Наши нарастающие удары
В штаб Северного флота я пришел не новичком. Именно здесь я начинал свою службу на Севере, сначала в должности флагманского минера, а затем начальника отдела боевой подготовки. Это обстоятельство облегчало мне знакомство с новыми должностными обязанностями. Кончался [255] двенадцатый год моего пребывания на Севере, и поэтому не было необходимости изучать условия плавания на этом сложном морском театре. Частое боевое взаимодействие сил ОВРа с различными соединениями помогло мне в свое время ознакомиться с их боевой деятельностью и организационной структурой. Командуя активно действующим оперативным соединением, я постоянно находился в центре всех событий, что исключало необходимость «врастать в войну». Словом, с новыми обязанностями мне удалось ознакомиться довольно быстро и без особого труда.
В то время должности первого заместителя командующего флотом не существовало, им являлся начальник шта ба, и поэтому круг возложенных на него задач не ограничивался деятельностью в стенах ФКП. Кроме планирования и боевого обеспечения операций его касались все без исключения события, происходящие на флоте. Он принимал участие и в работе Военного совета флота. Мне повезло. Когда я принял штаб Северного флота, его сотрудники уже имели за плечами трехлетний военный опыт. Организация повседневной службы была так хорошо отлажена моими предшественниками, ведущие офицеры так успешно справлялись со своими обязанностями, непрерывно работающий механизм управленческого аппарата оказался так четко отрегулирован, что мне на первых порах ничего не пришлось переделывать.
Должность заместителя начальника штаба флота по политической части занимал капитан 1 ранга М. И. Савенко. Нас связывала давняя, еще довоенная, дружба. Он тогда плавал на эсминце и, будучи комиссаром корабля, часто встречался со мной в деловой обстановке. Как флагманский специалист, я высоко ценил его корабль за то, что на нем были наиболее дисциплинированные и подготовленный торпедисты.
Война застала Михаила Ивановича в должности комиссара нового эскадренного миноносца «Стремительный». Но этому кораблю недолго довелось сражаться. 20 июля 1941 г., отбивая массированный налет немецкой авиации на главную базу флота Полярный, «Стремительный» в результате попадания двух авиабомб переломился и затонул. Несмотря на тяжелую контузию, М. И. Савенко во время боя вел себя мужественно, помогал раненым, спасал тонущих, ободрял упавших духом. Вместе с другими членами экипажа его спасли катера ОВРа. Михаил Иванович тяжело переживал потерю корабля и гибель товарищей, долго [256] пролежал в госпитале и вышел из него окрепшим, но совсем седым.
М. И. Савенко служил в штабе флота уже около двух лет и хорошо знал людей, глубоко разбирался в работе отделов и управлений. В его лице я нашел сердечного товарища и прекрасного соратника.
После войны Михаил Иванович закончил командный факультет Военно-морской академии и вернулся на Север. Он командовал Печенгской военно-морской базой и соединением ОВРа, когда я уже был командующим Северным флотом. М. И. Савенко считался одним из наиболее перспективных флагманов флота: отлично знал свое дело, был требовательным, справедливым и отзывчивым командиром соединения. К сожалению, потрясения войны отразились на его здоровье, он внезапно и серьезно заболел. Его увезли в госпиталь прямо с заседания Военного совета, где он делал доклад. Заболевание оказалось неизлечимым. Вскоре он уволился, простился с флотом в уехал в родной Новороссийск.
Военный совет, считая, что методы ведения боевых действий разнородными силами флота на морских коммуникациях противника частично устарели и малоэффективны, поручил мне заняться обобщением накопленного опыта, его анализом и совершенствованием способов ведения боя и операций на коммуникациях. Начальник оперативного управления штаба капитан 1 ранга А. М. Румянцев и его помощник капитан 2 ранга Г. С. Иванов были талантливыми офицерами. Командуя ОВРом, я часто с ними встречался в деловой обстановке. Пользуясь по мере необходимости помощью начальников штабов соединений и оперативных объединений, я приступил к работе. Результаты этого анализа во многом легли в основу обобщения опыта Великой Отечественной войны на Северном морском театре, которым мы занялись после победы. Просматривая документы, восстанавливая в памяти картины боя и отдельные эпизоды, я не только делал для себя определенные выводы, но вновь в вновь вспоминал пережитое.
Наиболее гибким и мощным боевым средством флота на тот момент являлась морская авиация. Благодаря универсальным качествам она действовала успешнее других родов сил. К лету 1944 г. военно-воздушные силы Северного флота уже имели новейшие самолеты всех типов и успели прочно завоевать господство в воздухе. Теперь мы получили возможность массированного их применения. Морская авиация вела разведку моря и побережья Северной Норвегии, [257] наносила самостоятельные удары по конвоям, портам, военно-морским базам и аэродромам, взаимодействовала с подводными лодками и торпедными катерами, ставила минные заграждения на фарватерах противника, обеспечивала противовоздушную и противолодочную оборону. Налеты на порты, базы и аэродромы обычно производились по планам штаба флота, часто их целью было обеспечение безопасности переходов внутренних и океанских конвоев. Борьбу с морскими перевозками противника наши летчики вели с огромным напряжением. Не раз боевые действия авиации выливались в воздушные операции, в которых порой участвовало до трехсот машин.
Нелегко досталось летчикам-североморцам господство в небе Заполярья. Войну они начинали, имея в распоряжении несколько эскадрилий самолетов устаревших типов, уступавших немецким «мессершмиттам» и «юнкерсам» как в скоростях полета, так и в вооружении. Тогда наших бомбардировщиков СБ, истребителей И-16 и морских разведчиков МБР-2 не хватало для ведения разведки театра военных действий, нанесения ударов по немецким рейдерам, отражения воздушных налетов. Случалось, что некому было охранять выходившие в море корабли, прикрывать с воздуха высадку десанта. А ведь эта война была характерна именно тем, что без участия авиации нельзя было провести ни одной серьезной операции. Но советская авиационная промышленность справилась с задачей, и летчики стали получать все больше и больше самолетов новых конструкций, превосходящих по своим качествам самолеты противника. Авиаторы изучали и успешно использовали сложную боевую технику, искали и находили более совершенные приемы воздушного боя, осваивали тактику торпедных ударов и штурмовых действий по транспортам и кораблям охранения противника, отрабатывали взаимодействие с плавающими соединениями флота и войсками Карельского фронта. В смертельной схватке с врагом проявились лучшие воинские качества доблестных защитников советского неба, своими подвигами заслуживших всенародную любовь и уважение. Имена летчиков-североморцев Героев Советского Союза Вячеслава Павловича Балашова, Павла Андреевича Галкина, Сергея Арсентьевича Гуляева, Сергея Антоновича Макаревича, Павла Алексеевича Панина, Бориса Феоктистовича Сафонова, Павла Ивановича Сахарова, Петра Георгиевича Сгибнева, Александра Николаевича Синицина, Васвлвя Поликарповича Стрельникова, Евгения Ивановича Францева и многих других навечно вписаны в [258] славную историю авиации Северного флота. Не все храбрецы дожили до долгожданного Дня Победы. Многие из них отдали свою молодую жизнь за Отечество. Прах их укрыли холодные волны Баренцева моря или гранит сурового Мурмана.
Первому командующему военно-воздушными силами на Севере генерал-майору авиации А. А. Кузнецову выпала нелегкая доля. В начальный период Великой Отечественной войны, когда вражеская авиация имела подавляющее численное превосходство, на его плечи легла ответственность за защиту флота с воздуха. Александр Алексеевич в 1927 г. окончил Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе и плавал на Балтике, но свое истинное призвание он всегда видел в авиации и вскоре посвятил ей свою дальнейшую жизнь. Хороший моряк, талантливый организатор и великолепный пилот, он пользовался авторитетом у подчиненных, умел заражать их своим энтузиазмом и вдохновить на подвиг. Он быстро осваивал новые машины и заставлял летчиков упорно учиться, сколачивал воинские подразделения, формировал полки и сам поднимался с ними в воздух.
Начальником политотдела ВВС флота был бригадный комиссар, а затем генерал-майор авиации Н. С. Александров. Опытный авиатор, он легко находил путь к сердцам летчиков, помогал им выбрать правильное решение при выполнении боевых задач, обрести уверенность в собственных силах. Н. С. Александров поддерживал тесную связь с политотделами взаимодействующих с авиацией соединений кораблей, не раз бывал на КП ОВРа и приглашал нас к себе в Ваенгу. После войны он служил в аппарате главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР.
На посту командующего ВВС Северного флота А. А. Кузнецова сменил генерал-лейтенант авиации А. X. Андреев. Способный военачальник и опытный пилот, он пользовался глубоким уважением подчиненных. Александр Харитонович постоянно заботился о быте летчиков и, несмотря на сложные условия военного времени, делал все возможное, чтобы у них было уютное жилье и хорошее питание. Но, к несчастью, в одном из полетов самолет А. X. Андреева был подбит и он вынужден был выброситься с парашютом. Парашют не раскрылся, Александр Харитонович упал в трясину, к счастью, остался жив, но получил серьезные травмы и долго пролежал в госпитале. Его замещал начальник штаба ВВС флота Герой Советского Союза генерал-майор Е. Н. Преображенский, прославленный командир [259] полка, в числе первых советских летчиков бомбивший фашистский Берлин в августе 1941 г. Как начальнику штаба флота мне часто приходилось с ним общаться, и я неоднократно убеждался в том, какой это талантливый оператор, одаренный летчик и стойкий солдат. Решения Евгения Николаевича на бой или операцию отличались точностью расчета, смелостью замысла и широтой размаха. Он обладал редкой способностью создавать превосходство сил над противником на решающем направлении, когда, казалось, добиться этого было невозможно. Его дарование особенно ярко проявилось в ходе Петсамо-Киркенесской операции. Работать с ним было легко в приятно.
После войны Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Е. Н. Преображенский занимал пост командующего авиацией Военно-Морского Флота. Человек завидной судьбы, проживший короткую, но яркую жизнь, он умер в расцвете творческих сил от тяжелого недуга, не дожив и до шестидесяти лет.
Подводные лодки по праву считались одним из перспективнейших родов сил Северного флота. Они выгодно отличались от других родов сил скрытностью и внезапностью действий, неотразимостью и мощью удара, большой дальностью плавания и продолжительностью пребывания в море. Эти тактико-технические свойства делали их незаменимыми для ведения боевых действий на морских коммуникациях.
Правильно оценивая создавшуюся обстановку, Военный совет Северного флота с самого начала боевых действий на море нацелил субмарины на срыв вражеских перевозок. К сожалению, подводных лодок у нас не хватало не только вначале, но и в конце войны, поэтому была избрана тактика одиночных боевых действий. Сначала подводным лодкам отводились определенные квадраты моря, и они дежурили там, ожидая, пока противник подойдет на дальность видимости. Потом районы патрулирования каждой подводной лодки стали постепенно расширяться, но границы между зонами их действий всегда строго соблюдались. Такой способ управления приводил к тому, что разрозненные удары подводных лодок, к тому же растянутые по времени, были недостаточно мощными. Да и немцы проводили конвои на первых порах нерегулярно и бессистемно, ведь основной их целью был захват Мурманска и Полярного, именно к этой «молниеносной» [260] авантюре они готовились задолго до нападения на нашу страну.
Первые боевые выходы подводных лодок в море вызвали некоторое разочарование у североморцев. Причин для этого было достаточно. Тут сказывались и редкие выходы в море вражеских судов, и слабость нашей воздушной разведки, и светлые летние ночи Заполярья, и отсутствие опыта управления силами, и недостаток боевого опыта у подводников. Подводные лодки патрулировали в море, приближались к самому берегу противника, но объектов, заслуживающих внимания, не находили. Тогда они стали проникать в узкие фьорды, заходить в торговые порты и военно-морские базы противника. Однако и там боевое счастье улыбнулось немногим. Только четырем лодкам удалось застать в гаванях суда и разрядить торпедные аппараты.
14 июля 1941 г. «Щ-402» под командованием старшего лейтенанта Н. Г. Столбова потопила в порту Сёнре-Хоннинг-свог (Хоннингсвог) стоявший на рейде транспорт. 21 августа «М-172» под командованием капитан-лейтенанта И. И. Фисановича и под наблюдением комдива капитана 2 ранга И. А. Колышкина проникла в порт Лиинахамари и уничтожила находившийся под разгрузкой транспорт. 26 сентября там же атаковала вражеские транспорты «М-174» под командованием капитан-лейтенанта Н. Е. Егорова. Дважды прорывалась в Лиинахамари подводная лодка «М-171» под командованием старшего лейтенанта В. Г. Старикова, но только во втором случае обнаружила там два транспорта, по которым и выпустила торпеды. Результаты этих неповторимых по своей отваге и мастерству действий не оправдывали огромный риск, которому подвергались подводные лодки, и от заходов на закрытые рейды скоро отказались.
Но вот немецкое наступление на суше было остановлено. Войскам германского фронта понадобились подкрепления и снабжение, поэтому объем морских перевозок увеличился, а затем они сделались систематическими. Подходило к концу прохладное полярное лето, появились обнадеживающие сумерки, за ними следовали короткие темные ночи. Были предприняты первые шаги по организации взаимодействия подводных лодок с разведывательной авиацией. Все это, вместе взятое, принесло Северному флоту первые боевые успехи. Подводная лодка «Д-3» под командованием капитан-лейтенанта Ф. В. Константинова и с обеспечивающим командиром дивизиона в одном походе, с 26 сентября по 11 октября, потопила три транспорта и танкер противника. Подводная [261] лодка «Щ-421» под командованием капитана 3 ранга Н. А. Лунина со 2 по 10 ноября потопила три немецких транспорта. Командиры подводных лодок И. Л. Бондаревич, М. Л. Мелкадзе, А. А. Жуков, К. И. Малафеев, Л. С. Потапов, а также многие другие в октябре — декабре 1941 г. потопили по одному-два транспорта каждый.
Надо сказать, что командование соединения и командиры подводных лодок постоянно искали новые тактические приемы для нанесения врагу более ощутимых ударов. Так, командир бригады подплава контр-адмирал Н. И. Виноградов в 1943 г. предложил групповой способ использования подводных лодок. К первому опытовому походу долго готовились. Комбриг сам вышел в море, возглавив группу из двух подводных лодок, в паре с испытанным подводным асом командиром дивизиона капитаном 1 ранга В. Н. Котельниковым. Но опыт не удался. Технические средства подводной внутриэскадренной связи были несовершенными и работали ненадежно. Лодки потеряли в море друг друга. Пришлось переключиться на уже привычную тактику одиночного патрулирования подводных лодок в отведенных им районах.
Эскадренные миноносцы по своему целевому назначению не были предназначены для борьбы на морских коммуникациях противника. Имея сильное вооружение и хорошие скорости, эти корабли с большей пользой и меньшим риском охраняли внешние и внутренние морские перевозки, взаимодействовали с приморским флангом фронта. Но при выходах в море для самостоятельного решения задач, особенно у берегов, занятых врагом, им требовалось сильное авиационное прикрытие. Достичь внезапности действий они могли только во время ночных выходов, когда вероятность встречи с противником гораздо меньше, чем днем. На Северном флоте эсминцы выходили на коммуникации врага редко, и только в ночное время.
Начиная с осени 1941 г. на морских путях сообщения противника активно действовали торпедные катера. Тактика их непрерывно совершенствовалась, разрабатывались новые приемы нанесения торпедных ударов по вражеским конвоям, новые методы управления катерами в бою. Получение большого количества катеров от союзников позволило использовать их массированно, применять такие приемы, как охват и окружение кораблей противника, идущих в ордерах, осуществлять последовательные атаки несколькими [262] «волнами» до полного уничтожения конвоя. Внезапность и стремительность атак и мощь торпедного удара были характерными чертами действий торпедных катеров.
Командный и наблюдательный пункты командир бригады торпедных катеров А. В. Кузьмин окончательно оборудовал на высоком берегу полуострова Рыбачий. Сюда стекались данные разведки, а отсюда по радио ударные группы наводились на конвои противника. Истребительная и штурмовая авиация тесно взаимодействовала с катерами, и иногда нам удавалось добиться весьма сложных и эффективных форм взаимодействия. Обычно штурмовики старались нанести предварительный удар по конвою за 30–40 минут до начала атаки торпедных катеров. Но в некоторых случаях они штурмовали противника и непосредственно перед самой завязкой боя катерниками. Истребители надежно прикрывали катера с воздуха на этапе сближения их с кораблями врага, во время торпедных атак и при отрыве от преследования. Это обстоятельство позволяло катерам выходить на вражеские коммуникации и днем.
Большие ударные группы катеров обычно водили в бой командиры дивизионов. Более надежного и уверенного управления они добивались в момент сближения катеров с конвоем, в начале боя и на отходе. В момент же нанесения удара, когда открывали огонь корабли охранения и транспорты, командиры катеров получали полную самостоятельность в выборе цели, дистанции стрельбы и во времени выхода из боя.
Торпедные катера считались основным средством ведения ночного боя не только на Севере. Если в первые годы войны они могли выходить на вражеские коммуникации лишь под покровом темноты, то к середине 1944 г., когда возникли условия для боевого обеспечения и охватывающих действий, их дневные операции приносили гораздо больше пользы. В светлое время им помогала находить врага разведывательная авиация, штурмовики подавляли силы охранения конвоев, истребители прикрывали с воздуха район боя.
15 июля 1944 г. был ограниченно летным днем. Еще накануне авиаразведка обнаружила большой немецкий конвой на подходах к мысу Нордкин и «вела» его, правда, время от времени теряя из виду. Из пяти развернутых на позициях подводных лодок только две, «С-56» и «М-200», смогли выйти в атаку. Зато в Пумманки нам удалось сосредоточить девять торпедных катеров. Этим ударным отрядом управлял командир дивизиона капитан 2 ранга В. Н. Алексеев. Он уже успел зарекомендовать себя грамотным и расчетливым [263] офицером, уверенным в своих действиях и умеющим подать в бою подчиненным пример отваги и храбрости.
Взвесив обстановку, командующий флотом решил наносить главный удар по конвою всем составом отряда, стоявшего в Варангер-фьорде.
В эпоху морских баталий однородных линейных сил флотоводец стоял на мостике флагманского корабля и непосредственно наблюдал за ходом сражения. Он лично видел, что предпринимает соперник и как исполняются эскадрой его сигналы. Находясь под скалой, на флагманском командном пункте в Полярном, на расстоянии около ста миль от места встречи с противником, командующий флотом с циркулем в руке склонился над большой картой Варангер-фьорда, принимал донесения, прикидывал расстояния, высчитывал вслух минуты и отдавал распоряжения. Наконец приняв окончательное решение, поставил на давно вычерченном расчетном пути противника толстым красным карандашом крест и обвел его кружком. Здесь через несколько минут должен начаться морской бой, в результате которого будут отправлены на дно корабли и суда противника с грузом и войсками.
А. Г. Головко бросил отрывистое приказание державшему телефонную трубку оператору-направленцу:
— Передайте комбригу Кузьмину, что голова конвоя проходит Варде, а комдиву Алексееву пора выходить в море.
Только побледневшее лицо и горящие глаза свидетельствовали о внутреннем титаническом напряжении командующего. Арсений Григорьевич внимательно выслушал доклад о появлении в воздухе шестерки вражеских самолетов ФВ-190, нанес на карту еще два уточненных места конвоя, остался доволен своими расчетами и приказал уже другому оператору.
— Авиации прикрыть катера прямо от Пумманки. Штурмовикам нанести удар по сигналу с КП Кузьмина.
Не прошло и получаса, как мы услышали из динамика возбужденные голоса летчиков:
— Миронов, Миронов, держись от меня правее и выше! Четверка, Четверка, смотри, «мессер» в хвост заходит!
Потом раздался отчетливый приказ командира дивизиона катеров:
— Быкову начать постановку дымовой завесы! — и сразу же: — Общая атака!
Командующий выпрямился, отошел от карты, сел в кресло, закурил. Теперь все зависело от младших флагманов, командиров кораблей, летчиков, от выучки каждого старшины [264] и краснофлотца. Он свое дело сделал: нашел противника, сопоставил силы сторон, решил, как навязать бой врагу, отдал общий приказ о нанесении удара, навел катера и авиацию на противника, обеспечил прикрытие. Теперь самое главное и самое страшное: результаты боя и понесенные нами потери.
Наступила тишина, потом стало слышно, как комдив собирает рассыпавшиеся по заливу катера, вызывая по очереди всех командиров. Не откликается только один — старший лейтенант В. Д. Юрченко. Головко встал, и все застыли в скорбном молчании.
В большом бою потеря одного катера из девяти — это немного, но, ведь какой палец ни отруби, все равно больно.
Для наблюдения за результатами атак был выделен специальный самолет. Он донес, что катера потопили девять транспортов и боевых кораблей противника, да еще два поврежденных выбросились на берег. Радость победы охватила нас. Офицеры штаба молча обменялись крепкими рукопожатиями. А. Г. Головко порывисто тряс мне руку, а я чувствовал, как от волнения подрагивают его пальцы.
На следующий день мы уже знали подробности боя. Получив приказ, комдив В. Н. Алексеев повел в море ударный отряд в составе девяти катеров. Комбриг А. В. Кузьмин наблюдал за действиями кораблей со своего КП и по ходу дела уточнял для комдива данные о маневрировании противника. Оказавшись в хвосте конвоя, катера догнали его строй, прикрывшись дымовой завесой, вышли на траверз врагу и нанесли согласованный торпедный удар по кораблям и транспортам походного ордера. Действовать приходилось, преодолевая сильный артиллерийский огонь кораблей охранения. Были попадания в катера, имелись раненые. Катер старшего лейтенанта В. Д. Юрченко в бою лишился хода и был потоплен артиллерийским огнем кораблей охранения. Бой длился всего 33 минуты.
Но Виталий Диомидович Юрченко остался жив. Вскоре мы узнали от разведчиков, действующих в тылу врага, о том, что 15 июля гитлеровцы провели по улицам города Киркенеса под усиленным конвоем группу раненых советских моряков. Ими могли быть только подобранные из воды члены экипажа погибшего торпедного катера «ТК-239». Как позже выяснилось, старший лейтенант В. Д. Юрченко в том бою стрелял торпедами в немецкий транспорт, но промахнулся. Тогда командир решил взять это судно на абордаж. Согнав пулеметным огнем немецкую команду в укрытие, катерники высадились на него, заложили в машину подрывные [265] патроны, подожгли фитили, а сами отошли. Однако смельчаки так увлеклись осуществлением дерзкого замысла, что оторвались от своих сил и попали под губительный обстрел охранения конвоя, преградившего им путь отхода. Храбрецы отбивались до последнего снаряда, стояли насмерть, но потерявший ход катер был расстрелян и затонул. Немцы подобрали пятерых членов экипажа, в том числе и командира катера В. Д. Юрченко. Военнопленных сначала содержали в концлагере под Киркенесом, а затем перевели в район порта Тромсё. Там они находились на фашистской каторге. Местное население доброжелательно относилось к советским морякам и оказывало им посильную помощь. Норвежские патриоты способствовали побегу Виталия Юрченко из немецкого плена. Он перешел государственную границу и оказался в Швеции, а оттуда через советское посольство возвратился на Родину. И снова на флот, в строй, к боевым товарищам. От имени Президиума Верховного Совета СССР командующий наградил В. Д. Юрченко орденом Красного Знамени.
Обескровленная долгой, изнурительной войной Финляндия после сокрушительных ударов войск Карельского фронта летом 1944 г. подумывала о выходе из войны. Мы же совместно с войсками Карельского фронта готовились к освобождению города Петсамо, так как знали, что гитлеровцы не уйдут оттуда подобру-поздорову. Расположенные там никелевые рудники — источники ценного стратегического сырья — слишком много для них значили. Враг продолжал проводить конвои в порты Варангер-фьорда, не считаясь с потерями. На наших коммуникациях он по-прежнему держал около сорока подводных лодок, которые довольно активно действовали против конвоев, следовавших по внешним и внутренним морским коммуникациям у мурманского побережья и в Карском море.
Летом 1944 г. из штаба флота в плавающий состав перевелся начальник оперативного управления и заместитель начальника штаба флота капитан 1 ранга Александр Михайлович Румянцев. От меня уходил хороший работник, но он подготовил себе достойную смену. Его пост занял капитан 1 ранга Г. С. Иванов, имевший большой опыт планирования боевых операций и управления силами. Георгий Семенович долгое время был моим ближайшим помощником, и я всегда мог рассчитывать на его помощь и поддержку. В период боев за Петсамо Георгий Семенович был в составе походного [266] штаба командующего флотом А. Г. Головко, а на втором этапе операции, когда я выехал в Петсамо, он возглавлял ФКП. Трудолюбивый и работоспособный, он пользовался доверием руководства флота и глубоким уважением среди офицеров штаба и подчиненных.
В августе А. Г. Головко заболел. Врачи запретили ему работать, уложили в постель, а затем отправили на Кавказ лечиться. Теперь мне приходилось работать за двоих.
Ранняя осень принесла низкую облачность, частые туманы и моросящие дожди, поэтому активность авиации и подводных лодок резко снизилась. Выпускать торпедные катера в море в светлое время суток без прикрытия с воздуха было рискованно даже при низкой облачности. Немецкие аэродромы располагались совсем близко от коммуникаций. Мы ждали хорошей погоды, но синоптики ничего утешительного пока не обещали. Порой даже было неловко подписывать для Главного морского штаба пустые оперативные сводки, не насыщенные активными боевыми действиями маневренных соединений.
В один из таких дней, под вечер, зашел ко мне член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев. Усевшись, он долго молчал и сочувственно смотрел на меня, а потом осторожно, видимо боясь обидеть, предложил:
— Надо бы ударить, Василий Иванович. А?
— Ну чем тут ударишь, посуди сам, — с горечью ответил я. — То не было подходящей погоды для катеров, затем наступила плохая видимость для лодок и самолетов, к тому же авиация вымоталась, прикрывая внешние конвои. Вот накопим силы, распогодится божья канцелярия, тогда и ударим. Разве можно без серьезной подготовки?!
— Ну, смотри, тебе видней. Да только вот лето уходит, сказал на прощание Александр Андреевич.
Он ушел к себе, а я остался коротать ночь наедине со своими мрачными мыслями и переживаниями. «Не легка же ты, шапка... командующего», — думал я, ворочаясь на скрипучем пружинном диване, забываясь коротким тревожным сном.
К середине августа в Варангер-фьорде мы сосредоточили до полутора десятка торпедных катеров, а конвои противника время от времени прошмыгивали невидимками в тумане. Изредка нам удавалось запеленговать их краткие радиосигналы, но ни подводные лодки, ни посланные на поиск катера встреч с неприятелем не имели, а самолеты не могли оторваться от взлетных полос. Но вот 18 августа юго-западный ветер начал рвать облака, [267] разгонять туман, и первые же вылетевшие самолеты-разведчики в районе Лаксе-фьорда обнаружили большой немецкий конвой. В эту пору года в Заполярье темного времени набирается не более двух часов в сутки, и, по моим расчетам, конвой должен был втянуться в Варангер-фьорд на рассвете. Я велел передать командиру разведывательного авиаполка, что исход удара зависит только от его летчиков: уследят они за конвоем — мы достигнем успеха, потеряют врага из виду — все усилия напрасны. Авиаторы обещали «ползать на брюхе», но немцев из поля зрения не упустить. Надо отдать должное, что, несмотря на тяжелые метеорологические условия, они «висели» над конвоем постоянно, и мы каждую минуту знали, где он находится.
Для операции были подготовлены 14 катеров — рекордная цифра за всю войну. Ударной группой из девяти катеров командовал капитан 3 ранга С. Г. Коршунович, неустрашимый офицер, а по молодости порой до безрассудства лихой. То, что во главе группы был такой человек, меня и радовало, и настораживало. Дело в том, что дул ветер, при котором трудно ставить дымовую завесу. А выполнение этого непростого маневра требовало большого мастерства и точного расчета. Бывало так, что завеса, вместо того чтобы подниматься стеной, тащится следом клубком или стоит столбом. Рано поставишь завесу — она закроет конвой или ее может отнести далеко от цели, и тогда катерам придется сближаться с противником под прицельным артиллерийским огнем. Поздно поставишь — завеса не успеет «зацепиться» за воду и образовать сплошную непроницаемую стену. Я понимал, что в любом случае, удачной или неудачной окажется постановка дымовой завесы, все равно С. Г. Коршунович ляжет костьми, но от удара ни за что не откажется. Это опасно. Успокаивало лишь то, что он не дрогнет в любой ситуации.
Доложили, что конвой атакован подводной лодкой «М-201». Одной. Маловато! Я стою, склонившись над большой картой Варангер-фьорда, и вслух, чтобы меня могли проверить операторы, высчитываю место удара. Наконец в точку на курсе гитлеровцев вонзается острая игла ножки циркуля. Начальник оперативного управления штаба флота подает мне красный карандаш, я наношу жирный крест и обвожу его кружком. Через полчаса на этом месте катерники должны сцепиться с фашистами в смертельной схватке. А у меня одна забота, как бы противник не ускользнул. Но нет, теперь уже не уйдет! Клещи из катерных звеньев и групп неумолимо сожмут стальные объятия. [268]
Нервы натянуты как струна. Мозг работает удивительно четко. Память с поразительной точностью хранит все детали плана. Стрелки часов подходят к назначенным делениям. По заведенному порядку отправляются приказания одно — на КП командира бригады торпедных катеров — нанести удар всем составом отряда, другое — командующему ВВС — прикрыть катера с воздуха. Комдив С. Г. Коршунович во главе двух ударных групп устремился на противника. Капитан 1 ранга А. В. Кузьмин на своем командном пункте на Рыбачьем уточняет катерам по радио место и состав конвоя, наводит атакующие группы на корабли и суда противника.
У меня хватает силы воли не выдать своего волнения. Но когда все приказания и распоряжения уже отданы, а в большом зале оперативной обстановки ФКП наступила тягучая тишина и присутствующие ждут, что вот-вот заговорит динамик боевой трансляции, донося неразбериху боя, мне кажется, что окружающие слышат, как у меня гулко стучит сердце. Я сел в кресло и спрятал ладони в коленях, чтобы никто не заметил, как нервно подрагивают пальцы.
Вдруг из динамика послышались отрывистые команды и доклады командиров катеров, громовые раскаты торпедных взрывов, артиллерийская и пулеметная пальба кораблей охранения. В эфир врывается голос летчика самолета-наблюдателя: «Катера потопили 15 судов и кораблей!» Подобной победы катерники Северного флота не одерживали еще ни разу. С. Г. Коршунович ведет дивизион в базу и доносит, что в бою потерян один торпедный катер. Несмотря на редкостный успех, сердце сдавливает боль.
По возвращении в Полярный командир дивизиона доложил о подробностях боя. Получив данные разведки о подходе к Варангер-фьорду большого немецкого конвоя, он выслал в море две небольшие группы катеров (пять единиц) для доразведки противника. Те, обнаружив врага, уточнили его место, скорость и боевой порядок. Ударный отряд из девяти вымпелов комдив повел лично. Увидев конвой и оценив обстановку, он решил произвести охват вражеского соединения с двух направлений, для чего разделил свой отряд на две ударные группы. Для скрытного выхода в торпедную атаку была поставлена дымовая завеса. Первым успешно разрядил свои торпедные аппараты по головному эсминцу врага катер-дымзавесчик старшего лейтенанта В. И. Быкова. За ним сквозь дым и ураганный огонь кораблей охранения ринулись в бой все катера атакующих групп основного ударного отряда. Вскоре подоспели наведенные комбригом [264] Д. В. Кузьминым две обеспечивающие группы. За 37 минут боя торпедные катера разгромили конвой противника, потопив половину его состава.
В густом дыму катер старшего лейтенанта А. А. Карташова при выходе из боя столкнулся о немецким эсминцем, разбил форштевень, потерял ход и был расстрелян в упор. На этом катере погиб заместитель командира дивизиона по политчасти капитан-лейтенант Петр Попков.
Сведения о большом количестве потопленных немецких транспортов и кораблей требовали перепроверки, и мы послали на бригаду комиссию для сличения наблюдений авиация и показаний катерников. Проверяющие доложили, что в результате подробного опроса офицеров, старшин и краснофлотцев данные самолета-разведчика подтвердились. Все же доносить о столь крупной победе в Москву мы долго не решались. В то время у нас на флоте стажировался начальник кафедры общей тактики Военно-морской академии контр-адмирал Н. Б. Павлович, мой давний и добрый учитель, и он охотно согласился перепроверить катерников. Вернувшись с проверки, он сказал мне:
— Знаешь, мои самые пристрастные проверки показали, что почти все данные сходятся. Да и немудрено, ведь выпущено 28 торпед! Сомнение вызывает лишь один тральщик, на потопление которого претендуют двое. Я советую тебе засчитать 14 единиц.
Так я и поступил. Вечером Совинформбюро объявило о крупном успехе на Северном флоте, а ночью позвонил из Сочи А. Г. Головко.
— Молодцы! Молодцы! — кричал он а трубку. — А ты хорошо все перепроверил? Что-то невероятно много вы их там набила!
— Проверяли дважды, — отвечал я ему, — причем участвовал такой знающий специалист, как Павлович, ошибка исключена.
Как и в прошлые годы, летом 1944 г. проводку внешних конвоев в северные порты союзника прекратили. В августе после длительного перерыва они отправили конвой «IW-59», встречу и проводку которого мне предстояло обеспечивать в отсутствие командующего флотом. Из порта Лох-Ю 15 августа вышли 34 транспорта в охранении легкого крейсера, двух эскортных авианосцев, 7 эсминцев, 11 больших охотников и 10 противолодочных кораблей. Отряд оперативного прикрытия составляла линкор, 3 авианосца, 18 эсминцев. Севернее конвоя параллельными с ним курсами переходила из Скапа-Флоу на Родину советская надводная эскадра, состоящая [270] из линкора и восьми эсминцев. Эти корабли Англия предоставила Советскому Союзу во временное пользование до тех пор, пока итальянцы не отремонтируют и не сдадут в счет репарации корабли — причитающуюся Советском Союзу долю поделенного между союзниками по антигитлеровской коалиции итальянского флота. Английские корабли вели наши моряки.
Порядок прикрытия и обороны океанского конвоя в операционной зоне Северного флота был хорошо мне знаком, а вот эскадра причинила немало хлопот. Ее возглавлял вице-адмирал Гордей Иванович Левченко, занимавший пост заместителя наркома Военно-Морского Флота. Человек редкой судьбы и огромного опыта, он пользовался всеобщим уважением. Законно считая себя старше по служебному положению, он потребовал от командования флота выслать ему навстречу все имеющиеся эсминцы для усиления противолодочной обороны линейного корабля. Я этого сделать не мог и ответил вице-адмиралу, что Северный флот располагает всего-навсего четырьмя действующими эсминцами, которые сейчас заняты подготовкой к выходу с архангельской группой транспортов, а противолодочная оборона линкора уж усилена гидросамолетами, которые тщательно просматривают широкую полосу водного пространства по курсу следования кораблей. Такой ответ не удовлетворил вице-адмирала Г. И. Левченко, и вскоре мне позвонил Народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал флота Н. Г. Кузнецов. Выслушав мои объяснения, он посоветовал мне подумать над тем, не послать ли для охранения линкора еще и торпедные катера, и повесил трубку.
Наша эскадра благополучно дошла до Кольского залива, поскольку восьми эсминцев для охранения одного линкора хватало с избытком. Тем не менее я почувствовал, что Гордей Иванович остался мною недоволен. Встречать эскадру из Москвы приехал начальник Главного морского штаба адмирал В. А. Алафузов, который имел возможность ознакомиться с положением дел на флоте. Он заступился за меня. Расстались мы с вице-адмиралом Г. И. Левченко уже друзьями. Впоследствии наши служебные пути дважды пересекались, и я с удовольствием трудился в роли его ближайшего помощника.
Теперь у Северного флота была своя надводная эскадра во главе с линкором. Правда, старому линкору «Ройал Соверин» постройки 1915 г., переименованному в «Архангельск», так и не нашли боевого применения, и он простоял до конца войны на якоре в губе Ваенга. Но на его прикрытие [271] с воздуха пришлось выделить полк истребителей и полк зенитной артиллерии. Легкий крейсер «Милуоки» («Мурманск»), несколько ранее переданный нам американцами на тех же условиях, был немного «моложе» линкора, но отличался весьма странной архитектурой. Он имел четыре высокие тонкие трубы, которые стояли попарно в носу и корме. Матросы, острые на язык и скорые на меткое словцо, называли его макаронной фабрикой. И в самом деле, по сравнению с нашими легкими крейсерами типа «Киров» он выглядел древним, как само кораблестроение. Крейсеру, как и линкору, на флоте не нашлось дела.
Эсминцы были выделены англичанами из числа тех 50 единиц, которые они еще в 1940 г. взяли у США за какие-то колонии в западной части Атлантического океана. Эти корабли являлись ровесниками наших «новиков», но уступали им в водоизмещении, вооружении и прочности корпусов.
Заботясь об усилении обороны Северного морского театра, Советское правительство стремилось получить для нашего флота боеспособные корабли. В послании президенту Ф. Рузвельту и премьер-министру У. Черчиллю от 26 февраля 1944 г. И. В. Сталин писал: «...у меня имеется некоторое опасение относительно боевых качеств этих эсминцев. Между тем мне кажется, что для английского и американского флотов не может представлять затруднений выделить в числе восьми эсминцев хотя бы половину эсминцев современных, а не старых»{9}.
Но тем не менее в принятом решении передать нам устаревшие корабля союзники оставались непреклонными. В совместном послании, полученном в Москве на имя И. В. Сталина 9 парта 1944 г., Ф. Рузвельт и У. Черчилль отвечали: «Премьер-Мииистр сожалеет, что он не может в настоящее время выделить каких-либо новых эскадренных миноносцев. Две недели тому назад он потерял два эскадренных миноносца, причем один из них — в конвое, направлявшемся в Россию, а лишь при проведении десантных операций в «Оверлорде» для прибрежной работы против артиллерийских батарей он должен развернуть не менее сорока двух эскадренных миноносцев, значительная часть которых может быть потоплена»{10}. [272]
Ответ этот, прямо скажем, выглядел несерьезно. Теперь мы знаем, что гитлеровское командование со стороны моря проведению операции «Оверлорд» никак не противодействовало, а посему ни одного эсминца союзники не потеряли.
Справедливости ради следует сказать, что, поскольку в восьми эсминцах стояло современное противолодочное вооружение, они нам пригодились.
После такого пополнения в составе Северного флота насчитывалось полтора десятка эскадренных миноносцев разных типов. Теперь легче было организовывать конвойную службу в открытом море. Интенсивность нагрузки на корабли снижалась, паузы между походами удлинялись. Штаб соединения и командиры кораблей больше времени могли уделять подготовке к бою личного состава, ремонту оружия и механизмов, люди получили возможность нормально отдыхать и тренироваться.
Предназначенные когда-то для действий в качестве кораблей охранения линкоров и для взаимодействия с крейсерами в отрядах легких сил, эскадренные миноносцы не сразу обрели свое настоящее место в Великой Отечественной войне. С наибольшей эффективностью они использовались в операциях по проводке внешних конвоев, а также для охраны морских коммуникаций между Мурманском и Горлом Белого моря.
Важная и сложная задача — охранять доставку из-за границы военных грузов, необходимых воюющей стране, приобретала общегосударственное значение. Это обстоятельство и определило центральное место решающих эту задачу кораблей в системе нашего морского театра. Сильное противолодочное и зенитное вооружение, хорошие маневренные качества делали эсминцы незаменимыми для отражения нападений немецких подводных лодок и налетов вражеской авиации на советские и союзные суда, и надо сказать, что они с честью справились с возложенными на них задачами.
Плавание в долгую полярную ночь, особенно во время шторма, требовало от моряков-надводников немалого мужества. Не раз вступали они в смертельную схватку с самолетами и подводными лодками противника, и Родина по заслугам оценила их ратный подвиг. Орденом Красного Знамени были награждены эсминцы «Валериан Куйбышев» (командир капитан 3 ранга П. М. Гончар), «Громкий» (командир капитан 3 ранга Н. И. Никольский), «Грозный» (командир капитан 3 ранга А. И. Андреев), лидер эскадренных миноносцев «Баку» (командир капитан 2 ранга П. М. Гончар). Эсминец «Гремящий» (командир гвардии капитан-лейтенант [273] Б. Д. Николаев) был удостоен гвардейского звания. Командир дивизиона Герой Советского Союза капитан 1 ранга А. И. Турин прославился бесстрашием в боевых походах. Имена молодых офицеров с «Сокрушительного» — старшего политрука И. А. Владимирова и старшего лейтенанта Г. Е. Лекарева, совершивших подвиги, были присвоены тральщикам бригады ОВРа Северного флота. К сожалению, война без жертв немыслима. Несли потери и эсминцы, как в битве с врагом, так и в борьбе со стихией. Однако, несмотря ни на что, свой долг перед Родиной они выполнили до конца.
Командир Краснознаменного эскадренного миноносца «Валериан Куйбышев» П. М. Гончар был воспитанником ОВРа. Во время финской кампании он командовал сторожевым кораблем «Смерч». П. М. Гончар выделялся среди коллег острым умом, находчивостью, отвагой и высокой морской культурой. Кораблем он управлял просто виртуозно. Оружие применял расчетливо и своевременно. Его эсминец принимал участие в охране внешних и внутренних коммуникаций в Баренцевом и Карском морях, отражал атаки самолетов и подводных лодок врага. Качества отважного моряка особенно ярко проявились при спасении команды эсминца «Сокрушительный». В лютый шторм в ноябре 1942 г. его эсминец решительно сблизился с тонущим кораблем и с большим риском спас 179 человек.
После войны контр-адмирал П. М. Гончар командовал на Балтике отрядом легких сил, работал в аппарате главнокомандующего ВМФ. К великому сожалению, не успев полностью проявить свой флотоводческий талант, в расцвете сил он трагически погиб в автомобильной катастрофе.
С 28 по 30 мая 1942 г. три эскадренных миноносца, «Валериан Куйбышев», «Сокрушительный» и «Грозный», вместе с союзниками принимали участие в эскортировании конвоя «PQ-18». Немецкие разведывательные самолеты, что называется, висела над ордером, наводя на него подводные лодки и ударную авиацию. Советские эсминцы не давали подводным лодкам противника атаковать транспорты, один за другим отбивали налеты вражеской авиации. Наиболее эффективным оказался огонь из 130-мм орудий главного калибра дистанционными гранатами по низко летящим торпедоносцам врага. «Сокрушительный» сбил два Ю-88 и повредил три самолета, еще три бомбардировщика сбили другие наши корабли. Мастерство советских моряков по достоинству оценил командир конвоя, который передал на наши [274] эсминцы семафор: «Благодарю за конвоирование и замечательный огонь».
А вот образец героизма моряков из корабельного племени «духов». На эсминце «Грозном» в одном из паровых главных котлов лопнула водогрейная трубка и стало заливать огонь в топке. Механик вынужден был вывести аварийный котел из действия. Но корабль уже не мог развить полный ход и в случае боя с противником был обречен на гибель. Ремонт в принципе пустяковый и занимает немного времени, но, чтобы приступить к работе, котел надо четыре часа охлаждать. Но ведь в любую минуту может напасть враг. И вот кочегар, или, как их теперь называют, котельный машинист, краснофлотец Филин взялся заглушить аварийную трубку в горячем котле. Он надел ватный костюм, завязал наушники меховой шапки и, облитый холодной водой, полез в паровой коллектор. Человек работал там, отыскивая и глуша поврежденную трубку, при температуре 100 градусов! Моряка, выполнившего задачу, вытащили в полубессознательном состоянии. Очнувшись, он был счастлив, что выполнил трудное в опасное задание.
Видным организатором соединения эскадренных миноносцев на Севере и наставником многих командиров по праву считался В. А. Фокин. Он прибыл в Заполярье в 1933 г. с первой группой кораблей, будучи командиром сторожевика «Смерч». Молодому человеку полюбился суровый, малообжитой край, и он надолго связал с ним свою судьбу. Виталий Алексеевич был командиром эсминца «Урицкий», начальником штаба соединения, командовал дивизионом, бригадой, а затем и эскадрой надводных кораблей. Великую Отечественную войну он начинал на эсминцах, испытав всю тяжесть первых оборонительных боев и горечь временных неудач. Он тяжело переживал потери кораблей и гибель подчиненных. Hи ранение, ни контузия не могли его заставить покинуть командирский мостик.
В. А. Фокин учился на Севере у такого опытного моряка, как Ю. В. Шельтинга. Воспитателями Виталия Алексеевича были пламенный большевик, выдающийся военачальник Константин Иванович Душенов и талантливый советский флотоводец Арсений Григорьевич Головко. Работал и воевал адмирал В. А. Фокин не жалея сил. Но случайно он пользовался большой любовью офицеров, старшин и краснофлотцев. [275]
После войны он занимал посты начальника Главного штаба ВМС (ВМФ), командующего Тихоокеанским флотом, первого заместителя главнокомандующего ВМФ. Умер Виталий Алексеевич, не дожив и до шестидесяти лет. Его заслуги по достоинству оценены Родиной, а память о нем увековечена в названии ракетного крейсера.
Помощником и преемником В. А. Фокина на должности командира бригады эсминцев был капитан 1 ранга П. И. Колчин, мой товарищ по училищу и минно-торпедному офицерскому классу. Он также служил на Севере со дня основания флота и внес большой вклад в боевую подготовку личного состава кораблей. Павел Иванович упорно и настойчиво изучал и совершенствовал методы использования минно-торпедного оружия эсминцев в тяжелых условиях Северного морского театра, был отважным моряком и хорошим специалистом.
Политотдел нашей надводной эскадры возглавлял капитан 1 ранга, а затем контр-адмирал Николай Петрович Зарембо. Этому человеку суждено было сыграть видную роль в жизни Северного флота. Накопив богатый боевой опыт на Волжской военной флотилии и в походе эскадры из Англии в Мурманск, он со знанием дела руководил партийно-политической работой своего большого соединения. Н. П. Зарембо был не только хорошим политработником, но и руководителем, знающим тактику, вооружение и техническую часть кораблей. Организаторский талант, знания, опыт и авторитет позволили ему вскоре выдвинуться на высшие руководящие должности, он был назначен заместителем, а затем и начальником политуправления флота. По долгу службы мне пять лет довелось работать вместе с ним, и я знаю, сколько сил и здоровья вложил он в строительство Северного флота. Его ближайшим помощником был контр-адмирал М. И. Бакаев, впоследствии видный политический руководитель. Начальниками, воспитателями и товарищами по работе Н. П. Зарембо являлись крупные политработники вице-адмиралы Н. А. Торик и Н. М. Кулаков.
После раздела итальянского флота в счет репарации Советскому Союзу причитались четыре подводные лодки, но в соответствии с договором англичане вместо них передали нам свои подводные корабли. В 1944 г. по пути из Леруика в Полярный одна из лодок, которой командовал Герой Советского Союза капитан 2 ранга И. И. Фисанович, погибла. [276]
Остальные дошли до советских берегов благополучно и впоследствии принимали активное участив в боевых действиях на вражеских коммуникациях.
Одной из этих лодок командовал Герой Советского Союза капитан 3 ранга Я. К. Иосселиани. Подводники рассказывали, что в Англии, где они принимали подводные лодки, с ним приключилась любопытная история. Дело в том, что, хотя он родился в горной Сванетии в бедной крестьянской семье, кто-то, как это часто водится у курсантов, однажды в шутку назвал его князем. Прозвище это прилипло к нему настолько, что все к этому привыкли, а сам он в кругу друзей охотно отзывался на него, даже после того как стал командиром. Случайно это шутливое обращение услышали союзники и решили, что среди них находится человек, принадлежащий к аристократическому сословию. Молва быстро разнеслась по кораблям флота Его Величества, и теперь стоило Ярославу Константиновичу войти в кают-компанию любого английского корабля, как все присутствующие вставали перед «его сиятельством».
Известие о том, что британский флот был осчастливлен посещением знатной особы, скоро дошло и до союзной миссии в Полярном. С тех пор как только Я. К. Иосселиана появлялся в зале ресторана морского клуба, где проводили вечера английские офицеры, они почтительно перед ним вставали. Не лишенный юмора подводник не хотел разочаровывать союзников. Царственным жестом «князь» приглашал всех садиться и только тогда занимая место за своим столиком. [276]