Оперативный простор
Передышка была кратковременной. 27 февраля 1944 года поступил приказ передислоцироваться в район Лысянки, в девяноста километрах от Умани. Мы переходили в подчинение 2-го Украинского фронта. Дороги совсем развезло. Марш был страшно трудным. Но в назначенный срок армия прибыла на место.
1 марта командующий фронтом маршал И. С. Конев вызвал командующих и членов Военных советов 2-й и 5-й танковых армий. Коротко разъяснил обстановку. Окружение и разгром корсунь-шевченковской группировки противника создали благоприятные условия для дальнейшего наступления наших войск. И мы должны этим воспользоваться, несмотря на распутицу. Командующий фронтом ставит задачу обеим танковым армиям — совершить стремительный бросок на запад. За два дня мы должны пробить оборону противника, продвинуться в глубину его расположения на сто с лишним километров и захватить плацдарм на правом берегу Южного Буга. Срок на подготовку операции — всего три дня.
Грандиозность задачи и вдохновила и встревожила нас. Выйдя от командующего, задерживаемся у машин. Генерал-лейтенант С. И. Богданов и маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров старые друзья. Я тоже знаком с Павлом Алексеевичем еще с академии. И, став маршалом, он не изменился: простой, душевный.
— Ну, Семен, — говорит он Богданову, — вот и снова выходим на оперативный простор. Смотри не отставай.
Семен Ильич косит на меня хитрым взглядом. [253]
— Григорий Давидович, а что, если мы обгоним маршала? — Богданов с улыбкой обнимает Ротмистрова. — Ты не обижайся, Паша, но мы тебя опередим. Вот увидишь.
— И когда ты хвастаться научился, Семен? Забыл совсем, что цыплят по осени считают.
— Ладно, разговор продолжим за Бугом!
(А ведь прав оказался Семен Ильич: обогнали мы 5-ю танковую и первыми вошли в Умань!)
Трое суток трудились без отдыха.
А. И. Радзиевский и весь его штаб проделали огромную работу. Радзиевский родился неподалеку от Умани. И начштаба армии места себе не находит, все ему кажется, что дело идет медленно. Он подгоняет нас, требует, чтобы мы детально разработали план артиллерийской поддержки на каждом этапе наступления. Командующие артиллерией корпусов совместно с командирами танковых и мотострелковых соединений обдумывают, как организовать взаимодействие всех родов войск. Мы с Радзиевским побывали во всех корпусах и бригадах. Офицеры отдыхали в эти дни не более двух часов в сутки.
Нужно было все предусмотреть. Завезти многие сотни тонн горючего и боеприпасов. Подготовить к боям и тяжелым переходам тысячи танков, самоходных установок, бронетранспортеров и автомашин. Инженерные части запасались средствами для ремонта дорог и мостов, для наведения переправ. [254]
Мы должны были входить в прорыв в полосе 27-й армии. За сутки до наступления наша артиллерия скрытно заняла огневые позиции перед участком прорыва. Чтобы раньше времени не раскрывать противнику нашу систему огня, в каждом полку пристрелка велась только одной батареей. Ее пристрелочные данные потом использовал весь полк. Каждый артиллерийский командир точно знал, кого и когда он поддерживает.
5 марта в 7 часов 22 минуты артиллерия открыла огонь. Через восемнадцать минут двинулась вперед наша пехота. Нагоняя ее, ринулись из укрытий танки. Оборона противника была прорвана сравнительно легко. Стальная лавина 2-й танковой армии устремилась в прорыв. Ночью мы с ходу форсировали реку Горный Тикич. 7 марта наши танки заняли железнодорожную станцию Поташ, населенные пункты Монастырск, Кишенцы, Иваньки. Гитлеровские войска начали поспешный отход. Чтобы перерезать им путь, командарм бросил в обход 49-ю танковую бригаду полковника Т. П. Абрамова. Вместе с ней туда же направились 283-й артиллерийский полк подполковника Н. С. Шермана и 86-й армейский полк гвардейских минометов подполковника П. А. Зазирного.
Танки Абрамова, достигнув цели, развернулись и атаковали большое скопление вражеских боевых машин. Не отставая от танков, следуя непосредственно в их боевых порядках, артиллеристы Шермана заняли огневые позиции. Залпы полевых орудий слились с грохотом танковых пушек.
Руководит боем заместитель командира корпуса полковник Г. М. Максимов. Наращивая удар, он по своей инициативе вводит в действие мотострелковую бригаду [255] П. М. Акимочкина. Она атакует дерзко, стремительно. Вражеским танкистам приходится спешно перегруппировываться. Теперь они почти все силы сосредоточивают на этом направлении, чтобы отбить неожиданную атаку. А тем временем танки Абрамова заходят к ним в тыл. Гитлеровцы оказываются в огневом мешке.
С заместителем командующего армией генералом М. Д. Гончаровым подъезжаем к артиллеристам. На талой земле расстелен брезент. На нем установлены три полевых телефона и рация. Наум Соломонович Шерман лежит на брезенте, прикладывает к уху то одну, то другую телефонную трубку, отдавая распоряжения дивизионам. Завидя нас, Шерман предлагает присесть на брезент. Сердито говорит:
— Не успел расположиться, и снова надо КП переносить. Танки-то вон уже где.
Мы смотрим туда, где, поблескивая огоньками выстрелов, пробиваются сквозь весеннюю грязь наши танки. Враг сопротивляется, машины продвигаются медленно. Увязая по колено в мокром черноземе, за ними шагает пехота. Справа и слева от нас грохочут орудия. Им приходится вести огонь уже с расстояния трех километров. Но это не отражается на точности стрельбы. Очереди разрывов ровными батарейными веерами ложатся на флангах и впереди атакующих танков. В центре боевых позиций батарей стоит во весь рост капитан Григорий Васильевич Шведкин. Не отрываясь от стереотрубы, он следит за полем боя и дирижирует стрельбой. Под руками у него нет никаких записей. Все расчеты производит в уме. А стреляет здорово — отклонения не превышают двух-трех десятков метров. Ближе всего к нам батарея капитана Алексея Иосифовича Амидова. Мы любуемся слаженностью действий ее орудийных расчетов.
Шерман поднимается с брезента, подзывает связистов. Объясняет нам:
— Переходим ближе к танкам. А то совсем отстанем.
Две батареи продолжают вести огонь. Артиллеристы двух других цепляют орудия к тягачам. Спешат. Через минуту тягачи уже потащили пушки вперед.
Гончаров улыбается. Говорит Шерману:
— Жалуетесь, тяжело, не успеваете перемещать свой КП за танками. А ведь это счастье. — Старый генерал [256] задумывается. Глубокие морщины прорезали лоб над седыми бровями. — А я в германскую войну три года просидел в одном окопе и так и не сдвинулся с места. Вот это действительно был кошмар.
— Да, — весело соглашается Шерман. — На такую спокойную жизнь никто из нас не согласится!
Простившись с нами, он прыгает на подножку подкатившей машины и спешит за своими батареями.
А Георгий Максимович Максимов все усиливает натиск на врага. По его просьбе я подтягиваю к месту схватки дивизион «катюш» майора Добринского. С оглушительным ревом над нами проносятся залпы ракет. Вражеские танки скрываются в дыму. Гудит, ходуном ходит земля. Темно-красное пламя высоко поднимается к небу. Гром разрывов ракет дополняется глухим рокотом — рвутся боеприпасы в горящих танках. Усилили огонь наши пушки. Даже на расстоянии мы слышим сухой треск лопающегося металла, когда снаряды попадают в броню. И сквозь этот грохот доносятся отчаянные крики, стоны. Гитлеровцы охвачены паникой. Из их расположения еще летят снаряды. Но после второго залпа «катюш» вражеский огонь прекратился. Гитлеровцы бегут, бросая машины, орудия, 16-я танковая дивизия немцев полностью разгромлена.
Завожу разговор с пленными. Подавленные, растерянные, они никак не могут понять, откуда появились наши танки. В такую грязь, в такое бездорожье, когда даже гусеницы буксуют и вязнут, вдруг налетели сотни советских боевых машин!
К нам прибыл маршал Конев. Командующий фронтом поздравил Богданова и всех бойцов и командиров с успехом. Ставит новую задачу — овладеть Уманью, а затем наступать на Джулинки.
Утром 8 марта наши танки подошли к Умани. На подступах к городу завязались тяжелые бои. 8-я немецкая армия, оборонявшая Умань, дралась отчаянно. Гитлеровцы неоднократно переходили в контратаки. Город уже был как на ладони, а взять его не удавалось. С чердаков, колоколен, из развалин старой казармы на нас обрушивался плотный огонь. На другой день после короткого, но сильного артиллерийского налета мы возобновили атаку. Но и на этот раз не продвинулись. [257]
Я подружился с командующим артиллерией 16-го корпуса Н. И. Фураевым. Человек большой культуры, превосходный артиллерист, он мне сразу понравился. В бою все восхищались его храбростью и энергией. В то утро, когда была снова отбита наша атака, командир корпуса при мне сказал Фураеву:
— Николай Иванович! Рыбин и Абрамов топчутся на месте, надо что-то предпринять.
— Будет сделано, — ответил Фураев.
Зная характер Фураева, я предупредил его, чтобы он не вздумал самостоятельно начинать атаку. Сначала подтянем остальные силы.
Но мы не успели сделать этого.
После полудня немецкие танки из Кочубеевки и Дмитровского нанесли удар по нашим частям и оттеснили бригаду Абрамова. Мотопехота Охмана осталась без танкового прикрытия.
Чтобы восстановить положение, Фураев развернул самоходный артиллерийский полк Калабухова, гвардейский минометный дивизион «катюш» и артиллерийский полк Шермана. Больше часа наша артиллерия отбивала напор немецких танков. Наконец противник был отброшен. Чтобы взглянуть на поле боя, Николай Иванович, как это мы, артиллеристы, часто делали, сел на самоходку. Все шло хорошо, но уже на обратном пути в самоходку Фураева выстрелил подбитый немецкий танк. Никто не ожидал, что в нем уцелели гитлеровцы. Они сумели произвести единственный выстрел. Но пришелся он в упор, и самоходка вспыхнула. Фураев погиб. Тело его так обгорело, что я смог распознать своего друга только по щегольским узким сапогам, с которыми он не расставался в любую погоду.
Артиллеристы Фураева в тот день многое сделали для успеха всей армии. Разгромленные их огнем вражеские части в панике бросились к городу. На их плечах наши войска с трех сторон ворвались в Умань. Начались уличные бои. Они продолжались всю ночь. Самоотверженно сражались танкисты. Командир бригады полковник Кошаев был ранен. Бригаду возглавил начальник штаба подполковник П. Ф. Родионов (ныне генерал). И бригада блестяще выполнила задачу, с честью оправдав высокое звание гвардейской. Большую [258] помощь танкистам и мотопехоте в боях за город оказали артиллерийские полки Ковалева, Пешакова, Хохлова, Калабухова, Шермана, Козлова. Следуя в боевых порядках танковых частей, они умело прокладывали им путь, огнем зениток защищали их от нападения с воздуха. Всем этим частям было присвоено почетное наименование «Уманских».
Страшен ночной бой в городе. В темноте повсюду вспыхивают молнии выстрелов. Трудно разобраться, где свои, где враг. Майор Кравчук, комиссар 86-го артполка Рождественский, командир батареи Воронин собрали батальонные 45-миллиметровые орудия, выкатили их на улицу и стрельбой по окнам выбивали гитлеровцев из домов. Каким-то способом умудрились минометчики включить в это дело и свои 82-миллиметровые минометы.
Нас разыскал майор медицинской службы В. И. Кречетов, старший врач армейского госпиталя. Он нагрузил две машины ранеными и просит дать ему нескольких автоматчиков: на юго-восточной окраине города еще сидят гитлеровцы. (Всеволод Иванович сейчас полковник, до сих пор служит в армии.)
А к городу все подходят и подходят наши части. Застревают машины в непролазной грязи. Артиллеристы, саперы, пехота идут пешком. Руками толкают буксующие машины с орудиями на прицепе. Когда убеждаются, что ничего не получается, орудия отцепляют, вручную подкатывают их к тягачам, вытаскивают из трясины, снова прицепляют к машинам. И так без конца.
Почти сутки длились бои в городе. Наконец потрепанные части 8-й немецкой армии начали отходить. Гитлеровскому командованию удалось вывести войска довольно организованно. Их колонны, растянувшиеся на значительное расстояние, еще сохраняли боеспособность, успешно вели арьергардные бои. 11 марта наша армия в качестве подвижной группы фронта начала преследование противника. Перед нами стояла задача — ни на минуту не оставлять гитлеровцев в покое, гнать и гнать их, не давая засесть в обороне. Задача эта была поручена 3-му танковому корпусу. Плечо к плечу с танкистами шли артиллеристы — легкий артполк подполковника Г. М. Батурина, гвардейский дивизион [259] «катюш» майора Г. Г. Добринского, полк самоходных артустановок подполковника Д. Г. Гуренко.
Чтобы оторваться от преследования, гитлеровцы не раз бросались в контратаки. Особенно досаждали нам танковые части дивизии «Адольф Гитлер». В машинах сидели обезумевшие фанатики. Они лезли напролом, лезли до тех пор, пока танк не останавливался, разбитый снарядами. Но и эти безумцы не могли остановить наши войска. Прокладывая себе путь огнем и гусеницами, советские танки неуклонно преследовали отступающих. Самоходная артиллерия, следуя параллельно гитлеровской колонне, била противника во фланг. Вражеская колонна таяла на глазах. За день мы продвинулись на пятьдесят километров. Показалась голубая полоска Южного Буга. Гитлеровцы ускорили движение. Активизировались их артиллерия и авиация. Вражеские самолеты снова и снова пытались бомбить наши войска. Их встречали зенитчики. Зенитный артиллерийский полк полковника А. С. Пешакова за несколько часов сбил семь самолетов. Надежно прикрывали нас и летчики.
В боях за Умань и в наступлении на Южный Буг с нами взаимодействовала авиация 16-й воздушной армии генерал-лейтенанта С. И. Руденко. Небо было заполнено краснозвездными самолетами. Тяжелые воздушные корабли обрушивали бомбовый груз на головы гитлеровцев. Штурмовики чуть ли не над самой землей били реактивными снарядами по танкам врага, из пушек и пулеметов расстреливали его пехоту. Истребители непреодолимой преградой вставали на пути фашистских самолетов.
Чем ближе Буг, тем отчаяннее сопротивление гитлеровцев. Мы знали, что в Джулинках у них оборудованы крепкие оборонительные узлы. И враг, конечно, постарается здесь закрепиться. Поэтому мы усилили натиск.
Еще перед началом операции заместитель начальника штаба нашей армии полковник Владимир Филиппович Чиж (ныне генерал-полковник) со свойственной ему пунктуальностью договорился с летчиками о порядке их взаимодействия с сухопутными частями. Сейчас я сижу у рации и без всякого кода разговариваю с генералом Е. Я. Савицким. Я застаю его то в штабе авиационного соединения, то в воздухе — генерал сам часто водит самолеты на цель. [260]
Бомбардировщики пикируют на окраину Джулинок. Бомбы крушат огневые точки, танки, врытые в землю. Кричу в микрофон:
— «Орел»! «Орел»! Я «Земля». Цель отлично накрыта! Повтори!
И Савицкий повторяет заход. А потом присылает новую группу самолетов. Они бомбят, пока наши танки и мотопехота не врываются в Джулинки.
Со штабом 3-го корпуса в авангарде наступающих войск, как всегда, следует армейский передовой пункт управления во главе с заместителем командарма генералом М. Д. Гончаровым. Здесь же находились член Военного совета армии генерал П. М. Латышев, начальник инженерных войск армии полковник И. А. Левин, я и группа офицеров выносного пункта управления во главе с подполковником М. М. Трояновым.
Гитлеровцы нестройными колоннами отходили к переправе. В Джулинках оставались лишь части прикрытия с несколькими танками и орудиями. Завидя советские войска, они открыли бешеный огонь. Машины, на которых мы ехали, оказались подбитыми. Наша мотопехота завязала уличный бой. Местами дело доходило до рукопашной. Мы понесли значительные потери. Было убито и ранено много мотоциклистов, офицеров и солдат штаба корпуса. Дожидаясь, когда подойдут основные силы, мы укрылись в ближайшем доме. Немцы тотчас же его окружили. Горстка наших солдат и офицеров отбивалась, как могла. Но гитлеровцы подступили уже совсем близко. Их автоматные очереди прошивали весь дом. У нас появились раненые. Медицинская сестра Ольга Степанова, дважды награжденная орденом Отечественной войны, не успевала перевязывать пострадавших. Сквозь разбитые окна потянуло дымом. Гитлеровцы подожгли дом.
— Окружены. Горим! — кричит в микрофон радист. — Спешите на помощь!
Глупо получилось. Подвела разведка: сообщила, что село оставлено противником. Вот мы и очутились в мышеловке.
Пламя уже лижет дощатые стены. Жара страшная. Задыхаемся от едкого дыма. Лежим на полу — здесь дышать легче. Латышев, Гончаров и я обняли друг друга. Деваться нам некуда. Стук вражеских автоматов [261] слышен со всех сторон. Слезятся, болят глаза. Горько во рту. Кружится голова. Укрылся кителем, чтобы меньше жгло лицо. Резко оторвался от нас Гончаров. Поднялся во весь рост:
— Не хочу подыхать лежа!
Схватил кем-то оброненный автомат, подошел к пылающему окну. Седой, красивый, весь озаренный пламенем, он молча посылает в окно очередь за очередью. Латышев теснее прижимается ко мне:
— Что-то долго нет наших. Неужели не успеют?
Вдруг чувствую, что рука его ослабела. С тревогой гляжу на него. По виску стекает струйка крови.
— Михаил Дмитриевич, — говорю Гончарову, — Латышева убило.
Гончаров бросил пустой автомат, наклонился над Петром Матвеевичем. Вместе приподнимаем его. Подползает Степанова, быстро бинтует раненому голову.
— Выживет, — заверяет она.
Громкое «ура» и частая автоматная стрельба заглушили треск горящих досок. В дверь врываются подполковники А. И. Бирюков, П. А. Зазирный, полковник И. А. Левин.
Они выводят нас на свежий воздух. Левин ловит первую же машину и отправляет Латышева в госпиталь.
Своим спасением мы обязаны Левину. Узнав о нашем положении, он собрал своих саперов и повел их в атаку на немцев, окружавших горящий дом. Меня все время поражало, сколько энергии и отваги в этом больном человеке, слабом и хилом на вид. Левин был тяжело ранен еще в гражданскую войну. У него свищ в позвоночнике. Но солдаты даже не подозревают об этом — настолько бодр и неутомим всегда наш начальник инженерных войск.
Шестой день мы действуем на оперативном просторе. Линия фронта осталась далеко позади. А мы все рвемся вперед. На отдых нет времени. Спим урывками, откинувшись на сиденье машины. Все время в дороге, все время в боях.
Немного оправившись, сменив обгоревшую одежду, мы тоже спешим к реке. [262]
Вдруг со стороны реки донесся мощный взрыв. Высоко в небо полетели бревна, доски. Облако дыма и пыли поплыло на нас. Гитлеровцы взорвали мост. К реке не подступиться — с западного берега противник бьет из всех видов оружия.
Надо немедленно подавить вражеский огонь. Богданов по радио торопит меня.
Я и Торшилов едем в 16-й корпус. После гибели Фураева артиллерию здесь возглавил полковник И. И. Таранов. Офицеров своего штаба С. А. Панасенко, В. Н. Чернышева и Б. А. Маслова направляю в 3-й корпус. С. А. Горячева и И. Ф. Платонова — в 11-ю бригаду. Перед всеми ставлю задачу — невзирая ни на какие возражения командиров соединений и частей, стянуть ближе к реке минометы и артиллерийские полки.
Всю артиллерию — на подавление вражеского огня!
Кравчук с офицерами штабов корпусов встречают батареи и дивизионы, указывают места их огневых позиций. Орудия с ходу разворачиваются и открывают огонь. Через полтора-два часа почти вся наша артиллерия сосредоточилась недалеко от берега. Майоры Г. С. Сапожников, Г. А. Савельев, А. А. Комаровский налаживают командные пункты, связь. Мой КП в полукилометре от реки. Торшилов по радио и проводам связывает меня со штабами артиллерии корпусов. Большую помощь в управлении войсками оказывает нам штабная батарея, созданная стараниями подполковника Горячева, начальника связи артиллерии армии. Батареей командует энергичный капитан Н. И. Елинбаум.
Все больше и больше артиллерии вводится в действие. Грохочет, полыхает вспышками выстрелов весь берег. На дороге показывается вереница машин со снарядами — орудия пожирают огромное количество боеприпасов. В кабине грузовика вижу подполковника Н. Н. Гусева. Когда меня назначали во 2-ю танковую, я попросил, чтобы вместе со мной направили и Николая Николаевича. Он стал заместителем начальника артснабжения армии.
За эти беспокойные дни Николай Николаевич, кажется, стал еще выше и еще худее. Слегка сутулясь, он докладывает, что уже третий раз везет снаряды к пушкам.
— Не останемся без боеприпасов? [263]
— Хватит. Вот только везти трудно.
Сапоги его в глине по самый обрез голенищ. Шинель тоже в грязи. Я представляю себе, как трудно сейчас нашим снабженцам. Дороги — жидкое месиво. Но танки, пушки, пехота не могут дня прожить без боеприпасов. И наши снабженцы должны доставить этот бесценный и опасный груз в любых условиях.
Заместители командиров корпусов полковники Н. М. Теляков (ныне генерал-лейтенант, Герой Советского Союза) и Г. М. Максимов (ныне генерал-майор), офицер оперативного отдела штаба армии подполковник Ф. А. Шевелев готовят войска к форсированию реки. Здесь и вездесущий Левин. Он говорит мне:
— Григорий Давидович, ты только прикрой моих саперов. Остальное мы все сделаем.
Я не видел более самоотверженного человека, чем Левин. До войны он служил в инженерных частях Забайкальского и Уральского военных округов. Работал так много и так хорошо, что и в мирное время дважды награждался боевыми орденами. Во 2-й танковой — с первого дня ее формирования. Это настоящий мастер своего дела.
Сейчас саперы не могут приступить к строительству моста. Вражеский обстрел не ослабевает. Над рекой кружат немецкие самолеты. Наши истребители и зенитчики никак не могут отогнать их. Только отобьем группу самолетов, на смену ей пикирует другая. Вода в реке кипит от взрывов. Уже больше часа наша артиллерия ведет огонь. Стрелки и саперы пытаются преодолеть реку на подручных средствах — надувных лодках, наспех сколоченных плотах, бревнах. Не получается. Люди гибнут, едва оттолкнувшись от берега. Вместе с Левиным разыскиваем Богданова. Просим отложить форсирование до темноты. Он соглашается. Войска отводятся в укрытия. Люди получают отдых. Раненые эвакуируются в тыл.
К вечеру вражеский огонь немного ослабел. Пользуясь этим, подтягиваем к самому берегу всю зенитную артиллерию армии. Саперы подвозят понтоны. Раздевшись почти донага, бесшумно спускают их на воду, сцепляют. Вскоре возникает узкая плавучая дорожка, связавшая оба берега. На нее вбегают бойцы штурмовых батальонов. Через несколько минут они уже на том [264] берегу. Врываются во вражеские окопы. Автоматная стрельба, глухие взрывы гранат...
Над переправой повисают осветительные ракеты. Противник открывает по ней шквальный огонь. Однако снаряды падают недолго. Наши передовые отряды разгромили артиллерийские наблюдательные пункты гитлеровцев. Вражеский обстрел прекратился. Но загудели неприятельские бомбардировщики. Наш плотный зенитный огонь преградил им путь. Самолеты вынуждены подняться выше. Сброшенные ими бомбы падают с большим рассеянием. Ни одна не попала в мост. Но несколько лодок было потоплено. Новые и новые самолеты пикируют с высоты. Ослепительные вспышки озаряют реку. Огромные столбы воды вырастают то там, то здесь. Понтоны бросает из стороны в сторону. Но по узкому мосту бегут и бегут люди.
А саперы спускают все новые понтоны, расширяя и усиливая мост, чтобы по нему могли пройти танки.
Гудит ночное небо. Падают в реку бомбы. Захлебываясь, бьют наши зенитки.
Левин, нагнувшись, стоит на понтоне. Маленький, худой, а голос громкий. Я слышу его четкие команды. Он руководит строительством переправы. Одни саперы стоят по грудь в воде, другие — на надувных лодках, на плотах. Подносят и подвозят доски, брусья, скобы, веревки. Стучат молотки и топоры. Занятые своим тяжелым трудом, саперы не обращают внимания на бомбы. Глухой удар. Ослепленный взрывом, хватаюсь изо всех сил за поручень. Но удар волны так силен, что не удерживаюсь и валюсь с ног. Левин помогает мне подняться. — Полковник, прикажи людям — пусть оденутся, — говорю ему.
Он трет озябшие руки. [265]
— Да, холодновато. Хлопцы, вылезай, одевайся!
Светает. Изредка, со свистом падая в воду, взрывается снаряд. Над холмом медленно поднимается красный шар солнца. Стало теплее. По реке медленно плывут опрокинутые лодки, шапки, ватники, разные обломки... Сколько человеческих жизней стоила нам эта переправа. Но сейчас по широкому мосту нескончаемым потоком движутся на запад танки, машины, орудия.
Левин получает пополнение. Богданов не скупится, дает столько солдат, сколько может. Хорошие бойцы, но с саперным делом незнакомы. Что ж, опять придется учить. Левин это умеет. В короткий срок научит своих хлопцев всему. Вот и сейчас говорит им:
— У меня нет подрывников, минеров, заградителей, мостовиков. Вы саперы! Значит, должны уметь делать все, что бой требует!
Артиллерийский салют в Москве был наградой бойцам и командирам 2-й танковой армии за форсирование Южного Буга.
Двое суток вся артиллерия армии била по правому берегу, подавляя огневые средства противника. 15-я мотострелковая бригада прочно захватывает плацдарм и под прикрытием нашего огня расширяет его.
К вечеру 14 марта вся армия переправилась через реку. Движемся к Днестру. До него от Джулинок полтораста километров. А дороги все хуже. Не хватает горючего. Все тяжелее с боеприпасами. Когда мы готовились войти в прорыв, начальник артиллерийского снабжения армии полковник С. Н. Фадеев все танки, самоходки, машины загрузил штабелями снарядов. Но этот запас давно израсходован. Где-то далеко от передовых частей ползут грузовики со снарядами. Н. Н. Гусев и начальник армейского артиллерийского склада подполковник М. А. Балмаков делают все возможное, чтобы вовремя подвезти боеприпасы танкам и орудиям, но распутица подчас сводит на нет все их усилия.
Гитлеровцы дерутся упорно. Цепляются за каждый удобный рубеж. Предпринимают фланговые атаки (ведь у нас все фланги открыты!). Танкистам и артиллеристам постоянно приходится отбивать эти вражеские удары.
Я наблюдал отличную работу артиллеристов одного дивизиона. Они заняли позиции за противотанковым [266] рвом, который сохранился еще с 1941 года, хорошо окопались. Немцы одиннадцать раз атаковали этот рубеж. И каждый раз останавливались.
Много вражеских танков, обгорелых, разбитых, навсегда застыли среди степи. Гитлеровцы не жалели снарядов и бомб. Позиции наших батарей тонули в дыму. Мне доложили, что из ста двадцати трех человек, которые были в дивизионе накануне боя, осталось шестьдесят, да и из них многие ранены. Заменив выбывших из строя товарищей, к орудиям встали связисты, шоферы, бойцы тыловых подразделений.
— Кто командует дивизионом? — спросил я И. И. Таранова.
— Майор Ляшенко.
— Это тот, который вернулся после ранения?
— Он самый.
Мы прошли на КП дивизиона. Здесь властвовал невысокий, чуть грузноватый офицер. Не отрывая глаз от окуляров стереотрубы, он выслушивал доклады, отдавал распоряжения. Командный пункт работал слаженно. И не поверишь, что люди смертельно устали и что совсем близко от них рвутся снаряды.
Завидя нас, молодой телефонист вскакивает, хочет предупредить офицера о нашем прибытии. Жестом заставляю его молчать.
Со стороны слежу за командиром. Где я его видел? И вспомнил. Это же Василий Ляшенко, который служил у меня в 1938 году, когда я командовал 30-м артиллерийским полком. Пришел сразу из училища, лейтенантом, поставили его на взвод. А теперь уже командир дивизиона. Молодец!
Изменился сильно. Возмужал. Лицо стало строгим, суровым. Возможно, таким оно кажется от большого свежего шрама: розовая полоска протянулась через лоб, щеку, подбородок.
Когда чуть стихло, я подошел к нему. Крепко обнял. Оба обрадовались встрече.
Майор смущенно трогает пальцем шрам.
— Не уберегся вот. Девять месяцев штопали меня врачи. — Тон такой, будто он во всем виноват. — После госпиталя хотели в тылу оставить. Кое-как уговорил, чтобы послали снова на фронт.
Разговор наш прервала новая вражеская атака. [267]
— К бою! — скомандовал майор.
Мы выстояли тогда. Мне было приятно в приказе по армии о награждении отличившихся в этих боях прочесть фамилию Ляшенко: он был удостоен ордена Красного Знамени.
В хлопотах наступления я редко видел Ляшенко. Но вскоре мне напомнили эту фамилию. Начальник строевого отдела штаба армии показал письмо из Пугачевского райвоенкомата:
«Призывник М. П. Ляшенко просит направить его в Вашу армию. Хочет служить вместе со своим братом офицером В. П. Ляшенко. Сообщите, не возражаете ли Вы против этого».
Командование дало согласие. И вскоре у нас появился рядовой Михаил Ляшенко, расторопный, смышленый парень.
А спустя еще несколько недель полковник М. М. Литвяк привел ко мне в блиндаж пожилого человека в гражданском и девушку.
— Григорий Давидович, принимай новых солдат. Пугачевский райком прислал.
Мужчина шагнул вперед, щелкнул каблуками:
— Товарищ генерал, бывший бомбардир-наводчик 46-го артиллерийского его императорского величества дивизиона Ляшенко прибыл в ваше распоряжение.
Я удивленно оглядел его.
Высокий, широкоплечий, он выглядел моложе своих лет, несмотря на пышные усы, в которых уже серебрилась седина. На груди поблескивал Георгиевский крест.
Расспрашиваю его, с чем пожаловал.
— Оба моих сына у вас. Ну и я не мог усидеть дома. Силенки еще есть, на здоровье не жалуюсь. Вот и пришел. Дома хозяйка одна справится. Захватил с собой и Галину, самую младшую дочь. Она комсомолка, тоже пригодится. Голова колхоза и односельчане согласились отпустить нас. Определите к делу... — Он немного помолчал. Из грудного кармана достал аккуратно сложенный листок. — Вот вам, товарищ генерал, квитанция... Мы с женой собрали, кое-что дал и Василий. Все наши сбережения — сто тысяч — внесли в банк. Хотим на эти деньги орудие купить. [268]
Я залюбовался Ляшенко-старшим. Вот они какие, наши люди! Всех детей проводил на фронт и сам пришел воевать. Все готов отдать Родине — и трудовые сбережения свои и саму жизнь...
— Солдатское спасибо тебе, дорогой!
Петр Степанович и его дочь были направлены в подчинение офицера Ляшенко. К тому времени он стал подполковником. Квитанцию на внесенные в банк сбережения, врученную мне Петром Степановичем, мы отправили в Главное артиллерийское управление. Дней через пятнадцать генерал-полковник И. И. Волкотрубенко прислал нам пушку. На лафете ее красовалась никелированная табличка: «Орудие семьи Ляшенко».
В торжественной обстановке орудие было вручено сержанту Петру Степановичу Ляшенко, назначенному командиром расчета.
Нелегко было старому солдату: многое изменилось в военном деле за двадцать пять лет. Офицеры помогали ему. Учил отца и подполковник Василий Петрович Ляшенко. Спрашивал с него строго, не поверишь, что это сын.
В расчет добавили людей, и орудие семьи Ляшенко вошло в строй. Мы не раз наблюдали, как смело, быстро и точно артиллеристы Ляшенко в бою развертывали орудие на виду у врага и били по танкам прямой наводкой. Приходилось расчету и танки сопровождать, огнем расчищая им путь. На счету орудия росло число уничтоженных вражеских огневых точек. На стволе прибавлялись алые звездочки — по числу подбитых фашистских танков. Случалось, пушка в бою получала повреждение. Солдаты ремонтировали ее, и она снова возвращалась в строй.
Старый георгиевский кавалер стал хорошим командиром. Заботливый, требовательный и справедливый, он завоевал любовь солдат.
26 апреля 1944 года в бою на советско-румынской границе, под местечком Тыргул-Фрумос бронебойный снаряд пробил щит орудия. Наводчик Михаил Ляшенко был убит. Командир расчета кинулся к сыну, бережно поднял и отнес в сторону. Приложился ухом к груди. Не бьется сердце. Отец платком вытер кровь с лица сына, тем же платком смахнул слезы со своих щек и, [269] не проронив ни слова, вернулся к орудию и продолжал вести огонь.
Вечером я приехал на батарею. Михаил Ляшенко уже лежал в наспех сколоченном гробу. Вокруг в скорбном молчании стояли солдаты. Отец, брат и сестра склонились над гробом. Галина не выдержала, громко заплакала. Петр Степанович нежно тронул ее за плечо:
— Тише, дочка, не надо...
Поцеловал холодный лоб сына. То же сделали брат и сестра.
— Ну а теперь пошли. — Петр Степанович обнял за плечи сына и дочь-санитарку. — Маме пока ничего не пишите.
Солдаты расступились, давая им дорогу.
Орудие семьи Ляшенко дошло до Берлина. Петр Степанович стал собираться домой. Он снова надел свой гражданский костюм, накануне тщательно отглаженный. На груди — ордена Красной Звезды, Отечественной войны и целый ряд медалей — награды, которыми Родина удостоила его за ратные подвиги. Здесь же красовался Георгиевский крест на потертой ленточке. От подарков Петр Степанович отказался. Но грамоту за доблестную службу принял с благодарностью. Прощаясь, старый солдат низко поклонился всем. Крепко обнял сына-подполковника. Поднес платок к повлажневшим глазам, разгладил усы и сказал громко, чтобы все слышали:
— Спасибо, товарищи! И тебе, Васенька, сынок мой, гордость и радость наша, пребольшое спасибо. Прости, если кое-что не так получалось. Но поверь: всеми силами старался тебя не осрамить...
Еще раз обнял сына, трижды поцеловал его.
И заспешил к поджидавшему попутному грузовику. Солдаты и офицеры долго махали фуражками ему вслед.
В 1949 году ушел в отставку по болезни офицер Василий Петрович Ляшенко.
Но прославленное орудие № 001248, орудие семьи Ляшенко, продолжает нести службу. И молодые артиллеристы считают высокой честью попасть в его боевой расчет. [270]
Я увлекся рассказом об этой замечательной семье. Вернемся к событиям марта 1944 года.
Упорство врага возрастало. В наши руки попали немецкие газеты с обращением Геббельса к солдатам. Там были такие слова: «Фюрер требует остановить советскую армию на восточном берегу Днестра, не допустить ее в дружественную Румынию». Мы-то знаем, что это за дружба. Не в ней дело. Гитлер боится потерять румынскую нефть. Потому и не жалеет тысячи своих солдат.
16 марта передовой отряд нашего 3-го корпуса приблизился к городу Ямполь, на Днестре. Мотопехота спешилась и пошла в атаку. В ее боевых порядках следуют зенитные пулеметы старшего лейтенанта П. Е. Жданова, истребительная противотанковая батарея младшего лейтенанта Г. Калашникова. Действиями штурмующих батальонов руководит командир мотострелковой бригады Шамардин и его заместитель Крево. Шамардин заметил, что артиллеристы дивизиона капитана Бурковского выбиваются из сил, вытаскивая из грязи орудия. Он сейчас же выделил им в помощь стрелков. Дело пошло веселее. Вспотевший, возбужденный, с биноклем на груди и блокнотом в руках, командир взвода лейтенант Никитин уже установил пушки. Огонь ведет с изумительной точностью: каждый снаряд находит цель. То и дело прикладывает к глазам бинокль. Говорит мне с улыбкой:
— Собственно, бинокль и не нужен, я и так их хорошо вижу, но в бинокль можно разглядеть лица. Когда я накрываю их, ну и бегают же гитлеровцы — сердце радуется.
Подхожу к наводчику Игорю Васильеву. Под обстрелом, в дыму, работает спокойно, даже медлительно. Но зато бьет без промаха. Этот двадцатилетний парень — специалист по танкам. Он и команды не ждет. Видит танк подставил борт, сейчас же шлет в него снаряд.
К стреляющей батарее подкатили грузовики. Заместитель командира корпуса Ф. И. Булавин кричит артиллеристам:
— А ну, ребятки, навались!
Он привез боеприпасы, бензин, продовольствие. Солдаты быстро перетаскивают дорогой груз поближе к [271] пушкам. К Булавину подбегает сержант В. П. Романенко:
— Товарищ подполковник, отправьте, пожалуйста... — Вынимает из кармана письмо. — Уже неделю как таскаю.
Обнял его Федор Иванович:
— Отправлю, сынок, обязательно отправлю.
Булавин оглядывает огневые позиции.
— А раненых у вас нет? Давайте заберу их.
В тыл Булавин никогда не вернется с пустыми машинами: обязательно заберет всех раненых, которые попадутся ему на пути.
17 марта мы заняли город Ямполь, истерзанный, разрушенный врагом. На его окраине мы с почестями похоронили погибших боевых друзей.
Дальше продвинуться не смогли. Гитлеровцы уничтожили все переправы на Днестре. На другой день в Ямполь подошли главные силы армии. Тем временем противник успел закрепиться на правом берегу реки. Почти все до мелочи повторяется то, что было на Южном Буге. Артиллерию подтягиваем к реке. Часами долбим западный берег. «Катюши» полковника П. А. Зазирного уже дали два дивизионных залпа. Но по-прежнему подойти к воде невозможно. Усиливаем огонь.
В районе Сороки нескольким подразделениям 16-го корпуса удалось вплавь преодолеть реку и уцепиться за правый берег. И. И. Таранов бросил им на помощь артполки подполковников Н. С. Шермана и Н. И. Козлова. Переправы все нет. Артполки развернулись на левом берегу, установили радиосвязь с плацдармом и прикрывают его огнем через реку. Яростные попытки врага сбросить наших солдат с плацдарма успеха не принесли. [272]
Под прикрытием огня артиллерии наши, войска приступают к переправе, не дожидаясь, когда саперы И. А. Левина построят мост. Зенитчики не подпускают к реке вражеские самолеты. Зенитный полк А. С. Пешакова за день сбил девять бомбардировщиков. Спустя некоторое время я с радостью поздравил Александра Степановича, моего сослуживца еще по мирному времени (он был командиром взвода в 20-м артполку), со званием Героя Советского Союза.
Вместе с передовыми отрядами переправляются через реку противотанковые батареи. Орудия погрузили на плоты. Артиллеристы и саперы вплавь толкают зыбкие сооружения.
И танкисты и мотопехота полюбили эти маленькие пушки. Легкие и грозные, они поспевают всюду. Теперь противотанковые пушки обязательно включаются в состав передовых отрядов. Тем более они нужны здесь: на берегу реки гитлеровцы закопали в землю танки. Еще не достигнув суши, артиллеристы стаскивают орудия с плотов, на отмели разворачивают их и открывают огонь по врытым танкам. В бинокль вижу знакомые лица офицеров — И. А. Нуждова, И. В. Михалева, Л. Д. Вовченко, Н. П. Самойленко, Л. К. Левченко. В короткий срок они перебросили через реку десятки орудий. На некоторые плоты умудрились поставить по два орудия. Пушки чудом держались на хрупком настиле, и надо удивляться, как это ни одну из них не потопили. На маленьком плотике плывут начальник связи артиллерии армии подполковник Горячев, командир нашей штабной батареи Елинбаум, его заместитель старший лейтенант Кондратьев и солдат батареи Петр Волоходяжник. Они везут на противоположный берег рацию и другие средства связи. (Замечу кстати: Николай Иванович Кондратьев стал полковником, окончил академию и по сей день служит в армии.)
На большой лодке переправляются офицеры штаба 86-го артполка во главе со своим начальником майором Румянцевым. За собой тянут провод. С западного берега они передадут данные для «катюш», уже готовых к залпу.
Под прикрытием артиллерийского огня саперы сооружают мост. На плацдарм втягиваются танки, самоходки, тяжелые орудия. Теперь мы здесь держимся [273] крепко. Не мешало бы отдохнуть немного. Но получаем новую задачу — выйти на Яссы. На подготовку к операции — два дня.
Полмесяца мы в боях. Продвинулись за это время на двести километров. И снова вперед...
Небольшой плацдарм на западном берегу Днестра, где мы сейчас находимся, со всех сторон окружен врагом и насквозь простреливается. А мы не только держимся на этом пятачке, но и готовимся к новому броску.
Штаб артиллерии армии подсчитывает свои резервы (их остается совсем мало: бои не обходятся без потерь!). Думаем, как лучше расставить силы. Спешно подтягиваем растянувшиеся, застревающие в весенней грязи тылы. Работы страшно много. Хорошо, что коллектив у нас дружный, спаянный и неутомимый. Офицеры оперативного отдела С. А. Панасенко, В. Н. Торшилов, начальник разведотдела В. К. Кравчук, начальник отдела ПВО С. П. Белик во главе с новым начальником штаба А. Я. Левиным быстро, без суеты разрабатывают [274] артиллерийскую часть плана операции. Дело облегчается тем, что они прекрасно знают людей в корпусах, бригадах и полках и их все знают. Командование ценит артиллерию и всемерно помогает нам. Перед началом операции я доложил Военному совету, что у нас не хватает тягачей. Богданов сейчас же выделил несколько машин из своего резерва, остальные мы получили от командиров корпусов. Хотя у них самих сейчас не хватало техники, они охотно выделили тягачи и бронетранспортеры для артиллеристов.
Мы провели разведку в интересах артиллерии. Кравчук, капитаны Горченков и Белик на рассвете облазали передний край. Пришли к выводу, что у противника сплошного фронта нет: гитлеровцы сильно укрепили населенные пункты, а в промежутках держат лишь небольшие гарнизоны. Я доложил об этом командующему. Семен Ильич не поверил, приказал проверить еще раз. Артиллерийская разведгруппа теперь уже с офицерами разведывательного отдела штаба армии Ф. А. Шевелевым и М. П. Носенко снова направилась к расположению противника. Наши данные подтвердились.
Богданов наметил район прорыва. Армия будет наступать, как обычно, двумя эшелонами. Впереди — два танковых корпуса. Во втором эшелоне — 11-я танковая [275] бригада. Во главе корпусов идут 1107, 1239 и 182-й самоходные артиллерийские полки. В передовом отряде следует и 121-й зенитный полк. О противовоздушной обороне нам теперь придется всецело самим заботиться: аэродромы, на которых базируются наши истребители, остались далеко позади.
21 марта сотни танков и самоходок устремились вперед. Вражеские опорные пункты, подавленные огнем нашей артиллерии, не смогли оказать серьезного сопротивления. Набирая скорость, колонны 2-й танковой армии уходили все дальше на запад. 24 марта атаковали Бельцы. Жаркие бои завязались на окраинах города. Они продолжались несколько часов. В бой включились мотострелковые бригады. Наконец танки ворвались в центр. Мотострелки остались очищать город (уличные схватки здесь шли еще сутки), а танки уже мчались на юго-запад. 27 марта они заняли Фалешты. Далее — железнодорожный узел Пырлица. Мы овладели им легко. На станции стояли эшелоны со снарядами. Так как у нас было немало трофейных пушек, я предложил полковнику С. Н. Фадееву проверить, нельзя ли использовать захваченные боеприпасы. Снарядов было много, но сколько мы ни шарили, не нашли ни одного вагона с зарядами. Гитлеровское командование не успело их прислать. Возможно, потому фашисты и не смогли нам здесь оказать сильного сопротивления.
Когда мы осматривали эшелоны, я увидел между ними наш танк. Он не спеша, методично стрелял по станционному зданию, откуда еще не были выбиты гитлеровцы. Возле танка стоял офицер. Наблюдая в бинокль, он корректировал стрельбу. Завидя меня, подошел, представился:
— Командир машины, младший лейтенант Суров.
Оказывается, заместитель командира батальона майор Кириленко приказал ему остаться в засаде и истребить всех гитлеровцев, находящихся на станции.
С Петром Пименовичем Суровым я уже был знаком. Пожалуй, не было еще ни одного партийного собрания, где бы не упоминалось имя этого коммуниста. Его экипаж ставился в пример. В армейской газете печатались портреты Сурова и его подчиненных: механика-водителя Александра Павловича Гашева, командира орудия Сергея Дмитриевича Гусева, радиста-пулеметчика Владимира [276] Власовича Спильного, заряжающего Иосифа Ивановича Никитина. Отмечалось, что этот экипаж отличается отвагой и мастерством. Главная причина его успеха — смелый и умелый маневр. Это заслуга прежде всего водителя, старшего сержанта Гашева. В самых тяжелых условиях он еще ни разу не подставил танк под удар. Много осколочных царапин на броне машины, но прямого попадания ни одного.
При форсировании Днестра мы с Богдановым видели, как первым на правый берег переправилось орудие сержанта Игоря Васильева. Богданов приказал немедленно наградить командира и весь расчет орудия. Через несколько дней Военный совет предложил мне вручить награды отличившимся. В танковом батальоне майора С. И. Бийма я и встретил Васильева и Сурова. Я с радостью вручил им и их подчиненным ордена, поздравил, пожелал успехов. За ужином я их посадил рядом с собой, разговорились. Конечно, для меня ближе был Игорь Дмитриевич Васильев — сказывалась профессиональная гордость: артиллеристы первыми форсировали Днестр! Но танкист Суров тоже заинтересовал. Попросил его рассказать о себе. Биография этого молодого парня проста: сын колхозника, после десятилетки окончил танковое училище и сразу же на фронт. Главная его забота, чтобы уцелел танк: он так много денег стоит. К тому же без танка пошлют в запасной полк, распадется расчет (в этом Суров был не прав: в частях на пополнение старались посылать орудийные и танковые расчеты в полном составе).
Прошли годы, я уж и забыл об этой встрече. Но в мае 1966 года получил приглашение от коллектива горьковского завода «Красное Сормово» приехать к ним на праздник Победы. В приглашении указывалось, что участие в празднике примут члены экипажа танка № 4120483 (боевой номер — 422), они-то и попросили вызвать меня на торжество. Ничего не понимаю: при чем тут я, при чем тут «Сормово»? Связываюсь с заводом. И узнаю интереснейшую историю.
В 1946 году накануне Дня танкиста на заводской двор въехал боевой, вполне исправный танк с бортовым номером 422. Вел машину командир орудия Гусев (Суров [277] в самом конце войны был ранен). Горьковчане встретили гостей с почетом и радостью. Построенный ими танк сражался у стен Москвы и Сталинграда, одним из первых ворвался в Берлин и вот от поверженного рейхстага вернулся на завод, где был создан! В центре заводской площади быстро соорудили высокий фундамент и с почестями водрузили на него прославленную «тридцатьчетверку» как памятник трудовому героизму сормовичей, в годы войны ковавших оружие для фронта, и бессмертной доблести советских танкистов. На торжестве присутствовали Суров, Гашев, Гусев, Спильный и Никитин — в полном составе весь экипаж машины боевой!
Выясняю подробности. Героев разыскали пионеры — красные следопыты из горьковской школы № 3. Они завязали с танкистами переписку. Ею заинтересовались городские организации... Спасибо вам, наши юные друзья!
Скажу сразу же, это далеко не единственный случай, когда боевые машины, пройдя через огонь фронтовых дорог, исправными встретили День Победы. В батальоне Биймы, в роте старшего лейтенанта Илюхина, в батареях армейской бригады Гаврилова, Тихоновича, Боголюбова, в дивизионе Калугина все танки и самоходки дошли до Берлина.
В том же 1966 году я побывал на празднике в Донбассе. Встретился там со многими своими друзьями еще по гражданской войне и с теми, с кем шел к Берлину. После торжественного вечера директор Дворца культуры г. Ясиноватое В. М. Тищенко, сын того Моисея Тищенко, с кем мы еще воевали против Махно, повел меня осматривать выставку картин местного художника. Собралось много народу. Картины прекрасные, за душу трогают. И вдруг ко мне подходит художник:
— Товарищ генерал, прошу вас, берите любую картину, какая вам нравится.
— Что вы, — говорю, — кто осмелится притронуться к такому богатству.
— А вы меня не помните, товарищ генерал? Смотрите. — Он распахивает пальто. На груди ордена. — Все эти награды вы мне вручили... [278]
— Васильев! — ахаю я.
— Да, тот самый, о котором вы упомянули в своем докладе.
Да, тот самый артиллерист Васильев, который со своей пушкой форсировал Днестр и брал Берлин! Сейчас Игорь Дмитриевич работает инспектором в управлении железной дороги. Ударник коммунистического труда. А в свободное время — художник. И какой художник!
Самоходные артиллерийские полки пересекли железную дорогу Яссы — Кишинев, 3-й и 16-й корпуса стали окружать противника в районе молдавской столицы.
Уже двадцать пятый день армия в бою. Наступательные возможности наши иссякают. А противник бросил против нас три пехотные и четыре танковые дивизии. Контратакам его нет конца. Мы вынуждены оставить Пырлицу и перейти к обороне.
С июля 1943 года, за восемь месяцев, 2-я танковая прошла с боями почти две тысячи километров: Ливны, Фатеж, Поныри, Севск, Курск, Льгов, Киев, Житомир, Белая Церковь, Оратов, Антоновка, Умань, Вапнярка. И вот мы уже у Ясс, у государственной границы. [279]