И снова учеба

Итак, муж стал слушателем самого высокого и престижного военного заведения — академии Генерального штаба.

Саша-маленький, узнав о направлении отца на учебу, очень удивился: [97]

— Зачем же тебе учиться, папа? Ты и так в генеральской форме ходишь.

— Милый ты мой, — рассмеялся муж. — В том-то и задача состоит, чтобы форма всегда соответствовала содержанию. А для этого учиться нужно постоянно.

— Всю жизнь?

— Всю жизнь.

Для Александра Ивановича это были не просто слова. Сама его жизнь могла служить тому подтверждением: школа, ФЗУ, Пермское авиатехническое училище, курсы усовершенствования техсостава, Краснодарский аэроклуб, Качинская летная школа, академия имени М. В. Фрунзе, академия Генштаба. И это все помимо основного, как считал Александр Иванович, источника знаний — повседневного самообразования.

Но сама по себе учеба для мужа никогда не являлась самоцелью, средством получения диплома или достижения какой-либо должности. Я уже упоминала о том, как он по ошибке попал в авиатехническое училище, сколько усилий стоило ему исправить эту ошибку и стать летчиком.

Был и еще один (довоенный) случай, когда его, лучшего авиатехника полка, в приказном порядке направили поступать в Военно-воздушную инженерную академию имени профессора Н. Е. Жуковского. В приказном порядке потому, что сам он мечтал стать летчиком, а не авиаинженером, хотя в довоенные годы это была редкая и очень престижная профессия.

— Ты ведь прирожденный инженер-конструктор! — убеждал его командир полка. — Сам рассказывал, как мальчишкой самоповорачивающиеся фары для автомобиля придумал. В пятнадцать лет проект нового пулемета разработал... Планеры и тренажеры сам строишь...

— Я буду учиться только на летчика.

— Заладил свое! Ты сам своего призвания не видишь! Одним словом, приказываю ехать в Москву и поступать в Военно-воздушную инженерную академию!

И Саша чуть было в нее не поступил! Он сам мне рассказывал, как, приехав, «по инерции» сдал два первых экзамена на отлично. И только после этого спохватился, что еще чуть-чуть и ему окончательно придется распрощаться с мечтой о небе.

Решения он принимал быстро. Вместо сдачи следующего [98] экзамена абитуриент Покрышкин отправился на Химкинский пляж, а затем вместе с документами обратно в полк. Ему только этого и надо было.

Мечту стать летчиком он не оставлял ни на один день. Изучал аэродинамику и теорию полетов, читал лекции по эксплуатации самолетов. Чтобы подготовить себя физически, поселился в буквальном смысле слова в полковом спортзале. Командир полка, оценив его спортивную подготовку, назначил Сашу нештатным физруком части. И регулярно, несмотря на столь же регулярные отказы, Покрышкин писал рапорты с просьбой допустить его к приемным экзаменам в летное училище.

— Мы тебя в академию направляли, а ты что выкинул? Об училище забудь. Ты его уже окончил — техническое.

— Я летать хочу!

— Армия с желаниями каждого считаться не может. Уже после войны, когда Александр Иванович учился в Военной академии имени М. В Фрунзе, однажды в санатории «Архангельское» мы встретили человека, на имя которого в свое время Саша послал сорок четыре(!) рапорта о том, чтобы его направили в летную школу.

— Знать бы, каким ты станешь летчиком, после первого же рапорта я бы за тобой сам приехал, — сказал он.

Сколько раз доводилось мне слышать расхожие суждения, что мой муж — баловень судьбы, что все его успехи и достижения объясняются слепым везением. Мне всегда в таких случаях становилось горько и обидно за Сашу. Я-то знаю, что каждый его шаг в жизни — это преодоление препятствий. С раннего возраста и до последних дней. Помню, как такой разговор состоялся у меня с одним из летчиков-однополчан Александра Ивановича.

— Вот ты говоришь, что Покрышкину просто везло. Объясни мне, в чем именно? Ты воевал с ним вместе, летал на таких же самолетах, участвовал в тех же боях. Почему он, а не ты выбирал в бою для себя самое трудное и опасное — идти в атаку на вражеского ведущего? Почему он, а не ты скрупулезно анализировал каждый свой бой и изо дня в день по крупице разрабатывал новую тактику воздушного боя? Почему он, а не ты не боялся идти на обострение отношений с командирами-рутинерами и отстаивал свою правоту, невзирая ни на что? Почему на его счету, а не на твоем пятьдесят девять [99] сбитых вражеских самолетов? И ты-то лучше других знаешь, что счет этот не полный...

Так в чем же ему повезло больше, чем тебе? В том, что война его пощадила и он остался жив? Но ведь и ты — тоже.

Как тут не вспомнить меткие слова Александра Васильевича Суворова: «Раз везение, два везение, но, помилуй бог, положите же хоть что-нибудь и на умение!»

Обдумывая его послевоенную службу, его путь от командира гвардейской истребительной авиадивизии до заместителя главкома войск ПВО страны и председателя Центрального комитета одной из самых массовых общественных организаций — ДОСААФ СССР, я могу выделить его умение работать творчески самому и увлекать за собой подчиненных.

Люди любили с ним работать. Он давал возможность окружающим проявлять инициативу и смекалку, поощрял людей думающих и добросовестных, терпеть не мог равнодушных, инертных и самоуспокоенных. «Разгильдяй и слабак» — это была самая уничижительная в его устах характеристика никчемного работника.

Несмотря на его строгость и требовательность, подчиненные относились к нему с искренним уважением. Сколько бы нам не приходилось переезжать на новое место службы, каждый раз расставание Александра Ивановича с сослуживцами было обоюдно сердечным и трогательным.

Как-то я спросила его:

— Саша, ну а если бы ты не стал летчиком, кем бы ты хотел стать?

Он, не задумываясь, ответил:

— Такого выбора для меня не было. Я хотел стать только летчиком и стал им.

— А все же. Допустим, не прошел бы в летное училище по здоровью.

— Тогда, скорее всего, изобретателем. Да это и не так уж важно, кем стать. Главное — любить свое дело, знать его досконально и на любой должности быть человеком.

Я, конечно, многого не знала, по понятным причинам, о его служебных делах, но о его отношении к своей работе, о высоко развитом чувстве долга и ответственности судить могу вполне определенно. Так же, как и о том, что не было за всю нашу жизнь случая, чтобы [100] кто-то из знакомых нам людей по Сашиной вине отвернулся от него. И тем не менее разных слухов и домыслов о нем, будто о знаменитой кинозвезде или эстрадной певице, всегда хватало.

Вот и на этот раз. Едва Александр Иванович успел прилететь из Ростова и появиться в академии Генштаба, как к нему подошли давнишние его знакомые авиаторы (тоже слушатели академии).

— Александр Иванович, можно тебе задать вопрос строго конфиденциально?

— Что это вы, не поздоровавшись, с вопросов начинаете?

— Сначала на вопрос ответь: ты в своем уме или нет? Вся Москва говорит, что ты в Ростове бросил Марию Кузьминичну с детьми, а сам на актрисе женился.

— Да-а. Знаете, что мне кажется самым плохим в этой истории? — спросил муж. — Не то, что кто-то распускает обо мне грязные и совершенно беспочвенные сплетни. Я к ним привык и не обращаю внимания. Обидно то, что вы, хорошо знающие меня и мою семью, могли поверить в этот бред.

— Значит, вранье? Ты уж прости нас, Александр Иванович.

— Ладно уж, приходите вечером к нам. Мария вас своими пельменями угостит, хоть и не заслуживаете того.

Что тут поделаешь! Такова уж оборотная сторона известности.

Приступив к учебе на два месяца позже остальных, Александр Иванович быстро нагнал своих сокурсников, ликвидировал все «хвосты» и в положенный срок закончил академию Генштаба так же, как Фрунзенскую, с золотой медалью.

На протяжении учебы мужа мы, как обычно, проводили все выходные дни с детьми на природе. Приезжали поочередно на один из девяти московских вокзалов, садились в электричку и отправлялись до приглянувшегося из окна места. Выходили на ближайшей станции и шли, куда душе было угодно. После приазовских плавней не могли налюбоваться красотой и надышаться воздухом лесов. Дети с радостью узнавали породы деревьев, цветы и ягоды. Иногда встречали лося, кабана или белку, а то мелькнет за кустом лиса или заяц. Какое [101] это все-таки счастье — ощущать себя частью природы, нашей родной, среднерусской!

Когда времени на загородное путешествие не было, мы все равно садились в метро и ехали в Сокольники или Измайлово. В Измайловском лесу, в стороне от нахоженных тропинок, находился наш излюбленный продовольственный ларек. Здесь продавались обладавшие удивительной притягательной силой для наших детей конфеты «Гусиные лапки». Дойдя до ларька и запасшись съестным, отправлялись на живописную поляну перекусить. На свежем воздухе съедалось все! Не было случая, чтобы домой мы привезли остатки еды. И так — каждое воскресенье. Летом пешком, зимой на лыжах. Красота и прелесть общения с природой остается в человеке навсегда.

Незаметно пролетели два года учебы в академии. После успешного ее окончания Александр Иванович был оставлен в Москве, но его служба здесь длилась недолго, меньше года. Завершилась она неожиданно даже по военным меркам.

Однажды я отправилась с детьми в поликлинику. И вот прямо туда, в рабочее время, что уже само по себе было не свойственно моему мужу, он приехал срочно посоветоваться со мной. Требовалось дать окончательный ответ маршалу Бирюзову по поводу назначения на более высокую должность в Киев.

— О чем тут говорить, Саша? — сказала я. — В твоих служебных делах я — не советчица. Решай сам. Что касается места жительства, то вместе нам везде будет хорошо, тем более Киев — прекрасный город.

— Что ж, добро. Даем согласие, — решил муж.

В то время мы жили на даче в Филях. Совместными стараниями всех членов семьи (дети нам помогали на равных во всем) обзавелись роскошным огородом, в котором росло все: от цветной капусты и кабачков до помидоров, огурцов, укропа и петрушки, «окромя», как потешался надо мной муж, картошки. Этот зловредный паслен, ежедневно поливаемый со всеми овощами, пошел расти в ботву, которая вымахала с меня ростом. И хотя бы один малюсенький клубень!

Саша с серьезнейшим видом рекомендовал меня знакомым как селекционера-самородка и настоятельно советовал перенимать мой опыт по выращиванию удивительного картофеля. Но еще более жалко было оставлять [102] цветы. В них буквально утопал весь наш участок. Но что делать? Повздыхав тайком над всем этим выращенным и выхоженным собственными руками, начала готовиться к отъезду. Точной его даты мы не знали, но быть застигнутой врасплох я не могла: женам военных дважды одно и то же не повторяют.

Двадцатого августа 1958 года муж, вернувшись вечером со службы, сказал:

— Мария, завтра в шесть ноль-ноль нас на аэродроме будет ждать самолет.

— Хорошо. У нас все готово.

И ранним утром, окинув прощальным взглядом ухоженный огород и благоухающий цветник, мы отправились к новому месту службы.