Минеры
Единственное существовавшее в то время командное военно-морское училище выпускало нас строевыми командирами, то есть специалистами, подготовленными лишь к несению ходовой вахты на больших кораблях. Всеми флотскими специальностями мы владели одинаково посредственно. Самостоятельными руководителями боевых частей нас назначали в виде исключения, за неимением более опытных специалистов, и лишь на малые корабли. Чтобы получить квалификацию и диплом специалиста соответствующего флотского профиля, следовало окончить годичные Специальные курсы усовершенствования командного состава, которые состояли из шести классов: штурманского, артиллерийского, минно-торпедного, связи, химического и подводного. Поступающий на курсы сам выбирал специальность, по которой хотел совершенствоваться, а затем продолжать службу. Штурманскую специальность обычно выбирали те, кого тянуло к управлению кораблем. В артиллерийский класс поступали люди, которые хотели служить на больших артиллерийских кораблях — линкорах и крейсерах. Минерами становились приверженцы эскадренных миноносцев и торпедных катеров. На химиков и связистов учились люди, желавшие связать свою судьбу с конкретной техникой. В подводный класс шли те, кто уже успел послужить на подводных лодках, понял их перспективность и твердо решил посвятить себя этому роду сил.
Всякий моряк, окончивший училище и прослуживший два года на кораблях, имел право поступить на такие курсы. Мечта служить на кораблях не покидала меня, и я подал рапорт Н. Б. Павловичу с просьбой послать меня учиться на классы. Но поскольку и училищу нужны были молодые командиры, имеющие определенный стаж службы на кораблях, Н. Б. Павлович не сразу удовлетворил мое ходатайство. После неоднократных настойчивых просьб меня все же отпустили из училища, правда, с большим опозданием, когда на курсах уже начались занятия. Артиллерийский [78] класс, куда я намеревался держать экзамен, оказался давно заполненным слушателями, и мне предложили поступать на минно-торпедный, который был неукомплектован. Выбор был сложным: либо ждать еще год, либо идти в минеры. Начальник этого класса, старый моряк и патриот своего дела, Н. Ф. Третьяков утешал меня:
— Не огорчайтесь, молодой человек. Торпеды есть и на крейсерах, и на линкорах. За свой долгий век я не выпустил ни одного специалиста, который бы не полюбил этого интересного дела. Поработайте с моим оружием, и оно вам понравится. Как говорили в старину, стерпится — слюбится.
Я дал согласие.
Училищное начальство провожало меня молча, как провожают неблагодарного сына, покидающего семью против воли родителей. Но я никогда не забуду своих наставников — Ю. Ф. Ралля, Я. В. Волкова и Н. Б. Павловича и часто вспоминаю с благодарностью ту щедрую отеческую заботу, которую они проявляли о нас.
Учиться в минно-торпедном классе было действительно интересно, а потому и легко. Материальную часть минно-торпедного оружия изучали до мельчайших подробностей, сначала по чертежам и описаниям, а затем на «живых» учебных экземплярах оружия. Торпеду мы разбирали, кажется, до последнего винтика и могли впоследствии собирать чуть ли не вслепую, регулировали ее механизмы, отыскивали неисправности, заложенные преподавателями, исходя из опыта использования оружия на флоте. Каким интереснейшим боевым средством оказалась торпеда! Снаряд диаметром немногим более 53 сантиметров, длиной около 7 метров, по сути, представлял собой необитаемую подводную лодку, несущую несколько сот килограммов взрывчатого вещества и развивающую скорость до 50 узлов. Умные и точные механизмы — гироскоп и гидростат — удерживали заданные направление и глубину движения. Это небольшое боевое средство могло пустить ко дну корабль водоизмещением несколько десятков тысяч тонн. Начальник класса Н. Ф. Третьяков оказался прав: только здесь мы почувствовали, какой сгусток технической мысли несет это оружие.
Выходить в торпедную атаку нас учили преимущественно с миноносцев, руководствуясь показаниями имитационных приборов. Существовало несколько методов решения задачи выхода в торпедную атаку, но все они основывались на принципе решения в уме геометрической задачи сближения торпеды с целью, так что вряд ли их можно было признать совершенными. [79]
Здесь, на минных классах, я снова встретился с однокашниками, моими старыми друзьями Александром Шмелёвым и Анатолием Клыковым. В это же время на классах учились Павел Колчин и Валентин Дрозд, присланные балтийской бригадой эсминцев, Арсений Головко, приехавший с Каспия, Владимир Алферов, Михаил Вейс, Лев Курников и Иван Морозов, делегированные морской авиацией, катерники Сергей Солоухин и Александр Спиридонов, а также Борис Андреев с минного заградителя «25 Октября».
Вспоминая те далекие времена, не могу не рассказать о случае, который пагубно повлиял на наши взгляды на использование торпедного оружия. Как-то, придя на занятия, мы узнали, что один из наших преподавателей по боевому использованию торпедного оружия, Юлий Добротворский, арестован по так называемому делу о Промпартии. У талантливого преподавателя к тому времени уже были труды по устройству торпед и тактике их использования. Мы набросились на них, стараясь разобраться, что же могло быть во взглядах преподавателя враждебного советскому строю, что могло нанести ущерб нашему флоту. И некоторые горячие головы решили, что предложение Добротворского применять наряду с прицельной стрельбой одной торпедой стрельбу торпедами по площади девятиторпедным залпом (эсминцы типа «Новик» имели три трехтрубных торпедных аппарата) ведет к необоснованно большому расходу дорогостоящих торпед. И хотя через месяц-полтора Добротворского освободили и восстановили в должности преподавателя, к спорам о залповой стрельбе торпедами он больше не возвращался. А вот мы, слушатели курсов, к несчастью, вышли из учебного заведения с твердым убеждением в целесообразности стрельбы одной торпедой. И только Великая Отечественная война заставила нас изменить свои взгляды, подтвердив принципиальную правоту нашего дальновидного преподавателя.
После непродолжительной стажировки на минных заградителях и эскадренных миноносцах Морских сил Балтийского моря мы получили назначения. Каждый возвращался на соединение кораблей, пославшее его на учебу. Но поскольку командировавшему меня Военно-морскому училищу имени М. В. Фрунзе минеры и торпедисты не требовались, я был назначен на балтийскую бригаду подводных лодок на должность дивизионного специалиста второго дивизиона.
Жарким июньским днем я прибыл в Кронштадт на плавбазу «Смольный», где размещался штаб соединения, к флагманскому минеру бригады Владимиру Филипповичу Черному. [80] Тот, пообещав всяческую поддержку, ознакомил меня с организационной структурой бригады и представил будущим подчиненным.
Второй дивизион состоял из четырех подводных лодок типа «Барс» и старенькой канонерки «Красная Звезда», приспособленной под плавбазу. Командовал им опытный, видавший виды подводник Александр Александрович Ждан-Пушкин, имевший прозвище «батенька мой». Комдив говорил со мной недолго.
— А, здравствуйте, батенька мой! — обрадовался он. — Торпеды ваши на «Смольном». Флагман Черный вам их покажет и все расскажет. Ключи от погреба с подрывным снаряжением отберите у моего флаг-секретаря, а то мне снятся кошмары.
Я попробовал было заикнуться о том, что никогда не был на подводных лодках и не знаю их.
— Все, что вы не знаете, батенька мой, извольте выучить, а все, что не умеете, потрудитесь освоить. Времени вам должно хватить, как и одному моему знакомому, который утверждал, что работает в сутки по двадцать шесть часов, так как встает на два часа раньше. Вот так-то, батенька мой.
В соединении шла напряженная боевая работа. Подводные лодки много плавали, отрабатывая задачи боевой подготовки и готовя кадры для вновь строящихся кораблей. В описываемое мной время на бригаде произошла катастрофа. Две подводные лодки, № 4 («Красноармеец») и № 9 («Рабочий»), отрабатывая задачу совместного плавания, столкнулись, следуя ночью в кильватерном строю. Подводная лодка № 9 получила пробоину и затонула со всем экипажем. Подобная трагедия вскоре произошла и на Черном море, где протараненная эскадренным миноносцем «Фрунзе» затонула подводная лодка № 16 («Металлист»). К чести черноморцев, часть личного состава подводной лодки удалось спасти. Среди погибших были и мои однокашники — штурманы Николай Изумрудов и Иван Орехов. Это было первые потери, понесенные нашим выпуском.
Направленную в Кронштадт правительственную комиссию возглавляли К. Е. Ворошилов и С. М. Буденный. Они прибыли одетые почему-то в морскую форму, старательно вникали во все подробности катастрофы, беседовали с моряками и семьями погибших.
При расследовании случаев гибели подводных лодок правительственные комиссии среди ряда причин отмечали излишнюю спешку в подготовке кораблей и личного состава к самостоятельному плаванию, низкую выучку экипажей, что [81] было связано с уходом наиболее опытных моряков на вновь строящиеся корабли, а также конструктивные недостатки старых подводных лодок, не имевших водонепроницаемых переборок, а потому обреченных на гибель при получении даже незначительных пробоин прочного корпуса, если экипаж не мог справиться с ликвидацией поступления воды. Катастрофы показали, что боевую подготовку личного состава надо начинать с азов, накрепко и надолго «привязав» подводные лодки к пирсам.
После того как наши «барсы» закончили элементарные упражнения в условиях стоянки, их начали выпускать в море под непосредственным руководством командиров дивизионов. Там подводники учились погружаться и ходить на разных глубинах и режимах. Мои базовые торпедисты тем временем отбирали на складах боевой и практический комплекты боеприпаса, проверяли все в своей мастерской, снабжали торпедами корабли.
В первые торпедные атаки выходили сначала по тихоходной мишени — плавбазе «Смольный», смело «расстреливали» ее, имитируя торпедные выстрелы. После того как освоили искусство выхода в торпедную атаку по плавбазе, перешли к тренировкам по выходу в атаку по быстроходным целям — миноносцам, что представляет для подводной лодки сложный и рискованный маневр.
Обязанности дивизионного минера сложны и многогранны. Необходимо было обучить все технические расчеты готовить торпеды к стрельбе, проверять давление воздуха в воздушном резервуаре, полноту заправки торпед пресной водой, керосином и смазочными маслами, соответствие установок приборов и режимов механизмов расчетным заданиям. Полагалось также осматривать торпедные аппараты всех подводных лодок и контролировать знание командирами боевых частей и торпедистами своих обязанностей.
Во время подготовки подводных лодок к походу надо было нанести на карту их расчетные позиции, вычертить курсы корабля-цели, составить таблицу времени, необходимого на переходы и маневрирование участвующих в учении кораблей, и представить все это на утверждение командиру дивизиона А. А. Ждану-Пушкину, который дотошно проверял мои расчеты, вносил коррективы и визировал задание. Собрав командиров, он проигрывал с ними предстоящие упражнения.
Во время атак подводных лодок на корабле-цели выставлялись усиленные наряды наблюдателей за перископом, воздушным пузырем, появляющимся на поверхности моря в момент [82] залпа, за следом выпущенной торпеды. Недавние катастрофы были еще свежи в памяти.
Особенно ответственной была стрельба из кормовых торпедных аппаратов, так как в этом случае пересекался курс цели, идущей зигзагами на большой скорости. Все организаторы практических торпедных стрельб с большим волнением следили за маневрированием кораблей, особенно сильно, и это естественно, переживал их руководитель А. А. Ждан-Пушкин. Но вот атака успешно завершена, и наступал второй ответственный момент: всплывет практическая торпеда или нет, а по условиям подготовки к выстрелу она должна была всплыть после пробега заданной дистанции. Торпеда — оружие дорогое, и горе участникам учений, если она не всплывала. Ни лодку, потопившую боеприпас, ни корабль-цель по заведенному порядку комдив в базу не отпускал до тех пор, пока не будет найдена потеря. Поверхность моря осматривали, следили, не появятся ли масляное пятно или воздушные пузыри, выдающие местонахождение торпеды, дно тралили со шлюпок, обследовали район с помощью металлообнаружителей, спускали водолазов. Бывало, что поиски продолжались неделю и даже больше. Прекратить их мог только командир бригады.
Как ни берегли мы лодки, как ни страховали их от аварий, но уберечь «невезучую» подводную лодку № 4 не смогли. Стрельбы проводились в Финском заливе. Подводная лодка, управляемая командиром В. Володьзько, выходила в атаку на эсминец. В районе учения оказался немецкий транспорт «Грация». Комдив, находящийся на эсминце, понадеялся на осмотрительность командира подводной лодки, а тот увлекся атакой. В результате столкновения «Грации» пришлось вернуться в Кронштадт, так как поступавшая через пробоину вода намочила транспортируемое зерно, оно разбухло и вспучило переборки и палубу судна. «Грацию» пришлось ремонтировать на Кронштадтском морском заводе. Подводная лодка возвратилась в базу со свернутой на сторону носовой частью легкого корпуса и вышла из строя на целый месяц.
После возвращения кораблей в базу командиры представляли в штаб дивизиона письменные отчеты об атаках. Графики маневрирования, таблицы пеленгов на цель и ее курсовых углов сверялись с истинными элементами движения корабля-цели. По этим данным оценивалась атака, а по сумме оценок в конце кампании определялось место корабля в соревновании по боевой подготовке.
В редкие часы отдыха, как правило после вечернего чая, [83] в кают-компании плавбазы «Красная Звезда» задерживались командиры подводных лодок. Превосходным рассказчиком был А. А. Ждан-Пушкин. Он рассказывал о боевых действиях подводников в первую мировую войну и в годы гражданской войны, участником которых он был. С особым вниманием все слушали повествования об экстремальных ситуациях, из которых подводники выходили с честью только благодаря хладнокровию, выдержке и смекалке. По сути, это тоже была учеба, ибо опыт, которым он так щедро делился с нами, был поистине бесценен. Иногда разговоры прерывались упорными сражениями за шахматной доской. Особенно жаркими были «бои» А. А. Ждана-Пушкина с молодым помощником командира подводной лодки № 8 («Краснофлотец») Михаилом Поповым.
— Вы меня разгромили, Александр Александрович, — как-то пожаловался Попов, — как Нельсон союзный флот в Трафальгарском сражении!
— Во-первых, батенька мой, Михаил Николаевич, Нельсон расчленил и уничтожил по частям силы противника при Трафальгаре, а я окружил ваши не успевшие развернуться в боевой порядок силы. А во-вторых, если уж прибегать к историческим аналогиям, говоря о разгроме эскадр по частям, то не как Нельсон, а как Федор Федорович Ушаков, коему принадлежит приоритет в применении этого тактического приема на море.
Флагманский минер бригады В. Ф. Черный регулярно собирал нас дивизионных специалистов, у себя в каюте на плавбазе «Смольный», слушал отчеты о проделанной работе и учил, как надо управлять главным оружием подводных лодок. После решения деловых вопросов мы часто задерживались, вспоминая и разбирая сложные ситуации, так часто подстерегающие моряков на их нелегком пути. С интересом слушали рассказы минера первого дивизиона подводных лодок Федора Викентьевича Сакуна, участника гражданской войны, минного машиниста прославленной подводной лодки «Пантера», которая в августе 1919 г. потопила английский эскадренный миноносец «Виттория».
Конец 1932 г. знаменовал собой завершение нашей страной первой пятилетки. Как явствовало из газет, в строй уже вступили полторы тысячи крупных промышленных предприятий. Ускоренные темпы индустриализации страны позволили [84] приступить к перевооружению Красной Армии и Флота. Молодая судостроительная промышленность создавала для защиты морских границ Родины современный боевой флот. Еще в феврале 1925 г. Председатель Реввоенсовета СССР и Народный комиссар по военным и морским делам М. В. Фрунзе предвидел открывающуюся возможность оснащения флота новыми кораблями.
В 1930–1931 гг. в Кронштадт прибыли с Балтийского судостроительного завода первенцы советского подводного кораблестроения — подводные лодки «Декабрист», «Народоволец» и «Красногвардеец». Это были большие по тем временам корабли, вооруженные шестью 533-ми торпедными аппаратами, а также 100-мм и 45-мм орудиями. Для них в Кронштадте в Купеческой гавани выстроили береговую базу со складами, пирсами, мастерскими, казармами и жилыми флигелями, предназначенными для командного состава. По случаю вступления в строй новых кораблей состоялся большой митинг, на котором присутствовали руководящий состав Морских сил Балтийского моря, подводники, инженерно-технический персонал и рабочие судостроительного завода, представители партийных и советских организаций Ленинграда. Из «декабристов», как потом называлась корабли этой серии, сформировали третий дивизион подводных лодок, в командование которым вступил молодой талантливый командир Максим Петрович Скриганов. Он был первым краскомом, которому довелось командовать подводной лодкой, а теперь и дивизионом. Командирами новых лодок назначили наиболее опытных подводников — Б. А. Секунова, М. К. Назарова и К. Н. Грибоедова. Моего нового приятеля М. Н. Попова перевели на этот дивизион старпомом, а меня — дивизионным минером. Четвертым кораблем нашего дивизиона стала английская подводная лодка «L-55», потопленная летом 1919 г. эсминцем «Азард», но поднятая в августе 1928 г., отремонтированная и введенная в строй. В командование ею вступил лихой и отважный моряк Н. Воробьев. Останки экипажа «L-55» в соответствии со старым морским обычаем были переданы Великобритании.
А флот готовился к приему все новых и новых подводных кораблей. В первой половине 30-х годов строились и спускались на воду подводные минные заградители типа «Ленинец», средние подводные лодки типа «Щ», эскадренные подводные лодки типа «Правда», проектировались «малютки». А. А. Ждан-Пушкин видел, что подводные ветераны «барсы» доживают последние дни, никого на них не удерживал и сам попросился в училище преподавать историю, [85] как только его изношенные «старушки» начали выходить в тираж.
«Декабристы» в техническом отношении были еще «сырыми», а их экипажи слабо подготовленными. Новые корабли и их более сложная техника требовали времени для изучения и освоения, экипажи, как говорят моряки, должны были сплаваться. А этого достичь можно только в длительных походах.
Зима 1932/33 г. нагрянула в Кронштадт рано и неожиданно. Снег выпал еще в ноябре. Трескучие морозы сковали Финский залив крепким ледяным панцирем. Лодки приросли к пирсам. Экипажи перебрались на жительство в казармы и приступили к зимнему этапу боевой подготовки. После корабля береговая жизнь нам не нравилась, комнаты мы упорно называли каютами, а столовую кают-компанией.
В зимнюю программу командирских занятий входили торпедные атаки на учебном приборе, игры на картах, лекции и семинары на военно-теоретические и политические темы. Рядовой состав и младшие командиры изучали устройство материальной части кораблей и вооружения, правила обращения с механизмами и оружием. С личным составом мы проводили политзанятия, рассматривали на них итоги выполнения первой пятилетки. Среди объектов, строительство которых было намечено новым пятилетним планом, более всего наше внимание привлекал Беломорско-Балтийский канал: он должен был соединить два моря. Моряки радовались воплощению в жизнь этого грандиозного проекта. Мы были уверены, что ввод канала в строй повлияет на дальнейшее экономическое развитие Крайнего Севера, но никому и в голову не приходило, что первыми пройдут по нему боевые корабли, что открывать новый путь придется представителям Морских сил Балтийского моря. [86]