Предгрозье

Наша армия перевооружалась. Социалистическая промышленность осваивала производство все более сложной и могучей боевой техники. В войска поступали мощные танки, лучшие по тому времени самолеты, самые совершенные артиллерийские системы.

Фашизм на Западе наглел, не скрывал своих агрессивных планов. Коммунистическая партия сразу разглядела, какую огромную опасность представляет для всего человечества этот гнойник в центре Европы. Партия призывала народ и его армию всемерно укреплять оборону страны, быть в постоянной боевой готовности.

В научно-исследовательских учреждениях, на заводах создавались новые образцы оружия. В разработке и внедрении их участвовали многие военные люди. Выпало и мне счастье внести свою скромную лепту в это дело.

Как-то меня неожиданно вызвали в Москву, в Главное управление кадров РККА. Принял Е. А. Щаденко. Ефима Афанасьевича я встречал еще на фронтах гражданской войны. Когда я учился в академии, он был ее комиссаром. Теперь он ведал кадрами Советской Армии. Встретил меня как старого знакомого. Ефим Афанасьевич обладал хорошей памятью, запоминал людей, хорошо их знал. Несмотря на внешнюю грубоватость, это был добрый и чуткий человек.

Расспросив о службе, он тоном, не допускающим возражений, заявил: [115]

— Зачисляешься в Особую группу, которая будет выполнять специальное задание правительства.

В группу были собраны командиры из разных видов и родов войск. Всего двадцать один человек. Возглавлял группу комдив А. К. Окулич, бывший командир 4-й дивизии.

Артиллеристов было трое: А. Ф. Громотович, М. Я. Лев и я. Все мы в один год окончили Академию имени М. В. Фрунзе, подружились еще там, это значительно облегчило работу.

Окулич долго беседовал с нами, разъяснил сущность нашей задачи.

Я вспомнил городскую партийную конференцию в Бобруйске в двадцатых годах. Секретарь горкома партии предложил избрать в члены горкома коммуниста Окулича. Александр Константинович смущенно поднялся.

— Товарищи, здесь есть более достойные. А я ведь бывший офицер царской армии. Прошу мою кандидатуру снять.

Под аплодисменты всего зала Окулич был избран в состав горкома, а затем и в бюро городского комитета партии.

Он остался прежним, скромным и душевным. Беседа с ним придала нам уверенности.

Задачу перед нами поставили сложную: испытать различные образцы минометов и боеприпасов к ним, разработать методы их использования.

С нами беседовали конструкторы оружия, инженеры заводов, представители Главного артиллерийского управления. Они знакомили с назначением и боевыми возможностями оружия, рассказывали, с какими трудностями оно создавалось. [116]

В те годы в нашей армии минометы недооценивались. Считали, что оружие это и слабое, и неудобное, и точность стрельбы из него невелика.

И вот на полигоне перед нами крупнокалиберный миномет. По сравнению с гаубицей такого калибра он дешевле в восемь с половиной раз. В несколько раз легче. И боеприпасы к нему более просты. Начинаем стрелять. Точность не уступает стрельбе из орудия. Правда, дальнобойность меньше. Но зато мина, летящая по крутой траектории, накроет врага за любым укрытием.

Производим бесчисленные расчеты. Ищем лучший способ перевозки, установки на боевой позиции, изготовления к бою. Подсчитываем, сколько людей должно быть в орудийной прислуге. Потом приступаем к подготовке таблиц и правил стрельбы, к разработке боевых инструкций.

Полтора десятка лет я пользовался таблицами для стрельбы — без них артиллеристу не обойтись. Но только теперь понял, какого труда стоит их составить. С утра до ночи сидим за математическими расчетами. Здесь главенствует Михаил Яковлевич Лев — у него теоретическая подготовка выше, чем у нас с Громотовичем. (М. Я. Лев после стал генералом, командовал артиллерией корпуса, после войны преподавал в академии.) Раньше мы ворчали, зачем нас заставляли изучать сопротивление материалов, физику, химию, внутреннюю баллистику. Теперь нам пришлось применять эти премудрости на практике. Мы воочию убедились, что оружие рождается в результате титанических усилий науки и техники, является итогом неутомимых поисков не только конструкторов, но и специалистов самых разных профилей — от математиков до технологов.

На нашу долю выпала лишь незначительная часть этого огромного труда — разработка вопросов применения уже готовых систем.

Большую часть времени мы проводили на полигонах и полях учений. Проводили стрельбы — одиночные, взводные, батарейные, дивизионные, групповые. Расход боеприпасов нам не ограничивали. Бывало, стреляли из миномета почти до полного износа ствола (это необходимо для определения режима огня, в частности, для практического вывода, какое количество выстрелов можно назначать при выполнении команды «Беглый огонь»). [117]

Разработанные нами документы передавались в ГАУ. Они легли в основу инструкций и наставлений, которыми позже стали пользоваться все минометчики.

Дело было интересное и увлекательное. Работали мы страшно много, но не тяготились этим.

Беспокоило нас другое. Почему-то минометам в то время не придавали особого значения. Все наши доводы, что это оружие весьма эффективное, что оно должно стать составной частью артиллерии, не находили нужной поддержки.

Возможно, именно потому к началу войны у нас было явно недостаточно минометов. Но уже первые бои с гитлеровцами показали огромное значение этого оружия. Минометы и боеприпасы к ним стали выпускаться во все возрастающих количествах. Наша промышленность, несмотря на трудности военного времени, с успехом справилась с этой задачей.

На фронте мы широко использовали это оружие. Оно было незаменимым при поддержке наступающей пехоты. Ротные и батальонные минометы оказывались там, куда мы не могли протащить самую легкую нашу пушку. Стали создаваться специальные минометные подразделения и части.

Мы, конечно, не справились бы с заданием, если бы нам не помогали командиры тех частей, которые принимали участие в испытаниях минометов. Они первыми оценили эффективность этого оружия и делали все, чтобы довести его до совершенства. Ни один свой вывод мы не докладывали командованию, пока не обсуждали вопрос с командирами частей и подразделений.

Наконец работа закончена. За успешное выполнение задания многие товарищи из нашей Особой группы были награждены. Я получил орден Красного Знамени.

* * *

В конце 1939 года мне вручили предписание замнаркома: «В суточный срок получить теплые вещи, подъемные, суточные и отправиться в распоряжение начальника отдела начсостава 9-й армии ст. Кемь, Кировской ж. д.».

На Западе шла вторая мировая война. Она втягивала в свою орбиту все новые государства. Фашистская Германия захватывала в Европе страну за страной. Одним [118] из эпизодов этой войны был вооруженный конфликт на советско-финской границе, развязанный реакционной военщиной.

Я назначен начальником артиллерии 28-го Особого корпуса, который занимал оборону западнее Алакуртти. Основные боевые действия развивались южнее, на Карельском перешейке. На нашем участке было сравнительно спокойно. Но война всегда связана с тяжелыми испытаниями.

Командовал корпусом генерал П. И. Батов, только недавно вернувшийся из Испании. Комиссаром был корпусной комиссар И. З. Сусайков. Встретили они меня тепло, ознакомили с обстановкой, дали необходимые указания.

Условия были трудные. Стояли сильные морозы — до тридцати четырех градусов. Надо было уберечь людей от обморожения, сохранить лошадей. Солдаты в твердом как камень грунте выдолбили землянки. В них было тесновато, но тепло. Караулы и дозоры сменялись чаще обычного. Те, кто несли службу в поле, раскладывали костры из толстых бревен — «каракатули». Усталые бойцы ложились у огня погреться, а дежурные непрерывно следили, чтобы спящий не сгорел или не замерз.

Мороз, глубокий снег не снижали боеготовности батарей. По первому сигналу орудийные расчеты, одеваясь на ходу, выскакивали из землянок, сбрасывали орудийные чехлы и открывали огонь. Все ориентиры были заранее пристреляны.

Каждый день артиллеристам приходилось совершать титаническую работу. Вручную, самодельными деревянными лопатами, они переваливали тонны снега, очищая засыпанные огневые позиции, дороги, ведущие к конюшням, к кухням, к командным пунктам, к штабам.

В глубоких снежных сугробах вырыли четырехугольные ниши, стены обшили хворостом. Из бревен и ветвей сделали крыши и засыпали их снегом. Получались неплохие конюшни, в которых наши кони безбедно провели зиму.

Первое время было неважно с теплым обмундированием. Но потом мы получили валенки, полушубки, шапки-ушанки и рукавицы (шились они в спешке и подчас на них пускались дорогие меха — народ ничего не жалел, чтобы помочь своим бойцам). [119]

Хотя в крупных операциях нашему корпусу участвовать не довелось, противник постоянно держал нас в напряжении. Группы его лыжников нередко пытались проникнуть к нам в тыл. Иногда им это удавалось. В густых лесах, где без лыж и шага не сделаешь, завязывались ожесточенные схватки.

Линия фронта на нашем участке проходила вдоль государственной границы — по лесам, озерам, гранитным кряжам. За зиму враг несколько раз предпринимал атаки довольно крупными силами при поддержке артиллерии и авиации. Отбиваться нам было трудно, тем более что глубокий снег и отсутствие дорог сковывали маневр войск.

Финская кампания многому нас научила. Как придать подвижность артиллерии в условиях лесистой местности, бездорожья, снежных заносов и трескучих морозов? Попробовали поставить ее на лыжи. На прочные полозья поставили пушки, снарядные передки. Способ не новый, но в мирное время редко к нему прибегали. А теперь он оказался единственным выходом из положения. Артиллерия, переведенная на санно-лыжные установки, помогла создать мощные ударные огневые группы, которые можно было быстро перебрасывать на угрожаемое направление. Мы снова убедились, что маневренность артиллерии можно обеспечить в любых условиях.

Из-за сильных морозов трудно было организовать нормальную работу на наблюдательных пунктах и огневых позициях. Применение костров демаскировало расположение войск, приводило к неоправданным потерям. А без огня люди замерзали. Хозяйственники наладили в артмастерских изготовление легких переносных печей. Теперь разведчикам, связистам, наблюдателям не надо было прыгать и дуть на руки, чтобы согреться.

А взять хотя бы работу орудийных расчетов в мороз. Снаряд и гильза должны быть абсолютно чистыми и сухими. Но сколько их ни протирай в холодное время, на металле обязательно образуется иней. А попробуйте установить взрыватель, когда промерзший металл обжигает руки.

Мы стали оборудовать вблизи огневых позиций тщательно укрытые и замаскированные теплушки-шалаши (иногда с этой целью использовались обычные лагерные [120] палатки) с простенькой жестяной печкой, дымоход которой отводился в тыл. В теплушках поддерживалась постоянная температура (два-три градуса ниже нуля). Работа орудийных расчетов значительно облегчилась.

Много внимания обращалось на топографическое обеспечение действий артиллерии. Топографические взводы укомплектовывались хорошо подготовленными командирами и красноармейцами. Они изучали местность, наносили ее на схемы, намечали ориентиры, засечки, привязки, производили необходимые вычисления с учетом метеорологических данных. Все эти сведения своевременно отражались на боевых планшетах, по которым командиры батарей и дивизионов управляли огнем.

Противник, как правило, нападал внезапно, пользуясь плохой видимостью, снегопадом, метелью. Пока вражеских лыжников обнаруживали дозоры, пока доклад об этом через несколько инстанций доходил до батарей, они успевали приблизиться к нашим позициям настолько, что, по существу, артиллерия уже не могла помочь своей пехоте. Мы послали в окопы переднего края офицеров артиллерийской разведки со средствами связи. В случае появления противника они напрямую соединялись с артиллерийскими начальниками, вызывали и корректировали огонь.

Присутствие артиллерийских наблюдателей в боевых порядках пехоты полностью себя оправдало и в годы Великой Отечественной войны стало обычным явлением.

Чтобы добиться лучшего взаимодействия пехоты и артиллерии, мы снабдили командиров батарей и стрелковых подразделений едиными схемами (карт не хватало), на которых были нанесены боевые порядки наши и противника, необходимые ориентиры, наиболее вероятные направления, откуда мог напасть враг. В легендах (пояснениях) к схемам указывалось, как вызвать огонь по любой точке или рубежу на местности. Специально выделенные бойцы следили, чтобы условные ориентиры, намеченные на ничейной полосе, не заносило снегом. Все это позволяло любому пехотному командиру быстро вызвать артиллерийский огонь.

Ни одна атака противника не увенчалась успехом. Ему не удалось ни на шаг потеснить наши подразделения. В этом немалая заслуга артиллеристов. [121]

Нередко в поздние часы зимней длинной ночи генерал Батов собирал старших командиров. Тихим мягким голосом Павел Иванович информировал нас о положении на фронте, ставил перед нами задачи.

Мы тянулись к Павлу Ивановичу, любили его не только за высокие командирские качества и деловитость, но и за присущие ему человечность, чуткость и отзывчивость.

Рядом с землянками штаба артиллерии располагался авиационный отдел. Командовал авиацией корпуса Герой Советского Союза, профессор, доктор географических наук полковник Спирин Иван Тимофеевич. Держался он немного особняком, но трудности сблизили нас.

Частые метели и бури срывали крыши с землянок, валили деревья, срывали с привязи самолеты. Все скрывалось в снежных сугробах.

Как-то ко мне в землянку вошел Спирин. В больших меховых унтах, вспотевший, в расстегнутой шубе, он широко, добродушно улыбнулся и протянул руку:

— Здравствуй, артиллерия! Спирин Иван, прошу любить и жаловать. — Увидя на столе завтрак, весело добавил: — Вот и хорошо, вовремя, значит, пришел...

За завтраком Иван Тимофеевич рассказал о причине своего прихода:

— Понимаешь, все занесло. Мои машины под снегом. А ведь без авиации пропала и твоя артиллерия. Прошу помочь. Мои из сил выбились, сами не управимся. Дай немного людей с лопатами...

Корпусной аэродром, эту громадную площадку на льду замерзшего озера, авиаторы построили сами. Но содержать ее в порядке у них сил не хватало. Наши артиллеристы охотно пошли на помощь летчикам. [122]

Отдав распоряжения о выделении людей, я вместе со Спириным отправился на аэродром. Встали на лыжи и пошли. Лыжни не было. Иван Тимофеевич шел впереди, двигался он легко и свободно. То и дело кричал:

— Артиллерия, не отставать!

На аэродроме уже трудились сотни солдат. Дело двигалось успешно. Спирин пригласил меня к себе. Землянка была тесной, но уютной. Одна стена была занята пультом управления и какой-то аппаратурой. Отсюда Спирин мог в любой миг связаться с аэродромом и частями.

Спирин подарил мне две свои книги: «Навигация одиночного самолета» и «Рассказы летчика». В последующие годы он написал еще несколько книг.

Иван Тимофеевич по специальности штурман. В свое время был главным штурманом прославленного отряда Водопьянова, водил воздушные корабли к Северному полюсу.

Сам хороший летчик, он нередко возглавлял группы самолетов, летавшие бомбить противника.

После Великой Отечественной войны мы с генерал-лейтенантом Спириным учились в одной группе в Академии Генерального штаба. Здесь я снова убедился, что это человек большого опыта и знаний.

...Горем нашим было отсутствие дорог. До войны пограничные подразделения здесь снабжались с воздуха. Сейчас пришлось срочно строить дороги. Их прорубали в дремучих лесах. Одной из таких мы пользовались всю зиму. А весной вдруг она оказалась совершенно непроезжей: когда снег растаял, на просеке открылись высокие пни.

Боевые действия на Карельском перешейке завершились победой советских войск. Отгремели последние орудийные выстрелы. Наш корпус был расформирован. Меня назначили начальником артиллерии в 53-ю дивизию. [123]