти». Вылетая на задание, каждый из нас прощался с товарищами и оставлял завещание: знал — на возвращение надежды очень мало.

Доставку грузов окруженным войскам немецкое командование поручало наиболее подготовленным экипажам, которые могли умело использовать снегопад, низкую облачность, темноту. Поэтому борьба с ними была делом нелегким. От наших летчиков требовались и твердая воля, и отличная выучка. И они в полной мере продемонстрировали эти качества. Истребители 774-го авиаполка, которым командовал майор С. А. Найденов, за короткое время сбили 17 Ю-52, а 161-й авиаполк подполковника П. К. Московца — 12. Лейтенант Усенко за один вылет уничтожил три вражеских самолета.

Охота за Ю-52 вызывала у летчиков боевой азарт. Сбитые транспортные самолеты противника нередко падали в расположение наших войск или недалеко от аэродромов подскока, которые мы специально создали вблизи переднего края. Продовольствие и боеприпасы в таких случаях попадали в наши руки.

Но когда гитлеровцам ценой больших жертв удалось расширить коридор — борьба с транспортниками осложнилась. Ю-52 стали летать исключительно на бреющей высоте, над глухими лесами и болотами. Не встречая здесь [220] огневых заслонов наших зениток, они иногда шли целыми воздушными караванами.

Подготовка аэродромов в заболоченных лесах требовала времени. Пробраться туда можно было только на лыжах. Полное бездорожье не позволяло воспользоваться даже санями. А для организации круглосуточного дежурства самолетов в воздухе мы не располагали силами. Стал вопрос: что предпринять, как преградить дорогу врагу.

Для обсуждения сложившейся ситуации созвали совещание. Кроме Кондратюка и меня на нем присутствовали Кобликов, Стороженко, Выволокин, Драйчук, Прусаков и другие товарищи. Расстелив на столе крупномасштабную карту, на которой кишкой выпячивался Рамушевский коридор, стали прикидывать, как сподручнее вести борьбу с транспортниками врага, чтобы все время держать его окруженные войска на голодном пайке. Ведь Ю-52, летавшие ранее без прикрытия, теперь каждый раз сопровождались истребителями. А это требовало от нас выделения куда большего количества перехватчиков.

Кондратюк подал мысль: а не лучше ли нам главные усилия сосредоточить на блокировке аэродромов, уничтожении Ю-52 на земле? Прикинули свои возможности и убедились, что эта задача для нас вполне посильна.

Агентурная разведка, а затем и наша воздушная установили: аэродром Глебовщина окруженные вражеские войска превратили в свою основную базу снабжения. Они стянули сюда всю зенитную артиллерию и истребительную авиацию. Пленный летчик на допросе признался:

— Я вез зенитчиков из Штутгарта. В Демянске плохо с противовоздушной обороной. Некому стрелять из пушек.

Мы организовали специальные посты для наблюдения за аэродромом. Как только в Глебовщине приземлялись транспортные самолеты — туда немедленно вылетали несколько пикирующих бомбардировщиков. Поочередно и методично сбрасывая бомбы с большой высоты, они как бы блокировали взлетно-посадочные площадки и мешали разгрузке транспортников. Затем над объектом появлялись штурмовики, прикрываемые истребителями. Одна группа «илов» наносила удар по зениткам, другая — реактивными снарядами и пушечно-пулеметным огнем обрабатывала стоянки.

Довольно часто нам удавалось «накрывать» вражеские транспортные самолеты во время их посадки. В этих случаях [221] штурмовики и истребители действовали особенно успешно. Ведь зенитчики противника почти полностью прекращали огонь из-за боязни поразить свои самолеты. Во время одного из таких налетов группа «илов», ведомая старшим лейтенантом Олейником, обила на кругу 8 из 20 Ю-52, а 6 машин подожгла на рулежке.

Чтобы сократить потери в транспортных самолетах, гитлеровцы стали прилетать в Глебовщину вечером, а улетать на рассвете. Но эта хитрость им ничего не дала. Командующий воздушной армией приказал усилить ночные удары по аэродрому.

Но однажды противнику все же удалось под покровом вечерних сумерек провести в Глебовщину большую группу Ю-52. Хорошо, что разведка вовремя донесла об этом.

— Ну что ж, нет худа без добра, — хитро улыбнувшись, сказал Кондратюк: — Устроим им ловушку.

План наших действий выглядел так. Ночью бомбардировщики сбрасывают бомбы на самолетные стоянки и на зенитные установки. Тяжелые бомбардировщики выводят из строя взлетно-посадочную полосу.

Так было и сделано. На земле вспыхнули пожары, стало светло, как днем, а это значительно облегчало прицеливание. В итоге аэродром был выведен из строя.

На рассвете сюда прилетели наши «илы» и истребители. Своими штурмовками они нанесли врагу большой урон. На фотоснимках, доставленных воздушными разведчиками, мы насчитали более семидесяти сожженных самолетов и несколько десятков разбитых автомашин, предназначенных для обслуживания полетов. Сам аэродром стал непригодным для приемки воздушных транспортов. Для его восстановления требовалось время, и немалое.

Однако через несколько дней наши воздушные разведчики доложили, что немецкие транспортные самолеты возобновили рейсы через коридор. Снова загадка: где они приземляются? Может быть, гитлеровцы где-то соорудили временные посадочные площадки? Но где? Ответ на этот вопрос найти удалось не сразу.

Опять созываем совещание. Приглашаем на него опытных воздушных разведчиков. По их рассказам складывается впечатление, что аэродром в Глебовщине все же действует. Странно, ведь взлетно-посадочная полоса основательно исковеркана тяжелыми бомбами и мы последующими налетами не давали возможности ее [222] восстанавливать. Где же в таком случае они садятся? Выяснить это поручили опытным воздушным разведчикам капитану Погорелову и старшему лейтенанту Стружкину. Они-то и раскрыли хитроумный маневр противника.

Выяснилось, что после нашего налета гитлеровцы не стали убирать сожженные и поврежденные взрывами самолеты. Пусть, мол, противник думает, что с аэродромом все покончено. А сами между тем рядом с разбитыми машинами ставили целехонькие. Попробуй с высоты разберись, какая из них повреждена и какая нет. Для взлета же и посадки они использовали ровную, не тронутую бомбами полосу, примыкавшую к опушке леса. Вот вам и «мертвый» аэродром.

Выходит, противник перехитрил нас. Надо было незамедлительно принимать меры. Группе бомбардировщиков приказали «перепахать» участок поля, расположенный рядом с лесным массивом, а штурмовикам — нанести удар по самолетам. Те и другие успешно справились с поставленной задачей. После очередной обработки с воздуха аэродром действительно надолго вышел из строя.

Мы понимали, что немецко-фашистское командование тоже будет искать выхода из создавшегося положения. Без боеприпасов и продуктов питания долго не повоюешь. Что же оно предпримет, чтобы не допустить перебоев в снабжении своей демянской группировки? Угадывался только один выход: сбрасывать грузы на парашютах. Так оно и получилось. Со стороны Старой Руссы опять потянулись караваны транспортных самолетов. Но сбрасываемые ими грузы чаще всего падали в расположении наших войск или становились добычей партизан.

Уничтожая транспортные самолеты на аэродромах, мы не прекращали сбивать их в воздухе. Второму способу борьбы отдавалось предпочтение: противник терял не только технику, но и летные кадры, в которых он стал испытывать острый недостаток.

Начальник разведки армии подполковник Г. Прусаков однажды сообщил мне любопытный факт. Над Рамушевским коридором появляются самолеты, выкрашенные в белый цвет. Когда в них попадают пули или снаряды, они чаще всего взрываются.

Теряться в догадках долго не пришлось. В один из зимних дней на нашей территории приземлился подбитый Ю-52. Экипаж его захватили в плен. Спрашиваем [223] летчика: что за таинственные машины, которые при первом же попадании снаряда загораются, а потом взрываются?

Немец, кисло улыбнувшись, ответил:

— Бензовозы. Из Африки перегнали. Там они снабжали горючим войска Роммеля.

Мы сделали вывод, что дела у фашистов плохи, коли они начали перебрасывать самолеты из Африки.

Другие факты подсказывали новые выводы. На одном из самолетов, сбитых в районе села Подгорье, погибло пятнадцать немецких офицеров. Они намеревались вырваться из демянского котла. Солдаты, извлекавшие трупы, обнаружили в машине самовары, настольные часы, отрезы, швейные машины и другое имущество, награбленное у советских граждан. Значит, в кольце гитлеровцы чувствуют себя крайне неуютно и стараются при первой же возможности удрать.

В борьбе с транспортной авиацией противника хорошо зарекомендовали себя штурмовики. Пулеметный огонь Ю-52 для их брони не страшен. А огневая мощь «илов» была такой, что против них не то что транспортники — «мессеры» и «юнкерсы» не могли устоять.

Во время охоты за транспортными самолетами летчики-штурмовики Галин, Олейник, Нестеров и Фролов сбили за один вылет по три Ю-52, а младший лейтенант Жигарин и того больше — два он уничтожил в воздухе, а за третьим, пристроившись ему в хвост, незаметно дошел до вражеского аэродрома. В это время там разгружались только что прилетевшие транспортные самолеты. Жигарин снизился и открыл по ним огонь. После его визита гитлеровцы недосчитались еще семь машин.

Попытки вызволить окруженную группировку стоили немецкому командованию очень дорого. В борьбе за Рамушевский коридор оно потеряло сотни самолетов и тысячи солдат. А продвинуться врагу не удалось ни на шаг. [224]

Дальше