Военные будни ОВРа
Коренной перелом в войне обозначился победой войск Красной Армии под Сталинградом в феврале 1943 г. Началось [221] изгнание оккупантов с нашей земли, а на приморском фланге Карельского фронта все было по-прежнему, без перемен. Мы хорошо понимали второстепенное значение этого сухопутного участка Северного театра и терпеливо ждали своего часа, не сомневаясь, что скоро погоним захватчиков из родного Заполярья. Операции флота по содействию сухопутным войскам ограничивались рамками той повседневной боевой деятельности, которая в официальных сводках Совинформбюро скромно называлась разведывательными поисками. Но спрос на информацию о противнике, которую давали «языки», возрастал с каждым днем. И чтобы добыть ее, часто приходилось высаживать с катеров МО разведывательно-диверсионные отряды, по численности превосходившие небольшие тактические десанты первого года войны.
Начальник штаба Северного оборонительного района капитан 2 ранга (впоследствии контр-адмирал) Д. А. Туз к поведению гитлеровцев на суше проявлял особый интерес, который, естественно, увеличивался по мере того, как приближалось время генерального наступления. В одной из высадок участвовали две группы разведчиков численностью 720 и 230 человек. Этот диверсионный десант наголову разгромил опорный пункт врага «Обергоф», уничтожил 125 немцев, захватил трофеи и на следующее утро без потерь вернулся на Рыбачий под прикрытием истребительной авиации.
Действия морских пехотинцев не ограничивались лишь набегами на укрепления противника на побережье Мотовского залива. Начиная с 1943 г. мы стали практиковать вылазки в Варангер-фьорд, находящийся в глубоком тылу немцев. По ночам к побережью между портами Варде и Вадсё катера подходили незамеченными и высаживали бойцов прямо на шоссейную дорогу. Они останавливали проходящие машины, поджигали их вместе с грузами, забирали оружие, уводили в плен солдат и офицеров. Добытые «языки» свидетельствовали, что горноегерские стрелки новых формирований не получают и поэтому сидят, зарывшись в землю, в страхе перед большим наступлением войск Красной Армии, жаловались на перебои в снабжении, которые объясняли и общим ухудшением экономического положения Германии, и всевозрастающими потерями транспортов на морских коммуникациях, где наращивали удары советские подводные лодки, авиация и торпедные катера.
Вот один из примеров. Катерам почти всегда удавалось незаметно подойти к намеченному пункту высадки и без помех высадить десант. После высадки они отходили от берега, [222] ложились в дрейф и ждали условленного светового сигнала для подхода к берегу и снятия бойцов. Такова была схема действий, которая, как правило, приводила к успеху.
Но однажды, незадолго до Петсамо-Киркенесской операции, при высадке разведывательно-диверсионного десанта в заливе Маттивуоно, что в Варангер-фьорде, от привычной схемы пришлось отказаться. Командиром высадки был назначен старший лейтенант Б. М. Лях, считавшийся в дивизионе наиболее опытным специалистом в этом деле.
Около ста десантников были посажены на два катера в бухте Пумманки в Варангер-фьорде. Это были разведчики разведроты из 63-й бригады морской пехоты полковника А. М. Крылова, все как на подбор бывалые и отчаянные ребята. В течение длительного времени с противоположного берега залива Маттивуоно они наблюдали за жизнью обнаруженного ими опорного пункта противника. Разведчикам удалось выявить многое, кроме самого главного — количества фашистов, огневых точек, а также мест, где проходят линии связи.
Разведчики и штаб СОРа составили довольно дерзкий план разгрома этого опорного пункта, расположенного на одной из самых высоких сопок. Дело в том, что опорный пункт был оборудован блиндажами, укрытиями, траншеями и огневыми точками, а все подходы к нему хорошо просматривались, к тому же он располагался на большом удалении от уреза воды (около 2,5 км) и до него нелегко было добраться по каменистым сопкам. Задача осложнялась тем, что вдоль береговой черты днем регулярно патрулировали пешие немецкие дозоры, но ходили ли они ночью, узнать не удалось, а подходы к местам возможной высадки просматривались противником и простреливались береговыми батареями из района залива Петсамовуоно (Печенгский).
К высадке этого десанта готовились очень тщательно. Район высадки изучался и по картам, и непосредственно в ходе круглосуточного наблюдения за местностью и опорным пунктам. После детального изучения с берега заранее были выбраны два пункта высадки.
План, предложенный Б. М. Ляхом, сводился к следующему: в полночь катера принимают десант и выходят из бухты Пумманки с расчетом подойти к назначенным местам высадки около часу ночи и высадить десант в двух пунктах. Затем обе группы следуют к опорному пункту врага, окружая его с двух сторон. В назначенное время по сигналу командира десанта капитана Никитина, бесшумно сняв часовых, они одновременно начнут атаку, забросают сооружения [223] опорного пункта гранатами, а затем ворвутся в траншеи и убежища для завершения полного разгрома. Катера должны были, не отходя от берега, ждать возвращения десантников. Для прикрытия десантных групп планировалось привлечь все береговые батареи полуострова Рыбачий.
Все удалось осуществить так, как и было задумано. Катера незаметно подошли к берегу и беспрепятственно высадили десант, после чего укрылись под береговыми скалами в маленьком заливчике и следили за действиями десанта (по донесениям по радио). Донесений было очень мало, только о выполнении задачи и начале отхода.
Высадившись, десантники обнаружили тропу, идущую вдоль береговой черты, и телефонный провод вдоль нее. Провод они перерезали, а на случай появления немецких патрулей с обеих сторон тропы оставили засады. Им удалось без помех добраться до опорного пункта, окружить его, бесшумно снять часовых и полностью разгромить. Погода стояла довольно тихая, и с катеров отчетливо были слышны взрывы гранат и пулеметные очереди, кстати быстро стихшие. Катера получили донесение о возвращении десанта и заранее подготовились к его приему. Десантники возвратились довольно быстро и без единой потери, если не считать, конечно, легких ранений и царапин, приведя с собой двух пленных — солдата и капрала из состава какого-то горноегерского полка.
Приняв десант, катера начали малым ходом возвращаться. Когда они были уже примерно на середине залива, обнаружилось, что весь немецкий берег как будто ожил — кругом взвивались ракеты, началась беспорядочная стрельба, зажглись прожектора береговых батарей, лучи которых быстро нащупали уходящие корабли. Минуту спустя вокруг катеров возникли султаны, поднятые вражескими снарядами. Сразу же идущий вторым катер, на котором находился капитан-лейтенант С. Д. Демидов, самостоятельно вышел из строя и поставил дымовую завесу, закрыв впереди идущий катер от береговых прожекторов. Это было исключительно разумное и своевременное решение. Окончив постановку дымзавесы, катер и сам скрылся за ней, а в этот момент начал ставить завесу и первый катер. Таким образом была сбита прицельная стрельба немецких береговых батарей, и ни один снаряд не достиг цели. После первых же залпов неприятельских батарей немедленно открыли ответный огонь и наши береговые батареи на Рыбачьем: началась контрбатарейная борьба.
Благополучно прибывших в Пумманки десантников поздравили [224] с успешным выполнением задания. Все были довольны результатами проведенной операции, а пленные немцы дали довольно ценные показания, которые были использованы при подготовке к Петсамо-Киркенесской операции.
С 1942 г. на Северный флот начали поступать новые самолеты, и ВВС заметно окрепли. Хотя наши летчики господства в воздухе еще не имели, но уже не только не оставляли безнаказанным ни одного вражеского налета, но и все чаще и чаще наносили мощные удары по неприятельским аэродромам и конвоям. Нашим кораблям решать свои задачи стало спокойней. Столь грозная в начале войны авиация противника неуклонно теряла свою мощь. Потери ее почти не восполнялись, а когда складывалась серьезная обстановка на основных направлениях восточного фронта, гитлеровское командование отзывало из Норвегии некоторые авиационные части.
В этот период Охране водного района, не в пример другим соединениям флота, досталось большое и разнообразное пополнение, в том числе и от союзников. Десять крупных и мореходных американских тральщиков типа «AM» новейшей постройки оказались хорошо оснащенными не только противоминным, но в противолодочным оружием и техническими средствами. Они могли плавать не только в пределах главной базы, но и наравне с эсминцами водить в Архангельск транспорты и сопровождать в Карское море ледоколы. С судостроительного завода Молотовска (ныне Северодвинск) начали поступать первые противолодочные корабли специальных проектов, получившие по аналогии с малыми охотниками за подводными лодками — катерами МО наименование больших охотников (БО). Поступили к нам и противолодочные катера с деревянными корпусами, которые по водоизмещению уступали большим охотникам, но превышали катера МО. Регулярно поступали на пополнение нашего соединения в торпедные катера.
Теперь в ОВРе набиралось столько плавающих дивизионов, что пришлось внутри соединения сформировать бригаду траления и заграждения, которую возглавил капитан 1 ранга А. З. Шмелев, и бригаду сторожевых кораблей, которой стал командовать капитан 1 ранга М. С. Клевенский. Позднее, в конце 1943 г., был сформирован и отдельный дивизион торпедных катеров, в руководство которым вступил капитан 2 ранта В. А. Чекуров, будущий адмирал, командующий Тихоокеанским флотом.
Положение на мурманском участке сухопутного фронта настолько упрочилось, боевая служба на флоте приобрела [225] такую определенность, постоянство и размеренность, а в народе появилась столь железная уверенность в том, что захватчики вот-вот будут изгнаны с нашей земли, что в Полярный, Мурманск и другие базы флота начали возвращаться жены офицеров и сверхсрочнослужащих. Первыми ласточками, возвестившими о приближении счастливой семейной жизни, были несколько жен подводников и летчиков, приглашенных на работу в госпитали. Слухами земля полнится. Скоро многие жены военнослужащих уже в деталях знали, что базу немцы бомбят не часто, что о налетах заблаговременно оповещает сирена, что под скалой есть надежное бомбоубежище и что, вообще, невзирая на войну, на Севере жить можно. Сначала, несмотря на ограничения, появились наиболее смелые и упорные супруги, пожелавшие сами провожать в бой мужей. За ними потянулись и остальные семьи. Город постепенно оживал. Командованию флота пришлось организовывать торговлю, ремонтировать основательно пострадавшую от бомбежек школу, находить учителей и, вообще, руководя боевыми действиями, одновременно решать все бытовые проблемы.
Иногда возвращались и жены погибших. Одни, поклонившись морю — этой бескрайней братской могиле моряков всех столетий, снова уезжали, другие оставались и посвящали свою жизнь без остатка заботам о тех, кто каждый день выходил на битву с врагом. Жены моряков всегда мужественны и этим прекрасны.
Служба ОВРа была хорошо налажена, а моряки так «набили руку» в выполнении повседневных обязанностей, что в марте 1943 г. А. Г. Головко решил отпустить меня на десять суток в Ульяновск повидаться с семьей. До Москвы я долетел на попутном транспортном самолете, а дальше добирался на поездах, которые ходили без всякого расписания, по какому-то лишь одной войне известному графику. По этой причине предупредить родных о своем приезде я не смог. Прямо с вокзала отправился к старшему морскому начальнику контр-адмиралу Г. И. Михалькову. Георгин Иосифович встретил молодого фронтового коллегу приветливо, усадил в мягкое кресло, придвинул бутылку с боржоми и послал машину за женой.
Она ворвалась в кабинет в промокших валенках и обтрепанном пальто. На потемневшем, усталом лице залегли непривычные складки и резко обозначились скулы. Только глаза светились таким знакомым молодым задором.
Домой мы шагали, держась за руки, прямо по лужам, не замечая никого вокруг. Жена расспрашивала о чем-то несущественном, [226] даже постороннем, и одновременно рассказывала о своей жизни. Война отодвинулась куда-то далеко-далеко, и мы чувствовали себя по-настоящему счастливыми.
Дочурка была в школе, и за ней кто-то побежал. Ради такого случая учительница прервала урок и громким голосом объявила:
— Светлана, иди домой, папа с фронта приехал!
Она схватила пальто и шапку в руки и так, раздетая пронеслась через весь город. А вбежав в комнату, бросил все на пол, кинулась ко мне, обвила ручонками шею и долго стояла, прижавшись к моей груди, не в силах вымолвит ни слова. Успокоившись, осмотрела меня с ног до головы деловито ощупала ордена, нашивки на рукавах.
— Это здорово, папка, что ты столько орденов заслужил. Теперь будешь еще крепче фашистов бить. А почему один орден с двойкой? — спросила дочь, показывая пальчиком на орден Красного Знамени. — Лучше бы с пятеркой.
Много воды утекло, много боев отгремело, не одна тысяча миль пролегла за кормой, пока дошла очередь и до «пятерки».
Короткий, как зимний полярный день, незаметно пролетел отпуск, но скорая разлука уже не причиняла такой боли, как в начале войны. Сын вырос и поступил в военно-морское училище, а остальные решили осенью, к началу нового учебного года, вернуться в Полярный.
Заботой Северного флота в войну был также Северный морской путь. В 1943 г. судоходство по нему было нелегким, Северным морским путем перевозилось закупленное за границей промышленное оборудование для Норильского горно-обогатительного комбината. Из речных портов Дудинки, Игарки, Ошмарино отправлялись транспорты с грузом леса и угля в Архангельск, Иоканьгу и Мурманск. Северным морским путем шло снабжение зимовщиков, переводились баржи и буксирные пароходы для плавания по сибирским рекам. Беломорская военная флотилия (командующий контр-адмирал С. Г. Кучеров, член Военного совета контр-адмирал В. Е. Ананьич, начальник штаба контр-адмирал Ф. В. Зозуля) к тому времени уже была усилена военно-морской базой, сформированной в Белушьей Губе, но самолетов и кораблей для охранения ледоколов и транспортов на переходе их морем все еще не хватало. На время конвойных [227] операций флотилии по-прежнему придавались авиация, эскадренные миноносцы и тральщики. В наиболее ответственные периоды арктической навигации командующий Северным флотом вместе с походным штабом вылетал в Архангельск и оттуда руководил операциями. Во главе крупных конвоев в море выходил командующий флотилией.
Арктическая навигация в 1943 г. началась проводкой из Архангельска в Арктику ледоколов «Анастас Микоян», «Красин», «Лазарь Каганович», ледокольного парохода «Монткальм» и ледореза «Федор Литке». Для их охранения из Полярного вышла эсмиацы «Гремящий», «Грозный», «Громкий» и лидер «Баку» под командованием капитана 1 ранга П. И. Колчина. Из состава ОВР главной базы были посланы минный заградитель «Мурман», тральщики «Т-108», «Т-109» а «Т-110», малые охотники МО № 115 и МО № 116. Всеми кораблями ОВРа командовал капитан 1 ранга А. З. Шмелев. Авиация флотилии была усилена самолетами МБР-2 и Пе-3. За военно-морскими базами противника в Северной Норвегии было установлено воздушное наблюдение, у выходов из фьордов дежурили три подводные лодки. Естественно, мы внимательно следили за операциями сил флота в Карском море.
Переход ледоколов командование флотилии приурочило к середине июня, когда Карское море еще забито плавающим льдом и пребывание там немецких подводных лодок исключено. Плохая видимость, при которой проходило плавание, не позволила противнику вести авиаразведку в Горле Белого моря, и поэтому помех со стороны авиации и подводных лодок врага почти не было. Только в районе мыса Канин Нос эсминцы «Грозный» и «Гремящий» обнаружили визуально и с помощью технических средств поиска подводную цель, которую забросали глубинными бомбами.
После того как Карское море очистилось от плавающего льда, случаи нападения на наши конвои немецких подводных лодок участились, возросла и минная опасность. 23 июля в проливе Югорский Шар подорвался на мине тральщик «Т-904» Беломорской флотилии, принимавший участие в проводке 15 речных судов из устья реки Печора в Обскую губу. В это же время я получил донесение от тральщиков, что ими в Енисейском заливе обнаружены и вытралены магнитные и акустические мины. В начале сентября атакам подводных лодок противника подверглись транспорты «Диксон» и «Тбилиси». Гитлеровцы получали чувствительный отпор, но активности не снижали. С середины [228] сентября уже ни один наш конвой в Карском море не проходил без боя.
25 сентября из пролива Вилькицкого в порт Диксон вышел конвой «ВА-18». Его вел командир минного заградителя «Мурман» капитан 3 ранга В. В. Похмельнов. На траверзе острова Русский вражеская подводная лодка атаковала транспорт «Архангельск». Сигнальщики «Мурмана» старшина 2-й статьи Смирнов и старший краснофлотец Свирин обнаружили перископ и следы двух торпед. Минзаг сразу же открыл огонь ныряющими снарядами, вышел из противолодочного охранного ордера и сбросил на подводную лодку 30 больших и малых глубинных бомб. Через некоторое время на поверхности моря появилось большое маслянистое пятно, всплыли обломки облицовки внутренних помещений.
Ночью 30 сентября наблюдатели минзага старшина 1-й статьи Филатов и краснофлотец Столяров заметили в темноте, что конвой преследуют две немецкие подводные лодки, находящиеся в надводном положении. Артиллерист корабля лейтенант Турланов дал в их сторону залп осветительными снарядами и, получив от дальномерщика старшины 1-й статьи Ефимова данные о расстоянии до цели, открыл огонь из всех орудий. Успеха добились комендоры старшина 1-й статьи Яковлев и старшина 2-й статьи Зубарев, потопившие одну из подводных лодок противника. 2 октября конвой «ВА-18» прибыл в порт Диксон, потеряв в боях при проводке тральщик и два транспорта.
Кампания 1943 г. в Карском море, как всегда, закончилась возвращением ледоколов в Молотовск. Для осуществления этой операции командующий Беломорской флотилией и я вылетели в бухту Тикси, а командующий флотом — в Архангельск.
Активность немецких подводных лодок и недостаток маневренных сил Северного флота для охраны морских перевозок не позволили нам в 1943 г. вывести из Арктики все суда. В Карском море остались зимовать 15 транспортов.
В 1944 г. командование флота получило реальную возможность периодически держать в Карском море эскадренные миноносцы и тральщики. Такая мера резко снизила наши потери в этом районе Северного морского театра. За всю арктическую навигацию этого года немцам удалось потопить один транспорт и четыре корабля охранения. Мы отправили на дно три подводные лодки противника.
В эту кампанию неудачной была только проводка конвоя «БД-5». Поскольку дело касается моих бывших подчиненных, [229] то я позволю себе разобрать подробно действия командира конвоя.
В первых числах августа командование Беломорской флотилии направляло из Архангельска в порт Диксон транспорт «Марина Раскова», груженный мукой. Для его охранения были назначены тральщики-»амики» «Т-114», «Т-116» и «Т-118», прибывшие из Полярного. Конвой «БД-5» возглавил командир бригады траления и заграждения ОВР главной базы капитан 1 ранга А. З. Шмелев, человек, имеющий солидный стаж службы на штабных и командных должностях и обладающий боевым опытом.
Конвой снялся с якоря 8 августа и четверо суток шел благополучно, время от времени отгоняя глубинными бомбами вражеские подводные лодки. В Карском море на середине пути между проливом Югорский Шар и портом Диксон находится остров Белый. Все суда, плывущие с юга на север или с севера на юг, огибают его, оставляя к востоку. Это обстоятельство учла немецкая подводная лодка и выставила на том повороте несколько минных банок. Мины вскоре были кем-то обнаружены, но тралить их не стали, а просто обходили этот район, забираясь мористее. А. З. Шмелев отлично знал минную обстановку в Карском море и остров Белый проходил на расстоянии шестидесяти миль. И вот, когда остров находился на траверзе конвоя, под кормой транспорта раздался приглушенный взрыв, больше похожий на взрыв донной мины, нежели торпеды. И сам Александр Захарович, и окружавшие его офицеры походного штаба и мостика флагманского корабля посчитали, что «Марина Раскова» подорвалась на мине. Уверенность в этом была так велика, что никому и в голову не пришло принять срочные меры по усилению противолодочной обороны. А. З. Шмелев был опытным специалистом-минером и умел различать эффекты от действия мин и обычных торпед, но взрыва немецкой акустической торпеды он еще никогда не наблюдал. А невидимо присутствовавшая здесь немецкая подводная лодка атаковала транспорт именно такой торпедой, чем ввела в заблуждение и командира конвоя, и его подчиненных. Все приказания капитана 1 ранга А. З. Шмелева, отданные после подрыва «Марины Расковой», были каким-то удивительным нагромождением ошибок, что, к сожалению, создало благоприятные условия для второй и третьей атак вражеской подводной лодки.
Сначала последовал семафор двум тральщикам подойти к транспорту и снять с него людей. Не успел «Т-118» [230] подать швартовы, как под ним разорвалась очередная торпеда. Ее также приняли за мину и продолжали спасать людей, теперь уже с «Марины Расковой» и «Т-118». Тяжелораненый А. 3. Шмелев, перенесенный на «Т-114», отдал приказание становиться на якорь. Свыше четырех часов находились корабли на одном месте, пока подводная лодка не выпустила торпеду и в «Т-114». Только после этого с «Т-116» обнаружили вражеский перископ и наконец поняли, в чем дело. Единственный оставшийся невредимым тральщик (командир капитан-лейтенант В. А. Бабанов) сначала покинул опасный район, но затем, как бы спохватившись, вернулся, нашел подводную лодку противника и потопил ее.
Решения, принятые командиром конвоя, не выдерживают никакой критики, даже в том случае, если бы там подводной лодки не было и «БД-5» действительно попал на мины. Непонятно, зачем нужно было посылать два корабля снимать людей с тонущего транспорта, если эту задачу мог легко решить один тральщик, а правильнее всего было использовать спасательные средства. Невозможно также оправдать постановку на якорь корабля на минном поле и бездействие всего отряда в течение четырех часов сорока минут, в то время как всем следовало немедленно выбираться оттуда обратными курсами, так сказать уже протраленными собственными корпусами.
Так, предвзятость и догматизм мышления привели к роковой ошибке, за которую капитан 1 ранга А. З. Шмелев расплатился собственной жизнью, уйдя с тремя кораблями и их экипажами на дно Баренцева моря.
Любой командир, будь то в армии или на флоте, не имеет права ошибаться, ибо его ошибка ведет к гибели большого количества людей. Командир корабля, плавающей группы кораблей или соединения за ошибку расплачивается, как правило, и своей жизнью, разделяя участь всего экипажа. Не будем строго судить Александра Захаровича, он честно воевал и многое сделал для того, чтоб приблизить день Победы.
Весной 1943 г. у противника появился новый истребитель-штурмовик — «Фокке-Вульф-190». По своим тактико-техническим данным он превосходил Ме-109 и Me-110. Чтобы не привлекать внимания нашей авиации, ФВ-190 налетали на корабли поодиночке и на малых высотах. [231]
«Фоккер» внезапно появлялся из какой-нибудь долины, подлетал к дозорному или другому отдельно плавающему кораблю, сбрасывал бомбы, делал пару штурмовых заходов и так же внезапно скрывался. Даже Полярный и береговую базу ОВРа в Кувшинской салме они прилетали бомбить по одному. Катера и тральщики, располагавшие слабым зенитным вооружением, находясь в одиночном плавании, зачастую гибли как от бомб, так а от зажигательных снарядов и пуль. Чтобы усилить зенитную оборону, мы стали группировать корабли, строить их в ордера, а чтобы усилить ПВО, организовали непосредственную связь с авиацией для прикрытия по вызову. Но пока вырабатывались эти меры защиты, противник успел нанести нам существенный урон.
С приходом полярного дня боевая работа кораблей ОВРа становилась еще труднее и опаснее. Летом 1943 г. мы впервые потеряли один из катеров МО.
Полуостров Рыбачий отличается скудной растительностью. На его преимущественно ровной, низменной поверхности, покрытой мелко битым каменным плитняком и торфяным перегноем, лес не растет, если не считать стелющейся полярной березки, путающейся в ногах пешехода. Поэтому для гарнизона СОР корабли ОВРа кроме боезапаса, продовольствия и фуража доставляли также и дрова. Бревна обычно связывали в плоты и в хорошую погоду буксировали с помощью мотоботов или тральщиков. Получив плоты, красноармейцы крепили их к сваям, затем не спеша выкатывали бревна на берег, сушили и разделывали.
Несчастье происходит обычно там, где его меньше всего ждут. 5 июля 1943 г. в губе Эйна бойцы вытаскивали бревна из воды на сушу, один из них зазевался, и ту часть плота, где он находился, вынесло в Мотовский залив. Плот дрейфовал в сторону берега, занятого немцами. У СОР имелись и свои плавсредства, чтобы спасти незадачливого бойца и поймать унесенный лес, но, пока там раздумывали и решали, что делать, да перезванивались по телефонам, плот успел скрыться из виду. Стоял теплый солнечный день, погода была хотя и ветреная, но летная, и немецкие «фокке-вульфы» рыскали в поисках случайной добычи. Быстро оценив обстановку, мы послали звено катеров МО в Мотовский залив с целью найти и подобрать путешествующего на бревнах пехотинца. В случае нападения немецких самолетов катера должны были поддерживать друг друга артиллерийским и пулеметным огнем. [232]
Решение послать катера для осуществления такого опасного предприятия было принято не без раздумий и колебаний. С одной стороны, казалось, что ради спасения одного разини нелогично рисковать боевыми средствами и полсотней моряков, но с другой — недопустимо оставлять в беде беспомощного человека. Это противоречило бы традициям войскового товарищества. Победила именно эта точка зрения, и катера МО, команды которых отлично понимали, что идут на огромный риск, вышли в море. Обойдя весь оккупированный немцами берег Мотовского залива, они кого не нашли, но противника на себя навели.
Видя, как наши истребители прикрывают катера, вылетевшие немецкие самолеты разделились на две группы. Одна из них связала боем самолеты прикрытия, другая стала штурмовать и бомбить с малых высот катера МО, которые, яростно отстреливаясь, полным ходом спешили в ближайшую губу Эйна под прикрытие береговых зенитных батарей. Комендоры и пулеметчики стойко отбивались от наседавших штурмовиков, но вести огонь мешала волна. Катера изрядно раскачивало, заливало, поэтому трудно было управлять оружием, среди экипажей появились потери, были повреждены механизмы и вооружение.
В штурманской рубке головного катера МО № 111, которым командовал старший лейтенант В. П. Рябухин, возник пожар. Но лейтенант М. П. Бочкарев сбил пламя огнетушителем, за борт полетел и горящий стол вместе с навигационными картами. Затем воспламенился боезапас, но краснофлотец Яценко успел столкнуть горящие ящики воду. Тяжелораненые члены экипажа не покидали своих постов. Краснофлотец Чугунов был ранен в обе ноги и руку, но продолжал исполнять обязанности наводчика орудия. Краснофлотец Лебедев, прижав к груди раздробленную кисть левой руки, правой заряжал орудие, краснофлотец Васильев, одной рукой зажав рану в плече, другой устанавливал прицел. Сигнальщика Бойко осколком снаряда ранило в ступню, через минуту пулей была прострелена другая нога, но он не покинул мостика. Один из снарядов пробил палубу и разорвался в моторном отсеке, тяжело ранив старшину группы Серманова. Его заменил раненный в голову командир отделения Боровиков. Кровь заливала лицо, но он, обвязав голову тельняшкой, находился на посту до конца боя.
Несмотря на мешавшую маневрам волну, катера искусно уклонялись от авиабомб, но одна из них все же угодила в машинный отсек катера МО № 124, которым командовал [233] старший лейтенант Е. И. Мальханов. Раздался сильный взрыв, и на месте маленького кораблика остались лишь щепки да масляное пятно. Чудом удалось спастись только краснофлотцу Панченко. Выброшенный за борт взрывной волной, он оказался рядом с плавающей шлюпкой-тузиком. Чтобы уцелеть в такой ситуации, надо действительно родиться в рубашке.
Катер старшего лейтенанта В. П. Рябухина укрылся в губе Эйна. Он был весь изрешечен осколками и пулями и потерял часть команды. Воздушный бой над Мотовским заливом бушевал еще долго. Потери несли обе стороны. А красноармейца, из-за которого заварилась вся эта каша, прибило ветром к нашему берегу в губе Вичаны, и на другой день он прибыл в свою воинскую часть.
Потеря одного катера и сильное повреждение другого при выполнении абсолютно несвойственной им задачи не могли остаться не замеченными на флоте и бурно обсуждались в частях и на кораблях, среди краснофлотцев и командиров. Военному совету флота и командованию ОВРа пришлось давать ответы на бесчисленные письма и запросы подчиненных. Наконец, когда стало очевидно, что требуется публичная оценка боя в Мотовском заливе, во флотской газете появилась статья адмирала А. Г. Головко, в которой он оправдывал принятое мной решение. Но с моей души камень она не сняла, не избавила меня от угрызений совести. Конечно, бросать товарища в беде недопустимо, но и, соблюдая эту святую заповедь, необходимо трезво оценивать обстановку.
До первой мировой войны оказание помощи кораблю, получившему боевые повреждения, и спасение его экипажа считалось делом само собой разумеющимся, первостепенной и традиционной обязанностью, забывать о которой считалось постыдным нарушением флотских законов. Но 22 сентября 1914 г. на подходе к Остенде три английских легких крейсера — «Кресси», «Хот» и «Абукир» при попытке оказать помощь друг другу были по очереди хладнокровно и методично отправлены на дно немецкой подводной лодкой «U-9». Так за какие-то 75 минут технически несовершенной подводной лодке удалось сокрушить трех «мастодонтов». В истории флота подобного случая еще не было. С той поры к кораблю, торпедированному подводной лодкой, не разрешалось подходить для оказания помощи и спасения людей — этим была нарушена вековая традиция морского милосердия. Введенный повсюду новый, «бессердечный» порядок так плохо вязался с человеческими чувствами, [234] что и после поучительного и кровавого урока с тремя британскими крейсерами многие еще долго повторяли их ошибку. Что-то вроде этого случая, но в гораздо меньших масштабах произошло и со мной.
Оказывать помощь пострадавшим в бою кораблям и спасать тонущих людей, конечно, надо. Но делать это следует разумно, если позволяет обстановка или если ты ее создал — отогнал вражеские самолеты и подводные лодки, и есть полная уверенность, что удары больше не повторятся, а принятое решение не приведет к еще большим жертвам. Участвовать в этом должны малые корабли, катера, гидросамолеты и вертолеты, нет смысла подвергать опасности большие боевые корабли. В войну на Северном флоте «летающие лодки» и торпедные катера неоднократно подбирали наших летчиков, сбитых противником.
Время от времени во флотской печати появляются корреспонденции, излагающие подробности спасения моряков, смытых волной за борт в штормовую погоду. В них красочно описывается, как смельчаки, проявляя мужество и отвагу, бросаются в воду прямо в одежде и вытаскивают тонущего товарища. Но не следует забывать о том, что у грамотного, ответственного и заботливого командира людей за борт никогда не смывает, какой бы сильный шторм ни бушевал. И это потому, что на его корабле по верхней палубе в такой опасной ситуации никто не разгуливает. Если же возникает необходимость послать кого-то по неотложному делу наверх, то на него надевают спасательный пояс или жилет и обвязывают страхующим концом. В этом случав если его и смоет за борт волной, то нетрудно будет вытащить на палубу. И даже если оборвется страхующий конец, человек не утонет, а будет плавать, поддерживаемый поясом или жилетом, до тех пор, пока не подоспеет помощь. Прыгать в воду вслед за тонущим, рискуя жизнью, никому не потребуется. Ведь может случиться и так, что потонут оба — и смытый волной ротозей, и пытавшийся спасти его смельчак.
К сожалению, иногда мы подвергали опасности корабли и их экипажи, вначале принимая шаблонные решения, а затем боясь их изменить. Так, например, линии корабельных дозоров на входе в Кольский залив не только были постоянными в течение всей войны, но и корабли несли них службу днем и ночью, независимо от того, были ли в данный момент в базе флота или в Мурманске охраняемые плавающие объекты. Как часто в дни непрерывных атак самолетов противника нам хотелось снять с линий [235] стоявшие в дозоре сторожевики и тральщики или хотя бы уменьшить число кораблей, несущих дозор, чтобы не подвергать их смертельной опасности, но нас всегда останавливала инструкция, которую мы сами же и сочинили. В хорошую погоду с постов наблюдения и батарей береговой обороны видно в море дальше, чем с кораблей дозора, но, несмотря на это, они не оставляли своих позиций и несли службу для большей прочности обороны.
Перед встречей или выводом конвоев мы, как правило, начинали усиленный поиск плавающих мин, активную охоту за немецкими подводными лодками, траление фарватеров, увеличивали число дозоров, чем, безусловно, выдавали противнику время приближающейся операции, и он немедленно реагировал — начинал разведку и подтягивался ближе к нашей главной базе. Чтобы избежать этого, следовало бы мероприятия по обеспечению конвоев в зоне ответственности ОВРа проводить систематически, однако у нас не хватало сил, и к такому методу работы мы смогли перейти только в 1944 году. [236]