Глава шестая.

Сталинград

Схватка в Сталинграде

Мы произвели посадку в Суровикино, что в Сталинградской области, там уже стояли наши ЛАГи. Моим командиром самолета стал лейтенант Иван Скиба, лет тридцати парень, среднего роста, русоволосый, с большими серыми глазами, по национальности украинец. Он не новичок, ему уже приходилось встречаться с врагом в воздушных боях. Свой первый бой он принял в Молдавии, так что это уже обстрелянный сталинский сокол. Все мы бросились разгружать «дуглас», на котором прилетели. На аэродроме стоянок или капониров не было. Начали ветками маскировать машины, и, не теряя ни минуты времени, приступили рыть возле самолетов щели. Они — наше спасение, если будет штурмовка или бомбежка. Я почувствовал, что здесь, под Сталинградом, может повториться то, что было под Керчью. Каждый из нас понимал, какая легла на наши плечи ответственность за судьбу Родины. Мой самолет должен взлететь в любую минуту по сигналу ракеты и вступить в бой. Все у самолета должно работать безотказно — и мотор, и рули управления, и другие агрегаты.

В Суровикино стоял 9-й Гвардейский полк, тот, который вылетел из Аджикабула до нас. Он уже имел на своем счету сбитые «мессершмитты» и произвел не один десяток боевых вылетов. Были у него и первые потери после переформирования. Вокруг аэродрома красота—расцвели яблони. Деревья покрылись бело-розовым цветом, все в зелени. После обеда жарко. От зноя сидели под плоскостями или в щели — в ней прохладно. В этот день мой самолет простоял без дела, команды на вылет не было. Мы зачехлили самолет и пошли на обед. Подойдя к столовой, увидели у крыльца очередь из таких же как и мы. Ожидающих было человек тридцать. Мы с Иваном тоже пристроились и стали ожидать. Внезапно говор успокоился, очередь затихла. Мы увидели идущего комполка Шестакова в сопровождении трех подполковников и трех майоров. Впереди стоящие расступились, образуя проход. Он поднялся на крыльцо, повернулся к нам и громко спросил: «Давно, товарищи, стоите?» Все дружно ему ответили: «Давно». Кто-то сзади проговорил: «Нам подыматься в 5 утра и готовить машины к вылету». Он ответил: «Я об этом знаю». Тут же возле него находились его сопровождающие, они не посмели первыми войти в столовую. Командир немного постоял, о чем-то думал, повернулся и вошел в столовую. Посреди зала висела большая гильза, которая освещала помещение. Она коптила, как керосинка. Стояли три длинных стола, по бокам сидело человек по двадцать обедающих. В столовой нечем было дышать, несмотря на то, что все окна были открыты.

Шестаков подозвал к себе официантку, которая одна обслуживала здесь, и говорил ей: «Брось, дочка, подавать обеды и сейчас же вызови ко мне командира БАО и начальника продовольственного снабжения».

В столовой стояла гробовая тишина, как будто все в рот воды набрали. Все стоящие снаружи прильнули к открытым окнам, дожидаясь, чем окончится эта неожиданная история. Через некоторое время, запинаясь за табуретки, влетают вызванные и перед Шестаковым становятся по команде «смирно». Он обоим приказал стать спиною к стене и начал им выговаривать: «Сегодня, во время выполнения боевого задания, в полк не вернулись три боевых летчика, а сколько не вернется завтра после такого обслуживания, вы можете мне ответить? Летчики, техники, механики, вооружейники, прибористы в это время после напряженного боевого дня уже должны спать».

Они стоят оба по команде «смирно», у обоих лица побелели, как мел.

«Летчики должны быть в 6 утра в воздухе и прикрывать наши войска в районе Калача!» Он был расстроен до предела, все время перед ними ходит, внезапно остановился, вынимает из кобуры пистолет. В это время со страшным криком выскакивает из столовой официантка, ее истерический крик раздается на улице: «Убивают, убивают!» Они ни слова не могут сказать в оправдание, лица трясутся. Шестаков произвел один выстрел выше их голов и раздраженно говорит: «Если будет и завтра такое обслуживание, я не буду больше стрелять выше ваших голов, а выстрелю в ваши безмозглые головы». После такой беседы с руководством БАО он не стал обедать и покинул столовую вместе со своими офицерами. Обед был испорчен. На следующий день, ровно в шесть утра, к нам на стоянки доставили завтрак, качество и количество завтрака резко изменилось: вместо чая—пей сколько желаешь кофе, молоко с галетами, официантка предлагала добавку вторых блюд, но первая порция была вкусно приготовлена, и от добавки мы отказывались. В обед привезли ужин, который тоже был приготовлен со вкусом. Все сразу догадались, что это результаты вчерашних баталий Шестакова с БАО. Личный состав двух истребительных полков целый день находится на аэродроме, а вечером обед со ста граммами и сон до утра.

Конец июня в Сталинградской области стоял жаркий, не выпало ни капли дождя. Днем воздух нагревался до двадцати пяти—тридцати градусов. Мы спасались от жары как могли: кто под ветками, которыми маскировали самолеты, кто в щелях, ожидая возвращения машин с боевого задания. Как только услышим звук мотора — выскакиваем из укрытий, смотрим, чей номер садится. Поднимаем обе руки вверх—это знак летчику, чтобы он рулил на свою стоянку. Мой Скиба в этот день произвел четыре боевых самолето-вылета, работой мотора и вооружением остался доволен, пробоин от осколков зениток мне не привез. Я установил самолет на ночь и сдал под охрану наряду БАО. Собрались и пошли в столовую на обед. Не доходя метров двадцати до столовой, мы не поверили своим глазам—все вокруг изменилось до неузнаваемости: на яблонях укреплены рукомойники, висят чистые полотенца, тут же туалетное мыло, в ведрах—чистая вода, кружки—мойся—не хочу. Такой туалет после дневной работы бодрит. Возле столовой установили большую палатку, внутри стояли столы на четыре человека, покрытые белыми скатертями. На каждом столе лежало по пачке «Беломора».

Я сразу вспомнил Анапу и капитана Вишнякова. Для быстрого обслуживания авиаторов из Суровикино были мобилизованы женщины, которые стали работать официантками. На обед уходило двадцать-двадцать пять минут, а раньше до двух часов. Это результат той воспитательной и разъяснительной работы, которую вчера провел Шестаков с начальством БАО, Качество же завтраков, обедов и ужинов улучшилось на 100 процентов. Часа в три дня я выпустил своего Скибу на боевое задание в район Котельниково.

Из сводок Совинформбюро и утренних политинформаций нам стало известно, что фашистские войска из Калача движутся по направлению к Котельниково. То же самое мы узнали от Скибы, который наблюдал визуально движение вражеских колонн пехоты и танков. Вскоре над нашими головами на бреющем пронеслась пара наших ИЛ-2 в сторону Котельниково.

Примерно через час один из ИЛов в буквальном смысле слова падает на живот на посадочную полосу, пробегает метрах в пятнадцати от нас. Тормозит, задевает левой плоскостью землю, его разворачивает на 180 градусов. Мы бросились к самолету в надежде оказать помощь летчику. Когда мы подбежали к самолету, то увидели, как из него вылезает капитан, на его груди два ордена Красного Знамени. Колпак стрелка-радиста не открывается, у него наклонена голова на турель пулемета, сидит без движения. Он мертв. Подошла санитарная машины — мы помогли санитарам поднять радиста, его положили в «санитарку», она ушла в сторону БАО. Капитан устало сказал: «Старшина, забери парашют. Надо вызвать вооружейников, необходимо снять вооружение. Снарядов нет, я их все отдал немцам. Пушки, если вам не нужны, разберите, а части закопайте в разных местах, чтобы ничего фашистам не досталось. Я их молол, как мелет мясо мясорубка». И, действительно, шасси самолета были покрыты сплошь кровью, в гнездах, куда убираются шасси, торчали лохмотья немецкого обмундирования. Мы представили, как этот бесстрашный сталинский сокол рубил винтом и давил шасси непрошенных гостей.

Я вспомнил слова знаменитого Бисмарка, который говорил своим потомкам, что, ведя войну с Россией, можно добиться успеха на одном участке фронта, но выиграть у русских сражение невозможно. На аэродроме в Суровикино шла обычная боевая работа, гул моторов стоял в воздухе непрерывный—одни возвращались с боевого задания, другие — взлетали, не заруливая на Т, прямо со своих стоянок. Техники, механики, увидя свой самолет после возвращена с задания, давали знак рулить на свою стоянку, радуясь до слез, что их командир и самолет вернулись живыми. Мой командир Скиба с третьего вылета на аэродром не вернулся. Те, с кем он взлетал, уже благополучно произвели посадку и зарулили на свои стоянки. Я по-прежнему одиноко стоял на стоянке в надежде, что он вернется. Время возвращения уже давно прошло, я побежал к ведущему группы старшему лейтенанту С. Петухову и говорю ему: «Что случилось, мой командир Скиба не вернулся, что с ним произошло?» Он мне говорит, что Скиба сел на вынужденную посадку западнее станции Суровикино, почти у самой окраины. «Берите стартер, инструмент и выезжайте к нему». Быстро собрались и с В. Гурченко направились разыскивать и оказывать помощь моему командиру. Не прошло и получаса, как мы оказались у самолета, возле него стоял живой и невредимый Скиба. Мы вместе ликвидировали неисправность мотора, и Иван взлетел. В это время на станцию Суровикино подошли из Сталинграда два состава цистерн с бензином. Только мы начали собираться в обратный путь, как над нами в небе появились два Ю-52. Под брюхом у одного висят две пустые металлические бочки. Самолет сбрасывает их на составы. Так как бочки были пустые, то при падении с высоты образовался страшный вой, сеющий вокруг панику и страх. Второй «юнкерс» заходит в хвост цистернам, сбрасывает бомбы. Эти цистерны с бензином предназначались для наших танковых частей, которые остро нуждались в горючем. Вся территория за несколько секунд превратилась в огромное пламя, сопровождавшееся мощными громовыми взрывами. Мы тут же попадали на землю. Над нашими головами пролетали со свистом и воем осколки раскаленных частей от цистерн. Под нами ходуном ходит земля. В это время в Сталинградской области выдался отменный урожай, стебли пшеницы — выше пояса, колоски — с четверть величины. Начало июля, урожай ждет хлебороба, коснись рукой стебля — пшеница осыпается. От взрывной волны остались почти голые колоски, зерно лежит на земле, все огромное поле пшеницы загорелось. Куда ни брось взор — везде дым да пламя огня. Такое впечатление, будто горит земля. На нас быстро надвигалась полоса огня. Мы, как по тревоге, умчались на автомобиле-стартере на свой аэродром. Сколько было положено хлеборобом труда для выращивания урожая, и все моментально сгорело. Остались только дым да черная земля. Когда мы подъезжали к станции Суровикино, разыскивая Скибу, то заметили одинокое здание высотой в два этажа. Наверху ходил в красной фуражке начальник. Недалеко от этого здания стояли несколько одноэтажных домиков. В них жила обслуга. На обратном пути ни станции, ни домиков мы не увидели — место было ровное. Все разрушено, а живущие сгорели заживо. От железнодорожных составов, которые доставили бензин, остались черные, огромные скелеты да разбросанные в разные стороны оси колес. На следующий день полк перелетел в Варопоново, а с нами и весь технический состав БАО. Жилых домов в Варопоново почти не было, стояли на отшибе два или три больших дома. Аэродром грунтовый, с севера стоит редкий лес. С востока и с запада видно несколько бугров и глиняные балки. Возле них растут яблони, вишни, но плоды еще зеленые. Мы немедленно, как только прибыли, замаскировали ветками самолеты. После чего вырыли себе обязательное укрытие—щели. Все самолеты рассредоточили в лесу. Полк систематически летал на прикрытие наших войск в район Калача, где наши наземные войска вели бои за переправу у Дона. Там же ни на одну минуту не затухали воздушные бои. Ведь Калач был оборонительным, стратегическим районом на пути к Сталинграду.

Три вылета Скиба провел успешно, в одном из воздушных боев он сбил «мессершмитта». Я его выпустил на четвертый боевой вылет. Этот вылет для него оказался последним. С четвертого вылета не вернулись сразу три экипажа, среди них не вернулся и мой Скиба. Мне его напарники сообщили, что когда истекло время барражирования, и они начали собираться строем, чтобы уходить домой, налетели немцы и начался бой. Скибе немецкая зенитка угодила снарядом прямо в самолет, его машина моментально была объята пламенем, превратилась в огненный шар. Видимо, снаряд попал в бензобак, он ушел факелом к земле. Иван в воздухе сгорел, выпрыгнуть с парашютом не успел. Его смерть была внезапной, он погиб, как герой, защищая от врагов Отечество.

В одном из воздушных боев у Калача был сбит немецкий ас. Пленный рассказал, что в Таганрог прибыла воздушная дивизия, составленная только из тех, кто сбил не меньше чем тридцать — сорок самолетов. Дивизия недавно получила новые «Фокке-Вульф-190». Скорость развивают до 500 км/час, вооружены пушками, которые расположены не только в плоскостях, но также в храповике винта.

На следующий день полк начал терять ежедневно по 3—4 человека. В основном погибали в воздушных боях, меньше становилось летчиков, а вместе с тем, конечно, и самолетов. Немцам стало известно, что наши ЛАГи на больших высотах менее маневренны, а в технике пилотирования резко уступают «Фокке-Вуль-фам-190». Поэтому немцы с русскими летчиками на малых высотах в бой не вступали, заманивая наших на большие высоты.

Таких же, как я, безлошадных, становилось с каждым днем все больше. Мы безоговорочно помогали товарищам, у которых еще были самолеты.

К концу дня звено наших ЛАГов возвращалось с боевого задания. Командир звена решил произвести посадку звеном. Когда до земли оставалось примерно 5 метров, из облаков вынырнули 4 «фокке-вульфа». Они тут же все, как по команде, открыли пушечный огонь по нашим самолетам. Такой бандитский метод боя мне известен еще с Керчи, где я первый раз хоронил своих боевых товарищей. Этим варварским методом они начали пользоваться и в Сталинграде. На глазах всего личного состава произошла трагедия, потерю от которой восполнить ничем нельзя. Меня подзывает к себе командир полка капитан Лященко и говорит: «Срочно иди к командиру БАО и передай мое приказание, чтобы он немедленно выделил в твое распоряжение десять красноармейцев с лопатами. На окраине аэродрома возле леса надо приготовить могилу для захоронения наших боевых товарищей». Задание ответственное и почетное. Весь личный состав полка был выстроен на захоронение. Боевые товарищи произносили прощальные речи и давали клятву отомстить врагу за смерть близких наших товарищей. Произвели троекратный прощальный салют. Когда похороны были окончены, над их могилой на бреющем полете пролетела четверка ЛАГов с покачиванием крыльев...

Под Сталинградом мною за два с половиной месяца было обслужено 78 боевых самолето-вылетов на прикрытие наших войск, на разведку врага и воздушные бои.

Мы по-прежнему стояли в Варопоново, день подходил к концу, время отправляться на обед и отдых, к нам к штабу полка на всех парах мчится начальник снабжения БАО и просит всех, чтобы мы пошли в деревянный сарай, получили хромовые комсоставовские сапоги и расписались в ведомости. Обувь у всех нас была изрядно поношена, сапожника на фронте не было. Мы обрадовались такому сообщению и ушли все, от рядовых до офицеров. Через некоторое время весь полк был обут в новые сапоги, а старые тут же побросали возле сарая.

Нам стало известно, что несколько автомашин БАО были сожжены во время штурмовки. Имущества много, надо в первую очередь увозить людей, так как немец, форсировал Северский Донец. Можно понять, в какой ситуации оказался начальник снабжения, там столько было сапог, что можно обуть целую дивизию.

На следующий день над аэродромом пронеслись на бреющем полете немецкие истребители, чувствовалось по всему увиденному, что асы Геринга завоевали господство в воздухе.

Полк за два месяца, по сведениям начальника штаба, не только сохранил знамя полка, но уничтожил много техники немцев, а также сбил в воздушных боях 51 самолет противника. Наш 13 ИАП фактически перестал существовать как боевая единица, много погибло летного состава, в полку осталось три ЛАГа.

Одна на дорогах войны

Не могу умолчать о случае, который произошел у нас в Варопоново. Жара стояла в этот день невыносимая, температура была около тридцати градусов. На окраине аэродрома показалось стадо коров вперемежку с овцами. Овцы, прижавшись друг к другу, опустив головы до земли, образовали плотный гурт, чихают от пыли. Подойдя к нам, как по команде, все стадо остановилось, облако пыли, которое было сзади, начало медленно растворяться в воздухе. Коровы хвостами хлестали себя по бокам, отгоняя назойливых оводов, у коров изо рта хлопьями на землю падает пена, они ревут, вымя распухли, как кислородные подушки. В стороне, встав на колени передними ногами, упираясь на задние, ягненок тычет морду в грязное вымя овцы, сосет молоко, изредка спотыкается, падает, продолжая добывать себе молоко. Овца стонет, горбится, в глазах страх. В небе нет ни одного облака, полдневное солнце нещадно жарит воздух, вокруг выше колена стоит пырей, покрытый сверху серым слоем пыли.

К нам подходит хозяйка этого стада. Одежонка на ней от солнца вся выгорела, изорвалась—держится на честном слове. Вид у нее такой измученный от недоедания и бессонных ночей, лицо худое, глаза провалились. От пота к ее худым лопаткам прилипла жалкая кофточка. Все стадо покорно стоит на месте, стоит сплошной гул оводов и огромных мух. Стадо ревет, просит воды. Ноги хозяйки обмотаны тряпками и покрыты сплошными ссадинами. Мы спросили: «Сколько тебе лет?» Она говорит: «Двадцать». А на вид ей можно было дать тридцать лет. Мы спросили у нее, почему ревут коровы. Она говорит, что коровы давно не доенные. В последний раз их доили солдаты на той стороне переправы у Калача.

«Откуда ты с ними идешь и кто тебя отправил на та-, кое мучение? Ведь идет война, и ты одна». Она говорит: «Я с ними из совхоза «Гигант», который находится в Ростовской области. Отправило нас начальство, чтобы коровы и овцы не достались немцу. Нас было двое, во время бомбежки мою подругу убило. Похоронили её наши красноармейцы. Я уже потеряла счет дням и ночам». По сообщениям Совинформбюро, Ростовская область уже была оккупирована немцами. Возле ее ног неотлучно стоял огромный рябой пес. Он нас не трогал, его большие глаза все время смотрели на хозяйку, проявляя свою любовь и преданность. Кто-то спросил у нее: «Как ты спала ночами, ведь ночи прохладные и одной страшно?» Она отвечала: «Первые дни было страшно, а потом привыкла. Спала рядом с овцами, от них тепло, Ночами меня охранял мой телохранитель, его зовут Барс. Я его кормила, он меня слушает». При ней не было никаких вещей, только одна сучковатая палка.

— Куда ты держишь путь?

— На переправе мне генерал сказал, чтобы я все время со стадом держала путь прямо в сторону Сталинграда: «Если продержимся 4 дня, то будешь живая. Увидишь по дороге воинские части — не жалей, отдавай им коров, овец. Немец налетит, будет стараться уничтожить стадо, чтобы Красной Армии не досталось. Немец уничтожает все наше богатство Родины, истребляет поголовно русских как нацию, не оставляет в живых даже беременных русских женщин». Девушка нам сказала: «Я со своим стадом иду все время прямо. А когда будет конец этому «прямо», я не знаю». Она спросила, как найти наше начальство. Мы ей указали на землянку. В это время к ней подходит Петухов С. М. Он изъял свой бортпаек НЗ из самолета. В нем были шоколад и галеты. Неприкосновенный бортовой паек летчик мог использовать только в том случае, если он будет подбит или выпрыгнет с парашютом. Но сердце Сергея не выдержало к ней жалости. Когда она пошла к землянке, ее огромный хранитель—пес шел с ней рядом и терся о ее ноги. Стадо по-прежнему стоит на месте, отбиваясь хвостами от назойливых оводов и мух. Возвратилась девушка с командиром БАО и начальником снабжения. Вместе с ними подошли человек десять красноармейцев. Хозяйка стада говорит начальнику БАО:

«Берите на выбор, сколько вам нужно коров, овец. Все равно я их до Сталинграда не догоню, их расстреляют немецкие самолеты. Самой бы остаться живой». Ее в БАО переодели, выдали новое обмундирование и новые хромовые сапоги. За ее спиной был вещевой мешок, набитый консервами, галетами, сухой колбасой. А она обеспечила свежей говядиной и бараниной личный состав полка на несколько дней вперед. Солдаты увели трех коров и штук десять овец. Тронулось стадо в сторону Сталинграда, оставляя за собой столб пыли. Бывают на войне всевозможные фронтовые эпизоды, но этот, со стадом, у меня все время стоит в памяти.

Гибель 13 ИАП (истребительного авиационного полка)

В первые дни войны товарищ Сталин говорил нашему народу, что будет и на нашей улице праздник, наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами, потому что мы ведем войну справедливую, за независимость нашей Родины. Несмотря на временные удачи, Красная Армия с тяжелыми, кровопролитными боями оставляла город за городом. В такой тяжелый период времени, когда все висело буквально на волоске, Коммунистическая партия большевиков приняла решение провести в Москве на Красной площади парад войск в честь 24 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции! Это в то время, когда вооруженные до зубов немецкие полчища стояли у стен Москвы. Чудо-богатыри с парада своим ходом шли прямо в бой, защищать свое Отечество. Их вдохновлял героизм:

великих предков: Александра Невского, Богдана Хмельницкого, Александра Суворова, адмиралов Нахимова, Макарова и Ушакова.

На аэродром в Варопоново внезапно садится полк ЯКов. Все мы обрадовались, что мы получим новую материальную часть, но не тут-то было—когда ЯКи сели, производит посадку «дуглас». Летчики, побросав самолеты и парашюты, все бросились к «Дугласу», все моментально позаскакивали в него, и, не выключая моторов, самолет взлетел и ушел в сторону Сталинграда на бреющем полете. Мы бросились к ЯКам, чтобы рассредоточить их в лесу...

Прошло некоторое время, и на аэродром прибыли две полуторки, набитые летчиками. Мы заправили самолеты ГСМ, и они тут же взлетели.

Первыми, как стало нам известно, прилетели на ЯКах летчики-перегонщики, которые улетели на «дугласе» в тыл. Наш полк по-прежнему остался со своими тремя ЛАГами.

В августе месяце прибыл в полк приказ Верховного Главнокомандующего товарища Сталина № 227. Для зачтения приказа всех нас, оставшихся в строю, собрав ли у КП землянки. Читал приказ единственный, который остался жив из трех командиров эскадрильи—Петухов. В приказе говорилось о том, что каждый командир, политработник, красноармеец должен понять—наши средства небезграничны, территория Советского государства—это не пустыня, на ней люди—рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети.

После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей, у нас стало меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов человек, оставшихся на оккупированной территории, более 800 миллионов пудов хлеба в год, более 10 миллионов тонн металла в год. У нас уже сейчас нет преобладания над немцами—ни в людских резервах, ни в запасах хлеба, металла. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Из этого следует, что пора кончать отступление. Ни шагу назад! Чего у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины—в ротах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиации. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину. В этом же приказе говорилось о введении в армии штрафных батальонов.

Настоящий приказ зачитать во всех ротах, батальонах, полках, дивизиях, эскадронах, кораблях, эскадрильях.

Когда кончил Петухов читать приказ, мы дали клятву, что Сталинград врагу мы никогда не отдадим. Из города не отступим, будем сражаться до победы, не жалея своих сил, а если понадобится, то отдадим самое дорогое — свою жизнь.

Такие слова клятвы произносили выступавшие командиры, сержанты после зачтения приказа. Это была клятва всего личного состава Красной Армии и Военно-Морского Флота.

Это было тогда, когда 6-я Армия Паулюса начала форсировать переправу в районе Калача. Наша 62 Армия, которой командовал генерал-лейтенант В. И. Чуйков, вела упорные, кровопролитные бои с превосходящими силами фашистов.

Враг не считался с огромными потерями, рвался вперед, опустошая все на своем пути. Калечит города и села, грабит и убивает наших советских граждан.

Полк получил приказ из 235 САД, в которую мы входили в оперативном подчинении. Где она находилась и кто ею командовал, нам не было известно. За время:

пребывания под Сталинградом к нам в полк из штаба дивизии никто не прибывал, видимо, эта дивизия где-то числилась на бумаге. В приказе говорилось, что личный состав 13 ИАП убывает в тыл на формирование и изучение новой материальной части. Оставшиеся в живых наши три ЛАГа перелетели на левый берег Волги и произвели посадку на аэродроме в Красноармейске. Всех нас, оставшихся из 13 ИАП, разместили на полуторке и ускоренным ходом отправили в сторону Сталинграда. В город нас не довезли и высадили на окраине, в районе Мамаева кургана, оттуда была видна внизу Волга и весь город, как на ладони. Автомашины умчались опять в Варопоново, чтобы эвакуировать личный состав БАО. Мы своим ходом направились в город, в него уже в нескольких местах немец сбросил бомбы, и полыхал пожар, черный дым уходил в небо. Из руин торчат железобетонные балки, дымится красный кирпич. Сотни домов ослепли, согнуты водопроводные трубы, на балконах висят искореженные перила. Горбатились трамвайные рельсы. На улице и возле домов валяется домашний скарб. Люди собираются толпами, слышен плач, стоны, много раненых, паника среди населения. Одни бегут, не зная куда, просят помощи, другие проклинают немцев, ругают их в хвост и в гриву. Мы проходим мимо скульптуры знаменитого до войны летчика-сталинградца Холзунова. Скульптурная композиция цела. Пионеры, взявшись за руки, изображают вокруг него бег. Фигуры пионеров и летчика выполнены из белого мрамора. Мы продолжали свой путь. Перед нами—широкая мостовая—тут место городского рынка, на углу стоит, как напоказ, для всеобщего обозрения сбитый нашими зенитчиками Ю-52. Вокруг него толпа народу. Подошли и мы посмотреть наяву немецкую хваленую авиацию. Одни восхищаются, как сделано здорово, другие выражаются по-русски: «отлетался», но больше всех громко восхищались ребята-подростки, Они бегали вокруг самолета и, останавливаясь возле дыр, куда угодил снаряд зенитки, с криком говорили: «Ох, как долбануло, как разворотило, вот это садануло, молодцы наши зенитчики, всех бы так гадов раздраконить!» Это были слова, сказанные детьми со всей ненавистью, которая накипела у них на сердце, это были слова детей, отцы и братья которых ушли защищать Родину. Мы направились вниз к Волге, вместе с нами двигались запряженные лошадьми повозки, там лежал домашний скарб, мешки, сундуки, огромные тюки, постельные принадлежности. Там же сидели старухи, малые дети, сзади на веревках привязаны коровы, овцы, козы.

Жалко смотреть со стороны на это шествие, но мне показалось, что это идет обоз не людей, которые спасаются от немца, а переселенцы движутся на новое место жительства.

Мы перешли по деревянному мосту Волгу, взяли влево и начали подниматься по узкой дороге вверх на возвышенность левого берега. Слева и справа нас маскировал редкий лес, с нами поднималось гражданское население. В основном, с нами шли малосемейные и одинокие. Они были перегружены домашней кладью. Я оказался возле женщины, у которой было двое детей. Я взял у нее чемодан и узел, помог подняться ей в гору. Наша группа остановилась, чтобы посмотреть последний раз на Сталинград.

Город был нам виден, как на ладони. Его бомбят, наших истребителей ни одного, все старания наших зениток безрезультатны. Разрываются снаряды то левее, то правее, то сзади. Или зенитчики молодые, или вообще еще не обучены и не знают скорость бомбардировщика, стыдно нам, военным, смотреть, как мажут мимо цели. Я представляю, как их ругает гражданское население. Такое впечатление, что город отдан врагу на уничтожение. На правом берегу у пристани скопилось много барж с бензином и нефтью, стоят пассажирские белые пароходы.

Вторая группа бомбардировщиков заходит на пристань и с высоты двухсот пятидесяти метров начинает варварски бомбить безоружные баржи и пароходы. Здесь целиться не надо, куда ни брось бомбу—везде цель. Поднимаются черные облака дыма, внизу полыхает пламя, горит нефть, бензин, все это покрывает поверхность воды и медленно плывет вниз, в сторону Астрахани. Такое ощущение, что горит и течет Волга. Немцы сбрасывают на город листовки. В своей речи министр пропаганды Геббельс взахлеб кричит, что крепость большевиков на Волге—Сталинград—у ног Гитлера и скоро. под натиском немецких войск падет.

Мы спустились к подошве кургана, увидели несколько сот красноармейцев, раздетых до пояса. Они рыли оборонительные сооружения. Брустверы из земли росли, как снежный ком. Без отдыха и перекура они молча, но старательно выполняли свою работу. Вдоль окопов прохаживались человек десять лейтенантов, наклонялись, размахивали руками, давали указания, как надо копать. Недалеко от окопов работает батальон саперов,. они сеют и маскируют мины, готовя внезапный подарок хваленым непобедимым воякам. То, что напорются на минное поле, я в этом твердо уверен, потому что они идут в атаку и преодолевают препятствия пьяные, а пьяному море по колено. Они преданы своему фюреру, фанатично выполняют его приказ, несмотря ни на какие потери, овладеть Сталинградом, форсировать Волгу. Впереди бескрайние степи Кубани, Казахстана, но мечта гитлеровцев останется мечтой. Это маленькое русское поле похоронит не одну сотню фашистов, а писаря фашистских соединений начнут днем и ночью писать «похоронки» в Германию.

Здесь через месяц Красная Армия будет вести такие ожесточенные бои с немецко-фашистскими захватчиками, что весь мир восхитится стойкостью и героизмом русских.

Фашисты не предвидели, что скоро настанет час, и по всей Германии объявят трехдневный траур, зазвучат погребальные звоны колоколов. Потрясающее поражение непобедимых армий фюрера на берегах великой русской, реки Волги. Об этом узнает не только Россия, но и весь мир. Об этой исторической победе напишут все наши, газеты. Советские войска возьмут в плен немцев, румын, венгров, итальянцев — 330 тысяч вояк, которые вероломно напали на нашу территорию, чтобы покорить, Россию.

Отгремят бои, пройдет много лет, долго придется залечивать нашей стране военные раны. Здесь, на Мамаевом кургане, установят мемориальный комплекс защитникам Сталинграда. Над мемориалом возвысится стодесятиметровый монумент матери-Родины, зовущей своих сыновей и дочерей на защиту Отечества. Величественную фигуру выполнит замечательный скульптор Вучетич. Сюда со всех концов Советского Союза будут идти те, кто получил здесь ранение, участники тех героических сражений вместе со своими детьми и внуками, чтобы отдать почести тем, кто своей жизнью отстоял город, на Волге. Сюда, на Мамаев курган, начнут прибывать со всего мира туристы, чтобы услышать о том, что здесь произошло во время второй мировой войны. Сотни зарубежных журналистов ознакомят своих читателей с подвигом русского солдата.

Мы прибыли в городок Красноармейск, где пробыли два или три дня. Из местных газет, что зачитывали на политинформациях наши политруки, мы узнали о том, как геройски сражается на Сталинградском фронте летчик-истребитель капитан Баранов, а его боевой опыт в борьбе с врагом применяется во всех авиационных частях. Наши летчики летали на прикрытие войск, а также на разведку. К концу дня в Красноармейске произвел посадку «Дуглас», из открытых дверей повыскакивали человек 15 красноармейцев, образовав кольцо вокруг самолета. Это происходит метрах в пятидесяти от нас. Вышли четыре генерала с широкими красными лампасами, к ним подкатили две «эмки». Машины тут же ушли в сторону города. С КП в воздух поднялась красная ракета. Наши ЛАГи, ведомые Петуховым, улетели в сторону Волги. Через некоторое время мы увидели Ю-52, его сопровождали пулеметными очередями наши ЛАГи, принуждая произвести посадку и взять, как говорят, живьем. Садиться фриц отказывается и продолжает полет, несмотря на то, что у него под носом проходят длинные очереди огня. Из подбрюшья «юнкерса» появились четыре предмета. Это, как потом выяснилось, были огромные ящики с шоколадом, которые упали в пшеницу. Освободившись от груза, немец пытается уйти, переводя самолет на бреющий полет, чтобы оторваться от наших орлов. Но не тут-то было. Наши, как по команде, по нему открыли пулеметный огонь. Он моментально врезался в поле пшеницы, вспыхнул и загорелся. Все мы с восторгом закричали, что еще один гад овладел Сталинградом!

Подойти к нему было опасно, возможно, он с бомбами. Когда он кончил гореть, пламя успокоилось, мы увидели титанический скелет. В стороне еще лежало два ящика с расплавленным шоколадом. Он пытался доставить этот драгоценный груз своим отборным войскам СС, которые вели кровопролитные бои в районе Котельникова с войсками Красной Армии. Нам подали один ЗИС и одну полуторку. Дальнейший путь лежал вглубь страны, в город Горький. Свой боевой путь под Сталинградом окончил 13 ИАП. Остатки самолетов мы сдали эскадрилье, которой командовал капитан Баранов. Мало осталось в живых летчиков. Если подсчитать погибших моих товарищей от Керчи до Сталинграда, то получится почти два истребительных полка.

Вечная слава вам, мои дорогие товарищи! Вы честно. защищали свою Родину, отдали во имя Победы свои жизни. Пусть гордятся вашими подвигами отцы ваши, матери, сестры, братья, жены. Вы до конца выполнили свой воинский долг, защищая Отечество, не нарушив воинской присяги.

О сражениях в Керчи и про оборону Сталинграда, по моему убеждению, еще лежат записки фронтовиков в домашних архивах, в сундуках, вещевых мешках, перевязанные узким лоскутком.

И я глубоко уверен, что обнаружатся эти записи, найдет их какой-нибудь внук или правнук, обработает и отдаст в печать. Будут эти записи читать с огромным интересом, с душевной болью и великой гордостью за своих предков, потому что они отстояли честь и независимость своей Родины в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов.

Война еще много хранит тайн.