Враг рвется к Будапешту

Ранним морозным утром 19 января 1945 года группа капитана Павленко после выполнения заданий представителя Ставки возвращалась из Будапешта в Пакш. Этот небольшой венгерский городок приютился на западном берегу Дуная, примерно в ста с небольшим километрах к югу от венгерской столицы. В нем размещался штаб 3-го Украинского фронта. Здесь же была штаб-квартира маршала авиации Ворожейкина.

Город надежно прикрывался средствами ПВО от ударов вражеской авиации с воздуха. Поэтому никто из группы не удивился, увидев сбитый фашистский воздушный разведчик. Он сидел на фюзеляже в нескольких десятках метров от дороги на северной окраине Пакша.

— Водитель, остановитесь! — приказал капитан.

Машина затормозила недалеко от сбитого Ю-88, и все направились к самолету. Петр был хорошо знаком с этим самолетом, изучил его еще в 1941 году. Разведчики осмотрели кабину летчика и фюзеляж, обнаружили три аэрофотоаппарата. Сняли кассеты и увезли с собой. По приезде в Пакш капитан отправил кассеты в фотослужбу 17-й воздушной армии. Пленку проявили и отпечатали снимки. Материалы аэрофоторазведки противника были немедленно доставлены командованию. Павленко подробно доложил маршалу Ворожейкину обо всем виденном и слышанном в Будапеште.

— Значит, не удалось спасти мосты от взрывов? — проговорил маршал. — Жаль, очень жаль!

— Все мосты гитлеровцы заранее подготовили к взрыву.

Шестнадцатого января последние подразделения врага под покровом темноты скрытно оторвались от наших штурмовых групп и отошли на западный берег [180] Дуная. Ручки подрывных машинок были мгновенно приведены в действие. Мы стали очевидцами этой трагедии. Здание венгерского парламента уцелело. Национальный банк, Оперный театр, исторические памятники, здания научных и учебных заведений, жилые кварталы, которые нам удалось осмотреть, невредимы. Чепельский комбинат, все заводы и фабрики в указанных кварталах тоже не тронуты.

— Ну а что делается в Буде? — спросил Григорий Алексеевич.

— Там идут напряженные уличные бои. Стрельба не прекращается ни днем, ни ночью. Наши штурмовики в светлое время суток подавляют огневые точки в Старой крепости и на окраинных улицах Буды. Истребители в дневное время барражируют над всем районом на различных высотах и надежно блокируют с воздуха окруженные в Буде войска. Ночью наша авиация не действует, по крайней мере, мы этого не видели. Зато транспортная авиация и ночные бомбардировщики противника по ночам всю прошлую неделю прямо-таки висели над городом. В Буде кругом грузовые парашюты.

— Вот оно что, — тихо произнес маршал. — Гитлеровское командование все же надеется спасти свои окруженные войска. Не выйдет!

Раздался звонок. На проводе была Москва. Ставка запросила сведения о действиях авиации фронтов под Будапештом и в районе озер Балатон и Веленце. Г. А. Ворожейкин обстоятельно доложил обо всем.

Положив трубку, маршал авиации направился в штаб фронта к маршалу Толбухину, на совещание. Только спустя несколько часов Ворожейкин вместе с генералом в авиационной форме вышел из кабинета командующего. Они задержались в приемной и о чем-то заговорили.

— Кто этот генерал-полковник авиации? — спросил Петр у порученца маршала Толбухина.

— Командующий семнадцатой воздушной армией Владимир Александрович Судец.

Павленко был наслышан об этом авиационном военачальнике. Несколько раз разговаривал с ним по телефону, но увидеть довелось впервые. Владимир Александрович сразу располагал к себе. Среднего роста, стройный, подтянутый, атлетически сложенный, подвижный, он выглядел молодо. Голос у него был низкий, зычный. В «критические моменты», как об этом рассказывали [181] его подчиненные, этот громоподобный голос не один раз повергал провинившихся в страх и «психический нокдаун». К счастью, такие вспышки обычно быстро проходили и заканчивались добром и миром. Однако генерал Судец был непримиримым, жестким к безынициативным, рассеянным и нерешительным людям. Несколько позже Павленко лучше узнал о боевой деятельности этого замечательного советского авиационного командира.

...С началом Великой Отечественной войны командир авиакорпуса (а с августа 1941 года — командующий ВВС 51-й отдельной армии) Судец принимал активное участие в ожесточенных сражениях с врагом в небе Киева, Одессы, Запорожья, Перекопа и Каховки. В 1942 году генерал-майор Судец возглавил резервную армию Ставки — 1-ю бомбардировочную, а после ее переформирования — 1-й бомбардировочный авиакорпус РГК. Авиаторы под его командованием наносили мощные удары по врагу под Воронежем и Ельцом, Москвой и Ленинградом, у Великих Лук и Старой Руссы.

Но, пожалуй, самые яркие страницы биографии Владимира Александровича связаны с 17-й воздушной армией: в марте 1943 года он стал командующим этого объединения. Большой личный вклад он внес в авиационное обеспечение крупнейших стратегических операций на Курской дуге, в Донбассе и Правобережной Украине, по освобождению Румынии, Болгарии, Югославии, в освобождение венгерской земли и ее столицы, у стен которой сложилась тяжелая обстановка. Авиационные соединения воздушной армии генерала Судца только за январь 1945 года совершили в районе Будапешта 16 501 самолето-вылет, уничтожив множество боевой техники и живой силы врага. Летчики 17-й воздушной, прикрывая советские войска и город Будапешт от налетов фашистской авиации, провели 327 воздушных боев, сбив 281 вражеский самолет. За мужество, отвагу, высокое мастерство, проявленные в боях за Будапешт, генерал В. А. Судец был удостоен звания Героя Советского Союза.

* * *

...Обстановка в полосе наступления войск 3-го Украинского фронта была сложная. В ночь на 18 января внезапным ударом крупных сил танков и пехоты враг прорвал оборону наших войск между Веленце и Балатоном.

18! [182]

В течение дня 19 января он форсировал канал Шервиз и устремился на восток, к Дунаю, раскалывая группировку войск фронта на две части.

В штабе Толбухина разгадали замысел немецко-фашистского командования: частью сил прикрыться с юга, а главными силами нанести удар между озером Веленце и Дунаем в северном направлении с целью деблокирования своих окруженных войск в Буде; в последующем нанести удар с тыла по советским войскам, оборонявшимся западнее венгерской столицы. Так и случилось.

Советское командование принимало срочные меры для срыва третьего наступления вражеских войск на Будапешт{18}. У командующего 3-м Украинским фронтом собрались генералы. Дверь в кабинет была открыта настежь, поэтому порученцы, находившиеся в приемной, видели всех присутствующих и отчетливо слышали их разговор. Маршал Толбухин в последние дни болел, но продолжал управлять войсками. Горло Федора Ивановича было забинтовано, на болезненном багрово-красном лице выступил пот.

Толбухин сидел в широком кресле со спинкой, которое служило ему и для работы, и для отдыха. На большом столе лежала карта с нанесенной обстановкой. Свежие данные о положении войск противника и своих войск наносились на карту каждые полчаса. Командующий то и дело звонил в войска или отвечал на звонки. Сбоку от него на специальном столике стоял добрый десяток телефонных аппаратов. Отдельно, чуть в сторонке, находился телефонный аппарат красного цвета, по которому велся разговор со Ставкой Верховного Главнокомандования.

Толбухину доложили, что танки противника продолжают наступление. Они быстро продвигаются по направлению к Дунапентеле и Цеце. Маршал приказал немедленно ввести в сражение фронтовой противотанковый и танковый резерв.

Около двух часов ночи зазвонил телефон красного цвета. Толбухин взял трубку.

— С вами будет разговаривать Верховный Главнокомандующий, — предупредили из Москвы.

В кабинете наступила тишина. Потом в трубке раздался хрипловатый бас командующего. [183]

— На сто тридцать пятый стрелковый корпус, оборонявшийся между озерами Балатон и Веленце, навалились сотни танков, — докладывал он. — Весь четвертый танковый корпус СС наступает на очень узком участке прорыва. Главный удар противник наносит на Дунапентеле, вспомогательный — на Цеце.

Маршал замолчал, внимательно выслушал указания Верховного Главнокомандующего и продолжил:

— Меры приняты, товарищ Сталин. В район прорыва срочно брошены восемнадцатый танковый и сто тридцать третий стрелковый корпуса.

Снова пауза.

— Нет. Противник не остановлен, — ответил Толбухин. — Только что получили сообщение: главные силы танкового корпуса СС форсировали канал Шервиз и развивают наступление к Дунаю. Разведывательные подразделения противника находятся в двадцати — тридцати километрах от Дуная...

На другом конце провода что-то говорили. Лицо командующего стало сосредоточенным и серьезным. Он быстро поднялся и спокойным, твердым голосом сказал:

— Товарищ Сталин! Считаю, что на вверенном мне фронта сложилась очень тяжелая обстановка, но отводить войска за Дунай нецелесообразно. Так считает Военный совет фронта. Мы здесь выстоим! Обязательно выстоим и победим врага!

Толбухин постоял минутку молча, затем, попрощавшись, положил трубку, окинул всех присутствующих взглядом и пригласил придвинуться к его столу.

В приемной, где находились порученцы и вызванные к командующему фронтом командиры соединений фронтового подчинения, встревоженно заговорили шепотом:

— Слышали, — шепнул на ухо Павленко порученец Толбухина майор Безменов, — как маршал самому Сталину ответил?

— Слышал, — тихо сказал Петр.

Да, именно таким — прямым, откровенным, честным и в крупном и в малом был маршал Толбухин. Любили Ф. И. Толбухина в войсках за простоту и доступность, за ум и находчивость, за справедливость и личную культуру. Любили все без исключения: солдаты и офицеры, генералы и маршалы. Со всеми он находил общий язык. Возможно, это удавалось ему потому, что он прошел нелегкий путь от солдата до маршала. [184]

Федор Иванович начал свою службу в царской армии. Первую мировую войну встретил солдатом, а закончил ее командиром батальона. А накануне Великой Отечественной войны Толбухин был начальником штаба военного округа. В годы войны особенно ярко проявились такие качества Толбухина, как безупречное выполнение служебного долга, личное мужество, полководческий талант.

Выдающимся военачальником проявил себя Ф. И. Толбухин в период операций, осуществленных Южным. 3-м и 4-м Украинскими фронтами, которыми он командовал: Донбасской, Мелитопольской, Никопольско-Криворожской, Крымской, Ясско-Кишиневской, Белградской и нынешней — Будапештской. Руководимые им войска освобождали от врага Румынию, Болгарию, Югославию и Венгрию. В этих странах еще при жизни маршалу Толбухину поставили памятники, его именем названы улицы и площади. Но Федор Иванович оставался все таким же скромным и душевным, не любившим славословия и дифирамбов.

Особенно презирал Толбухин подхалимов, лодырей, очковтирателей. Ничто не ускользало от его опытного глаза. Обстановку на вверенном ему фронте он знал до мельчайших подробностей. Одновременно представлял себе и всю линию фронта и каждого солдата на ней. На изменения на этой линии он реагировал быстро, четко и точно.

Маршал Толбухин тяжело переживал, узнавая о потерях наших солдат и офицеров в боях. А когда речь шла о неоправданных потерях, то зачастую сам выезжая в войска или к раненым в госпитали, чтобы лично разобраться в случившемся.

Федор Иванович никогда не верил на слово, если ему доносили, будто наша авиация нанесла удар по своим войскам. Тут же звонил Г. А. Ворожейкину и уточнял:

— Григорий Алексеевич! Батенька мой! Говорят, опять твои соколы угостили моих солдат «пряниками», — спрашивал он.

— Где и когда? — в свою очередь уточнял Ворожейкин. Толбухин указывал время и место.

— Ясно, Федор Иванович, разберусь, приму меры!

И вот таким разбирательством всегда, по приказу маршала авиации, занимался капитан Павленко — его порученец. Он срочно выезжал в войска, в районы, где наносили удары наши бомбардировщики и штурмовики. [185]

Поползает на животе вдоль переднего края, иногда под градом пуль и осколков мин противника, пересчитает воронки от бомб, где это возможно, поговорит со многими солдатами, младшими командирами и офицерами и в конце концов выяснит, что никаких ударов по своим не было. Зато нередко видел, какой большой урон наносили наши самолеты войскам противника непосредственно на переднем крае.

Иногда Ворожейкин разрешал Петру прямо с поля боя следовать к маршалу Толбухину и лично ему докладывать результаты расследований. В случаях, когда советские самолеты наносили снайперские удары по живой силе и огневым средствам противника, находящимся в непосредственном соприкосновении с нашей пехотой, и при этом не причиняли ей никакого вреда, лицо Федора Ивановича расплывалось в улыбке и он довольным тоном произносил:

— Батенька мой! Вот видите, как точно бьют наши самолеты, любо-дорого. Это очень хорошо, наша пехота имеет возможность сразу же использовать удары авиации для продвижения вперед. Передайте мой привет и благодарность Григорию Алексеевичу.

Таков был Федор Иванович Толбухин, таким Павленко его запомнил на всю жизнь.

* * *

...Из кабинета командующего фронтом вышел маршал авиации Ворожейкин и быстро направился к своей машине. Петр последовал за ним. Прибыв в штаб-квартиру, представитель Ставки поставил капитану задачу:

— Готовьтесь снова ехать в Будапешт. На этот раз для разведки и доклада обстановки прямо с поля боя. Дело для вас не новое, и надеюсь, справитесь с ним.

— Постараюсь, товарищ маршал авиации!

— Так вот, рано утром я улетаю на самолете в Ясапати к Горюнову. Нужно решить с ним вопрос о помощи Судцу. Обстановка складывается так, что в полосе четвертой гвардейской нужно немедленно сосредоточить усилия всей штурмовой авиации двух воздушных армий. Танковую группировку противника, рвущуюся к Будапешту с юго-запада, необходимо разгромить во что бы то ни стало. Штурмовая авиация может и должна сыграть в этом главную роль. На ее плечи ложится вся ответственность. Вы поняли? [186]

— Понял.

— Ну если поняли, тогда слушайте дальше. С рассветом срочно выезжайте в четвертую гвардейскую армию. В районе севернее Эрда встретитесь с начальником оперативной группы воздушной армии. С ним находите» радиостанция. Вы будете пользоваться ею. Все данные по радиообмену со штабами и соединениями штурмовой авиации семнадцатой и пятой воздушных армий у этого офицера. Со мной связь держите через радиостанцию командующего пятой воздушной армией.

— Отдайте ему распоряжение, а то не разрешит.

— Разрешит. Предупреждаю, обстановка очень серьезная. Окруженные в Буде войска противника, несомненно, поведут наступление на юг, навстречу своим спасителям. Вы можете оказаться между «наковальней и молотом». Так что будьте внимательны, осторожны. Главное, не упустите момента, когда фашисты предпримут решительные действия. Постоянно докладывайте мне обстановку на поле боя. Держите тесную связь с офицерами наведения авиации, которые находятся в войсках, обороняющихся на этом направлении. От них то вы и сможете получить подробные сведения о действиях танков противника. Передайте начальнику оперативной группы и всем офицерам наведения, что самая главная задача в этих боях — уничтожение вражеских танков, повторяю — танков! Основным средством для их уничтожения будут штурмовики. Поэтому в необходимых случаях разрешаю начальнику оперативной группы от моего имени перенацеливать прибывающие группы «илов» на танки, находящиеся на поле боя. Ну, если нет вопросов ко мне, отправляйтесь. Желаю успеха.

Еще не рассеялась утренняя дымка в районе Дуная, когда машина капитана Павленко покинула Пакш и покатила на север, к венгерской столице. С ним, как всегда, были опытные боевые товарищи — Алексей Яцына, Григорий Михайлюк и Давид Едиберидзе.

Впереди показался Дунафёльдвар. Справа от городка — разрушенный мост через Дунай. Советские саперы успели частично восстановить его, так что можно было перебраться на ту сторону.

— Ну как, махнем через мост или поедем прямо? — спросил Едиберидзе.

— Попробуем проехать по этой стороне, — решил [187] капитан. — Фашисты вроде бы еще не прорвались сюда, но не будем рисковать.

Машина на полной скорости устремилась к Дунапентеле. На дороге не было ни души.

Через полчаса достигли города. По-прежнему вокруг пустынно. Только на дороге и по ее обочинам множество следов от гусениц.

— Что это может означать? — спросил Павленко сержантов. — Давид, остановите машину!

Не успел капитан открыть дверцу, как Яцына громко закричал:

— Танки! Вон там на берегу, смотрите туда!

— На улице тоже, — добавил Михайлюк.

— Вижу. Немецкие. Быстрее назад! — приказал Павленко шоферу.

Едиберидзе мигом развернул машину и погнал назад. Вслед им ударили из танков, укрывшихся в засаде у придорожных холмиков. Снаряды падали то позади, то с боков маленького, мчавшегося на предельной скорости «виллиса». Осколки со свистом проносились мимо.

«Ну вот, следующий снаряд наш, — думал Петр, — и тогда крышка».

— Жми, Давид, жми! — кричали сержанты.

Едиберидзе прямо-таки сросся с баранкой, выжимал из машины все, что мог. «Виллис» бросало из стороны в сторону, словно катер на волнах. Казалось, не будет конца этой бешеной гонке.

Удалось-таки скрыться из поля зрения врага. Стрельба прекратилась. Все облегченно вздохнули. При въезде в городок Дунафёльдвар «виллис» остановил офицер-артиллерист. Удивленно посмотрев на разведчиков, спросил:

— Что это на вас лица нет?

— Попадете в такой переплет, и на вас не будет.

— Ездили на разведку, что ли?

— Получилось вроде разведки.

— Что там, в Дунапентеле?

— Фашистские танки.

— Много?

— Да десятка четыре, наверное, а может, и больше. Точно подсчитать не удалось, не успели.

— Понимаю. Это по вашей машине такую пальбу открыли? Здесь все слышно было. [188]

— Угадали.

— Ничего, пусть только сунутся сюда, мы их как следует угостим.

Севернее городка, по обеим сторонам дороги, быстро занимала огневые позиции какая-то наша противотанковая артиллерийская часть, ощетинившись длинными стволами орудий. Офицер говорил неспроста. Фашистам здесь несдобровать.

Переправившись по дунафёльдварскому мосту на восточный берег Дуная, разведчики медленно поехали по сильно разбитой дороге вдоль реки на север. Миновали населенный пункт Дунавече, занятый нашими войсками, и покатили дальше.

В полосу 4-й гвардейской армии капитан Павленко со своими спутниками прибыл вечером того же дня. Начальника оперативной группы воздушной армии подполковника А. Смирнова с радиостанцией и радистами разыскал севернее Эрд, откуда до окруженных гитлеровских войск было рукой подать.

Обстановка на фронте накалялась с каждым часом Сотни фашистских танков, повернув на север, пробивались к Буде. Зажатые в кольце гитлеровцы предприняли попытку прорваться на юго-запад. Войска 4-й гвардейской армии оказывали упорное сопротивление наступавшему врагу. Но соотношение сил было очень неравным, и гвардейцы вынуждены были отходить.

Кровопролитные бои развернулись на направлении Адони-Саболч — Барачка. День и ночь в этом районе не умолкали орудийные выстрелы, взрывы гранат, снарядов и противотанковых бомб. Повсюду чернели столбы дыма. Это горели фашистские танки, десятки танков.

На пути врага стеной встали воины 4-го механизированного и 5-го кавалерийского гвардейских корпусов, летчики-штурмовики 5-й и 17-й воздушных армий. За один лишь день 22 января они уничтожили свыше ста гитлеровских танков. В воздушных боях было сбито тридцать шесть вражеских самолетов, из которых почти половину уничтожили летчики эскадрильи истребителей, которой командовал один из прославленных воздушных асов 17-й воздушной армии Герой Советского Союза гвардии капитан А. Колдунов{19}. [189]

Несмотря на огромные потери, фашисты с фанатическим упорством лезли вперед, к Будапешту, с юго-запада. Неожиданно, 24 января немецкие танки прорвались к населенному пункту Барачка, что в тридцати километрах от Буды. Капитан Павленко в это время находился вместе с офицером наведения авиации на наблюдательном пункте командира 1-го гвардейского мехкорпуса. Увидев вражеские танки, Петр быстро схватил микрофон и передал в эфир радиограмму маршалу авиации Ворожейкину:

— «Волга», «Волга», я «Кама», я «Кама». В районе Барачка крупные силы танков противника прорываются на север. Обстановка тяжелая. Нужна помощь. Я «Кама», как поняли? Прием.

Прошло не более часа. Над полем боя в указанном районе появилось шесть групп штурмовиков, по восемь в каждой. Их сопровождали истребители. «Илы», приняв боевой порядок, ударили по танкам противника. На смену первым группам пришли вторые, третьи. Наступление гитлеровцев на этом участке удалось остановить.

25 января из района Барачка противник предпринял мощную атаку и продвинулся на пять километров. Петр немедленно послал маршалу авиации Г. А. Ворожейкину донесение об обстановке на поле боя и просьбу о высылке штурмовой авиации. На врага обрушился смертоносный удар. Однако фашисты не отказались от намерения пробиться к окруженной группировке. 26 января большая масса танков при поддержке штурмовых орудий навалилась на наши войска. Враг медленно продвигался вперед. Ему удалось потеснить наши части на пять километров. Окруженные в Буде гитлеровцы перешли в решительное наступление. Между «наковальней и молотом» осталась перемычка в двадцать километров.

Оперативная группа воздушной армии с радиостанцией переместилась в это время к населенному пункту Тушцуланум и расположилась на возвышенном месте невдалеке от какого-то предприятия с высоченной трубой. Возвратясь из гвардейского мехкорпуса, Павленко застал здесь настоящее «шумовое представление». Помимо основной приемно-передающей радиостанции одновременно на всю мощь работало несколько радиоприемников на волнах ведущих групп штурмовиков, истребителей и экипажей-разведчиков. Возле каждого [190] приемника с карандашами в руках замерли дежурные радисты. До слуха донеслось:

— «Коршун», «Коршун»! Я «Альбатрос-восемь», я «Альбатрос-восемь». Уточните цель. Я «Альбатрос-восемь», прием...

— Это просят офицера наведения при пятом кавкорпусе, — пояснил Смирнов.

Приемник передал возбужденные слова не то команды, не то просьбы:

— «Полундра»! Прикрой меня, прикрой меня. Сейчас «фокеру» кишки выпущу.

Все засмеялись.

— Опять истребители радиодисциплину нарушают, — сказал Смирнов.

— Зато многих стервятников сегодня в землю вогнали, — подметил один из радистов и, помолчав, добавил: — Вот только «Сокол-два» прямо над нашей радиостанцией сбил двух «мессеров».

— Это точно, — подтвердил подполковник Смирнов, — первого прошил пушечным огнем метров с восьмидесяти, а второго расстрелял в упор. Один Ме-сто девять упал вон в тот лес. Хотите, поедем посмотрим. Может, и летчика поймаем. Он спустился с парашютом.

— А чей позывной «Сокол-два»? — спросил Петр у радистов.

— Героя Советского Союза капитана Колдунова! — с гордостью ответил начальник оперативной группы 17-й воздушной армии.

Павленко приказал сержантам Яцыне, Михайлюку и Едиберидзе немедленно обследовать лес, где упал фашистский самолет и приземлился летчик. Сам возвратился к радиостанции. Кто-то из разведчиков доносил:

— В районах севернее Позманда и Барачки на поле боя сотни танков и бронемашин в боевых порядках. Более пятидесяти танков противника горят.

Петр быстро записал эти данные.

Заговорил приемно-передающий блок станции:

— «Дунай»! «Дунай»! Как слышите?

— Это меня, — сказал начальник оперативной группы и быстро взял микрофон.

В наушниках громко звучали слова:

— «Дунай»! Я «Орел-четыре», я «Орел-четыре», укажите район действий... [191]

Ведущий большой группы наших штурмовиков запрашивал район целей противника.

— «Орел-четыре», «Орел-четыре», я «Дунай», ваши цели в районе севернее Позманда и Барачки. Цели на местности вам укажет «Коршун-один», как поняли? Прием, — ответил подполковник Смирнов.

Он передал группу «илов» офицеру наведения, находящемуся на НП командира 5-го кавкорпуса. И сразу же в наушниках послышались почти одновременно два доклада:

— «Дунай»! Вас поняли...

Группы штурмовиков с небольшими интервалами несколько часов подряд прибывали в район юго-западнее Будапешта и точными ударами уничтожали фашистские танки, штурмовые орудия, бронетранспортеры с пехотой, автомашины{20}.

Над полем боя то тут, то там завязывались схватки наших истребителей с вражескими самолетами. Надсадный рев моторов смешивался с дробью авиационных пушек и пулеметов. Один за другим огненные факелы с нарастающей скоростью и воем падали на землю. То были сбитые в воздушных боях самолеты.

— Товарищ капитан! — позвал вбежавший в радиостанцию Смирнов. — В воздухе эскадрилья капитана Колдунова!

— Я сейчас, — крикнул Павленко и, стремглав выскочив из машины, побежал на поляну.

Задрав голову к небу, Петр увидел, как «вертикальная карусель» наших и фашистских истребителей с ревом и громким треском пушечных выстрелов приближается к пункту наведения. На земле, вдали от радиостанции, виднелись огромные клубы огня и дыма.

«Вот это работа! Молодец «Сокол-два», обязательно о нем доложу маршалу», — восхищался Павленко.

Собрав последние данные о количестве групп истребителей и штурмовиков, прибывших на поле боя, проанализировав донесения разведчиков и офицеров наведения, капитан составил радиограмму для «Волги». Заполненный бланк передал дежурному радисту. Тот без промедления начал устанавливать связь с радиостанцией соседней воздушной армии. Минут через двадцать радист уже что-то быстро записывал. Затем протянул листок капитану: [192]

— Это вам.

Петр взял радиограмму и прочитал: «Кама»! Донесения о наземной и воздушной обстановке в вашем районе докладывать мне каждый час. «Волга».

Капитан почесал затылок. Собрать все сведения за час не так-то просто. Но приказ есть приказ. Павленко вышел из радиостанции, осмотрелся. Впереди, в каких-нибудь сорока-пятидесяти метрах, увидел высоченную трубу, да еще и с наружной металлической лестницей, «А что, если забраться на нее и вести наблюдение? — мелькнула у Петра мысль. — Оттуда далеко видно».

Со стороны леса, находящегося в пяти-шести километрах южнее, донесся шум боя. Усилилась стрельба и с противоположной стороны — от Буды. Подошли начальник опергруппы и начальник радиостанции.

— Что там происходит, товарищ капитан? — разом спросили они.

— Сам интересуюсь. Видимо, противник наступает оттуда.

Стрельба усилилась. Петр решил немедленно залезть на трубу.

— У вас есть выносное устройство и метров сто кабеля? — спросил он подполковника Смирнова.

— Есть, А что?

— Быстро подавайте связь к трубе. А я заберусь наверх, буду наблюдать и вести репортаж обо всем, что делается на земле и в воздухе. Видимость сейчас хорошая. Давайте живее!

Начальник опергруппы кивнул радисту. Тот стремглав кинулся к машине с техимуществом.

Минут через десять Петр уже стоял на нижней ступеньке наружной лестницы трубы и засовывал за ремень микрофон с переключающим устройством. Рядом были радисты.

— Как только дам знак, сразу же настраивайте меня на «Волгу». Ясно?

— Ясно!

Подняться на верх трубы в меховом комбинезоне (Петр по-прежнему носил авиационную форму), да еще с длинным и тяжелым «хвостом» кабеля оказалось нелегко. Но вот он на самом верху. Открылась обширная панорама: на востоке — железная дорога, за ней — красавец-Дунай, на северо-востоке — огромный массив города Будапешта, юго-западные окраины которого [193] утопали в дыму. Там шли ожесточенные бои. На севере и западе виднелись хлебные поля, сады и виноградники. На юге хорошо просматривались Позманд и Барачка. Севернее этих населенных пунктов на большом плато виднелись какие-то черные точки. Присмотрелся внимательнее и понял: вражеские танки. Налетели «илы», и столбы черного дыма от горящих танков потянулись высоко в небо. Их можно было даже сосчитать. Западнее Барачки группа советских истребителей завязала воздушный бой с вражескими самолетами. Вот один, а за ним и второй «мессер» камнем упали вниз. На земле в месте падения зачадило облако огня и дыма.

— Кто в воздухе? — крикнул капитан стоявшему у трубы радисту.

— «Сокол-два»! — ответил тот и добавил: — Эскадрилья капитана Колдунова.

— Опять Колдунов, по почерку можно догадаться, — вслух сказал Петр. — А ведь сегодня он ведет уже четвертый воздушный бой.

Прошел ровно час после доклада капитана представителю Ставки. Очередное донесение Павленко решил передавать прямо с этой наблюдательной точки. Надел наушники, взял микрофон и подал знак радистам. Настройка. Все готово к передаче. Начался доклад-репортаж:

— «Волга»! «Волга»! Я «Кама». Веду наблюдение за полем боя. Танки противника остановлены на рубеже восемь километров западнее Тушцуланум и с места ведут огонь. По ним непрерывно наносят удары штурмовики. Горит не менее сорока танков. Над полем боя идет воздушный бой, сбито два самолета. В районе юго-западнее Буды сильная стрельба. Всего за час в трех районах действовало двенадцать групп наших штурмовиков. Как поняли? Прием...

Доклад окончен. Все в порядке. Теперь нужно подумать, как бы обогреться. На верху трубы, где устроился Павленко, дул холодный, северо-восточный ветер. Пробирало до костей. Петр осторожно спустился.

Со стороны Дуная зарокотал авиационный мотор. К пункту наведения, а вернее — управления, летел на малой высоте По-2. Он сделал круг и сел на ровном поле близ рощи. [194]

— Не к нам, случайно? — спросил Петр у начальника опергруппы.

— Может, и к нам, но скорее всего, в штаб четвертой гвардейской армии, который в той роще. Сейчас узнаю, у нас есть телефонная связь.

Пока подполковник звонил в 4-ю гвардейскую, к радиостанции подъехала машина. Из кабины вышел летчик в меховом комбинезоне, летном шлеме и унтах. Он шагал легко, спортивно. Это был командующий 17-й воздушной армией генерал Судец. Все последние дни он руководил действиями частей и соединений с основного и двух вспомогательных пунктов управления. Один располагался здесь. Генерал Судец в этой сложной, до предела напряженной обстановке всегда находился там, где решались главные задачи авиации по разгрому танковой группировки врага.

Войдя в командную радиостанцию, Судец заслушал краткий доклад начальника оперативной группы и сразу стал вызывать по радио командира одного из авиационных соединений. Переговорив с ним, вызвал другого, третьего. Затем последовали указания штабу воздушной армии, информация командующему фронтом о воздушной обстановке и боевых действиях авиации, доклад по этим же вопросам представителю Ставки{21}.

Во время доклада командармом обстановки маршалу авиации Ворожейкину прозвучал тревожный голос офицера наведения авиации при 23-м танковом корпусе. Динамик громко вещал:

— «Дунай»! Я «Коршун-два»! С западного направления из района Секешфехервара прямо на нас следуют группы бомбардировщиков противника. Вижу три девятки «юнкерсов». Прикройте. Как поняли? Прием.

Эта просьба произносилась несколько раз. Начальник оперативной группы подполковник Смирнов подбежал к командующему 17-й воздушной армией и, спросив разрешения, громко доложил:

— Товарищ генерал! На двадцать третий танковый корпус налет бомбардировщиков противника. Отражать налет нечем. В воздухе группа истребителей капитана Колдунова закончила барражирование и собирается возвращаться на свой аэродром. У нее горючее на исходе. [195] Следующая барражирующая группа только начинает взлет.

— Вторая группа не успеет. «Юнкерсам» хватит времени отбомбиться, — тихо сказал Судец и быстро схватил микрофон. В воздух полетели слова командующего: — «Сокол-два»! Я «Волга-один»! Немедленно атаковать колонну «юнкерсов», следующих от Секешфехервара на Барачку. Сбивайте в первую очередь ведущих. Как поняли? Прием.

— «Волга-один»! Я «Сокол-два». Вас понял. Атакую.

Группа истребителей капитана Колдунова резко развернулась и, достигнув колонны вражеских бомбардировщиков, с ходу атаковала их. В воздухе завязалась ожесточенная схватка. Один за другим на землю рухнули ведущие эскадрилий. Ведомые бомбардировщики в панике повернули назад, в свой тыл, на лету сбрасывая бомбы куда попало, в том числе и на свои войска.

— Прекрасная атака! Классический удар! Молодцы, уже пятерых «юнкерсов» свалили, — послышался в динамике возбужденный голос офицера наведения авиации при 23-м танковом корпусе.

В этом пятом по счету воздушном бою за один день гвардии капитан Колдунов сбил Ю-88 — ведущего основной колонны бомбардировщиков. Его эскадрилья потерь не имела.

В тот же день в штабе 17-й воздушной армии была получека благодарность летчикам эскадрильи гвардии капитана Колдунова от командования 23-го танкового корпуса. А вскоре истребители этой эскадрильи во главе со своим командиром получили из рук командующего 17-й воздушной армией боевые ордена.

С прибытием генерала Судца на северный вспомогательный пункт управления действия авиации на этом направлении активизировались. Командующий усилил прикрытие наземных войск истребителями и нацелил на танки противника, прорвавшиеся в двадцати километрах к юго-западу от Буды, не только авиацию своей армии, но и все штурмовики, которые по приказу представителя Ставки маршала авиации Ворожейкина действовали в полосе 3-го Украинского фронта.

Весь остаток дня 26-го и утром 27 января 1945 года в воздушном пространстве центральных районов Венгрии безраздельно господствовала советская авиация, Многочисленные большие и малые группы штурмовиков, [196] действовавшие под прикрытием истребителей, заполнили небо юго-западнее венгерской столицы. Они обрушили на танки врага тысячи авиационных бомб, огонь пушек и реактивных снарядов. В воздухе и на земле шли непрерывные ожесточенные бои.

Силы противника таяли, его воля к наступлению была сломлена. Он прекратил атаки, готовясь перейти к длительной обороне. Но 27 января в первой же половине дня мощная ударная группировка фронта, состоявшая из танковых, механизированных войск и кавалерийских соединений при поддержке авиации перешла в решительное наступление на юг и юго-запад в направлении Шарошд и Секешфехервар{22}.

Находясь на КНП командира 23-го танкового корпуса, действовавшего на направлении главного удара, капитан Павленко прямо с поля боя докладывал маршалу Ворожейкину данные о наземном и воздушном противнике, действиях наземных войск и авиации.

В первые дни нашего наступления гитлеровцы упорно сопротивлялись. Но уже 2 февраля начали поспешно отводить свои танки с западного берега Дуная, а к 7 февраля отошли к озерам Балатон и Веленце на прежние позиции. На полях сражений враг оставил множество подбитых танков, штурмовых орудий, бронетранспортеров, автомашин, убитых солдат и офицеров.

Так бесславно закончился третий удар противника на Будапешт. Его наступление было сорвано благодаря мужеству и стойкости воинов всех родов войск, умелому руководству командования фронта, армий и соединений, проявившему в критической обстановке спокойствие, распорядительность, непреклонную волю к победе. Огромная заслуга в разгроме группировки противника, рвавшейся к Будапешту на выручку окруженным гитлеровским войскам, принадлежала авиации, в частности — соединениям штурмовой авиации 5-й и 17-й воздушных армий. Штурмовики нанесли наибольший урон фашистским танковым соединениям.

Идея объединения усилий авиации двух фронтов для разгрома главных сил 4-го танкового корпуса СС, который насчитывал к началу наступления пятьсот шестьдесят бронеединиц (к концу — только сто), принадлежала представителям Ставки маршалам С. К. Тимошенко [197] и Г. А. Ворожейкину. По их указанию был создан мощный авиационный «кулак», включивший несколько авиационных корпусов штурмовой авиации 2-го и 3-го Украинских фронтов. Этот «кулак» в период с 21 января по 7 февраля 1945 года уничтожил сотни фашистских танков. Ставка ВГК внимательно следила за сражением и требовала ежедневно подробно доносить о результатах действий нашей авиации на поле боя. Такие донесения посылались вовремя.

Боевые действия по ликвидации окруженных вражеских частей в столице Венгрии продолжались до 13 февраля 1945 года. Это были тяжелые, изнурительные бои. Фашисты всеми силами стремились удержать Будапешт, имевший важное стратегическое значение. Он прикрывал подступы и кратчайшие пути в Австрию и южные районы Германии. Враг превратил город в мощный район обороны, создал в нем сто десять узлов сопротивления и двести опорных пунктов. Узлы сопротивления включали один или несколько кварталов, в том числе заводы, фабрики, железнодорожные станции, вокзалы, большие здания. Опорные пункты состояли из одного или двух зданий и располагались между узлами сопротивления. Каждую улицу, каждый квартал фашисты приспособили к длительной обороне.

Но ничто не спасло окруженные войска противника: ни мощные укрепления, ни отчаянное сопротивление. Они были наголову разбиты советскими войсками.

Столица Венгрии — Будапешт была полностью очищена от гитлеровцев 13 февраля 1945 года.

Спустя два дня Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко и маршал авиации Г. А. Ворожейкин направились в западную часть Буды осмотреть Старую крепость. Все подземные этажи ее до отказа заполнили тысячи раненых немецких солдат и офицеров.

— Раненым нужно оказать помощь, — сказал Тимошенко.

Спустились в огромные подвальные помещения. Маршалы решили зайти в комнату бывшего командования окруженной группировки. Один из офицеров охраны и капитан Павленко зашли в нее первыми. На шести больших кроватях спокойно лежали упитанные, чисто выбритые фашисты. У некоторых поверх одеяла лежала шинель с генеральскими погонами, на петлицах [198] отчетливо виднелись значки войск СС. «Вот оно, фашистское логово», — подумал Петр.

При появлении советских офицеров никто и не подумал шевельнуться. Лишь эсэсовец на стоявшей ближе к дверям кровати полез в карман шинели. Петр внимательно следил за ним, крепче сжал оружие. В руках генерала заблестел небольшой предмет. Быстрым движением он дослал патрон в патронник никелированного браунинга. Одним прыжком Павленко достиг койки генерала и сильным ударом автомата выбил пистолет. В это время в комнату вошли маршалы. Петр быстро поднял валявшийся на полу браунинг, разрядил его и доложил о случившемся.

— Да, они живут по законам скорпионов, — сказал один из вошедших, — боятся возмездия.

— А я бы не стал отбирать оружия. Пусть стреляются, — пробасил другой.

— Видимо, большую вину за собой чувствует, раз решился на такое, — сказал полковник Тюхов.

— А почему, интересно, эти эсэсовские генералы до сих пор здесь спокойно сидят? — спросил Павленко.

— Ничего, — сказал маршал Тимошенко, — пускай посидят тут. Дойдет очередь и до них. Не спеша разберемся во всем. Каждому будет воздано по заслугам{23}.

После осмотра Старой крепости группа направилась в штаб 2-го Украинского фронта, где представителя Ставки долго совещались с командованием и членами Военного совета. Наряду с другими неотложными делами решали вопрос о срочной медицинской и продовольственной помощи раненым и больным немецким солдатам и офицерам, которые находились в подвалах Старой крепости{24}. Узнав об этом, Петр с гордостью подумал о своем великом народе: «Вот какое оно справедливое, сердце советского человека, — строгое и в то же время доброе». [199]