Страна приказала

Дивизия вступает в бой

Лето 1941 г. выдалось на редкость хорошее. Солнечное, теплое. В лагерях шла напряженная учеба.

Хотя на Западе и было неспокойно, мы не ожидали в ближайшее время каких-либо перемен. Тем более что от границы мы стояли далеко. 53-я дивизия, в которой я был начальником артиллерии, дислоцировалась на Волге.

Старший командный состав вызвали в штаб нашего 63-го корпуса. На совещание приехал командующий округом В. Ф. Герасименко. Прибытие большого начальства немного насторожило: значит, предстоит что-то важное. Командир корпуса Л. Г. Петровский, обычно спокойный, невозмутимый, заметно волновался.

— Товарищи, — сказал он. — Приказано отмобилизовать корпус. Мы должны укомплектовать части по штатам военного времени, для чего использовать неприкосновенный запас. Необходимо срочно призвать остальной приписной личный состав. План очередности погрузки, подачи эшелонов и отправления получите у начальника штаба корпуса генерал-майора В. С. Бенского.

Совещание длилось недолго. Все было ясно. И хотя генерал Герасименко намекнул, что мы следуем на учение, все понимали, что дело куда серьезнее. Еще ни разу на учение не брали полный комплект боевых снарядов. Не призывали и людей из запаса.

Нет. Видно, гроза приближается. И грянет она со дня на день...

В корпус прибыл начальник штаба округа генерал-майор В. Н. Гордов, мой давний друг — вместе учились [126] в академии. Проверив, как идут сборы в поход, он сказал:

— Гриша, семей наших мы долго не увидим. Едем на запад, в распоряжение командующего войсками Белорусского военного округа. — Он вздохнул. — Поздновато нас подняли...

53-я стрелковая дивизия родилась в огне гражданской войны, в 1919 году. Это было кадровое соединение со славными традициями. В предвоенные годы ею командовал генерал-майор К. Ф. Баронов, в прошлом офицер царской армии, человек исключительно собранный, образованный. Он прекрасно знал людей, был отличным организатором и воспитателем. В дивизии его уважали. Он любил дивизию и умело ею руководил. В апреле 1941 года Константин Федорович получил новое назначение. Мы все тяжело переживали его уход.

(После узнали, что, командуя армией в Крыму, генерал Баронов был тяжело контужен. 15 июня 1943 года он умер. В том же году в станице Крымская погиб и его сын Вячеслав.)

На всех учениях, маневрах, инспекторских проверках дивизия получала высокие оценки. Командиры и политработники были опытные, знали и любили свое дело. Они сумели сплотить коллектив. Такому соединению была по плечу любая задача. Бойцы дивизии своими силами оборудовали хорошие казармы, парки, гаражи, полигон, учебные городки. Теперь предстояло все это оставить.

Люди старались изо всех сил, и вскоре дивизия была готова к походу. Вокруг лагеря собралось много народу: с солдатами пришли проститься родные и близкие. Полки направились на станцию. Ночью первые эшелоны уже тронулись в путь. Они отходили через [127] каждые сорок пять — пятьдесят минут. Маршрут: Мичуринск, Брянск, Гомель.

В дороге я часто заходил в вагоны к солдатам, особенно к своим артиллеристам. Поначалу ребята немного грустили, но вскоре потекли под баян бодрые песни. Народ наш не умеет унывать!

Очень скоро эшелоны прибыли в Гомель. 53-я дивизия сосредоточилась в районе Пахомовой Рощи, остальные соединения корпуса были направлены к Бобруйску.

В 64-м артполку без особых торжеств и экзаменов состоялся последний выпуск курсантов полковой школы. Подразделения пополнились хорошо подготовленными сержантами.

В Гомеле у нас прибавилось автомашин. Весь 64-й гаубичный полк и один дивизион 36-го легкого артиллерийского полка перевели на механическую тягу.

На машинах не было прицепных крюков. Это доставляло много хлопот. Раньше орудия снимали с передков за секунды, а теперь уйму времени тратили, пока распутывали стальные тросы, которыми лафеты пушек крепились к рамам автомашин. Артиллеристы с тоской вспоминали о лошадях. Но смекалист наш солдат. По ночам, на привалах бойцы в местных кузницах с помощью деревенских кузнецов выковали добротные крюки, прикрепили их к машинам. Теперь артиллеристы смогли изготовиться к бою еще быстрее, чем раньше.

Нашелся умелец и по ремонту автомобилей. В Гомеле по мобилизации попал к нам двадцатишестилетний красавец, в прошлом работник автобазы, сержант А. Я. Ткач. Сначала он было сел за баранку «газика», но водители быстро разглядели в нем хорошего автомеханика, стали без конца обращаться за помощью. Начальник [128] штаба артиллерии дивизии майор Даниленко вызвал его:

— Выбирай себе четырех помощников. Вот тебе машина. Будешь начальником автолетучки.

Ткач жарко взялся за дело. Вскоре у нас было уже три летучки. В кузове каждой — маленький токарный станок, переносный горн, набор инструментов и запасных частей. Благодаря энтузиазму Ткача и его помощников мы не знали горя с машинами: они были всегда на ходу и в исправности. Впоследствии Ткач получил офицерское звание, стал начальником автомобильной мастерской армии. Он и сейчас работает по своей специальности в родном Гомеле.

* * *

22 июня мы услышали по радио правительственное сообщение о нападении немецко-фашистских войск. А на другой день враг уже бомбил расположение наших частей.

Мне приказали вновь погрузить 64-й полк и направить в Оршу. На станции Жлобин военный комендант остановил эшелон, в котором следовал дивизион капитана С. П. Петрова, потребовал выгрузиться и занять оборону на окраине города. Командир полка майор А. П. Францев, следовавший со вторым эшелоном, прибыв в Жлобин, удивился, увидев здесь своих артиллеристов. Попросил объяснения у военного коменданта. Выяснилось, что никакого приказа командующего, на который ссылался комендант, не было. Комендант решился на этот шаг, чтобы усилить свой гарнизон. Артиллеристы снова заняли вагоны, и полк в полном составе прибыл в Оршу. Дальше пошли маршем.

В Шклове нас встретили офицеры штаба 21-й армии и передали приказ командарма: занять оборону по реке Друть. Расположились мы на широком фронте, наспех окопались, выслали вперед разведку и боевое охранение и приготовились к встрече противника.

С запада двигались отходящие части нашей армии. Усталые, понурые шли по дороге бойцы. У многих вид растерянный. Все разговоры об одном: у немцев тьма танков и самолетов, прут напролом, невозможно сдержать такую силу. Мы останавливали людей, потерявших свои подразделения и части, включали их в состав нашей [129] дивизии. Бойцы веселели, охотно спрыгивали в окопы. Их радовала высокая организованность, которая царила у нас. Подкрепившись и отдохнув, они снова готовы были в бой.

На рассвете 8 июля разведка донесла: приближается противник. Вскоре из лесу показались две колонны танков, бронетранспортеров и грузовиков с пехотой. Прижимаю к глазам бинокль. Да, это немцы. Второй раз с ними встречаюсь. Первый раз это было в восемнадцатом, двадцать три года назад. Но сейчас немцы другие. Те были пожилые, усталые, обросшие щетиной. Пять лет войны их многому научили. В атаку они шли не спеша, короткими перебежками, не столько бежали, сколько ползли, прячась за разрывами своих снарядов.

А эти — молодые, нахальные. Избалованные легкими победами, они наглы и дерзки. На виду у нас соскакивают с машин. Хохочут, горланят. Атака их какая-то беспорядочная. Одни бегут за танками, другие нестройными колоннами идут по дороге, третьи шагают по полю. Их много, очень много. Следом за танками катят по дороге легковые машины самых разнообразных марок. В них едут офицеры.

Над головой проносятся самолеты. Бомбы рвутся поблизости. Тугой, горячий ветер бьет в лицо.

Гитлеровцы приближаются. Над полем стоит треск: уперев автоматы в живот, немцы длинными очередями поливают все перед собой.

Сколько их, этих вражеских солдат, идущих, чтобы смять нас, чтобы через наши трупы пойти дальше, в глубь нашей страны, жечь и топтать ее, сеять в ней смерть? Как задержать их? Чем?

Чувствую, как холодеет в груди...

К черту! Нельзя распускаться. Страшно? Ну и что же? На войне всегда страшно. Надо держать себя в руках.

— Огонь!

Телефонисты мгновенно передают мою команду в дивизионы. Дружный залп заглушает и автоматную трескотню, и лязг гусениц.

Еще залп. Потом орудийные выстрелы сливаются в беспрерывный грохот — артиллеристы перешли на полную скорострельность, каждый стремится обрушить на врага как можно больше снарядов. [130]

Яркие вспышки мелькают на самом переднем крае. Это стреляют пушки, выдвинутые на прямую паводку.

Я уже говорил, что в гражданскую войну нам чаще всего приходилось вести огонь прямой наводкой. Объяснялось это целым рядом причин. Вчерашние рабочие и крестьяне, вставшие к пушкам, не обладали нужными знаниями и опытом, чтобы вести стрельбу из-за укрытий. К тому же маневренный характер боев подчас не давал возможности укрыть орудия и произвести нужные расчеты. Артиллеристы следовали в боевых порядках пехоты, били в упор картечью по вражеской коннице и других методов стрельбы не признавали.

Теперь мы одинаково умеем вести и настильную и навесную стрельбу. И прямо скажу, прямая наводка мне не по душе. Она неизбежно сопряжена с большими потерями. Тем более когда имеешь дело с танками. Вражеские танкисты защищены броней, они все время в движении, а попасть в беспрерывно маневрирующую машину не так-то просто. Наши артиллеристы, выкатившие пушки на открытую позицию, ничем не прикрыты, кроме тонкого орудийного щита. Они стоят неподвижно на одном месте. Только мужество и мастерство может спасти их. Подобьют танк — выйдут победителями. Не успеют — он снарядами разнесет или гусеницами раздавит и их и пушку...

Но стрельба прямой наводкой намного эффективнее, чем огонь с закрытых позиций. Когда на тебя прут танки, не приходится раздумывать о выборе средств. И мы вынуждены выставить на прямую наводку значительную часть нашей артиллерии — 36-й легкий артполк и отдельный противотанковый дивизион. Лишь 64-й гаубичный полк стреляет с закрытых позиций.

На левом фланге дерется батарея старшего лейтенанта Шелюбского. Ее не видно — вся скрылась в дыму.

Наум Шелюбский пришел к нам в 1940 году. Я долго вглядывался в его лицо.

— Где я вас видел?

Молодой офицер улыбнулся. Озорно блеснули карие глаза под черными густыми бровями. Видел я уже эти глаза, тонкий прямой нос, припухлые губы. Видел! Но где?

— А мне о вас брат много рассказывал, — говорит старший лейтенант. — Вы с ним в гражданскую служили... [131]

Так вот оно что! Это младший брат Саши Шелюбского, политрука гаубичной батареи. Саша был тогда совсем молодым. А теперь и Наум вон какой вымахал. Офицер! И вскоре я убедился, что офицер отличный. Добрую смену себе вырастил политрук Александр Шелюбский!..

Вижу, перед батареей Шелюбского уже застыли на месте два вражеских танка. Молодец, Наум!

Пронзительный свист над головой заставляет пригнуться. Все знают: коль слышишь вой, глупо прятаться — снаряд уже пролетел над тобой. Знаешь и все-таки невольно кланяешься...

Оглядываю свой КП. В академии мы всесторонне изучали вопрос о том, каким должен быть командный пункт. И сами потом строили на учениях прочные, просторные блиндажи со столом для карт, с множеством телефонов, стены увешаны графиками и таблицами.

А сейчас простой окоп, стереотруба и два телефона — вот и весь КП. Некогда закапываться в землю, думать о безопасности и комфорте. Возле меня сидят связисты, прижимая к уху телефонные трубки. Вражеские снаряды то и дело рвут провода. Телефонисты лезут под огонь, чтобы восстановить связь. Отважные ребята! Бывает, что связист не возвращается — заденет осколком или пулей. Приходится посылать другого.

С отдаленными подразделениями держу связь по радио. Разговор веду открытым текстом — на кодирование нет времени.

Конечно, можно было бы отнести КП подальше от переднего края, в более спокойное место. Но я хочу своими глазами видеть и расположение наших частей, и работу своей артиллерии, и действия вражеских войск. Потому и нахожусь здесь, в полукилометре от противника, в самом центре боевых порядков дивизии. Совсем близко от меня КП командира дивизии. Это облегчает связь, помогает мне постоянно находиться в курсе всех дел.

Орудия бьют не переставая.

Наш огонь ошеломил гитлеровцев. Пехота заметалась по полю. Кто кинулся к танкам, чтобы прикрыться их броней, кто побежал к лесу. Вскоре и машины, и танки повернули назад. На некоторое время бой стих.

Но замешательство врага длилось недолго. Из лесу снова выползли танки и бронетранспортеры. Развернулись [132] в боевой порядок. Теперь их поддерживает артиллерия: по-видимому, немцы успели подтянуть ее. В небе опять показались вражеские самолеты. Бой разгорелся с новым ожесточением.

Все наши орудия ведут огонь. Грохот не смолкает ни на миг.

Командиры взводов управления Б. Мазин и А. Лямин с наблюдательного пункта, выдвинутого на передний край, корректируют стрельбу. Враг нащупал их окоп. Десятки снарядов разорвались в этом месте. Оба офицера ранены. Их вынесли, перевязали. И они вернулись к своим стереотрубам. Но тут налетела вражеская авиация и разбомбила наблюдательный пункт. Андрей Семенович Лямин был вторично ранен, на этот раз тяжело. Его пришлось отправить в госпиталь. Под руководством Мазина бойцы быстро восстановили НП. Целеуказания батареям опять поступали бесперебойно.

С помощником начальника штаба артиллерии старшим лейтенантом Н. Н. Куликовым следим за работой артиллеристов. Справа от нас ведет огонь артдивизион 223-го стрелкового полка. Командует им майор И. А. Кириленко. Этот не подведет. Он расставил батареи на широком фронте. Еще до боя объехал их на своем коне, побывал у каждого орудия, поговорил с бойцами. Сейчас все двенадцать пушек дивизиона бьют не переставая. Огонь их точен: от него запылало уже несколько вражеских танков. В дивизионе отличные офицеры — командиры батарей старшие лейтенанты Хлебников и Клочков, политрук Белоусов, командиры взводов лейтенанты Глазков и Афанасьев. Мне особенно запомнился Иван Михайлович Глазков — невысокий, совсем молодой парень с добродушными светлыми глазами. Когда ранило командира батареи, Глазков, не раздумывая, взял на себя командование. Управлял огнем превосходно. После боя мы назначили его командиром батареи.

Из-за перелеска катится тяжелый грохот гаубиц. Их снаряды буравят воздух над нашими головами и взметают черные кусты взрывов на пути вражеских танков. Разрывы иногда сливаются в сплошную стену. Гаубицы ведут подвижный заградительный огонь. Не так-то просто в такой напряженной обстановке стрелять с закрытых позиций. Ведь танки совсем близко от нашего переднего [133] края, и чуть ошибешься, ударишь по своей пехоте. Но я могу ручаться за точность огня гаубиц. Там превосходные артиллеристы. Подключившись к связи 2-го дивизиона, слышу спокойный голос капитана Э. М. Подберезина. Он поучает командиров батарей:

— Не горячитесь. Еще лучше наводите. Много снарядов на ветер пускаете. А танк точного выстрела боится.

Подберезин не отлучается со своего наблюдательного пункта. Связь у него всегда действует как часы, и потому он успевает вовремя перенести огонь. Как ни маневрируют вражеские танки, все же не могут увернуться от снарядов гаубиц.

Вообще 64-й полк отличается хорошей организацией связи. В этом большая заслуга командира штабной батареи Семена Моисейкина. Он успевает и связь наладить, и организовать наблюдение за противником.

Продолжаю вслушиваться в переговоры Подберезина с командирами батарей.

— Хорошо, Шаламов! — возбужденно кричит командир дивизиона. — Танк горит! Дай-ка для гарантии еще пару очередей с этим прицелом.

Ищу глазами танк, о котором идет речь. Он всего метрах в двухстах от наших окопов. Вот снова четыре разрыва накрывают его. Кучно бьет Тимофей Иванович Шаламов! Еще четыре взрыва... Теперь можно не беспокоиться. С оторванной башней скособочившийся танк догорает на развороченной снарядами земле.

Включаюсь в связь 1-го дивизиона. В трубке слышится тихая ругань. Узнаю голос командира взвода Монна. Спрашиваю:

— Что у вас?

— Мешают работать, — ворчит тот. — Немец опять бомбит.

Но сейчас же звенит его возглас:

— Огонь!

Я представляю себе, что там делается. Самолеты только что сбросили бомбовый груз. Над позицией батареи еще не рассеялся дым. Конечно, есть и раненые, и убитые. Но артиллеристы, отряхнувшись от земли, уже снова у пушек, снова ведут огонь.

Гитлеровцы то откатываются, то кидаются в новую атаку. Уже десятка два бронированных машин неподвижно застыли перед передним краем на западном берегу [134] Друти. Но кажется, фашистским танкам и счета нет. Все новые и новые выскакивают из лесу. Прячась за их броней, бежит пехота. Вражеская артиллерия засыпает нас снарядами. Мне все чаще приходится переносить огонь тяжелых орудий на фашистские батареи. Глядишь, после нескольких залпов одна или две умолкнут. Но ненадолго. А вот с воздуха вовсе прикрыться нечем. Вражеские самолеты безнаказанно носятся над нами, сбрасывают бомбы, обстреливают из пушек и пулеметов. У нас же всего несколько зенитных пулеметных установок. Разве ими прикроешь целую дивизию, растянувшуюся на фронте в несколько километров?

Сердце обливается кровью: потерь у нас много. Бой длится уже несколько часов. Вымотались все. Но я замечаю: лица бойцов светлеют. Стоим! Держимся! Значит, можем бить фашистов!

Из подбитого бронетранспортера горохом сыплется вражеская пехота. С нашей стороны слышится частый стук пулеметов. Это выехали из укрытия машины со спаренными пулеметными установками и шпарят из всех стволов по врагу. Пулеметчики в кузовах машин на виду у противника, сейчас весь вражеский огонь на них обрушится. Но они строчат и строчат. Возле одной из установок стоит младший лейтенант С. П. Рыбка. Жестами подает команды пулеметчикам. Когда последний гитлеровский автоматчик растянулся на земле, Рыбка машет водителям. Машины рывком трогаются с места, скрываются в кустарнике. И вовремя — на том месте, где они только что стояли, густо рвутся снаряды.

Молодцы наши пехотинцы! Держатся крепко. Ни одному вражескому автоматчику еще не удалось приблизиться к реке. Винтовочным и пулеметным огнем наши солдаты отсекают фашистскую пехоту от танков, прижимают ее к земле. Неподалеку от меня КП командира 12-го стрелкового полка М. А. Жук. Он ранен в плечо. Комиссар полка В. Д. Федоров уговаривает его:

— Михаил Антонович, иди на перевязочный пункт!

— Не на кого полк оставить.

— Как не на кого? Ты думаешь, у нас один Ледяев?

Ф. Ф. Ледяев — старший лейтенант, командир роты. Когда командир его батальона майор Терещенко погиб, Ледяев встал на его место. Командовал батальоном умело. Мы и не ожидали, что этот застенчивый, тихий [135] человек будет так отважен и инициативен в бою.

Жук молчит. Санитар снимает с него гимнастерку, забинтовывает рану. Командир полка морщится. А глаза с хитринкой косятся на комиссара.

— Вот что, — наконец говорит он. — Я знаю, что есть кому меня заменить. Тебе, например, я с готовностью передал бы полк. Но, пока силенки есть, не уйду. Не хочу на чужие плечи ответственность перекладывать.

На полковника натягивают окровавленную гимнастерку. Здоровой рукой он тянется к телефону. До меня доносятся его команды батальонам и ротам. Голос по-прежнему тверд и властен.

На левом фланге сражается батальон Ледяева. Ему, пожалуй, особенно тяжело. Гитлеровцы все пытаются зайти к нам с фланга. Не раз они докатывались чуть ли не вплотную к позициям батальона. Ледяев приподнимался из своего окопчика и кричал:

— Федор, выручай!

Эти слова адресовались командиру батареи старшему лейтенанту Федору Федоровичу Постоногову. Он и Ледяев закадычные друзья. Они и в бою постарались быть вместе. Раньше мы подтрунивали над медлительным Постоноговым. Теперь же его не узнать — весь в движении. Его пушки успевают бить и по танкам, и по автомашинам. Слаженные действия двух офицеров, пехотинца и артиллериста, радуют нас.

На переднем крае то тут, то там появляется батальонный комиссар Д. А. Старлычанов, начальник политотдела дивизии. Дмитрий Александрович не так давно пришел к нам — призван из запаса. До этого был секретарем одного из райкомов партии Саратова. Человек, казалось бы, сугубо штатский, а очень быстро втянулся [136] в армейскую жизнь. И все потому, что умеет и любит работать с людьми. Небольшого роста, худощавый, смуглый, он всегда среди солдат. Ест с ними из одного котла. Во время вражеских атак вместе с солдатами находится в окопах. И всюду поспевает. Под снарядами и бомбами заботится о питании бойцов, о том, чтобы питьевая вода всегда была в окопах. Выбрав удобный момент, я упрекнул его:

— Зачем так рискуете? Снаряды рвутся, а вы во весь рост по окопу ходите? Хоть бы пригибались немного.

— Нельзя. На меня солдаты смотрят. Знают они, что и мне страшно. Но видят, что страх можно преодолеть.

Был случай, когда танк подошел совсем близко. Молодые солдаты выскочили из окопа.

— Куда! — закричал Старлычанов и кинулся к ним. — Ложись!

Он заставил их вернуться в окоп.

— Фашист только и ждет, когда вы спину покажете. Тогда конец вам. А так мы еще посмотрим, кто кого. Гранаты есть? Значит, вы сильнее танка...

Опомнились бойцы. И когда танк приблизился, в него полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Вражеская машина завертелась на месте, запылала.

— Бей по автоматчикам! — гремел голос батальонного комиссара. Высунувшись из окопа, он стрелял из пистолета.

— Вот так! — похвалил он бойцов, когда атака была отбита. — А вы бежать хотели...

Хорошие у нас политработники. Здесь, в огне, раскрылся весь их талант вожаков масс.

Первый бой дивизии запомнился мне во всех деталях. Я бы мог без конца называть людей, которые показали себя героями в тот день. Но всех все равно не перечислить!

Только поздним вечером наступила относительная тишина. Первое испытание мы выдержали. Но каждый понимал, что это только начало. Завтра будет еще труднее.

С комиссаром полка Сергеем Ивановичем Зотовым обходим батареи. Командиры докладывают о потерях. Дорого обошелся первый бой. Раненые и убитые есть [137] почти в каждом расчете. Несколько орудий повреждено. Над ними хлопочут артиллерийские мастера. С ремонтом материальной части лучше всего идет дело в дивизионе Кириленко. Этот хозяйственный человек сумел в Гомеле раздобыть целую артиллерийскую мастерскую, смонтированную на автомашине. Сейчас артлетучка очень пригодилась. За ночь Кириленко вернул в строй все поврежденные орудия.

Мало кто спал в ту ночь. Пехотинцы старались поглубже врыться в землю. Артиллеристы запасались снарядами, улучшали огневые позиции.

А утром, ровно в 8 часов, как по расписанию, гитлеровцы пошли в новую атаку. [138]