Жизнь курсантская — судьбы людские
Выйдя из душных вагонов, мы оказались на площади Октябрьского вокзала. Ярко светило летнее солнце, но жары не ощущалось, легкий ветерок с Финского залива был теплым, приветливым. Мысль о том, что мы находимся в городе, носящем имя Ленина, колыбели Великой Октябрьской социалистической революции, позволившей нам, детям рабочих и крестьян, учиться, чтобы стать флотскими командирами, что испокон веков было уделом аристократии, рождала в нас чувство энтузиазма.
Громыхающий, дребезжащий стеклами трамвай, вздрагивая железным неуклюжим телом на каждой стрелке, не спеша докатил нас до Васильевского острова. Пройдя немного пешком по набережной Лейтенанта Шмидта, мы очутились у старинного трехэтажного здания бывшего Морского кадетского корпуса. «Военно-морское училище Рабоче-Крестьянского Красного Флота», — прочел вслух яркую вывеску старшина нашей команды Ваня Пичугин, В ту пору это было единственное в стране военно-морское командное [45] учебное заведение. Ваня потянул двумя руками за медную ручку и открыл тяжелую дубовую дверь парадного подъезда.
То, что мы увидели, проходя по училищу, превзошло все ваши ожидания. Просторные залы, коридоры и классы с паркетными полами, высокими потолками, кафельными каминами восхитили нас. Мы считали, что уже многое повидали: и флотский экипаж, и школу боцманов, и морфак, но такие классные и лабораторные помещения, оборудованные настоящими корабельными приборами, макетами и наглядными пособиями, видели, конечно, впервые.
Беглая проверка наших знаний, приобретенных на морфаке, повергла в уныние и нас, и преподавателей, поэтому, прежде чем допустить к вступительным экзаменам, нас усадили за парты. Всего два летних месяца — и благодаря опытным и требовательным педагогам мы наконец достаточно прочно овладели основами алгебры, физики и астрономии.
В редкие дни отдыха нас водили группами по музеям и театрам, вывозили осматривать достопримечательности Петергофа, Детского Села (ныне г. Пушкин), Гатчины, Ораниенбаума. В свободные от занятий часы мы изучали историю флота, слушали увлекательные рассказы об училище. Все было в новинку, все чрезвычайно интересно. Иногда мы бродили по лабиринтам учебных коридоров, временно опустевших, выпустивших своих обитателей-курсантов в практическое плавание, любовались картинами, изображающими морские баталии, как завороженные застывали у реликвий музея училища, которое вело счет своим летам от Петра I, основавшего его в Москве первоначально как Навигацкую школу. Великий преобразователь имел в виду, что «оная потребна не только одному мореходству, но и артиллерии и гражданству в пользу», подписывая указ от 14 января 1701 г. Много выдающихся мужей, прославивших Россию, вышло из стен этого учебного заведения: ближайшие сподвижники Петра I по созданию Российского флота адмирал Н. Ф. Головин, генерал-адмирал М. М. Голицын, не знавшие поражений творцы наступательной тактики адмиралы Г. А. Спиридов, Ф. Ф. Ушаков, Д. Н. Сенявин, герои обороны Севастополя П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, В. И. Истомин, будущие первооткрыватели новых земель А. И. Чириков, С. И. Челюскин, С. Г. Малыгин, Д. Я. и X. П. Лаптевы, Ю. ф. Лисянский, М. П. Лазарев и Ф. Ф. Беллинсгаузен, подарившие человечеству Антарктиду. За партами училища сидели будущие художники-баталисты А. П. Боголюбов, В. В. Верещагин, композитор Н. А. Римский-Корсаков, писатель-маринист [46] К. М. Станюкович, известный литератор В. И. Даль.
За лето преподаватели хорошо узнали своих учеников, и устраивать повторные экзамены не имело смысла. Все мы были зачислены курсантами. Тех, кто тяготел к техническим наукам, направили в Инженерное училище. Так я расстался со своим земляком и другом детства Мишей Тютюниковым.
Первый курс нашего училища состоял из двух рот. Рота в свою очередь делилась на взводы и отделения. Взвод составлял учебный класс. Старшинами рот, помкомвзводами и командирами отделений назначались курсанты старших курсов. Естествеано, что все время, свободное от учебных занятий, они находились с нами, и это положительно сказывалось на нашем обучении. Они же под руководством начальника курса и двух его помощников, являвшихся в то же время и ротными командирами, выполняли роль и воспитателей, и строевых начальников.
Наш набор состоял в основном из гражданской молодежи, прибывшей по путевкам комсомола. Моряков, уже послуживших на кораблях, и курсантов, переведенных из подготовительных классов, было сравнительно немного. В конце сентября приступили к занятиям. Основными предметами на первом курсе считались высшая математика, теоретическая механика и кораблевождение, которое включало астрономию, навигацию, девиацию магнитного компаса. Вообще-то полный объем штурманских наук был рассчитан на все три года обучения.
Преподаватели, старые и опытные, почти все прежде служили в Морском корпусе, а многие из них являлись авторами наших учебников. Это были великие энтузиасты своего дела. Математик Ляскоронский, сухопарый, горбоносый, с черной, всегда взъерошенной шевелюрой, читал лекции, словно артист, играющий любимую роль. Остановившись посредине класса, он вдруг устремлял взор в дальний угол и, указывая гуда же костлявой рукой, уверял, что видит, как где-то там, в бесконечности, сошлись и пересеклись две параллельные прямые. Или уверял нас, что не только видит, но и ощущает бесконечно малую величину, которая меньше любой другой, наперед заданной. Отличался наш любимый преподаватель и исключительной рассеянностью. Он знал о своем недостатке и всегда остроумно отшучивался, попадая в смешную ситуацию. Он мог, например, классную доску вытереть носовым платком, а протирочную ветошь положить в карман, надеть непарные ботинки, а на предложение пойти домой переобуться ответить: «Но там же тоже разные [47] ботинки». А однажды, придя в училище в шинели, из-под воротника которой торчал крючок деревянных плечиков, на робкое замечание коллеги ответил, что привык всегда вешать шинель на плечики, даже в училище, вот и носит их с собой.
Преподаватель навигации М. М. Беспятов, в прошлом военный моряк и путешественник, умнейший и культурнейший человек, автор «Курса навигации», никак не мог привыкнуть к новому для него обращению «товарищ». Увлеченный чтением лекция, он часто говорил: «Посмотрите сюда, господа!» Или, когда в аудитории поднимался шумок: «Тише, господа, тише!» Потом спохватывался: «Тьфу, черт, товарищи, конечно, товарищи!»
Все мы любили математиков Клименкова и Войткевича, преподавателей кораблевождения Хлюстнна и Холодняка, Гедримовича и Алексеева, Пузыревского и Холодецкого, артиллериста Винтера, минера Суйковского, историка Королькова, преподавателей английского языка Суворову и Всеволожскую. Имена этих честных тружеников и тружениц за давностью лет я, к сожалению, забыл, но навсегда осталось в памяти их искреннее желание сделать из нас хороших специалистов, упорное стремление передать нам свои знания.
В нашем классе подобрались на редкость дружные ребята. Помощь отстающим и взаимная выручка были неписаным законом этого маленького, спаянного коллектива. Если курсанту некуда было ехать в отпуск, его брали с собой друзья, если кто-нибудь получал посылку, она тут же делилась поровну на всех. Чья-либо учебная неудача считалась поражением всего класса, а чей-то частный успех — всеобщим праздником. Огромную роль в сплочении коллектива играли курсанты-коммунисты. Почти все они были отличниками. Высокая ответственность, рожденная принадлежностью к партии большевиков, не позволяла им халатно относиться к изучению всех без исключения дисциплин.
Хоть и был коллектив дружным, но характер каждого проявлялся по-разному. По-разному складывались и их судьбы. Москвич Вася Азаров поступил в училище, по-видимому, под впечатлением книжной морской романтики, но, столкнувшись с первыми же трудностями, с жесткой дисциплиной, необходимостью упорно трудиться, сломался, начал нарушать порядок, запустил учебу и в конце концов ушел работать на завод. Крестьянский сын Коля Чулков, круглый отличник, был оставлен в училище воспитателем. Безусловно, будучи способным и перспективным, он стремился [48] на корабли, но плавать ему приходилось все больше на учебных судах в качестве дублера или стажера. Замечательный товарищ, Чулков погиб в Великую Отечественную войну, высаживая десант на острова Финского залива. Еся Скачко родился на Западной Украине, нелегально перешел границу и принял советское гражданство. Учеба давалась ему трудно, но тем упорней и настойчивей была его тяга к знаниям. Недюжинную работоспособность Скачко проявил, служа после выпуска из училища на корабле, и признанием его заслуг был» назначение первым из нашего выпуска командиром эскадренного миноносца «Артем». К сожалению, Еся в 1938 г. был арестован и на флот уже не вернулся.
Прекрасно учился ленинградец Коля Фалин, великолепно изучил английский язык, был разбитным и компанейским товарищем. Имел друзей в театральном мире, часто приглашал нас на спектакли и премьеры. Он же организовывал и шефские концерты в училище. Великая Отечественная война застала Николая Фалина на Балтике в должности командира эскадренного миноносца «Володарский». В 1941 г. при переходе из Таллинна в Кронштадт «Володарский» подорвался на мине, но Фалин не покинул командирского мостика тонущего корабля.
А вот Андрюша Бондаренко — выходец из дворян: отец, инженер, в 1917 г. остался с сыном в Белой Церкви, а мать, француженка, уехала с дочерью во Францию. Несколько изнеженный в детстве, он стойко переносил трудности и лишения флотской жизни. Искренний и скромный по натуре, он был отличным товарищем. Успешно сдав выпускные экзамены, получил назначение на полувоенный корабль Осоавиахииа, где, естественно, не мог получить хорошей морской практики, а тянуло в море. Потеряв вкус к военной службе, Андрей демобилизовался и ушел в торговый флот. В 1944 г., когда я исполнял обязанности начальника штаба Северного флота, ко мне обратился за помощью капитан-наставник — старший отряда судов, переходивших из Архангельска в устье Енисея. Каково же было мое удивление, когда я увидел Андрюшу Бондаренко: обветренное мужественное лицо, но та же обаятельная улыбка с горчинкой в уголках рта, одет по-походному, в черный ватник и кирзовые сапоги. Быстро решив служебные вопросы, мы долго вспоминали «об огнях-пожарищах, о друзьях-товарищах». После ухода на пенсию он поселился в Керчи и работал капитаном парома.
На нашем курсе учились и несколько заносчивый Валя Дрозд, и горячий Сеня Головко, и близорукий, немного капризный [50] Федя Зозуля, и комсомольский организатор остряк и балагур Коля Харламов. Конечно, никто тогда не угадал бы в этих юношах ни лихих командиров кораблей, ни флагманов, ни дипломатов, ни будущих адмиралов.
Колю Харламова впервые я увидел на трибуне комсомольского собрания училища. Высокий, стройный, держался он уверенно и смело. На последнем курсе его назначили старшиной одной из рот, а меня к нему — помкомвзвода. После выпуска из училища в 1928 г., приехав в Севастополь молодыми командирами, мы одно время командовали ротами новобранцев в экипаже. А потом наши пути разошлись: меня перевели на Балтику, он остался на Черном море, где прошел все ступени служебной лестницы до начальника штаба флота. После войны Николай Михайлович командовал 8-м ВМФ, а затем Краснознаменным Балтийским флотом.
Федор Владимирович Зозуля в годы Великой Отечественной войны служил начальником штаба Беломорской военной флотилии, а затем командовал Каспийской военной флотилией. После войны он командовал 8-м ВМФ на Балтике, был заместителем начальника Генерального штаба и начальником Главного штаба ВМФ.
Вице-адмирал Валентин Петрович Дрозд и адмирал Арсений Григорьевич Головко были моими предшественниками на должности командующего Северным флотом. О них рассказ особый.
Всех нас увлекала партийная и комсомольская работа, она отвечала нашим духовным запросам, помогала в организации учебного и воспитательного процесса. К партийным я комсомольским собраниям мы готовились так же серьезно, как к зачетам и экзаменам. Обсуждаемые вопросы всегда касались нас непосредственно, задевали за живое, поэтому собрания проходили активно, даже бурно, не все успевали высказаться, и споры долго еще продолжались в кулуарах. Особенно интересными были общие партийные собрания училища. На них часто выступал комиссар училища Я. В. Волков, будущий член Военного совета Морских сил Дальнего Востока, а также начальник и комиссар военно-морских учебных заведений В. М. Орлов, впоследствии командующий Морскими силами Черного и Азовского морей, а затем начальник Морских Сил РККА.
Репрессии конца 30-х годов не обошли и флот. Флагман флота 1 ранга В. М. Орлов был в 1937 г. арестован и расстрелян. В том же году был арестован Я. В. Волков, пробыл °н в лагерях 18 лет. С ним меня свела судьба в 1956 г. в [50] военном санатории в Болшево. Он был серьезно болен, но бодр духом. К сожалению, связанный подпиской молчать, Я. В. Волков о своих злоключениях не сказал ни слова.
Секретарем партийной организации училища был избран В. Никифоров, опытный политработник, талантливый воспитатель, чуткий товарищ, горячий трибун. Клубом заведовал молодой выпускник Ленинградского военно-политического училища имени С. Г. Рошаля Н. П. Зарембо. В войну он сражался на Северном флоте.
После окончания теоретической части каждого курса полагалось летнее практическое плавание на Балтийском море. В первых числах июня 1926 г. мы прибыли на линейный корабль «Парижская коммуна» и были расписаны по тревогам и авралу как строевые краснофлотцы. Поселили курсантов в «преисподней» — жилом отсеке под камбузной палубой в чреве этого исполина. Днем и ночью там горели электрические лампочки, выли вентиляторы, стояла изнуряющая жара, кухонные запахи заранее информировали нас о сегодняшнем меню.
Линейные корабли стояли на Большом Кронштадтском рейде или в Лужской губе, которую издавна, со времен морского министра маркиза де-Траверсе, называли «маркизовой лужей», и в море выходили редко, но практика на них была отменная. Мы участвовали в качестве прислуги во всех артиллерийских стрельбах из 120-мм орудий, несли вахту на юте и баке, в машинных и котельных отделениях, на сигнальном мостике и у подводных торпедных аппаратов, много ходили на шлюпке на веслах и под парусом, учились управлять моторным катером, грузили уголь, драили верхнюю палубу, мыли кубрики, чистили картошку, стирали многометровые брезентовые орудийные чехлы. Это были наши матросские «университеты». Они тяжелы для тех, кто проходит их впервые. Мне же они были знакомы еще по «Коминтерну».
Если в начале учебного года курсанты довольно здорово отличались друг от друга тем, что одни из нас имели корабельную практику, а другие пришли прямо со школьной скамьи, то к концу практики все как бы сравнялись, «оморячившись», и еще больше сдружились.
На втором курсе основными стали предметы по устройству всех видов морского вооружения и его применению в бою. Читали курс оружия и стрельбы бывшие корабельные специалисты. Так, В. А. Унковский участвовал в Цусимском бою, а в период наступления белогвардейцев на Петроград [51] был комендантом Кронштадтской крепости. Он не уставал повторять нам, что авторитет командира находится в прямой зависимости от его знаний, и приводил немало примеров из боевой практики. Всеволод Андреевич прошел путь от рядового преподавателя училища до начальника кафедры Военно-морской академии, профессора, доктора технических наук, действительного члена Академии артиллерийских наук, был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР.
Артиллерийской стрельбе нас учил В. Клочанов. Интересная личность: высокий, подтянутый, в неизменно накрахмаленной сорочке и ладно сидящей тужурке, с тонкой линией ровно подбритых усиков и строгим пробором в редеющих волосах. В мочке левого уха блестящая золотая серьге, что означало в прошлом принадлежность ее хозяина к составу кают-компании эскадренного миноносца «Забияка». Клочанов говорил громко, четко, рублеными фразами, тоном, не допускающим возражений. Нам трудно давались тренировки в стрельбе без автомата стрельбы, когда нужно было в уме производить многочисленные расчеты. Курсанта, сбившегося со счета, Клочанов выгонял из рубки, пророча ему как артиллерийскому специалисту полную бесперспективность.
На летней практике после второго курса мы приобретали навыки по штурманской, артиллерийской и минно-торпедной специальностям. Разделенные на группы, мы плавали последовательно на крейсере «Аврора», эскадренном миноносце «Урицкий» и учебном судне «Ленинградсовет», которое было прекрасно оборудовано для штурманской практики. Легендарная «Аврора» тогда находилась в боевом составе флота и выполняла курсовые задачи, поэтому при артиллерийских стрельбах мы больше были наблюдателями. Эсминцы тоже выполняли учебные задачи: артиллерийские и торпедные стрельбы, минные постановки. Здесь была богатейшая практика по подготовке торпед к выстрелу и мин к постановке.
В последний год обучения добрую половину нашего курсa назначили в другие роты на должности младших командиров. В этом были и преимущества, и определенные трудности. С одной стороны, открывалась возможность приобрести опыт командования людьми, проявить способности воспитателя, с другой — дополнительные обязанности отнимали много времени. Вместе с будущими североморцами Пашей Колчиным и Борей Пермским я попал на самый трудный подготовительный курс. Наши подчиненные нуждались [52] в пристальном внимании, а мы учились индивидуальному подходу к каждому воспитуемому.
Ведущей дисциплиной на третьем курсе была тактика применения всех видов корабельного оружия. Лекции перемежались решениями практических задач и двусторонними играми. Для игр из справочников по корабельному составу флотов различных государств выбирали корабли, близкие по вооружению, «назначали» на них из числа играющих «командиров», «артиллеристов» и «штурманов». Преподаватели — руководители игр создавали тактический фон, по ходу игры меняли обстановку, подводя действующих лиц к оригинальным решениям. Сравнивая «свои» и «противника» диаграммы углов обстрела, толщину брони, дальность стрельбы и скорострельность орудий, скорости кораблей, мы на картах сближались на выгодные дистанции ведения огня, выходили на залповые курсовые углы. Игры заканчивались разбором, и, кажется, не было случая, чтобы «враждующие» стороны остались довольны выводами: «тонуть», даже на картах, никто не соглашался. К сожалению, тактика миноносцев, подводных лодок и торпедных катеров изучалась не очень глубоко, о действиях авиации и береговой обороны давались самые общие сведения — то было время расцвета тактики линейного флота.
Весь апрель 1927 г. наша рота готовилась к Первомайскому параду. Поездка на Первомай в столицу была большим событием в жизни курсантов. Сознавая, какую ответственность накладывает на нас право представлять на параде Военно-Морской Флот, мы самозабвенно старались на тренировках отработать до автоматизма строевые приемы.
Взволнованные, мы замерли в строю сводного отряда моряков, выстроившись напротив деревянного Мавзолея В. И. Ленина на Красной площади, когда нарком К. Е. Ворошилов объезжал строй. Перед трибунами с руководителями партии и правительства, а также трибунами для почетных гостей моряки прошли под бурные аплодисменты.
Последний, третий, курс нашего обучения заканчивался в мае. На государственные выпускные экзамены собралась представительная комиссия из ведущих специалистов с флотов и из центральных управлений, приводившая нас в трепет. Но систематическая напряженная учеба в течение всего периода обучения и достаточное время, отведенное для подготовки к экзаменам, позволили нам успешно пройти испытания. [53]