Путь прокладываем огнем
Тысячи гитлеровцев нашли себе конец на подступах к Днепру. Тысячи их утонули в реке. Но немало и наших солдат сложили здесь свои головы. Вечная слава вам, наши дорогие друзья!
Начались бои на восточном берегу. Еще более беспощадные, еще более кровавые.
Уже много дней артиллерия нашей дивизии держит суровый экзамен — на боеспособность, на моральную и физическую стойкость, на скорострельность и меткость огня, на экономию сил и боеприпасов.
Враг обстреливает, бомбит с воздуха, бросает пехоту и танки. Жарко на батареях. С Н. Н. Куликовым иду на позиции 223-го стрелкового полка. Капитан Г. Е. Алпаидзе и политрук Ф. Т. Бойко осматривают перевернутое орудие — в него только что угодила авиабомба. Остальные пушки стреляют. Бойцы бегом приносят снаряды, загоняют в ствол. Подпускают танки на двести пятьдесят метров и расстреливают их в упор. Летят вверх выбитые траки гусениц. Один танк уже горит. Завидев меня, Алпаидзе одергивает гимнастерку, застегивает воротник...
(Недавно в театре я случайно встретил генерал-майора артиллерии Героя Советского Союза Галактиона Елисеевича Алпаидзе. По-прежнему юношески строен и бодр — таких людей и старость не берет!)
Доложить Алпаидзе не успел. Два немецких танка прорвались к соседней батарее, где к тому времени оставалось лишь девять бойцов во главе с командиром взвода [155] Иваном Глазковым. Глазков повернул орудия и открыл огонь. Но танки уже на позициях батареи, раздавили одно орудие.
Алпаидзе просит Бойко:
— Федор Трофимович, помогите соседям. Сам я не могу отлучиться.
Политработник побежал туда. Бережно отнес в сторону убитых, перевязал раненых. Вместе с уцелевшими артиллеристами подносит ящики со снарядами к орудиям, отбрасывает стреляные гильзы. На бегу что-то говорит людям, ободряет их. Батарея снова открывает огонь.
В 1965 году получил я письмо из поселка Фурманов, Уральской области. Пишет бывший солдат В. Я. Масеев:
«Помните тот случай, когда к нам на батарею прибежал Бойко? Мы с С. Н. Чуриковым (он сейчас тоже живет в Фурманове) были в числе тех девяти человек, которые развернули орудия и отбивались от немцев. Я был замковым, Чуриков наводчиком. Мы в том бою подбили 4 танка прямой наводкой, а еще 2 — с закрытых позиций. Командовал батареей тов. Титиников, комиссаром был тов. Люльченко. Бойко пришел к нам, когда танки уже опрокинули одно орудие, а вражеская пехота окружила нас. Но мы пустили в ход ручные гранаты. Лично я тоже уничтожил трех гитлеровцев. Они лежали за деревом, я подошел и бросил гранату. Уложил их насмерть. Бойко похвалил меня. После боя я получил первую свою награду — медаль «За отвагу» № 23187. Позже меня наградили орденом Славы III степени».
Таков наш Бойко. Мы крепко подружились с этим скромным, мягко улыбающимся человеком.
Федор Трофимович раньше был учителем. К нам прибыл незадолго до войны, в числе четырех тысяч коммунистов, направленных в армию Центральным Комитетом партии.
Его назначили политруком 1-й противотанковой батареи 223-го стрелкового полка. Батареей командовал старший лейтенант Шундов. Они хорошо сработались. В первых же боях Бойко показал себя смелым солдатом. При отражении атак не отходил от орудий, был всегда там, где опаснее и труднее. [156]
В батареях уже мало людей и орудий. Бьемся из последних сил. И вот опять вынуждены отступать. Прикрывать отход оставляю батарею старшего лейтенанта Постоногова. На волю и выдержку этого бесстрашного командира можно положиться. Вызываю его и политрука Г. Ф. Артамонова:
— Вы с батареей останетесь. Держитесь, сколько сможете. Догоните нас в Алтуховке. Все понятно?
— Задачу выполним!
Не успели мы покинуть рубеж, батарея Постоногова вступила в бой. Частые выстрелы ее орудий долго еще доносились до нас.
Только на следующий вечер к нашей колонне присоединилось одно орудие. Сопровождали его семь солдат. Это все, что осталось от батареи Постоногова. На дощатом щите, укрепленном на лафете, лежали Постоногов и Артамонов. Неразлучные друзья и здесь оказались рядом.
Окровавленного, еле дышавшего Постоногова немедленно отправили в госпиталь. Григория Федоровича Артамонова похоронили на кладбище в селе Димитровск, Екимовычевского района, Смоленской области.
Три брата Артамоновых пошли на войну: Григорий, Василий и Валентин. Не так давно я получил из Днепропетровска письмо Мили Федоровны Артамоновой:
«У меня было три брата, и ни один не вернулся. Хотя бы об одном узнать, где он схоронен, хотя бы поехать на его могилу».
Я сообщил ей, где похоронен Григорий, написал, какой смелый он был человек, как его любили бойцы.
Командиром батареи мы назначили старшего лейтенанта Герасимова. Энергичный офицер явился достойным преемником Постоногова. Поврежденное орудие было исправлено. Раздобыли еще три пушки, выделили [157] людей. И батарея снова стала громить врага. Но долго еще ее называли батареей Постоногова. Герасимов не обижался. Он сам любил Постоногова и гордился, что ему доверили эту прославленную батарею.
На правом фланге дивизии отход главных сил прикрывала противотанковая батарея старшего лейтенанта Шундова и политрука Бойко. Вместе с ними был командир взвода Федулов. Гитлеровцы окружили батарею. В течение двенадцати часов шестьдесят бойцов, в распоряжении которых было четыре орудия, вели неравный бой. И победили. Задержали врага, а потом вышли из окружения, вывели раненых и орудия.
Раненый Бойко остался в строю.
Коммунисты избрали его секретарем партийного бюро полка.
Ночью я увидел его в подвале разрушенного дома. Он еще был в бинтах, иногда морщился от боли. Здесь же члены партбюро старший политрук Альменеев, старший лейтенант Шевцов и лейтенант Охотин.
На столе горит керосиновая лампа без стекла. При ее тусклом свете Бойко и его товарищи читают листы, исписанные разными почерками. У дверей толпятся солдаты, чьи заявления сегодня будут рассматривать. Федор Трофимович спросил меня:
— Как вам нравится мой рабочий кабинет?
К столу робко подходит командир взвода Федулов. Днем гитлеровцы пытались окружить его взвод. Федулов и его бойцы отбились ручными гранатами. Все пушки сохранили.
— Хочу вступить в партию, — говорит Федулов.
— Давно пора, — одобряет Бойко.
Я часто вспоминаю наших политработников, бесстрашных [158] людей с пламенными сердцами. Бойко один из них, один из тысяч. Такие всегда на месте, всегда оказываются самыми необходимыми. Бойко был очень нужен на войне. Энергия его не убавилась и в мирное время. Ныне Федор Трофимович живет в Оренбургской области. Жители села Чеботарево трижды избирали его своим депутатом в местный Совет. Большое доверие оказали ему коммунисты колхоза имени В. И. Ленина, выдвинув на пост секретаря своей партийной организации. Большевик всегда остается в строю.
Тяжелые бои мы выдержали в Алтуховке. Наши артиллеристы заняли здесь выгодные позиции. С высоты 231.9 простреливалась вся впередилежащая местность. Много раз гитлеровцы пытались выбить нас отсюда. Но 1-й дивизион 36-го артполка под командой З. В. Кульгейко успешно отбивал атаки. Особенно метко били по вражеским танкам батареи старших лейтенантов Кравцова и Хлебникова. И здесь, в самые решающие моменты боя, я встречал вездесущего секретаря партбюро полка Ф. Т. Бойко.
Фашисты, накопив силы, двинулись в новую атаку, предварительно обрушив на нашу оборону сильный бомбовый удар. Они вклинились в боевые порядки дивизии. И тут все услышали возглас комиссара полка Федора Шпаковского:
— Знамя!
Гитлеровцы подходили к командному пункту полка. Начальник штаба подполковник Антон Иванович Слиц поднял в ружье усиленный караул, охранявший знамя. Изготовились к бою все бойцы и командиры, оказавшиеся поблизости. Знамя было окружено живой стеной. Впереди двинулись автоматчики. Очередями автоматов они прокладывали путь знаменосцам.
Полковник М. А. Жук поднял в атаку свой полк. Схватка переросла в рукопашную. Знамя было спасено.
Большинство офицеров штаба и политотдела дивизии целыми днями находились в боевых порядках войск. В штаб приезжали только для того, чтобы отдать очередные распоряжения, организовать бой на завтрашний [159] день, прочесть и узнать распоряжений вышестоящих штабов, наспех поесть и привести себя в порядок.
Были случаи, когда гитлеровцы окружали наш штаб. Вырывались с боем.
Под Шкловом мы с Коноваловым и начальником штаба Крымским только приехали на КП дивизии, когда услышали поблизости стрельбу. Захватив несколько автоматчиков, спешим узнать, в чем дело. Вскоре увидели немцев. Коновалов повалил меня на землю, над нами провизжали пули. Огонь все усиливался. Оглядываемся — лес метрах в трехстах.
— Отходите, мы прикроем, — сказал командир автоматчиков.
Под огнем, прячась в высокой ржи, бежим по полю. Когда все собрались в лесу, Филипп Петрович Коновалов сердито сказал:
— Нет, так воевать нельзя!
К сожалению, мы часто забывали о бдительности и осторожности. Из-за этого погиб начальник политотдела Старлычанов. На своем «газике» он возвращался на КП. На мосту машину остановили три рослых красноармейца, вооруженных автоматами. Представились:
— Патруль штаба армии. Предъявите документы!
Будь Старлычанов и ехавшие вместе с ним командир полка подполковник Буров и военврач Левченко повнимательнее, они почувствовали бы: тут что-то неладное. Уж очень новым было обмундирование «красноармейцев», да и трудно было найти окрест человека, который не знал бы начальника политотдела в лицо. Но Старлычанов, ничего не подозревая, достал документы. Это же сделали его спутники. «Красноармейцы» сунули документы к себе в карман, а затем столкнули машину в реку. Буров выплыл. Остальные погибли.
После выяснилось, что совершили это черное дело вражеские диверсанты, заброшенные к нам в тыл.
Гибель Старлычанова и Левченко потрясла нас. Обиднее всего, что причиной ее была только наша беспечность.
По приказу командующего корпусом 110-й полк занял оборону в отрыве от главных сил дивизии на восточном [160] берегу Днепра. К. А. Зыков и я побывали там. Полк хорошо окопался. Начальник артиллерии полка тщательно укрыл орудия, оборудовал наблюдательные пункты, построил прочные блиндажи для личного состава. Мы остались довольны всем — и высокой выучкой, и бодрым настроением людей.
13 июля полк вступил в бой. На него наступала целая немецкая дивизия. Кровавые схватки завязывались по нескольку раз в сутки. Полк держался. Держался и день, и два, и десять дней. 21 июля погибли командир полка майор К. А. Реймер и начальник штаба капитан Ф. Ф. Гурьев. Полк возглавил заместитель командира майор Михаил Васильевич Тайнов. Он ранен, еле ходит. А вражеские атаки не прекращаются. Бойцов в окопах и у орудий остается все меньше. Но противник так и не может переправиться через реку. И только 14 августа, больше чем через месяц боев, гитлеровцам удается зацепиться за восточный берег. Враг торжествует победу. Рано! Измученные, израненные бойцы подымаются из окопов. Их всего горстка. Но стремителен и неудержим порыв героев. Они сбрасывают гитлеровцев в реку, а потом вместе с другими частями корпуса, уже переправившимися на западный берег, идут вперед, гонят противника двадцать километров. И снова тяжелые бои, прорыв из окружения... 17 августа полка не стало. Только несколько его бойцов и офицеров пробились через вражеское кольцо. С ними был и Тайнов.
Рядом на широком фронте отбивал атаки гитлеровцев 64-й артполк майора А. П. Францева. Там, где стояли батареи старших лейтенантов Михаила Карповича Митько, Тимофея Ивановича Шаламова и других энергичных и волевых командиров, фашисты на восточный берег не переправились.
Уже после войны мне попался в руки дневник начальника штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Гальдера. 11 июля 1941 года Гальдер записал:
«На всех участках фронта, даже там, где не ведутся наступательные действия, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же [161] время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне».
Не случайно появилась такая запись в служебном дневнике Гальдера.
3 июля части 3-й танковой дивизии 24-го немецкого танкового корпуса впервые попытались с ходу, при поддержке авиации и артиллерии, форсировать Днепр в районе Рогачева. Но понесли большие потери и вынуждены были отойти в исходное положение. Только два дня спустя немцы форсировали Днепр в районе деревни Зборово, северо-восточнее Рогачева, и стали продвигаться к Стадоловичам.
К месту прорыва командир 63-го корпуса генерал Л. Г. Петровский подтянул полки 167-й и 61-й дивизий. После короткого артиллерийского налета они перешли в контратаку. Гитлеровцы не выдержали удара и поспешно отошли, бросая оружие. Дважды при поддержке танков фашистская пехота переходила в наступление и каждый раз с большими потерями откатывалась назад. На поле боя осталось более двухсот пятидесяти фашистов и восемь танков. Были захвачены пленные из 394-го немецкого механизированного полка.
Развивая успех, 6 июля 117-я дивизия форсировала Днепр, овладела Жлобином и продолжала наступать на Побалово. А части 167-й дивизии зашли в тыл противника. Гитлеровцы в панике отступили на запад, оставив на поле боя двадцать семь танков.
В течение четырех суток враг пытался выправить положение, форсировать Днепр, но снова безуспешно.
По приказу командующего 21-й армией 63-й корпус предпринимает новое наступление. Глубокой ночью 13 июля через Днепр перешли передовые подразделения наших стрелковых дивизий. За ними части корпуса энергичным броском переправились по наведенным за ночь мостам и штурмом овладели Рогачевом. Противник откатился на запад.
В районе Шклова гитлеровцы тоже не смогли продвинуться, натолкнулись на стойкое сопротивление 53-й дивизии. Все их атаки успеха не имели.
Массовый героизм, мужество и стойкость проявили [162] в этих боях солдаты, сержанты и офицеры корпуса. Все мы увидели, что враг не так страшен, что его можно бить и побеждать.
Но слишком неравные были силы. Противник спешно подтягивал все новые дивизии. 12 августа он перешел в наступление и начал охватывать фланги нашего корпуса. Командующий 21-й армией генерал Ф. И. Кузнецов приказал отойти на восточный берег Днепра. К сожалению, этот приказ был отдан с большим опозданием. Командир корпуса генерал-лейтенант Л. Г. Петровский хорошо организовал отрыв частей от противника и их переправу на восточный берег, но гитлеровцы мощными клиньями уже обошли наши войска. 61, 167 и 254-я дивизии оказались в окружении.
В такой обстановке от командира требуются не только личное мужество, хладнокровие, твердость духа, уверенность в победе, но и умение передать все это подчиненным, повести их за собой. Всеми этими качествами располагал генерал Петровский.
Уничтожены боевые документы штаба. Командир корпуса отдает приказ: «Всему начсоставу, вне зависимости от должности и звания, в период ночной атаки, вплоть до момента соединения корпуса с частями Красной Армии, находиться в передовых цепях, имея при себе эффективное оружие, и объединить вокруг себя весь личный состав для наступления в направлении Губич».
17 августа в 3.00 был дан сигнал атаки. В первых шеренгах атакующих шел командир корпуса. Воодушевленные личным примером командиров, подразделения двинулись вперед. И гитлеровцы, не выдержав натиска, отступили. Отразив все контратаки немцев и расширяя прорыв, Петровский повел главные силы корпуса на юго-запад. Тем временем в лесу, восточнее станции Хальч, 154-я дивизия вела напряженнейшие бои с фашистами, стремившимися отрезать нашим частям пути отхода. Дивизия не только прикрыла тылы и фланг отступающего корпуса, но и сумела прорвать вражеское кольцо в этом районе. Петровский поспешил сюда, чтобы помочь развить успех. Командир 154-й дивизии генерал Я. С. Фоканов и другие товарищи отговаривали Леонида Григорьевича делать это, советовали следовать [163] за главными силами. Но он был непреклонен: «Мне здесь уже делать нечего, самое страшное миновало».
Оставаясь с прикрывающими частями, Петровский бесстрашно вел их в бой. Это был человек большой силы воли и величайшей энергии. Его всегда видели в самых решающих местах.
У деревни Скепня завязалась ожесточенная схватка. Петровский был смертельно ранен. Семь километров несли солдаты бездыханное тело любимого генерала. Похоронили его, когда корпус вышел из окружения.
Нашим частям пришлось отойти и из этого района. Когда немцы оккупировали село Руденко, они поставили на могиле советского генерала крест с надписью: «Генерал-лейтенант Петровский, командир черного корпуса». Крепко, видно, досталось врагам от Петровского, если они оказали ему такую почесть!
В 1944 году войска 42-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта С. К. Калганова заняли село Руденко. Над могилой генерала-героя состоялся митинг. Приехали члены семьи Леонида Григорьевича — жена Надежда Васильевна с дочерью Ольгой, отец Григорий Иванович Петровский (старый большевик, друг и соратник В. И. Ленина), его сестра Антонина Григорьевна. Прах генерала перенесли в деревню Старая Рудня и похоронили с воинскими почестями. Ныне здесь установлен памятник с бюстом Леонида Григорьевича Петровского.
Корпус генерала Петровского в тяжелые дни 1941 года сделал очень много для победы над врагом. Он прикрыл отход 21-й армии, нанес первые сокрушительные удары по врагу.
Мне и Крымскому командир дивизии приказал связаться с частями соседа. Едем на наш левый фланг. Оказалось, что основные силы соседней дивизии уже отошли. Офицеры подразделений прикрытия не смогли сказать, куда перешел штаб. Уточнив обстановку на месте, мы направились к себе. Вражеская авиация беспрерывно бомбила дороги. Наш «пикап» остановил незнакомый лейтенант. Попросил отвезти в госпиталь его [164] командира. Мы подъехали к пострадавшему. На траве лежал подполковник. Лицо и одежда были в земле — его только что откопали после взрыва авиабомбы. Наклоняюсь над ним. Да ведь это Сергей Иванович Тугаев! В тридцатых годах мы служили с ним в соседних полках.
— Сережа, узнаешь меня?
— Гриша, ты? — удивился он. Голос слабый, еле слышный.
— Мы сейчас возьмем тебя.
— Не надо, тебя же войска ждут. Ты спеши, а то немцы близко.
Да, гитлеровцы подходили, мы уже видели их.
Крымский, не теряя времени, поднял Тугаева и отнес в машину. Мы привезли его в наш медсанбат. Через две недели Сергей Иванович поправился и снова вернулся в строй. Но недолго довелось ему воевать: 11 декабря 1942 года начальник штаба артиллерии 8-го корпуса полковник С. И. Тугаев был убит.
Отходим с тяжелыми боями. Несмотря на сложность обстановки, дивизия не теряет своей организованности. Атаки гитлеровцев, как правило, успешно отбиваются. В этом заслуга не только пехотинцев и артиллеристов. Не на одном огне держится наша оборона. Титанические усилия требуются и от специальных и тыловых частей.
Дивизия обороняется на широком фронте. Обеспечение связи как внутри частей, так и со штабом дивизии стало важнейшим делом. Командные пункты находились все время под бомбовыми ударами, связь портилась, аппаратура выходила из строя. Но без связи дивизия никогда не оставалась. Обязаны мы этим смелому и энергичному майору Владимиру Григорьевичу Ступаченко, [165] командиру батальона связи, и его подчиненным. (Сейчас полковник запаса Ступаченко работает инженером в Воронежской конторе связи.) Он не только обеспечивал нас связью. Его подчиненные не упускали случая подключаться к немецким линиям и снабжать штаб ценнейшими данными о противнике.
В 36-м артполку начальником связи был старший лейтенант Швецов. Он умудрялся по ночам сматывать новый немецкий кабель и использовать его для наших телефонных линий.
Особо хочу отметить службу артиллерийского снабжения. Возглавлял ее мой заместитель подполковник Николай Николаевич Гусев, худой, высокий, всегда улыбающийся, жизнерадостный человек. Ежедневно дивизия «съедала» десятки тонн боеприпасов. С утра Гусев с деловым и расторопным офицером штаба артиллерии старшим лейтенантом Всеволодом Александровичем Зобниным уезжали за боеприпасами. С нетерпением мы ждали их возвращения. И неизменно каждый вечер они появлялись с гружеными машинами. Солдаты встречали их с криком «ура». Ящики тут же разбивались, и драгоценный груз по-хозяйски, расчетливо распределялся. Где и как эти люди доставали столько боеприпасов, им одним известно, ведь с фронтовых складов что-нибудь получить было очень трудно.
Однажды я увидел, как Зобнин и Гусев грузят на машину корову. В то время много ничейного скота бродило по полю. Часто животные становились жертвами вражеских авиационных налетов.
— Зачем вам корова понадобилась?
Зобнин лукаво улыбнулся:
— Товарищ полковник, работники фронтового артсклада плохо питаются, я решил им гостинец привезти.
Хотел я поругать чрезмерно разворотливых снабженцев, но передумал: ведь для общей пользы стараются...
Подошли к излучине реки Остер. Враг наседает. Рославль горит. Снаряды на исходе. Офицеры штабов руководят переправой. Войска форсируют реку под минометным огнем противника. В первую очередь переправляем артиллерию и технику. На счастье, сохранился мост. [166]
В колонне 64-го артполка много раненых. Белеют марлевые повязки. Но все, кто могут передвигаться, не покидают строя. В 7-й батарее остался один офицер — младший лейтенант Тимофей Иванович Шаламов. 2-й дивизион возглавляет новый командир — старший лейтенант Будаков. Тяжело ранен командир 8-й батареи лейтенант Игорь Руднев, но остается на своем посту.
Несмотря на трудности, полк быстро переправился, развернулся и открыл огонь с восточного берега, отсекая наступающего врага.
На наблюдательном пункте 8-й батареи я увидел невысокого полного офицера с блокнотом в руке. Он командовал батареей и спокойно, умело вел огонь по гитлеровцам на западном берегу реки.
— Инструктор политотдела армии старший политрук Прох! — четкой скороговоркой доложил он и продолжал корректировать стрельбу трехорудийной батареи (четвертое орудие бездействовало: осколком повредило подъемный механизм).
После боя И. Ц. Прох рассказал, что в полк прибыл по заданию начполитотдела армии на рассвете.
— А потом, смотрю, Руднева ранило. Крепится парень, заставляет, чтобы его на руках перенесли на КП. Но разве лежа много покомандуешь? Ну тогда я и встал на его место, как бывший артиллерист.
Много раз после я встречал Проха на батареях. С величайшим вниманием пушкари прислушивались к его словам. Знали: человек не только говорить умеет, но, если надо, и огнем управляет, как заправский артиллерист. Да, боевое мастерство политработнику необходимо, как и любому офицеру.
В начале августа 53-я дивизия заняла оборону на Десне. Артиллеристам и здесь досталось много работы, Враг часто предпринимал атаки.
Дивизия получила пополнение. Прибыло много офицеров из запаса. Подготовка у них была довольно слабая, пришлось учить их. По ночам занимались теорией, а днем выезжали на наблюдательные пункты и проводили стрельбы не учебные, а сразу боевые — по врагу.
Нам прислали много осветительных снарядов к 122-миллиметровым гаубицам. В другое время мы обиделись бы: куда столько? А сейчас они пригодились. По ночам начинающие офицеры на этих снарядах тренировались [167] в стрельбе. Двойная польза: и учеба хорошая — результаты каждого выстрела видны, и на врага страх наводим. В то время гитлеровцы еще не растеряли свою беспечность. Ночью, пользуясь темнотой, передвигались открыто. Повесим мы над ними «люстру» — они все на виду. Тут уж наши пехотинцы разворачиваются — косят из пулеметов.
В район нашего расположения прибывали вновь сформированные артиллерийские части. И им приходилось помогать в боевой подготовке. Материальная часть для них частенько задерживалась в пути. Тогда в распоряжение офицеров и солдат этих частей мы передавали наши орудия. Инструкторами, как правило, выступали Мизрахи и артиллеристы его батареи.
В боях штаб артиллерии потерял многих офицеров. В последнее время работать нам было очень трудно. Люди все время менялись. Не успеет офицер освоиться с новым делом, глядишь, уже ранен или убит. А вопросы надо было решать быстро, на ходу. И я, взяв с собой нескольких офицеров со средствами связи, отправлялся туда, где надо было сосредоточить побольше артиллерии. В таких случаях роль штаба, конечно, принижалась.
Теперь штаб наш пополнился. На место выбывшего из строя майора Даниленко начальником штаба артиллерии прибыл майор Александр Васильевич Расторгуев. Из госпиталя вернулся помощник начальника артснабжения лейтенант А. П. Гуськов. Это дало возможность В. А. Зобнина назначить начальником разведгруппы (он был хорошо подготовлен к этой работе). Н. Н. Куликов возглавил оперативную группу. В числе его подчиненных теперь был Александр Андреевич Кузьменков — отличный оператор. Большую помощь оказывали нам опытные сержанты-сверхсрочники. Наиболее подготовленных из них, таких, как Алексей Барабанов и Николай Гусев, мы без колебаний выдвинули на офицерские должности.
Штаб артиллерии стал полнокровным, деятельным, и работа пошла много лучше.
Сентябрь нас застал на рубеже Кузьминичи, Цирковщина, юго-западнее Спас-Деменска. [168]
Было очень тепло. На фронте наступило некоторое затишье. Вот уже четвертые сутки не было ни одной атаки. Мы воспользовались этим, чтобы дать людям отдохнуть. Бойцы получили новое обмундирование. Особенно радовались сапогам — старые успели износиться после беспрерывных маршей и боев. Делегация из братской Монголии привезла подарки. В землянках висел ароматный дым: в посылках оказались чудесные папиросы. Настроение у всех было бодрое, приподнятое, хотя каждый понимал, что впереди еще много испытаний.
Войска закопались глубоко в землю. Артиллеристы пристреляли все подходы к рубежу. Стрелки изучили и взяли на прицел каждую кочку. Пусть только теперь сунется враг!
А он не дремал. Разведка доносила, что немцы сосредоточивают силы.
И скоро тишине пришел конец. В 7 часов утра над нашими позициями появились немецкие бомбардировщики. Посыпались бомбы. Заговорила и вражеская артиллерия. От взрывов земля ходила ходуном. Но у нас почти не было потерь. Наши зенитчики сбили два бомбардировщика.
Ждем, что дальше будет. Все бинокли и стереотрубы направлены в сторону противника. Наконец он показался.
Мы уже привыкли к немецкому шаблону: после артиллерийской подготовки идут танки, за ними, прячась за их броню, пехота. Но на этот раз все было иначе. Вначале мы даже не могли понять, что это движется. Огромный черный прямоугольник, километра в полтора по фронту и с полкилометра в глубину. Потом разглядели: в шахматном порядке, со значительными интервалами один от другого, строго выдерживая равнение, идут тысячи эсэсовцев. Черные кителя перепоясаны ремнями. Портупеи через плечо. На головах — фуражки с высокой тульей. Обвешанные гранатами, с автоматами наперевес, немцы маршируют во весь рост, широким чеканным шагом, как на параде. Впереди, в линию, двигаются бронетранспортеры, оглашая окрестность диким воем сирен. В их кузовах солдаты держат большие портреты Гитлера, полотнища со свастикой. На флангах ползут танки. [169]
Так вот оно что: эсэсовцы решились на психическую атаку. Хотят показать силу арийского духа!
Мерный, неудержимый шаг лавины вышколенных головорезов сильно действует на нервы. А тут еще вражеская артиллерия и авиация снова стали долбить наши позиции.
Смотрю на своих друзей. Волнуются, но держат себя в руках.
— Пора, — сказал командир дивизии. — Огонь!
Передаю команду нашим артиллеристам. Ударили орудия, минометы. Заработали десятки пулеметов. Загорается один, второй транспортер. Похоже, что это дело рук артиллеристов батареи старшего лейтенанта Ивана Михайловича Клочкова: метко бьют, черти! Подбитые машины остановились, но сирены их воют. Солдаты выскакивают из кузовов и вливаются в марширующую колонну.
Немецкие танки на больших скоростях выскакивают из-за флангов, прикрывают собой пехоту. Наши артиллеристы целятся в танки. И они начинают гореть. Мы видим, как падают гитлеровцы. Но остальные обходят дымящиеся танки и шагают, шагают. Черная лавина приближается. Уже без биноклей различаем тупые лица марширующих роботов. Кажется, их ничто не остановит. С полнейшим безразличием они перешагивают через трупы, через корчащихся раненых и по-прежнему выдерживают строй.
Не скрою: кое у кого начинают сдавать нервы. Вот из окопа выскочил боец.
— Куда? — кричат ему товарищи. — Назад. Сиди и бей!
И солдат приходит в себя, спускается в окоп, кладет на бруствер винтовку, стреляет.
Кажется, уже долго, долго идет бой. Все поле в пороховом дыму. А страшная лавина катится и катится на нас.
Танки расступились и ринулись к нам во фланги. Теперь весь строй эсэсовцев ничем не прикрыт. Мы слышим крики. В многоголосом реве с трудом различаем:
— Рус, капут!
— Рус, сдавайс!
И все потонуло в треске автоматной пальбы. Немцы ведут огонь на ходу, не сбавляя шага. Метель пуль [170] летит над окопами, не давая приподнять головы. Даже отсюда, с КП, видно, что потери у нас растут. Но пулеметы наши по-прежнему стреляют по вражеским пеням длинными, злыми очередями. Падают фашисты. Много их падает. И все-таки не сдержать нам этой тучи. Тем более что танки прорвались в наши боевые порядки, утюжат окопы, давят батареи.
И вот в самый критический момент, когда, казалось, судьба наших подразделений решена, к первой линии обороны примчался «газик». Из него выпрыгнули командующий армией генерал-лейтенант К. Д. Голубев и член Военного совета генерал-майор С. И. Шабалов.
Грузный, широкоплечий Голубев оглядел окопы. Стоял он спокойный, как будто не было вокруг вихря пуль. Мы услышали его громкий голос:
— Держись, товарищи, идет подмога!
А Шабалов уже был в окопах, обходил бойцов. Что-то говорил им. И лица людей светлели. Вскоре в окопах появились командующий артиллерией армии генерал В. Э. Таранович, офицер оперативного отдела штаба майор А. Е. Трунин. Они сразу направились на позиции артиллерийского полка, чтобы организовать отпор танкам.
А эсэсовцы приближались. Правда, цепи их стали значительно жиже. И все-таки немцев оставалось намного больше, чем нас.
Оглушительный рев: «Рус, капут!» — катится из края в край. Но что это? Сквозь рев тысяч глоток, сквозь грохот стрельбы долетела песня:
Широка страна моя родная...Может, чудится? Но нет, крепнет песня. Вот она уже волной покатилась по нашим боевым порядкам.
— Идут! Ура! — закричали бойцы.
Я выбежал из блиндажа. Чеканным шагом к нашим позициям приближается стройная колонна солдат. Их много — глазом не охватить. Подтянутые, в ладно пригнанном обмундировании, идут спокойно и уверенно, и дружная песня летит над четкими рядами. Вижу полковника П. В. Миронова, нашего соратника по боям под Ельней. Его 107-я стрелковая дивизия прославилась там и была преобразована в 5-ю гвардейскую. Павел Васильевич жмет мне руку, улыбается: [171]
— Смотри, чтобы артиллерия не подвела, а мы свое сделаем...
Я вернулся к артиллеристам. Решаемся на дерзкий маневр: выдвинем две батареи во фланги противника. Это рискованно — немецкие танки могут перехватить их. Кого послать? Советуюсь с командирами полков. Называют фамилии С. И. Беридзе и Н. П. Шелюбского. Да, эти справятся. Артиллеристы выкатили орудия вперед и ударили вдоль фашистской колонны. Залпы сметают эсэсовцев, как саранчу. Издали различаю командира. Он перебегает от пушки к пушке. Это старший лейтенант Шелюбский. Пушки на виду. К ним устремляются немецкие танки. А они все бьют и бьют по рядам эсэсовцев. На героическую батарею набрасываются фашистские штурмовики. Орудия скрываются за частоколом взрывов. Но когда столбы земли оседают, пушки снова открывают огонь. Правда, их уже не четыре, а две и стреляют они реже — людей в расчетах совсем мало осталось. Но стреляют. Стреляют наперекор всему.
А гвардейцы, разомкнув ряды, уже перешагивают через наши окопы и с громким «ура» устремляются вперед. В центре строя полыхает алое знамя. На флангах артиллеристы катят орудия, быстро разворачивают их и открывают огонь. Все быстрее и быстрее шаг гвардейцев. Первые ряды столкнулись с противником в рукопашной схватке. На выручку своей пехоте кинулись было немецкие танки, но наши артиллеристы стеной огня перегородили им путь.
С волнением наблюдаем за полем боя. Здесь, на выжженной, перепаханной взрывами земле, столкнулись не просто сила с силой. Это два противоположных мира вступили в единоборство. Черная рать, несущая рабство и смерть, столкнулась здесь с людьми, самыми гуманными на свете, но беспощадными к врагу, когда дело идет о жизни отчизны, о судьбе народа, о будущем человечества.
И вмиг преобразился вражеский строй. Эсэсовцы потеряли весь свой лоск и спесь. Заметались, ища спасения. И вскоре остатки их побежали вспять.
Грозная, считавшаяся непобедимой эсэсовская дивизия «Мертвая голова» показала спину. Но мало кому из фашистов удалось спастись. Уцелевшие, бросив оружие, подняли руки. Они стояли перед нами жалкие, трясущиеся. [172] Кажется, даже ростом стали ниже.
Поле боя было усеяно трупами. Валялись порванные, втоптанные в пыль портреты Гитлера и полотнища с черной свастикой. Плакаты — теперь мы смогли прочесть их: они на русском языке — призывали нас сдаться на милость фюреру.
Психическая атака стоила гитлеровцам гибели первоклассной дивизии. Конечно, и у нас были потери. Немало отважных гвардейцев пало в бою. И наша дивизия еще более поредела. Недосчитались мы героя артиллериста Наума Павловича Шелюбского и почти всех его подчиненных — батарею раздавили фашистские танки.
Но победа была на нашей стороне, и наши потери не могли идти ни в какое сравнение с вражескими.
В Москве мы часто встречаемся с бывшим командиром гвардейцев П. В. Мироновым, ныне генерал-лейтенантом, Героем Советского Союза. И каждый раз невольно вспоминаем об этом бое под Спас-Деменском.
...На разборе большого учения 20 июля 1963 года главнокомандующий войсками НАТО немецкий генерал Шпейдель прочел целую лекцию о роли психических атак во второй мировой войне. Напомню, это тот самый Шпейдель, который когда-то с хладнокровием садиста планировал по четырнадцати бомбардировок Великобритании в день, а сейчас как ни в чем не бывало инспектирует английские войска, входящие в НАТО. Говорил он, захлебываясь от восторга. Привел множество примеров, когда такие атаки приносили успех гитлеровцам. Но о психических атаках на советско-германском фронте он не сказал ни слова... [173]
17 сентября нас посетил начальник артиллерии Резервного фронта генерал-майор артиллерии Л. А. Говоров. Приехал проверять артиллерию дивизии.
Мы с ним давно знакомы, еще с Перекопа. Он командовал артиллерийским дивизионом в 51-й дивизии. Но Леонид Александрович скидок на знакомство не делает. Поздоровался со мной суховато. Молча обошел полки и батареи. Все посмотрел, проверил. Провел у нас два дня. На прощание указал на недостатки, посоветовал, как их устранить. На вопрос командира дивизии о результатах проверки сухо ответил:
— Я все сказал начарту.
Через несколько дней мы получили приказ, в котором положительно оценивалось состояние артиллерии дивизии, а мне объявлялась благодарность.
Противник начал перегруппировку сил. Чтобы помешать ему, артиллерия дивизии три дня вела огонь по глубине немецкого расположения. С этой целью мы часть батарей выдвинули на временные огневые позиции на самом переднем крае. Прибегли и к стрельбе из орудий, которые все время перемещались. Ждали новой атаки. Но ее все не было.
Начальник разведки 36-го артполка капитан Петрусенко привел пленного немецкого офицера. На карте, отобранной у гитлеровца, было засечено местоположение шестнадцати наших батарей. Когда мы стали уточнять, то оказалось, что немцы приняли за батареи наши кочующие орудия. Может, потому они и медлили с наступлением?
Владимир Павлович Петрусенко был отличным разведчиком. Он умел организовать постоянное наблюдение за полем боя, анализировать полученные данные и сделать правильные выводы. Не раз, переодевшись в крестьянскую одежду, он пробирался в расположение противника. Капитан обладал феноменальной памятью и, возвратившись в полк, все обнаруженные вражеские объекты наносил на карту с идеальной точностью.
Под Ельней к нам прибыли необычные машины. Над шасси мощных автомобилей высились какие-то сооружения, [174] тщательно укрытые брезентом. Вслед за боевыми машинами следовала вереница грузовиков, кузова которых тоже были обтянуты чехлами. Из кабины головного грузовика вышел высокий офицер. Представился: капитан Флеров, командир батареи реактивной артиллерии.
Это были первые «катюши». В начале войны у нас имелось всего семь боевых установок и около трех тысяч ракет к ним. Они и составляли батарею Флерова. В ночь на 3 июля батарея отправилась из Москвы на фронт. 14 июля под Оршей на фашистов обрушилось море огня. Страшные снаряды за каких-то несколько секунд разрушили железнодорожный узел и переправу через реку, уничтожили сотни гитлеровцев, а остальных ввергли в такую панику, что они нескоро опомнились. Так «катюша» оповестила мир о своем рождении. Потом она воевала под Рудней, Смоленском, а теперь прибыла к нам.
Мы приподнимали брезент, трогали рукой блестящие длинные ракеты. Молчаливый солдат с автоматом настороженно следил за каждым нашим движением и, чуть мы отходили, старательно застегивал чехол. Словно извиняясь, капитан пояснил:
— Приказано строго охранять батарею. Но пусть это вас не смущает. Секретность не мешает нам вести огонь. Прошу почаще нас использовать в бою.
Скоро мы увидели «катюши» в действии. Они быстро занимали позиции. Мгновение — и огненные стрелы с воем и шипением устремлялись на врага. Только на нашем участке фронта батарея сожгла и подбила около шестидесяти фашистских танков. А сколько от ее огня полегло вражеских солдат, никто и считать не пытался. После каждого залпа батарея мгновенно уходила в [175] укрытие, и не было ни одного случая, чтобы она подверглась бомбовому удару. Авиация противника никак не могла найти ее.
Пунктуально выполняя приказ командования фронта, мы скрывали, насколько это было возможно, приход батареи капитана Флерова от излишне любопытных людей. К местам расположения батареи никого не допускали.
Однако скрыть столь мощное оружие было, конечно, невозможно. В стане гитлеровцев его залпы порождали опустошение и панику, а в наших войсках — восхищение.
Личный состав батареи отличался завидной дисциплинированностью и слаженностью, он действовал умело и хладнокровно. Иначе говоря, обладал теми качествами, которые на фронте делали героизм повседневным, обыденным явлением. Мы восхищались трудолюбием и настойчивостью ракетчиков, их стремлением еще выше поднять эффективность своего оружия.
Батарея капитана Флерова была крайне нужна нам, ибо в то время мы имели очень мало артиллерии, не больше трех-четырех стволов на километр фронта. Командующий артиллерией армии генерал В. Э. Таранович предпринимал огромные усилия, чтобы восполнить недостаток орудий и минометов их умелым применением на поле боя. Передав нам батарею капитана Флерова, генерал внимательно следил, как она используется. По его указанию мы вместе с капитаном Флеровым разграфили на картах и схемах впереди лежащую местность на квадраты, пронумеровали их и присвоили условные наименования — «Волк», «Роза», «Белка» и т. д. Заранее подготовили исходные данные для ведения огня. Достаточно было передать батарее по телефону команду: По «Волку» огонь! — и в этот квадрат летело больше сотни ракет.
Капитан Флеров всегда был в курсе дела, хорошо знал обстановку на фронте, держал батарею в постоянной боевой готовности. Не было случая, чтобы его подчиненные не выполнили поставленной перед ними задачи.
Фронтовики быстро убедились в силе «катюш». Зная, что где-то позади стоят эти грозные машины, пехотинцы и артиллеристы увереннее чувствовали себя в обороне. Они знали, что в тяжелую минуту огненный смерч ракет [176] не только остановит, но и опрокинет, сметет атакующую фашистскую пехоту.
Батарея капитана Флерова отлично взаимодействовала с войсками, стоявшими на переднем крае обороны, и не раз выручала их. Вспоминается такой эпизод. После освобождения Ельни артиллерийский полк подполковника А. П. Францева был поставлен западнее деревни Леонидово для стрельбы прямой наводкой. Это был хороший полк. Он имел на вооружении тридцать шесть орудий на механической тяге.
В результате многодневных кровопролитных боев гитлеровцам удалось несколько потеснить наши стрелковые подразделения. К нам на командный пункт пришел офицер. Он доставил донесение Францева:
«Веду бой с пехотой и танками, нахожусь в окружении. Снаряды на исходе. Жду помощи и указаний. Огневая позиция отрезана от места стоянки средств тяги и простреливается врагом. Пока снаряды есть, танки не пройдут».
Командование приняло решение отвести полк назад, поскольку он уже находился на захваченной врагом территории, в семи-восьми километрах от наших войск. Мне было приказано пробиться к артиллеристам. Взяв автомашины противотанкового дивизиона, я посадил на них стрелковую роту, оборонявшую командный пункт. Позади колонны двигалась батарея капитана Флерова. Шоссейную дорогу уже заняли гитлеровцы. Пришлось ехать лесом. Через двадцать — двадцать пять минут мы были у цели. Наше внезапное появление ошеломило немцев.
А тут над нашими головами с гулом прочертили небо пылающие кометы. Это капитан Флеров, установив машины в трех-четырех километрах от расположения [177] полка, открыл огонь. Задрожала от взрывов земля. Поле впереди нас скрылось в дыму и пыли. Загорелись вражеские танки и автомашины. Фашистская пехота, подобравшаяся было совсем близко к огневым позициям артиллеристов, стала разбегаться. Наши солдаты спрыгнули с грузовиков и во главе со старшим лейтенантом Сергеевым и политруком Михайловым бросились в атаку. Артиллеристы тем временем подогнали тягачи, подцепили орудия и повели их в лес.
На опушке артиллеристы встретились со своими боевыми товарищами ракетчиками. Крепкие рукопожатия, объятия, солдатские шутки. Громкое «ура» раздалось в лесу, когда подполковник Францев подошел к Флерову, молча обнял его и расцеловал. Артиллеристы подхватили флеровцев и начали качать. Особенно досталось самому капитану.
Мы стояли в сторонке и наблюдали это бурное проявление радости фронтовиков. Нет, не победить врагу таких богатырей!
Не одна тысяча фашистов полегла в районе Ельни. И в этом немалая роль батареи капитана Флерова.
Утром 2 октября противник начал артиллерийскую подготовку, а потом перешел в атаку. Стало известно, что наступление он ведет широким фронтом. В результате мощного удара танковых и механизированных войск со стороны Рославля и Духовщины фашисты прорвали нашу оборону, заняли Спас-Деменск, Юхнов. Вскоре они соединились в Вязьме. Советские войска, оборонявшиеся в районе Смоленска и Ельни, оказались отрезанными.
Наступили самые тяжелые для дивизии дни, особенно для артиллерии. В полдень 2 октября гитлеровцы вышли непосредственно к нашим огневым позициям и стали нас окружать. Четыре часа артиллеристы беспрерывно отбивали атаки. На огневых позициях батарей 36-го артполка находились командир полка Семенихнн, начальник штаба дивизиона Герасимов, начальник связи полка старший лейтенант Шевцов, секретарь парткомиссии Россинский и я.
Командир дивизии Коновалов передал мне по радио:
— Гриша, выводи своих! [178]
А выводить уже невозможно. Гитлеровцы с утра нас бомбили и забрасывали снарядами (правда, потерь мы почти не имели, так как хорошо окопались, с головой зарылись в землю), окружили полк пулеметными бронетранспортерами и танками. Видим их — они всего в трехстах метрах от нас.
В рупор орут по-русски:
— Сдавайтесь!
С каждой минутой наше положение ухудшается. А противник все наращивает силы. По шоссе за непрерывным потоком двигаются колонны бронетранспортеров с пехотой. Сидя в машинах, гитлеровцы стреляют из автоматов по лесу.
От лязга гусениц и автоматного треска болит голова. А мозг сверлит мысль: «Скорей, скорей, что-то надо делать!»
Все смотрят на меня, ждут. Жарко от этих взглядов. И решение созрело: огнем проложить себе дорогу. Командую:
— Выкатить орудия! Направление на восток. Огонь!
В течение двух часов батареи Кульгейко, Рыскина, Алпаидзе, Кравченко, Мизрахи, Беридзе били по врагу. Фашисты открыли ответный огонь. Невзирая на разрывы вражеских снарядов, люди неутомимо трудились у пушек. Мы дрались за выход из мешка, прорубали спасательное окно. Вперемежку в стволы вкладывали бронебойные, фугасные, шрапнельные снаряды.
Я подходил к наводчикам. Они, разгоряченные, в пилотках, надетых поперек головы, не отрывая глаз от панорам, на мои слова «Спасибо, товарищи!» отвечали:
— Служу Советскому Союзу!
Люди таскали воду и разливали ее впереди дульных срезов, чтобы пыль не мешала наводке. Транспортеры и танки, стоявшие впереди нас, загорелись, другие поспешили укрыться в лесу. Огонь противника ослабел.
Прибежали Россинский, Герасимов и Шевцов.
— Товарищ полковник, мы только оттуда. Немцы отошли. Есть проход!
Я сел рядом с шофером на последнюю машину батареи Кравченко. Моя «эмка» шла сзади. К 16.00 мы догнали своих.
— Живем! [179]
Это Семен Беридзе. В руках у него баян. Широко растягивая мехи, он заиграл любимую «Лезгинку». Из машины выскочил Алпаидзе, раскинул руки, птицей полетел по кругу.
Видел я всякую дружбу. Но дружба капитана Алпаидзе со старшиной Беридзе была особой.
Когда Алпаидзе был тяжело ранен, Беридзе бегом на руках донес своего командира до передового пункта медицинской помощи. Старшина похудел, осунулся, забросил свой баян. Тяжело было смотреть, как этот здоровый, всегда веселый, жизнерадостный парень плачет, как ребенок. Ожил он только тогда, когда Алпаидзе вернулся из госпиталя.
Беридзе был бесстрашным и до тонкости сообразительным разведчиком. Мы его назначили командиром взвода, а потом и батареи. Присвоили офицерское звание. Воевал он хорошо. На первых порах знаний не хватало. Но у него был прекрасный учитель — Алпаидзе. Батареи их всегда были рядом, друзья во всем помогали друг другу.
Радовались мы встрече со своими, но положение оставалось тяжелым. Мы по-прежнему в окружении. Дивизия получила приказ пробиваться на северо-восток в направлении Юхнов, Мятлево, Медынь, Малоярославец.
Комиссар дивизии Константин Антонович Зыков собрал «старожилов». Месяцы, наполненные борьбой, трудом, бессонными ночами, потерей близких людей, сроднили нас. Я полюбил этих трех неугомонных тружеников — полковников Зыкова, Коновалова, Крымского.
Решение было единодушным: сделать все, чтобы пробиться, вырваться, сохранить людей и технику. Коновалов отдал необходимые распоряжения на марш, на охранение, на боевое развертывание к бою в случае встречи с противником. В части направили штабных офицеров со средствами связи. Командование и старшие офицеры штаба дивизии должны были неотлучно следовать с боевыми частями.
Колонна тронулась. В основном двигались ночью, но и днем мало отдыхали. В населенные пункты заходили только за продовольствием и горючим. Пробирались лесными дорогами. Рядом шоссе было занято немцами.
Я обратил внимание на то, что с нами нет «катюш».
— А где флеровцы? [180]
— Идут параллельной дорогой севернее нас. Так приказано.
— Плохо. Вместе было бы лучше и им и нам...
Далеко растянулась колонна. Везем все пушки, боеприпасы. Захватили с собой всех раненых.
С противником стычек пока нет.
Ночью я сменил Коновалова. Поставил свою машину в голову колонны. Впереди от рубежа к рубежу следовали разведка и охранение.
Переправились через реку Угра, в двадцати пяти километрах северо-восточнее Юхнова. Разведка доложила, что деревня Капустники занята врагом. Коротко посовещались. Командир дивизии принял решение: обойти деревню, не вступая в бой.
Но сначала надо убрать патруль, охраняющий деревню.
Полковник А. Н. Крымский, любитель и мастер рискованных дел, взял нескольких автоматчиков и направился к деревне. Мы с Зыковым последовали за ними. Не доходя метров полтораста до деревни, отстаем от группы. Крымский с бойцами скрылся в темноте.
Вернулись они минут через сорок. Крымский сказал: «Готово!» — и показал на три немецких автомата в руках солдат.
Утром бойцы рассказывали, как они незаметно доползли, как Крымский вскочил и одним ударом приклада раздробил череп гитлеровцу, остальных двух прикончили бойцы. Не успели и вскрикнуть...
Перед рассветом колонна снова остановилась. Путь преградила речушка. Мост разрушен. Солдаты кинулись восстанавливать его. Работают споро и сноровисто. Через час по мосту поползли машины и пушки. Тороплю людей: скоро совсем рассветет.
Ко мне подошел Зыков, обнял:
— Отныне, Григорий Давидович, вы мне не только товарищ, но и брат родной!
Да, те дни на всю жизнь нас породнили. Много лет спустя, когда мой сын был слушателем академии, К. А. Зыков вручил ему партийный билет. Константин Антонович сказал Юрию:
— Надеюсь на тебя, как на сына. Будь таким, как твой отец!
...Движение иногда замедлялось из-за авиационных налетов: приходилось прятаться в лесной чаще. [181]
Колонна наша росла. К нам присоединялись все новые подразделения, выходившие из окружения.
Чем ближе подходили к Медыни, тем слышней становилась стрельба. Высланная разведка доложила, что в шести километрах идут бои. Отводим части в укрытие. Даем людям отдых. Офицеры штаба во главе с Коноваловым, Крымским и подполковником Ступаченко, заместителем начальника связи дивизии, вышли на рекогносцировку. Мне приказали возглавить артиллерийскую разведку. Зыков следовал с нами.
Мы услышали вдалеке стрельбу и взрывы.
— Флеровцы прорываются! — догадался кто-то.
Направляем туда разведчиков. Они вернулись потрясенные. Батарея «катюш» геройски погибла. Подробности этой трагедии нам стали известны позже.
Ракетчики вели свои тяжелые машины по бездорожью — по лесам и болотам. Они прошли по вражеским тылам больше ста пятидесяти километров: от Рославля, мимо Спас-Деменска на северо-восток. Шел не один человек и не маленькая группа людей, которым можно укрыться в любом овраге или перелеске. Двигались семь громоздких боевых установок и несколько десятков автомашин.
Капитан Флеров сделал все, чтобы спасти батарею и прорваться к своим. Когда горючее было на исходе, он приказал полностью зарядить установки, а остальные ракеты и большинство грузовиков взорвать, предварительно перелив горючее в баки оставшихся машин. Теперь в колонне следовали лишь боевые установки и три-четыре грузовика с людьми.
Неподалеку от поселка Знаменка капитан остановил колонну на опушке леса и еще засветло выслал на машине разведку во главе с офицером.
Разведка вернулась и доложила, что путь свободен. Флеров приказал разведчикам следовать впереди колонны на удалении не больше километра и в случае опасности немедленно подать сигнал.
Стемнело. Машины с погашенными фарами вплотную шли одна за другой. Вокруг было тихо. И вдруг — яростная стрельба. Вражеская засада, по-видимому, намеренно пропустила машину разведчиков и сейчас всей своей мощью обрушилась на колонну. Фашисты стремились любой ценой захватить батарею, чтобы разгадать [182] секрет нового советского оружия. Капитан Флеров и его подчиненные вступили в смертельный бой. Пока одни отбивались от врага, другие кинулись к боевым установкам. Под шквальным огнем они взорвали машины. При этом многие, в том числе капитан И. А. Флеров, погибли смертью храбрых. Оставшиеся в живых с боем оторвались от гитлеровцев и перешли линию фронта.
Тщательно изучив местность, мы убедились, что немцы занимают только отдельные районы. Сплошного фронта нет. Наметили направление вывода дивизии. Места прорыва нанесли на карты и вернулись к войскам. Был отдан приказ приготовиться к бою. Людям объяснили задачу.
Недолго спорили о том, когда прорываться: днем или ночью. Оба варианта имели свои положительные и отрицательные стороны. Решили выходить днем. Хотя ночью легче проскользнуть, зато днем проще ориентироваться.
Тронулись...
В трех километрах юго-восточнее Медыни протекает небольшая речушка Шаня. Она почти совсем пересохла. Легкие машины преодолели ее. Но тяжелые грузовики и пушки крепко засели в грязи. И это совсем недалеко от рубежа, где нас ждала свобода!
Без всякого приказания люди бросились к машинам. Таскали бревна, хворост, рубили тонкие деревья. Подчас подымали машины на руки. Молча, быстро стелили гать. За исключением артиллеристов, стоящих наготове на случай нападения противника, работали все, даже легкораненые.
7 октября части дивизии пробились к селу Сергиевка. Двумя днями позже мы с курсантами Подольского училища форсировали реку Протву и вышли в Белоусово, в двадцати километрах северо-восточнее Малоярославца. Вражеское кольцо осталось позади.
В Белоусово дивизия прибыла вполне боеспособной. Мы вывели из окружения людей, всю материальную часть и технику.
Настроение приподнятое и радостное. Но отдыхать некогда.
Жаркие бои разгорелись за Малоярославец — один [183] из важнейших стратегических пунктов на подступах к Москве. 223-му полку нашей дивизии было приказано во что бы то ни стало выбить немцев из села Ильинское, расположенного невдалеке от города. Полку придавалась батарея Мизрахи. Старший лейтенант А. С. Мизрахи — отличный артиллерист. Его батарея все время действовала хорошо. И я был уверен, что и на этот раз она успешно справится с задачей.
Вечером 17 октября меня вызвал командующий артиллерией армии генерал В. Э. Таранович. На его вопрос, есть ли сведения из 223-го полка, я ответил отрицательно. Последний доклад, принятый по радио от начальника артиллерии полка, гласил: «Мы в окружении, будем пробиваться...»
Положение полка не могло не встревожить командование армии. Были брошены в бой войска, чтобы помочь окруженным. Их действиями руководил сам командующий К. Д. Голубев.
И вскоре вырвавшиеся из кольца подразделения, изрядно помятые, стали появляться на шоссе. Командующий требовал от каждого командира подробного доклада об обстановке, обо всем, что происходит на поле боя.
В это время к нам подошел Мизрахи. Доложил, что батарея дралась до последнего снаряда. Когда боеприпасов не осталось, бойцы закопали замки в землю: орудия пришлось оставить, так как немецкие танки уничтожили все тягачи.
— Так что орудия остались там...
Голубев строго взглянул на него:
— Как там? Где?
— Там, в Колодеши... [184]
Командующий, которого все знали как человека выдержанного, спокойного и необычайно душевного, на этот раз вскипел:
— Вы понимаете, что наделали? Отдали врагу исправные орудия... Пойдете под суд!
— Вы слышали? — обернулся он ко мне. — Оформляйте документы в трибунал!
Поймите мое положение: отдавать под суд одного из лучших командиров батарей! К тому же человека, которого я полюбил, которому прочил большое будущее, на которого совсем недавно подписал представление к присвоению звания «капитан»!
Пытаюсь уговорить командующего повременить. Но ему некогда. Из окружения выходят новые и новые части. Генерал хочет поговорить с каждым командиром. Вообще-то я тоже злюсь на Мизрахи. Бросить четыре орудия, когда каждый ствол на вес золота! За такое надо наказывать со всей строгостью!
Все, конечно, верно. Но время военное. И суд будет строгим. Возможно, больше и не вернется к нам этот парень. Советуюсь с комиссаром Зыковым.
— Надо дать ему возможность исправить дело, — говорит он. — Ведь командующий не указал срока, когда мы должны отправить виновного в трибунал.
Вызываю Мизрахи:
— Попытайтесь любым путем вернуть орудия. В ваше распоряжение выделяется четыре машины ЗИС-5 и шестьдесят бойцов. С вами поедет и комиссар дивизиона политрук Чистов. Действуйте!
Через два часа они отправились. Лесными тропами протащили грузовики до огневой позиции. Прицепили орудия к машинам. Старой дорогой идти нельзя — пушки застрянут. Выехали на другую. А здесь гитлеровцы. [185]
Завязался бой. Хорошо, что вражеское подразделение было небольшое, быстро с ним справились. Захватив оружие и документы пятнадцати убитых фашистов, двинулись дальше. Догнали они нас в районе Большой Каменки.
Когда на следующий день я доложил командующему о том, что орудия возвращены, Голубев невозмутимо кивнул головой:
— Хорошо. Молодцы оба. Я и знал, что вы так поступите.
А. С. Мизрахи остался командиром батареи. Воевал он умело и отважно. Быстро рос по службе. Командовал дивизионом, полком, артиллерийской дивизией. После войны был командующим артиллерией армии. Сейчас он в отставке, живет в Минске. Но по-прежнему деятелен и неутомим. Трудится на одном из крупнейших предприятий Минска. При встрече обязательно вспоминает случай с брошенными орудиями:
— Тяжелый, но добрый урок. На всю жизнь!
В колонне пробившихся из окружения войск катил крытый грузовичок, которому солдаты оказывали особое внимание. Когда он застревал, его вытаскивали на руках. В этом фургоне — редакция и типография нашей дивизионной газеты. Как бы ни складывалась обстановка, «Ворошиловец» выходил регулярно. Бойцы с нетерпением ждали газету. Из нее они узнавали о событиях в мире и в стране, о подвигах своих боевых друзей. Редактировал «дивизионку» Е. Л. Глыбович, бесстрашный и неутомимый журналист. Много труда отдавала газете работник политотдела дивизии А. И. Шурыгина. [186]