Глава восьмая
Летом и осенью сорок второго года главные военные события переместились на южное крыло советско-германского фронта. Соединения Красной Армии вели напряженные оборонительные бои на дальних, а потом на ближних подступах к Сталинграду. Боевые действия носили тогда особенно ожесточенный характер.
Напряженность обстановки чувствовалась во всем. В подтексте сводок Совинформбюро, в оперативных сводках, а также в сводках связи фронтов, поступавших в Главное управление связи.
В этот период войны совершила бессмертный подвиг радистка 2-го батальона 216-го полка 76-й стрелковой дивизии воспитанница Ленинского комсомола, студентка Ташкентского педагогического института Елена Стемпковская.
Это произошло 25 июня 1942 года в районе села Зимовное Больше-Троицкого района Курской области. Батальон, в котором несла свою боевую службу отважная радистка, [112] вел тяжелый оборонительный бой. Фашисты непрерывно атаковали позиции героически оборонявшихся советских воинов. Бой принимал все более напряженный характер. Временами казалось, что враг вот-вот ворвется в окопы и сомнет нашу оборону. Но снова и снова, поистине нечеловеческими усилиями, противник отбрасывался огнем наших воинов, и положение восстанавливалось. Так повторялось не один раз.
Елена все это время находилась на наблюдательном пункте командира батальона и поддерживала радиосвязь с командиром полка. Шесть дней и ночей она бессменно дежурила у своей маленькой радиостанции РБ. В промежутках между сеансами радиосвязи она вела огонь по противнику и принимала участие в отражении его атак.
Озверевшим фашистским солдатам в конце концов удалось ворваться на наблюдательный пункт батальона. Елена передала последнюю радиограмму в штаб полка, повредила свою радиостанцию и вместе с другими вела бой, во время которого в упор расстреляла трех гитлеровцев. Затем она заменила погибшего наводчика и открыла по фашистам огонь из пулемета. Но слишком неравные были силы. Гитлеровцы захватили девушку в плен. Они подвергли ее нечеловеческим истязаниям и пыткам. Но ничего не сказала она врагам о своей части, не выдала тайну, предпочтя мученическую смерть.
Маленькая и хрупкая, а сколько мужества, героизма и преданности своей Родине проявила Елена в этом жестоком бою! А ведь ей не было тогда еще и 21 года.
Президиум Верховного Совета СССР за совершенный подвиг посмертно присвоил славной советской патриотке Е. К. Стемпковской звание Героя Советского Союза.
Осенью 1942 года создалась очень тяжелая обстановка со связью на южных направлениях.
Телеграфную связь Москвы со штабом Закавказского фронта, располагавшимся в районе Тбилиси, пришлось осуществлять по далекому обходному [113] пути — через Куйбышев, Оренбург, Ташкент, Ашхабад, Красноводск, по телеграфному кабелю через Каспийское море, Баку и Тбилиси. Можно себе представить, с какими трудностями приходилось поддерживать телеграфную связь на такой длинной трассе. Телефонная связь в то время на этом направлении совершенно отсутствовала. Чтобы обеспечить устойчивую связь Генерального штаба с войсками, действовавшими на Северном Кавказе, и с Закавказьем, осенью 1942 года Государственный комитет обороны принял решение срочно построить постоянную линию вдоль южного побережья Каспийского моря общей протяженностью 1315 километров.
Для решения этой важной задачи в районе строительства было сосредоточено шесть отдельных батальонов связи. Все оборудование, линейные материалы, телеграфные столбы были завезены из глубины страны. Так, например, для строительства только новых линий связи требовалось около 15 тысяч столбов. Они были доставлены к месту строительства морским путем из Астрахани на специально выделенных для этой цели судах. Строительство этой важной телеграфно-телефонной магистрали осуществлялось в трудных географических и климатических условиях, во время проливных дождей и разлива горных рек.
Возглавлял строительство опытный связист полковник И. А. Павлюченко, его заместителем был старший батальонный комиссар Н. А. Чукин, главным инженером — военный инженер 2-го ранга М. П. Балашов. Весь личный состав, участвовавший в строительстве закаспийской телеграфно-телефонной магистрали, хорошо понимал важность поставленных задач и отдавал все свои силы и умение для успешного их разрешения. Было построено 784 километра новых и реконструирован 531 километр существовавших линий, смонтировано 5 усилительных пунктов. Столь большой объем работ был выполнен в рекордно короткий срок — за двадцать восемь дней. [114]
Благодаря новой магистрали установилась устойчивая телефонная и телеграфная связь Москвы с республиками Закавказья и советскими войсками, действовавшими на Северном Кавказе и дислоцировавшимися в Иране.
В Узбекистане и Туркмении осуществлялось другое, не менее трудное и важное строительство — подвеска телефонных проводов, необходимых для улучшения телефонной связи на линии Москва — Тбилиси. Об этом строительстве мне напомнил рассказ старого одесского связиста В. Д. Шевкопляса.
После окончания Великой Отечественной войны мне пришлось быть в Одессе, в этом чудесном черноморском городе. Там я встретился с местными связистами. Мы собрались в их клубе, зал был переполнен. Рядом со связистами, убеленными сединой, сидели девушки и юноши. Ветераны пришли, чтобы вспомнить о подвигах одесских связистов и трудовых буднях в прошлом, молодежь — чтобы послушать их и рассказать, как она трудится сейчас. Это была волнующая и очень интересная встреча.
На этом собрании выступил В. Д. Шевкопляс. Он начал так.
— О многом можно было бы рассказать, — говорил Шевкопляс, — но в данном случае я напомню только об одном задании, в выполнении которого мне пришлось принимать участие. В конце сентября 1942 года мы вместе с уполномоченным Наркомата связи при Совнаркоме Узбекской ССР А. Е. Калюжным, доктором технических наук П. Акульшиным и еще пятью инженерами были вызваны к первому секретарю Центрального Комитета партии Узбекистана Юсупову. Вызов в ЦК был связан со строительством новой телеграфно-телефонной магистрали Ташкент — Ашхабад — Кизыларваг.
Товарищ Юсупов рассказал собравшимся у него специалистам, что есть решение Государственного комитета обороны и задание Наркомата связи, [115] которое надо выполнять. Затем он спросил: «Сколько времени потребуется для осуществления: этого строительства?»
Измеряя это задание масштабами мирного времени, специалисты ответили, что на это потребуется года три. Юсупов посмотрел на нас и объявил: «На осуществление этого строительства Государственный комитет обороны дал 45 дней».
Мы спросили его:
— А проект есть?
— Проекта нет.
— А материалы, оборудование и аппаратура имеются?
Снова последовал ответ: нет.
— А что же есть?
Секретарь ЦК с восточной улыбкой, внимательно посмотрев на нас, сказал:
— Вы есть.
— Да, — ответил Акульшин, — но от нас нельзя получить 900 тонн проволоки.
И опять с той же восточной улыбкой Юсупов сказал:
— Вы имеете большой плюс. Этот плюс — Советская власть. Все, что потребуется, Советская власть вам предоставит.
На этом разговор в ЦК закончился.
После того памятного разговора был немедленна создан штаб строительства, организованы строительные участки, назначены их начальники.
Шевкоплясу поручили возглавить участок Самарканд — Бухара — Чарджоу — Мары. Два пункта на территории Узбекистана, два в Туркмении.
В течение четырех суток эвакуированный из-под Москвы в Ташкент Кольчугинский завод, установивший под открытым небом оборудование, прокатал 900 тонн медной проволоки. В строительстве участвовали несколько линейных батальонов, воинские части, гражданские связисты.
В. Д. Шевкопляс за эти же четыре дня побывал во всех четырех городах, подобрал нужные помещения, набросал эскизные проекты и организовал [116] строительно-монтажные работы. Началась жаркая работа, ему пришлось руководить ею одновременно в 4 городах, поэтому неизвестно, когда он ел и спал. Но когда Шевкоплясу выпадали считанные часы на сон, то, как он говорил, ему снилось только одно: какую работу вести завтра и как наилучшим образом использовать время. Он никогда не забывал, что строителям дан срок всего лишь 45 дней.
И вот это важное строительство закончено не за 45, а за 28 дней и ночей. Шевкопляс вспомнил тогда, о чем говорил секретарь ЦК и что означает «плюс Советская власть»...
Обстановка на фронте продолжала оставаться очень тяжелой. Больше того, несмотря на упорное сопротивление советских войск, в междуречье Волги и Дона она непрерывно ухудшалась. Враг подошел вплотную к стенам Сталинграда и завязал ожесточенные бои в городе.
23 августа гитлеровская авиация обрушила на Сталинград массированный удар. Город оказался в огне пожарищ, сотни зданий были разрушены. В этот день пострадали многие городские предприятия связи. Взрыв крупной бомбы разрушил областной Дом связи, где находились телеграф и междугородная телефонная станция, был выведен из строя многопарный подземный кабель. Городской комитет обороны, горком партии и горсовет лишились телефонной связи с тремя районами города и крупнейшими заводами: Тракторным, «Баррикады» и «Красный Октябрь». Непрерывно взлетали на воздух распределительные кабели и абонентские линии городской телефонной связи.
Враг вводил в сражение все новые и новые танковые и пехотные части, обрушивая при этом массированный артиллерийский и минометный огонь. Жестокая борьба шла не только за каждый квартал, но часто за каждый дом, за каждый этаж.
В этих трудных условиях самоотверженно работали связисты. Они под огнем врага устраняли повреждения на линиях, ликвидировали последствия разрушений, строили новые обходные линии, широко [117] использовали радиосвязь, доставляли на передний край и в штабы служебные пакеты, письма, газеты...
В это же время вражеская авиация непрерывно бомбила линии связи и за Волгой. Особенно большую активность она проявляла на магистральной линии Паласовка — Эльтон — Баскунчак, которая была построена на восточном берегу реки. Только за первую половину октября на разных ее участках было разрушено 184 пролета{1} линий. За то же время было зафиксировано много случаев разрушений линий связи, шедших от штаба фронта к армиям. Проводная связь работала с большими перебоями.
Командный пункт штаба Сталинградского фронта имел телеграфно-телефонную проводную связь с Генеральным штабом, соседними фронтами, подчиненными армиями и со своим вспомогательным пунктом управления. Кроме того, по всем этим направлениям устойчиво работала радиосвязь.
Наибольшие трудности возникли тогда при поддержании проводной связи со штабом 62-й армии, находившимся в Сталинграде. Непрерывно прокладывавшиеся к этому штабу кабельные линии через Волгу все время находились под непосредственным артиллерийским и минометным огнем противника и часто выходили из строя. Они повреждались проходившими судами и тральщиками, уничтожавшими мины, и по многим другим причинам.
Трудное это было время. У нас не было тогда подводного кабеля, который надо было бы проложить через реку. Специальный кабель, конечно, работал бы надежней. Но мы вынуждены были прокладывать через Волгу кабели полевого типа, а они очень быстро намокали и теряли изоляцию, поэтому связь часто нарушалась. С их помощью можно было поддерживать связь с правым берегом Волги не более трех суток.
Много забот у связистов вызвало массовое повреждение [118] этих кабелей в результате начавшегося ледохода на Волге. Трое суток с 11 по 13 ноября не работали все кабели, по которым поддерживалась связь с 62, 64, 57 и 51-й армиями. Фактически штаб фронта остался без проводной связи. Поэтому в те дни управление войсками осуществлялось только по радио.
Но это не было выходом из положения. Нам надо было принимать решительные меры, чтобы улучшить проводную связь со Сталинградом, со штабом 62-й армии. В конце концов нам удалось найти подходящий кабель в Москве. Мы отправили его самолетами в район Сталинграда, выслали туда и кабельщиков. Руководство работой по прокладке кабеля было возложено на начальника центрального управления магистральных связей И. В. Клокова — нынешнего заместителя министра связи СССР. После окончания ледохода, под артиллерийским обстрелом и бомбежкой авиации противника, этот кабель был проложен через Волгу. Связисты прокладывали его одновременно с обоих берегов реки, навстречу друг другу. Даже там, на юге, в то время стоял жуткий холод. Связистам пришлось разбивать лед, образовавшийся у берегов. Но зато их труды были щедро вознаграждены. Проложенный ими подводный кабель через Волгу сыграл очень важную роль в ходе боев в районе Сталинграда и особенно в период ликвидации окруженной группировки врага.
Надо сказать, что во время оборонительного сражения в районе Сталинграда частям связи Красной Армии большую помощь оказывал народный комиссариат связи. За короткий срок в тылу Сталинградского фронта было построено несколько постоянных линий связи и подвешено большое количество проводов. После этого штаб фронта получил возможность по вновь построенным линиям и подвешенным проводам получить связь с Гурьевом и Уральском, чего до войны у нас не было. Удалось улучшить также связь с Саратовом и Астраханью. Это позволило несколько смягчить создавшееся [119] острое положение со связью фронта, со своими тылами, с Генеральным штабом, соседними фронтами и подчиненными армиями.
Наиболее сложные задачи стояли тогда перед связистами 62-й армии. Командующий армией Василий Иванович Чуйков имел основной и вспомогательный пункты управления. Кроме того, на восточном берегу Волги располагался его запасной командный пункт.
В середине сентября, в самый разгар боев, основной командный пункт командарма Чуйкова находился в 800 метрах от переднего края. Большинство линий проводной связи проходило в непосредственной близости от противника, параллельно линии фронта. Они находились под непрерывным воздействием всех видов огня противника.
Вскоре после ликвидации сталинградской группировки немецко-фашистских войск я встретился с Василием Ивановичем, и он рассказал мне, в каком исключительно трудном положении находилась 62-я армия, оборонявшаяся в городе осенью сорок второго года.
— Противник, — говорил Чуйков, — остервенело рвался к Волге. Днем и ночью он обрушивал массированные удары авиации и артиллерии, бросал в бой сотни танков. Командование армии вынуждено было много раз менять расположение своего командного пункта. Автоматчики противника не один раз приближались к ним почти вплотную. Проводная связь ежеминутно выходила из строя, и своевременно восстанавливать ее не всегда удавалось.
В таких условиях незаменимой была радиосвязь, — рассказывал Василий Иванович, — с помощью радио мы получали информацию об обстановке, передавали приказы и распоряжения в войска, управляли огнем артиллерии.
По мнению Чуйкова, в те тяжелые для 62-й армии дни только беззаветная храбрость и отвага связистов обеспечивали возможность управлять войсками. [120]
Мне приятно было слышать эти слова. Я уже знал о некоторых подвигах связистов, о которых мне рассказал начальник связи 62-й армии полковник И. А. Юрин.
В сентябре 1942 года немецко-фашистским войскам ценой огромных потерь удалось вклиниться в боевые порядки 13-й гвардейской дивизии, которой командовал генерал А. И. Родимцев, и выйти к Волге. В результате этого оказалась в окружении группа полковника С. Ф. Горохова, с которой была потеряна всякая связь.
Командование армии приказало любым способом доставить туда радиостанцию, источники питания и восстановить связь.
Выполнение этого важного и чрезвычайно опасного задания было возложено на связистов под командованием старшего лейтенанта, впоследствии полковника Шашорина. Их вместе с аппаратурой решили перебросить на правый берег ночью на бронекатере.
Под оглушительный грохот артиллерийской канонады катер полным ходом устремился к правому берегу. Мощные фонтаны воды, образовывавшиеся от разрывов снарядов и мин, окружали маленький катер, но он продолжал двигаться вперед. Благодаря отваге его экипажа, смелости и находчивости старшего лейтенанта Шашорина задание командования было выполнено блестяще.
Радиостанцию и источники питания к ней благополучно доставили в группу Горохова и радиосвязь восстановили.
В октябре во время ожесточенных боев в Сталинграде комсомолец-связист роты связи 308-й стрелковой дивизии Матвей Путилов повторил бессмертный подвиг сержанта Новикова.
Это произошло у завода «Баррикады», когда немцы обрушили на 308-ю дивизию свою авиацию и непрерывно вели невиданный ранее артиллерийский и минометный огонь. Нарушилась связь командира дивизии с одним из полков. Восстановить связь было приказано сержанту Путилову. [121]
При выполнении этого задания он был ранен в плечо осколком мины, но продолжал выполнять приказ, и в тот момент, когда уже обнаружил место повреждения кабеля и взял концы его в руки, чтобы срастить, еще одним осколком вражеской мины ему перебило руку. Истекая кровью, отважный связист зажал зубами концы провода.
Он погиб, но связь была восстановлена. Так и нашли его однополчане у самой линии с намертво зажатыми в зубах концами кабеля.
15 октября 1967 года, когда открывали монумент на Мамаевом кургане, мне посчастливилось быть в Волгограде. Вместе со всеми я поднялся к подножью монумента и там увидел могилу с прахом героя-связиста Путилова. Я вспомнил о нем, что знал: уроженец Тюменской области, воспитанник детского дома в Ханты-Мансийском национальном округе, комсомолец-связист, Матвей Мефодьевич Путилов пал на поле боя за честь, свободу и независимость нашей Родины. Было ему девятнадцать лет.
В моей памяти остается и другой героический подвиг, который совершил там же, в Сталинграде, связист 91-го отдельного полка связи 62-й армии Василий Титаев.
На страницах газеты «Волгоградская правда» однополчанин Василия Титаева Рыбин, бывший очевидцем этого героического подвига, рассказывал:
«Помню тот день, когда погиб Василий, шел жестокий бой. Василий Титаев находился в штабе, а у меня было свое задание. Когда Василию поручили устранить порыв на линии, я случайно столкнулся с ним. Он бежал вдоль линии связи под минометным огнем. Недалеко от блиндажа он нашел порыв и принялся за дело, а я спустился в блиндаж. Оттуда я видел, как Василий обрезал концы проводов, надрезал изоляцию и взял в рот концы проводов, чтобы снять изоляцию зубами. И тут рядом разорвалась мина. Смертельное ранение в голову получил Василий. Но, падая, он не выпустил проводов [122] и сжал их зубами... Случилось это недалеко от Волги, возле Банного оврага. Он был уже мертв, когда я подбежал к нему...»
Во время пребывания в Волгограде в 1967 году меня пригласили в одно памятное для всех связистов место. Я во что бы то ни стало захотел там побывать.
Мы приехали в район, расположенный недалеко от завода «Баррикады» на крутом берегу великой русской реки, почти на линии броневых башен танков, установленных на постаментах и призванных на вечные времена напоминать о последнем рубеже обороны советских войск во время героической борьбы легендарного Сталинграда.
Этот рубеж защищали воины всех родов войск и вместе с ними рабочие, инженеры и техники городских предприятий — все замечательные люди города Сталинграда. И в их числе были, конечно, связисты — военные и гражданские. В то время связистов не делили на военных и гражданских, так как они делали одно общее дело.
Здесь, на этом берегу, воздвигнут скромный обелиск в честь рядовых связистов, в память об их героическом ратном труде во время обороны Сталинграда.
На мемориальной доске обелиска мы увидели надпись:
«В блиндажах на берегу Волги в 1942 г. 4 героя-связиста 138-й стрелковой дивизии товарищи Ветошкин, Кузьминский, Харазия и Колосовой, их позывной «Ролик», в течении 6 недель упорно удерживали пункт связи и не пропустили фашистских захватчиков».
Осенью 1942 года, накануне наступательной операции, получив указание из Ставки, я отправился в район Сталинграда. О подготовке этой операции я узнал задолго.
Меня пригласил к себе Г. К. Жуков. Наши рабочие кабинеты находились в одном здании, но на разных этажах. Он самым подробным образом рассказал мне о намечающейся Сталинградской наступательной [123] операции, примерных ее сроках, замысле Верховного Главнокомандования, участвующих в ней фронтах, указал направления главных ударов. В заключение он сказал:
— Операция очень важная, в ней будет участвовать большое количество войск и боевой техники, она будет иметь большой пространственный размах и ее предполагается провести быстрыми темпами. Поэтому ничего не надо жалеть для участвующих в ней фронтов.
Такая четкая и ясная, а главное, своевременная постановка задачи позволила Главному управлению связи без спешки и планомерно пополнить войска Юго-Западного, Донского и Сталинградского фронтов средствами связи, а также укомплектовать их офицерским составом и специалистами. Как показали последующие события, это способствовало достижению устойчивого управления войсками и непрерывного действия связи в течение всей этой сложной операции.
Я был командирован в район Сталинграда для руководства работой по организации связи в этой важной операции. Вместе со мной вылетели специалист по организации проводной связи — полковник В. Кожетов, радист — полковник Н. Дьячков и снабженец генерал-майор войск связи — Н. Ершов.
Неприспособленный для перевозки пассажиров скоростной бомбардировщик «СБ» быстро доставил нас на полевой аэродром, недалеко от совхоза «Сталинградский». Там нас встретили генерал-майор войск связи П. Д. Мирошников, находившийся при штабе Юго-Западного фронта, и представитель управления связи Сталинградского фронта. Они тут же на аэродроме обстоятельно ознакомили нас с обстановкой.
В предстоящей наступательной операции, имевшей целью окружение сталинградской группировки немецко-фашистских войск, на каком-то рубеже должны были встретиться войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов, действующие навстречу [124] друг другу. Нас беспокоило больше всего, удастся ли сохранить надежную связь передовых соединений и частей в этот момент. Если связь вдруг откажет, возникала опасность, что во время боев, при встрече, могут быть взаимные потери своих войск, а в том, что эта встреча состоится, ни у кого из нас сомнений не было. Но как поддерживать бесперебойную связь при встрече фронтов? Этим вопросом мы занимались еще перед отъездом на фронт, в Москве. Главное управление отправило в штабы Юго-Западного и Сталинградского фронтов все необходимые данные для организации радиосвязи встречного взаимодействия. Управления связи фронтов к нашему приезду должны были разработать детали организации этой радиосвязи. Нам предстояло проверить, что уже сделано на фронтах, а в случае необходимости внести уточнения.
Между армиями трех фронтов, участвовавших в операции по окружению немецко-фашистских войск под Сталинградом, был создан также оперативный узел проводной связи в районе города Калач — Воронежский. Там находился и весьма солидный резерв линейных частей связи.
19–20 ноября 1942 года началось мощное наступление советских войск, а 23-го вражеская группировка была уже полностью окружена.
Большая подготовительная работа, проделанная связистами, не пропала даром. Радиосвязь полностью себя оправдала: в самый кульминационный момент операции, когда передовые части двух фронтов вплотную подошли друг к другу, она действовала безотказно. Взаимное опознавание и установление связи между частями во время их встречи про* изошли четко и организованно.
Опыт, полученный под Сталинградом, был широко использован в последующих операциях Красной Армии.
Однако в то время не всегда со связью дело обстояло так гладко.
В момент окружения немецко-фашистской группировки очень плохо работала проводная связь [125] штаба 21-й армии. Когда этот штаб располагался на хуторе Голубинском, действовала телеграфная связь только с одной дивизией. Прибыв в штаб этой армии, я пошел на узел связи, там стояла необычная тишина — работал только один аппарат Морзе. А в это время армия готовилась к частной операции, чтобы ликвидировать вклинившегося противника в районе знаменитой тогда «Высоты с Тремя Курганами». В операции должны были принять участие три стрелковые дивизии, бригада танкового корпуса и штурмовая авиация. А связи не было. Пришлось срочно принимать меры. Прежде всего я вынужден был заменить начальника связи 21-й армии, не справлявшегося с порученной работой. На его место был назначен полковник Н. И. Боровягин, тот самый Боровягин, который принимал у меня эскадрон связи 1-й кавалерийской дивизии в 1932 году, когда я уезжал в академию. Он закончил свою службу в Красной Армии начальником связи авиации дальнего действия.
Вскоре после завершения сталинградской операции группа представителя Ставки А. М. Василевского, где находился и я, переехала на хутор Заварыкин. Теперь это — совхоз «Пролетарий» Иловлинского района Волгоградской области.
В то время на Александра Михайловича Василевского была возложена координация действий Донского и Сталинградского фронтов, и мы находились при штабе Донского фронта около двух месяцев.
Там мы повстречались с командующим войсками фронта К. К. Рокоссовским. Это была не первая наша встреча.
В середине ноября трудного 1941 года, поздней морозной ночью, мы ехали из Москвы по Ленинградскому шоссе в сторону фронта. Ехали для того, чтобы найти штаб 16-й армии, которой в то время командовал К. К. Рокоссовский. Вскоре мы оказались в небольшой деревне Есипово, до которой от центра Москвы было не более 50 километров. Рядом с ней шел бой. За домами, приютившимися [126] вдоль шоссе, вели огонь наши батареи. Им изредка отвечала артиллерия противника. Ночь то и дело прорезали трассирующие снаряды. Иногда с обеих сторон строчили пулеметы. Мы вышли из машины. Стрельба слышалась теперь более отчетливо, но вокруг не видно было ни души.
Вдруг впереди показалась какая-то машина. Она шла с потушенными фарами и была еле видна. Когда она подошла к нам вплотную и остановилась, дверца ее медленно открылась. Мы увидели сидевшего рядом с шофером человека в высокой генеральской шапке. К нашему большому удивлению, это оказался генерал Рокоссовский. Он ехал вместе с членом Военного совета армии дивизионным комиссаром А. А. Лобачевым.
Константин Константинович рассказал мне, что Солнечногорск уже занят противником, что в деревне Есипово он предполагает остановиться и развернуть свой командный пункт, и не посоветовал мне ехать дальше. Да это мне было и не нужно. Рокоссовский остался в Есипово, а я уехал обратно.
Вернувшись в Москву, я позвонил в Генеральный штаб А. М. Василевскому и сообщил ему:
— Рокоссовского нашел. Он в Есипово. — В ответ услышал:
— Деревня Есипово уже занята противником. Штаб 16-й армии находится где-то восточнее Ленинградского шоссе.
Это было совсем близко от столицы нашей Родины.
В декабре 1941 года, когда советские войска начали мощное контрнаступление под Москвой, мы встретились с К. К. Рокоссовским снова. Это было в освобожденной от немецко-фашистских захватчиков Истре. У связистов, восстанавливавших разрушенные линии на улицах города, мы узнали, где находится штаб квартира командарма.
В одиноко стоявшем, чудом уцелевшем домике нас встретил оживленный и веселый, с приветливой улыбкой Константин Константинович. Хорошее его [127] настроение, видимо, было результатом успешных боевых действий войск 16-й армии.
На этот раз мы познакомились ближе. Высокий, стройный и как-то по-особому подтянутый, внимательный и приятный собеседник — таким остался в моей памяти Константин Константинович после нашей второй встречи.
Спустя около года мы увиделись с ним снова. На этот раз надолго. Бывая часто с Рокоссовским в штабе фронта, на его квартире, а также в войсках, я имел возможность наблюдать, как он руководил войсками и работал. Безусловно, это был выдающийся человек, полководческий талант и богатые дарования которого еще больше раскрылись в последующем ходе Великой Отечественной войны. Смелый и решительный начальник, Константин Константинович привлекал своим обаянием. Он был до предела прост в обращении с людьми независимо от их служебного положения.
Рокоссовский очень много и напряженно работал. Даже тогда, когда под Сталинградом он заболел изнурительной болезнью — туляремией, он ни на один день не прекращал трудиться. Единственно, что он тогда сделал — завел у себя кошку (видимо, это успокаивало его), которая иногда важно ходила по большой топографической карте, лежавшей у него на рабочем столе.
С Константином Константиновичем было очень приятно и интересно работать. Войскам связи фронта он постоянно и безотказно оказывал помощь. Не один раз он помогал и мне, когда что-нибудь у нас не ладилось со связью представителя Ставки Верховного Главнокомандующего.
Когда мы приехали в Заварыкин — Медведево, на Донском фронте была довольно сложная обстановка. Надо было заново организовывать связь по огромному кольцу, образовавшемуся в результате окружения противника. Мы почти все время разъезжали, часто бывали в штабе Сталинградского фронта, во многих армиях.
Мы отправлялись из Заварыкина рано утром, [128] а возвращались поздно вечером, а иногда и ночью. В сталинградских степях тогда лежал большой покров снега, что затрудняло движение автомашин. Была и еще одна трудность. В необъятной степи, кое-где пересекавшейся похожими друг на друга балками, было большое количество полевых дорог. Чуть ли не каждый день появлялись новые дороги. След на снегу от блуждавшей автомашины привлекал других шоферов, потерявших основную дорогу. Еще несколько следов от этих машин, и готова дорога, которая никуда не вела. Населенные пункты встречались очень редко, поэтому спрашивать было некого. Мы не раз теряли дорогу, особенно часто это случалось в вечернее и ночное время. К себе мы возвращались уставшими и разбитыми. Но наступало утро, и все повторялось снова.
В первое время после завершения окружения под Сталинградом нам приходилось ездить по коридору, образовавшемуся между фронтом окружения и внешним фронтом наших войск. Это было в районе населенного пункта Советский. И каждый раз, когда мы проезжали по этому участку пути, у нас невольно возникала мысль: а не придется ли возвращаться по левому берегу Волги? А у врага ведь еще было достаточно сил. К счастью, этот коридор был надежным и ездить по левому берегу нам не пришлось.
Однажды в штабе фронта нам стало известно, что в направлении Сталинграда выдвигается крупная группировка немецко-фашистских войск под командованием фельдмаршала Манштейна, который уже после войны в своих воспоминаниях намеренно и грубо исказил действительные события.
Сталинградский фронт в то время никаких резервов в своем распоряжении не имел. 2-я гвардейская армия под командованием Р. Я. Малиновского и 7-й танковый корпус П. А. Ротмистрова находились еще далеко от Сталинграда. Манштейн шел на помощь Паулюсу, и надо было что-то предпринимать для его отражения. [129]
Для этой цели было решено использовать 4-й механизированный корпус генерала В. Т. Вольского.
Генерал Вольский, находившийся в это время в штабе фронта, получил приказание передать занимаемый его корпусом участок обороны другому соединению и приступить к выполнению новой задачи. Я попросил Василевского разрешить мне поехать в этот корпус, чтобы посмотреть, как будет происходить смена.
В штаб корпуса мы с генералом Вольским приехали поздно ночью. Там уже находились представители полка, который должен был сменить его корпус. Здесь мне представилась возможность посмотреть, как производится смена войск в боевой обстановке.
Генерал Вольский оказался большим знатоком этого дела. Он до мельчайших подробностей рассказал прибывшим представителям полка, где находятся части корпуса, каков должен быть порядок их смены и что все нужно закончить к 9 часам утра. Чтобы немцы ни о чем не догадались, я приказал всем автомобильным радиостанциям корпуса оставаться на месте и активно работать на передачу. Такой способ дезориентирования радиоразведки противника к тому времени уже широко применялся в наших войсках.
К моему отъезду смена частей 4-го механизированного корпуса была произведена. Утром они уже двигались в новый район боевых действий.
Группа Манштейна встретила упорную оборону наших войск, в которой принял участие корпус отважного и грамотного в военном отношении генерала Вольского. Это, по-моему, послужило главной причиной провала группы Манштейна. Пока Манштейн раздумывал, как действовать дальше, на Сталинградский фронт прибыли армия Малиновского и танковый корпус Ротмистрова. После этого Манштейну рассчитывать на какой-либо успех было уже нельзя.
Надолго запомнились мне встречи с генералом, впоследствии Маршалом Советского Союза Федором [130] Ивановичем Толбухиным, командовавшим тогда 57-й армией. Каждый раз, когда мы ехали из Заварыкина в штаб Сталинградского фронта или возвращались обратно, мы непременно останавливались на хуторе Верхне-Царицынском, где располагался его штаб. Приветливый и добродушный, Федор Иванович всегда радостно встречал нас и никогда не простил бы, если бы мы проехали мимо его штаба. Он был высокообразованным военачальником, обаятельным человеком и настоящим русским хлебосолом.
Помню, как 31 декабря 1942 года Александр Михайлович Василевский пригласил меня поехать в Котельниково. Там стояли штабы 2-й гвардейской армии и 7-го танкового корпуса. Прибыв в Котельниково, он и его товарищи поехали в штаб 7-го танкового корпуса, а я пошел в штаб 2-й гвардейской армии, где не ладилось со связью. Вместе с генералом А. Ф. Новиницким, который сопровождал меня в этой поездке, мы долго возились и, наконец, добились установления связи почти со всеми соединениями армии. Под вечер мне туда позвонил Александр Михайлович и сказал, что ждет меня на квартире у Ротмистрова.
Я приехал к Ротмистрову, там уже были А. М. Василевский, Р. Я. Малиновский, С. С. Бирюзов, Я. Н. Федоренко... В комнате стоял празднично накрытый стол и даже небольшая елка. Это казалось чудом. Где ее достали в бескрайних сталинградских степях?
У всех присутствующих было приподнятое настроение и, очевидно, не только по случаю наступающего Нового года, а потому, что под Сталинградом были достигнуты большие успехи. Конечно, в тот памятный вечер мы выпили и за победу и за Новый год. Однако задерживаться в Котельниково не стали. Александра Михайловича и всех нас пригласил на встречу Нового года уважаемый всеми Федор Иванович Толбухин. Мы прервали приятную встречу у Ротмистрова и поехали в 57-ю армию.
Мне, как и другим товарищам из группы Василевского, [131] не раз приходилось ехать впереди колонны. Но на этот раз во главе ее был начальник бронетанковых и механизированных войск Красной Армии генерал Федоренко. Бывший моряк русского военно-морского флота, награжденный во время первой мировой войны четырьмя георгиевскими крестами, жизнерадостный человек и большой шутник, Федоренко, как это часто тогда случалось, заблудился. Мы остановились. За окнами машины бушевала вьюга, заметая снегом все дороги. Мы собрались вместе у первой машины и гадали, куда надо ехать. Наконец, обсудив все и вроде бы установив направление, поехали дальше. Ехали долго, я задремал. Вдруг опять остановка. По колонне передали, чтобы все собрались у машины Василевского. Я подумал, что опять заблудились. Но оказалось, что на этот раз вызывали по другому поводу. Наступил Новый, 1943 год, поэтому Василевский пригласил к своей машине всех участников этой памятной поездки и, достав из машины бутылку коньяка, предложил выпить за Новый года. Так в завьюженной сталинградской степи мы встретили 1943 год.
В штаб 57-й армии к Толбухину мы приехали только в 4 часа утра 1 января. Федор Иванович настоял на том, чтобы мы сели за стол. Усталые и замерзшие, мы не очень-то охотно приняли его приглашение, но не хотелось обижать гостеприимного хозяина. Только мы сели, как случилось непредвиденное.
В комнату вошел начальник штаба армии полковник Н. Я. Прихидько и что-то шепотом доложил Толбухину. На лице Толбухина отразилась тревога. Оказалось: получено донесение, что на участке одного из полков 15-й гвардейской стрелковой дивизии немцы прорвали фронт. Сон и усталость как рукой сняло.
Генерал Толбухин, доложивший эту крайне неприятную новость Василевскому, сказал, что он не верит этому сообщению и поэтому приказал перепроверить его, выяснить, что произошло в действительности. [132] Однако нам было известно, что малочисленная 15-я гвардейская дивизия занимает очень широкий фронт и поэтому там все может быть.
С большим напряжением ждали мы результатов перепроверки. Первые сведения были неутешительны, но потом все обошлось благополучно. Новогодняя ночь ничем не была омрачена: оказалось, что один наш батальон решил застать врасплох гитлеровцев, рассчитывая, что в ночь под Новый год они не ждут удара. В ответ на эту вылазку немцы обрушили на наши позиции огонь из всех видов оружия. Это и послужило поводом для донесения «о прорыве фронта».
Когда вспоминаю этот случай, всегда думаю о том, сколько надо было иметь выдержки, какую проявил Толбухин в эту памятную новогоднюю ночь.
В районе Сталинграда в то время находились А. М. Василевский, командующий Военно-Воздушными Силами А. А. Новиков, начальник бронетанковых и механизированных войск Красной Армии Я. Н. Федоренко, генералы В. Д. Иванов и О. И. Городовиков, некоторые начальники центральных управлений и другие ответственные представители Наркомата обороны. Одно простое перечисление всех этих имен наглядно свидетельствует о том, какое важное значение придавалось тогда Ставкой Верховного Главнокомандования боевым действиям на этом участке советско-германского фронта.
В хуторе Заварыкин, где размещался штаб Донского фронта, был развернут узел связи представителя Ставки Верховного Главнокомандующего. С помощью этого узла поддерживалась связь со штабами Сталинградского, Закавказского и Юго-Западного фронтов, 62-й армией и с Москвой.
Это был первый опыт использования подобного узла во время Великой Отечественной войны, который потом часто применялся.
Из Заварыкина вся группа А. М. Василевского [133] переехала в Котельниково. Это был уже район действий Сталинградского фронта. Помню, как с трудом преодолевали встречавшиеся нам по пути балки. Тяжелые машины узла связи вязли в снегу, с большим трудом брали подъемы. Нередко все мы вылезали из машин и без всякой скидки на возраст и звание — девушки-связистки и автор этих строк — работали до седьмого пота, толкая вперед застрявшие машины.
Наконец, мы прибыли в Котельниково и стали устанавливать связь со штабами фронтов, но в это время поступило указание Ставки переехать на Воронежский фронт, там намечались активные действия наших войск. Мы отправились в далекий путь под Воронеж.
Во время этого длинного пути я вспоминал о событиях, произошедших в районе Сталинграда. За два месяца, проведенные там, мне довелось увидеть многое: блестящую операцию по окружению группировки Паулюса, ожесточенные бои, встретиться со многими нашими военачальниками.
К сожалению, мне не пришлось видеть окончательное поражение и пленение войск фельдмаршала Паулюса. Но товарищи, приехавшие потом на Воронежский фронт, рассказывали, как гитлеровцы, когда-то заносчивые, а теперь потерявшие достоинство солдата, заискивающе лепетали «Гитлер капут», ожидая заслуженного ими возмездия за злодеяния, которые вольно или невольно совершали на советской земле. Они вызывали у наших воинов не то чтобы жалость, этого они не заслужили, а какое-то сложное чувство. Главное было радостно — что вот отомстили.
На Юго-Западном фронте мне пришлось бывать дважды. Первый раз я ездил туда на короткое время, во второй половине декабря 1942 года, когда войска этого фронта громили группировку противника, [134] действовавшую в районе верхнего течения Дона.
Именно тогда Александр Михайлович Василевский пригласил меня к себе и сказал:
— Иван Терентьевич, звонил Н. Ф. Ватутин. Жаловался на связь. Поезжайте к нему и разберитесь.
Я быстро собрался и уехал.
В пути мы видели следы недавних боев: вереницы автомашин, нагруженных различным военным имуществом, брошенных на дорогах, колонны пленных солдат, двигавшихся на сборные пункты, валявшееся оружие и боеприпасы. Все это свидетельствовало о крупном поражении итальянских войск, по воле Муссолини заброшенных в бескрайние степи России.
При штабе Юго-Западного фронта находился тогда представитель Ставки Верховного Главнокомандования генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов. Начальником связи при Воронове был назначен генерал-майор Т. П. Каргополов.
Представитель Ставки имел связь с Москвой, штабами Воронежского и Донского фронтов, а также со штабами 1-й гвардейской и 6-й армий, действовавших в направлении главного удара фронта.
Когда мы приехали в Калач, там произошло неприятное событие — штаб фронта потерял связь с 24-м танковым корпусом, которым командовал генерал В. М. Баданов.
Этот корпус, продвинувшийся далеко на юг, оказался в тылу противника. В начале боевых действий корпуса его штаб регулярно доносил об обстановке на фронте, а затем связь с ним внезапно прервалась. Мощные радиостанции штаба фронта непрерывно вызывали радиостанцию корпуса, но все вызовы оставались без ответа. Где находится корпус, что он делает, каковы результаты его действий, было неизвестно.
Конечно, в штабе волновались. О судьбе корпуса беспокоился командующий фронтом генерал Ватутин. [135] О потере связи с корпусом Баданова стало известно в Ставке, которая потребовала во что бы то ни стало восстановить с ним связь.
Связистами были приняты все возможные меры: была выслана автомобильная радиостанция с опытным экипажем; на поиски корпуса непрерывно высылались самолеты; продолжались настойчивые вызовы по радио из штаба фронта. Однако все эти меры не дали никаких результатов: корпус продолжал молчать.
И вдруг, огромная радость — от Баданова получена большая радиограмма. В ней сообщалось о блестящем успехе корпуса и о захвате им огромных трофеев в районе Тацинской. У всех отлегло от сердца.
Как потом выяснилось, радиосвязь с корпусом прекратилась из-за безостановочного движения его штаба. Автомобильные радиостанции не имели возможности развернуться для работы, а маломощные радиостанции не могли действовать на таком расстоянии. Большая вина, конечно, лежала на штабе корпуса, который обязан был, при всех условиях, связаться со штабом фронта и донести ему о действиях корпуса. Но... победителей не судят, и об этом неприятном случае все очень быстро забыли.
Там же, на Юго-Западном фронте, мне пришлось быть и в феврале 1943 года.
Начальником связи Юго-Западного фронта в то время работал генерал-майор П. И. Белявцев. Я его знал задолго до войны, по совместной службе в 1-м кавалерийском корпусе Червонного казачества в Проскурове.
Коммунист с 1918 года, бывший политработник, исключительно скромный и приятный человек, Павел Игнатьевич Белявцев пользовался у товарищей по работе большим уважением. Он был хорошо подготовленным связистом и имел большой опыт работы в войсках связи.
Начальником связи Юго-Западного фронта его назначили в октябре 1942 года. До этого он работал [136] начальником связи дивизии, корпуса, военного округа и армии.
Мне было известно, что генерал Белявцев успешно справился со своей задачей во время операции войск Юго-Западного фронта по окружению сталинградской группировки немецко-фашистских войск. Но в последующих операциях в его работе обнаружились серьезные недостатки. Прибыв в штаб Юго-Западного фронта, я смог установить, что основными причинами недостатков были исключительно сложные условия, создавшиеся в то время на Юго-Западном фронте, а главное — плохое состояние здоровья генерала Белявцева. Он не мог вынести ту колоссальную нагрузку, которая легла на его плечи.
В штабе фронта я встретился с командующим Н. Ф. Ватутиным и выслушал его претензии к работе связи. Генерал Ватутин нередко часами засиживался на узле связи у аппаратов Бодо. Мне не раз приходилось видеть, как он вел телеграфные переговоры с командующими армий, по двум аппаратам Бодо одновременно. Он ценил работу связистов и всегда оказывал им большую помощь.
После разговора с генералом Ватутиным я отправился на узел связи штаба фронта и убедился, что в его работе было действительно немало недостатков. Затем мы обстоятельно побеседовали с генералом Белявцевым, и он подробно рассказал о нуждах войск связи и трудностях в работе. В конце беседы он попросил перевести его на другую работу и откровенно признался, что ему очень трудно исполнять должность начальника связи на таком большом фронте, как Юго-Западный.
Я посчитал причину уважительной и освободил его от должности начальника связи Юго-Западного фронта. Вместо него был назначен генерал-майор, теперь маршал Алексей Иванович Леонов, работавший до этого заместителем начальника связи Западного фронта.
Вскоре мне пришлось поехать в штаб 1-й гвардейской [137] армии, которой командовал уже знакомый мне генерал Василий Иванович Кузнецов. Это было как раз в го время, когда штаб фронта готовился переезжать из Калача в Серафимович. Мы условились с генералом Леоновым, что если не вернусь в Калач, то прямо из 1-й гвардейской поеду в Серафимович.
В штабе армии мы познакомились с состоянием связи, потом побывали на узле, встретились со связистами, задержались там до вечера и не смогли вернуться в штаб фронта: не хотелось ехать по темному времени.
Вечером произошла встреча с командующим армией. Мы вспомнили с ним Загорск, где познакомились накануне контрнаступления под Москвой. Поговорили о том, как изменилась обстановка по сравнению с тем тяжелым временем, как было трудно со связью в его армии тогда и как хорошо работает она сейчас. В конце нашего разговора Василий Иванович приказал подготовить для меня карту с маршрутом на Серафимович.
Утром во время завтрака у Кузнецова пришел его начальник штаба генерал И. Т. Шлемин и принес карту с обозначенным маршрутом. Этот маршрут мне почему-то не понравился, и поэтому, ничего не сказав в штабе, мы поехали по другой дороге, вдоль Дона.
Дорога оказалась занесенной снегом и почти непроезжей. Видимо, начальник штаба знал об этом, почему и предложил мне другую, хорошо наезженную дорогу, руководствуясь, очевидно, лучшими побуждениями.
По пути в Серафимович мы встретили стоявшую на дороге большую колонну автомашин, нагруженных каким-то имуществом. Машины были не наши. Ни одного человека около этих машин не было, и это нас удивило. Но удивляться было рано.
Мы подъехали к какому-то населенному пункту, на окраине которого стоял итальянский солдат и как заправский регулировщик указывал рукой путь в объезд. «Неужели мы нарвались на противника [138] «, — подумал я. Такое уже случалось. Что, если итальянский солдат принимает нас за своих, а потом, когда разберется, откроет огонь? В машине нас было трое: я, адъютант и шофер. Но думать было некогда, и я решил ехать дальше. Мы подъехали к итальянцу в ярко-зеленой шинели и остановились.
Солдат оказался без оружия. Мы попытались объясниться с ним, но это нам не удалось: он показывал рукой на селение. Мы поехали туда. Селение оказалось занятым какой-то итальянской частью. Это ее машины встретились нам по пути. Там мы кое-как разобрались, в чем дело. Выяснилось, что это саморазоружившаяся итальянская часть. Я вспомнил, что недалеко от «регулировщика» лежала огромная куча автоматов, винтовок, гранат и всякого другого оружия. Тогда я не понял, во всяком случае, никак не мог предположить, что эта куча образовалась без «постороннего участия».
В населенном пункте, где было полно итальянских солдат и офицеров, мы не встретили ни одного советского солдата. Пораженные всем увиденным, мы отправились дальше.
В Серафимович приехали, когда связисты и комендант штаба уже были на новом месте, а сам штаб еще оставался в Калаче. Это очень интересный момент в работе связистов, который я люблю наблюдать. Серафимович целиком и полностью находился в их руках. Одни прокладывали кабельные линии внутренней телефонной связи, другие работали на столбах постоянных линий, налаживая телеграфную связь с подчиненными штабами. На окраине города устраивались радиостанции. В подвалах домов, отведенных под узел, монтировалась телеграфно-телефонная аппаратура. Словом, в Серафимовиче царила именно та атмосфера, которая характерна при устройстве на новом месте каждого шхаба.
Я увиделся там с Алексеем Ивановичем Леоновым, которому рассказал о встрече с итальянцами. [139]
А от него, в свою очередь, узнал, что генерал Шлемин, отправившийся тоже в Серафимович по дороге, которую рекомендовал мне, ранен, наскочил на группу противника, блуждавшую в тылу наших войск.
Ознакомившись с состоянием связи в Серафимовиче, мы поехали в штаб Воронежского фронта. [140]