Капитальный ремонт
Вновь прибывшие поднялись по широкой крутой сходне и в нерешительности остановились на грязной, захламленной [13] верхней палубе крейсера «Память Меркурия». Вахтенный старшина на юте внимательно осмотрел нас, велел сложить в кучу вещи, построиться в две шеренги и выровнять носки ботинок по пазу в настиле палубы. Когда мы перестали топтаться, он скомандовал «Смирно», а сам побежал за вахтенным начальником. Высокий, сутулый степенный моряк с красной повязкой дважды прошелся вдоль строя, остановился посередине и громко поздоровался. От робости и неожиданности наше ответное приветствие оказалось неуверенным, разноголосым. Как мы узнали потом, это был командир носовой артиллерийской башни Матвей Гаврилович Баранов.
— Вот что, друзья мои, — несколько неофициально сказал он, придерживая рукой позолоченный кортик. — У нас на крейсере поднят кормовой флаг. Это Боевое знамя корабля. Знайте, что военмор любого ранга, ступивший на верхнюю площадку трапа, независимо от того, входит он на корабль или покидает его, обязан отдавать честь флагу — снять на секунду фуражку. Так же полагается делать утром по команде «Флаг и гюйс поднять» и при заходе солнца по команде «Флаг и гюйс спустить». Понятно?
— Понятно! — ответили мы вразнобой и с уважением посмотрели на полуют, где на флагштоке полоскались на ветру острые косицы большого красного полотнища. В центре был изображен синий якорь, а на нем — окантованная белой полосой красная пятиконечная звезда с синим перекрестьем серпа и молота. На якорном штоке было вышито: «РСФСР».
Затем был вызван дежурный по низам — главный старшина. Он пальцем пересчитал всех прибывших и отвел нас в кубрик. Там царили тьма, сырость и холод, пахло прелой изоляцией и ржавчиной. Пробковая обшивка бортов висела клочьями, линолеумный настил палубы был выщерблен, иллюминаторы выдавлены. В переборках зияли дыры, из которых торчали обломки труб, болтались обрывки освинцованных электрических кабелей. По углам и у бортов стояли болотные лужи рыжей затхлой воды. Но долго раздумывать нам не дали. Пришли старшины распределять нас по сменам и вахтам, по столам и бачкам, повели в шкиперскую получать постельные принадлежности, начали учить подвешивать, вязать и укладывать койки. Койка на корабле не только постель, но и спасательное средство — матрац не тонет, так как набит пробковой крошкой. Личные вещи нам приказали переложить в корабельные брезентовые чемоданы — кисы и разместить по металлическим сеткам, а сундучки [14] и корзинки выбросить. Затем расписали всех по заведованиям и приборкам, авралу и тревогам: боевой, водяной и пожарной. Тут же назначили наряд: дневальных по жилым палубам, вахтенных на юте и на баке, рассыльных при верхней вахте и в коридорах помещений командного состава, дежурных гребцов на шлюпки и крючковых на катера, рабочих на камбуз, носильщиков к баталерам и шкиперам для поездок в порт за красками, провизией и обмундированием.
Поначалу нам казалось, что чуть ли не ежеминутно с вахты подаются сигналы горном, дудками и команды голосом: то разойтись по приборкам, то построиться для развода на работы, то отбой, то к обеду, то к отдыху, то снова на работы. К вечеру мы были словно очумевшие. Подвесные койки, еще недавно казавшиеся такими надежными, имели, как выяснилось, коварную особенность: они выбрасывали хозяина на палубу при малейшем неосторожном движении.
По все это были мелочи по сравнению с основной задачей, которую необходимо было решить. А предстояло восстановить боеспособность крейсера. С утра до вечера мы мыли, чистили, скребли, таскали. По традиции нас, молодых, посылали на самые трудные и грязные работы, а был их непочатый край. Крейсер находился в капитальном ремонте. Интервенты и белогвардейцы взорвали на нем цилиндры главных паровых поршневых машин, повредили котлы, вывели из строя вооружение. Мы спускались по изуродованным трапам вниз и помогали рабочим завода и машинной команде разбирать и чистить механизмы, поднимать наверх обломки разбитых машин, вычерпывать ведрами из отсеков воду, смешанную с отработанным маслом, выносить мусор, отмывать копившуюся годами грязь. Теперь изнурительные строевые занятия на плацу экипажа казались нам легкой прогулкой.
К июню 1922 г. привезли цилиндры, снятые с паровых машин балтийского крейсера «Богатырь», подготовили главную машину, котлы и вспомогательные механизмы к сборке, отмыли жилые помещения, привели в порядок верхнюю палубу.
После двух месяцев пребывания на корабле нас уже трудно было отличить от бывалых матросов. Мы хорошо знали корабль, его кубрики, погреба, рубки, выгородки, цистерны, все лабиринты и закоулки, научились нести вахту, не хуже своих учителей выполняли обязанности по тревогам и другим расписаниям. Мало-помалу все освоились с новой обстановкой, загорели, окрепли, перестали давать себя [15] в обиду и сами обижаться на широко распространенные на флоте дружеские подначки вроде таких: «А ну, салажонок, возьми чайник да сбегай на клотик за вакуумом. Видишь, в главном конденсаторе его не хватает». Шутка шуткой, но розыгрыш основывался на незнании нами элементарных вещей, и мы с еще большим упорством старались овладевать морской специальностью. И надо сказать, у многих это получалось неплохо. Нечасто, правда, но нас даже стали приводить в пример бывалым марсофлотам. Не обходилось, к сожалению, и без злых подначек. Так, тяжело переносившим качку в качестве профилактики морской болезни рекомендовали выпить ложку смеси морской воды и ила, взятого с носового якоря.
Кормили на корабле лучше, чем в береговых частях. Нам выдавали по два фунта хлеба, готовили обед и ужин, отпускали больше мяса, рыбы и масла на котел. За бачок садились не десять, а шесть человек. Паек был тоже не ахти какой, но гнетущего чувства голода, как в экипаже, мы больше не испытывали.
В июле, в самый разгар лета, приступили к занятиям по специальностям. Школа строевых старшин, по сути, только создавалась. Было решено открыть ее и разместить на крейсере. На командира корабля И. П. Шабельокого возлагались и обязанности начальника нового «учебного заведения». Он отводил помещения для занятий, назначал преподавателей, писал программу, составлял учебный план. Согласно целевой установке строевые старшины должны прежде всего в совершенстве освоить боцманские обязанности. Боцманы вместе с вахтенными начальниками несут самую ответственную а сложную вахту на юте, что обязывает их твердо знать организацию службы, устройство корабля и принципы управления им. В подчинении у строевых старшин краснофлотцы разных специальностей, в их заведовании находятся артиллерийские а минные погреба, самоходные катера и парусно-гребные шлюпки. Это требует хорошего знания оружия и механизмов, умения управлять плавающими средствами, что и определило содержание учебной программы. Рассчитанная на двенадцать месяцев, она оказалась глубокой и разносторонней. На корабле не было ни одной специальности, которой бы в той или иной мере не касался наш курс. В роли преподавателей выступал командный состав крейсера.
Основным учебным пособием был старинный «Курс обучения строевых унтер-офицеров и боцманматов флота». Надо признать, что это было хорошее пособие, подробно и последовательно [16] излагавшее достаточный объем морской практики. В нем давалось краткое описание корабельной артиллерии, морских якорных и самодвижущихся мин, впоследствии названных торпедами, судовых паровых котлов и поршневых машин. Зачетов не существовало. Оценки успеваемости выводились средние за полугодие. Естественно, учебный материал не всеми усваивался одинаково. Мой друг Саша Малышев, например, хорошо изучил теорию управления шлюпкой под парусами, красиво вычерчивал векторы действующих на них сил, но никак не мог освоить управление ею на практике. Другой мой товарищ, Коля Левашов, напротив, допускал ошибки в разложении сил ветра, действующих на паруса, но зато интуитивно чувствовал шлюпку и отлично управлял ею. Всем учащимся старались привить инструкторские навыки. Каждый был обязан уметь все делать хорошо сам и показать, как должны в том или ином случае поступать его помощники. Ценились также и волевые качества учащихся, их способность управлять людьми, командовать подчиненными.
Сидеть на лекциях бывало тяжело. В помещениях было жарко, душно, глаза слипались после ночных вахт, но аудитория вмиг преображалась, когда речь заходила о морских баталиях и интересных происшествиях. Самым искусным рассказчиком считался командир корабля Иван Петрович Шабельский. А рассказать ему было о чем. Окончив Морской корпус в 1910 г., он много плавал на боевых кораблях, неоднократно бывал в дальних заграничных походах. Обладая отменной физической подготовкой и богатырским здоровьем, он одним из первых русских офицеров окончил водолазную школу и классы подводников, принимал участие в работах на глубине, служил на первых подводных лодках. Иван Петрович был не только хорошим моряком, но и высокообразованным человеком. Он прекрасно знал литературу, разбирался в музыке, играл на гитаре, неплохо рисовал.
Позже я узнал, что Шабельский одно время был в лагере белогвардейцев, но в активных действиях против Советской власти не участвовал и ничем себя не скомпрометировал, поэтому ему было оказано доверие — командовать крейсером, обучать краснофлотцев. Правда, впоследствии Шабельский, будучи на Балтике командиром эсминца «Яков Свердлов», дважды подвергался аресту: в первый раз по подозрению в участии в деле Промпартии, а во второй — уже не помню точно, но, видимо, по какому-то аналогичному поводу. Обвинения не подтверждались, и Шабельский [17] возвращался на корабль радостный, что в очередной раз прошел «проверку».
Теоретические вопросы давались нам с трудом — сказывался недостаточный образовательный уровень, зато практические занятия проходили с подъемом. К физической нагрузке мы, дети рабочих и крестьян, привыкли с детства. Кроме того, практика вносила разнообразие в расписанную по минутам флотскую жизнь, поскольку часто проводилась вне корабля.
Практиковаться по марсовой специальности нас водили в порт на плавучий кран, где размещалась большая такелажная мастерская. Искусные умельцы-такелажники делали для всего Черноморского флота из стальных и пеньковых тросов швартовы и такелаж. Когда-то эти рабочие служили на кораблях и потому встречали нас тепло, добросовестно учили трудному ремеслу, дивились усердию и восприимчивости своих учеников.
Узнав, что все мы комсомольцы, старые рабочие расспрашивали нас о политических событиях, происходящих в стране и в мире. Мы с радостью вели эти беседы, чувствуя, как растет уважение к нам. Очень скоро мы по-настоящему подружились, делились с ними хлебом и махоркой. Такелажники в неурочное время помогали выполнять самые сложные и опасные работы на мачтах и реях, а на праздники приглашали нас к себе в Корабельную слободку, знакомили с семьями, поили чаем, потчевали ягодами, с гордостью показывали собственноручно построенные беленькие хатки, выращенные в саду плодовые деревья, цветы.
Хождение под парусами было любимым делом краснофлотцев. Мы выбирались в Северную бухту и часами бороздили ее вдоль и поперек. Хорошо лавировать против свежего ветра в соленых брызгах, делая короткие галсы и частые повороты, но еще лучше, распустив паруса «бабочкой», лететь по ветру!
Нас учили подходить под парусами к трапу. Какой точностью расчета, остротой глазомера, молниеносной сообразительностью должен обладать старшина, держащий в руках румпель, какая мгновенная исполнительность должна быть у команды! Малейший просчет или промедление — в шлюпка проскакивала мимо или с треском врезалась в площадку трапа.
Тренировки и проверки на выносливость проводились в длительных шлюпочных походах. На двух барказах и трех полубарказах мы выходили в море и добирались до Херсонеса, Бельбека, Качи, однажды ходили в Балаклаву. [18]
Иногда нас посылали стажироваться на корабли, выходящие в море. Однажды Шабельский добился нашей стажировки на отрядах торпедных и сторожевых катеров. Мы шли вдоль побережья Крыма. В районе Суук-Су, близ Ялты, отряд лег в дрейф, а один из катеров помчался к берегу. Каково же было наше удивление, когда вскоре на этом катере к нам подошел наркомвоенмор Л. Б. Троцкий. Он был в плаще цвета хаки и соломенном картузе. Видимо, Лев Борисович собирался обратиться к нам, морякам-черноморцам, с приветствием и начал было говорить, но из-за шума работающих на холостых оборотах двигателей мы слышали только отдельные выкрики. Привычная жестикуляция тоже не получалась: подошедшие катера развели большую волну и, чтобы не упасть с командирского мостика, оратору приходилось крепко держаться за поручни. Убедившись в бесплодности своей затеи, наркомвоенмор исчез так же быстро, как и появился. А мы продолжили учебное плавание.
После V Всероссийского съезда РКСМ, где было принято постановление о шефстве над Красным военным Флотом Республики, ряды моряков стали регулярно пополняться более образованной и квалифицированной молодежью. В знак дружбы съезд передал флоту знамя, на котором были начертаны слова «Орлам революции — морякам Красного военного Флота Республики от V Всероссийского съезда Российского Коммунистического Союза Молодежи».
Большую помощь флоту оказала Неделя Красного Флота, проходившая с 15 по 22 января 1923 г., организованная ЦК РКСМ. В эти дни проводились совместные митинги и собрания рабочих-судоремонтников и военных моряков, беседы и занятия, разъясняющие роль флота в обороне Родины, собирались средства на восстановление кораблей. Опытные флотские пропагандисты выезжали в города и села Крыма и Украины с докладами, мы получали приглашения посетить фабрики и заводы, побывать в гостях у земледельцев.
Во время Недели Красного Флота к трудящимся страны обратился М. И. Калинин. В воззвании говорилось о необходимости уделять максимум внимания флоту. Каждый завод, фабрика, село, волость, город должны считать своим долгом быть активными участниками его строительства. Это выступление имело важное значение для восстановления флотов. Молодежь с энтузиазмом шла служить на флот, предприятия и учреждения брали шефство над кораблями, проходили массовые сборы денег на ремонт старых и строительство новых кораблей. Поднятый со дна моря в Одессе [19] эсминец «Занте» был отремонтирован на средства незаможных селян Украины, после чего получил название «Незаможный» (с 29.4.1926 г. «Незаможник»).
В школу строевых старшин на смену нам прибыл из экипажа новый состав учащихся. Теперь уже на корабле стали готовить рулевых и сигнальщиков. После серьезного экзамена специальная комиссия присвоила нам, ученикам первого набора, квалификацию марсовых. Каждому выдали книжку военмора, вручили вышитый красными нитками круглый знак штатных специалистов и расписали для стажировки дублерами старшин и боцманов на различные корабли флота. Меня оставили продолжать службу на крейсере.
В это время я подружился с ленинградским комсомольцем Лешей Гущиным, прибывшим на крейсер «Память Меркурия» во вторую роту. Здесь он успешно закончил школу рулевых, а затем плавал на кораблях Черноморского флота. Леша был смел, вынослив, спокоен и рассудителен. В 1925 г. мы вместе с ним уехали в Ленинград, поступили в Военно-морское училище, закончили его, но затем наши пути разошлись. Он остался верен Черному морю, а меня служба привела на Север. В годы Великой Отечественной войны Алексей Матвеевич Гущин командовал крейсером «Красный Кавказ» и участвовал вместе с экипажем в обороне Одессы, Севастополя и Кавказа, в десантах в Григорьевну в сентябре 1941 г., Феодосию в декабре 1941 г., Южную Озерейку в феврале 1943 г. За боевые отличия его корабль в апреле 1942 г. был удостоен гвардейского звания. После войны гвардии контр-адмирал А. М. Гущин написал интересную книгу «Курс, проложенный огнем».
Команду нашего корабля укомплектовали до полного состава и свели в четыре роты. Самой большой получилась машинная рота, куда входили кочегары и машинисты. Первую и вторую роты составляли строевые, комендоры, электрики и гальванеры (так назывались тогда артиллерийские электрики). В третью роту вошли специалисты управления и службы тыла: рулевые, сигнальщики, радиотелеграфисты, санитары, коки, баталеры, хлебопеки, содержатели различного имущества, писаря. Они поселились в носовых помещениях под баком, за что и получили прозвище «баковая аристократия».
В то время боевых частей на кораблях не существовало. За поддержание на должном уровне технической подготовки личного состава несли ответственность старшие специалисты (штурман, артиллерист, механик) и их помощники, [20] каждый по своему профилю. Воспитанием людей и строевой подготовкой ведали политруки и ротные командиры. Должности же старшин рот, назначаемых в помощь командирам, на крейсере были вакантными, и на них поставили выпускников нашей школы, не дожидаясь присвоения им званий младшего командного состава. Старшиной первой роты И. П. Шабельский выдвинул Вильгельма Эйхгорна, родом из немцев Поволжья, второй — меня, третьей — Дмитрия Леждея, а четвертой — Николая Левашова. Сами вчерашние ученики, мы теперь обязаны были воспитывать и учить молодых, а опыта, конечно, не было, и все это представляло большие трудности.
Весной 1923 г. началась подготовка к навигации. Корабль вытащила буксирами на рейд. От якоря отклепали цепь и завели на бочку. Ночью с двух бортов подвели груженные углем баржи. Ранним утром подняли команду, установили жесткие сроки и приступили к погрузке угля. Старые военморы наполняли мешки, молодежь таскала их на корабль, кочегары принимали груз в угольных ямах. В каждой авральной работе, а в погрузке угля на корабль в особенности, участвует весь личный состав без исключения. Оркестр, не смолкая, играл марши и вальсы. Сначала бригады менялись через каждые два часа, потом, порядком устав, менялись уже через час. В короткие перерывы буквально падали кто где стоял: на палубу, прямо на уголь, чтобы сэкономить драгоценные секунды отдыха, и мгновенно забывались. Когда стемнело, на верхней палубе включили электрическое освещение, и работа продолжилась. Моряки буквально валились с ног, казалось, на теле не было ни единой мышцы, которая бы не ныла, у музыкантов распухли губы. Глубокой ночью сыграли отбой, чтобы с рассветом снова приняться за погрузку.
К проворачиванию и так называемому паровому опробованию механизмов готовились скрупулезно, как к сложной и ответственной операции. Члены машинной команды, начиная со старшего механика Дмитрия Степановича Вдовиченко и кончая юнгой Павлушкой, подносившим машинистам в медном чайнике из рефрижераторной холодную воду, ходили о озабоченными, усталыми, перемазанными маслом лицами. Они почти не отдыхали, наскоро ели, накоротке совещались и опять пропадали в своей преисподней. И вот из труб уже повалил густой черный дым, из открытых световых люков обдавало жаром раскаленного воздуха, пропитанного парами масла, запахами шлака. В недрах корабля один за другим начали просыпаться от долгой спячки [21] механизмы. К первым оборотам винтов, к ритмичному стуку поршней прислушивались, как к биению сердца оживающего человека, только что вырванного из лап смерти.
Испытания были мучительными и трудными. То вдруг прорвет прокладку в паропроводах и в отсек устремится пар под высоким давлением, то где-то потечет масло, угрожая с минуты на минуту воспламениться, коснувшись горячих трубопроводов. У электриков то есть контакт там, где его не должно быть, то пропадает там, где он обязан быть. Но вот все заботы позади, все заработало, как в здоровом человеческом организме. Мы поздравляли друг друга с большим праздником. Теперь необходимо было уделить самое пристальное внимание внешнему виду корабля. Ведь все же встречают по одежке. Покраска корабля — тоже серьезное дело. Одни работают кистями в подвешенных за бортом беседках, другие красят с плотов и шлюпок, третьи — на мачтах и реях на высоте около 50 метров над палубой. Страдная пора и у боцманов, которые, обливаясь потом, мечутся от борта к борту, чтобы успеть доглядеть повсюду, кричат, надрываясь, на старшин, ответственных за участки.
В доке еще один аврал. Там скребками обдирают подводную часть корабельного корпуса от ракушек, стальными щетками очищают ее от ржавчины, грунтуют суриком, а потом покрывают антикоррозионной краской — это десятки тысяч квадратных метров, и все вручную.
Когда из дока снова вернулись на рейд, я пошел на шестивесельном яле с главным боцманом, чтобы со стороны оценить общий вид корабля. Сияющий свежей краской крейсер выглядел по-праздничному. Мы любовались кораблем, восстановленным нашими руками. Много перенес он на своем веку. Заложенный в Николаеве в 1901 г., он вступил в строй в год первой русской революции, участвовал в первой мировой войне. После Великой Октябрьской социалистической революции, в декабре 1917 г., его экипаж перешел на сторону Советской власти. В 1918 г. в Севастополе крейсер был захвачен германскими оккупантами, затем попал в рука англо-французских интервентов и был выведен ими из строя, в 1920 г. оставлен белогвардейцами при бегстве их из Севастополя.
Вот он стоит, трехтрубный красавец, устремив вперед форштевень, так, словно готов в любую минуту нанести противнику смертельный таранный удар. Шестнадцать 130-мм орудий, три 76,2-мм и две 47-мм пушки составляют его грозное оружие. Свыше 19 тысяч лошадиных сил в его [22] стальном организме. Уже будучи «глубоким стариком», он в качестве минного заградителя участвовал в обороне Севастополя и Одессы, осуществлял воинские перевозки. В 1942 г. из-за серьезных повреждений, нанесенных фашистскими стервятниками, корабль пришлось затопить в устье реки Хопи.