Стажеры
Новый начальник училища Юрий Федорович Ралль и комиссар Яков Васильевич Волков за короткий срок успели осуществить ряд смелых и полезных реформ учебного процесса. Было признано целесообразным проводить стажировку выпускников не только на Балтике, как это делалось прежде, но и на тех морских театрах, где им предстояло плавать. Окончившим с отличием предоставлялось право выбора места службы. Я, разумеется, избрал родное Черное море.
Нам присвоили звания корабельных курсантов и отправили на корабли. Наспех придуманная форма одежды соответствовала переходной стадии службы и представляла собой гибрид обмундирования всех существовавших тогда категорий личного состава. Мы носили фуражки комсостава, знаки различия главстаршин, краснофлотские брюки и суконную рубаху с голубым воротничком. Производство в краскомы намечалось на осень 1928 г. при условии успешной сдачи экзаменов по всему курсу стажировки.
Многое изменилось за время моего отсутствия на Черном море. Вступил в строй крейсер «Червона Украина», кроме «Незаможника» здесь плавали еще три эсминца — «Петровский», «Фрунзе» и «Шаумян». «Коминтерн» по старости лет перевели в разряд учебных кораблей. Минный заградитель «1 Мая» тоже состарился и выполнял функции гидрографического судна: ставил вехи, развозил по маякам продовольствие и топливо.
Мои лучшие друзья Фаня Быков и Хази Галинуров разъехались. Фаня уволился в запас и учился в одном из ленинградских институтов, а Хази вернулся домой, в Татарию. Коля Левашов служил главным боцманом на «Коминтерне», мы часто виделись с ним, вспоминали прошлое, перебирали в памяти друзей и знакомых. К. А. Беспальчев командовал эсминцем «Петровский», П. И. Шабельский перевелся в Кронштадт и получил в командование стоящий в капремонте эсминец «Яков Свердлов». Военком К. Годун учился в Военно-морской академии и готовился стать инженером связи. Мы пожалели о том, что боевой комиссар с незаурядными способностями решил переквалифицироваться в связиста. Боцман И. Л. Кандалов умер от сердечного приступа прямо на корабле, в своей каюте. И. Б. Ковтунович водил «Незаможника» в Неаполь, где повстречал старых друзей, — находившихся в эмиграции. Последствия не [54] замедлили сказаться: по возвращении в Севастополь Илья Борисович был отозван с флота и уволен в отставку. Жаль было человека, влюбленного в свою профессию.
Корабельных курсантов на время летнего плавания распределили по канонерским лодкам, эскадренным миноносцам и крейсерам. Мы уже считались командным составом и несли службу дежурными по кораблю на якоре и помощниками вахтенных начальников на ходу, обедать нас приглашали в кают-комиалию, размещали в каютах или отдельных кубриках.
Вместе с тремя своими товарищами — Федей Павловым, Ваней Пановым и Колей Петренко я попал на канлодку «Красный Аджаристан». Это был флагманский корабль дивизиона, в который входили еще «Красная Абхазия», «Красный Крым» и «Красная Грузия». Комдив Антон Яковлевич Нуга, собрав нас, проинформировал, что главной задачей дивизиона является высадка десантов и что на днях корабли выходят на рекогносцировку северо-западного побережья Черного моря. Тихоходные, плоскодонные и мелкосидящие, они могли легко подходить к необорудованному берегу и осуществлять беспричальную высадку людей и разгрузку вооружения. Канлодки способны были принимать в трюмы пехоту и даже лошадей при переброске кавалерийских частей. На их вооружении имелось по три 130-мм и 76-мм орудия.
Дивизион плавал в полном составе. За полтора месяца мы обошли весь берег от Одессы до Очакова, описали районы и зарисовали ориентиры, изучили якорные стоянки и укрытия Каркинитского залива. В Николаеве приняли десант с лошадьми и пушками, долго ходили с ними по морю, а потом высадили в Сычавке. Бедняги десантники попали в шторм. Укачались и люди, и лошади. Особенно запомнился низкорослый белобрысый паренек с вологодским говором, носивший девичье имя Стеша. Он лежал на палубе, жалобно стонал, временами терял сознание, уверял, что помирает, и молил спасти его или еще лучше «прикончить, чтобы не мучился». Мы как могли облегчили его страдания, за что после он нас очень благодарил. Покидал Стеша «постылый пароход» с нескрываемым чувством огромного счастья. А когда сбежал по сходне и ощутил под ногами твердую землю, облегченно вздохнул, обернулся в нашу сторону, поправил за спиной вещевой мешок, который почему-то называл «чихаузом», и со злостью плюнул:
— Тьфу, будь ты неладна! И как они на их ездиют?!
После стажировки на канлодках нашу группу перебросили [55] на эсминец «Шаумян». С него на Тендровском рейде мы стреляли боевыми торпедами по бывшему броненосцу «Чесма». Взрывы вздымали к небу султаны воды, которые служили явным признаком попадания. Несработавшие торпеды поднимали с грунта водолазы, а торпедисты с риском для жизни разбирали их, стараясь отыскать дефект.
На шлюпках корабельные курсанты ходили в Херсон. Под парусами вышли из Тендровского залива, обогнули Кинбурнскую косу и достигли лимана, в котором смешали свои воды реки Днепр и Южный Буг.
В Збурьевском гирле мы встретили рыбачий дубок, к немалому нашему удивлению укомплектованный исключительно женской командой. Загорелые, крепко сбитые рыбачки в белых с цветочками косынках излучали радость, силу и задор. Про таких говорят — кровь с молоком. Когда, обменявшись с ними приветствиями, шутками и комплиментами, мы, решив проверить свой путь, спросили, как лучше войти в реку Конку, сидевшая на руле красавица атаманша ответила:
— Правьте отсюда прямо на норд-ост, примерно через три мили откроется высокий ажурный знак, дождитесь, когда он войдет в створ с полосатым треугольником, и ложитесь тогда на него. Не доходя одной мили до берега, повернете на два румба влево по компасу и на том курсе скоро увидите красный входной буй. Это и будет устье Конки.
Сведения совпадали с данными лоции. Нас порадовали в завидные знания района, и чистота специальной терминологии, такой непривычной в устах женщины.
Река Копка пряталась в камышах и кустарниках, где гнездились дикие утки и аисты, в спокойных водах кишела рыба, правда, ночью заедали комары. За утопающей в грушевых садах Голой Пристанью мы вошли в главное русло Днепра и по его гордому, неторопливому течению спустились к Херсону.
Эскадренные миноносцы вместе с крейсером «Червона Украина» составляли отдельный дивизион эскадренных миноносцев (ОДЭМ). Он ходил сложными ордерами, проделывая различные перестроения. Командовал дивизионом Ю. В. Шельтинга — последний потомок старинного мореного рода фон Шельтингов, родоначальник которого был приглашен из Голландии на русскую службу еще при Петре I.
Юрия Владимировича все знали как грамотного, опытного моряка, строгого и требовательного начальника. Он был проворен, энергичен и неутомим. Когда какой-нибудь [56] корабль делал неуклюжий маневр или вылезал из строя, несвоевременно реагируя на команду флагмана, Ю. В. Шельтинга обязательно запрашивал семафором, кто стоит на вахте. Его зоркий глаз не упускал ни малейшей оплошности. Теперь ему «на зуб» попадали по неопытности и мы, грешные. На разборах походов и учений он прохаживался маленькими шажками перед слушателями, размахивая коротенькими ручками, посматривал в записную книжечку и поднимал провинившихся одного за другим. Разбор наших недостатков, проводимый им всегда с изысканной вежливостью и спокойным тоном, действовал значительно сильней, нежели чей бы то ни было разнос.
Спустя шесть лет я снова встретился с Юрием Владимировичем на Севере. А после Великой Отечественной войны опытнейший моряк и талантливый педагог учил морскому искусству моего сына. Старый моряк долго не хотел уходить в отставку, а когда заболел и оказался на вынужденном отдыхе, сильно тосковал по флоту.
Командный состав «Шаумяна» жил сплоченной трудовой семьей. В кают-компании царили деловой порядок, взаимное уважение, атмосфера дружеского веселья в минуты отдыха. Душой общества был старпом Юрий Константинович Зиновьев, искусный рассказчик занимательных морских историй, мастер острой шутки. Ближайших своих помощников — молодых специалистов вне службы он звал по именам: Леня, Игорь, Левушка. Артиллерист эсминца Лев Анатольевич Владимирский — будущий видный советский адмирал, командующий Черноморским флотом, ученый-океанолог — страстно любил спорт и увлек занятиями им всю команду. Это он сумел вырастить на «Шаумяне» отличных пловцов и гребцов, создать лучшую футбольную команду дивизиона.
На эсминцах мы получили хорошую практику в управлении кораблем в составе быстроходного соединения в качестве вахтенных начальников.
Нашим заключительным плаванием в роли беззаботных стажеров был поход в Турцию на «Коминтерне». Мертвая зыбь после осеннего шторма раскачивала крейсер, и он шел, тяжело переваливаясь с борта на борт, поскрипывая и кряхтя, как старый дед. Разлука с моим первым боевым кораблем продолжалась четыре с половиной года. И как приятно было вновь вступить на его палубу, пройтись по многочисленным отсекам, где, кажется, знакома была каждая заклепка.
Занималась заря нового дня, когда «Коминтерн» стал [57] втягиваться в живописный узкий пролив Босфор. В Константинополе — так именовалась европейская часть Стамбула — нас встречал советский военно-морской атташе П. Анцепа-Чикунский, по специальности инженер-электротехник, хорошо знакомый нам по линкору «Парижская коммуна». С его помощью мы осмотрели музей обороны Дарданелл периода первой мировой войны — гордость турецкой истории. Видели самое замечательное здание города — памятник византийской эпохи бывший христианский собор, а теперь мечеть Айя-София, слушали рассказ о легендах и преданиях, связанных с ним. Мы ездили в гости к морским кадетам на остров Халки, ходили по мосту через бухту Золотой Рог, где сборщик дани с зашитыми белыми нитками карманами бросает собранные у прохожих пиастры в большую железную кружку. Бродили по улицам Галаты, полной удивительных контрастов: там уживаются рядом роскошные особняки богачей и наскоро сколоченные из фанеры и досок хижины бедняков, шикарные платья явно парижского происхождения и паранджа. С любопытством смотрели на пожиравших нас глазами русских эмигрантов, тоскующих по Родине. Заходили на базар Капалы-Чарши, чтобы купить сувениры. Володя Якушин соблазнился модными полуботинками. Продавец уговорил его взять к ним еще и галоши.
— Импортная продукция, — хвалил он свой товар, — нигде в мире таких галош вы больше не сыщете!
А на корабле приятели Володи обнаружили на галошах марку ленинградского завода «Треугольник». Торговец был прав, продукция действительно оказалась редкого качества.
Для встречи генерал-губернатора долго готовили салютные пушки, флаги и оркестр, переодели в новое обмундирование команду, но приезд его на корабль прозевали. Мы ждали, что он явится на роскошном катере, в мундире с эполетами, а тут лихо причалила к борту широкая, нескладная, давно не крашенная фелюга под тентом, и из нее вышел маленький, толстенький штатский человечек в сопровождении двух обвешанных аксельбантами офицеров. Прибывший не торопясь поднялся по трапу, обнажил большую лысую голову и отрекомендовался. Для встречи его не только не успели выстроить личный состав и отсалютовать из орудий, но и забыли даже скомандовать «Смирно». Высокого гостя подхватили под руки и увели в адмиральский салон выбежавшие представители советского посольства, а вахтенного начальника и его помощника старпом отправил под арест при каюте с исполнением служебных обязанностей. [58] Но международного скандала не произошло. Теплый прием привел губернатора в восторг, и он засиделся до самого вечера. Когда с вахты доложили, что солнце подошло к горизонту и пора спускать флаг, командир корабля И. Н. Кадацкий-Руднев на минуту задумался. Дело в том, что после спуска флага никакие церемонии на кораблях не полагаются. Встретить, а теперь еще и проводить губернатора без положенного ему по протоколу салюта было бы я вовсе некорректно. И хотя турецкий гость предпочел дружескую беседу протокольной церемонии, выход из трудного положения советские моряки все же нашли. Солнцу дали возможность спокойно зайти, а спуск флага, вопреки всем правилам, задержали до отъезда губернатора. Только проводив его как подобает, с оркестром и салютом, спустили флаг с опозданием на сорок минут. Равняясь по «Коминтерну» как старшему на рейде, одновременно с ним спустили флаги и на иностранных кораблях, по-видимому удивляясь нарушению международной морской традиции.
После небольшой «прогулки» по Мраморному морю «Коминтерн» возвратился в Севастополь. Больше на этом корабле я не был. Но через 28 долгих лет судьба вновь свела меня с ним, еще раз потревожив память тех дней. Уже давно смолкли залпы Великой Отечественной войны, корабельные курсанты, что ходили тогда в Турцию, успели откомандовать кораблями, соединениями, флотами. По Черному морю плавали новые крейсера, в два с половиной раза превышающие «Коминтерн» по водоизмещению. Согласно плану учения, в котором я участвовал в качестве начальника Боевой подготовки ВМФ, мы стали на якорь в Поти. У входа в реку Хопи на баре виднелась ржавая стальная громада. При внимательном рассмотрении в ней легко угадывался когда-то статный корпус боевого корабля — то были останки «Коминтерна». В трудные годы войны, когда ветеран флота, израненный в сражениях с врагом, уже больше не мог держаться в строю, его телом закрыли от волны рейд — единственное в то время убежище Черноморского флота. С тех пор он верно служил волноломом своим потомкам — новым кораблям.
Церемония производства корабельных курсантов в командиры Рабоче-Крестьянского Красного Флота была обставлена торжественно. Одетые в новенькую командирскую форму, мы построились на палубе крейсера «Червона Украина [59] «. Флагман флота 1 ранга В. М. Орлов вначале прочитал приказ наркомвоенмора о присвоении выпускникам училища званий командиров Рабоче-Крестьянского Красного Флота, а потом жал нам руки, поздравлял с оказанным доверием, каждому вручил экземпляр приказа и пожелал успехов на новом многотрудном пути.
Вечером в Доме флота в честь новоиспеченных краскомов гремела музыка. В черных парадных тужурках, впервые в галстуках, стеснявших нас, мы испытывали смешанное чувство гордости и застенчивой неловкости, но изо всех сил старались вести себя непринужденно.
На следующее утро в штабе флота все получили назначения на должности. Начиналась новая жизнь. Перед нами открывалось бесконечное множество путей, но каждому суждено было выбрать свою дорогу и пройти по ней с честью, а она, как известно, всегда начинается с первого шага. [60]