В карпатских лабиринтах

День 7 ноября 1944 года запомнился Петру на всю жизнь. В торжественной обстановке в венгерском населенном пункте Кунсенмартон начальник политотдела 5-й воздушной армии полковник Проценко вручил ему билет члена ВКП(б). Волнуясь, с гордо поднятой головой подошел Павленко к столу, покрытому красным сукном, взял из рук начальника политотдела красную книжечку. Горячо поздравили его маршалы Тимошенко и Ворожейкин. Семен Константинович пожал капитану руку и обнял дружески. Ворожейкин крепко стукнул по плечу и произнес:

— Ну, Петро, будь настоящим коммунистом!

А вечером, за ужином, было много воспоминаний. Маршалы заговорили о службе в старой армии, о гражданской войне.

— Вот я смотрю на вас и вспоминаю свою молодость, — говорил Семен Константинович. — В самом начале девятнадцатого года я, как вот и вы сегодня, стал членом ленинской партии. Тогда, несмотря на свои двадцать четыре года, я уже командовал кавалерийской дивизией. Мы совершали рейды по тылам врага и наносили мощные сабельные удары по коннице и пехоте белых. В том же году я был награжден орденом Красного Знамени.

— И в том же году вы были ранены и контужены? — заметил Ворожейкин.

— Да, был. Но тогда мне повезло. Вражеский снаряд разорвался в двух метрах. Коня моего разнесло на куски, я же отделался легко — оглушило да осколком задело ногу. Я быстро пересел на другого коня и ринулся в сабельную атаку. [152]

Все внимательно слушали рассказ маршала Тимошенко.

— Ну а самым памятным и счастливым событием, — продолжал он, — было участие в Восьмом Всероссийском съезде Советов в тысяча девятьсот двадцатом году и встреча с Владимиром Ильичем Лениным. Помню, как мы, делегаты съезда, прибыли в Москву. Двадцать второго декабря съезд начал свою работу. На трибуну поднялся Ленин. Мы сидели близко к трибуне и очень хорошо слышали каждое слово вождя, видели каждый жест. Слушая Ильича, каждый из нас, делегатов, чувствовал необыкновенный заряд энергии. Об этих чувствах трудно рассказывать. Ленин выступал почти по всем вопросам повестки дня. И каждое его выступление заканчивалось овациями.

В дни работы съезда группу делегатов — командиров Первой Конной Армии, в составе которой был и я, — пригласил к себе на обед Председатель ВЦИК Михаил Иванович Калинин. На обеде присутствовал Ленин. Владимир Ильич расспрашивал меня о наших замечательных бойцах. Я сказал, что всегда, если трудно, обращаюсь за советом к бойцам, и они не раз подсказывали правильное решение сложных задач. Владимиру Ильичу эта фраза очень понравилась. Он сказал: «Вот именно, опирайтесь на них, они всегда подскажут. Главное, быть среди бойцов, в массе»{15}.

Маршал Тимошенко замолчал. Затем, обращаясь к Тюхову, спросил:

— Как идут дела на Четвертом Украинском у Петрова?

— Одну минуту, товарищ маршал, сейчас возьму карту. Мы получили свежие данные на восемнадцать часов.

Полковник скрылся за массивной дверью. Через несколько минут Петр Григорьевич доложил, что войска 4-го Украинского фронта, преодолев Главный Карпатский хребет и Восточные Карпаты, вышли на равнину правобережья Тиссы. Войска генерала Петрова остановлены на рубеже, указанном на карте, и продвижения не имеют.

На следующий день маршал Тимошенко позвонил в Ставку. Разговор шел о темпах наступления частей [153] и соединений 4-го Украинского фронта в Карпатах в последние дни, о недостаточной подготовке и обеспечении войск для действий в горно-лесистой местности и о помощи чехословацким партизанам. Верховный Главнокомандующий внимательно выслушал С. К. Тимошенко и дал ему указания, о которых можно было догадаться по окончании разговора.

— Завтра утром поедем к Петрову, — сказал Семен Константинович. — Путь далекий, дороги в горах трудные, тяжело будет ехать на машинах.

— Конечно, тяжело, лучше лететь на связных самолетах, — посоветовал Ворожейкин.

— А найдете нужное количество самолетов?

— Найдем в пятой воздушной армии.

На следующий день маршалы с группой офицеров вылетели на 4-й Украинский фронт. Летели довольно спокойно и вскоре прибыли на посадочную площадку западнее Станислава, где тогда находился штаб фронта. Представителей Ставки встречало командование фронта во главе с генералом И. Е. Петровым. Он стоял впереди. Петр обратил внимание на то, что голова его время от времени подергивалась: видимо, последствие контузии. Маршалы Тимошенко и Ворожейкин тепло поздоровались с Иваном Ефимовичем Петровым, с членом Военного совета М. М. Прониным, начальником штаба Ф. К. Корженевичем, с командующим 1-й гвардейской армией А. А. Гречко, командующим 18-й армией Е. П. Журавлевым и командующим 8-й воздушной армией В. Н. Ждановым.

Завидев генерал-лейтенанта авиации Жданова, маршал Тимошенко жестом пригласил его подойти поближе и сказал:

— Я слышал, что под ваше начало уже прилетело много немецких самолетов, пилотируют которые словацкие летчики. Это верно?

— Совершенно верно, — ответил Жданов и рассказал, как всё было.

Случилось это под Перемышлём. Однажды к аэродрому, где базировались советские бомбардировщики, устремилась большая группа немецких самолетов. Наши зенитчики, как полагается, встретили их огнем, но вскоре заметили, что противник ведет себя странно: не стреляет из пушек, не бомбит. Зенитчики тоже [154] прекратили огонь. С самолетов противника дали сигналы ракетами. А затем один за другим пошли на посадку. На аэродроме поначалу растерялись: как это понимать? Не провокация ли? Что предпринять? Солдат-финишер выхватил ракетницу и открыл стрельбу по кабинам приземлившихся самолетов. А когда самолеты сели и срулили с посадочной полосы, к ним подбежали с оружием наготове наши солдаты, поднятые по тревоге. Фонари прилетевших самолетов открылись, и на землю спрыгнули летчики в немецкой форме. Один из них, немного владевший русским языком, сказал:

— Мы ваши друзья. Мы из Словакии. Мы не хотим воевать за Гитлера. Мы прилетели до вас, до нашего генерала Свободы. Розумиете?

Летчики сорвали с себя погоны фашистской армии, бросили их на землю и растоптали.

— Ну и как вы поступили с этими летчиками-словаками? — спросил Тимошенко.

— Создали из них особую боевую группу. Летали они на истребителях ФВ-сто девяносто и Ме-сто девять, преимущественно на воздушную разведку и сопровождение наших бомбардировщиков за Карпаты. Задания выполняли отлично.

— А где сейчас эти летчики? — поинтересовался маршал Ворожейкин.

— Некоторые по решению Военного совета фронта переброшены на словацкий партизанский аэродром Зална. Там они успешно громят фашистов, — сказал Жданов. — Остальные направлены на укомплектование Первой Чехословацкой смешанной авиационной дивизии.

Перелет словацких летчиков на нашу сторону был хорошим предзнаменованием.

В день прилета маршалов Тимошенко и Ворожейкина состоялось заседание Военного совета 4-го Украинского фронта, на который пригласили командный состав начиная от дивизии и выше. На этом заседании решался вопрос о развертывании дальнейших боевых действий в Карпатах, об оказании помощи чехословацким партизанам. Намечалось провести во всех родах войск, в том числе и в авиации, обмен опытом ведения боевых действий в гористой местности, усилить стрелковые части и подразделения мощным, но легким оружием, а также инженерными и другими средствами для преодоления горных перевалов и хребтов. Особо ставился вопрос [155] об оснащении горно-стрелковых подразделений специальным снаряжением и обмундированием.

Маршал Тимошенко в своем выступлении сказал, что он поддерживает просьбу генерала Петрова об усилении войск фронта одной общевойсковой армией. Очевидно, имелась в виду передача 4-му Украинскому фронту 38-й армии, воевавшей по соседству, на 1-м Украинском фронте. Директивой Ставки 29 ноября 1944 года армия генерала Москаленко была передана в распоряжение генерала И. Е. Петрова...

Капитану Павленко приказали дежурить на узле связи, вызывать в аппаратную всех, кому звонили, и записывать в специальный журнал телефонограммы.

Время шло, телефоны молчали, никто не звонил. Но вот в аппаратную зашел генерал Пронин. Он позвонил в Москву, вызвал кого-то и сообщил о решении Военного совета фронта. Генерал просил поддержать просьбу об усилении войск фронта за счет соседнего 1-го Украинского. Затем в аппаратную входили генералы Гречко и Журавлев, отдавали распоряжения войскам своих армий. И снова наступала тишина...

Около двадцати четырех часов в аппаратную зашла миловидная девушка-сержант в белом переднике. Она принесла ужин капитану.

— Кушайте, да побыстрее, — сказала она, — а то работы много. Сама я связистка. Но сегодня помогаю поварам обслуживать гостей.

— Ясно. Буду спешить.

Петр принялся за еду. Поля (так звали девушку) бросила взгляд на его ноги и прыснула:

— Почему вы босиком сидите? Сапоги, что ли, потеряли?

— Нет, вот они рядом лежат, жмут, проклятые. На днях только получил, но дали на размер меньше, других не было. Теперь мучаюсь, отекают ноги. Особенно сильно болит раненая нога. Здесь никого нет. Вот и решил на время снять.

— Давайте поменяемся! — озорно предложила девушка и показала на свои ноги, обутые в огромные, видавшие виды кирзовые сапожищи.

— Давайте! — не задумываясь, согласился Петр.

Поля быстро сняла сапоги, отдала их капитану, а сама взяла его кирзачи и хотела примерить их. В это самое время в аппаратную вошел командующий фронтом генерал [156] Петров. Он сделал два шага и в изумлении остановился. Взглянув на молодых людей, сидевших на диване с босыми ногами, сказал сердито:

— Для свидания можно найти другое место!

Поля, схватив поднос и свои сапоги, убежала на кухню. Капитан быстро обулся, встал по стойке «смирно», намереваясь объясниться, но Петров не захотел его слушать, направился к телефонному аппарату, вызвал Москву и долго говорил. Павленко покраснел от смущения, не зная, что предпринять. Наконец командующий окончил разговор и положил трубку. На минуту задержался у стола, о чем-то думая. Воспользовавшись этим, Петр несмело сказал:

— Товарищ генерал, разрешите доложить!

— А что там докладывать, и так все ясно, — махнул Петров рукой и стал не спеша протирать платочком стекла пенсне.

— Даю вам честное слово, никакого свидания не было. — И капитан спешно рассказал, как все вышло.

— Ну, извините, капитан, что плохо подумал о вас. — И генерал вышел из аппаратной.

Дежурство продолжалось до утра. В шесть ноль-ноль часовой, стоявший у входа в аппаратную, доложил капитану, что прибыл какой-то старшина и просит пропустить его. Петр вышел в коридор, увидел высоченного немолодого старшину с усами, как у Тараса Шевченко. Старшина по-уставному представился, а потом сказал:

— Приказано вручить вам сапоги!

— Какие сапоги? От кого?

— Це дуже добри сапоги, от самого генерала Петрова Ивана Ефимовича. Вот, берите!

Петр стоял в нерешительности: брать или не брать?

— Берите, — сказал старшина. — Раз командующий дарит, берите, он от всего сердца.

Капитан взял у старшины сверток и попросил его передать генералу сердечное спасибо. Внимание Ивана Ефимовича Петрова растрогало Павленко. Он много слышал о его доброте и благородстве, но подобного ожидать не мог.

В один из дней маршалы находились на КНП командующего фронтом, расположившемся на высокой горе, поросшей кустарником. Впереди расстилалась широкая долина с множеством крутых и пологих холмов, имевших [157] круглую или продолговатую форму. Повсюду, куда ни кинь взгляд, кипели жаркие бои. Время от времени слышались раскатистые залпы «катюш». Над КНП огненными кометами проносились хвостатые снаряды. Поодаль в небе висел аэростат, корректировавший огонь нашей артиллерии. Самолеты, действуя мелкими группами, наносили сильные удары по вражеским целям.

— Все идет, как и должно быть на войне, — пробасил Тимошенко, глядя на генерала Петрова.

— Да, — отозвался тот, — только вот продвижения нет.

— Как нет? — Тимошенко спросил, обернувшись к начальнику штаба фронта: — На сколько километров продвинулись?

— За полдня всего на три километра, — ответил генерал Корженевич.

— Маловато, — сказал Тимошенко. — Но не вешайте нос. Ведь это же Карпаты, не Сальские степи.

А бой не утихал ни на минуту. Все пристально наблюдали за ним. Командующий войсками фронта то и дело подносил бинокль к глазам и внимательно, подолгу просматривал все поле боя: от первой траншеи и далее, в глубину, насколько позволяла местность. Иногда генерал отрывал бинокль от глаз и поправлял пенсне. Находясь поблизости, капитан Павленко мог как следует рассмотреть генерала Петрова. Роста он был невысокого, стройный, подвижный. Одет просто, по-фронтовому: шинель грубого сукна, яловые сапоги, папаха, заломленная почти на самый затылок, лишь чудом держалась на макушке. Лицо генерала, с прямым носом, синими глазами и тонкими сжатыми губами, было строгим, озабоченным.

Глядя на Ивана Ефимовича Петрова, Павленко вспомнил все, что слышал раньше и знал о нем. А знал немало. Его товарищи, участвовавшие в героической обороне Одессы, Севастополя и Кавказа, рассказывали о своем командующем легенды. Он, например, никогда не прятался при ожесточенных бомбежках и артиллерийских налетах в укрытия и не кланялся пулям. Когда враг начинал артобстрел, Петров не забирался в окоп, а поднимался на бруствер и внимательно наблюдал, откуда и какой артиллерией противник ведет огонь. А еще очевидцы утверждали, что по высоте и ширине султана, образовавшегося в момент разрыва артснаряда, и по размерам воронки генерал Петров безошибочно определял [158] калибры артиллерийских орудий, применяемых противником на этом участке фронта. И всегда, как только обнаруживал новые более мощные системы артиллерийского огня, тут же давал указания войскам усилить перекрытия: блиндажи, убежища, доты, дзоты, командные пункты.

Боями и операциями Иван Ефимович всегда руководил лично, но это не значило, что он не доверял подчиненным. Память на людей у него была редкостная. Один раз увидев человека в бою или после боя, он не забывал его всю жизнь. Но самое главное в другом: генерал Петров запоминал не только лицо и фамилию, но и качества человека, его способности и возможности, загодя оценивал, где его можно наиболее эффективно использовать, готовил его к более сложным делам. Поэтому подбор, расстановка и назначение на командные посты в самые критические минуты динамичного боя никогда не были у Петрова случайными. Иван Ефимович мог работать по многу часов, зачастую без сна и отдыха, в условиях длительных, непрерывных, изнурительных боев. Он беззаветно верил в успех правого дела, в окончательную победу над врагом и веру свою вселял в подчиненных. Этот военачальник умел мыслить крупно, масштабно и в то же время предельно предметно, конкретно. Способность стать на точку зрения противника и предугадать его намерения всегда помогала И. Е. Петрову принимать правильные и обоснованные решения на дальнейшие действия в сложной, напряженной обстановке.

Вот и здесь, в Карпатах, командующему 4-м Украинским фронтом требовались максимум знаний, опыта, воли, чтобы руководить войсками в тяжелой горно-лесистой местности. И генерал Петров справлялся с этой задачей успешно.

Впереди показались взрывы артиллерийских снарядов. Очевидно, противник задействовал артиллерийские группы контрбатарейной борьбы, которые вели огонь по позициям наших артиллерийских дивизионов. Но что это? Взрывы артснарядов стали ложиться все ближе к командно-наблюдательному пункту. То справа, то слева взмывали вверх огромные султаны огня. Петр с тревогой посмотрел вперед налево. Там на прежнем месте стоял командующий войсками фронта генерал Петров и в бинокль внимательно следил за полем боя. Подбежавший вручил генералу микрофон от выносной рации. [159]

Вдруг совсем близко рванул снаряд. Радист вначале упал на землю, потом вскочил и мигом скрылся в траншее. А командующий, оставаясь на прежнем месте, по радио отдавал приказы.

После возвращения из войск представители Ставки остановились в живописном уголке Карпат, южнее Подгородцы. Среди мощных хвойных и лиственных деревьев стояло несколько красивых вилл. Возле них — небольшой сквер. Несмотря на дождливую погоду, здесь было тихо, уютно и тепло. Одну из вилл заняли маршалы. Там их ожидал прибывший из Киева товарищ в штатском костюме, имевший прямое отношение к партизанскому движению в Словакии. Фамилию прибывшего порученцам никто не назвал. «Значит, — подумал Петр, — этот товарищ прибыл по очень важному делу». Маршалы Тимошенко и Ворожейкин долго совещались с ним, а когда стало смеркаться, Семен Константинович срочно вызвал капитана Павленко к себе на виллу. Разговор был коротким.

— Вам предстоит выполнить задание особой важности, — сказал Тимошенко капитану.

— Подробности задания расскажет наш гость, — добавил Ворожейкин.

Вместе с товарищем в штатском Петр вышел в сквер и направился на другую виллу. Капитан переоделся в форму, которую тогда носили словацкие летчики, получил другое оружие, немного продуктов и запечатанный конверт. Свое обмундирование, оружие и документы оставил у дежурного офицера. Прибывший товарищ проинструктировал капитана, как вести себя на аэродроме, несколько раз подчеркнул, что дело очень важное.

— Главное, чтобы документ не попал в руки врага, — предупредил он.

— Не попадет, — заверил Павленко.

Затем они вышли во двор, сели в машину и поехали в неизвестном Петру направлении. Минут через сорок оказались на маленьком аэродроме, а точнее — на площадке, где стоял самолет. Это был небольшой пассажирский самолет иностранной марки без каких-либо опознавательных знаков. Заняв место в салоне, капитан спросил командира экипажа, одетого в такой же, как и он, костюм, известно ли ему, куда лететь, где садиться и что делать дальше. [160]

Задачу капитану Павленко поставили сложную. Надо было вывезти неизвестного товарища на глазах у военных эмиссаров эмигрантского правительства, чтобы они не поняли, куда и зачем убывает их «соратник по борьбе». Решено было создать видимость, что ответственный партизанский руководитель убывает для встречи с представителями эмигрантского чехословацкого буржуазного правительства на самолете словацкой авиации. Только потом узнал Петр, что летели в Словакию на партизанский аэродром, расположенный в районе Низких Татр, за одним из руководителей штаба партизанского движения, чтобы доставить его на встречу с представителями Ставки — маршалами Тимошенко и Ворожейкиным, а также с представителем советского штаба партизанского движения. Несколько позже сюда прибыл Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии Клемент Готвальд, находившийся тогда в Советском Союзе.

Чтобы преодолеть Карпаты, экипажу сначала пришлось лететь на восток с набором высоты, а затем повернуть на запад и следовать к месту посадки.

Карпаты остались позади. Долго, ломаным маршрутом летели над Словакией: к району посадки подлетели с запада, иначе говоря, с тыла.

Впереди показались огни. Это был входной ориентир — четыре костра, расположенные в линию. Самолет пролетел над этой линией со снижением. Опять показались огни: четыре крупных костра обозначали огромный прямоугольник. Сели благополучно.

Пока велась разгрузка, к самолету подошла группа людей (человек десять-двенадцать, одетых в штатское и военное). Все ждали окончания разгрузки и о чем-то оживленно разговаривали.

Павленко по стремянке сошел на землю и зашагал к встречавшим. Не доходя немного до группы, лихо приложил два пальца к головному убору и нарочито громко произнес:

— День добжий, панове!

В ответ — дружное:

— Здрасте, здрасте, здрасте!!!

Вот здесь, как нигде раньше, Петру пригодилось знание украинского и польского языков, очень схожих со словацким. Украинский язык — его родной. А польскому его научила мать, по отцу — полька. [161]

После приветствия капитана забросали вопросами. Он поднял вверх палец и сказал:

— Шановни Панове, для розмовы нима часу! Зрозумили? Берите швыдко гостинец и идите до домы!

Сказав это, Петр направился к доставленному грузу. Тут к нему подошел крепко скроенный мужчина в макинтоше и берете, поздоровавшись, сказал тихо:

— Я от товарища Асмолова, что ему передать?

Петр молча смотрел на незнакомца. То, что он произнес, не совпадало с тем, что говорилось на инструктаже перед вылетом сюда. Ему должны были сказать: «Я от товарища Швермы. Привезли вы письмо?» Отзыв же прозвучал иначе. Никто из наших, по-видимому, тогда еще не знал, что на днях товарищ Шверма — один из главных руководителей партизанского движения Чехословакии — внезапно умер при переходе партизан в район Низких Татр. Временно его заменил полковник А. Н. Асмолов.

Петр стоял молча. Тогда незнакомец произнес:

— Я от товарища Асмолова. Швермы нет в живых. Он умер. Привезли вы письмо или передадите что-либо на словах?

«Кажется, все в порядке, можно верить этому товарищу», — решил капитан и протянул конверт.

Мужчина взял пакет и скрылся за самолетом.

В это время подъехала подвода. На нее стали быстро грузить тюки и ящики. Многие встречавшие подошли к подводе и при свете карманных фонариков стали рассматривать привезенные «гостинцы», громко читать надписи на ящиках, сделанные на английском языке. Петр не понимал значения этих слов. Да и не особенно хотел знать. Его волновало одно: где же человек, которого он должен взять. И тут подошел уже знакомый мужчина в берете, шепнул тихо:

— Это письмо для меня. Я лечу с вами!

...На аэродроме самолет мягко совершил посадку, и машина доставила экипаж в резиденцию представителей Ставки.

Пройдя в свою комнату, Павленко быстро переоделся, привел себя в порядок и, выйдя, стал обдумывать предстоящий доклад.

Через несколько минут из соседней виллы вышли маршалы Тимошенко и Ворожейкин, а с ними — вчерашний [162] штатский, отправлявший Петра на задание, и еще один — средних лет стройный мужчина в синем свитере и с трубкой в зубах. Шел он неторопливо, словно отсчитывая шаги.

Вот все четверо остановились. Человек с трубкой во рту стоял в центре и о чем-то оживленно вел рассказ, при этом энергично жестикулировал правой рукой, словно рубил воздух. Потом они медленно пошли вдоль дорожки, не прекращая разговор. Когда они подошли ближе, Петр рассмотрел незнакомца. На вид человеку в синем свитере было лет пятьдесят, лицо с прямым носом и проницательным взглядом красивых серых глаз казалось строгим, энергичным. Слегка вьющиеся каштановые волосы зачесаны назад. Капитан уже хотел было пойти навстречу маршалам, доложить о выполнении задания, как вдруг из соседней виллы выбежал его бывший пассажир и с возгласом «Клемент! Клемент!» бросился к человеку в синем свитере.

Готвальд — это был он — зашагал к товарищу. Они заключили друг друга в крепкие объятия. Так стояли несколько секунд, не в силах больше произнести ни слова.

«Вот он какой, Готвальд!» Петр изумленно смотрел на руководителя чехословацких коммунистов.

Выждав подходящий момент, капитан подошел к маршалам и доложил о выполнении задания.

— Вижу, вижу, что задание выполнили успешно, — сказал Тимошенко.

А потом было совещание представителей Ставки с чехословацкими товарищами. Оно продолжалось несколько дней. Из Москвы часто звонили, интересовались, как идут дела.

Завершив дела на 4-м Украинском фронте, представители Ставки снова направились в Венгрию, где назревали большие события. [163]