Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Перед концом поединка

Форсированным шагом

Стелется непроглядной пеленой туман. Заболоченный луг. Ноги проваливаются, грузнут до колен. Мы идем на север, по стрелке компаса. Километр, другой, третий.

— ...чую запах дыма, — проговорил Зотин. Спустя минуту он остановился. — Там что-то вроде крыши...

Справа выступают очертания построек. Там небольшое, как подсказывала трофейная карта, прибрежное сельцо Песочек. Дальше, километрах в трех-четырех, лежит другое село, побольше — Пески. Между с. Песочек и с. Пески грейдерная дорога и железнодорожная ветка, она идет на север. Я хотел обогнуть Песочек и за сельцом пересечь дороги — ту и другую.

Под ногами становилось суше. Я выбрался на тропку, которая пролегла по краю сельских огородов, отделив их от береговых камышей и зарослей.

Зотин ступал быстро, но скоро убавил шаг. Присел и начал снимать сапоги. Вылил воду из голенищ.

Подошел Медиков, за ним Андреев.

— Солнце уже просвечивает, — говорил Андреев, — успеем выбраться из болота? [425]

— Я готов, пошли, — Зотин поднялся, и все двинулись дальше.

Восемь часов. Туман не отступал, но мгла местами делалась прозрачной. Слышны недалекие звуки пробужденного села. Мычал скот, звонко ударилось где-то ведро, залаяла собака.

Тропа, по которой я шел, повернула к хатам. Сапоги снова проваливались в грязь, шелестела под ногами луговая трава.

Мы огибали северную окраину села Песочек. До хат — триста-четыреста шагов. Послышался гул мотоциклов. Зотин насчитал шесть. Мотоциклы шли на малой скорости в сторону села Пески. Немцы громко переговаривались на ходу.

Примерно в полукилометре от хат, близко за дорогой — заросли. Я решил срезать угол. Мои товарищи двигались позади. Зотин стал отставать, прислушивался. Гогочут гуси. Вначале я не обратил внимания, но гогот становился все отчетливей. Слышался говор двух людей. Бабуся обращалась, по-видимому, к внучке. Обе маячили позади стаи. Внучка вскрикнула:

— Ай!.. Я боюсь, там кто-то есть, — и маленькая фигурка бросилась в сторону.

Стая загоготала громче. Бабуся приостановилась.

— Тебе показалось... кто придет сюда?., а может, нечистый дух заблудился в тумане... вишь, птиц напугал... иди, дитя, не бойся, — и голоса начали затихать.

Мы прошагали еще около километра и оказались перед узкой и длинной заводью. Обход длился долго. Я повернул вправо. По моим расчетам дорога была где-то недалеко.

Тишина, нигде ни звука. И вдруг силуэт перед глазами. Машины! Вырисовывался в тумане штабной фургон, за ним — кабина, угол борта.

Медиков, Андреев молча остановились. Все наблюдали, потом передвинулись ближе. Колонна стояла в неподвижности. Наша, брошенная.

— Четыре штабных будки, — сосчитал Андреев. — Товарищ лейтенант, заглянуть бы. Карта, может, попадется или еще что-нибудь полезное?

— ...Не заблудились ли мы? — неуверенно спросил Зотин.

Кажется, нет. Вот трофейная карта. Справа Песочек — мы прошли мимо, Пески остались в трех-четырех километрах слева. Перед нами дорога, соединяющая оба села. [426]

— ...Посмотреть, давно ли покинуты машины, — поддержал Зотин Андреева, — мы быстро… пойдемте, старшина...

Меликов пододвинулся, тяжело вздохнул.

— ...Что толку... ясно и так... тут давно уже наших не бывало... — проговорил он, — давайте трогать, пока тихо... вдруг немцы патрулируют эти места... река ведь недалеко. Мотоциклы укатили в ту сторону.

Вернулись оба — Зотин и Андреев.

— ...оставлены... дней пять-шесть... в кабине лужа... грязь под колесами застыла... имущество поразбросано... бумаги размокли, кучки пепла... что-то жгли, — сообщил Зотин. — А вот следы на грейдере свежие, прошли мотоциклы, те, вроде, что были в Песочках...

— ...Похоже, тыловые службы... вот нашел сейф в будке, — говорил на ходу Андреев, — дверца открыта, пачки денег... захватил немного... в другой подобрал полевую сумку.

Я осмотрел машины. Колонна была застигнута, когда направлялась в сторону Песочков. На объезде отпечаток протекторов, оставленный мотоциклами сорок минут назад.

За кюветом уже слышится запах шпал. Невдалеке возвышалась железнодорожная насыпь. Под сапогами зашуршала щебенка. Гладкую, укатанную поверхность рельсов покрывала рыжей лентой ржавчина.

— Далась нам река Суда, — говорил Зотин и, обратив взгляд назад, к насыпи, закончил: — Не хотел бы я попасть еще раз в такую переделку... и не желаю никому другому. Ну что же, переправились... а теперь... вперед!

Солнечные лучи с вышины прогревают туманную толщу. Мы шагали, поднимаясь по склону. Сочная осенняя растительность густо стелилась в стерне, мокрая, будто после дождя. Стрелка на моем компасе слегка раскачивалась. Направление — на восток.

И как часто бывает с людьми, когда они попадают в подобное положение, так было и с нами. Едва преодолев реку Суду, мы встретили новые преграды, которые громоздились, заслоняя собой, казалось, уже недалекую цель. Удручала неизвестность.

Где наши войска? Сколько предстоит отмерять километров? Пятьдесят, семьдесят, а может быть, двести? Восстановлен ли фронт и каково положение вообще?

Под целлулоидной пленкой моей планшетки — трофейная карта. Я глядел на сетку, делившую лист на равные квадраты, и не находил никакого ответа. Кто-то из 10-го мотопехотного полка набросал отдельные детали обстановка [427] на рубеже Лохвица — Сенча. Весь этот участок, восточный берег, занимали немцы, но местность за железной дорогой удерживали наши части. 18.09.41 г. — нанес дату немец. Прошло семь дней.

Туман к десяти часам стал рассеиваться. Горизонт отодвинулся с ближних бугров, открыв пустынные поля, убегавшие на восток волнистой равниной. Виднелись два-три стога, и зубчатой полосой вдали маячит опушка леса.

Набрана дистанция, нужно вести наблюдение. Яркое солнце, прозрачный, по-осеннему застывший воздух, нити паутины и курлыканье журавлиной стаи в поднебесье, кажется, начали отвлекать моего товарища от невеселых дум. Поравнявшись, он заговорил:

— ...Не может быть, чтобы передовые части немцев ушли далеко... Дня через два-три нагоним... только не наткнуться на пост... не попадать на глаза...

Да, это условие обязательное, тем. более в ясный погожий день, в такое время, когда мирное течение жизни нарушилось. Местное население, напуганное строгими приказами оккупантов, не решалось оставлять свои села. Движение повсюду приостановилось, и в степи за все время я не заметил ни одного человека.

Выручала топографическая карта. Только с ее помощью я сохранял направление, вынужденный петлять вдоль склонов, скрываться в балках, избегать открытых мест.

Я оставил Зотина и поднялся к гребню, огляделся. Не заметно ничего особенного. Мои товарищи шли, не сбавляя шаг. Зотин в полукилометре впереди. Андреев и Меликов на удалении немногим больше — слева. Меликов подал сигнал: просьба остановиться.

Мои часы показывали 11.45. В 12.00 привал. Ожидая, пока подтянутся товарищи, Зотин расстегнул ворот гимнастерки:

— В первый день за Сулой грохот слышался со всех сторон, а тут нигде ни выстрела, ни одного самолета... откатился фронт... — он хотел присесть, но, заметив подходившего старшину, выпрямился.

— ...Почему не остановились, когда младший лейтенант сигналил? — спрашивал Андреев. — Нашли лужу, и не очень мутную... можно пить...

Его перебил Меликов:

— Бочку воды сюда... все нутро иссохло... в деревню бы сейчас к колодцу.

— Жарко... да куда денешься... полдень... и дотемна еще не меньше семи часов, — сокрушенно произнес Зотин. [428]

Солнце уже сошло с летней орбиты, но греет ничуть не меньше, чем в знойный июльский день где-нибудь на юге. В балках духота, а на буграх парит, колебля горячий воздух, марево. Томимые жаждой, все умолкли.

— ...давайте вернемся... недалеко, километра полтора-два, — прервал молчание Андреев.

— Ну, пить стоячую воду опасно, — возразил Зотин, опустился на колени, лег на спину. — Как раз схватишь дизентерию, а с ней далеко не уйдешь... может, попадется колодец или ручей...

Мы миновали часа два назад степной колодец, обозначенный на карте. Он стоял у самой дороги. Но рифленое полотно испещрено следами немецких машин. Осторожность взяла верх. И пить еще так не хотелось.

— Зря не остановились... по одному подходили бы, осторожно, — услышав о колодце, говорил Андреев.

Медиков принялся мастерить из окурков цигарку. Андреев и Зотин разглядывали карту. Лица пунцовые. Пропотевшая одежда высохла начисто. На плечах белыми разводами проступала соль.

Медиков щелкнул зажигалкой. Цигарка вспыхнула, погасла. Потом зажглась. Медиков затянулся, выдохнул белый вонючий дым и передал цигарку в протянутую руку соседа. Она пошла по кругу.

— Мне уже мерещится колодец с журавлем, как бедуину Сахары пальма, — принимал цигарку снова Медиков. — Вернемся? За три-четыре дня вода не испортилась.

Зотин взглянул на товарища, но промолчал. Придвинул карту, начал рассматривать ее. До восточного среза оставалось километров семь-десять. Карта могла послужить час, два.

— Не стоит, — облизывал пересохшие губы Зотин и повел соломинкой по железной дороге на восток. У разъезда Коновалове соломинка сломалась, — здесь вода, колодец... по балке вдоль дороги... понаблюдаем... на разъезде пет немцев... а если он занят, двинем дальше... нужно спешить, еще два-три дня ходу...

Зотин не терял веры в «два-три дня», которую высказал утром. Но Андреев и Медиков на этот счет имели свое мнение.

— Три дня! — возразил Медиков. — Где фронт? Ни слуху, ни духу... кругом степь... берегись... того и гляди наскочишь на засаду, да что там... заметит мародер-мотоциклист... а тут пистолет в кобуре и двенадцать патронов...

Все молчали. Меликов продолжал: [429]

— ...фляга, бутылки... где взять? Ловить отставшую немецкую машину... или обращаться к жителям?.. Зайди в село... привяжется какой-нибудь идиот-проповедник, как тот в Васильках...

— Ну, дело не так уж плохо... никто следом не гонится и за ворот не течет, — видно, Зотин вспомнил 20-е сентября, — заглянем к стрелочнику, а ночью и в деревню можно наведаться. Как, товарищ лейтенант?

Очень хотелось пить. Но возвращаться назад к колодцу — нет, далеко, не имело смысла. Может быть, встретим еще где-то.

Прошло полчаса — снова вынужденный привал. Мотоциклисты неожиданно выскочили из лощины позади и мчались один за другим, удаляясь. Я сориентировал карту. Нашел дорогу, которую пересек вскоре после привала. Мотоциклы шли в северо-западном направлении.

— Они прут по целине, — встревожился Зотин. — Чем объяснить?

Да, похоже. Я протер линзы бинокля. Хваленый «цейс» потерял герметичность. В трубу проникла влага, линзы запотели. Удалось отрегулировать только один окуляр. Но когда вслед за мотоциклистами потянулись машины, и без оптики стало ясно — в степи накатана колея. Колонна двигалась вслед за мотоциклами, вероятно, в направлении степного колодца.

Слева на бугре ряд телеграфных столбов, по-видимому, железнодорожная ветка со стороны Харькова на Лохвицу. Мы отошли в балку и двинулись параллельно насыпи на удалении в полутора-два километра. Все больше досаждает жажда. Позади Медиков подавал сигнал.

— ...Зовет... — проговорил Зотин, — вернемся? Меликов и Андреев не двигались, размахивают руками.

Мы нашли их перед лужей, она образовалась в небольшом углублении, по следу колес буксовавшего грузовика. На дне вода, а по краю щетинились остролистые растения. Поверхность подернута мутной зеленой пленкой.

Меликов и Андреев соорудили фильтр, для которого использовался платок и остатки бинта, пытались пить. Пробовал и я. Вода имела невыносимый запах. Я не мог позволить пить отраву. Произошел довольно бурный обмен мнениями. Все побрели дальше. [430]

Пленные

Минуло еще около часа. Слева маячат телеграфные столбы. Поднявшись в очередной раз к гребню, я увидел людей, шагавших по насыпи. Странно, идут гурьбой в сторону разъезда. Остановились. Немцы? Нет, не похоже. Сколько их?.. Пять... семь, восемь. В конце концов оказалось девять. Гм, и все без оружия. Какая беспечность.

На бугре две-три крыши, деревья. Расстояние не более трех километров. Дом стрелочника, хозяйственные постройки, рядом куча шпал, сложенных прямоугольником. Мы обогнали людей, повернули на разъезд.

В зарослях Андреев и Меликов залегли. Зотин и я продвинулись к изгороди, она окружала дом стрелочника. На зов явился хозяин.

— Хлопцы, откуда вы? — удивился стрелочник. — ...Берегитесь, немцы ездят.

— Давно были? — прервал его Зотин.

— Часов в десять... машины, пушки...

— Куда уехали?

— На Ветхаловку.

— Останавливались?

— Сегодня нет... семь человек сидели четыре дня... вчера убрались... боюсь... кто их знает...

Мы преодолели изгородь. Во дворе колодец.

— ...наскочат... вы уж осторожно... — стрелочник встревожен, оглядывается.

Мы пили воду. Послышался топот, голоса. Люди, что шли по шпалам, бросились врассыпную, назад в заросли.

— Да ведь это... наши... стой! — крикнул Зотин и заспешил навстречу.

Люди идут как-то с неохотой. Без ремней и головных уборов, выгоревшее обмундирование.

— ...Нас отпустили из лагеря в Лохвице, — отвечал один, в то время как другие потянулись к колодцу и в противоположную сторону. Не без труда Зотин вернул их, одиннадцать человек, бледные, растерянные.

— Из лохвицкого лагеря? — переспросил Зотин. — Вы хотите сказать... были в плену?

— Так точно...

— Давно из Лохвицы?

— Вчера...

— Сутки шли?

— Нет, заночевали в будке стрелочника, километров в пятнадцати. [431]

— Немцев видели?

— Да.

— В котором часу?

— Утром, в девять-десять часов, уехали на Лохвицу.

— Куда идете?

— Товарищ младший лейтенант, разрешите доложить. Мы идем по домам, — щелкнул каблуками небольшого роста человек с оттиском треугольников на выцветших петлицах. Одет опрятно, держится живее других. Ботинки разносились, но витки на обмотках уложены один в один.

— По домам? — удивился Зотин. — Вас опять схватят немцы.

— Товарищ младший лейтенант, справки есть, — бывший сержант вынул из кармана в треть листа бумажку. Черная печать с распростертыми крыльями, готические буквы по краю. Зотин передал справку мне, я вернул ее владельцу. Дохнуло пленом, чуждой враждебной властью.

— Эх... товарищи командиры, — сокрушенно продолжал бывший сержант, — не по своей охоте очутились там... да сами вы знаете... сколько таких...

Я уже слышал об этом. Зотин сказал:

— Мы считали, вы пробираетесь на восток... Идемте с нами.

Говор вокруг затих. Сержант спросил смущенно:

— А куда, товарищ младший лейтенант?

— К своим... война не закончена... ведь вы присягали...

— Знаем, не закончена... да где они, свои?.. Если бы знать... а так, тащиться наобум... сцапают и к стенке... в Лохвице записали... мое село недалеко, — сержант тяжело вздохнул и опустил голову.

— Хлопцы, давайте уходите... либо туда, либо сюда... Ненароком заявятся, — торопил, не находивший себе места, встревоженный железнодорожник.

— ...оставьте их... — звал Медиков, держа в руках краюху хлеба. — Нашли, в самом деле, место для беседы.

И Андреев у колодца поднял флягу в суконном чехле, невесть откуда попала к нему — знак, что все готовы и задерживаться незачем.

Мы догнали их уже в балке, осталось пройти форсированным шагом еще немного, занять свои места. Но пришлось остановиться, а потом залечь. Позади гудел невидимый пока двигатель. С севера к переезду приближаются машины.

На гребне в полутора — двух километрах вершины деревьев, дом стрелочника. Я ждал появления колонны. Дорога [432] спускалась в балку. Но гул вскоре затих. Отчего? Сколько машин? Что происходит на переезде?

Меликов и Андреев залегли в полусотне шагов. Каждый всматривался, напрягая слух. На горизонте крыша, деревья. Несколько в стороне отрезок насыпи, ниже заросли, телеграфные столбы.

Прошла минута. Зотин считал, что немцы вернулись и заняли снова переезд.

— ...Бедолаги... захватят их немцы... да смотри еще в погоню пустятся, — продолжал он, глядя туда, где в балку вдавался чуть заметный выступ. Пешеход мог там укрыться, если взять вправо. — Сколько туда? Полкилометра... не больше... Давайте уходить...

Небольшая поначалу складка по склону делалась глубже и уводила нас все дальше и дальше. Деревья позади скрылись с глаз. Не стало видно телеграфных столбов.

Мы долго шли, не останавливаясь. Скрылись один за другим три населенных пункта. За пределами карты. Я не знаю их названий. Безлюдно, непаханные поля, окрашенные в бурые цвета осени. На проселках, которые попадаются на пути, я не замечал следов немецких машин.

Мальчик

Солнце склонялось к горизонту. Розовеет небо. Холодно. В воздухе чувствуется приближение осени, кукурузное поле на склоне косогора тянется дальше вниз. На берегу речки — село. Дальше на востоке — голые бугры. Справа, за южной окраиной села, лес.

Кукуруза, по-видимому, перестояла свой срок, стебли потрескивают от прикосновения, шелестят сухие листья. Вечерние птички порхнули стайкой над головами.

Позади устало брели Меликов и Андреев, пробираясь из ряда в ряд. Зотин успел выбрать позицию для наблюдения. В створе с тем местом, где русло речки раздвоилось, в небе поднимается дым.

— Горит... хата... или сарай... не разгляжу... если бы не деревья... — Андреев занял место рядом с Зотиным.

Уставший и голодный старшина теребил кочан и горстью забрасывал в рот кукурузные зерна. Меликов присел, продолжая жевать горько-кислые плоды терна, которыми мы наполнили карманы, когда переходили балку. [433]

— Нет, не пожар... в деревне немцы... это дело их рук, — возразил Зотин, — ...глядите, близко стоят хаты... одна, другая, третья... и ни одного человека... А ведь на пожар бегут... от мала до велика...

В самом деле, во дворах пусто — ни людей, ни скота. Открытый участок улицы. И вдруг выстрелы, гул мотора. В линзах моего цейса — соломенная крыша, окно на фоне стены, а это... что еще? Гусеница... пришла в движение... ползет. Бронетранспортер!

Андреев отбросил кочан, перестал жевать и Меликов. За речкой заработал еще один двигатель, потом еще. Бронетранспортеры прошли по улице и, миновав здание с коричневой крышей, стали удаляться по дороге на восток.

По следу пыль клубится. Я успел разглядеть бронетранспортеры — такие, как тот, что сопровождал генерала за подсолнухами у Гапоновки. Прошла минута, бронетранспортеры перевалили за гребень и скрылись.

Меликов снова принялся за терн.

— Так что же делать?.. — спросил Зотин. — Пойдем в обход деревни или остановимся... заночуем?

— Ног не чувствую... передохнуть... покрыли километров шестьдесят, — проговорил Меликов. Андреев придерживался того же мнения.

— ...подождать... стемнеет, зайдем в деревню... поесть... — старшина умолк.

Представления о местонахождении у меня самые общие — южнее железнодорожной ветки Лохвица — Гадяч, километрах в 15-ти на юго-восток от разъезда Коновалове. Все это за срезом карты. Как назывался населенный пункт, лежащий впереди? Чтобы продолжать путь, нужно выяснить это, найти брод на речке или лодку, расспросить местных жителей, подкрепиться пищей, наполнить водой флягу и бутылки. А если возможно — поспать пять-шесть часов под крышей. Ночь обещала быть холодной.

Итак, решено: делаем привал. Но... где остановиться?

Желтеют сельские сады, тронутые близостью осени. Не сразу разглядишь дворы и хаты. Для упрощения задачи деревня была разделена на четыре сектора. Все принялись за наблюдение. Хаотически разбросанные хаты, как вначале казалось, располагались по особому порядку. В юго-западной части деревни перед речкой несколько небольших улочек, расположены под углом одна к другой. Между ними — разрывы в сто-двести шагов.

Меня интересовала улица за углом кукурузного поля, особенно крайний дом в западном ряду. [434]

Опускались сумерки. Мы вдвоем — Медиков и я — двинулись, укрытые зарослями бурьяна, вдоль огорода. Миновали сад. Вот дом. Мне уже известны его обитатели. Их трое — бабуся, молодая женщина и мальчик семи-восьми лет.

Залаяла собака. Дверь открылась. В освещенном проеме появился мальчик. Меликов тихо свистнул. Мальчик бросился к конуре, отвязал собаку и зашагал, придерживая веревку.

— Дядя, вы наш? Мой папа на войне... в селе немцы, — сообщил мальчик.

Мы узнали причину пожара, число бронетранспортеров, участвовавших в карательной акции, глубину речки и убеждения соседей. Село называется Ручки.

— Парень, послушай, нам надо поесть, отдохнуть. Ты умеешь держать язык за зубами? — сказал Меликов. — Брода нет через речку, говоришь? Тогда найди лодку. Нам на тот берег, понял?

— Дядя, пойдем в хату к нам, — не раздумывая, предложил мальчик. — Лодка есть, недалеко, в той стороне.

Мальчик взял за руку Меликова, повел к дому. Я шел следом. Присмиревшая собака, ворча, вернулась в конуру.

— Как чувствуют себя бабуся и твоя мать? — спросил Меликов.

— Вы их знаете?

Меликов ответил: ему известно все, что делается не только в деревне, но и в каждом дворе. Перед заходом . солнца он — мальчик — водил корову на речку, потом гонял гусей...

Покоренный всеведением Меликова, маленький хозяин не хотел согласиться с тем, что мой товарищ должен ждать во дворе. Наконец, его удалось уговорить. Я шел с мальчиком к дому. Он распахнул дверь. Огарок свечи в комнате мигнул. Молодая женщина, убиравшая посуду, испуганно подняла голову. Тарелка выскользнула из рук. Раздался звон.

В двери появилась бабуся. Мальчик проскользнул мимо «звать дядю». Я остался с двумя перепуганными женщинами. Неловко... вломился в дверь. Я почувствовал вдруг все, что было на мне, — запыленную одежду, снаряжение, оружие, бинокль. Испуганные женщины готовы, казалось, взывать о помощи. Я стал объяснять причину своего вторжения.

— О, боже! В нашем селе немцы, — начала, отступив за порог, бабуся. — Скрывали красноармейцев, так изверги деток малых не пожалели, хату сожгли, — она заголосила. [435]

Я стал извиняться, но не тут-то было.

— ...ворвался в дом одиноких женщин... мы вдвоем, да хлопчик... иди, где мужчины, а лучше бы стороной минул наше село, — и, всхлипывая, снова начала о пострадавших за укрывательство.

Вошел мальчик. Следом Медиков.

Мой товарищ с большой решимостью аргументировал положение. Его горячо поддержал мальчик.

— Мама, позвольте... пусть останутся, куда идти им в ночь... — говорила молодая женщина.

Бабуся колебалась.

— Ох, горе... такие времена... отказать грешно и впустить боязно... Мой сын... где-то он, бедный... может, скитается, если жив еще, так вот по дворам недобрых людей, — не скоро бабуся уняла слезы и потом обратилась к снохе: — А что? Покормить есть чем, да где положишь их? Разве в погребе?

Бабуся сделала первую уступку, согласилась на другую. Три из нас займут погреб, четвертый — комнату, где стоит стол. Меликов успокаивал хозяев. Я вышел. Во дворе темно и тихо. Лишь за речкой оранжевыми языками просвечивало сквозь деревья пламя.

Вслед за мной вошли в дом Зотин и Андреев. Молодая женщина, радушная и приветливая, пригласила к столу. Принесла лучшую еду, кувшин с молоком. Сын ее, смышленый и расторопный мальчик, оставался на улице и с энтузиазмом выполнял обязанности караульного.

И снова нашелся повод для разговора с бабусей. Она категорически воспротивилась, когда я начал извлекать наружные гвозди, которые держали оконную раму. Это необходимо. Молодая женщина не возражала, а мальчик стучал по переплету своими кулачками в доказательство того, что и без гвоздей окно стоит вполне надежно.

Полицейский

Едва забрезжил рассвет, бабуся всех подняла на ноги. Мальчик, вопреки настояниям женщин, ушел на речку. Вернулся он к концу завтрака и сообщил, что лодка за крайней хатой и что немцев на берегу нет.

Кукурузное поле тянулось к опушке леса. Мы обогнули юго-западную окраину села и оказались перед речкой. Голые, на всем протяжении вытоптанные скотом, отлогие берега. [436]

Лишь ниже по течению, где русло делалось шире, к воде клонились косматой гривой камыши. Ширина речки достигала восьмидесяти шагов, глубина, по словам мальчика, немногим больше метра.

По западному берегу на небольшом удалении стояли рядом пять-шесть хат. Дворы огорожены высокими плетнями.

Мы шли, спускаясь к берегу, по краю огородов. Трава шуршит, прихваченная заморозками, и серебрится пятнами. Вода в углублениях, оставленных копытами животных, подернулась льдом. Продрогший мальчик бежал навстречу.

— Дядя, возьмите на тот берег... пригоню обратно лодку.

Я не мог нарушать обещания, данного женщинам. Преданный помощник, обиженный отказом, умолк, глядя вслед отчалившей лодке.

Первоначально предполагалось всем плыть «одним рейсом». Но выяснилось, что крошечная лодчонка едва могла принять трех человек. Я остался. После того, как сойдут Меликов и Андреев, Зотин вернется за мной.

Между тем наступал день. Розовое небо на востоке золотилось все больше. Меркли звезды. За плетнями пели наперебой петухи, гоготали утки, гуси, мычал скот. А выше по течению, в средней части села, дымили остатки сожженной вчера хаты.

Устроив мальчика в укрытии, я продолжал следить за лодкой. Преодолев три четверти пути, она села своим дном в ил и не двигалась с места. Мои товарищи раскачивали ее, толкали веслами, но тщетно. Меликов развел руками и шагнул через борт. За ним сошел Андреев. Через минуту они были на берегу.

Зотин, орудуя обломком бревна вместо весел, плыл обратно. Я уже сделал шаг к берегу, когда заметил в крайнем дворе мужчин, они, кажется, следили из-за плетня.

Это кстати. Нужно переговорить, потому что со вчерашнего вечера к моим сведениям о местонахождении почти ничего не прибавилось. Кто эти люди? Мальчик ответил: хозяева из ближних хат.

Лодка барахталась на середине, и я попросил мальчика позвать мужчин. Он ушел, вернулся ни с чем и отправился вторично. На этот раз мальчик сказал, что мужчины не хотят идти.

Соблюдать осторожность не было смысла и, назвав себя, я крикнул, приглашая мужчин на берег. После этого один [437] из них вышел из калитки и, преодолев в два приема разделявшее нас расстояние, остановился в десяти шагах. Я спросил, почему он не шел? Напуган?

— Другого места не могли найти... подняли тут шум... В селе немцы, — вместо ответа недовольно говорил стоящий напротив меня человек. — Зачем подставляете хлопца под пули?

Мой собеседник, заросший рыжей щетиной, кажется, еще не успел закончить свой утренний туалет. Головного убора на нем не было, пальто расстегнуто. Не сразу я заметил поясной ремень и выпиравшую кобуру на боку. Оружие? Что это значит? Кто он?

— Полицай, — последовал ответ.

Его простота изумила меня не меньше, чем должность. Я впервые видел полицейского.

— ...оно и видно... что впервой, — буркнул полицейский, — мне нельзя разговаривать с вами... увидят...

Что заставило его принять эту должность?

— А вам какое дело?

Полицейский, недовольный тем, что пришлось явиться на берег, был, впрочем, настроен не особенно враждебно, и я спросил, далеко ли фронт?

— Не знаю, но от сел держись подальше и от полицаев тоже.

Где я нахожусь? Сколько до ближайшего города? Как называются деревни, лежащие дальше на восток? Полицейский оглянулся и стал нехотя отвечать:

— Полтава... — потом передумал, — нет, Гадяч... километрах в двадцати... а села называются Круглик, Рашевка... в ту сторону, — он указал за речку, — Харьковцы, Сары, а там... малые хутора... Донцов, Орехово, Островерхово. Вы куда путь держите?

Зотин черпал ведром, выливая воду из лодки. Я не хотел больше терять время и вернулся на берег, заручившись обещанием, что полицейский не сдвинется с места, пока я не переправлюсь и не выйду к гребню.

Медиков и Андреев шагали далеко за речкой, поднимаясь по склону. Я вошел в лодку. Зотин работал веслом. Но и на этот раз лодка застряла. Правда, случилось это ближе к берегу.

Привстав, Зотин глазами нашел на противоположном берегу мальчика, потом поднял над головой весло, ткнул в ил. Я переступил через борт. Дно оказалось неглубоко и, сделав несколько прыжков, я выбрался из воды. Оставил лодку и Зотин. [438]

Медиков и Андреев уже скрылись за бугром. Мы шли скорым шагом. Речка и хаты оставались еще на виду. Оглянувшись, Зотин спросил:

— ...что за человек на берегу?

Полицейский.

— Да неужто? — удивился Зотин. — Вот оборотень. Да, представитель немецких властей.

— Я выстрелил бы, не пожалел патрона. Стоит ли связываться.

— ...я не буду оглядываться, раз этот... негодяй следит за нами.

Мы поравнялись с нашими товарищами. Оба прихрамывают после вчерашнего перехода. Зотин прибавлял шаг. Обувь намокла в речке. Меликов предлагал остановиться.

— Тут балка... выжать портянки... — говорил он, но Зотин опасался полицейского, настоял на том, чтобы продолжать путь.

Утренняя дымка рассеивалась. Над горизонтом все выше поднималось солнце. Во впадинах примороженная за ночь трава стала оттаивать. Прогрелся воздух.

Сегодня утро ничем не напоминает вчерашнюю туманную мглу. Окружающий ландшафт почти не изменился. Бугры да долы, обширные неубранные поля, безлюдье на дороге.

После короткого привала мы двинулись дальше. Я поднялся на гребень вовремя. Иначе не избежать бы встречи с немцами, бродившими возле машин в колонне, которая застряла при выходе из населенного пункта, что лежал в лощине.

Необходимость держаться дальше от населенных пунктов вынудила меня избрать юго-восточное направление. Потом был сделан поворот на восток. Теперь ничего не оставалось, как принять на северо-восток.

Полчаса спустя мы снова наткнулись на хутор. Миновать его имелась только одна возможность — еще больше отклониться на север.

Наступил полдень. Мы только спустились в балку. Оба — Меликов и Андреев — начали сокращать дистанцию. Потом стали сигналить — на бугре телеграфные столбы, будто натыканные вехи. Я заметил столбы еще раньше, но не догадался взглянуть в бинокль. И вот следствие — в линзах вырисовывалось железнодорожное полотно. Очевидно, мы забрались слишком далеко к северу. Необходимо менять направление.

В обходных маневрах был потерян еще час. Передо мною [439] перекресток дорог. Немецкие указатели на все четыре стороны. Благодаря им удалось получить совершенно достоверные сведения. В северном направлении лежали села Осняги и Чернече, на юг — Харьковцы, название, которое упоминал полицейский.

Мы перешли грейдер и шагали дальше. Меликов вдруг остановился и стал возвращаться.

— Что с ним? — удивился Зотин. — Зачем он? Давайте подождем.

Андреев позади в трехстах шагах оглядывался, а Меликов тем временем подошел к столбу и начал переставлять указатели. Это подпольное действие едва не стоило ему жизни. Меликов успел отойти на сотню шагов, когда появилась целая колонна машин. Мы укрылись на склоне среди поникших уже бурьянов. Но Меликов! Распластавшись рядом с подсохшей лужей, он был совершенно на виду.

Машины остановились. Немцы! Один, еще двое с картами подошли к столбу. Вот-вот раздастся очередь. Но немцы постояли и вернулись по местам. Колонна двинулась дальше.

Снова на виду железная дорога. Зотин поменялся местами с Андреевым. Шагаем полчаса, еще полчаса.

Преграды, одна за другой

На бугре возвышался стог. Рядом — воз, лошадь, люди — старик, три женщины. Грузят солому.

— Ох, сыночки, — воскликнула женщина, слезая с воза, — куда вы идете? У нас в Донцове немцы, в Островерхово, в Рьшолово... тоже... изловят вас.

Прекратили работу и остальные: подошли, качая сокрушенно головами. Подтянулись Зотин, Меликов. Все сели, старик, вынув кисет, начал угощать куревом. Долго кряхтел, потом выдохнул дым.

— Дайте поговорить, — прикрикнул он на словоохотливых женщин. — Так, значит, к своим, хлопцы? А издалека? — и снова умолк, поправлял цигарку. — На железную дорогу согнали людей, ремонтируют... Где будет фронт? Не скажу... за Пслом-рекой, а может, дальше...

По словам деда, до реки Псел 10–12 километров. Орудийные выстрелы дед слышал?

— Да... вчера в той стороне бухало, аэропланы гудели на прошлом тыжне... Говорят люди, бомбили в степи, не знаю что... А на хуторах германцы да полицаи... Сколько [440] прошли, небось проголодались... Эй, бабы, поесть бы дали людям, да кто знал, что встретим?

Дед рассказал о местности на запад от Пела. Он советовал обойти стороной хутор Белоченковка, лежавший на пути.

Мы миновали опасный хутор. Вдали синеют леса. По-видимому, берега речки Псел. Зотин словно угадал мои мысли:

— Вчера за весь день... только дважды видели немцев, а тут... в каждой деревне... Не кажется ли вам, что на реке, как ее назвал дед? Псел? Что там наши?

Река Псел... На ее берегах стоит город Сумы, близкий каждому, кто носил черные петлицы курсанта с эмблемой САУ — Сумское артиллерийское училище. Псел омывал бугры под стенами курсантских казарм и доставлял нам немало радости в летние дни светлой водой, притягивая взгляд раздольными, живописными берегами. Два года курсанты поили из Пела своих коней. Два года поил и я, не гадал и не думал, что так скоро приведется мне идти в чужих тылах, крадучись по балкам из одной в другую.

— ...значит, река Псел больше Сулы? — полюбопытствовал Зотин, — ну, не беда, переправимся... выбрать место, а не то, так лодку найти... спешить незачем.

Зотин долго шагал молча, подтянулся ближе. За бугром неожиданно прогрохотали орудийные выстрелы. Зотин взглянул на меня. Мы бросились бежать к недалекому гребню.

Темнеет в широкой долине лес и уходит дальше на восток. Виден луг, за ним хаты, разбросанные кучками в разных местах. Мы слушали, стараясь не пропустить ни одного звука. Прошла минута, другая. И снова выстрелы. Огонь вели танки, либо орудия с открытых позиций.

— ...совсем рядом... за лощиной, на обратных скатах бугра, — высказал мнение Зотин. — Если бы продвинуться туда, к копнам, и еще дальше... наверняка видно.

Зотин привстал, вытянул руку с пилоткой, призывая залегших позади Меликова и Андреева.

— ...наши? Где стреляют? — спрашивал взбудораженный Медиков. Зотин огляделся в поисках подтверждения своей догадки и разочарованно закончил: — Должно, немецкие зенитки... на охране моста через реку.

Оба, Медиков и Андреев, продолжают наблюдение за подступами с запада и юга. Замаскироваться! Мы пройдем вперед в копны.

Зотин начал сбавлять шаг, заговорил: [441]

— ...когда попадаю в балку, чувствую себя, как в мешке... Где у нас север? Будем поворачивать? А может, пройдем еще? Лучше миновать открытое место... Вы запомнили направление?

Мой товарищ оглядывался с опаской. Он не особенно доверял схеме, которую я набросал у стога при встрече с местными жителями, записал с их слов названия населенных пунктов. Если не было в записях ошибки, то хутор Донцов лежал справа, а выстрелы доносились со стороны сел Крутьки или Сары, расположенных на востоке за бугром.

Лощина делалась все более плоской, как блюдо, и открывала свою юго-восточную часть, вынуждая все время двигаться по-пластунски. Зотин приближался и отставал, слышалось его дыхание.

Преодолев последнюю сотню метров, я выдвинулся к гребню. Всю восточную часть сектора скрывал бугор. Гораздо лучше обозревалась местность в юго-восточной стороне, особенно заросли, и в двух местах — дорога, которая выходила к гребню с юга.

Взволнованный Зотин делился предположениями и планами. Но стрельба прекратилась, и чувства первых минут начали уступать доводам рассудка. Если человек находится вблизи переднего края, то вокруг — в балках и на буграх — он найдет обязательные элементы боевых порядков войск: позиции артиллерии, места расположения тыловых подразделений, пути сообщения, линии связи.

Ничего этого я не замечал. В кучах соломы, потемневших от дождей и пыли, от подножия до гребня нельзя заметить следы пребывания людей. Что же происходит? Огонь вели полевые орудия или танки. Я не мог ошибиться, В долине Пела присутствуют наши войска. Может, отдельные подразделения, окруженные...

— А может, линия фронта, перед которой только появились немцы, их мало... по крайней мере, на этом участке, — решительно заявил Зотин. — Разумеется, если вы не ошиблись в ориентировании в том, что стреляли танки... Вдруг за бугром есть и «элементы»... огневые позиции и тылы... мы не обнаружили...

Что же делать? Наши товарищи остались позади. Звать их казалось преждевременным. Двигаться вперед, не оглядевшись, опасно, и расстояние увеличивалось. Было решено продолжать наблюдение.

Зотин переместился вправо. Я протер стекла бинокля и начал обследовать заросли. Снова послышались орудийные [442] выстрелы, застрекотал пулемет, автоматные очереди. Да, сомнений не оставалось... шел бой.

Позади шуршит стерня, подполз, запыхавшись, Зотин.

— ...Пулемет строчил... хаты видны... дым. В каком направлении села Крутьки, Сары?

Я поспешил за Зотиным. С его «НП» видимость лучше: справа — несколько крыш, вершины деревьев. Дым?... Да ведь это разрывы. Значит, там — наши, стреляют ведь немцы. Зотин, не знакомый еще с обычаями переднего края, видел только разрывы бомб — столбы земли и пламени. После разрыва снаряда и мины небольшого калибра остается круглое, быстро тающее плоское облако.

Между хатами стелется дым. В зарослях справа орудие произвело выстрел. И снова языки пламени взметнулись рядом. Орудий несколько. Невдалеке — неукрытые машины.

— О-о, — испуганно протянул Зотин, — вот их сколько... Дорога шла с юго-запада, на спуске в седловину и в поле стоят машины. Возле них бродили солдаты.

Явились Меликов и Андреев, возбужденные не меньше Зотина. Я стал объяснять ситуацию. Мы наблюдаем момент атаки, которую немцы ведут со стороны дороги. Машины в седловине — подразделения, составляющие второй эшелон или часть колонны в ожидании исхода атаки.

Самое подходящее время пробиться к переднему краю. Мы возвратимся обратно в лощину и повернем в обход бугра, затем по северному склону — к гребню. До опушки двигаться по-пластунски, а там... только пройти мимо орудий, машин. Не стоит ломать сейчас над этим голову. Держать дистанцию и следить за сигналами. Вперед, немедленно!

Мои товарищи, прильнув к земле, перемещались, отталкиваясь без устали локтями и коленями. Лощина, бугры, один и другой, дорога, шедшая на юг, остались позади.

Перед глазами колышутся заросли и деревья, раскиданные в глубине, за опушкой. Земля подо мной вздрагивала, в такт за бугром раздавались орудийные выстрелы.

— Окопы! — воскликнул Зотин.

Движение остановилось. Зотин указал в сторону отдельных кустов. Орудия умолкли. А потом несколько рассеялась и тревога. Окопы покинуты. Видно за бруствером три-четыре воронки, затухший костер. А когда Андреев подобрал подсумок с патронами, стало ясно — опушку занимала наша пехота. Она ушла вниз по склону совсем недавно.

Еще выяснилось, что растительность, которую я принял издали за кустарник, составляла часть лесного массива. Он [443] покрывал восточные склоны бугров южнее населенного пункта, атакованного немцами. Многоголосое эхо разносило отзвуки орудийных выстрелов и пулеметных очередей.

Человек, углубляясь в лес без карты, чувствует себя будто с завязанными глазами. Немецкие орудия стреляют совсем рядом, но поди узнай, где позиции, скрытые стеной деревьев, — на поляне в глубине леса или на опушке.

Продвигаться нужно ощупью, на каждом шагу слушать. Справа лежит овраг, слева внизу сквозь деревья уже проглядывались крыши хат и луг за ними.

Теперь — вместе все — ступаем от дерева к дереву. Зотин вдруг остановился... Выкрики. В трехстах шагах немцы — семь, десять солдат суетятся, сбившись в кучу... За оврагом минометная позиция. Немец не дурачился. Он опускал мины в трубу.

У своих!

В то время, когда мы в замешательстве разглядывали минометчиков, послышались короткие очереди. И впереди — немцы. Куда же теперь?

Я не думал, что удаляясь от минометчиков, мы попадем на северную опушку леса, к деревенским огородам. От ближних хат нас отделяло двести-триста шагов.

Во дворе — одном и другом — пусто. В восточной части села, открытой для наблюдения, разорвалось две, потом еще две мины. Где пехота, которая отошла из леса? Удерживает село или откатилась дальше? Необходимо выяснить, прежде чем мы оставим опушку.

Но мои товарищи не желали считаться ни с какими доводами.

— ...где передовая, о которой вы говорили? — спрашивал нетерпеливо Меликов. — Подойдут немцы вот-вот... нужно быстрее выбраться из леса... Гляди, и тут отрежут...

— Двинем к хатам, — поддержал его Зотин, — чего ждать? В деревне, вроде, никого не видно...

— Давайте быстрей, сколько тут осталось... во дворе укрыться, — торопил Андреев.

Как сговорились. Настаивать дальше и возражать взволнованным, переутомленным людям было бессмысленно. Конечно, если наша пехота не ушла из этой деревни, то присоединиться к ней легче сейчас, чем позже.

Избрав вторую от края хату, мы бросились вперед. Но достичь изгороди не удалось. Пулеметная очередь заставила [444] залечь. Невдалеке стояло фруктовое дерево с широкой, обнаженной наполовину кроной. Укрывшись за стволом, я оглядел опушку.

Немецкий пулемет находится позади, левее нашего исходного рубежа. В следующую минуту он послал еще две очереди, но это не удержало моих товарищей. Они укрылись в борозде на краю огорода.

Я вскочил во двор, но Зотина там не было. Что с ним? О, меня опередили, они уже у следующей хаты. Я повернул напрямик, пули, посланные справа, засвистели над головой. С оглушительным треском разорвалась мина. Откуда-то полетели щепки, накатилась пыль.

Перед глазами глинобитная стена. Зотин и Медиков лежат в десяти шагах, не шевелясь. Андреев стал тормошить младших лейтенантов. Опять мы все бежим вдоль изгороди. Пули щелкают, ударяясь в стену. За хатами грохочут разрывы мин.

Орудийные выстрелы уже слышатся справа позади. Завывая, с высоты опускались и рвались мины.

Я перескочил плетень. Сарай. Перед глазами открылся луг, дорожная насыпь с мостиком из красного кирпича.

Мои товарищи замешкались, и я вбежал в следующий двор первым. Наши! У приворотного столба пехотинец прижал приклад пулемета, содрогался от выстрелов. Рядом другой — прикрыл голову диском, который держит в руках. Под стеной дома еще один — с винтовкой. Все в обмотках, новые шинели, без петлиц.

Куда пулемет стреляет? Я потянул пулеметчика за воротник. Очередь оборвалась. Оба пехотинца, мигая, смотрят в недоумении. Им за тридцать, из запаса.

Какая часть?.. Кто есть еще в деревне? Где старший?

Пулеметчики не знали.

— Когда начался бой, мы были в лесу... он стал стрелять... Отступали, многих ранило и убило, — пехотинцы не вдаются в суть вопросов. Они находились в том состоянии, когда человек, попавший впервые на поле боя, не очень понимает, что ему говорят другие.

Пулеметчик понемногу приходил в себя, достал кисет. Я обратился к пехотинцу с винтовкой. Есть кто-нибудь из начальников в деревне?

— ...когда отступили, командиры были возле сарая,

Во двор вбежал Зотин, следом за ним — Медиков и Андреев. Все целы!

Нелегко дался этот короткий отрезок к зданию с высокими окнами в другом конце деревенской площади. Немецкий [445] пулеметчик оборвал очередь только после тоге, когда замыкающий Медиков укрылся за углом дома.

С тыльной стороны здания — дерево, рядом колодец, ведро, наполненное водой. Все стали пить. Я заметил пехотинцев, которые укрывались за домом. Там находился младший лейтенант-пехотинец.

Пеший отряд, возглавляемый младшим лейтенантом, высланный штабом Харьковского военного округа, вторые сутки действует в качестве охранения, которое контролировало узел дороги в Гадяче и мост, имевший важное значение.

— Где находится линия фронта? — спросил Зотин.

— Затрудняюсь сказать... три дня назад в штабе округа говорили, что немцы далеко от реки Псел, — ответил младший лейтенант.

— Каково положение отряда в данный момент? Когда он вступил в соприкосновение с противником?

— ...Вчера обстреливал издали... раз, два... сегодня утром подходила его разведка, — - отвечал невпопад младший лейтенант. — - Пополудни... начали садить из орудий и минометов... вытеснил из лесу... И сейчас не знаю, удержусь ли тут... у меня всего два пулемета да приписные... осталось уже меньше полсотни.

Пулемет на бугре, державший под обстрелом деревню, умолк. Прекратились автоматные очереди в лесу. Изредка падали одинокие мины — то в одном, то в другом месте. Вой их на излете тревожил младшего лейтенанта и двух других — рядового и сержанта, бывших с ним. Оба они, как и встреченные раньше пехотинцы, одеты в новые шинели. Приписной состав. Было довольно жарко, но никто не снимал шинели. Приписники не привыкли к форменной одежде.

— ...на реке Псел есть наши части? — продолжал интересоваться Зотин.

— В Гадяче... саперный батальон... он должен выставить посты по буграм... для наблюдения.

— Где они?

— Не знаю, не мог добиться, — ответил младший лейтенант, — нет связи... с городом постоянка оборвалась... Послал нарочного с донесением... просил указаний... боюсь, чтобы немцы не двинулись дальше... саперы не успеют взорвать мост в Гадяче.

— Вы из Харькова? Давно?

— Три дня назад.

— Какое положение в городе? [446]

— Тревожное... саперы минируют объекты, которые не успели эвакуироваться.

— Войска есть?

— Гарнизонные подразделения...

— А настроение?

— Боевое, — оживился младший лейтенант, — идет формирование новых частей... Много вашего брата... окруженцев. А вы давно с той стороны? — спросил младший лейтенант.

— Если вы имеете в виду тот бугор, — Зотин кивнул в сторону умолкнувшего пулемета, — то минут пятнадцать назад.

— Немцев много? Где?

— Левее оврага минометная рота... три-четыре орудия и пехота, за бугром десятка два машин... в лесу автоматчики.

Младший лейтенант тяжело вздохнул, перевел взгляд на дорогу, которая вела в Гадяч...

— А танки?

— Кажется, нет... не слышно... — ответил Зотин.

— ...не удержаться перед рекой, и нарочный не возвращается. Ваши все идут на Гадяч... вчера группа, сегодня ночью тоже... Придется посылать еще одного курьера. — Младший лейтенант открыл свою довольно объемистую полевую сумку. — Боюсь, проскочат немцы на Гадяч... Не получу известия от саперов, стемнеет, буду отходить.

Зотин поднялся, оглядел скептически пехотинцев.

— Найдем ли здесь себе работу? — спросил он, ни к кому не обращаясь. — Э, нужно двигать... Вы не обидитесь, товарищ младший лейтенант? Я не могу отделаться от впечатления последних дней, прижимает меня что-то к земле и тянет... тянет... хочу выпрямиться... идти... — он взмахнул рукой в сторону мостика, — хорошо все-таки на своей территории, — Зотин снова жал руку младшего лейтенанта.

И вот мы шагаем, обнявшись. Мостовая из красных полированных кирпичей. На обочине толстые шишковатые липы вздымают, вытянувшись рядами, свои кроны. Мы шагаем в рост с сознанием того, что круг разорван, бремя сброшено с плеч, подавлявшее пас в течение многих суток, беспрерывно днем и ночью, не давая ни минуты отдыха, — тяжкое, изнурительное бремя неверия, сомнений и страха.

Глаза моих спутников искрятся радостью. Сердце наполняет сладостное сознание исполненного долга.

Зотин сделал выжим, поднялся на плечи товарищей. [447]

— Да здравствуют аргонавты, добывшие золотое руно! — радостно кричит он во всю силу легких.

— Да здравствуют все, кто прошел между Сциллой и Харибдой! — возглашает, повторив выжим, Меликов.

— Да здравствуют все, кто вырвался из объятий спрута, — вслед за ним произносив Андреев.

Позади прогрохотал орудийный выстрел. Колебля воздух, 105-миллиметровый снаряд разорвался на лугу, выбросив фонтан дыма и грязи.

Лошади, тащившие повозку с ранеными, остановились. Старик-ездовой укрылся под колесом, смотрит с недоумением на людей в рваной форменной одежде, ступающих в обнимку мимо. Не рехнулись ли?

Но нас нисколько не волнует ни одежда, ни снаряд, крошащий осколками камни красного кирпичного мостика. Противник бессилен в своей посланной вдогонку мести, ибо поединок закончился полчаса назад. Он — проиграл!

* * *

Участь, постигшая войска Юго-Западного фронта в сентябре 1941 года, объяснялась принципами их дислокации в последний предвоенный период. Советское Верховное командование исходило из того, что агрессор нанесет главный удар южнее Припятских болот в направлении Киева и Донбасса. Предположение вполне обоснованное — удар в юго-восточном направлении обещал ему больше всего выгод в кратчайшие сроки.

Прикрытие киевского направления обеспечивали войска Киевского Особого военного округа. Силы его состояли из четырех армий, пяти механизированных корпусов и частей усиления.

Другим, но менее вероятным, считалось московское стратегическое направление. Его прикрывали войска Западного Особого военного округа. По своей численности они уступали своему южному соседу.

В предвидении войны из внутренних округов страны выдвигались в полосу Киевского Особого военного округа две армии — 16-я и 19-я{37} и одна — 13-я — в полосу Западного Особого военного округа.

Однако агрессор предпочел проторенную дорожку и сосредоточил главные силы на западном направлении, нацелив [448] их для захвата Москвы. Этот театр в географическом отношении представлял ряд неудобств для наступления, но, надеясь на слабость внутреннего строя нашей страны, агрессор рассчитывал уничтожить Советские Вооруженные Силы серией мощных ударов и таким образом решить исход войны.

Захват Москвы возлагался на группу армий «Центр». В отличие от двух других групп — «Север» и «Юг», — развернутых соответственно на севере и юге, группа армий «Центр» имела в два раза больше подвижных соединений и более мощную поддержку с воздуха.

Наши разведывательные учреждения не сумели вскрыть замыслы агрессора и не располагали сведениями о концентрации готовых к нападению немецких армий. Поэтому в планировании оборонительных мероприятий Верховного командования отсутствовали важные исходные данные для принятия решений по развертыванию войск на основных стратегических направлениях.

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков говорит о трудностях, с которыми столкнулось Советское Верховное командование в первые дни войны. Сведения о группировке сил и направлении главного удара агрессора были определены с опозданием в ходе боевых действий{38}.

Войска Западного Особого военного округа, переименованного в Западный фронт, подверглись массированным ударам, и с первого дня войны были поставлены в исключительно тяжелое положение. Помимо неблагоприятного соотношения сил, это объяснялось и другими причинами, среди которых не последнее место занимали условия их предвоенной дислокации, а также тем, что на открытых флангах фронта действовали две мощные немецкие танковые группировки. Оперируя ими, противник сумел быстро преодолеть оборону в приграничной полосе и, оставив позади Белостокский выступ, устремился в глубь белорусской территории.

Армии Западного фронта под давлением превосходящих сил начали отходить. Задержаться на оборонительных рубежах в тылу не удалось из-за больших потерь и упреждающих ударов танковых групп. На седьмой день войны противник занял Минск.

Танковые соединения, действовавшие на обоих крыльях группы армий «Центр», в результате новых ударов соединились восточнее Минска и окружили войска, вырвавшиеся из Белостокского выступа, а отчасти и те, что сражались в Минском [449] укрепленном районе. После тяжелых боев окруженные организовали оборону в лесном массиве Налибокской Пущи и примыкавших к ней районах. Но путь противнику на восток остался открытым. Силы Западного Особого военного округа по существу были израсходованы. Незамедлительно требовались новые армии, которые заняли бы полосу прежних и приняли их задачи.

К тому времени сплошная оборона перестала существовать. Немецкие танки рвались к Березине. Преодолев ее, они выйдут к Днепру, в районы сосредоточения резервных армий, перебрасываемых из полосы Юго-Западного фронта.

На рубеже Березины создавались временные формирования из разных частей, подходили свежие соединения из тыла. Наши войска не считались с потерями. С особой самоотверженностью сражались курсантские подразделения Борисовского танкового училища и прибывшие позже к ним на помощь части 1-й Московской мотострелковой дивизии. Противник был задержан на двое суток.

На московском направлении впервые после начала войны появилась возможность создать сплошную оборонительную линию. Ни глубины, ни плотности. Не прочная, но все же линия, без разрывов и пустующих участков, куда обычно устремлялись танки противника.

Однако обстановка становилась все более угрожающей. Танковые группы наступали на флангах, а на центральных участках непрерывно усиливалось давление армейских корпусов.

Наши войска отходили. Фронт расширялся, плотность боевых порядков понижалась. Многие соединения 19-й и 16-й армий находились еще далеко от районов, назначенных им для развертывания.

Противник нанес удар по смежным флангам 22-й и 20-й армий и захватил Витебск. Для прикрытия тылов фронта были использованы соединения 19-й армии, не закончившие сосредоточения. Разрыв между 22-й и 20-й армиями увеличивался. Противник вышел в тыл 20-й армии, в районы, где начали развертывание соединения 16-й армии.

Продолжало ухудшаться положение на южном участке. 2-я танковая группа прорвала оборону 20-й и 13-й армий. Фланги обнажились. Соединения 47-го ТК противника вошли в прорыв и двинулись в северо-восточном направлении. Контратаки проводились без должной координации и желаемых результатов не дали.

Оборона на Западном фронте была дезорганизована. Войска отходили с тяжелыми боями, преследуемые крупными [450] силами пехоты, поддержанной ударами авиации. А на открытых, растянутых к востоку флангах фронта танковые корпуса немцев двигались к Смоленску, не встречая реального сопротивления.

Смоленск — бастион, с древних времен прикрывавший западные ворота Москвы, оказался под угрозой захвата. За свою долгую, богатую драматизмом и подвигами историю Смоленск выдержал немало осад и всегда оставался верным стражем земли русской.

Развалины крепостных стен, веками хранившие безмолвие, снова оглашал медный голос труб, напоминая о жарких битвах и славных деяниях предков, объединивших великий русский народ в могучее и непобедимое государство. Смоленск взывал к своим сынам! И они, как некогда княжеские дружины, вняли зову. Город не имел гарнизона. Два отряда, созданные наспех из воинских подразделений и военизированных учреждений, смело двинулись навстречу передовым подразделениям 29-й МД. Защитники Смоленска сдерживали атаки. Но силы были слишком неравными. Немцы начали теснить остатки обоих отрядов и вслед за ними ворвались в город.

Измотанные и обескровленные подразделения подполковника Буняпюна и полковника Малышева — фамилии этих отважных командиров останутся навсегда в нашей памяти — под покровом темноты отошли на северную окраину города.

Тем временем командующий войсками 16-й армии генерал-лейтенант Лукин, человек исключительного мужества и энергии, совершивший много выдающихся дел еще в дни, когда армия действовала в районе Шепетовки, собрал подразделения отходивших частей, объединил их и организовал оборону по северному берегу Днепра. В нее включились и части 129-й СД, которая отходила из района Витебска. На следующий день немцы пытались форсировать реку.

Противник подбрасывал другие части 47-го ТК. Разгорались упорные бои. Мотопехота и танки, поддержанные ударами с воздуха, огнем артиллерии и минометов стремились во что бы то ни стало овладеть городом.

Бои за Смоленск отличались массированным применением артиллерии, авиации, танков. 16-я армия не имела ни того, ни другого. Господство в воздухе принадлежало противнику, он срывал оборонительные мероприятия в районе города.

Атаки не прекращались ни днем, ни ночью. Между тем обстановка в районах западнее Смоленска продолжала ухудшаться. Боевые порядки армий на флангах Западного фронта оказались расчлененными. Соединения 13-й армии еще удерживали [451] район Могилева, 21-й — район Кричева, 19-й и 22-й — район Полоцка.

Наши войска, отражая атаки армейских корпусов с запада и танковых групп с юга и севера, отходили к Смоленску. Им угрожало новое окружение. 16-я армия активизировала свои действия. На отдельных участках удалось добиться некоторых успехов. Однако выполнить задачу в полном объеме 16-я армия не сумела.

Тем не менее ее усилия не были бесплодными. Многие соединения, окруженные западнее города, получили возможность отойти на рубеж Днепра. Положение несколько улучшилось, но ненадолго. Противник прорвал оборону 20-й армии и двинулся в юго-восточном направлении, намереваясь охватить город с востока.

Соединения правого фланга 16-й армии пытались высвободить часть сил для прикрытия тылов. Сражаться в таких условиях невозможно. 16-я армия оставила Смоленск.

Но не в обычае великого народа уступать твердыни, с которыми связано столько славных событий его истории. Смоленск — лишь эпизод, может быть, неудача, но борьба только началась. И если противник воспользовался моментом, то это ничего не значит. Решающие сражения — впереди, а пока пусть он сполна уплатит за удачу!

Однако речь шла не только о национальном престиже. Потеряв Смоленск, войска Западного фронта лишались оборонительной позиции, которая опиралась на мощную естественную преграду. Дальше в сторону Москвы не было оборудованных рубежей, как не было и войск, необходимых для создания новой оборонительной линии.

Еще одно усилие — и группа армий «Центр» вырвется из зоны, за пределами которой она уже не ожидала серьезного сопротивления. Главные силы армий Западного фронта находились далеко позади. Они еще продолжали бессмысленное, как считали немцы, сопротивление, охваченные немецкими войсками со всех сторон. Но когда натиск армейских корпусов с запада усилится, изолированные одна от другой, они израсходуют свои последние боеприпасы. И тогда наступит конец ситуации, от которой группа армий «Центр» страдала чуть ли не с первых дней войны.

Но конец не наступил! В то самое время, когда танки Гудериана и Гота выходили на прямую и им уже мерещилась в дыму разрывов, как спринтерам невиданной олимпиады, красная лента финиша, в то самое время, когда армии Западного фронта, окруженные в районе Смоленска, изнемогали в непосильной борьбе, в то самое время на поле сражения [452] появились армейские группы. Формирования, образованные из дивизий, которые в спешке выгружались на разрушенных, ставших прифронтовыми, станциях. Части и подразделения, едва построившись в походные колонны, разворачивались и вступали в бой.

Армейские группы возглавляли: генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский, генерал-майор В. А. Хоменко, генерал-майор В. Я. Качалов, генерал-лейтенант С. А. Калинин и генерал-лейтенант И. И. Масленников. Наступая из районов Ярцева, Белого, Рославля в общем направлении на Смоленск, они должны пробиться к окруженным армиям Западного фронта.

Операция, предпринятая в исключительной по сложности обстановке последних дней Смоленского сражения, не получила развития, поскольку резервы из глубины не поддержали армейские группы. Но несмотря на это, подвижные силы противника замедлили темпы наступления. «Смоленское сражение сыграло важную роль в начальном периоде Великой Отечественной войны. Хотя разгромить противника, как это планировала Ставка, не удалось, но его ударные группировки были сильно измотаны. По признанию немецких генералов, в Смоленском сражении гитлеровцы потеряли 250 тысяч солдат и офицеров»{39}.

Однако общее положение не улучшилось. Войска группы армий «Центр» продолжали рваться вперед. Наши войска на западном и юго-западном стратегических направлениях действовали изолированно, разобщенные Припятскими болотами.

Так продолжалось вплоть до того времени, пока противник не вышел в район Гомеля. После этого ситуация переменилась. Припятские болота более не ограждали группу армий «Центр» от возможного давления со стороны войск Юго-Западного фронта, и проблема обеспечения ее южного крыла становилась неотложной. Не устранив угрозы с юга, группа армий «Центр» не могла продолжать наступление.

Немецкое верховное командование решило остановить войска группы армий «Центр». Они переходили к обороне. Действовавшая на южном крыле 2-я армия повернула на юг и двинулась в сторону Чернигова. Вслед за этим перешла в наступление 2-я танковая группа, нанесшая удар в направлении Конотоп — Ромны и дальше вдоль реки Сулы. Вскоре они — та и другая — вошли во взаимодействие с войсками группы армий «Юг».

Противник, объединив усилия двух стратегических группировок, [453] окружил войска Юго-Западного фронта. Немцы взломали оборону «...на фронте более 400 километров. Как и ожидалось, победа создала предпосылки для успешного продолжения военных действий участвовавших в киевском сражении войск групп армий «Юг» и «Центр»{40}. Рассеченные, а затем изолированные, армии Юго-Западного фронта не сложили оружие. Боевые действия продолжались.

Противник, казалось бы, достиг цели. Но в действительности ничего подобного не произошло. Проблема обеспечения фланга его главной стратегической группировки была отодвинута, но не решена. Южное крыло войск группы армий «Центр» не избавилось от угрозы фланговых ударов. Она продолжала существовать, но уже не под флагом погибших армий генерала Кирпоноса, а в виде пространства обитания великого народа.

На окраине деревушки, видимой в бинокль, ложатся снаряды. Но то, что за чертой горизонта, уже находилось в пределах пространства, вне досягаемости немецких орудий.

Противник преодолел многие рубежи. Днепр, Суда, Псел, Ворскла... А впереди Донец, Оскол, Сейм, Дон, Волга. И сколько их, рек, больших и малых, до Приуралья, за хребтом на равнинах Сибири? Пространство простиралось дальше к берегам Тихого океана, утверждало себя среди волн на палубах военных кораблей, в отсеках подводных лодок и в небе под крылом самолетов.

Сознание пространства возбуждает дух войск на поле боя, волю и разум фронтовых командиров и тех, кто возглавлял Верховное руководство Вооруженными Силами. Оно приобщает к восприятию явлений большого масштаба, подчиняет людей своему величию и властвует над ними.

Решение удержать во что бы то ни стало Днепровский оборонительный рубеж диктовалось стремлением ввести в действие фактор пространства. Верховное командование сумело постичь суть обстоятельств и без колебаний использовало единственную в то критическое время возможность ослабить натиск противника на московском направлении.

Довольно бросать войска — резервы всякого назначения — навстречу сосредоточенным ударам противника. Пусть он поудержит свой сокрушающий меч, пусть обратится на юг, и там проведет еще одну схватку. И он, гремя бронированными доспехами, оставил главную — московскую — арену и ринулся на Киев. [454]

Днепровский оборонительный рубеж перестал существовать. Важнейшее стратегическое направление — в сторону Воронежа — оказалось открытым. Но противник уже не располагал ресурсами, чтобы воспользоваться трамплином для наступления в обход Москвы с юго-востока.

Немецкое верховное командование отрекалось от принципов ведения войны, посредством которых оно рассчитывало одержать быструю победу. Действовавшая исправно военная машина начала давать перебои. Немцы не в состоянии больше продолжать операции в духе блицкрига.

А затем события развивались в последовательности, которой не мог предугадать противник. В Харькове появился штаб вновь созданного Юго-Западного фронта. Войска сосредоточивались на рубеже от излучины реки Сейм (в 25 километрах севернее села Воронеж) — Ворожба (в районе г. Сумы) — Штеповка — Лебедин — Гадяч — Шишаки — Красноград — Новомосковск (северо-восточнее г. Днепропетровска).

Поначалу в полосе Юго-Западного фронта действовали три армии. На северном фланге 40-я армия прикрывала сумское направление силами нескольких стрелковых дивизий и частей 2-го воздушно-десантного корпуса. Позже подошла 1-я гв. МСД. Соединения 21-й и 38-й армий разворачивались южнее и по мере своего формирования выступали навстречу противнику. Задача обеих армий состояла в обороне харьковского направления. Несколько позже полоса фронта расширилась, когда в его состав вошла 6-я армия.

Огромная страна, лежавшая на востоке, беспрерывно направляла все новые и новые полки и дивизии. Повышалась боеспособность, улучшалось их материальное и боевое обеспечение.

И когда 2 октября группа армий «Центр» начала генеральное наступление, чтобы, как обещал в своем воззвании Гитлер, «...последней решающей битвой этого года...» захватить Москву, правофланговая группировка войск Юго-Западного фронта нанесла по 2-й немецкой армии ряд ударов на том самом крыле, для обеспечения которого была предпринята киевская операция.

Немецкие войска несли потери. Некоторые соединения оказались в окружении. Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер, отмечая в своем дневнике критическое положение 2-й немецкой армии, признавал, что «командование войсками на участке фронта между Тулой и Курском потерпело банкротство.»{41}. Контрудары, [455] нанесенные правофланговой группировкой войск Юго-Западного фронта, вынудили немецкое командование расходовать для усиления южного крыла группы армий «Центр» те резервы, которые ему необходимы были под Москвой для отражения натиска войск Западного фронта.

Чего же достиг противник под Киевом?

Если это была победа, то она обошлась ему слишком дорого. В обмен на военный потенциал армий Юго-Западного фронта он израсходовал далеко не равнозначный эквивалент — время — главнейший актив немецкой военной мощи.

Вот как оценивают итоги киевской операции немецкие генералы. Командующий 2-й танковой группой генерал-полковник Гудериан говорит: «Бои за Киев несомненно означают крупный тактический успех. Однако вопрос о том, имел ли этот тактический успех также крупное стратегическое значение, остается под сомнением». Такого же мнения придерживался и генерал Бутлар: «Из-за нее (Киевской операции. — Авт.) немцы потеряли несколько недель для подготовки и проведения наступления на Москву, что, по-видимому, немало способствовало его провалу»{42}.

Войска вновь созданного Юго-Западного фронта приступили к проведению частных наступательных операций задолго до того, когда была разгромлена на подступах к Москве главная стратегическая группировка противника — группа армий «Центр».

Со средины сентября не прекращались атаки 2-го кавалерийского корпуса и танковых частей в районе города Ромны, направленных против 2-й танковой группы. Позже в этих атаках участвовала и 1-я гв. МСД.

В конце сентября части 2-го кавалерийского корпуса и 1-й танковой бригады, действовавшие на стыке 40-й и 21-й армий, вместе с прибывшей из резерва 1-й гв. МСД разгромили под Штеповкой в районе города Лебедин части 25-й МД и 9-й ТД.

В ноябре, после отхода войск фронта на новый оборонительный рубеж, в полосе 40-й армии частями 87-й СД (сформированной на базе 2-го ВДК) был атакован и после упорных боев взят город Тим, важный опорный пункт противника восточнее Курска.

В боях, происходивших в районе г. Тим, и позже принимал участие 595-й ИПТАП РГК, о службе в котором автор приводит несколько эпизодов в следующей главе. [456]

* * *

Андреев, Зотин, Медиков, Кузнецов! Мои книги не выходят за пределы УССР. Вы их не читали?

Я не верю, что все они, прошедшие в затылок друг другу немыслимыми путями окружения, погибли. Все четверо... Кузнецов, возможно, пропал. Но я не верю в то, что судьба оставила меня одного, без спутников, чтобы в один голос рассказать о том, что испытали мы все вместе, принудив приводить доказательства жертв, принесенных воином во имя долга. [457]

Дальше