Самообладание и мастерство

Действия полка с начала войны были сосредоточены на юго-западном направлении. Мы наносили удары по наступающим войскам противника на Пруте, а в Молдавии — и на Днестре. Вот почему задача на сопровождение бомбардировщиков в северном направлении, которую поставил командир полка, была неожиданной. Ведь предстояло действовать в расположении армии, в состав которой наша авиадивизия не входила. Обстановка на этом участке фронта была незнакома.

Перед уходом с КП я спросил у В. П. Иванова:

— Где проходит линия фронта?

— Посмотри сам на карте! — кивнул Иванов на стол начальника штаба. — Но эти данные приблизительные. Они уже устарели. Точное положение наших войск, как всегда, будем узнавать сами.

Наносил обстановку на свою полетную карту, а меня все сильнее охватывало беспокойство. Тревожиться было отчего. Линия фронта проходила на восток, южнее Умани, на Кировоград. Противник здесь нависал над всем южным флангом советско-германского фронта, грозя окружением.

— Опять отступаем! Когда же будем наступать? — вырвалось у меня.

— Для обороны-то сил нет, а тебе давай наступление. Не задерживайся. Бомбардировщики ждать не будут. После выполнения задания садись в Раздельной. Завтра будем перелетать в Маяки и действовать в северном направлении.

Летим на Котовск. Правее меня, в стороне и выше метров на сто — двести, идут Дьяченко и Лукашевич. Получилась импровизированная группа: в составе одного самолета и пары. Что ж, приходится мудрить, чтобы обеспечить хорошую маневренность и не быть скованными в клине тройки.

Пришли на место сбора, стали в круг. Ожидаем подлета бомбардировщиков и взлета истребителей непосредственного сопровождения группы Су-2. Делаем над аэродромом круг за кругом, а бомбардировщиков нет и истребители не взлетают.

Гляжу на часы. Время встречи мы выдержали. Меня возмущает эта неорганизованность. Утюжим воздух, расходуем горючее. Можно, конечно, сесть и подождать на земле подхода группы, но на "чужом" аэродроме нас наверняка своевременно не обслужат. Чего доброго, в таком случае сорвем задание. Нет, будем ждать в воздухе. Решение оказалось правильным. С Балты к Котовску вскоре подошла девятка Су-2. Тут же взлетела тройка истребителей. У них тоже своя импровизация. Ведущий звена — МИГ-3, а ведомыми у него — два И-16. Пристроились к бомбардировщикам, и группа взяла курс на север. Сопровождающих истребителей — шестерка. Защита вроде надежная. Жаль, мало Су-2, только девятка. Не хватит сил для серьезного удара по переправам. "Не могут отказаться от "булавочных уколов", — подумал я.

Под нами Днестр. Летим на север, вдоль реки. По восточной стороне ее наши войска, по западной — противника. Так мы информированы в штабе полка. Спокойно идем левее реки. Моя группа летит западнее бомбардировщиков, с превышением до шестисот метров. Главное внимание сосредоточиваем в сторону спускающегося к горизонту солнца. Именно оттуда можно скорее всего ждать удара.

Пришлось отказаться от сопровождения методом "змейки". Большие обороты мотора, большая скорость — можно остаться без горючего на обратном пути. Вот что значит ожидание в воздухе. При возможном нападении "мессершмиттов" рассчитываю вести бой на вертикалях за счет превышения над бомбардировщиками.

Недалеко от Ямполя группу неожиданно обстреляли вражеские зенитчики. Били из "эрликонов". Что такое? Неужели и здесь фашистские войска? На моей карте в этом районе должны быть наши. Выходит, противник расположен значительно южнее, чем это обозначено на карте в штабе полка. Звено истребителей из Котовска не выдержало. Пикируя, начало обстреливать зенитчиков почти с тысячи метров. Была бы связь, обругал бы их. Какой прок от таких "атак"? Израсходуют боекомплект, не с чем будет вести бой при нападении вражеских истребителей. А тройка продолжала "резвиться". Летчики и дальше, по пути, стреляли по отдельным зениткам.

При таких действиях трудно рассчитывать на успешное сопровождение бомбардировщиков. Придется, видимо, эту задачу полностью брать на нашу группу.

Впереди, за окраиной Могилев-Подольского, видны на Днестре восемь понтонных мостов. Вот она главная цель. Ради удара по этим переправам мы здесь. Внимательно осматриваю воздушное пространство. Вражеских истребителей пока не видно, зенитки тоже не стреляют. Бомбардировщики стали на боевой курс. С нетерпением жду, когда над мостами взметнется вода. Зенитчики врага, видно, прозевали наш налет — в воздухе разрывов нет. Вниз пошли бомбы. Через секунду взрывы накрывают четыре моста. Молодцы! Точно попали в цель! В это время вокруг бомбардировщиков вспыхнули шапки разрывов. Вдруг от прямого попадания крупнокалиберного снаряда разлетается на куски самолет ведущего нашей девятки. Остальные самолеты, круто снижаясь, стали уходить от переправы. Пятерка Су-2 взяла курс на юг, и за ней пошло звено истребителей из Котовска. Тройка же Су-2 направилась на восток, в сторону Умани. Оставлять их без прикрытия нельзя: при нападении вражеских истребителей их неминуемо всех собьют. Я решил сопровождать своим звеном эту группу.

Но сейчас можно ударить по врагу. Мы сваливаемся сверху на зенитки, которые продолжают вести огонь по уходящим бомбардировщикам и атакуем расчеты зенитных орудий. Перейдя на малую высоту, идем вдогон оторвавшейся тройке. Оглядываю воздух. На юге, куда ушла первая группа, вижу, что истребителей атакует четверка Ме-109. Энергично доворачиваю и на максимальной скорости спешу на помощь. Не успели мы подойти, как один из И-16 сваливается к земле и взрывается. МИГ-3 пикированием вышел из боя и направился в южном направлении. Второй И-16 также пикирует к земле, пытается выйти из боя, идет к нашей группе. За ним — пара "мессершмиттов". Другая же пара вражеских истребителей устремилась к пятерке Су-2.

Теперь все решают секунды. И-16 на попутно-пересекающем курсе проскакивает нас. Его вот-вот догонят "мессеры". Они увлечены преследованием, не замечают нашу группу. Ме-109 рядом. Дьяченко, находясь от меня справа, чуть довернул свой самолет и в упор расстрелял ведущего пары. Тот с разворотом врезался в бугор. Его ведомый, спасаясь, резко пошел вверх, а затем к Днестру.

Преследовать некогда. Надо спешить к пятерке Су-2. Она осталась наедине с парой "мессершмиттов". Наши истребители шли на пределе, догоняя эту пару. А "мессеры" в эти секунды пристраивались в хвост отставшему от строя Су-2. Он, видимо, был подбит, шел в пятидесяти метрах над землей. Эти мгновения решали судьбу экипажа бомбардировщика. Фашистские летчики, увлеченные атакой, не заметили, что сами находятся под прицелом.

Вот "мессеры" уже рядом. Я понимал, что мой удар должен быть точен. Надо бы сбить ведущего, пока он не открыл огонь по Су-2. Однако, имея небольшое преимущество в скорости над Ме-109, я при такой атаке несомненно попадал бы под удар ведомого. Бой диктовал свои условия: сначала бить по ведомому, а уж затем — по ведущему. Небольшой доворот для прицеливания, очередь в упор по мотору и кабине. Ме-109 тут же вспыхнул, пошел к земле.

Секунды — и в прицеле ведущий. Моя очередь и его по Су-2, по-видимому, совпали по времени. "Мессер", хотя я и попал в него, боевым разворотом ушел из прицела. Но враг сразу же попал под удар идущей выше пары Дьяченко. Они не прозевали этого мгновения. Очередь была точной.

Я успел лишь бросить взгляд в сторону боевых друзей. В этот момент сильный взрыв зенитного снаряда встряхнул мой самолет. И сразу же умолк мотор. Монотонный и безотказный гул всегда воспринимался в неразрывности с окружающей обстановкой, с состоянием нормальной работы в полете. Он как бы сопровождал тебя в бою. Внезапно наступившая тишина отдалась страшной угрозой.

Охватившая тревога мгновенно заставила бросить взгляд на землю. Внизу — необозримые поля пшеницы. По проселочным дорогам, поднимая клубы пыли, двигались колонны вражеских войск. Где-то далеко в памяти мелькнуло событие над переправами в Унгены. Тогда сразу же после попадания зенитки подумал: "Где мне придется садиться вынужденно?" Но там, хотя и с перебоями, мотор работал. А сейчас он молчит! Неужели это гибель?..

И вдруг меня как будто ударило по ушам. Это был рев моего мотора! Самолет рванулся вперед. Радость охватила меня! Сколько он молчал? Может быть, всего несколько секунд? Я не мог определить. Но это мгновение мне показалось вечностью...

Что случилось с мотором, почему он сначала остановился, а потом внезапно заработал? Все это было пока не ясно. Да и мысли были отвлечены другим событием: на пшеничное поле между дорог приземлился Су-2. Его я не успел уберечь от атаки "мессера". Помочь чем-то ему в беде у нас не было никакой возможности. Надо было охранять основную группу. Перейдя на малую высоту, наша тройка шла за четверкой Су-2.

А вскоре к нам присоединилась еще одна группа Су-2. Это вернулись экипажи, которые вначале взяли курс восточнее.

Из всей группы домой возвращалась семерка бомбардировщиков. Два экипажа мы потеряли.

Над Котовском Су-2 взяли курс на Балту. Я решил садиться здесь, а не идти в Раздельную. Самолет поврежден, и не хотелось снова искушать судьбу. Необходимо было также доложить командованию этого полка о тех событиях, которые произошли в нашем полете. Я сомневался, что летчик "мига", бросив в бою напарника и прикрываемых бомбардировщиков, сможет точно и правдиво изложить, как протекал этот бой.

Как только колеса коснулись земли, самолет повело влево. Понял, что повреждена левая нога шасси. Рулем поворота и тормозом удалось удержать самолет. Рулить было невозможно и я выключил мотор.

Низко над аэродромом, покачивая крыльями, пронеслись два "мига". Это отсалютовали мне боевые друзья. Они взяли курс домой. "Миг" с выключенным мотором на посадочной полосе сразу же привлек внимание. Подъехала машина с техническим составом, санитарка. Инженер полка, узнав, что я здоров, приказал отбуксировать самолет с посадочной полосы к кукурузе, что росла на границе аэродрома. Мы с инженером внимательно осмотрели истребитель. Вскоре разобрались в причине кратковременной остановки мотора.

Видно, судьба берегла меня в этом вылете. Зенитный снаряд "эрликона" попал в воздухозаборное сопло. Мотор всосал газы от взрыва и задохнулся на какое-то время. Винт самолета, вращаясь от встречного потока, прокрутил мотор на холостом ходу, прогнал через его цилиндры газы от взрыва. И он снова включился в дело. На эту остановку ушли секунды. А сколько за это короткое время я успел прочувствовать и продумать! Видимо, в таких острых и опасных ситуациях сознание работает тоже мгновенно, какими-то импульсами, толчками, охватывая сразу большие периоды, спрессовывая их до крайних пределов...

Повреждение у самолета было несложным. Почти все осколки от снаряда попали в колесо шасси, не задев мотора и бензобака. Инженер с удивлением посмотрел на меня;

— Да!.. Повезло! Случай неповторимый!

— Это верно. Однако на войне и не такое бывает. Прошу быстрее отремонтировать мой самолет, — попросил я инженера.

— Не беспокойся! К утру все сделаем.

На КП полка я доложил о выполнении боевого задания моей группы и истребителей их части.

— Меры к летчику примем, хоть он и молодой,- сразу же отозвался командир. Потом заметил: — Не освоили "мига", не умеем еще с толком летать на этом истребителе.

Затем сообщил, что бомбардировщики разбили четыре понтонных моста и потеряли два экипажа.

— Одного Су-2 и одного И-16, — поправил меня начальник штаба.

Пытаюсь объяснить, что прямым попаданием зенитного снаряда был сбит над переправой бомбардировщик, а второй сел на поле между вражескими колоннами...

— Из бомбардировочного полка передали, что этот Су-2 прилетел. Экипаж не растерялся, сумел быстро устранить причину отказа работы мотора, взлетел и пришел домой, — перебил меня начальник штаба полка.

Видно, он был рад сообщить об этом. Удивительный случай. Позже мне рассказали о самообладании и находчивости летчиков этого экипажа. Они оказались вроде бы в безнадежном положении. Но и в этой ситуации не растерялись. После вынужденной посадки летчик сел за турель. Очередями из пулемета он заставил залечь бежавших к самолету гитлеровцев. А штурман, бывший когда-то авиатехником, моментально нашел повреждение. Пулей была перебита бензотрубка. В бортовой сумке для карт штурман, не забыв технические привычки, хранил запас мелких запчастей. Как они теперь пригодились! Быстро поставил дюрит на перебитую трубку, закрепил его стяжным хомутом. На глазах оторопевших фашистов Су-2 взлетел и ушел в воздух. Как говорится, поминай как звали! Вот так высокое самообладание, профессиональные навыки и запасливость спасли самолет и его экипаж.

— Задачу ты выполнил, в сложной ситуации остался жив. Поедем на ужин, — предложил мне в заключение разговора командир полка.

Но с меня уже сошло напряжение от боевого вылета. Мысленно был в своем родном полку с боевыми друзьями.

Чуть свет я был у своего "мига". Заканчивались последние ремонтные работы. Устранены все повреждения. Техники трудились на совесть. Но вылететь в свой полк в этот день не удалось. Ведомственность и на войне давала о себе знать. Для "чужого" "мига" не нашлось колеса. Я ходил за инженером полка, упрашивал, уговаривал, к совести призывал.

— Я же должен воевать, а не бездельничать на вашем аэродроме!

— Мною даны указания командиру БАО. А он заверяет, что запасных колес нет. Иди к командиру батальона и решай с ним.

В штабе батальона я получил категорический отказ: запасных колес нет. Разозленный, я высказал все, что накипело. Но это не подействовало, даже не вызвало никаких эмоций.

— Идите и звоните в свой полк. Пусть оттуда привезут вам колесо. Это рядом.

Дозвониться оказалось не просто. Прямой связи не было, а все промежуточные командные пункты были заняты. Лишь к вечеру удалось связаться с КП полка. Обещали на следующий день подбросить на У-2 техника самолета и колесо.

На все эти переговоры потратил куда больше энергии и нервов, чем на боевой вылет!

С испорченным настроением пришлось ночевать еще раз на Котовском аэродроме. Как ругал я себя за решение приземлиться здесь. В следующий раз буду умнее.

С раннего утра вглядывался в горизонт. С нетерпением ждал У-2. Какое-то беспокойство охватило меня еще со вчерашнего дня. Казалось, что-то непоправимое произошло в мое отсутствие в полку. Лишь к вечеру услышал характерное тарахтение мотора М-11. Наконец-то! И действительно, это был долгожданный У-2. Встретил Вахненко как самого родного человека. Он, выбросив колесо, выскочил из второй кабины. Вижу, лица на нем нет. А ведь всегда такой приветливый.

— Ты что хмурый? Недоволен, что опять досталось нашему "мигу"?

— Нет. Другая причина. Не хотел вас расстраивать, а придется сказать. Погиб ваш второй ведомый.

— Кто? Дьяченко?!

— Да, товарищ командир!

— Как это произошло? Рассказывай!

— Да что говорить... Вчера над аэродромом появился "хеншель", прикрытый "мессерами". Фигичев с Дьяченко взлетели, пошли на перехват. Был воздушный бой. Дьяченко сбили у Фрунзовки. Туда уехала группа от полка на похороны.

Гибель Дьяченко глубоко потрясла меня. Ошеломленный, я стоял у крыла "мига" и горестно думал. Из всех ведомых, с которыми мне приходилось летать на боевые задания, он был самым надежным и смелым напарником. Умело владел боевой техникой. С ним я уверенно чувствовал себя в самых сложных переделках, всегда знал, что в тяжелый момент боя он выручит. Теперь в моем звене не осталось ни одного ведомого, с которым я начал летать еще до войны. Но как его сбили? Ведь Дьяченко отличный летчик. Он уже имел боевой опыт. Нет, сбить его не так-то просто. Что-то в воздушном бою сложилось нескладно. Гадать, не имея фактов,- только нагнетать плохое настроение. Приеду, расспрошу...

— Вахненко! Почему ты прилетел так поздно, а не утром?

— Утром был налет "мессеров". Ведущий немецкой восьмерки обстрелял незамаскированный У-2. Видите, на крыльях свежие заплаты, пришлось чинить.

— А что натворили еще эти гады на аэродроме?

— Ничего. Ведущего сразу же сбил оружейник из пулемета, а остальные задали стрекача.

— Оружейник? Из своей самодельной зенитной установки?

— Точно! Первой же очередью!

— Да!.. Трудно поверить в этот факт... Толковый парень, молодец! Хорошо, если б его наградили.

Я спешил вылететь в полк. Стал помогать монтировать колесо на самолете. А тут еще подошла группа техников и механиков и мы быстро закончили монтаж.

Поблагодарил всех за помощь, взлетел, разогнал самолет у самой земли и хватанул на вертикальную горку. Звук мотора, послушный руке самолет сразу сняли тягостное настроение. Полет, как всегда, полностью захватывал. Пусть это не покажется нескромным, но я жил этой стихией, любил ее до самозабвения! Я снова в воздухе. Казалось, самолет слушается не только управления, но и моих мыслей. Не заметил, как подошел к аэродрому.

Пронесся над ним и с крутого разворота зашел на посадку. Это был мой привет авиаторам в Маяках. Ни я, ни моя машина не утратили своего боевого азарта и снова готовы сразиться с врагом.

На аэродроме я зарулил на свое место и с горечью увидел опустевшую стоянку. Самолета Дьяченко не было. Вчера отсюда Леонид выруливал в свой последний полет...

От мрачных мыслей меня отвлек, вид сбитого "мессершмитта". Его окружили летчики и техники. Подошел к ним и я. Хотелось ближе рассмотреть вражеский самолет, с которым уже много раз приходилось встречаться в воздухе.

Гитлеровский летчик, по-видимому, был асом, об этом свидетельствовали нарисованные на фюзеляже знаки шести английских самолетов и двух катеров, а также Железный крест на пробитом кителе самого хозяина самолета. Это он привел восьмерку "мессершмиттов" на штурмовку нашего аэродрома. Но теперь вот лежит, поверженный враг. А ведь, наверное, мечтал о новых победах, о новых порядках, мечтал завоевать нашу Советскую Родину. Здесь и нашел могилу.

Потом захотелось внимательно осмотреть Ме-109. Особенно заинтересовало переднее бронестекло. Имея такую защиту, вражеские пилоты все же боялись лобовых атак. Жаль, что подобных передних бронированных стекол нет на наших самолетах.

Вооружение "мессера" — две крыльевые пушки и два пулемета в носовой части самолета — было мне уже знакомо по воздушным боям. Интерес вызывала и радиостанция. Кнопка передатчика была вмонтирована в секторе газа. Как нам не хватает всего этого на истребителях! Наличие передних бронированных стекол в фонаре кабины могло спасти жизнь не одному советскому летчику. А насколько увереннее мы бы чувствовали себя в бою. Отсутствие радиостанций делает нас глухими в полетах. Связь нужна для управления группой, для предупреждения летчиков об опасности, она необходима в бою. Как хотелось тогда скорее иметь это все на наших истребителях. И хотя я понимал, что не так-то просто все это создать, поставить на боевые машины, верилось, что в тылу уже работают над этим.

Аэродром в Маяках противник не мог обнаружить с самого начала войны. Но, как видим, накануне "хеншель" все же вышел на аэродром. Паре Фигичева сбить разведчика не удалось. И, по-видимому, он передал данные о нашем базировании. На второй день "мессершмитты" уже сделали первый налет.

Однако их постигла неудача. Думаю, что им помешала нерешительность. Был сбит ведущий восьмерки Ме-109 при первой же атаке. Это так напугало фашистов, что остальная группа из семи Ме-109 моментально ушла в сторону Молдавии. Один примитивный зенитный пулемет заставил "мессершмиттов" отказаться от штурмовки. Мы же атаковывали аэродромы врага, несмотря на мощный огонь зенитных орудий и пулеметов.

Осмотрев сбитый "мессершмитт", я доложил Иванову о событиях в полете с Су-2, а потом направился к своему самолету. Около него группа молодых летчиков слушала какие-то пояснения Вахненко. Я уже знал, что это прибыло к нам из авиаучилища пополнение. Молодые пилоты напомнили об авиационной юности.

— О чем идет разговор? — спросил я, подойдя к группе.

— Сержант Никитин! — представился один из летчиков. — Разговариваем о всяких случаях, товарищ старший лейтенант.

Атлетически сложенный рослый летчик с худощавым лицом сразу вызывал симпатию.

— Нам техник рассказал о том, что с вами произошло в последнем вылете.

— Ну что же, будем знакомы. — Я подал руку и внимательно посмотрел на него. "Надо же, так поработала природа", — подумал невольно. Никитин напомнил мне скульптуру летчика, виденную в молодости на столе начальника авиашколы. Она олицетворяла покорителя неба: стройный, сухощавый, в шлеме и летных очках, сдвинутых на лоб. В Никитине я как бы снова увидел его, теперь уже наяву. У меня сразу же зародилась симпатия к этому молодому пилоту.

— Труд, — представился сосед Никитина, улыбаясь во все лицо.

"Веселый паренек, — подумал я, — такой сам не заскучает и другим не даст".

— Сержант Супрун, — доложил следующий.

— Вы случайно не родня Степану Супруну, известному летчику-испытателю?

— Однофамилец и даже тезка.

— Будем надеяться, что вы будете летать и воевать, как ваш знаменитый земляк.

— Постараюсь, товарищ старший лейтенант. Вот только на "мигах" нас не учили летать. Мы закончили Качинскую школу на И-16.

— Придется не только переучиваться. Надо будет научиться вести сначала учебный бой. А потом покажете, на что вы способны, в бою с фашистскими летчиками.

— Опять школа. Уже невтерпеж утюжить небо, когда другие воюют, — не выдержал Труд.

— А вы что, считаете себя настоящими воздушными бойцами? Пока вы еще, как молодой выводок, едва встали на крыло. К настоящему воздушному бою еще не готовы. Вас, как молодых куропаток, срежут в первых же вылетах, — постарался урезонить самоуверенность летчиков.

Вижу, пошли они от самолета чуточку грустные. Даже жалко стало, уж не обидел ли? Но надо было сказать правду. Эти ребята еще не испытали трагедии боевой действительности. И все же молодое пополнение понравилось мне. Опрятный внешний вид, целеустремленность. Из них можно воспитать настоящих воздушных бойцов. Я понимал, что сейчас, несмотря на трудное положение в полку, пускать их в бой нельзя. Нужна специальная предварительная подготовка. Иначе это равносильно тому, чтобы бросить в воду не умеющего плавать. Надо научить каждого молодого летчика пилотировать так, чтобы он психологически сжился со своим самолетом, уверенно чувствовал себя в бою. Важно также освоить тактику ведения боя с наземным и воздушным противником, передать им приобретенный нами боевой опыт.

Уже давно ушли от самолета молодые пилоты, а я все думал о них, даже набросал мысленно, как бы их начал обучать. От этих раздумий меня отвлек техник самолета.

— Товарищ командир, хочу просить вас помочь мне в личном вопросе, — обратился Вахненко.

— Слушаю!

— Я узнал, что есть приказ о наборе техников в летную школу. Очень хочу стать летчиком. Попросите командира полка направить меня на переучивание!

Признаться, не ожидал такой постановки. Я не просто подружился, а по-настоящему полюбил этого старательного, исполнительного специалиста. Другого у своего самолета и не мыслил. Когда-то я сам рвался стать летчиком. Поэтому понимал сейчас стремление боевого товарища. Мой авиатехник хотел осуществить свою мечту, несмотря на то, что видел опасность нашей профессии, знал, как часто не приходят из боевого полета однополчане. Просьба Вахненко тронула меня.

— Если это продуманное решение, то одобряю. Постараюсь убедить Виктора Петровича отпустить тебя учиться, — пообещал я.

В тот же день поговорил с Ивановым. Мою просьбу командир полка поддержал.

Все реже летаем в Молдавию. Севернее нас, от Могилев-Подольского на Умань и юго-восток наступают прорвавшие фронт войска противника. На полетных картах линия обороны проходит южнее городов Сороки и Гайворон. Севернее Кодыма обнаружена большая колонна вражеских войск. Группа "чаек" и И-16 соседнего полка должна нанести по ней удар. Нашему звену приказано прикрыть штурмующих от вражеских истребителей. Ставя задачу, Иванов подчеркнул:

— Покрышкин, вылетишь в составе звена с ведомым Лукашевичем и моим адъютантом Карповичем.

— Товарищ командир полка, разрешите мне лететь парой с Лукашевичем. Карпович еще неопытный летчик и мне придется охранять не только штурмующую группу, но и его, — попросил я.

— Надо его натаскивать. На одних опытных летчиках нельзя строить нашу боевую работу. Ясно?

Конечно, все понятно. Командир полка по-своему прав.

Приходим в район севернее Кодыма. Вот и дорога. Вдоль нее стелется пыль от двигающихся автомашин и артиллерии. "Чайки" и И-16 с ходу бомбят и расстреливают из пулеметов вражескую колонну. Наша группа выше их, внимательно ведет наблюдение, особенно в сторону солнца, чтобы не прозевать появления "мессершмиттов". Слева от меня летит Лукашевич, а справа — Карпович. Я иду в середине, словно под конвоем. Как сейчас мешает этот боевой порядок — тройка. Он лишает нас маневра.

Как и предполагали, четверка вражеских истребителей появилась со стороны солнца и тут же пошла в атаку. Покачиванием самолета с крыла на крыло предупреждаю ведомых о противнике. Энергичным боевым разворотом влево иду навстречу "мессершмиттам". Они, не принимая лобовой атаки, обходят нас левее. Доворачиваю круто влево и ловлю в прицел заднего Ме-109. В это время вижу правее меня самолет Карповича, а в хвосте у него — "мессер". Резко бросаю своего "мига" в правый разворот, подхожу к самолету врага. Вот он, рядом. С короткой дистанции в упор прошиваю очередью мотор и кабину.

"Мессершмитт" задымил, завалился в пикирование и врезался в землю. Карпович же почему-то уходит в направлении Котовска, хотя его никто не преследует. Все это попало в поле зрения, когда я после атаки уходил вверх, боевым разворотом. Три Ме-109 с набором высоты пошли за мной. Иду в лобовую. Они разворотом обходят, стремясь выйти в хвост моему самолету. Снова выхожу на них в лобовую. Но летчики противника, опасаясь моего огня, опять идут в обход. По-видимому, решаю я, сбит их командир. Это снизило боевую активность врага. Однако и уходить они не хотят. Чувствуют преимущество. Долго пришлось мне отбиваться.

Пока я крутился с тройкой "мессершмиттов", наша штурмующая группа выполнила свою задачу. "Чайки" и И-16 набрали высоту и пристроились ко мне. Вражеским истребителям ничего не оставалось, как выйти из боя и направиться в северном направлении.

Взяли курс на восток и мы. Всю дорогу мне пришлось маневрировать. Переходя на большой скорости с фланга на фланг группы, прикрывал их от возможных атак вражеских истребителей. А самого не покидали мысли о сложившейся ситуации в воздушном бою. Пытался понять, почему мой правый ведомый Карпович оторвался и его чуть не расстрелял Ме-109. Пришел к выводу, что Карпович развернулся вправо, когда я с Лукашевичем делал разворот влево навстречу "мессершмиттам". Если бы не пришел к нему на помощь, то и его могли бы сбить. Поражение в первом боевом вылете наносит тяжелую психологическую травму... Плохо сделал он, что ушел один домой. Его могли преследовать. Я же не имел права бросить штурмующую группу.

А вот что же произошло с Лукашевичем, я не знал. Почему не видел его в воздушном бою, где он сейчас? Стал восстанавливать в памяти завязку боя. Перед предупреждением о нападении "мессершмиттов" и в начале боевого разворота на противника Лукашевич был слева от меня. Больше я его не видел. Куда и когда он исчез? Может, его сбили, когда он пошел на выручку Карповичу? Или он, будучи внутренним на развороте, перетянул ручку на вираже и сорвал свой самолет в штопор? И то и другое плохо.

Вот и аэродром. Захожу на посадку, а мысли о напарниках не дают покоя. Вылетел тройкой, а сажусь один...

Еще на заруливании увидел Карповича. Он разговаривал с командиром полка. Стало легче — один ведомый здесь. Быстро вылез из кабины, направился к В. П. Иванову. Поприветствовал командира и не стал прерывать Карповича. Пусть доложит. Слушаю о событиях в боевом вылете и о причинах его ухода на аэродром. Понимаю, что летчик первый раз в бою. Он еще не может точно и логично рассказать о происшедших событиях и ругать его за это не стоит. По-видимому, надо разъяснить ошибки, чтобы он сам их понял. Спрашиваю Карповича:

— Почему ты развернулся вправо, когда мы с Лукашевичем делали боевой разворот влево, навстречу "мессершмиттам"?

— Побоялся на развороте отстать от вас.

— Вот первая и главная ошибка. Выполнив правый разворот, ты оказался в отрыве от меня и не стал добычей "мессеров" лишь потому, что тебя выручили. Пробоины в самолете есть?

— В правом крыле несколько пулевых.

— Это мелочь! Вот уходить из боя одному нельзя. Этим ты ослабил звено. Я же не имел права бросать штурмовиков, а тебя одного "мессера" запросто могли добить.

Иванов прервал наш разговор.

— Покрышкин, что с Лукашевичем? Сбили?

— После разворота в сторону противника я его не видел.

— Эх!.. Теряем летчиков! Да так, что и причину потери зачастую не знаем.

— Были бы рации на самолетах, возможно, Лукашевич успел бы сообщить. А так, если он не вернется, то останутся неизвестными обстоятельства его гибели, как и пары Соколова.

— О Соколове и Овсянкине кое-что известно, — сказал Иванов. — За ужином расскажу об этом всему личному составу.

Вечером все собрались в столовой. С душевной болью выслушали мы сообщение командира полка о трагической судьбе наших боевых товарищей.

По предположениям, во время штурмовки аэродрома в Бельцах самолет Соколова получил серьезное повреждение от зенитного огня. Спасение могло быть в одном: долететь до Днестра и приземлиться на левобережье, на нашей стороне. Самый близкий путь к Днестру лежал на северо-восток, в направлении Ямполя. Соколов принял решение идти туда. Его прикрывал Овсянкин. Перелетев Днестр, они сели недалеко от Ямполя, уверенные в том, что здесь наши войска. Но район уже был захвачен врагом. Устаревшие данные, переданные нам в полк из дивизии, ввели в заблуждение Соколова. Окруженные фашистами Соколов и Овсянкин мужественно приняли бой. Последние патроны они оставили для себя. Героическую смерть предпочли плену. Об этих минутах их жизни стало известно на допросе сбитого гитлеровского летчика.

Виктор Петрович этим сообщением как бы снова поднял притупившуюся уже со временем боль. Как тяжела утрата однополчан...

— Боевые друзья! Я сообщил вам подробности героического подвига настоящих патриотов Отечества Анатолия Соколова и Алексея Овсянкина. Вечная им слава!

Мы стояли молча, отдавая дань героям. А в конце ужина неожиданно появился в столовой Лукашевич. Летчики окружили его, начали расспрашивать.

Случай, происшедший с молодым пилотом, был и волнующим, и смешным. При резком развороте на четверку вражеских истребителей Лукашевич, боясь столкнуться с Карповичем, попытался удержаться левее моего самолета, потерял скорость и сорвался в штопор. А для вывода не хватало высоты. Лукашевич выбросился из "мига". Приземлился он на парашюте рядом со сбитым мною "мессершмиттом". Увидел, что вражеский летчик был убит еще в воздухе. Лукашевич считал, что он находится на захваченной врагом местности. А тут видит, приближается группа солдат. За фашистов он принял своих солдат, которых плохо видел из-за кустов. Те окружили его в зарослях. Он уже собирался застрелиться, как вдруг услышал возгласы:

— Здесь он!.. В кустарнике! Окружайте его!..

— Братцы, я свой! Не стреляйте! — закричал Лукашевич и вышел к солдатам.

Командир стрелковой части, немало удивленный случившимся, отменно накормил Лукашевича, выделил автомашину. На ней летчик и прибыл в Маяки.

Все с интересом выслушали Лукашевича, поздравили его с возвращением. Но больше всех, конечно, доволен был я. Сразу ушла с души тяжесть, беспокойство за ведомого. А среди нас были и такие, кто с недоверием относился к докладам летчиков, если они побывали на оккупированной территории. Когда прошли первые мгновения радости от возвращения боевого товарища, я высказал все, что наболело:

— Лукашевичу повезло. Но если и дальше будем боевой порядок строить из троек, то потеряем не одного летчика. Надо переходить на пару. В трехсамолетном звене нет свободы маневра. Летишь, скованный по флангам, не можешь полностью использовать маневренные возможности своего самолета.

— Покрышкин, не нервничай, — прервал меня Иванов. — Вопрос этот ясен. Будем строить группы из пар.

Хотелось верить, что так и будет.

Перед сном мне вручили первое с начала войны письмо от сестры. Оно принесло тяжелое известие. Мария сообщила, что севернее Ленинграда, на Карельском перешейке, пропал без вести мой брат Петр.

Утром авиаразведка обнаружила выдвижение к Гай-ворону кавалерийской дивизии противника. Судя по артиллерии на конной тяге, это были венгерские или румынские части. Авиационное командование проявило высокую мобильность и организованность. Немедленно на уничтожение противника были последовательно направлены все полки истребителей, базирующихся вблизи Котовска и восточнее его. Это был удачный удар по вражеской кавалерии, которая оказалась днем на открытой местности.

Группы "чаек", "мигов", И-16, сменяя друг друга, штурмовали кавалеристов. Бомбы и "эрэсы", пулеметно-пушечный огонь ложились точно в цель. А когда нечем было стрелять, самолеты снижались к самой земле, проносились с ревущими моторами, едва не цепляя винтом кавалеристов. Перепуганные лошади сбрасывали седоков, обрывали постромки у пушек и разбегались по полям. Особенно отчаянно действовал Вадим Фадеев. Он так прижимал свой И-16 к земле, что, казалось, собирался винтом рубить противника. К середине дня кавалерийская дивизия была истреблена, и летчики гонялись за отдельными мелкими группами, добивали их.

Вернулись на аэродром, удовлетворенные итогами боевой работы. А вечером началось перебазирование батальона аэродромного обслуживания и переброска технического имущества к новому месту. Полк должен был утром перелететь севернее в Котовск, поближе к обороняющимся войскам.

С наземным эшелоном уезжал в летную школу и техник самолета Иван Вахненко. Его заменил Григорий Чувашкин, молодой расторопный младший лейтенант. По отзывам инженера полка Копылова, Чувашкин считался хорошим специалистом. Я надеялся, что мы сработаемся. Очень важно, когда летчик и техник хорошо понимают друг друга, едины в стремлении, подчиняют все свои действия успешному выполнению боевых задач. При хорошем технике самолет всегда находится в исправном состоянии. Летчик надеется, что машина его не подведет, уверенно действует в бою. Это приводит к настоящей дружбе, к близким, братским отношениям в экипаже. Радости и горести летчик и техник делят пополам. А на войне того и другого всегда хватает. Так у меня было с Вахненко.

Перед отъездом Иван пришел к самолету попрощаться. Они с Григорием Чувашкиным о чем-то своем поговорили обстоятельно. Потом Вахненко обратился ко мне;

— Вы не обижаетесь на меня, что в такое трудное время покидаю вас и уезжаю учиться?

— Конечно, нет! Спасибо тебе за старательную работу, за самолет. Он ни разу меня не подвел. Будем надеяться, что после окончания летной школы нам удастся вместе повоевать, если доживу до той поры.

— Доживете! Я верю в нашу встречу уже в небе. Желаю вам, товарищ командир, больших успехов в боях, — бодро произнес Вахненко.

— Будем надеяться на лучшее, — я обнял его, потом повернул и легонько подтолкнул в спину. — Иди, летай! Счастливых тебе посадок!

Забегая далеко вперед, скажу, Иван Вахненко успешно окончил летное училище. Он мужественно воевал. Сбил несколько самолетов противника. Не прервалась и фронтовая дружба. Он не раз вылетал на боевые задания в моей группе.

Рано утром полк расстался с аэродромом в Маяках. Памятное место. Здесь весной мы переучивались на "миги". Здесь встретили войну, вылетали на выполнение первых боевых задач. Отсюда мои боевые друзья ушли в свой последний полет и не вернулись с боевого задания. Маяки стали памятны для многих летчиков части, важным этапом на дорогах войны.

В Котовске с первой же минуты началась интенсивная боевая жизнь. С утра до вечера действовали группами, наносили штурмовые удары по наступающим с севера войскам противника в районах Кодыма и Гайворона. А в направлении Днестра вели разведку, следили, не появятся ли переправы.

Рано утром пришел на аэродром. Предстояла разведка в направлении Днестра. Увидел, что на мой самолет оружейники подвешивают бомбы. В чем дело? В разведывательном полете бомбы не потребуются, нужны пулеметы, и в первую очередь — крупнокалиберные. Оружейники мне ответили, что крыльевых БС уже нет. Еще вчера вечером приказали их снять, запаковать в ящики и отправить.

— Почему снять? Куда отправить?

К моему самолету подошли летчики эскадрильи. Слышу такие же вопросы. Узнали, что это приказание поступило от инженера полка. Все направились к нему.

— Что вы расшумелись? — оборвал нас Копылов.- Без БС самолеты будут легче. С "мессерами" удобнее будет вести бой. На штурмовку вы же летаете с бомбами.

— А стрелять по самолетам чем будем? Мы же не авиаспортом занимаемся! — наседали летчики.

— Стрелять будете из основного пулемета БС и из "шкасов".

— Вы же знаете, "шкасы" дают короткую очередь. А разве собьешь "юнкерса" из одного БС?

— Товарищи, мы выполнили приказ командования. Наши БС пойдут на вооружение новых самолетов. Для них промышленность не успевает изготовлять пулеметы. Ясно?

Все сразу разошлись. Жаль, что оружия не хватает. Это снижает боевую эффективность, влияет и на настроение. Но мы понимали, что лишь крайние обстоятельства заставили пойти на эту меру. Значит, летчикам следует предпринять все, чтобы маневренностью, дерзостью восполнить недостаток вооружения.

В последнее время из-за большого количества заданий и нехватки самолетов на разведку летали одиночно. Это не просто. Вот таким был и этот вылет. Пройдя с севера вдоль Днестра, я сбросил бомбы по скоплению автомашин в районе Бендер и взял курс вдоль реки в обратную сторону. Недалеко от Дубоссар увидел выше почти на две тысячи метров Ю-88. Дальний разведчик противника, набирая высоту, направлялся в глубь нашей территории.

Надо сказать, что в этом полете я чувствовал себя неважно. Настроение паршивое. Думаю, что тогда сказалось снятие с самолетов пулеметов БС. Неглубоко оценив обстановку, я необдуманно развернулся на "юнкерса" и пошел с набором высоты. Экипаж "юнкерса", видимо, заметил меня и стал со снижением удирать на запад. Только тут я понял свою ошибку. Мне надо было после обнаружения "юнкерса" развернуться на восток и, набирая высоту, как бы заманивать его на нашу территорию. Там я мог с ним разделаться. А сейчас получилось все наоборот. Он меня заманил на оккупированную врагом территорию. Да!.. Плохое настроение приводит в полете и к плохим решениям. Нужна собранность, ясность мысли.

Положение исправить уже было нельзя. Надо действовать, и действовать решительно. Собрал, как говорят, всю волю в кулак.

Догоняю "юнкерса", пристраиваюсь к нему в хвост. Прицеливаюсь и первой очередью поражаю верхнего стрелка. Затем переношу огонь на моторы и на крыльевые бензобаки. Из моторов валит черный дым. Но "юнкерс" не горит и не падает. Недалеко Бельцы и оттуда, вероятно, уже взлетели "мессеры", на помощь разведчику. А у меня оружие не в порядке, а главное — горючего мало. Встреча с истребителями врага к хорошему не приведет. Что делать? Еще раз трезво взвешиваю обстановку. "юнкерс" подбит, но на большее рассчитывать нельзя. Делаю разворот и иду на Котовск.

А на аэродроме обстановка усложнилась: его закрыло радиационным туманом, который образовался после восхода солнца. Ракеты, появляясь сверху белой пелены, указывают точку приземления. Значит, услышали, ждут меня. Курс взлета и посадки — в памяти. Беру направление и полого на моторе снижаюсь. Вхожу в туман. Высота десять метров, а земля не проглядывается. Ухожу на второй круг. Снова захожу на посадку. Снижаюсь до предела. Понимаю, что нахожусь в нескольких метрах от земли. А я ее не вижу. Вновь перехожу в набор.

Дальше рисковать нельзя. Было бы глупо врезаться в землю и разбиться. Пока еще не кончилось горючее, надо идти в Маяки. Они открыты. Вскоре сажусь на опустевший аэродром, заруливаю и маскирую кукурузой свой самолет. Придется здесь ждать, пока солнце прогреет утренний воздух и туман рассеется.

Вдруг замечаю, что на аэродроме я не один. Над кукурузой появляется голова человека. За мной наблюдают. Кто это может быть?.. Враг или свой?.. Он все ближе подбирается ко мне по кукурузе. Заряжаю пистолет и иду навстречу. Окликнул его. Показалась голова в пилотке.

— Иди сюда! Не бойся! — потребовал я.

Ко мне вышел солдат с винтовкой.

— Что ты здесь делаешь? Отстал от части?

— Никак нет! Оставлен снять проводную связь. Кругом аэродрома провода протянуты и оставлять противнику их нельзя.

— А что подкрадывался ко мне?

— Думал, что сел немецкий самолет. Вот и решил разделаться с ним.

— Вот ты какой герой! Молодец!

— А что трусить? Это ведь наша земля.

— Правильно! Мы должны чувствовать себя хозяевами страны в любой обстановке и защищать ее. Что ж, выполняй свою задачу.

А вскоре я был уже в Котовске. На стоянке, положив полетную карту на крыло рядом с парашютом, решил обдумать свой доклад, уточнял все, что видел в разведке. Севернее аэродрома послышался нарастающий гул самолетов. Увидел вдали четверку бомбардировщиков Ю-88. Надевая парашют, крикнул технику:

— Чувашкин! Быстро запускать мотор!

Но тут впереди самолета остановился бензовоз. "Зажгут его и самолет сгорит", — подумал я и приказал шоферу отъехать в сторону. Водитель вскочил в кабину и на полной скорости рванул по кукурузе к лесу. Только он отъехал, как вслед ему перед самолетом остановилась полуторка с бомбами.

— Уезжайте, бомберы! — крикнул я.

Шофер, увидев вражеские бомбардировщики, выхватил ключ зажигания из приборной доски и помчался к лесу.

Все!.. Взлететь нельзя. Бросил парашют под крыло "мига" и схватил лежащий в чехле карабин. Бомбардировщики, выстраиваясь в цепочку, заходили вдоль стоянок. К счастью, все самолеты в это время находились на выполнении боевых заданий. Лишь мой незамаскированный "миг" и стоящий в конце летного поля неисправный И-16 могли стать целями. Пристраиваюсь для стрельбы с упора на хвостовой части фюзеляжа "мига". Слышу крик Чувашкина:

— Товарищ командир! Прячьтесь в щель!

Еще в первые дни войны дал зарок не прятаться от врага. Стал с упреждением прицеливаться и стрелять по пикирующим "юнкерсам". Бомбардировщики начали бомбить с самого начала летного поля, сбрасывая мелкие осколочные бомбочки. Мы их называли "лягушками". Вот заходит последний. Он пикирует на мой самолет. Вижу, как из него сыплются "лягушки". Полоса их взрывов приближается ко мне. Невольно вжимаю голову в плечи. Но метров за полсотни взрывы прекратились. "юнкерс" проскочил над моим самолетом. Даже показалось, что почувствовал, как он обдал меня струями воздуха от моторов. При переходе его в набор снова пошла полоса взрывов. Вскоре бомбардировщики взяли курс на север. Я стоял в недоумении и рассматривал валявшиеся вокруг моего самолета "лягушки". Рядом оказался Чувашкин.

— Ты что, тоже не прятался в укрытии?

— Ох, товарищ командир! Натерпелся страху! Одна бомбочка повисла прямо над моей головой...

— Повезло. А то бы ни нас, ни самолета не было.

Около "мига" и вокруг меня упало около трех десятков бомбочек. "Юнкерс" так низко выходил из пикирования, что не хватило высоты для выворачивания предохранителей-ветрянок. Одна "лягушка", пробив перекрытие из веток над щелью, повисла на ветрянке над головой Чувашкина. Увидев ее, он одним махом выскочил из щели, куда предлагал спрятаться и мне.

С трудом мы с Чувашкиным выкатили самолет из окружения "лягушек". А потом, как в тире, расстреляли их из карабина. Четверка "юнкерсов", сбросив большое количество бомбочек, лишь незначительно повредила крыло И-16. Налет оказался пустым. Но это было своего рода предупреждение. Линия фронта приближалась, и теперь противник не оставит нас в покое.