Глава десятая

Наш самолет совершил посадку на аэродроме недалеко от Курска. При снижении я обратил внимание на большое количество людей, расчищавших на летном поле обильно выпавший снег. Я подумал тогда: будет большая беда, если налетят немцы. На аэродроме нас встретил генерал П. Д. Мирошников, прибывший в Курск несколько раньше. В то время он выполнял обязанности начальника связи нашей группы, ему непосредственно был подчинен и дивизион связи.

Генерал Мирошников понимал и любил военную службу. Я его хорошо знал, мы с ним одновременно учились в академии. Требовательный начальник, он был до щепетильности исполнителен и отличался исключительной работоспособностью. Когда он отдыхал, мне неизвестно. В любое время суток его можно было видеть на узле, где он осуществлял прямые переговоры, налаживал связь.

С аэродрома мы поехали в город, но перед [157] отъездом я сказал летчику Борису Акопову.

— Не нравится мне, Борис, большое скопление людей на аэродроме. Перелетай-ка от греха куда-нибудь поближе к узлу.

По пути в город Мирошников рассказал мне, что успели сделать в отношении связи, где разместился узел. Вначале мы поехали в Курский обком партии.

В то время первым секретарем обкома работал П. И. Доронин, который был мне знаком еще до войны. Мы встречались с ним на пленумах ЦК ВКП(б), в наркомате, куда он не раз заходил, бывая в Москве. Ближе мы познакомились с ним в 1940 году, когда мне дважды пришлось приезжать в Курск по делам строительства сверхмощной вещательной радиостанции. Встречались мы с ним и во время войны, в Старом Осколе, куда переезжал Курский обком партии. После освобождения Курска, несмотря на то что линия фронта находилась совсем близко, обком партии вернулся в родной город. У работников обкома в то время было много забот. Это мы сразу почувствовали, как вошли в приемную Доронина. Там было много людей, очевидно готовилось какое-то совещание.

Встретились мы как старые знакомые. Доронин рассказал мне, чем сейчас занимается обком. Нетрудно представить, сколько вопросов возникало тогда в обкоме после освобождения области от немецко-фашистских захватчиков. Надо было быстро восстанавливать промышленные предприятия, налаживать работу совхозов и колхозов, местных партийных и советских организаций, организовывать снабжение населения продовольствием и всем необходимым. В заключение П. И. Доронин попросил меня помочь восстановить связь в городе и в области. Во время нашего разговора большая группа немецких самолетов показалась над городом. Самолеты направлялись к аэродрому, откуда мы только что приехали. Первое, что в этот момент пришло в голову, — успел ли улететь Борис?

В результате бомбардировки аэродрома было [158] много жертв. Потом ко мне пришел Анопов и доложил, что перелететь к узлу связи не смог, так как не знал, есть ли около него подходящая площадка. Но он послушался моего совета и перебрался подальше от стоявших на том же аэродроме самолетов. Больше того, он встретил прилетевшего из Москвы механика самолета его же авиадивизии и порекомендовал ему сделать то же самое.

За обедом мы разговорились, я стал расспрашивать Бориса, какую летную школу он окончил, где летал, что особенно запомнилось ему во время службы в авиации. Оказалось, что он закончил знаменитую Батайскую авиационную школу, затем служил в одном из отрядов гражданской авиации в Быкове, под Москвой. Когда началась война, Борис, как и многие другие летчики Гражданского воздушного флота, перешел на военную службу.

Уже через много лет после окончания войны я узнал о Борисе Анопове. Он стал Героем Социалистического Труда. У него сохранились записи военных лет, относящиеся к зиме 1942/43 года. Эти записи показались мне интересными, поэтому часть из них, с разрешения Анопова, я помещаю в этой главе.

«...Неожиданно для себя получаю приказание вылететь в Бобров и поступить в распоряжение заместителя наркома обороны по связи генерал-полковника Пересыпкина.

Со мной на втором самолете Сережа Барышев.

Мой самолет, белоснежный С-2, оборудован для перевозки двух пассажиров.

В Боброве сидим долго без дела. Вылетов нет.

Наконец-то первое задание. Возил начальника штаба фронта, через некоторое время еще какого-то большого генерала.

Из Боброва перелетели в Острогожск. Дело идет к весне. Разместились на окраине села, самолеты стоят в саду с выходом на небольшое поле.

Живем у хозяйки, спим на земляном полу, хорошо, что хозяйка дала на подстилку солому, все-таки теплей и мягче. [159]

Опять безделье, чего-то ждем. Вдруг ночью сильный стук в ставню. Меня вызывают к телефону. На улице темень, хоть глаза выколи. Еле различая дорогу, бредем с солдатом на пункт сбора донесений.

В трубке голос Тарасова, офицера для поручений, который состоит при Пересыпкине. Передал приказание быть готовым утром к вылету.

Наконец-то. И радостно и страшновато, ведь первый раз лечу с генерал-полковником.

Ребята с нетерпением ждали моего возвращения, а, узнав о вылете, заволновались не менее моего. Сна как не бывало.

Чуть забрезжил рассвет, стали греть моторы (на втором самолете Барышев). Сережа должен был сопровождать нас.

На дворе оттепель, снег мокрый и липкий, опасаюсь за взлет, хватит ли крошечной площадки для взлета, тем более с двумя пассажирами.

Пока не приехал генерал-полковник, решили попробовать взлететь. Посадил двух техников, добавил еще сумку с инструментом, вырулил и на взлет.

Дал полный газ, а он еле-еле бежит, скорость нарастает медленно, площадка уже кончается. Прекращаю взлет, так и не оторвавшись, а самолет, пробежав всю площадку, остановился у самого кустарника. Немного дальше было бы плохо. Решил попробовать еще, но уже с другим стартом. Не тут-то было.

Уже поздно, сквозь ветви деревьев и частокол забора вижу вереницу машин, явно направляющихся к нам. Вот тебе и на! Столько ждал вылета, а дождавшись, не могу взлететь. Но была не была, попробую вылететь.

Еле успел выскочить из кабины, а генерал-полковник идет навстречу. Представляюсь. В ответ оценивающий взгляд и вопрос: «Знаешь, куда и как лететь?» Отвечаю утвердительно и показываю маршрут по карте, а все мысли вертятся вокруг одного: взлечу или не взлечу. [160]

Сомнений было больше, но где-то теплилась надежда на свой опыт и везение. Решил взлетать с другим стартом в сторону болота, на котором не так давно был накрыт немецкий штаб и валялись трупы немцев, лошадей и разбитые повозки.

На всю жизнь врезался в память этот взлет. Много потом было взлетов, но такого никогда.

Площадка кончается, а мы еще бежим. Рука так и тянется поднять машину, но каким-то пятым чувством летчика сдерживаю себя и лишь в последний миг, когда лыжи набежали на обрыв перед болотом, плавно отрываю самолет. Он, неуклюже переваливаясь с крыла на крыло, неохотно следует за ручкой и теперь основное, это удержать его, не дать свалиться.

Ура! Скорость растет, кренение все меньше и меньше, он уже перешел в набор высоты. Как гора с плеч. Беру курс и бреющим вперед...»

Борис Анопов был хорошим летчиком, влюбленным в авиацию до самозабвения. Мне всегда нравилось летать с ним. После 1943 года я чаще пользовался самолетом и смог узнать Бориса лучше, но тогда в Курске мы по-настоящему только знакомились.

— Как твой самолет, — спросил я его, — не пострадал от бомбежки?

Он ответил, что волнуется за свой самолет. Я не стал его задерживать, сказал только, чтобы к вечеру он сообщил о результатах налета.

Вечером, вернувшись с аэродрома, Анопов доложил, что его самолет, его «белоснежный С-2» и самолет Барышева целы и невредимы. Механик самолета Р-5, во время бомбежки укрывшись в щель, остался жив, пилот тоже, а самолет сгорел...

Летом 1943 года мы возвращались в штаб Степного военного округа, находившегося тогда в живописной деревне. Недалеко от дороги мы увидели сидевших на земле двух летчиков. Рядом с ними лежали обломки самолета ПО-2. Мы остановились. Выйдя из машины, спросили: не нуждаются ли они в помощи? Один из них как-то безразлично ответил [161] — нет. Я все-таки попытался выяснить, что Же произошло с ними. Но в ответ услышал: упали и все, что еще говорить?

Посмотрев на груду обломков самолета, я удивился: самолет разбился вдребезги, а они сидят живы и здоровы. Пусть не подумает читатель, что эти летчики использовали парашюты, которые применяются в наше время, да и тогда применялись при полетах на истребителях и больших самолетах. Нет. Они летели на чудесном самолете, знаменитом ПО-2, летели как обычно на небольшой высоте, и парашюты при таких полетах были бесполезны.

Тогда я вспомнил аналогичный случай, произошедший с генералом Н. А. Борзовым. Он летел на самолете ПО-2 в район станции Касторной, чтобы возглавить узел связи особого назначения. Они подлетели к месту посадки уже в темноте. Там не было ни самолетов, ни авиационных начальников, кто мог бы обеспечить посадку с земли. Были только одни связисты. Но они не знали, как помочь сесть самолету. Чтобы облегчить посадку в темноте, надо было выпустить осветительную ракету. Обычно это делает механик или техник, сидящий во второй кабине, но во второй кабине сидел Борзов. Летчик решил сделать это сам, но когда он вынимал из-за голенища ракетницу, нечаянно нажал на спусковую скобу, и ракета взорвалась в его кабине. Летчик получил сильный ожог ноги, потерял управление, самолет круто свалился на крыло и упал на землю.

Самолет разбился, а генерал Борзов и пилот отделались легкими ушибами. Когда мне сообщили об этом случае, я не поверил и посчитал, что все преувеличено. Однако, увидев двух летчиков, сидевших около дороги у своего разбитого самолета и поговорив с ними, я убедился, что ошибался.

Самолет ПО-2 был незаменим для ближних полетов и широко применялся во многих сложных ситуациях.

В годы Отечественной войны в высших звеньях управления Красной Армии авиация связи получила [162] большое применение. Теперь можно твердо и уверенно сказать, что до этого в наших войсках она столь широко и эффективно никогда не использовалась. Достаточно сказать, что в распоряжении начальника Главного управления в центре, а также у всех начальников связи фронтов и армий находились целые части и эскадрильи, предназначенные для поддержания связи с помощью самолетов.

Первой авиачастью, переданной в оперативное подчинение связистам, была 233-я отдельная авиационная эскадрилья, сформированная 17 декабря 1941 года. Вскоре после этого в мое распоряжение было предоставлено большое авиасоединение, в котором находилось несколько десятков самолетов. Во всех штабах фронтов и армий были также отдельные авиационные части связи.

Эти части и подразделения, как правило, были укомплектованы опытными пилотами, в большинстве своем ранее служившими в авиации Гражданского воздушного флота. Самолеты авиации связи во время войны выполняли самые разнообразные задачи. Они доставляли в войска и штабы оперативные документы, письма и газеты, успешно дополняли электрические средства связи. При перемещении штабов, особенно при бездорожье, мы нередко использовали эти самолеты для перевозки аппаратуры связи. Бесстрашные авиаторы, летая в зимнюю стужу, и в непогоду, днем и ночью, безотказно выполняли специальные задания командования. Основным типом самолета в авиации связи в то время был замечательный ПО-2.

Фашисты называли ПО-2 «рус фанер», а наши воины «кукурузником» и «огородником». Появление этого самолета всегда считали приятной весточкой. Но, право, еще больше похвалы заслуживают пилоты, летавшие на самолетах ПО-2.

Просматривая документы военных лет, я обратил внимание на одну из фронтовых сводок связи.

В этой сводке было написано:

«6 июля 1944 года при выполнении боевого задания [163] самолет ПО-2 пилота Карякина, вылетевшего с офицером оперативного управления штаба 2-го Белорусского фронта, в районе юго-восточнее Минска был обстрелян зенитно-артиллерийский огнем противника, окруженного в этом районе.

Смертельно раненный пилот Карякин на подбитом самолете дотянул до своей территории, спас жизнь офицеру и сохранил самолет. Карякин скончался. Самолет восстановлен».

За образцовое выполнение заданий командования в боях при форсировании рек Проня и Днепр, прорыва сильно укрепленной обороны немцев, а также за овладение городами Могилев, Шклов и Быхов и проявленную при этом доблесть и мужество, 184-й отдельный авиаполк связи, в котором служил этот замечательный пилот, Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Красного Знамени.

Однако продолжим рассказ о событиях на Курской дуге.

Через два дня после памятной бомбежки Курского аэродрома, преодолев большой и тяжелый путь от Нового Оскола до Курска, приехал А. М. Василевский. Началась как обычно напряженная, но интересная работа. Мы поехали в штаб Центрального фронта к К. К. Рокоссовскому.

К тому времени штаб Донского фронта и некоторые его армии передислоцировались на центральное направление советско-германского фронта, почему он и получил новое название «Центральный». Его войска заняли оборону между Брянским и Воронежским фронтами.

Командный пункт фронта находился тогда недалеко от Курска, вблизи железнодорожной станции Свобода. Там мы познакомились с состоянием связи и узнали, что штаб Центрального фронта и штабы его армий имеют широко развитую сеть пунктов управления, которая хорошо обеспечивала управление войсками в обороне. Ясно было, что она пригодна и при переходе к наступательным действиям. Такая система управления потребовала [164] от командования фронта и всех связистов проведения ряда специальных мероприятий.

Во время оборонительных боев основным средством управления войсками была проводная связь. Широко разветвленная сеть проводных линий, вспомогательных узлов и контрольно-испытательных пунктов позволяла хорошо маневрировать и создавать при необходимости обходные направления связи. Это гарантировало устойчивую и надежную связь при всяких изменениях обстановки, при перегруппировках войск и переподчинении частей и соединений. Кроме того, широкое использование постоянных линий позволило тогда создать резервы полевого кабеля, который мог потребоваться при переходе фронта к наступательным действиям. Система проводной связи, как доложил мне генерал П. Я. Максименко, продолжает развиваться и совершенствоваться.

Все, казалось бы, хорошо. Аппаратура была смонтирована технически грамотно, линии подходили по специально вырытым траншеям, сам узел размещался в добротно сделанных блиндажах, но вот место его расположения, на мой взгляд, выбрано было неправильно. На одной стороне с ним находилась железнодорожная линия, а с другой проходила большая автомобильная дорога. Это было объектом систематических бомбардировок вражеской авиации. У меня возникло опасение, что узел связи фронта может выйти из строя в результате попадания в него случайных бомб во время налетов на железную или шоссейную дорогу. Это было единственное замечание, сделанное начальнику связи.

Наше пребывание на Центральном фронте на этот раз было непродолжительным. На фронте никаких серьезных событий не происходило, наши войска занимали оборону, и, видимо, по этой причине мы скоро уехали в Москву. Вернувшись в столицу, я часто звонил Максименко. Он довольно точно характеризовал обстановку на фронте.

— Грозная тишина... [165]

В Москве мне пришлось быть, однако, недолго. В апреле снова приказали отправиться в этот район. Надо было помочь организовать связь штаба Степного военного округа, который был создан в то время. В Москве меня информировали, что округ — это будущий фронт. Но первое время его задача заключалась в подготовке в тылу Центрального и Воронежского фронтов глубокоэшелонированной обороны. Располагая крупными силами, округ предназначался для решительных наступательных действий, которые должны были произойти после того, как войска Центрального и Воронежского фронтов измотают в оборонительных боях немецко-фашистскую группировку, действовавшую на этом важном направлении. Командовал Степным округом — будущим фронтом генерал И. С. Конев, а начальником штаба был генерал М. В. Захаров.

Мы все сделали для того, чтобы в этом, не очень-то удобном, районе организовать связь штаба округа со штабами непрерывно прибывавших армий и корпусов. Однако это оказалось весьма трудным делом и потребовало большого напряжения всех сил работавших там связистов. Именно в то время у кого-то из нас возникла мысль создать где-то в центре расположения войск округа мощный узел связи. И он был создан, его назвали узлом связи особого назначения, а сокращенно — УСОН. Если бы не УСОН, мы наверняка не справились бы тогда со стоящими перед нами задачами.

Назначением этого узла было установление связи Генерального штаба со штабами Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, а также крупными резервами Ставки Верховного Главнокомандования, дислоцировавшимися на территории Степного военного округа.

Узел особого назначения применялся и в ходе операции советских войск на Курской дуге.

Возглавлял этот узел и руководил его работой генерал-майор войск связи Н. А. Борзов, тот самый, что чуть-чуть не разбился на самолете ПО-2. Это [166] был один из старейших связистов нашей страны. Он начинал свою службу в почтово-телеграфном ведомстве еще в дореволюционной России, в 1909 году. С февраля 1915 года и до конца первой мировой войны был в русской армии полевым телеграфным механиком, Борзов принимал непосредственное участие в операциях русской армии на территории Украины, Польши и Австро-Венгрии.

Февральская революция застала его в городе Каменец-Подольске, где он возглавлял службу телеграфа Революционного комитета Юго-Западного фронта.

В декабре 1917 года Н. А. Борзов добровольно вступил в ряды Красной гвардии. Он был активным участником гражданской войны, многое сделал для создания, становления и укрепления первых частей связи и налаживания службы связи в Советских Вооруженных Силах.

После окончания гражданской войны Н. А. Борзов занимал в войсках связи высокие должности: исполнял должность начальника связи Юго-Западного фронта, а в последующее время работал начальником связи Вооруженных Сил Украины и Крыма, Украинского и Московского военных округов.

Николай Александрович, независимо от того, на какой участок работы направляла его Коммунистическая партия, всегда был энергичен, проявлял инициативу и настойчивость. Он был обаятельным человеком, замечательным товарищем, чутким, отзывчивым и уважаемым начальником. Поэтому справедливо, что ему, старейшему связисту нашей армии, была предоставлена возможность возглавить впервые созданный узел связи особого назначения, сыгравший важную роль во время боевых действий на Курской дуге.

В ходе Великой Отечественной войны узлы связи особого назначения использовались на всех важных направлениях.

В то время, когда войска Степного военного округа готовились к наступательным действиям, [167] главной нашей задачей была организация связи. Тогда это было очень важно.

Я так и остался на Курской дуге до начала активных боевых действий. Здесь назревали решающие события летней кампании 1943 года. Гитлеровское командование, сконцентрировав на этом направлении огромные силы, очевидно, хотело взять реванш за Сталинград.

Основные события развернулись в начале июля. К этому времени на Курской дуге уже были А. М. Василевский и Г. К. Жуков. На них была возложена координация действий наших войск. Мне пришлось тогда много ездить по фронтам и армиям и бывать в штабах Центрального, Воронежского фронтов и Степного военного округа.

К 30 июня 1943 года командный пункт Центрального фронта имел хорошо организованную и четко действовавшую связь с Москвой, соседними фронтами, подчиненными штабами и между всеми соединениями по фронту.

Вспомогательный пункт управления фронта также имел телеграфную связь со всеми армиями. Кроме того, 2-й эшелон его штаба имел прямую проводную связь со всеми вторыми эшелонами штабов армий и с фронтовыми распределительными станциями. Штаб Центрального фронта имел хорошо оборудованный запасной узел связи, через который проходили все основные телеграфные провода.

Во время операций на Курской дуге интересно и продуманно была построена сеть проводной связи и на Воронежском фронте. Здесь были построены три магистрали, расходящиеся от его штаба, четыре рокадные линии и ряд дополнительных линий, предназначавшихся для обеспечения связи штаба фронта с резервными соединениями и аэродромами. Отличительной особенностью проводной связи Воронежского фронта являлось значительное количество запасных и вспомогательных узлов связи и расположение их по всей глубине расположения войск. [168]

К этому времени мы уже многому научились.

Был использован богатый опыт организации связи, полученный в боях под Сталинградом и под Воронежем. В районе Курской дуги все мы ждали наступления немецко-фашистских войск и готовились к большим боям.

Немцы обрушили на наши позиции всю мощь своей артиллерии и авиации. Началось... «Грозная тишина», о которой систематически докладывал мне генерал Максименко, кончилась мгновенно.

Как и предполагалось, враг перешел в решительное наступление. Это произошло 5 июля.

Немцы применили на Курской дуге большое количество новых танков.

Именно в это время, обращаясь к своим войскам, Гитлер говорил:

«С сегодняшнего дня вы становитесь участниками крупных наступательных боев, исход которых может решить войну...»

Но ничего не помогло. Ни «тигры», ни «фердинанды», ни «пантеры», ни обращение фюрера. Наши замечательные Т-34 и тяжелые ИС разгромили врага в этом историческом сражении и похоронили надежды Гитлера на победу.

Сколько можно было видеть тогда разбитых и сожженных немецких танков! Сколько искореженного металла!

Тогда во фронтовой и центральной печати много писали о наших славных танкистах, артиллеристах, пехотинцах. Но я связист, и мне хочется вспоминать о связистах.

25 июня 1943 года одно из подразделений 156-го стрелкового полка 16-й литовской стрелковой дивизии вело разведку боем у деревни Никитовка Покровского района Орловской области. Связь с этим подразделением осуществлял Виктор Антонович Яценевич. Под обстрелом противника он исправлял многочисленные повреждения на линии, поддерживая бесперебойную связь. В июле 1943 года, когда немецко-фашистские войска перешли в наступление, Яценевич также выполнял обязанности начальника [169] направления связи. Обслуживая телефонную станцию на передовом наблюдательном пункте командира, он до последней возможности передавал сведения о действиях противника, но Виктор Яценевич оказался в окружении и был захвачен в плен.

После того как наши войска освободили район, ранее занятый противником, бойцы нашли его тело. Гитлеровцы подвергли Яценевича зверским пыткам, но не добились от героя никаких сведений. Он до последних минут своей жизни остался верным воинской присяге и выполнил свой долг перед Родиной.

За совершенный подвиг при защите нашей Родины мужественному связисту Яценевичу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. И таких подвигов было немало.

До конца войны было еще далеко, но во всем уже чувствовалось приближение победы. Солдаты говорили: немец уже не тот, который был в сорок первом. Немцам не помогало и лето, на которое они так рассчитывали, объясняя свои поражения тем, что якобы русским помогает «генерал Мороз». На суровый климат и сейчас любят ссылаться в своих послевоенных мемуарах многие бывшие гитлеровские генералы. Про то, как их били на Курской дуге жарким летом сорок третьего года, генералы пишут меньше. Там было трудно обижаться на климат, погода стояла отличная. [170]