Артиллерия танковой лавины
В этот раз ранения, а затем болезни надолго приковали меня к госпитальной койке. Когда поправился, послали служить в войска, которые не вели серьезных боевых действий. Тем временем страна переживала незабываемые события. Была одержана великая победа под Сталинградом. По всему миру прокатилось эхо Курской битвы. Наши войска подошли к Днепру. На всем огромном фронте Советская Армия громила врага, очищая от фашистских оккупантов нашу многострадальную землю.
В первых числах сентября 1943 года меня вызвали в штаб фронта. Там я встретил Семена Ильича Богданова.
— Ты назначен ко мне, — сказал он. — Будем опять воевать вместе.
Семен Ильич теперь командует 2-й танковой армией. Мы с ним подружились еще в 10-й армии, где он возглавлял бронетанковый отдел. В его распоряжении было всего десятка полтора разнотипных танков, и он явно тяготился этим. Видели его всегда хмурым, замкнутым.
Сейчас я не узнал Семена Ильича. Бодрый, веселый, энергия бьет через край. Не дает мне и слова вымолвить.
— Скажешь, что танков не знаешь? Но я и беру тебя не как танкиста, а как артиллериста. Мне как раз нужен такой, как ты. Чтобы сам покоя не знал и гранатчикам, пушкарям своим покоя не давал. Я же видел, [237] как ты воюешь. А то был у меня специалист хоть куда, но чересчур спокойный.
— Значит, характерами не сошлись?
— Что ж, это тоже немаловажное обстоятельство в нашем командирском деле. А ты и не думай спорить. Приказ уже подписан.
Действительно, в штабе фронта мне вручили готовое предписание. А Богданов теребит:
— Давай едем, Гриша, скорей, времени нет. Жалеть не будешь!
Сели мы рядом в открытый кузов «доджа» и поехали.
Отдохнув на квартире Богданова, уже один направляюсь в штаб армии. Он разместился в небольшом населенном пункте. Ищу глазами танки — ни одного. Различаю только тщательно замаскированные зенитные пулеметы. Возле штабных домов часовые. Опрятно одетые, подтянутые. При моем приближении четко берут оружие на караул. Понравился мне порядок в штабе: чисто, тихо, сугубо деловая обстановка. Знакомлюсь со своими новыми сослуживцами. Сразу включаюсь в работу.
Армия недавно вела тяжелые бои под Курском. Понесла потери и в людях и в технике. Сейчас пополняется. Много молодых солдат. Они усиленно учатся. Значительно обновилась техника — танки, автомашины, орудия поступают прямо с заводов.
Объезжаю артиллерийские части. Артиллерии много — сотни стволов — и вся на механической тяге. Радует обилие зенитных орудий и «катюш». Организация артиллерии танковой армии в общем мало отличается от той, с которой я имел дело раньше. Не зря Богданов твердил мне:
— Работа у тебя будет та же самая. Только там ты поддерживал пехоту, а теперь танки. Вот и вся разница.
Побывал в штабах артиллерии корпусов, в полках и бригадах, беседовал с людьми. Хороший народ. Не нравилось одно: встречали меня как инспектирующего — настороженно, с опаской. Ничего не поделаешь — так всегда бывает, когда в части появляется незнакомый [238] генерал. Сколько ни предупреждаю командиров, что я не инспектирую, а просто знакомлюсь с частями и прошу помочь в этом, не действует.
На пятый день утром Богданов вызвал меня в штаб.
— Ну как?
Рассказываю, что успел увидеть. Слушает внимательно, улыбается.
— Вижу, загорелся. Всерьез взялся. Но учти, на тебя уже жалобы поступили.
Ничего не понимаю. Кажется, обижаться на меня некому. Ни одного нагоняя пока никому не закатил.
— Самоходчики жалуются, — говорит Богданов. — Везде побывал, а к ним не заглянул.
— Сначала хочу узнать, что это такое.
— Вот и узнаешь на месте.
Нет, так не могу. Прямо от Богданова иду в армейскую техническую мастерскую. Здесь ремонтируется несколько самоходных артиллерийских установок — САУ. Облазил эти могучие машины. У них много общего с танками — та же броня, те же гусеницы, только орудия более мощные. Их задача сопровождать танки, своим огнем расчищать им дорогу. Изучаю наставления по использованию САУ, правила ведения огня из их пушек. Каждый день выкраиваю на это несколько часов. Не стесняюсь обращаться с вопросами к командирам установок, к наводчикам и водителям, к механикам, которые ремонтируют машины. И только тогда, когда немного вник в дело, рискнул поехать к самоходчикам, проверить, как они учатся, как несут службу. Я еще не видел в бою самоходные пушки, но горячо полюбил их, быстро сблизился с веселыми парнями из экипажей этих грозных машин.
В конце года мы получили приказ перебазироваться в Святошино, под Киевом. Предстояло в кратчайший срок пройти сто тридцать километров. Штаб артиллерии армии в течение ночи подготовил план марша. А дело это непростое. Надо было продумать охранение на марше, порядок движения гусеничных и колесных машин, помощь застрявшим тягачам и грузовикам, предусмотреть, как колонны будут развертываться и вступать в бой в случае появления противника, разработать систему [239] сигналов и многое другое, без чего немыслимо четкое и быстрое передвижение огромной массы техники.
На следующий день мы выступили. Мне еще никогда не доводилось видеть подобного. На десятки километров растянулись колонны танков, самоходок, бронетранспортеров, тягачей с орудиями на прицепе. Все на гусеницах и колесах — штабы, ремонтные мастерские, склады, госпитали. Ни одного пешего человека!
Лавина стали катилась по дороге, и от ее тяжести, от гула двигателей дрожала земля. В сорок первом мы могли только мечтать о том, что в наших руках окажется такая сила. Сердце наполнялось радостью и гордостью. Поистине неисчерпаемы возможности нашего народа, если он в столь тяжелое для страны время на заводах, только что построенных в новых местах, смог создать эту массу грозных боевых машин, смог найти людей, которые уверенно повели бы ее навстречу врагу. А ведь к концу 1943 года на фронтах действовали уже шесть танковых армий...
На своем открытом «додже» Богданов носится вдоль колонн.
— Быстрее, быстрее! — торопит он всех. (Не зря солдаты прозвали его «генерал Вперед»!) Семен Ильич не терпит малейшей задержки. Чуть возникает заминка, он уже здесь. Действует решительно и неумолимо. Заглох двигатель танка, по знаку командарма к остановившейся машине немедленно подкатывают два тягача. Стальными тросами, в руку толщиной, стаскивают танк с дороги. Бывает, что несчастный танк при этом валится на бок.
— Ничего, выползешь после, — успокаивает Богданов командира машины. — Догонишь. А ради тебя задерживать всю колонну не буду.
Сам уже подзывает инженера:
— Подсобите этим растяпам!
И снова мчит вдоль ревущей и грохочущей лавины машин, веселый и гневный, весь устремленный вперед.
К утру армия была уже на месте назначения. Облепленные грязью машины быстро укрываются в лесу. Штаб располагается в населенном пункте. Вокруг него снова ни одного танка. И не подумаешь, что здесь штаб танковой армии... [240]
Советские войска захватили плацдармы на правом берегу Днепра, в районах Днепропетровска, Киева и Кременчуга. 2-я танковая армия подошла к Житомиру. Мы числимся в резерве 1-го Украинского фронта, но почти беспрерывно ведем бои. Враг, накопив силы, нанес удар по стрелковым дивизиям и начал окружать их. На выручку пехоте был направлен наш 3-й танковый корпус, который должен был пробиться к станциям Липовец и Очитков.
Я впервые наблюдал крупный танковый бой. С обеих сторон участвовали в нем сотни боевых машин. Пять суток — с 24 по 29 января — не прекращались жаркие схватки. Геройски дрались наши танкисты. Не уступали им в мужестве и мастерстве экипажи самоходных артиллерийских установок.
У нас частенько недооценивали эти машины. Танкисты считали их испорченными танками, артиллеристы — плохими орудиями. На самом деле это могучее оружие. Самоходки не уступают танкам в проходимости, а мощные орудия их пробивают любую броню. В боях они шли вместе с танками, а подчас и впереди них, прокладывая огнем дорогу.
У врага был большой перевес в силах, и нашему 3-му корпусу пришлось отойти. Отход прикрывали самоходчики. Гвардейцы подполковника Дмитрия Григорьевича Гуренко за короткое время уничтожили шестнадцать фашистских танков, сами потеряли два орудия. Стойко отбивали наседавшие вражеские танки и самоходчики подполковника Бориса Николаевича Кочкаренко.
Эти два самоходных артполка держали рубеж, пока наши танки и мотопехота не оторвались от противника и не заняли прочную оборону. Только тогда, под прикрытием огня тяжелых орудий, отошли самоходчики. С заместителем командующего армией по технической части полковником С. М. Крупеником и начальником артснабжения полковником С. Н. Фадеевым спешим к этим отважным людям. Как они выжили, как уцелели? Пять дней немецкие «фердинанды» били по ним с фронта, с флангов. Осматриваю машины. На броне вмятины и борозды от осколков. У некоторых самоходок разбиты гусеницы, заклинены орудия. И все-таки враг не смог одолеть их, задачу они выполнили.
Но пожалуй, тяжелее всего было артиллеристам полевых [241] орудий. В самоходке экипаж защищен от осколков и пуль прочной броней. Пока цела ходовая часть, он может маневрировать, уклоняясь от прицельного огня. Артиллеристы колесных орудий лишены этих преимуществ. У них даже окопаться нет времени, они стреляют с открытых позиций, на виду у противника. Единственная их надежда — на меткость своего огня. Под пулями и осколками, прикрываясь лишь щитом орудия, они ведут смертельный бой с вражескими танками и бронетранспортерами, с фашистской пехотой. Я разговаривал с командиром мотострелковой бригады полковником П. З. Шамардиным. Он с восхищением отзывался о своих «пеших пушкарях». Пеших потому, что очень часто, в первые же часы боя, артиллеристы оставались без тягачей — их разбивали вражеские снаряды. Солдаты вручную перекатывали орудия, наспех занимали позиции и открывали огонь.
— Без «пеших пушкарей» нашей пехоте было бы туго, — сказал полковник.
Я разговорился с артиллеристами истребительных противотанковых батарей капитанами В. Л. Афанасьевым и С. Г. Суворовым. Рядом с танками их орудия казались игрушечными. И как только могут эти пушечки противостоять огромным стальным махинам? Но они вели бой, и вели успешно. Командир взвода лейтенант Никитин пояснил это просто:
— А чего мне бояться танка? Это он боится моего выстрела. Лезет, а я говорю наводчикам: не стреляйте ему в пузо, все равно не прошьете. Лучше разуйте его, по гусеницам бейте.
— Но не по обеим, — добавляет Афанасьев (у него голова еще в бинтах — задело осколком). — Разобьешь [242] ему обе гусеницы, он так и будет к тебе лобовой броней, которую ты и не пробьешь.
А повредишь одну, ему деваться некуда, завертится на месте и подставит тебе бок. Тогда уж наверняка пробьешь его.
Мне много раз доводилось отражать танковые атаки. Бывало, что и сам садился к панораме и ловил на ее перекрестие вражеский танк. Но тогда, как правило, мы стреляли с заранее оборудованного рубежа, а тяжелые орудия вели огонь с закрытых позиций. Здесь же вся артиллерия, за исключением минометов, стояла рядом с нашими танками, в их боевых порядках. В наступлении орудия двигались рядом с танками, маневрируя, как говорят, и огнем, и колесами. Если выходил из строя тягач, орудие прицепляли к любой машине — штабной, связной, к грузовику с боеприпасами. Лишь бы не отстать от танков!
Когда бой затяжной и танки продвигаются медленно или бьют с места, то орудие независимо от его калибра находится рядом с боевыми машинами. О том, чтобы отвести их на закрытые позиции и управлять огнем с наблюдательных пунктов, и речи быть не может. Пока артиллерия там развернется и приготовится к бою, танки уйдут далеко.
Конечно, вести огонь с открытых позиций тяжело и опасно, расчеты несут немалые потери, но другого выхода нет. И артиллеристы совершают чудеса самоотверженности, лишь бы помочь танкам. В свою очередь танкисты делают все, чтобы выручить своих верных боевых друзей, прикрыть их от вражеского огня.
Когда я смотрел на нашу армию на марше, казалось, ничто не устоит перед этим стальным потоком. Но бои показали, что, даже имея в руках такое изобилие техники, нелегко добиться победы. У врага тоже хватает техники, и дерется он упорно. Смять его совсем не просто, как бы мы ни были богаты танками и артиллерией. Нужно, чтобы количество и качество техники умножалось на искусство и доблесть командиров и бойцов. Без этого немыслим успех на войне.
В конце января 1944 года войска 1-го и 2-го Украинских фронтов отбросили противника с правого берега [243] Днепра и продвинулись на запад в среднем На двести километров. И только в районе Никополя и Черкасс, в стыке фронтов, немцы еще удерживали западный берег Днепра. С этого клина враг постоянно угрожал флангам наших войск. Советское командование решило отсечь этот клин. 28 января войска обоих Украинских фронтов соединились юго-западнее Городища. Более десяти немецких дивизий оказались в мешке. Стиснутые в районе Корсунь-Шевченковского, они предпринимают отчаянные попытки разорвать кольцо. В первых числах февраля немецко-фашистское командование бросило большую танковую группу и две пехотные дивизии, которые должны были нанести удар с запада в направлении Почапинцев, чтобы вызволить из котла окруженные войска. После двухдневных боев гитлеровцы несколько потеснили наши части в этом районе.
2-й танковой армии приказано срочно выйти в район Антоновка, Федюковка, в тридцати километрах юго-западнее города Корсунь-Шевченковский. Задача — парализовать попытки врага прорвать кольцо советских войск.
В распутицу, в грязь, по раскисшим дорогам двинулись в поход наши машины. Менее чем через сутки они достигли намеченного рубежа. Характерно, что на протяжении всего пути нас ни разу не бомбила вражеская авиация. Наши истребители надежно прикрывали нас с воздуха. Звенья самолетов непрерывно барражировали над колоннами танков и артиллерии. Как нам недоставало этого в сорок первом и сорок втором!
В ночь на 6 февраля штаб артиллерии армии во главе с полковником Ф. И. Чесноковым работал над планом артиллерийской поддержки контратаки. Офицеры С. А. Панасенко, В. Н. Торшилов, В. К. Кравчук приложили много труда, чтобы правильно расставить силы, учесть возможности противника. Я еще раз убедился, что штаб наш хорошо сколочен и состоит из опытных и энергичных сотрудников. На таких помощников я мог всецело положиться. Командарм утвердил подготовленный нами план.
Уже через четырнадцать часов после выхода в новый район наши танки и артиллерия нанесли удар по вражеской танковой дивизии СС «Адольф Гитлер». Не успели мы втянуться в бой, гитлеровцы бросили против нас еще две дивизии — 17-ю танковую и 34-ю пехотную. [244]
Мы с Богдановым спешим в район Медвина, где бой принял особенно ожесточенный характер. Наши танки и танки противника маневрируют на расстоянии шестисот — восьмисот метров друг от друга. Орудийные выстрелы, звонкие разрывы бронебойных снарядов сливаются в сплошной, ни на миг не стихающий грохот. Жаркие бои идут и в воздухе. Краснозвездные истребители стремительно наскакивают на вражеские бомбардировщики, пытающиеся обрушить свой груз на наши танки. Случается, ястребок камнем падает вниз. Сердце обрывается: сбили! Но у самой земли истребитель вновь взвивается в небо. Видно, как огненная струя из его пушек вонзается в живот фашистскому бомбардировщику. Тот загорается, круто планирует к земле, и за ним волочится толстый хвост черного дыма. Когда вблизи вражеского самолета нет наших истребителей, вокруг него возникают белые комочки, словно хлопья ваты. Это разрывы зенитных снарядов. Бьют артиллеристы 121-го зенитного артиллерийского полка подполковника А. С. Пешакова.
Бой протекает в беспрерывном движении. Танки сходятся, расходятся, в таких условиях трудно рассчитывать на точность огня. И потому продвигаются вперед они очень медленно. Богданов молча наблюдает за боем. Рядом с ним член Военного совета армии П. М. Латышев и начальник штаба армии А. И. Радзиевский. Богданов — человек решительный и властный, управляет действиями частей смело, без оглядки. Но никогда не отказывается от доброго совета, прислушивается к мнению своих заместителей, командиров корпусов, начальников служб. И может быть, в этом сила его как командарма.
Бой затягивается. Богданов начинает нервничать.
— Еду к командиру корпуса, — решает он. — Вместе подумаем, что делать. А ты, — говорит он мне, — здесь прикинь, чем можешь помочь танкистам.
В. Н. Торшилов подходит ко мне, докладывает, что «катюши» готовы к залпу. Направляемся туда. Весь залп решено обрушить на скопление войск противника в деревне Косяковка. Танки и пехоту здесь обнаружил разведчик дивизиона старшина Л. В. Лопоха. Сейчас он и командир дивизиона майор Г. Г. Добринский склонились над картой, в последний раз уточняя цели. [245]
Получив мое разрешение, майор подает команду батареям. Огненные стрелы с рокотом и шипением располосовали небо. Над деревней заклубились облака взрывов.
— Цель накрыта! — доложил Добринский.
Не давая противнику опомниться, усилил огонь 234-й минометный полк подполковника К. И. Ковалева. Стеной разрывов он отсек немецкую пехоту от танков. Это облегчило работу артиллеристам противотанковых пушек майора Данилова: они теперь могли стрелять, не опасаясь пуль вражеских автоматчиков.
Недолго длилось замешательство противника, но мы успели им воспользоваться. Артиллерия 3-го корпуса быстро перегруппировалась и в 15.40 произвела короткий, десятиминутный, но мощный огневой налет. Корпус перешел в атаку, и с наступлением темноты наши танки и бронетранспортеры с пехотой ворвались в Антоновку.
В селе Антоновка дымились развалины. Гитлеровцы сожгли все дома. На сельской площади мы увидели толпу. Слышались плач и причитания. При нашем приближении люди расступились. Много доводилось видеть страшного за войну, но к таким зрелищам не привыкнешь. На земле лежали тела женщин, стариков и детей. Они были изрешечены пулями и зверски изуродованы. Головки ребятишек разбиты прикладами. Около шестидесяти трупов насчитали мы.
Нам рассказали, что это семьи партизан.
Летом 1941 года крестьяне подобрали нескольких раненых красноармейцев и командиров. Спрятали их от гитлеровцев, выходили. Одного из командиров — майора Н. К. Кривулина — приютила семья Ивановых. Когда майор выздоровел, к нему пришел представитель местных партизан и предложил вступить в отряд. Вместе с Кривулиным отправились в лес не только поправившиеся бойцы и командиры, но и все мужчины, способные носить оружие, в том числе и Данил Иванов, член партии, бывший заместитель председателя колхоза. С отцом ушел семнадцатилетний сын Сергей. Дома остались жена, дочь тринадцати лет и десятилетний Володя.
Партизаны крепко досаждали оккупантам. Окрестные гарнизоны несли большой урон от их дерзких набегов. [246] Незадолго до нашего наступления разъяренные эсэсовцы схватили семьи народных мстителей и объявили: если партизаны не придут с повинной, заложники будут расстреляны. Палачи выполнили свою угрозу. Перед тем как покинуть село, они уничтожили все двадцать четыре партизанские семьи. Никого не пощадили. Крепко прижался к растерзанному трупу матери мальчишка. Когда пытались его поднять, он зашевелился.
— Мамка, мамка! — услышали мы душераздирающий крик.
С трудом оторвали мальчугана от мертвой матери. Худой, посиневший, весь в крови, босой, он стоял на снегу и все твердил сквозь рыдания:
— Мамка, мамка!
Это был Володя Иванов.
Я подошел к нему, привлек к себе.
— Володя, идем с нами. Догоним гадов, которые маму твою убили.
Мальчик перестал плакать.
— А мамка?
— И ее с собой возьмем.
Поднял я его на руки. Легкий как перышко. Дрожит весь. Отнес к своей машине. Держится мальчонка за ухо, из-под пальцев — кровь. Стонет:
— Голову больно.
Пуля пробила ему ухо. Видно, мать перед смертью прикрыла его собой, и лишь только потому уцелел мальчишка. Наша медсестра перевязала его.
Я отвез Володю в отдел артснабжения армии. Ему дали поесть. С жадностью он накинулся на еду:
— Два дня нас не кормили...
Попросил я присмотреть за малышом, а сам уехал на командный пункт. Через несколько дней навестил Володю. Чисто вымыт. Бойцы сшили ему одежду по росту — гимнастерку, шаровары, шинель, на ногах сапожки — настоящий солдат, только очень маленький. Повеселел хлопец.
Ломали мы голову: куда девать мальчугана? Сдать в какое-нибудь детское учреждение? Но где найти такое, когда армия все время наступает, вокруг земля, только что освобожденная от врага, разоренная и опустошенная? Приписали его к армейскому артиллерийскому [247] складу. Так появился у нас свой «сын полка».
Володя быстро поправился, окреп. Ходил всегда чистый, опрятный, носил бинокль через плечо и не снимал с руки компас. Целыми днями сидел в радиотехнической мастерской. Уж очень нравилось ему среди хитрых приборов.
Нашелся ему хороший наставник — командир взвода связи лейтенант И. К. Харламов, в прошлом учитель. Стал с ним заниматься по невесть где добытым учебникам. Привязался к нему Володя, как к отцу, ни на миг расставаться не хочет. Выйдет лейтенант на линию — и хлопец вместе с ним. Так и стал наш Володя связистом. Втянулся в армейскую жизнь. И только по ночам вспоминал мать. Во сне звал ее: «Мамка, мамка!..»
— Сердце кровью обливается, — вздыхал Харламов.
Не ждали мы, что нашего Володю ждет новое страшное потрясение. Во время вражеской бомбежки погиб Харламов. Не вынес мальчонка удара, слег. Долго пробыл в госпитале. А потом снова вернулся на батарею. Больше некуда: нам сообщили, что все его родственники погибли.
Так и дошел Володя с артиллеристами до Берлина. Потом мы устроили его в школу.
Недавно он побывал у меня в Москве. Это уже не Володя, а Владимир Данилович Иванов. Он инженер, окончил Бауманское училище. Живет и работает в Ярославле. Женат, сын уже школьник.
Офицер штаба армии полковник Петр Николаевич Пох перехватил немецкую радиограмму, адресованную окруженным дивизиям. Смысл ее заключался в том, что фюрер не забывает своих сынов и во что бы то ни стало освободит их; 11 февраля будет последним днем их страданий. Заканчивалась радиограмма приказом прорываться на Лысянку.
Поэтому наступление противника 11 февраля не было для нас неожиданностью. Неожиданным было количество вражеских войск — три танковые и две пехотные дивизии. Более полутора тысяч танков! У нас в армии к этому времени оставался один танковый корпус и одна танковая бригада (остальные наши части действовали [248] в составе 6-й танковой армии), боевых машин в них было меньше, чем у противника. Страшный бой длился весь день. Ночью, оставив для прикрытия самоходные установки и несколько артиллерийских дивизионов, наши танки совершили сорокапятикилометровый марш и ударили во фланг наступающим немецким танковым дивизиям. Два дня упорно дрались советские танкисты, но результат был достигнут незначительный. Ночью Семен Ильич сердито мерил шагами комнату. Вошел его заместитель по технической части С. М. Крупеник, доложил, сколько подбитых танков удалось вытащить с поля боя, сколько из них смогут восстановить армейская и корпусная мастерские. Командарм выслушал, хмуро поглядел на нас:
— Потерь много, а толку мало.
Дождались приезда командира 3-го танкового корпуса генерала Александра Александровича Шамшина. Они давние друзья с Богдановым, еще по службе в мирное время.
— Ну что у тебя осталось в корпусе?
— Больше, чем можно было ожидать. Так что еще повоюем.
Мы сидели долго, обдумывая, что делать дальше.
— Я думаю, что надо немедленно атаковать, — неожиданно для всех сказал Шамшин. — Гитлеровцы считают, что разбили нас и нам нужно время, чтобы прийти в себя. А мы возьмем да и стукнем их ночью.
— Рискованно... — задумчиво проговорил Богданов. Но мы поняли, что мысль ему по душе. И вот он уже улыбается. Сверлит пальцем висок: — А ведь я бы не додумался! Ну-ка за дело!
Быстро вырабатывается решение: послать в Лысянку мотострелковую бригаду. Внезапно, без артиллерийской подготовки, без сопровождения танков она ночью ворвется в расположение противника.
— А там будем действовать сообразно обстановке. — Богданов ладонью стукнул о стол, завершая разговор.
Когда все ушли, он задержал меня:
— Ты поезжай к своим артиллеристам. Будь наготове, чтобы помочь Шамардину, если ему придется выходить из боя.
Но прежде чем пойти в свой штаб, я разыскиваю [249] командира мотострелковой бригады полковника П. З. Шамардина. Говорю ему:
— Рядом с вами все время будут артиллеристы капитан Савельев и старший лейтенант Комаровский. У них рация. В случае чего дайте знать. Мы вас поддержим.
Полковник благодарит. Колонна бронетранспортеров двинулась.
Всю ночь артиллеристы провели у заряженных орудий, ожидая сигнала. Но его не последовало. Мотопехота справилась с задачей без их помощи. Под покровом темноты она влетела в село. Гитлеровцы не успели организовать отпора. Сотни их были уничтожены. Две с половиной тысячи сдались в плен. Наши бойцы захватили десятки вражеских танков, много орудий, минометов и другого оружия.
Пленные показали, что нападение было для них как снег на голову.
— Нам сказали, что вам уже капут. А капут получился для нас.
Гитлеровцы все пытались разомкнуть кольцо окружения. Наносили одновременно удары с двух-трех направлений, вводя в бой все новые силы. Особенно тяжело было нашей 11-й гвардейской танковой бригаде в районе Почапинцев.
Наши войска одновременно отбивали вражеские атаки на внешнем фронте окружения и уничтожали гитлеровцев, запертых в котле. Кольцо непрерывно сжималось.
12 февраля внутрь котла устремились танки бригады полковника Николая Михайловича Кошаева. Связь с ними мы должны были поддерживать по радио. Вместе со штабом артиллерии армии постоянно следует специальная машина с мощной радиостанцией. Командует радистами старший лейтенант Владимир Федорович Ширяев. В любых условиях он обеспечивает нас связью со всеми частями. А на этот раз радисты «потеряли» бригаду Кошаева. Сначала доносились еле слышные сигналы, а потом и они исчезли: видимо, слишком далеко ушли танки и их небольшие рации не в силах были преодолеть такое расстояние.
— «Факел», «Факел», я «Туман», — монотонно повторяет дежурный радист сержант Борис Крынкин. — Вас [250] не слышу. Вас не слышу. Отвечайте. Прием.
— Ну что? — нетерпеливо спрашивает Богданов.
— Ни звука!
Командарм молча шагает к армейской радиостанции. Там тоже тщетно ловят злополучный «Факел». Майоры С. Г. Ищенко и А. Н. Морозов, отвечающие за радиосвязь, испробовали все, что можно. Никаких результатов...
На рассвете, в часы, наиболее благоприятные для связи, к аппарату на нашей станции садится сам — Ширяев.
— А ведь они нас слышат! — убежденно говорит старший лейтенант. — Попробуем!..
Включив передатчик, он кричит в микрофон:
— «Факел», «Факел»! Установите выносную антенну! Установите выносную антенну!
Командарм с трудом протискивается в тесную дверь. Берет вторые наушники. Все напрягают слух. И вдруг отчетливо слышим:
— «Туман», «Туман», я «Факел». Примите радио...
Богданов хватает микрофон. Спрашивает:
— Где вы находитесь?
Кошаев называет село.
Командарм удивленно смотрит на карту.
— Не может быть!
Но Кошаев подтверждает:
— Да, действительно мы в этом селе.
— Но ведь там немцы!
— Мы разбили их. Захватили много пленных, не знаем, куда девать. Нуждаемся в горючем и боеприпасах. Просим подбросить самолетами.
Богданов весело щурится.
— Вот это герои! А тебе, Ширяев, большое спасибо. Давай-ка всю связь с «Факелом» бери на себя!.. [251]
Еще три дня танкисты Кошаева действовали внутри кольца, рассекая и громя вражеские части. На рассвете Ширяев связывался с ними, принимал донесения, передавал распоряжения командарма. Мы постоянно знали, где находятся наши танки, и по воздуху перебрасывали им горючее и снаряды.
17 февраля советские войска завершили ликвидацию окруженной корсунь-шевченковской группировки противника.
За три недели беспрерывных боев мы, конечно, понесли потери. Но из глубины страны уже шли к нам новые танки, автомашины, орудия. Среди солдат и офицеров, прибывавших к нам, оказывались сотни ветеранов армии. Они возвращались в родные части после излечения в госпиталях. Ехали на попутных машинах, шли пешком по фронтовым дорогам с единственным желанием — снова оказаться среди своих боевых друзей, снова идти в бой. [252]