Ради жизни на земле
Ранней осенью 1943 г., когда зачастил мелкий косой дождь, а по ночам сгущалась такая тьма, что не видно было носа собственного корабля, для катеров ОВРа настало время выходить в море для постановки мил на коммуникациях противника. Постановка мин, как правило, операция с тройной опасностью. Подходя близко к чужим, незнакомым берегам в темноте, часто рискуешь сесть на камни. На этот случай катера всегда готовы стащить друг друга с мели, а если не удастся этого сделать, взорвать самих себя. После обнаружения противником первых минных постановок следует ждать отпора и быть особенно бдительным и осторожным. Поскольку враг также ставил оборонительные заграждения, то, не зная их местонахождения, легко самому угодить на мину и взлететь на воздух. Враг караулил наши катера: выставлял посты, освещал подходы к берегу прожекторами, возможно, вел наблюдение с помощью радиолокаторов, иногда обстреливал катера из орудий, пытался перехватить их в море. Но не было ни одного случая, чтобы они возвратились с минами или не смогли бы уйти от преследования. [236]
— Волка ноги кормят, — шутил комдив А. М. Спиридонов. — Когда мы вооружены, от нас не уйдешь, когда мы отстрелялись, нас не догонишь!
Он доверял командирам отрядов В. В. Груздеву, С. Я. Раскину и С. Д. Демидову самостоятельно выполнять только повторные минные постановки, и то ближайшие, у Вардё и Петсамо. Всеми же первыми выходами и заграждением фарватеров под Киркенесом руководил сам.
Пользуясь уже освоенной стоянкой в губе Пумманки, торпедные катера несли непрерывное дежурство в Варангер-фьорде. Их дивизион время от времени получал пополнение, и теперь мы могли выставлять в этот наряд одновременно по два-три звена катеров. Если катера, находящиеся в засаде, можно было разделить на две самостоятельные группы, их посылали в ночной поиск раздельно, с тем чтобы катер, первым обнаруживший противника, наводил на него и все остальные. Иногда данные о немецких конвоях и об отдельных транспортах сообщала и вечерняя авиаразведка. В этом случае выходы, как правило, бывали успешными. Но противник тоже кое-чему научился и плавал то на одиночных мелких судах, то на больших, но с сильным охранением. В общем, дело шло вяло. За осенние месяцы наши торпедные катера сделали 12 выходов и потопили всего три транспорта.
А 22 декабря 1943 г. нам вдруг крупно повезло. В Пумманки закончили дежурство два катера, и на смену им повел три катера сам командир дивизиона Валентин Андреевич Чекуров. Комдив взял с собой заместителя начальника инженерного отдела флота полковника Никанорова и двух его сотрудников. Строители должны были посмотреть на месте, что еще можно сделать для улучшения условий базирования кораблей, дежуривших в Варангер-фьорде.
Когда капитан 2 ранга В. А. Чекуров был уже на пути к своей временной базе, мы получили данные разведки о том, что в Киркенес направляется большой конвой. Обеим группам катеров сразу же было отдано приказание нанести удар объединенными силами. Комдив повернул свой отряд прямо на врага. Противник, по-видимому, транспортировал какой-то очень ценный груз, поскольку каждый транспорт охраняла шестерка сторожевых кораблей. Группа катеров командира дивизиона первой сблизилась конвоем, приняв на себя основной шквал артиллерийского огня кораблей охранения, и стремительно атаковала неприятеля. Атака оказалась успешной: два судна и корабль [237] охранения противника сразу же ушли на дно; два из них были торпедированы А. О. Шабалиным.
— Как же это ты, Александр Осипович, изловчился ухлопать одним заходом сразу пару посудин? — спрашивали его потом товарищи.
— Да очень просто, — скромно отвечал старший лейтенант. — Смотрю, комдив выходит на головной транспорт, тогда я направился к концевому. Привел его на нить прицела и выпустил торпеду из правого аппарата. Через считанные секунды взметнулся белый столб воды, и транспорт, разделившись на две половины, начал погружаться. Тут вдруг из темноты показался то ли сторожевик, то ли небольшой миноносец. Палит изо всех орудий! Каждая огненная трасса, кажется, прямо в глаз летит. Я в него прицелился и выстрелил. Взрыв! Он осел на корму и тоже пошел ко дну.
Пара катеров, которая вышла из Пумманки под командованием лейтенанта Г. М. Паламарчука, подоспела только к концу боя, но сумела потопить еще один сторожевой корабль. Во время боя Г. М. Паламарчук был ранен осколком снаряда в обе ноги навылет. Раненый лейтенант упал, выпустив из рук штурвал, который тут же подхватил боцман старшина 2-й статьи Л. П. Колобов. Краснофлотцы положили командира на рубку катера, сняли наполненные кровью сапоги, сделали перевязку и обернули ноги одеялами. В таком виде и вел этот отважный офицер свою группу катеров в базу.
В Полярном о результатах атаки узнали, когда катера еще находились в море. Лейтенанта Г. М. Паламарчука на причале уже ожидала машина «скорой помощи». Катер подал швартовы, и моряки под крики «ура» на руках вынесли на берег раненого командира.
А полковник Никаноров, так и не попав в Пумманки, вернулся в Полярный и долго потом рассказывал береговым инженерам и строителям, что представляет собой морской бой, свидетелем которого он был.
На войне как на войне, все рядом — и радость побед, и горечь поражений. В памяти всплывает другой эпизод, происшедший несколько позднее, осенью 1944 г. На этот раз в бой пошли два молодых командира, два неразлучных друга, бывшие тихоокеанцы старшие лейтенанты Иван Михайлович Желваков и Анатолий Иванович Кисов. Опережая события, скажу, что и высокое звание Героя Советского Союза обоим было присвоено в один день — 5 ноября 1944 г. В паре она переходили из главной базы в Пумманки [238] на смену дежурившему там звену катеров. Войдя в Варангер-фьорд, старший группы А. И. Кисов заметил дымы в районе между Вардё и Вадсё и приказал подойти к борту катера И. М. Желвакова.
— Иван, на горизонте видны какие-то дымы. Пойдем проверим.
Идея была принята, и оба катера понеслись к вражескому берегу. Оказалось, что дымы принадлежат небольшому конвою, состоявшему из танкера, двух тральщиков и нескольких сторожевых катеров.
Катера подошли уже довольно близко, как вдруг с одного из тральщиков замигал сигнальный прожектор.
— Боцман, что он пишет? — спросил Желваков своего боцмана, словно тот всю жизнь прослужил в немецком флоте.
— Наверное, запрашивает позывные, — ответил Новоженин и спросил, что ему отвечать.
— Слушай, пошли его подальше, пусть подольше разбираются! — прокричал командир.
Боцман начал мигать сигнальным фонарем, видимо изливая все нахлынувшие на него в тот момент чувства. Враг долго разбирал эти сигналы и в ответ дал очередь трассирующими снарядами из автоматического орудия, но не по катерам, а в сторону, вероятно в качестве предупреждения.
Но этого времени оказалось недостаточно, чтобы подойти на дистанцию торпедного залпа. «Атака!» — и катера устремились на неприятеля, попав под шквальный огонь. Катер Желвакова «ТК-217» двухторпедным залпом потопил тральщик. Когда он торпедировал цель, Кисов еще продолжал атаку. Поэтому Желваков не стал выходить из боя, а направил катер вдоль строя вражеских кораблей, отвлекая на себя огонь и тем самым давая другу возможность успешно завершить атаку. Еще два взрыва, и теперь уже от торпед катера «ТК-209» отправился на дно Баренцева моря немецкий танкер. Вдруг пулемет на «ТК-217» замолчал, а на корме катера возник пожар, с которым мужественно боролись боцман Новоженин и комендор Колесников. А из отсеков стали поступать доклады, что вода затапливает помещения. Укрывшись за дымовой завесой, катер уже не мчался, а еле полз в открытое море.
— Ивашенко, передай радио о состоянии корабля! — приказал Желваков.
Катер еле держался на воде, а берег был еще далеко. [239]
— Торпедисты, — прозвучал властный голос командира, — приготовиться взорвать корабль!
В этот момент из дыма выскочил «ТК-209» и почти вплотную подошел к «ТК-217».
— Иван, — прозвучал усиленный мегафоном голос Кисова, — буксировать будем?
Но вопрос командира «ТК-209» был напрасным, катер его товарища доживал последние минуты.
— Покинуть катер! — отдал последнюю команду Желваков и последним перешел на «ТК-209».
Когда рассеялся дым, показались катера противника, спешащие поживиться легкой добычей. Последовала команда Кисова «Всем лишним спуститься вниз», и катер, развив максимальную скорость, помчался в базу. Но не прошло и десяти минут, как на верхней палубе снова застучали пулеметы, а где-то на траверзе раздались взрывы авиабомб. Это три ФВ-190 пытались прикончить оставшийся в одиночестве торпедный катер. Недешево досталась фашистам эта последняя атака, один из «фоккеров», дымя, ушел в сторону берега и упал на скалы. Трудно пришлось бы морякам, если бы не наши истребители, отогнавшие фашистских стервятников. Торпедный катер «ТК-209» с двумя экипажами на борту благополучно вернулся в базу.
В этом бою юнги, пятнадцатилетние мальчишки, тоже вели себя как герои. Так, например, юнга-моторист Саша Ковалев своим телом закрыл пробоину на коллекторе охлаждения, обеспечив бесперебойную работу главного двигателя.
Опыт первых лет войны свидетельствовал, что все крупные принципиальные решения, как правило, вырабатываются и принимаются командиром и комиссаром соединения сообща. Командовать же приходится только командиру, и это обстоятельство, выдвигая его на передний план, как бы принижает роль комиссара, делает ее менее значительной. Но на самом деле это не так, роль комиссара очень велика.
С военкомами, а после введения единоначалия и с заместителями по политчасти ОВРу не везло. Они часто менялись. Полковой комиссар А. С. Новожилов был старым политработником, опытным военнослужащим и пользовался уважением и авторитетом не только у личного состава ОВРа, но и в других соединениях, взаимодействовавших с нами. Он принимал непосредственное участие во всех высадках [240] десантов и в числе первых североморцев был награжден орденом Красной Звезды. Чтобы со знанием дела вести партийно-политическую работу на кораблях и в соединениях ОВРа, Александр Степанович часто выходил в море на поиск подводных лодок противника, траление мин, в морской дозор, а также с дивизионами, принимавшими участие в проводке конвоев. В боях и скоротечных схватках с врагом комиссар вел себя спокойно, уверенно и смело, показывая личному составу пример, достойный подражания. Работали мы с ним дружно, легко находя общий язык. Он был прост в обращении с подчиненными и доступен. Но, к сожалению, А. С. Новожилов прослужил в ОВРе недолго. В начале 1942 г. его перевели в другое соединение в главной базе, а через год назначили на новую должность в Беломорскую военную флотилию.
А. С. Новожилова на посту военкома ОВРа сменил бригадный комиссар И. Ф. Крыкин. Он прибыл к нам из центрального аппарата и долго вживался в обстановку. Для него новым был не только Северный морской театр, имеющий свои особенности, но и ОВР — большое разнородное соединение со множеством кораблей, штабов, баз и предприятий, решающее разнообразные боевые задачи. Николай Федорович был человеком развитым, образованным, очень быстро завоевавшим симпатии подчиненных, но специфику партийно-политической работы в ОВРе он осваивал с трудом. Это объяснялось тем, что в море он выходил редко, только вместе со мной. К тому же Ц. Ф. Крыкин плохо переносил суровый полярный климат и поэтому прослужил в нашем соединении еще меньше, чем А. С. Новожилов. Вскоре его перевели с Севера на другой морской театр.
Начальником политотдела ОВРа был капитан 2 ранга П. Г. Шуляк, уважаемый всеми политический руководитель бойцов и офицеров нашего соединения. Человек атлетического сложения и богатырского здоровья, он, казалось, не уставал от работы, никогда не хворал, всегда был бодр, заразительно весел и жизнерадостен. В самую лютую стужу его никто не видел в шубе или меховой шапке. Ходил он в фуражке и шинели, обернув шею шелковым шарфом, и, только выходя в море на катерах, надевал меховой кожаный реглан.
Он одинаково усердно трудился на берегу в базе и на выходах в море, был в курсе всех дел партийных организаций кораблей и дивизионов, хорошо знал настроения, нужды и чаяния каждого краснофлотца, старшины, командира. [241] Наш политотдел тесно сотрудничал со штабом соединения, а Павел Григорьевич прекрасно ладил с начальником штаба ОВРа. Если мы получали задачу на боевую операцию, И. Г. Шуляк в короткие сроки мог организовать партийно-политическую работу по ее обеспечению. Под его руководством политаппарат, партийные и комсомольские организации соединения оперативно доводили до всего личного состава конкретные задачи предстоящей операции, поднимали энтузиазм людей, готовили их к преодолению трудностей, призывали к стойкости и беззаветному выполнению воинского долга. Много сил П. Г. Шуляк отдавал воспитанию у бойцов чувства патриотизма, любви к Родине, ненависти к врагу.
С начальником политотдела мы обсуждали все мероприятия, связанные с подготовкой личного состава соединения, кораблей и оружия к решению важных и разнообразных задач, возложенных на нас командованием Северного флота, часто выходила в море, вместе встречали и сопровождали в поездках по соединению генерал-полковника И. В. Рогова, начальника Главного политического управления ВМФ, человека строгого и взыскательного, но справедливого.
Однажды И. В. Рогов, приехав в Полярный, решил проверить состояние ОВРа. Первым делом он потребовал карту Кольского залива и долго по ней изучал места базирования наших многочисленных дивизионов. Маня удивило, что этот крупный руководитель знает наш морской театр не хуже любого североморца. Он заметил это и с довольной улыбкой сознался, что в молодости был топографом а, производя съемку мурманского побережья, исходил весь Кольский полуостров.
Интересно отметить, что этого молчаливого и сурового на вид начальника многие не без основания боялись. За крутой нрав и решительный характер Ивана Васильевича в шутку прозвали Иваном Грозным. Естественно, что робели перед ним и мы. Но очень скоро наши представления о нем изменились. Получив в ходе беседы с нами подтверждение собственным оценкам и характеристикам Северного морского театра, он так увлекся разговором, что стал похож на человека, радующегося встрече с земляками, прибывшими из близких ему мест, где он провел лучшие годы жизни.
На катере мы обошли с Роговым все свои базы: становище Росляково, губы Тюва и Пала, Кувшинскую салму. По пути в Кувшинскую салму, уже за островом Седловатый, мы попали в шторм, и у нас вышло из строя рулевое [242] управление. По правде говоря, ми ждали, что Иван Васильевич отругает нас за эту маленькую аварию, но он промолчал.
На береговой базе ОВРа начальник Главного политуправления ВМФ подробно изучил сухопутную оборону и организацию воздушного прикрытия Кувшинской салмы, условия стоянки малых кораблей и судов, ознакомился с жизнью и бытом экипажей, осмотрел ремонтные мастерские, склады боеприпасов, продовольственные хранилища, жилые помещения.
Он любил вести задушевные беседы в кубриках с краснофлотцами и старшинами, совмещая непринужденный разговор с проверками знаний собеседников. Рассказывая о положении на фронтах, он вдруг, как бы невзначай, указывал на портрет кого-нибудь из членов Политбюро ЦК КПСС и спрашивал одного из своих слушателей:
— Кто это?
Следовал бойкий ответ. Однако по мере расширения круга вопросов, связанных с управлением страной и ведением войны, отвечающий все чаще и чаще запинался и поглядывал на товарищей, ожидая спасительной подсказки. Но вот Иван Васильевич выбрал для испытания совсем еще молодого паренька, с любопытством и опаской посматривающего на столичного начальника.
— А кто это? — спросил И. В. Рогов краснофлотца, указывая на портрет адмирала Ф. Ф. Ушакова.
— Адмирал Флота Советского Союза товарищ Ушаков, — отвечал тог не моргнув глазом.
— Почему же вы решили, что Ушаков адмирал флота, да еще и Советского Союза?
— Да потому, что он флотом командовал.
— А каким флотом он командовал?
— Да Северным, — нисколько не смущаясь, ответил юноша под дружный смех присутствующих.
— Ну а за что этому адмиралу такой почет? И портреты его мы вывешиваем, и ордена его имени Советское правительство учредило?
— Да корабли противника он топил здорово.
— Вот как? И много он их утопил?
— Да порядочно-таки.
В тот день мы и посмеялись от души, и получили поучительный урок, как надо воспитывать молодых бойцов.
Грамотными политработниками и отличными воспитателями бойцов были инструкторы политотдела старшие политруки Махортов и Полозов. Первый из них часто выступал [243] на страницах периодической печати, второй заслуженно считался опытным пропагандистом. Настоящим комсомольским вожаком являлся помощник начальника политотдела ОВРа по комсомольской работе капитан-лейтенант Латкин. Молодой и энергичный, он не раз служил для моряков примером мужества и стойкости. Его можно было видеть на катере МО сбрасывающим глубинные бомбы, подающим снаряды к орудию, заменившим раненого пулеметчика при отражении воздушного налета. Однажды он находился на катере, который высаживал первый бросок десанта. Противник встретил наших моряков сильным огнем, пришлось им залечь. Тогда Латкин сбежал с катера и, выхватив пистолет, с криком «Вперед! В атаку, за мной!» поднял и повел за собой десантников. Немецкая засада была разгромлена.
Всестороннюю помощь ОВРу постоянно оказывал член Военного сонета флота А. А. Николаев. Он прошел путь от рядового краснофлотца до вице-адмирала и хорошо понимал запросы и потребности военных моряков. Службу в Заполярье Александр Андреевич начинал инструктором политотдела еще в 1933 г., когда создавалась Северная военная флотилия. Опытный и образованный политработник, прекрасный оратор, А. А. Николаев умел убеждать, горячим словом зажигать сердца моряков ненавистью к врагу и верой в победу.
Александр Андреевич был частым и желанным гостем на кораблях и в частях ОВРа. Он выходил с нами в море, вникал в существо решаемых задач, помогал разбираться в сложных вопросах борьбы с противником, требовал от вас высокого напряжения сил, поощрял инициативу и активность бойцов и офицеров. Скромный, сердечный и чуткий, он учил нас строгости и доброте — этим двум качествам, которыми должен обладать настоящий командир.
Неустанно заботясь о повышении боевой готовности флота, о скорейшем достижении победы над врагом, А. А. Николаев не жалел сил и здоровья. Его всегда можно было застать за работой, никто не знал, когда он отдыхает. Впоследствии Александр Андреевич занимал посты члена Военного совета Краснознаменного Балтийского флота и заместителя начальника Главного политического управления Вооруженных Сил СССР. Он отдавал всего себя любимому делу и сгорел, не дожив до пятидесяти лет. Советское государство высоко оценило заслуги вице-адмирала А. А. Николаева перед Родиной. Его имя носит один из кораблей ОВРа Краснознаменного Северного флота. [244]
На флот прибывало все больше в больше призванных на военную службу девушек. Их назначали на штабные и тыловые канцелярские, снабженческие и медико-санитарные должности рядового и старшинского состава, на должности береговых связистов. Появление этого веселого, неугомонного народа в закрытых базах и гарнизонах, где долго обитали почти одни мужчины, внесло в наш быт заметное оживление. Моряка стали чище бриться и чаще гладить брюки, в лавках военторга повысился спрос на гуталин и одеколон. Бывало, команды, посланные в тыл за провизией и техническими материалами, ходили в парусиновом рабочем платье, теперь же норовили переодеться в отпаренные суконки и клеши. Раньше долгими зимними вечерами все сидели на кораблях и никто не хотел сходить на берег, сейчас же с нетерпением ждали своей очереди на увольнение.
На голом острове Сальный, что находится посреди Кольского залива, мешая проходящим судам, возвышался маяк. Рядом с ним установили зенитную батарею, сплошь укомплектованную молодыми женщинами. С того знаменательного дня плавание в районе острова Сальный стало опасным в навигационном отношении, так как вахтенные офицеры и сигнальщики кораблей начала чаще посматривать в бинокли на маленький клочок каменистой земли, наблюдая, как грозно вздымаются там к небу стволы орудий, курятся дымком землянки и время от времени перебегают через снежные сугробы в шинелях не по росту трогательные маленькие фигурки.
Проведав о столь интересном соседстве, морские летчики из Ваенги загорелись желанием установить с таинственными островитянками более тесные контакты. На двух рыбачьих баркасах они пытались добраться до этой угрюмой, но желанной земли, но, слабо владея морскими навыками, не справились со стихией и были вынесены течением и ветром на середину Кольского залива. Спасать их пришлось катерам МО. А. Г. Головко, узнав об этом происшествии, сказал мне:
— Ох, смотри, как бы твои краснознаменные десантники-катерники не сделали в одну прекрасную ночь учебного броска в этот дамский монастырь. Тогда нам хватит хлопот разбирать их стратегическую операцию до самого конца второй мировой войны.
Но как ни косила война людей, как ни лютовала ненасытная смерть, а жизнь брала свое. Несмотря на частые [245] тревоги и падающие с неба бомбы, молодые люди не забывали о своей молодости и присущих молодости чувствах. Вдруг начал куда-то исчезать мой ближайший помощник прилежный адъютант лейтенант Н. К. Костромин. То не отходил от меня ни на шаг и считал себя глубоко оскорбленным, если я уходил в море, отказавшись от его услуг, а теперь часами пропадал в береговом штабе ОВРа, где у него обнаружились какие-то неотложные дела. Провожая меня в поход, молодой офицер уже не скрывал своей радости. Вскоре все заметили, как теплели глаза и загорались румянцем щеки у девушки-краснофлотца по имени Катя, когда в канцелярию входил по «важному» делу лейтенант Костромин. А под Новый, 1944 год адъютант объявил мне, что Катя и он решили связать свои судьбы. Так рядом с горем рождалось счастье, рядом со смертью — новая жизнь.
В офицерском клубе матроса-библиотекаря сменила недавно окончившая московский институт Верочка. Ее отличная специальная подготовка и эрудиция не замедлили сказаться на повышении интереса молодых офицеров к классикам мировой литературы. Известную роль в росте посещаемости библиотеки играли золотые кудри и голубые глаза новой хозяйки уставленных книгами деревянных полок. В читальном зале у широкого стола, за которым сидела юная библиотекарша, постоянно толпились и сдержанные лейтенанты с тральщиков, и стремительные катерники Краснознаменного дивизиона МО, и записные сердцееды с подводных лодок. Многим хотелось заговорить с начитанной, миловидной девушкой, блеснуть остроумием и эрудицией. Но она стойко переносила ухаживания, казалось, не замечала пылких взглядов, тактично не слышала комплиментов и острот. Ровным, спокойным тоном Верочка отвечала только на деловые вопросы, была со всеми одинаково вежлива и предельно внимательна.
Но сердце девичье не камень. Прошло немного времени, и оно сделало свой выбор. Счастливцем, на котором задержался ласковый взгляд библиотекарши, оказался спокойный и сдержанный Вася Груздев. Несмотря на молодость, он уже успел сходить на кораблях в Америку, получить в командование новейший тральщик и стать капитаном 3 ранга. Для него у Верочки всегда находились нужные книги и время поговорить не только на служебные темы. Корабль В. В. Груздева базировался на Тюва-Губу, и, когда он долго не заходил в Полярный, девушка заметно тосковала, часто подбегала к окошку, чтобы посмотреть, не [246] швартуются ли у причалов тральщики-»амики», искала предлог забежать к подружкам в штаб ОВРа и там, будто невзначай, навести справки по волнующему ее вопросу. А у командира В. В. Груздева вдруг появилось множество дел, в главной базе, и его корабль стал чаще, чем раньше, заходить в Полярный.
Встречу Нового года решено было отпраздновать не по военным временам пышно. По городу висели расклеенные афиши, обещавшие большой выбор развлечений. Как перед каждым большим праздником, с личным составом проводилась разъяснительная работа на тему о повышении бдительности, принимались меры для усиления службы нарядов, а командирам кораблей и соединений рекомендовалось отмечать торжества вместе со своими подчиненными.
Утром 31 декабря Верочка сама принесла мне на КП журнал, который я давно ждал, и, обменявшись со мной несколькими необязательными фразами о литературе, скорее ради приличия, чем по необходимости, перевела разговор на дивизион тральщиков. Поняв с первого слова, что ей нужно, я предупредил посетительницу, чтобы она не обольщалась, поскольку мы не делаем исключений не только для женихов с невестами, но и для людей семейных. Девушка покивала в знак согласия золотой головкой:
— Знаю, знаю, понимаю... Война, тревоги, долг службы, неугомонный не дремлет враг...
Прощаясь, она горько вздохнула и ушла такая одинокая и несчастная, что ее настроение передалось всем присутствующим. Ее горе способно было разжалобить даже самое твердокаменное сердце.
Находясь под впечатлением нашего разговора, я встретил командира бригады траления и заграждения Александра Захаровича Шмелева.
— Не думаешь послушать сегодня старшего на рейде в Тюва-Губе Груздева о том, как он подготовил корабли к празднику? — спросил я.
— Так точно, думаю, — растерянно выпалил тот, всем видом показывая, как далек он был от подобной мысли.
— Ну, приходи тогда с ним ко мне, послушаем вместе.
Вечером молодой командир докладывал нам детально разработанный план отражения вероятных нападений с воздуха, с моря и из-под воды, а я сидел и думал, что, несмотря на нелетную погоду, этот человек слишком горд и серьезен, чтобы обратиться с просьбой остаться в Полярном встречать Новый год. Да и попроси он об этом, я потерял [247] бы к нему уважение и ни за что не пошел бы на уступки.
Но вот офицер закончил доклад, свернул в трубку схему диспозиции кораблей, ответил на вопросы и, видя, что тема разговора исчерпана, попросил у А. З. Шмелева разрешения возвращаться в Тюва-Губу. Вспомнив, что на улице идет мокрый снег, а свинцовые облака повисли над самыми крышами, я сказал комбригу:
— Пускай капитан третьего ранга Груздев встретит Новый год в Полярном, а потом вернется к кораблям.
Глаза командира тральщика засияли от радости, выдавая его внутреннее состояние.
— Есть! — сдержанно ответил он, четко повернулся и вышел из кабинета.
Новогодний бал был в разгаре, когда я и два моих товарища в сопровождении жен вошли в Дом флота. Оркестр отдыхал, и публика сидела и стояла вдоль стен. Чтобы занять свободное место, нам надо было на глазах у собравшихся проследовать через весь танцевальный зал. И вот, когда мы почти достигли середины, от группы молодежи отделилась стройная златокудрая девушка, смело подошла ко мне, приподнялась на цыпочки и, не смущаясь посторонних взглядов, не сказав ни слова, звонко поцеловала в щеку. Затем повернулась и, цокая по паркету каблучками, так же молча направилась к своему месту. Раздались редкие хлопки, затем — дружные аплодисменты.
В сущности, как нетрудно отступить от сухого параграфа составленных нами же правил и сделать людей счастливыми! Сколько лет минуло с той поры, но я уверен, не забыли Вера и Вася Груздевы тот Новый год, как не забыл его и я.
Несмотря на заметное ослабление немецкого флота и авиации в Норвегии, наши союзники за лето 1943 г, не провели на Север ни одного конвоя. Движение их возобновилось только в ноябре, после восьмимесячного перерыва. Теперь, когда подбитый «Тирпиц» стоял в Альтен-фьорде без хода и океанским перевозкам мог угрожать только линкор «Шарнхорст», имеющий 280-мм орудия главного калибра, союзники начали настойчиво искать с ним встречи. Английское адмиралтейство планировало использовать против него свой новейший линкор «Дьюк оф Йорк» с 358-мм орудиями и прислало его в Кольский залив. Отсюда было удобнее развертывать силы для перехвата германского [248] рейдера, если он вздумает выйти в море. К тому же мы лучше и подробнее знали обстановку в норвежских фьордах.
Английский линкор шел в охранении легкого крейсера «Ямайка» и четырех эскадренных миноносцев. Отряд возглавлял командующий британским флотом метрополии адмирал Фрезер. Кораблям ОВРа, как и прежде, была поставлена задача оберегать от германских подводных лодок союзный линкор, который укрылся на рейде в Ваенге, за островом Сальный. Правда, теперь у нас и сил было больше, и гидролокационное вооружение кораблей стало более совершенным. Тем не менее ответственность была высока. И вот 22 декабря из порта Лох-Ю вышел в Советский Союз очередной конвой «IW-55B» в составе 19 транспортов. Ему навстречу шли транспорты встречного конвоя «RA-55A», следовавшие из Мурманска и Архангельска. Корабли отряда под командованием адмирала Фрезера поспешали для прикрытия обоих конвоев и восемь суток держались в ста милях от мыса Нордкин.
Получив данные разведки о переходе большого количества транспортов, немецкое командование, не подозревая, что в засаде находится линкор «Дьюк оф Йорк», выслало в море линкор «Шарнхорст» и шесть эскадренных миноносцев для нанесения удара по союзному конвою. В те дни в океане бушевал шторм, и немецкие корабли охранения, не обладая высокими мореходными качествами, вынуждены были сбавить ход. Чтобы не связывать маневры линкора, командовавший отрядом кораблей контр-адмирал Бей отпустил эсминцы в базу. Это роковое решение и определило последующую участь «Шарнхорста» в его двух тысячного экипажа. Немецкий линкор, вынужденный действовать в одиночку, сражался отчаянно, не раз уходил от перехвата, однако английские эсминцы снова и снова находили его, атаковали сами и наводили «Дьюк оф Йорк». В результате попаданий нескольких торпед и тяжелых снарядов «Шарнхорст» потерял управление и после сильного взрыва затонул. На месте его гибели англичане выловила из воды 38 немецких моряков. А оба конвоя, в погоне за которыми линкор нашел бесславную гибель, без единой потери достигли портов назначения.
На радостях по случаю одержанной победы адмирал Фрезер давал на линкоре «Дьюк оф Йорк» торжественный ужин. После церемонии обхода почетного караула всех гостей проводили в кают-компанию. Прием был по-английски строгим. Один вестовой шел по кругу, расставляя посуду, [249] другой за ним следом обносил кушаньями, третий наливал виски и предлагал воду. За столом беседа шла вокруг подробностей потопления «Шарнхорста» и показаний военнопленных. Небольшого роста, еще не седой, с холодными светлыми глазами, английский командующий с удовольствием рассказывал нам эпизоды боя, чертил на бумаге курсы маневрирования своих кораблей и вражеского линкора, благодарил русских союзников за содействие и помощь.
— Развертывание моего отряда из ваших военно-морских баз, — сказал британский адмирал, — помогло нам выследить и уничтожить немецкий линкор, а повторный заход сюда закрепил эту победу.
После сладкого блюда всем поставили по фужеру, а на середину стола — графин с красным вином. Каждый наливал себе сам. Адмирал Фрезер поднялся и произнес тост за здоровье Михаила Ивановича Калинина. Музыканты исполнили наш Государственный гимн. Как потом выяснилось, следовало отпить лишь половину фужера. Не зная правил этикета, я, следуя русским традициям, осушил его до дна, правда, скоро заметил свою ошибку, но было уже поздно. Затем А. Г. Головко предложил тост за здоровье короля Великобритании, в границах владений которого в то время еще никогда ее заходило солнце. Долить вина я не мог, и пришлось поднимать пустой фужер. Если Его Величество почувствовал в тот вечер легкое недомогание, то виной тому, каюсь, послужила моя светская невоспитанность.
Возросшая мощь позволяла Северному флоту непрерывно наращивать силу ударов на вражеских коммуникациях. У берегов Норвегии подводные лодки постоянно были развернуты на трех-четырех позициях, в Варангер-фьорде стояли в засаде два-три звена торпедных катеров, торпедоносцы, бомбардировщики и штурмовики наносили удары по вражеским судам и кораблям как на переходе их морем, так и на стоянках в портах и базах, катера МО и самолеты ставили на фарватерах минные заграждения. Противник нес потери, часто очень чувствительные. Но мы стремились прервать вражеские перевозки совсем или хотя бы на более или менее продолжительное время. Такого результата можно было добиться, лишь полностью разгромив один-два конвоя. А этого можно было достичь только благодаря массированному использованию сил и более четкой их организации [250] в операции. Поэтому в штабе флота родилась идея связать разрозненные удары в единое мощное боевое усилие, спланировать вместо растянутых по времени и месту тактических соприкосновений с противником одну крупную операцию. Нам хотелось организовать не только оперативное, но и тактическое взаимодействие разнородных сил флота, действовавших на коммуникациях врага. И если нам не удалось полностью претворить в жизнь свой замысел, то виноваты в этом не организаторы или исполнители, а недостаток сил, которыми мы располагали.
Идея замысла заключалась в том, чтобы обнаружить противника как можно дальше в море и, не теряя его из виду, наносить один за другим удары — вначале торпедоносная авиация, затем подводные лодки, за ними эсминцы, а уже в Варангер-фьорде штурмовики в торпедные катера. Бомбардировщики должны были довершить разгром ударами по остаткам конвоя в Киркенесе, на рейде и у причалов. Военный совет утвердил этот план, присвоив операции условный литер «РВ-1». Приготовившись, мы стали ждать данных авиационной разведки или донесения дальнего подводного дозора.
17 января самолет-торпедоносец донес, что он встретил конвой противника на выходе из Тана-фьорда и потопил один танкер. Но время было упущено. Получалось так, что позиции наших подводных лодок немцы успевали пройти за ночь, когда те заряжают аккумуляторные батареи. Эсминцы, развертываясь из главной базы, перехватить врага не успевали. Все, что можно было сделать в подобной ситуации, — это выпустить из Пумманки две пары торпедных катеров. Так мы и поступили. Но вероятность встречи с противником у двух звеньев катеров невелика, они крейсировали всю ночь и, никого не найдя, утром вернулись.
Сведения о движении нового большого конвоя, но уже в обратную сторону, штаб флота получил сразу от нескольких самолетов-торпедоносцев, атаковавших этот конвой. Произведенные расчеты показали, что к боевым действиям можно подключать все запланированные силы. Поэтому послали и эскадренные миноносцы, но они никого не нашли и вынуждены были вернуться. Торпедные катера вообще не могли выйти в море из-за свежей погоды. Утром выяснилось, что конвой стоял ночью в Порсангер-фьорде. Таким образом, причины наших неудач носили объективный характер.
До наступления светлых ночей флот еще два раза повторял подобные операции. Хотя они и были более удачными, [251] чем операция «РВ-1», но их результаты нас по-прежнему не удовлетворяли. Удалось достичь лишь оперативного взаимодействия торпедоносной авиации и подводных лодок, самолетов-разведчиков и всех кораблей. Подводных лодок было так мало, что после их атак корабли охранения противника могли надолго загонять лодки на глубину, вследствие чего донесения от них поступали с большим опозданием, когда врага, как говорится, уже и след простыл. Наши ударные группы располагались далеко друг от друга. Тактической преемственности в осуществлении атак по уже ослабленному конвою противника не получалось, а если к тому же какой-либо род сил выпадал из общей схемы ударов, противник успевал оправиться и привести в стройную систему свои боевые порядки. Для авиации и подводных лодок главными помехами являлись ночь и плохая видимость, а для торпедных катеров — волнение моря. Из-за этого мы часто теряли противника из виду, он уходил из поля зрения разведки и поисковых групп, уклонялся от попыток навязать ему решительный бой.
Но в достижении эффективности воздействия по вражеским морским коммуникациям флот сделал уверенный шаг вперед. И хотя недостаток ударных маневренных сил не позволил нам на этот раз добиться уверенного тактического взаимодействия, зато в ходе проведенных операций «РВ» флот приобрел большой опыт в организации оперативного взаимодействия разнородных сил в борьбе на морских коммуникациях противника.
Приходилось ОВРу заниматься и спасательными работами.
Неоднократно мы получали сведения о том, что американцы покидали поврежденное судно, командование флота посылало на помощь тральщики и те приводили его на буксирах в порт, после чего тральщики отправлялись вновь — теперь уже собирать плавающих на спасательных средствах или сидящих на берегу членов экипажа.
Однажды большой американский транспорт с ценным грузом сбился с генерального курса конвоя и в густом снежном заряде сел у северо-восточной оконечности острова Кильдин на камни, носившие необычное название — Сундуки. Ночью на артиллерийскую батарею прибежал почти окоченевший человек и попытался объяснить, что он, грек по происхождению, является американским подданным и его судно гибнет где-то здесь поблизости. На рассвете мы обнаружили брошенный полуразбитый транспорт «Баллот», а через двое суток нашли и его команду. [252]
Под руководством капитана люди ушли на моторном баркасе далеко на восток, высадились на пустынный берег и там все замерзли. Столь удивительная потеря ориентировки в открытом море нас поразила. Видимо, капитан посчитал, что попал на берег, занятый противником, и, чтобы достигнуть территории Советского Союза, ушел от населенного острова Кильдин в снежное безмолвие Кольского полуострова, как оказалось, за своей смертью. Среди членов экипажа этого судна были два сына жаркой Африки, по странной иронии судьбы нашедшие могилу в снегах Заполярья.
Начало нового, 1944 года принесло много перемен. Наше соединение разрасталось. Кувшинская салма стала тесной для стоянки кораблей. Противник не преминул воспользоваться их скученностью, и воздушные налеты участились. Зенитная батарея, прикрывавшая бухту, артиллерия катеров с задачами ПВО уже не справлялись, и удары с воздуха стали приводить к ощутимым потерям. Командир бригады сторожевых кораблей капитан 1 ранга М. С. Клевенский нашел для своего соединения новое, менее опасное место базирования в Пала-Губе и, получив разрешение, принялся за его оборудование. Энергии этого человека, казалось, не было предела. Под отвесной скалой моряки выбрали приглубое место, выдолбили в гранитной стене ниши, забетонировали в них стальные балки, на которые уложили причальные настилы для катеров и плавбазы, подвели шоссейную дорогу. Чтобы спрятаться от глаз неприятеля, всю стоянку накрыли маскировочными сетями, на что ушло около месяца.
Периодически разведка сообщала, что противник несет немалые потери на выставленных нами минных заграждениях и вынужден усиленно тралить фарватеры и подходы к портам, водить за тральщиками транспорты и боевые корабли. Полученные данные побудили нас активизировать постановку мин с катеров МО и подумать о привлечений к заградительным работам торпедных катеров. Для них спроектировали и отковали минные скаты. Теперь при выходах в море торпедные катера сначала выполняли минные постановки, а затем уже прочесывали пути движения конвоев противника в поисках целей для торпедных ударов.
Из временного укрытия губа Пумманки постепенно превратилась в небольшую, но важную маневренную базу. [253]
Там всегда стояли катера, которым требовалось пополнение минами, торпедами или топливом. Но ходить всякий раз в Кольский залив на погрузку боеприпасов и заправку топливом было слишком далеко, и тогда мы решили водить в Варангер-фьорд небольшие конвои, чтобы доставлять катерникам боеприпасы, горючее и продовольствие. Пару самоходных барж обычно сопровождали сторожевой корабль и пять-шесть малых и больших охотников. Проводка осуществлялась в течение одной ночи. Управлять конвоями по очереди назначались командиры соединений, входящих в состав ОВРа. Противник редко чинил помехи нашим перевозкам, и они, как правило, осуществлялись благополучно.
Но однажды конвой повел комбриг М. С. Клевенский. Корабли уверенно шли на запад и уже подходили к Зубовской губе, как из-за мыса показался корабль, идущий контркурсом. Неопытный сигнальщик принял его за эскадренный миноносец противника и доложил об этой командиру конвоя. Тот, не раздумывая, решил, что подавляющее преимущество за «противником», отказался от дальнейшего выполнения задачи и повернул на обратный курс. Каково же было его удивление, когда выяснилось, что «эскадренным миноносцем» противника оказался наш дрифтер, возвращавшийся в Мурманск. Долго потом М. С. Клевенский краснел, выслушивая шутки товарищей.
Когда число вымпелов в отдельном дивизионе торпедных катеров ОВРа перевалило за тридцать, управлять им стало сложно. Хотя это и корабли 4 ранга, но их тоже нужно было комплектовать, снабжать, размещать, а на первых порах и оборонять. Необходимо было обучать команды в классах, на стоянках и выходах в море, проводить тренировки на материальной части. Штабы ОВРа и отдельного дивизиона с возросшим объемом обязанностей уже не справлялись, и Военный совет Северного флота вынужден был принять решение о сформировании самостоятельной бригады торпедных катеров с подчинением ее командующему флотом. Командиром бригады назначили капитана 1 ранга Александра Васильевича Кузьмина, будущего вице-адмирала и командующего Каспийской военной флотилией. Начальником штаба бригады утвердили капитана 2 ранга Валентина Андреевича Чекурова, начальником политотдела — капитана 3 ранга Андрея Евгеньевича Мураневича. Так родилось на Северном флоте новое ударное соединение кораблей, внесшее немалую ленту в разгром врага на Крайнем Севере. [254]
Еще в марте 1943 г. начальник штаба флота контр-адмирал С. Г. Кучеров получил назначение на должность командующего Беломорской военной флотилией. Его место занял контр-адмирал Михаил Иванович Федоров. Он был одним из лучших в Военно-Морском Флоте специалистов в области артиллерии, с удовольствием служил на Севере, но, как и А. Г. Головко, тяжело переносил полярный климат и часто болел. В мае 1944 г. М. И. Федоров перевелся на Тихоокеанский театр, и командующий предложил мне занять пост начальника штаба Северного флота, на что я дал согласие.
Должность эта ответственная и многотрудная, но меня прельщала совместная работа с адмиралом А. Г. Головко, которого я близко знал и уважал за редкостные человеческие качества, флотоводческий и организаторский талант. Помогать в работе такому руководителю было большой честью. Конечно, расставаться с соединением, которым командовал около пяти лет, было нелегко. За эти годы ОВР превратился в крупнейшее соединение, имеющее собственные традиции и немалые боевые заслуги. В его состав входили корабли, укомплектованные хорошо подготовленными, смелыми и обстрелянными людьми. Меня утешало лишь то, что ответственность за боевое обеспечение флота целиком лежала на начальнике штаба и со своими бывшими коллегами из ОВРа мне пришлось бы ежедневно общаться.
В командование ОВРом вместо меня вступил мой однокашник по училищу контр-адмирал Петр Павлович Михайлов, прибывший с Тихоокеанского флота. Вместе с ним мы обошли все базы и дивизионы, он познакомился, а я попрощался с краснофлотцами, старшинами и офицерами. На том и закончилось мое пребывание в роли командира плавающего соединения, на котором я провел финскую кампанию, начал Великую Отечественную войну, получил боевое крещение, близко сошелся со многими боевыми товарищами. [255]