Путями нехожеными
От Российской империи мы унаследовали только два флота — Балтийский и Черноморский. Границы нашей Родины на Дальнем Востоке и на Севере со стороны океанов морскими силами не прикрывались. Озабоченные защитой страны, ВКП(б) и Советское правительство в 1932 г. приняли решение о создании Морских сил Дальнего Востока. Оборону Заполярья мыслилось укрепить с вводом [86] в эксплуатацию Беломорканала, по которому можно было перевести часть кораблей с Балтики в бассейн Северного Ледовитого океана.
В апреле 1933 г. был получен приказ наркомвоенмора К. Е. Ворошилова, который предписывал начальнику Морских сил Балтийского моря перевести из Кронштадта в Мурманск отряд кораблей в составе эскадренных миноносцев «Урицкий» (командир А. С. Мельников) и «Рыков» (переименованный уже на Северном флоте в «Валериана Куйбышева», командир С. С. Рыков), сторожевых кораблей «Смерч» (командир В. А. Фокин) и «Ураган» (командир Г. А. Визель), подводных лодок «Декабрист» («Д-1», командир Б. А. Секунов) и «Народоволец» («Д-2», командир Л. М. Рейснер). Этот отряд вместе с обеспечивающими средствами, катерами, буксирами и баржами получил наименование Экспедиции особого назначения № 1 (ЭОН-1), командовать которой было поручено командиру бригады эсминцев З. А. Закупневу, а начальником штаба у него был И. С. Исаков. Лодки шли под командованием М. П. Скриганова, который брал с собой весь штаб дивизиона.
Плавание по внутренней водной системе имело свои особенности. Здесь кораблям не угрожали штормы, зато их подстерегали пороги; мелководье и крутые повороты на излучинах рек затрудняли движение. Если, выходя в море, корабли принимали максимальное количество воды, топлива и продовольствия, то при переходе каналом приходилось заботиться о минимальной осадке, то есть избавляться не только от излишнего, но порой и от необходимого груза.
Глубокой ночью 18 мая 1933 г. после прощального митинга на пирсе мы уходили из Кронштадта. Непривычно было прокладывать курс кораблям не в море, а по узким водным артериям материка. Любимый город, как добрый хозяин раскрывает ворота, провожая сыновей в дальний путь, развел мосты на красавице Неве. И тут же встретились первые трудности — необходимо было с ювелирной точностью проскочить узкости мостовых пролетов между гранитными быками, преодолевая сильное течение мощной реки. Идешь Невой — словно листаешь книгу Истории. Вот за кормой остался золотой шпиль Адмиралтейства, заложенного в 1704 г. как верфь будущего флота Российского, слева по борту проплывают серые гранитные стены Петропавловской крепости, давшей основание Санкт-Петербургу — Петрограду — Ленинграду.
Еще до наступления рассвета прошли Усть-Ижору, где летом 1240 г. русские войска во главе с князем Александром [87] Ярославичем разгромили отряд шведских королевских рыцарей, закрепив за Русью побережье Финского залива и обеспечив выход в Балтийское море.
Ивановские пороги обходили узким, извилистым фарватером с соблюдением всех мер предосторожности.
Перед входом в Ладожское озеро вынуждены были стать на якорь, пропуская вперед корабли и суда обеспечения. Погода быстро портилась. Над буйно разыгравшимися волнами неслись темные рваные тучи, почти скрывая от глаз древнюю русскую крепость Орешек, построенную новгородцами на скалистом Ореховом острове. Казалось, камни побурели от крови, пролитой на этом многострадальном клочке земли, неоднократно переходившем из рук в руки при борьбе россиян со шведскими завоевателями. Потеряв оборонительное значение, Шлиссельбургская крепость превратилась в темницу для противников царского самодержавия.
Из-за плохой погоды баржи и катера экспедиции повели буксирами по Новоладожскому каналу, соединяющему Неву со Свирью. Облегченные подводные лодки валяло с борта на борт, как ваньку-встаньку. Крупные валы перекатывались через их низкие корпуса, вода заливала боевые рубки.
Хорошо было после долгой качки войти в тихую Свирь. В самом ее устье находится большой речной порт Свирица. Здесь мы долго стояли в ожидании своей очереди прохода вверх по течению.
В Лодейном Поле — городе, выросшем на основе Олонецкой верфи, заложенной Петром I, меняли буксиры. Когда-то спущенный здесь на воду шлюп «Мирный» принес известность не только «срубившему» его корабельных дол мастеру Колодкину, но и славу всей России. Под командованием выдающегося русского исследователя и будущего флотоводца М. П. Лазарева «Мирный» вместе со шлюпом «Восток» принимал участие в научной экспедиции к Южному полюсу. Руководимая известным русским мореплавателем Ф. Ф. Беллинсгаузеном, эта экспедиция в 1819–1821 гг. открыла Антарктиду.
Bepxoвье Свири мелководно, здесь много порогов. Проходить его речники рекомендовали с помощью крупных буксиров и под водительством опытных капитанов-наставников. Одни из них, здоровенный бородач по фамилии Шмаков, с удивлением смотрел на подводную лодку и размышлял вслух:
— Век прожил, а такого зверя видеть не доводилось. [88]
И баржей его не назовешь, и на пароход не похож. Не знаешь, как к нему и приноровиться. Трех буксиров, боюсь, будет маловато, попробуем потянуть четырьмя.
В этих краях и в самом деле таких кораблей еще не было. Мы шли на них первыми, пробирались на ощупь путями нехожеными.
На Сиговских порогах «Декабриста» тащили четыре огромных колесных буксира, «запряженных» цугом. Сильное течение бросало лодку от одного берега к другому, и, чтобы она не села на мель, ее с обоих бортов подпирали маленькие винтовые пароходики. Мы продвигались вперед так медленно, что подчас казалось, будто стоим на месте. Уверенность вселяло лишь спокойное, непроницаемое выражение лица капитана-наставника Шмакова.
Вырвавшись на простор Онежского озера, все облегченно вздохнули, а капитан-наставник размашисто перекрестился, символизируя этим конец мытарствам.
В Вознесенье нас догнал начальник Морских сил Балтийского моря Л. М. Галлер. Он собрал весь личный состав ЭОН-1, поблагодарил за службу на Балтике, попрощался с нами и пожелал счастливого пути. Так, неофициально, мы перестали быть балтийцами, еще не сделавшись североморцами.
Плавание до Повенца походило на прогулку. Онежское озеро было так тихо и спокойно, что в его прозрачной воде, как в зеркале, отражалось небо. Северная часть озера, или Повенчанская губа, зажата высокими скалистыми берегами, заполнена множеством мелких, поросших лесом островов. Здесь, в ее водах, мы находились на высоте 30 метров над уровнем моря и искусно маневрировали, выбирая безопасные глубины. Утопающий в лесах древний Повенец стоял у самого берега. Впервые он стал известен в XV в. как селение, приобретенное Вяжицким монастырем Великого Новгорода. Теперь здесь строился большой транзитный порт с современными причалами.
До ввода в строй грандиозного гидротехнического сооружения, каким являлся Беломорско-Балтийский канал, оставалось еще больше месяца. Мы вынуждены были стоять в гавани, ожидая, пока пророют перемычку канала, занимались боевой подготовкой, изучали условия предстоящего плавания, штудируя карты Выгозера. Навигационные пособия были исполнены еще только на синьке, но по искусной отработке деталей чувствовалась рука специалиста высокого класса. По подписи, стоявшей под лоцией, я узнал [89] ее автора — бывшего старпома «Коминтерна» И. Б. Ковтуновича.
Ранним июльским утром корабли ЭОН-1 вошли в канал. Перед нами уступами шлюзов возвышалась «Повенчанская лестница». На каждой такой «ступеньке» нас встречала команда хорошо натренированных рабочих — заключенных, стоявших на ручных розмахах лебедок и на клапанах кингстонов затопления и осушения камер. Действуя согласованно, они наполняли камеры и открывали ворота. Мы поднимались все выше и выше по водяным ступеням. В каждом шлюзе нужно было заводить швартовы, гасить ими инерцию корабля, затем травить их по мере подъема корпуса на новый уровень, отдавать и убирать концы, подбирать и крепить буксир. Моряки швартовных команд обливались потом, старпомы и боцманы охрипли от подачи бесконечных приказаний и команд. Отдыхать было некогда, за нами уже стояла очередь торговых судов, направлявших в Белое море.
Со строительством шлюзов Выгозеро разлилось на 70 километров в длину и до 30 — в ширину. Оно, собственно, стало компенсирующей емкостью, питающей шлюзы и всю искусственную 37-километровую часть водного пути. Теперь корабли плыли, поднятые на высоту ста с лишним метров над уровнем моря, то есть находились выше Исакиевского собора в Ленинграде.
На одном из шлюзов в группе заключенных, строителей канала, я увидел лоцмейстера Выгозера И. Б. Ковтуновича, моего бывшего начальника и учителя. На нем были сделанные из арестантской одежды гимнастерка, стянутая в сборку на талии резинкой, широкие, по-флотски расшитые брюки и брезентовые полуботинки. Из-под лихо сдвинутой затылок фуражки все так же задорно выбивалась прядь густых, но уже пепельно-белых, волос. Илья Борисович жадно рассматривал боевые корабли, взгляд его скользил по ходовым мостикам, видимо, он надеялся увидеть кого-нибудь из бывших сослуживцев. Лицо старого моряка, казалось, светилось счастьем, то ли от того, что он снова увидел боевые корабли, то ли от сознания, что он не зря отдал флоту лучшие годы жизни. Кто знает?
От Надвоиц корабли шли по «лестнице», нисходящей в Белое море. При прохождении одного из последних шлюзов экспедицию нагнал пароход «Товарищ Анохин», на котором прибыли осматривавшие канал Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин, наркомвоенмор К. Е. Ворошилов, первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) [90] С. М. Киров, руководитель НКВД Г. Г. Ягода. Для встречи высоких представителей команды кораблей выстроились на стенке шлюза. И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов и С. М. Киров обошли строй, поздоровались с командирами и личным составом экипажей. Первым произнес речь К. Е. Ворошилов, призывая нас бдительно охранять морские границы Родины. Затем выступил С. М. Киров. Он поздравил моряков с началом освоения сурового заполярного края, его безграничных морских просторов. Во время выступления ораторов И. В. Сталин, одетый в светлый полувоенный костюм и высокие черные сапоги, стоял поодаль. Он, казалось, был недоволен, когда выступавшие подчеркивали его заслуги и роль в создании канала и образовании флота на Севере, я не собирался произносить речь. Однако овация, которую устроили моряки, и возгласы «Просим товарища Сталина» заставили его сказать несколько слов.
— Вам может показаться, — говорил он с расстановкой, — что вас посылают на войну. Так никакой войны нет и, я думаю, в скором времени не будет. Посылаем на всякий случай. У вас очень усталый вид, вы много работали, вам надо хорошо отдохнуть. В создании флота большая заслуга товарища Ворошилова.
Руководители партии и правительства осмотрели эсминец «Урицкий» и подводную лодку «Декабрист», распрощались с моряками и поездом отбыли в Мурманск.
В порту Сорока (ныне г. Беломорск) нам предстояла серьезная подготовка к походу вдоль побережья Мурмана занявшая две недели. Подводные лодки требовали вывески, так как соленость, а следовательно, и плотность воды в Баренцевом море иная, нежели на Балтике. Надо было постоянно помнить и при стоянке кораблей у пирса, и на ходу в море о большой разнице в уровнях моря при приливах и отливах, учитывать течения. Навыки уверенного управления кораблями давались не легко и не сразу. А тут еще произошел казус, задержавший выход кораблей в море. Дело в том, что вагоны с боеприпасами и дефицитными материалами железнодорожники заслали вместо города и порта Сорока на Севере на одноименную станцию вблизи румынской границы.
Наконец сборы были завершены, и корабли вышли в море, для того чтобы, обогнув Кольский полуостров, прибыть к месту постоянного базирования в Кольский залив. Баренцево море редко бывает спокойным, но на сей раз оно приветливо встретило нас чуть заметной зыбью. [91]
В Кольский залив мы не входили, а вползали — осторожно, малым ходом: осмотрительность и оправданная осторожность всегда должны быть присущи каждому моряку.
Мурманчане устроили нам горячую встречу. Они искренне радовались тому, что теперь и здесь появился свой военный флот.
Из прибывших кораблей согласно циркуляру начальника штаба РККА образовали Северную военную флотилию, хотя военной базы для нее не было, даже временной, — необходимо было все создавать заново. Для стоянки сторожевиков и эсминцев Мурманский торговый порт предоставил часть своего причала, правда не оборудованного ни системами подачи питьевой и котельной воды, ни системой подачи пара для обогрева кораблей, ни тем более системой снабжения топливом. Подводным лодкам под плавбазу определили пассажирский пароход «Умба», который не имел помещений ни для погребов, ни для складов корабельного имущества.
Для оказания помощи в организации базирования из Москвы приехал начальник Морских Сил РККА В. М. Орлов. Он вызвал из Кронштадта учебное судно «Комсомолец» и плавмастерскую «Красный горн». С их прибытием в какой-то мере были решены наиболее неотложные вопросы размещения штаба флотилии и ремонта кораблей. Для размещения органов тыла и под жилье командному составу заложили серию однотипных каркасно-засыпных домов. Чтобы прикрыть вход в Кольский залив, приступили к установке артиллерийских батарей береговой обороны, на побережье развернули посты наблюдения за морем.
Командующим флотилией был назначен З. А. Закупнев. Начальника штаба сразу ему подобрать не смогли, и его обязанности долгое время исполнял начальник оперативного отдела Ю. А. Пантелеев, только что окончивший Военно-морскую академию. Меня поставило на должность флагманского минера флотилии.
В сентябре М. П. Скрпганов привел по каналу новый отряд — ЭОН-2, в который входили эсминец «Кард Лабкнехт» (командир К. Ю. Андреус), сторожевик «Гроза» (командир А. Е. Пастухов) и подводная лодка «Красногвардеец» («Д-3», командир К. Н. Грибоедов). Из шести надводных кораблей сформировали отдельный дивизион эскадренных миноносцев. Возглавил его Ю. В. Шельтинга, командовавший ранее подобным дивизионом на Черном море. Лодки также свели в отдельный дивизион. В управление им вступил командир «Красногвардейца» К. Н. Грибоедов, [92] а на подводную лодку вместо него назначили М. Н. Попова.
Всю зиму нового, 1934 г. флотилия обустраивалась. Люди расселялись, знакомились с новыми местами, врастали в обстановку. Корабли ремонтировались и в море выходили редко. Ни стрельб, ни совместных плаваний, ни учений пока не планировали. Главным на выходах было изучение условий плавания в Баренцевом море.
Когда принималось решение строить главную базу флотилии, выбор пал на Екатерининскую гавань в Кольском заливе. Она имела достаточные глубины, прикрывалась высокими сопками от господствующих ветров, была расположена близко к выходу в море. Но гавань и поселок Полярное, расположенный на берегу, ни железной, ни шоссейной дорогами со страной связаны не были, поэтому тыл флотилии со всеми складами и судоремонтными предприятиями оставался в Мурманске, на расстоянии сорокамильного перехода заливом, и был оторван от постоянных мест стоянки кораблей. К сожалению, ошибочность выбора стала ясна лишь в войну, до нее же база в Полярном всем нравилась.
Нелегко нам давался организационный период. Находившийся в Полярном Государственный океанографический институт перевели в Мурманск, а в его помещение весной перебазировали штаб и политотдел флотилии. Но скоро мы увидели, что с переселением органов управления поспешили. Поскольку боевой состав соединений все еще оставался в Мурманске, а регулярное сообщение по Кольскому заливу отсутствовало, образовался опасный отрыв штаба и политотдела от кораблей. Это повлекло за собой ослабление всесторонней помощи командному составу кораблей, который в ней очень нуждался. Перед командующим флотилией возникла проблема: уйти вслед за штабом в Полярное или остаться с кораблями. Он выбрал второе. Командующий каждый день бывал на кораблях, беседовал с командирами, давал указания, о которых, к сожалению, не всегда знал штаб. При такой организации не обходилось без недоразумений. Иногда какой-нибудь корабль выходил в море, а в штабе об этом становилось известно лишь по донесениям постов наблюдения. В Екатерининскую гавань командующий приходил на эсминце раз в неделю, посещал штаб, выслушивал доклады, подписывал бумаги и возвращался в Мурманск.
В местах базирования кораблей и на побережье разворачивалось строительство мастерских, складов, жилых и [93] служебных помещений, причалов, батарей, но регулярного сообщения и надежной связи с ними не было, поэтому и наблюдение за работами велось от случая к случаю. В результате сроки выполнения производственных планов затягивались, стоимость работ превышала выделенные ассигнования. Становилось очевидным, что надо принимать кардинальные меры, и прежде всего менять стиль работы.
Летом мы закрыли на замок большую часть кабинетов штаба и политотдела и перебрались на корабли. Дело стало понемногу выправляться. Вскоре флотилия приступила к огневой подготовке. Артиллеристы мастерили из бревен и мешковины щиты для стрельбы. Минеры долго отыскивали мелководные места для оборудования торпедного пристрелочного полигона. Попробовали стрелять в узкости Кольского залива, но интенсивное судоходство не позволило это осуществить. В других местах мешала близость каменистого берега. Стоило торпеде отклониться от заданного направления, как она выскакивала на скалы и приходила в негодность. Торпеды новых образцов, пройдя положенное расстояние после учебного выстрела, автоматически не продувались и тонули. Было принято предложение завода-изготовителя вставлять в середину корпуса торпеды полый цилиндр, но это хотя и предотвращало аварии, зато нарушало динамику движения торпеды.
С применением минного оружия тоже возникли проблемы. У берегов Кольского полуострова во время прилива уровень воды поднимается до четырех метров, а в Горло Белого моря — до семи. Мины, установленные даже на минимальное углубление, два раза в сутки делались безопасными — над ними могли проходить без риска подорваться эсминцы. В проливах мины сильными приливными течениями прижимались к грунту и также не представляли опасности. Донных мин у нас еще не было, а когда они появились, то из-за больших глубин широкого применения не получили.
Мурманские рыбаки передали нам два траулера — «Налим» и «Форель», которые были переоборудованы в тральщики, вооружены и использовались для отработки наиболее эффективных способов боевого применения минно-торпедного оружия.
За время первой летней кампании мы изучили условия плавания в Баренцевом море, успешно провели артиллерийские и торпедные стрельбы, отработали методику минных постановок.
Когда наконец на флотилию прибыл начальник штаба [94] M. П. Максименко, работа штаба приобрела большую четкость и деловитость, однако территориальная оторванность от кораблей объединения по-прежнему давала о себе знать.
Условия быта в Полярном нас не баловали. Большинство командиров ютились в служебных кабинетах. Квартиры получили счастливчики — семейные, да и то не все. Ни свежих овощей, ни фруктов, ни молока в единственной продовольственной лавке не было. Выручали пайки комсостава. Наконец строители (заключенные, а потом сменившие их солдаты-ополченцы — дети «лишенцев», то есть родителей, лишенных избирательных прав) начали сдавать добротно срубленные дома с водопроводом, канализацией и даже ванными с титаном и дровяным отоплением. Жилищная проблема стала понемногу решаться.
В разгар летней кампании 1935 г. два наших плавающих соединения приступили к отработке торпедных атак. Командир ОДМ Ю. В. Шельтинга, как правило, не опекал опытных командиров эсминцев «Рыков» и «Карл Либкнехт», но контролировал буквально каждое решение, которое принимал недавно назначенный В. А. Фокин. Сторожевые корабли Юрий Владимирович не воспринимал всерьез и обучать их командиров посылал своего начальника штаба В. В. Мочалова.
Боевая подготовка подводных лодок меня особенно интересовала, и я никогда не пропускал их выходов в море. К. Н. Грибоедов слыл одним из наиболее опытных подводников еще на Балтике и пользовался высоким авторитетом у командиров. Он никогда не наказывал, но и не баловал подчиненных, поэтому его все любили, хотя и побаивались. Константин Николаевич был всегда одинаково ровен, корректен, вежлив и обходителен. Как правило, мы выходила с ним на плавбазе «Умба» или на эсминце и задавали курсовые углы лодкам. Искуснее всех управлял кораблем командир «Д-1» («Декабрист») Б. А. Секунов, наиболее старый и опытный подводник. Но он часто сбивался в расчетах и тем портил свои атаки. Подводной лодкой «Д-2» («Народоволец») третью кампанию командовал Л. М. Рейснер, молодой, но хорошо теоретически подкованный подводник. Он довольно быстро освоил первые несложные упражнения и был вторым в состязаниях в дивизионе. Совсем еще молодой командир «Д-3» («Красногвардеец») М. Н. Попов действовал смело, решительно, но порой нерасчетливо, что вызывало некоторую тревогу у К. Н. Грибоедова. Однако когда мы с начальником штаба дивизиона Б. Н. Мещеряковым осенью, подводя итоги, стали определять [92] места лодок в соединении, комдив согласился с моим предложением отдать первенство М. Н. Попову.
Осенью Северная военная флотилия проводила свои первые маневры. Наравне со всеми флотами мы получили тему: «Бой на минно-артиллерийской позиции». «Умба» под командованием Бориса Барсукова и при моем посредничестве изображала вражеский линейный корабль, прорывающийся в Кольский залив. Далеко в море «противника» искали эсминцы и подводные лодки, наносили по нему торпедные удары и отходили к базе. Предполагалось, что нападение врага, ослабленного нашими атаками и вышедшего на минно-артиллерийскую позицию, будет отражено комбинированным применением минного оружия, береговой и корабельной артиллерии.
В ходе боевой подготовки мы усиленно изучали опыт первой мировой войны и, в частности, опыт нашей предшественницы — флотилии Северного Ледовитого океана, которая занималась главным образом вопросами противолодочной и противоминной обороны, обеспечивала внешние перевозки военных грузов и стратегических материалов. Однако последнее и мы, и вышестоящие штабы считали делом маловероятным в будущем. Тогда никто не мог предвидеть характера операций, которые впоследствии пришлось проводить Северному флоту по организации конвоев. Общая недооценка подводной опасности на театре в предвоенные годы частично была и моей виной, поскольку в штабе я ведал использованием и развитием противолодочных сил и средств. Но это я понял только в годы Великой Отечественной войны. [96]