Флот возрождается
После успешного завершения программы ходовых испытаний на «Коминтерне» подняли вымпел — корабль зачислили в действующий состав флота. По традиции это событие отмечалось торжественно: строилась по «Большому сбору» команда, стоял одетый в парадную форму командный состав, матросам варили жирный, густой борщ с мясом, готовили макароны с топленым маслом.
С наступлением погожих дней стали готовиться к артиллерийским стрельбам и переходу на отдаленный рейд. Старпом И. Б. Ковтунович начал тренировки личного состава по боевому расписанию. Тревоги играли по два раза [18] в сутки — днем и ночью. Сам проверял все посты, беседовал с каждым старшиной и рядовым. Подтянутый, неизменно опрятно одетый, он без устали обходил все орудийные казематы, забирался в башни, спускался в машинное отделение и кочегарки. Я по тревоге выполнял обязанности хозяина порохового погреба № 6. Там было так тесно, что едва находилось место для четырех человек прислуги. К нашему удивлению, Ковтунович спустился и сюда.
— А ну, флотский, подай-ка шестнадцать учебных зарядов наверх, — приказал он.
Старпом долго наблюдал за работой поста, сверил записи в своей тетради, перетасовал по-новому прислугу, сам взял со стеллажа ящик с четырьмя пеналами, отнес на беседку, включил рубильник, проверил работу подачи, сигнализацию и связь. Наверх по отвесному скоб-трапу в узкой темной шахте поднялся молодцевато, бегом.
На подходе к Днепровско-Бугскому лиману море за много веков намыло песчаную Тендровскую косу, за которой образовался укрытый от ветров обширный неглубокий рейд. Здесь черноморды облюбовали полигон для огневой подготовки. В числе других кораблей на три летних месяца сюда пришел и крейсер «Коминтерн».
Наступила артиллерийская страда. Старший артиллерист С. Винкстерн с командирами плутонгов и башен, главный артстаршина Д. Тетюха целыми днями не отходили от пушек. Вся жизнь корабля теперь подчинялась их требованиям. Комендоры сначала прикрепили к орудиям винтовки и долго стреляли из них по подвешенному к плоту металлическому цилиндру, звенящему при каждом попадании. Затем вставили в орудия 37-мм стволики и стреляли маленькими чугунными ядрами по щиту — растянутой между деревянными стойками мешковине. И лишь после этого приступили к стрельбам из орудий главного калибра. Стоя на якоре, огонь вели учебными боеприпасами по невидимой морской цели, по площадке на берегу, а также на ходу в море по большому корабельному щиту, который буксировал минный заградитель. «На аттестат огневой зрелости» стреляли боевыми фугасными снарядами с предельных дистанций по притопленпому на отмели бывшему броненосцу «Чесма».
Но не только стрельбами мы занимались на Тендре. Здесь отрабатывалась вся сложная корабельная организация службы. Для проверки и совершенствования боевых расписаний проводились тревоги, на выходах в море контролировалась слаженность работы боевых постов, на учениях [29] оттачивалось управление кораблем в отдельном и совместном плаваниях с использованием средств связи, на шлюпочных учениях приобретались морская сноровка и физическая закалка.
В самый разгар боевой подготовки на крейсере постоянно находились начальник Морских сил Черного и Азовского морей (так называли тогда командующего флотом) А. К. Векман и член Реввоенсовета А. Г. Зосимов с походным штабом. К нам прибывали командиры кораблей и соединений на совещания, разборы учений, для получения инструктажа, на юте толпились с папками и портфелями незнакомые люди. То и дело подходили вызванные корабли, посыльные суда, буксирные пароходы. Встречи и проводы, рапорты и доклады, вызовы, распоряжения, указания и приказания — вахта и дежурная служба сбивались с ног. Сигнальщики и радисты работали без отдыха, с трудом успевая передавать бесконечные семафоры и радиограммы.
Стоя вахтенными и рассыльными на юте, мы часто видели начальника Морских сил Черного и Азовского морей. Небольшого роста, живой и подвижный, Александр Карлович Векман перед обедом поднимался на полуют подышать свежим воздухом. Прогуливаясь под тентом по ослепительно чистой палубе, он зорко всматривался в стоящие на рейде корабли. Иногда подзывал к себе кого-нибудь из нас, шевеля щеточкой черных с проседью усов, отдавал приказание, посылал на сигнальный мостик с семафором или в радиорубку с телеграммой.
Об участии Александра Карловича в гражданской войне нам рассказывали старые моряки. Верхнеастраханский отряд боевых кораблей Волжско-Каспийской военной флотилии, которым командовал Векман, в трудных условиях непрерывных боев с превосходящими силами противника помог войскам Красной Армии в 1919 г. не отдать деникинцам Черный Яр — важный оперативный рубеж на Волге.
Начальник МСЧМ любил наблюдать шлюпочные учения. Каждый день по утрам, еще до подъема флага, его адъютант поднимал сигнал «Прислать гребные суда к флагману». Шлюпки выстраивали по категориям на траверзе крейсера и холостым выстрелом из зенитной пушки давали старт. Маршрут пролегал вокруг стоявших на рейде кораблей. Гребцы изо всех сил старались прийти к финишу первыми и заслужить похвалу высшего начальства. Чаще всего победу в этих состязаниях одерживали шлюпки «Коминтерна [30] «. Лучшей команде оркестр играл «Встречный марш», а той, что приходила последней, «чижика-пыжика».
По субботам производились авральные приборки: стирали орудийные и шлюпочные чехлы, парусиновые койки, в жилых помещениях мыли с мылом линолеум и переборки. Верхнюю палубу с вечера мазали известью, а утром поливали водой и с помощью деревянных торцов оттирали песком. Стояла жара. Солнце плавило в пазах деревянной палубы смолу, и она прилипала к босым ногам. Перед обедом и ужином вызывали дудкой желающих купаться. Они выстраивались на шкафуте, а одежду укладывали на палубе рядами, в том месте, где стояли в строю. По сигналу горна «Движение вперед» моряки бросались в воду с левого трапа. Через четверть часа играли «Отбой», и все вылезали по выстрелу, который приспускался ноком до самой воды. Во время купания на плаву дежурила спасательная шлюпка.
В дни отдыха, после обеда, четвертую часть личного состава разрешалось увольнять на берег, но охотников бродить по горячему песку пустынной косы находилось немного. Обычно съезжали на Тендру энтузиасты кожаного мяча да гребцы, чтобы мыть шлюпки. Большинство же оставалось на корабле, довольствуясь незатейливой самодеятельностью, наблюдая за проказами подаренного команде абхазскими шефами бурого медведя Шкентеля и перебежавшего к нам с водовозной баржи рыжего пса Кранца, прозванного так командой за потрепанный и грязный вид.
Неизменным успехом пользовались у личного состава потешные шлюпочные гонки. Брали обычно две шлюпки-шестерки, снимали с них весла и рули, а гребцам и старшинам вручали угольные лопаты. Соревнующиеся пенили воду, поднимали брызги, но продвигались вперед еле-еле, часто вертясь на одном месте. Нужно было обладать большим искусством, чтобы править лопатой, удерживаться на курсе, уравновешивать усилия гребцов правого и левого Сортов. Чаще других гонки выигрывали кочегары, — видимо, сказывались профессиональные навыки владения орудиями труда.
Устраивали и «надводные побоища». Два человека садились лицом к лицу верхом на выстрел и лупили друг друга подушками, стремясь свалить соперника в воду.
Более степенный народ собирался на баке вокруг глубокого корыта с водой, в нем плавала свечка, которую надо было выловить зубами. Стеарин имеет почти нулевую плавучесть, и охотник выиграть приз погружал голову по [31] уши в воду, пускал пузыри под веселый смех зрителей, но свеча каждый раз уходила от ловца.
Летняя боевая подготовка в Тендровском заливе, как и прежние годы, заканчивалась переходом в северо-западный район Черного моря с заходом в Одессу. К походу готовились напряженно. На кораблях пополнялись запасы топлива, воды и продовольствия. Походный штаб разрабатывал план нападения на воображаемого противника. Личный состав кораблей подготавливал оружие и технические средства к длительному и ответственному плаванию. Командиры уточняли тактические приемы при использовании оружия и уклонениях от ударов «противника». Краснофлотцы и старшины получали все виды довольствия, регулировали и проверяли механизмы, приводили в порядок свои заведования.
Одесса — город с революционными традициями, большой порт. Здесь много моряков, и не только своих, но и зарубежных, способных даже по внешним признакам оценить уровень подготовки и боевые возможности кораблей. Молодой советский флот должен был продемонстрировать свою мощь, а личный состав — высокую дисциплину, организованность и культуру, доказать, что моряки-комсомольцы являются достойными наследниками революционных традиций крейсера «Очаков» и броненосца «Потемкин».
«Коминтерн» шел в плавание в охранении двух миноносцев — «Лейтенанта Шмидта» и «Марти» в противолодочном ордере. Отряд делал всевозможные перестроения на ходу, выполнял совместную постановку кораблей на якорь и снятие с якоря по сигналу. Этот эффектный маневр отрабатывался особенно тщательно.
Семь дней стоянки в Одессе были заполнены встречами на берегу, торжественными собраниями, концертами и гуляньями. Экскурсанты шли на корабли, и особенно на крейсер, сплошным потоком. Пожилые люди, видимо бывшие моряки, всё дотошно разглядывали, щупали руками, сравнивали с кораблями старого флота. Молодежь восторгалась, ахала, завидовала морякам и выражала желание служить во флоте.
Посещение военными кораблями Одессы приобрело политическое значение. Трудящиеся города собственными глазами увидели, кому доверена оборона Родины. В свою очередь мы ближе узнали, кого и что защищаем, убедились, как высоко ценит народ наш воинский труд и как верит в боевую мощь Красного военного Флота.
У главного командования созрело решение отправить [32] корабли в плавание по основным портам Крыма и Кавказского побережья.
На переходе из Одессы в Севастополь засвежела погода, юго-западный ветер сердито рвал в клочья низкие свинцовые тучи. Высокие волны били крейсер в стальную скулу, он вздрагивал, фыркал клюзами и, переваливаясь с одного борта на другой, медленно поднимался на темно-синие гребни. Маленькие миноносцы, безбожно дымя, бежали за крейсером справа и слева, вода перехлестывала через палубы, иногда накрывая их полностью. Качка переносилась тяжело, но постепенно люди привыкли, убедившись на практике, что, чем больше ты занят, чем выше степень твоей ответственности, тем меньше подвергаешься влиянию морской болезни.
Ночью разыгрался настоящий шторм. «Коминтерн» все сильнее зарывался носом в волну, которая, обрушиваясь на бак, лавиной неслась по шкафутам. Горе тому, кто оказывался на ее пути! Корабли охранения не могли больше держаться в ордере, пришлось перестроиться в строй кильватера, сбавив эскадренную скорость до 12 узлов. На заре, перед самой сменой четырехчасовой вахты, получили донесение, что на «Марти» случилось несчастье. Волна так трепала миноносец, что в тесном носовом кубрике, прозванном собачьим ящиком, от постоянных деформаций лопнула труба, подводящая свежий пар к шпилю, и обварило троих спящих моряков. На крейсере застопорили машины, прикрыли от волны своим корпусом «Марти», с большим трудом и риском спустили на воду барказ с врачом и санитарами с носилками. Но в лазарет к нам привезли лишь одного пострадавшего — Аркашу Делибарова, моего школьного товарища, комсомольца, двое других умерли от сильных ожогов сразу. К полудню скончался и Аркадий. Все на кораблях тяжело переживали этот несчастный случай. Трудно сейчас сказать, что послужило причиной трагедии: некачественный ремонт или конструктивный дефект, важно другое. В борьбе со стихией на кораблях нет мелочей, а посему необходимо чутко реагировать на малейшие изменения в поведении механизмов, устройств и систем. Хоронили погибших в Севастополе всем экипажем, на корабле оставалась только вахта.
И снова море. Ближайшая наша стоянка в этом походе была запланирована в Феодосии. Маленький одноэтажный городок живописно лепился к подножию Лысой горы, обнимавшей полукругом тихую бухту. Старпом Ковтунович собрал увольняющихся на берег боцманов и старшин рот и [33] повел в картинную галерею И. К. Айвазовского, замечательного русского художника-мариниста, а затем в летний ресторан пообедать. Угощал жареными перепелами, чебуреками. Он был радостным, возбужденным, интересно рассказывал об истории флота, а потом поведал о том, что подучил предложение после похода принять командование первым, вышедшим из капитального ремонта, советским турбинным эскадренным миноносцем «Незаможный».
Следующим портом в нашем походе был Новороссийск, запомнившийся нам пыльными ветрами. Пристав пузатыми корпусами к причалам, сосали грозненскую нефть иностранные суда. Они приветствовали советский военный флот, по международной традиции приспустив свои флаги. Заводские и портовые рабочие принимали нас тепло и радушно. В Новороссийске не обошлось и без небольшого ЧП. Командир крейсера собрался съехать на берег, а единственный машинист парового командирского катера накануне излишне «устаканился» и сидел под арестом, поэтому с подачей катера к трапу задержались. За проявленную нерасторопность Шабельский учинил разгон вахте. Нервозная обстановка усугубилась несогласованными действиями старшины катера и незадачливого машиниста, у которого, по-видимому, в голове не все пришло в «меридиан». В результате при подходе катера к трапу провисшим тросом была снесена медная дымовая труба. Крючковой Фазим Сибагаттулин пытался было подхватить катерное «светило», но, сильно обжегшись, упустил его за борт. Механики совершили почти чудо — быстро установили новую трубу, но стальную, краска на которой тут же обгорела. Иван Петрович Шабельский на таком катере идти на берег категорически отказался и оставшимися свободными вечерами мерил 134-метровую длину крейсера тяжелыми шагами. Здорово потом досталось на комсомольском собрании незадачливому Феде Недорезову. А всем был преподан наглядный урок, что пьянство и служба на корабле несовместимы.
У живописных берегов Колхиды мы отрабатывали «прорыв» морской оборонительной позиции. Днем отходили далеко в море, ночью приближались к береговым батареям на дальность огня. Батареи прощупывали горизонт лучами прожекторов, стреляли осветительными снарядами, в кромешной темноте к «Коминтерну» подкрадывались миноносцы и наводили на него торпедные аппараты. Двое суток команда почти не смыкала глаз. Спали урывками, сидя на боевых постах или приткнувшись где-нибудь в уголке на палубе. [34]
После учения отдыхали на рейде в Туапсе, а потом заходили на рейды в Сухуми, Поти и Батуми. Кавказ поразил нас буйной экзотической растительностью, обилием фруктов, зелени, овощей и крайней бедностью людей.
На подходе к главной базе наши корабли представляли «противника» на учении Севастопольской приморской крепости. Всеми наличными силами она старалась не допустить вторжения «врага» в пределы своего укрепленного района. Нам нужно было быть осмотрительными, чтобы во время «единоборства» с береговыми батареями не попасть на условное минное поле и не прозевать налеты гидропланов, а также стремительные атаки торпедных катеров, которые, кстати, нам на Каспии еще в 1919 г. «подарили» англичане, унося подобру-поздорову ноги.
После интенсивного плавания и насыщенной боевой подготовки корабли становились в ремонт. Отслужившие свой срок краснофлотцы стали собираться домой. На их место должно было прибыть новое пополнение. Мой товарищ Леня Остапенко, который также плавал на «Коминтерне», возвратился из Петрограда, где сдал экзамены в Военно-морское училище, для окончательного расчета с кораблем. Леня гордился своим новым положением, позолоченным якорьком на левом рукаве, а уж рассказам не было конца. Мы с Колей Левашовым могли попасть в училище, лишь окончив среднюю школу, поэтому тут же написали рапорты с просьбой разрешить учиться на вечернем морфаке, дававшем за две зимы необходимое образование. Поступили туда и мои земляки — Миша Тютюников и Фаня Быков. Учиться было нелегко. Ни от работ, ни от службы никто не освобождался, единственной льготой, которой пользовались слушатели, было право уходить на занятия с корабля каждый вечер, свободный от вахт и суточных нарядов. В классах нас часто клонило ко сну, но мы взбадривали друг друга локтями; ученические ручки на слушались наших огрубевших от работы со стальными канатами пальцев, память с трудом приводила в систему полузабытые знания, новые науки давались тяжело. Успешней всех занимался Миша Тютюников. Мы бегали к нему на канонерскую лодку «Знамя социализма» за помощью. А вот Коля Левашов вскоре бросил учиться.
— Не хочу как пень стоять у доски и хлопать глазами, — досадовал он. — Вроде и не глупее других, а выглядишь идиотом. Лучше умру боцманом или вернусь на шахту. [35]
Теперь мы с Мишей сидели на занятиях рядом, грызли, как говорится, гранит науки и мечтали о Петрограде.
За поход накопилось много комсомольских дел. Подводились итоги учений, составлялись планы по обеспечению очередных мероприятий, проводимых на корабле и в масштабе базы. Начались вызовы актива на сборы, инструктажи, совещания, консультации. На комсомольских собраниях разбирались нарушения воинской дисциплины, главным образом связанные с опозданием из увольнения и выпивками. Виновным давали крепкий «надрай», единогласно осуждали нарушителей.
Осенью начались перемещения комсостава. Первым с «Коминтерна» ушел Илья Борисович Ковтунович. Он собрал старшин рот и боцманов и «по-отечески побеседовал с ними. Потом всех по очереди обнял и расцеловал.
— Ну, флотские, не поминайте лихом. Коли был с кем жёсток, так в моей старпомовской должности ласковым быть трудно.
Вскоре он привел «Незаможного» из Николаева в Севастополь, лихо маневрировал на рейде, зная, что на его корабль смотрят с восхищением и ревностно оценивают действия командира. Проходя мимо «Коминтерна», он сам свистал «Захождение» и брал под козырек, отдавая честь более высокому рангом и особо чтимому им кораблю.
Ковтунович оставил по себе хорошую память. У него учились требовательности, практичности, умению опираться на подчиненных, заражать их энтузиазмом. Он вызывал всеобщее уважение добросовестным отношением к делу и безупречным знанием морской службы.
Командира крейсера Ивана Петровича Шабельского через некоторое время назначили командиром дивизиона тральщиков. Должность была хоть и равнозначной прежней, но не столь престижной. Он пытался казаться хладнокровным, острил по поводу своих «морских велосипедов», переоборудованных из речных судов, однако обиду и огорчение скрыть не мог. Однажды в Килен-бухте я увидел, как, шлепая по воде деревянными плицами, швартовался, давая то задний, то передний ход, тральщик — низенький днепровский пароходик с громким именем «Аргонавт». На мачте развевался брейд-вымпел командира дивизиона. Иван Петрович с биноклем на груди, глубоко засунув руки в карманы суконного полупальто, грузно ходил по спардеку от борта к борту, наблюдая за неуверенными действиями молодого командира, давая ему возможность самому почувствовать [36] корабль. Печать уходящего времени лежала и на обветшалом корабле, и на этом человеке.
Зима 1924 года для Крыма выдалась суровой. То и дело обрушивались снежные заряды, потом вдруг ударили морозы. В глубине Южной бухты образовался: непривычный для этих мест ледяной припай. Корабли, стоящие у стенки или на бочках, выглядели как будто скованные холодом. Эти леденящие январские дни словно расколола телеграфная весть о смерти вождя первого в мире пролетарского государства — Владимира Ильича Ленина. И комсомольцы, и старые матросы толпой повалили к комиссару. Константин Годун, от волнения комкая в руках фуражку, призывая нас сплотиться еще теснее вокруг партии большевиков, Было ясно, что комиссар говорит правильно. Мы поклялись быть верными продолжателями дела Ленина, Не новое это выражение «без Ленина мы осиротели», но мне кажется, что это единственно верные слова, отражающие тогда наши чувства. И как-то сама собой пришла мысль — дело Ленина продолжать нам, а если нам, то надо быть в рядах ленинской партии большевиков. [37]