Глава четвертая

Накануне Великой Отечественной войны 19 июня 1941 года меня вызвал к себе И. В. Сталин. В кабинете, который мне был уже знаком, Сталин находился один. Как мне показалось, он тогда был почему-то взволнован. Когда я вошел в кабинет, Сталин еще несколько минут ходил, потом подошел ко мне, поздоровался и сказал:

— У вас неблагополучно с подбором и расстановкой кадров в Прибалтийских республиках. Поезжайте и разберитесь.

После этих слов он повернулся и направился в своему рабочему столу, из чего я сделал заключение, что разговор окончен. Еще несколько минут я стоял в недоумении, а потом спросил:

— Разрешите идти?

— Идите, — ответил он, не поднимая головы от бумаг, которые он уже рассматривал.

Подобные задания были уже не раз, но и в этот вечер они оказались для меня совершенно неожиданными. [53]

Вернувшись из Кремля в Наркомат связи и посоветовавшись со своими заместителями, мы наметили людей, которые должны были поехать вместе со мной. Всем им приказали быстро подготовиться к отъезду.

Однако наша поездка задержалась. На следующий день, в пятницу 20 июня, состоялось заседание Совета Народных Комиссаров, на котором присутствовал и я. Это заседание вел И. В. Сталин, который к тому времени был уже Председателем Совнаркома.

В ходе заседания возникла необходимость создать комиссию для подготовки проекта решения по какому-то вопросу повестки дня. Для включения в состав комиссии были названы фамилии, в том числе и моя, которую предложил Сталин.

Срок представления комиссией решения в правительство был установлен — 21 июня. Это дало мне право предположить, что моя поездка в Прибалтику автоматически откладывается на два дня.

Во второй половине следующего дня проект решения был подготовлен и подписан. После этого, поработав в наркомате часа два, я уехал за город. Был уже субботний вечер, и мне в голову пришла мысль, что в воскресенье в Прибалтике нам делать нечего, так как в этот день все отдыхают. Словом, я отложил свою поездку до следующего дня.

Когда я приехал к себе на дачу, мне позвонил А. Н. Поскребышев и сказал:

— Позвоните товарищу Сталину по такому-то телефону.

Немедленно набираю указанный номер телефона.

— Вы еще не уехали? — спросил меня Сталин.

Я пытался ему объяснить, что по его поручению работал в комиссии, но он меня перебил и снова задал вопрос:

— А когда вы выезжаете?

Мне уже ничего не оставалось, как ответить:

— Сегодня вечером.

Он положил трубку, а я стал думать, как сегодня же уехать из Москвы. Прежде всего позволил [54] в Наркомат путей сообщения и попросил прицепить наш вагон к поезду Москва — Вильнюс. Потом позвонил к себе на работу и приказал, чтобы все, кто должен ехать со мной в Прибалтику, были у поезда к моменту его отправления. Сам же стал собираться на вокзал, ведь поезд отправлялся в 23 часа.

Но вот все волнения позади. Все собрались вовремя, разместились в отдельном вагоне и отправились в путь.

Время было позднее, мы сразу же легли спать, проснулись уже в Орше. К нам в вагон пришел какой-то связист, спросил Омельченко и вручил ему телеграмму непонятного содержания. Пожав плечами, Омельченко передал ее мне, и я прочел: «СВЯЗИ ИЗМЕНЕНИЕМ ОБСТАНОВКИ НЕ СОЧТЕТЕ ЛИ ВЫ НУЖНЫМ ВЕРНУТЬСЯ В МОСКВУ». Текст был непонятным, но непонятнее всего было то, что телеграмма была за моей подписью — ПЕРЕСЫПКИН.

Мы терялись в догадках, что бы это могло значить. Я спросил связиста, доставившего телеграмму, он оказался начальником местной конторы связи:

— Что случилось?

Удивленный еще больше меня, он ответил:

— А разве вы не знаете? Началась война.

Это сообщение было для нас полной неожиданностью.

Как выяснилось позже, странную телеграмму послал мой первый заместитель К. Я. Сергейчук, оказавшийся большим конспиратором. Потом Константин Яковлевич рассказывал мне, что долго ломал голову, сочиняя телеграмму. Он не хотел передавать открыто о том, что в поезде Москва — Вильнюс едет нарком.

Мы вышли на перрон. В ясном солнечном небе над Оршей на большой высоте кружил немецкий самолет-разведчик, а по трансляционной сети вокзала железнодорожный диктор обычным голосом, [55] каким сообщают о прибытии и отправлении поездов, читал:

— Граждане пассажиры, следующие в командировки и возвращающиеся к месту постоянного жительства, могут продолжать свой путь. Тем же, кто едет в отпуск или по личным делам, рекомендуется возвращаться домой.

А как поступить мне? Продолжать или прервать начатую поездку? Обстановка резко изменилась, началась война, я был твердо убежден, что в этот ответственный момент мне важнее всего находиться в Москве, однако только накануне вечером была подтверждена необходимость моей командировки. Может быть, для этого были какие-то важные соображения?

Из кабинета начальника вокзала, по железнодорожной связи, я позвонил в Москву и попросил своего заместителя Попова переговорить с К. Е. Ворошиловым, который в то время занимался вопросами Наркомата связи, как мне поступить дальше.

Через несколько минут из Москвы последовало указание: «Немедленно возвратиться».

Вместе со своими спутниками на машине, предоставленной нам горсоветом, с вокзала мы отправились в местную контору связи.

Там мы имели возможность наблюдать работу связистов в первый день Великой Отечественной войны. Несмотря на грозные события, когда самолеты противника уже не один раз появлялись над городом, работа конторы связи Орши протекала спокойно. Чувствовалось во всем, что коллектив работников конторы с большим напряжением готовится к решению больших и сложных задач, которые его ожидают в условиях войны. С этого дня вся работа целиком была подчинена интересам военного командования. Иначе и быть не могло. Тогда это была главная задача связистов.

С полной нагрузкой работали телеграф и городская телефонная станция. По телеграфу и телефону передавались указания, связанные с мобилизацией. В распоряжение войсковых штабов была уже передана [56] часть телеграфных проводов. Одновременно комплектовались аварийные бригады для восстановления линий связи на случай их разрушения авиацией противника. Поддерживалась устойчивая связь с Минском, Витебском и Смоленском. Работникам электросвязи было уже объявлено, что с 22 июня все они переводятся на казарменное положение.

Когда мы приехали в контору, все дежурные находились на своих местах. Одна из работниц выдавала сотрудникам противогазы так деловито, как будто всю жизнь она только этим и занималась. Другие проверяли санитарное имущество и медицинские сумки. По телефону в контору вызывались работники, находившиеся в это время дома. День-то был воскресный. Словом, вокруг царила строгая и деловая обстановка.

Чувство удовлетворения охватило меня, когда увидел, как работники конторы связи г. Орши четко и организованно перестраивают свою работу на военный лад.

Затаив дыхание, слушали связисты и я с ними передававшееся по радио официальное заявление Советского правительства о нападении фашистской Германии на Советский Союз. Потом дружески побеседовав со связистами Орши, предупредив ихо важности и необходимости обеспечения Действующей армии хорошей связью и пожелав им успехов в этой работе, мы отправились в Москву. Часть нашей группы во главе с моим заместителем Г. А. Омельченко была направлена в Минск, чтобы оказать помощь белорусским связистам.

В путь на Москву мы отправились на потрепанной полуторке, легковой машины в конторе не было, поэтому мы попросили Смоленский облисполком выслать нам навстречу легковую автомашину.

Часа через два, на автомагистрали Минск — Москва, нас встретил ЗИС, высланный из Смоленска. А еще через час мы уже были в самом Смоленске.

Мы очень спешили в Москву, но в Смоленске [57] нам пришлось задержаться. Хотелось посмотреть, как перестраиваются на военный лад смоленские предприятия связи. Всюду кипела напряженная работа, к тому времени уже многие телеграфные провода были переданы в распоряжение штабов Красной Армии. Смоленские связисты несколько часов обеспечивали непосредственные нужды военного командования. На телеграф все больше и больше поступало военной корреспонденции. Телефонистки междугородной телефонной станции осуществляли телефонную связь между войсковыми штабами. Одновременно проверялась готовность резервных узлов связи, транспортных средств, подготавливалась запасная аппаратура и линейные материалы, и всеми этими работами блестяще руководил П. М. Кириленко. Павел Митрофанович, опытный связист и хороший организатор, спокойно, уверенно и с большим знанием дела руководил работой связистов города и области. Мы тепло попрощались с ним и отправились в дальнейший путь.

Вскоре нас встретили два черных наркомовских «бьюика», высланные из Москвы, и мы стали двигаться значительно быстрее.

Я включил радио. На многих частотах звучали фашистские марши, сквозь парадный шум и треск слышались крики «Зиг! Хайль!», похожие на собачий лай. Немцы вели передачи на русском языке, хвастливо сообщая, что Красная Армия разбита и откатывается на восток, и через несколько дней победоносное знамя тысячелетнего райха будет реять над Москвой.

Передачи эти носили озверело-антисоветский характер, в них порочились советские руководители. Фашисты призывали к убийству коммунистов и евреев, советских работников и активистов, старались посеять вражду между советскими народами, разрушить основы существования и могущества нашего государства.

Я не мог этого слушать и выключил приемник.

На рассвете 23 июня мы подъехали к Москве.

Из подмосковных лесов вытягивались колонны [58] пехоты и артиллерии, куда-то спешили зенитчики. Во всем чувствовалось, что столица начала готовиться к отпору врагу.

В первые три недели военных действий на всех фронтах создалась исключительно тяжелая обстановка. Неудачи, постигшие Красную Армию в начальный период Великой Отечественной войны, сказались, конечно, и на работе штабов и войск связи по организации управления и обеспечению связи.

В результате ударов авиации и артиллерийского огня противника по городам, железнодорожным узлам и штабам вышли из строя многие линии и узлы связи, что повлекло за собой прекращение проводной связи на ряде важных направлений и многочисленные нарушения управления войсками.

Быстрое восстановление связи затруднялось тем, что многие части связи к началу войны были заняты на строительстве и оказались оторванными от своих штабов. Кроме того, к началу войны некоторые штабы фронтов и армий не имели полного комплекта положенных им частей связи, а имевшиеся у них части понесли серьезные потери в личном составе и боевой технике в первых же пограничных сражениях.

2 июля 1941 года начальник штаба Западного фронта генерал-лейтенант Г. К. Маландин обратился в Генеральный штаб с телеграммой:

«...Части связи 3, 4 и 13-й армий имеют потери от 50 до 100 процентов. Прибывшее управление 16-й армии потеряло свой батальон связи при изменении маршрута следования. Части Народного комиссариата связи не отмобилизованы.

Для выполнения плана операции необходимо подать из центра четыре линейных батальона связи фронта, восемь линейных батальонов армейских управлений, кабельно-шестовые, телеграфно-эксплуатационные и телеграфно-строительные роты в количестве, предусмотренном планом развертывания».

Положение с частями связи на Западном фронте не улучшилось и спустя месяц. На 1 августа фронту не хватало: 11 линейных батальонов, 13 телеграфно-строительных, [59] 5 телеграфно-эксплуатационных и 26 кабельно-шестовых рот.

Нет необходимости пояснять, что в таких условиях было очень трудно, а иногда и невозможно иметь устойчивую связь. К тому же некоторые общевойсковые командиры в то время недооценивали роль связи в войне.

Недостаточное количество аппаратуры и полевого кабеля в войсках, действовавших на фронте, мешало ритмичной работе частей связи в начале войны. А произошло это из-за больших потерь, понесенных в первые дни войны, и резкого сокращения поставок промышленностью.

Чтобы выйти из такого трудного положения, Главное управление связи было вынуждено пойти на крайнюю меру — сократить отпуск средств связи всем частям и соединениям Красной Армии.

В сорок первом году мы отлично понимали, что это скажется на управлении войсками, тем более что и по сокращенным-то нормам Красная Армия была обеспечена не полностью, но другого выхода не было.

Мог ли я тогда надеяться, что настанет время, когда сокращенные нормы будут отменены, войска будут снабжаться по существующим табелям и, больше того, я буду иметь возможность в 1944 году доложить Верховному Главнокомандованию о том, что части связи 1, 2-го Белорусских и других фронтов обеспечены телефонными аппаратами и положенными им радиостанциями на 100 процентов и выше.

В конце 1941 года возникла мысль об организации производства аппаратуры связи собственными силами. По нашей просьбе Государственный комитет обороны 21 января 1942 года разрешил Наркомату обороны создать завод и организовать на нем производство средств связи. Для этой цели нам передали производственные корпуса одного эвакуированного из Москвы завода и станочное оборудование, оставшееся в Ленинграде после эвакуации заводов «Красная заря» и «Кинап». [60]

Создание завода было смелым решением, но осуществление его оказалось трудным делом, потребовало больших восстановительных работ. Станочное оборудование из блокированного врагом Ленинграда пришлось перевозить самолетами и на автомашинах через Ладожское озеро по «дороге жизни», которую ожесточенно бомбила авиация противника.

Основными кадрами завода стали инженерно-технические работники, мастера и квалифицированные рабочие завода «Красная заря», перевезенные из Ленинграда вместе со своими семьями. Все эти люди были крайне истощены, и поэтому не могло быть и речи, чтобы они сразу приступили к работе. Они смогли начать трудиться только после того, как подлечились и окрепли в военных госпиталях.

Для укомплектования завода были отозваны также из частей связи некоторые инженеры, техники и квалифицированные мастера, ранее работавшие на предприятиях промышленности средств связи.

Все эти замечательные советские люди, истинные патриоты нашей Родины, принялись за монтаж оборудования, организацию производства, за изготовление аппаратуры. Вместе с основными рабочими самоотверженно трудились и многие члены их семей. На заводе в невиданно короткие сроки развернулось массовое производство полевых телефонных аппаратов, телефонных коммутаторов и телеграфных аппаратов Бодо.

Это — яркий пример трудовых подвигов и горячего патриотизма советских людей во время Великой Отечественной войны.

В создании завода и организации массового производства аппаратуры большие заслуги принадлежат директору М. Салманову, главному инженеру А. Беликину, конструкторам Г. Савельеву и Я. Жукову, многим работникам Управления вооружения и института связи Красной Армии. Душой этого важного, но вместе с тем и очень трудного дела был начальник Управления вооружения генерал-майор войск связи К. X. Муравьев.

Константин Хрисанфович лично руководил работой [61] по демонтажу станочного оборудования в Ленинграде, организовал перевозку в Москву работников завода «Красная заря», устраивал их в военные госпитали, непосредственно руководил работами по оборудованию завода и организации массового производства телефонной и телеграфной аппаратуры.

Несколько позже по решению правительства был создан еще один завод. Это был радиозавод. На нем было организовано массовое производство переносных коротковолновых и ультракоротковолновых радиостанций 13-Р и А-7. Основными кадрами этого завода были несовершеннолетние мальчишки и девчонки. Никогда не изгладятся из памяти мои посещения этого завода. Работа не позволяла мне бывать там днем. Поэтому чаще всего я приходил на завод в ночное время. Не без грусти я наблюдал, как юное пополнение рабочего класса мужественно выносило все невзгоды войны, заменив за станками своих отцов и братьев, ушедших на фронт. Тогда можно было видеть, что у многих автоматов и токарных станков были установлены специальные скамеечки, чтобы удобнее было работать низкорослым ребятам. Нельзя было смотреть без слез на все это.

Но ни на какую жалость нельзя было и намекать. Почувствовав жалость, ребята приняли бы это как оскорбление. Они, эти маленькие труженики, гордились тем, что работают на заводе, изготавливающем радиостанции для Красной Армии, дорожили честью рабочего.

Так преодолевались трудности. Так стало возможным к концу войны полностью удовлетворять все потребности войск в аппаратуре связи.

В начале войны работа связи часто нарушалась в результате многочисленных налетов вражеской авиации. Пользуясь превосходством в воздухе, немцы систематически разрушали узлы и постоянные линии связи. Гитлеровские летчики, летая на небольшой высоте, сбрасывали через 50–100 метров на постоянные линии связи авиабомбы, специально изготовленные для этой цели.

Фашистское командование стремилось нарушить [62] управление войсками в Красной Армии и поэтому специально готовилось к разрушению наших линий. Гитлеровские генералы отлично понимали значение связи. К нам в тыл часто засылались и диверсионные группы.

Начальник связи Красной Армии генерал-майор Н. И. Гапич рассказывал мне, что 8 июля 1941 года, в момент ожесточенного боя 35-го стрелкового полка 10-й стрелковой дивизии, группа фашистских диверсантов пробралась через передний край нашей обороны и нарушила связь. Найти и устранить повреждение телефонного кабеля было поручено ефрейтору-связисту Лебеденко.

Местность, по которой была проложена линия, обстреливалась сильным минометным огнем противника, однако Лебеденко смело пошел на выполнение задания, ползком и короткими перебежками продвигаясь вперед.

Обнаружив обрыв кабеля, ефрейтор быстро исправил линию, но в этот момент его стали окружать фашистские солдаты. Лебеденко вступил с ними в бой, ему удалось уничтожить несколько гитлеровцев, но он сам оказался раненым. Преодолевая боль, отважный связист продолжал бой до тех пор, пока группа диверсантов не была рассеяна.

С самого начала войны связисты надежно обеспечивали устойчивую связь в сложных условиях боевой обстановки, они показали многочисленные примеры мужества и отваги.

17 июля 1941 года совершили героический подвиг связисты 415-го батальона связи 22-го стрелкового корпуса под командованием заместителя политрука радиороты А. К. Мери. Части корпуса вели напряженный оборонительный бой на подступах к крупной железнодорожной станции ДНО. Когда противник стал угрожать штабу корпуса, в бой вступило подразделение связистов. Несколько часов они героически отражали атаки врага, вывели из строя десятки солдат противника и не допустили его до штаба корпуса.

В этом жестоком бою А. К. Мери был несколько [63] раз ранен, но, несмотря на это, продолжал оставаться в строю и руководить действиями отважных связистов.

За совершенный героический подвиг А. К. Мери было присвоено звание Героя Советского Союза.

В эти же дни на другом крыле советско-германского фронта — на южном — совершил героический подвиг стрелок-радист 132-го бомбардировочного авиационного полка 64-й авиадивизии сержант И. Бражников. В составе экипажа самолета он выполнял боевое задание по разрушению наведенной противником переправы через реку Днестр.

Когда самолет находился у цели, он был атакован вражескими истребителями и загорелся. Однако отважный экипаж продолжал выполнять поставленную задачу. На объятом пламенем самолете Бражников поддерживал радиосвязь со своим аэродромом и самолетами, летевшими рядом. Одновременно с этим он успевал отражать атаки истребителей противника. Огнем своего пулемета отважный радист сбил фашистского стервятника.

Советский бомбардировщик сбросил на цель груз бомб. Переправа была разрушена. Задание командования выполнено. Только после этого сержант Бражников по приказанию командира корабля выпрыгнул с парашютом из горящего самолета и благополучно приземлился в расположении своих войск.

За проявленный героизм при выполнении важного боевого задания стрелок-радист И. Бражников был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

Это были одни из первых боевых подвигов советских связистов в начале Великой Отечественной войны. И потому, что они были первыми, они особенно четко врезались мне в память.

В трудных и сложных условиях проходила в то время работа Народного комиссариата связи. Из областных управлений и от отдельных связистов западных районов страны поступали сведения все тревожнее и тревожнее. [64]

В последние дни июня в наркомат позвонила дежурная телефонистка междугородной телефонной станции города Пинска. Сильно волнуясь, она торопливо говорила:

— Наши войска оставили город. На улицах немецкие танки. На них кресты. Я их вижу в окно. А никого из наших начальников нет. Что мне делать?

Даже в таких опасных условиях скромная телефонистка, фамилия которой долгое время оставалась для меня неизвестной, не оставила служебный пост, сумела связаться с Москвой и информировать о создавшейся обстановке. Но что мы могли ей ответить? Поскорее уходите из города и присоединяйтесь к своим.

Много лет спустя, летом 1967 года, мне довелось быть в Минске, Там я вспомнил и рассказал об этом случае местным связистам, пожалев при этом, что так и осталась неизвестной эта замечательная телефонистка и ее дальнейшая судьба.

Белорусские связисты постарались разыскать ее. Через некоторое время я получил письмо от В. Мисковец. Оказалось, это она мне звонила в Москву в первые дни Великой Отечественной войны. В своем письме она писала:

«Город Пинск подвергся воздушной бомбардировке в первый же день войны. 23 июня я дежурила в ночную смену. Неожиданно погас свет. В это же время прервалась связь с Брестом. В большом переполохе люди начали выбираться из города. Кто на машинах, кто пешком. Вместе с другими выехало в направлении районного центра Лунинец руководство областного управления и конторы связи. Уезжая, они дали нам указание продолжать работать на станции и пообещали держать с нами связь.

На второй день позвонил начальник управления и спросил, что происходит в Пинске. Я ответила ему, что в городе спокойно, немцев нет. Они возвратились в Пинск. Но обстановка на фронте стала быстро ухудшаться. Поэтому связисты погрузили наиболее ценное оборудование и окончательно оставили [65] город. Однако телефонисткам снова было приказано оставаться на рабочих местах и поддерживать связь до конца.

Началась сильная бомбежка. Мы очень перепугались. Я обходными путями дозвонилась до Наркомата связи и спросила, что нам делать, потому что немцы уже появились на улицах города. С кем я говорила, не знаю, но мне сказали — держитесь, пока возможно, а потом уходите на восток. После этого разговора связь полностью прекратилась. Мы поняли, что произошло самое страшное: город заняли немцы.

Но и в то время у нас еще теплилась надежда, что не все еще пропало. Однако увидев, что немцы находятся рядом с конторой связи, мы выбежали во двор, перебрались через ограду и увидели, как фашисты вошли в здание конторы... Нам ничего не оставалось другого, как разойтись по домам».

Это был не единичный случай. В управление связи Ленинградского фронта позвонила дежурная телефонистка станции Вырица. Военные связисты, привыкшие к разным телефонным сообщениям, услышали такое, что не забывается на всю жизнь. «Товарищ полковник, — кричала в трубку телефонистка, — немцы ворвались в город. Они движутся вдоль улицы. Что я должна делать?» Ей посоветовали испортить что можно из аппаратуры и уходить.

По восемь-десять раз в сутки звонил мне начальник Смоленского областного управления Кириленко. Он сообщал об ожесточенных бомбардировках, которым подвергался город. Рассказывал, что непрерывно выходят из строя воздушные линии связи, но они продолжают обеспечивать связь. До последней возможности связисты работали на своих постах. Они покидали объятый пламенем город вместе с последними отходившими частями Красной Армии, Кириленко погиб смертью героя при налете фашистских стервятников.

Из многих событий, которые произошли в начале Великой Отечественной войны, мне особенно [66] запомнилось выступление по радио И. В. Сталина 3 июля 1941 года.

Незадолго до этого выступления Центральный Комитет партии и Советское правительство приняли специальное постановление. В нем совершенно откровенно была охарактеризована та тяжелая обстановка, в которой оказалась наша страна в начале войны. Коммунистическая партия не скрывала от советских людей трудностей предстоящей борьбы с врагом. В постановлении указывалось, что только при условии напряжения всех сил можно добиться победы. Партия призывала всех советских людей отстаивать каждую пядь родной советской земли. Это историческое постановление было разослано в областные комитеты партии всех прифронтовых областей 29 июня 1941 года.

Спустя два-три дня Политбюро ЦК ВКП(б) сочло необходимым, чтобы выступил по радио И. В. Сталин. Этот вопрос обсуждался самым тщательным образом: что должно быть главным в выступлении, где выступать, в какое время...

Сначала предполагалось, что выступление должно состояться в студии, находившейся в здании Центрального телеграфа на улице Горького. Но потом спросили у связистов:

— Можно ли организовать трансляцию речи И. В. Сталина из Кремля?

Мы сказали:

— Можно.

После этого мне поручили обеспечить эту трансляцию по радио и по московской радиотрансляционной сети.

В то время мы, конечно, не располагали такими техническими средствами, которые имеются в распоряжении современного радиовещания и телевидения. Связисты всю ночь напряженно трудились, чтобы осуществить трансляцию. Надо было оборудовать комнату, подвести туда кабели, установить микрофоны и многое другое.

В пять часов утра 3 июля мы с известным советским диктором Юрием Левитаном были уже на [67] месте, В шесть часов пришел туда И. В. Сталин. Он был одет в свой обычный серый костюм военного покроя. Поздоровавшись с нами, он спросил:

— Ну как, готово?

— Да, все готово, — ответили мы.

Сталин сел за небольшой столик, на котором были установлены микрофоны. Рядом с ним стояли бутылка с боржоми и стаканы.

Ю. Левитан объявил по радио о предстоящем выступлении И. В. Сталина. Наступил самый ответственный момент. Заметно волнуясь, Сталин начал свою речь.

С огромным напряжением мы с Левитаном, как и все советские люди, слушали его речь.

Следует отметить, что к тому моменту немецко-фашистским войскам удалось продвинуться далеко в глубь нашей страны. Время было тревожное, трудно было предположить, что ждет нас впереди, поэтому часть радиовещательных станций была уже демонтирована и готовилась к отправке на восток. Однако поставленную задачу связисты выполнили: речь Сталина слышала вся страна.

С первых дней войны нас очень беспокоило состояние и работа Московского узла связи, который и тогда представлял собой большое и сложное хозяйство. В состав предприятий города Москвы входило несколько радиоцентров и радиовещательных станций, Центральный телеграф, центральная междугородная телефонная станция, несколько городских АТС и радиотрансляционных узлов, большое линейное хозяйство и многое, многое другое.

Уже при первом налете на Москву немецкие летчики имели задание вывести из строя сооружения связи. Первый налет гитлеровской авиации на Москву был совершен ровно через месяц после начала Великой Отечественной войны. Он мне памятен еще и потому, что в эту ночь я был назначен начальником Управления связи Красной Армии. О подробностях этого назначения я еще расскажу, а сейчас о первом налете.

Я находился в Наркомате связи, на улице Горького. [68] В это время была объявлена воздушная тревога. Вместе со своими заместителями и другими работниками наркомата мы спустились в подвальное помещение здания, где продолжали работать. По телефону выяснили обстановку на важнейших предприятиях связи Москвы.

Даже в подвале была слышна сильная стрельба нашей зенитной артиллерии. И вдруг, это было уже под утро, нам сообщили, что на территорию Октябрьского передающего радиоцентра упало большое количество зажигательных и несколько фугасных бомб. Загорелось одно здание центра. Не ожидая отбоя воздушной тревоги, мы вместе с А. А. Конюховым поехали на Октябрьский радиоцентр.

С потушенными фарами машина неслась по темной улице Горького, дорогу нам освещали отсветы прожекторов. Несколько раз пришлось предъявить патрулям пропуск. Свернув на Беговую, мы оказались на Хорошевском шоссе и, проезжая мимо подъездных путей к Белорусскому вокзалу, видели, как там полыхало пламя. Слышались сильные взрывы. Потом мы узнали, что фашистские бомбы попали в эшелон с боеприпасами.

На Октябрьском радиоцентре больше всего пострадали антенные устройства и фидера. Одна мачта повалилась, были перепутаны провода. Возникший пожар был потушен, и шли восстановительные работы.

Особую опасность налеты авиации противника представляли для воздушных линий связи, так как большинство телеграфно-телефонных магистралей в то время подходило к самому центру Москвы именно по воздушным линиям. Вот почему фашистская авиация во время бомбардировок Москвы могла сравнительно легко нарушать связь. Большую и важную роль в обеспечении нормальной работы Московского узла связи играли ремонтно-восстановительные части Народного комиссариата связи. Интересна история их возникновения. На ней следует остановиться подробнее. [69]

В один из первых дней войны сразу же по возвращении из Орши мне удалось попасть на прием к И. В. Сталину, что тогда было очень непросто.

Во время доклада Сталин спросил меня, как обстоят дела в Наркомате. Я пытался подробно доложить, но он перебил меня и вновь спросил: «А что требуется?» — и, пододвинув ко мне большую стопку бумаги, сказал: «Пишите». Я сел за ничем не покрытый стол у стены и задумался. Потом начал писать, а Сталин ходил по кабинету, время от времени поглядывая на меня. Нелегко было в столь необычной обстановке перечислить все то, что требуется в первую очередь. Нужд было очень много. Я понимал, что указать надо самое главное и кратко, но исписал несколько листов писчей бумаги.

Прочитав мою записку, И. В. Сталин написал на ней «согласен» и сказал:

— Идите к Чадаеву, пусть выпускает закон.

Так и сказал «закон».

Я. Е. Чадаев в то время был управляющим делами Совнаркома СССР. С ним я познакомился еще когда он работал заместителем председателя Комиссии советского контроля у Землячки. Это был вдумчивый работник и приятный человек. Он очень помогал Наркомату связи в то время.

Вскоре было принято решение, где в числе других мер по оказанию помощи Наркомату связи был один очень важный пункт: НК связи было разрешено сформировать в Москве три ремонтно-восстановительных батальона.

Численность каждого из этих батальонов была установлена в 500 человек. Для их укомплектования Наркомат связи должен был выделить специалистов и весь остальной личный состав; автотранспорт и другое имущество, а также военное обмундирование выделялись распоряжением Наркомата обороны. Батальоны зачислялись на все виды довольствия Красной Армии.

Военный совет Ленинградского фронта последовал нашему примеру и сформировал такие же батальоны в Ленинграде. В ходе войны количество ремонтно-восстановительных [70] батальонов непрерывно увеличивалось.

В ремонтно-восстановительные части Наркомат связи направил наиболее квалифицированных специалистов предприятий связи. Это были гражданские люди, война заставила их одеть военную форму и постоянно находиться на казарменном положении на своих же предприятиях.

В этих батальонах на одного рядового приходился один офицер или военный инженер.

Создание ремонтно-восстановительных батальонов оказалось удачной формой организации аварийно-восстановительной службы во время войны, полностью себя оправдало и позволило нам сохранить основные кадры специалистов Москвы и Ленинграда.

Все московские предприятия связи во время войны должны были работать также бесперебойно и надежно, как они работали и в мирное время. Для этого, прежде всего, было ускорено строительство узла связи, начатое еще до войны. Введенный в строй вскоре после начала войны, этот узел в значительной степени дублировал Центральный телеграф, междугородную и городские автоматические телефонные станции.

Решив в короткий срок эту сложную и важную задачу, мы почувствовали значительное облегчение. Стало спокойней.

Одновременно с окончанием строительства узла в короткие сроки в окрестностях Москвы была проложена кольцевая линия, имевшая несколько вспомогательных узлов связи — Север, Восток, Юг и Запад, Если бы немцам удалось вывести из строя Центральный телеграф, к чему они так стремились, эти узлы обеспечили бы связь на важнейших направлениях: и к фронтам, и в тыл страны.

Лучшие специалисты московских предприятий, учебных заведений, центрального аппарата Наркомата связи, монтеры, механики, инженеры, профессора, преподаватели были привлечены к строительству [71] всех этих узлов. Как раз в то время ко мне обратился видный ученый, доктор технических наук, профессор Московского института инженеров связи Николай Александрович Баев. Он просил направить его на монтажные работы в один из строившихся вспомогательных узлов связи. Я начал отговаривать Николая Александровича, всеми уважаемого, почтенного профессора, но этот мягкий интеллигентный человек, видный специалист по дальней связи, твердо настаивал на своем. В конце концов я должен был дать согласие.

Мне пришлось потом наблюдать за его работой. Прекрасный специалист, хорошо знающий теорию связи, он показывал пример другим, мастерски выполняя монтаж и регулировку сложной аппаратуры связи.

Николай Александрович Баев и раньше отличался тем, что не засиживался в кабинете, больше работал в лаборатории и очень часто отправлялся в командировки, чтобы на месте проверить расчеты, самому услышать голос, переданный по проводу на сотни и тысячи километров, собственными руками монтировать оборудование.

И этот случай, когда крупнейший ученый работал паяльником и плоскогубцами рядом с молодыми монтажниками-выпускниками ФЗУ, ни у кого не вызвал удивления. Во время войны это было вполне естественно. [72]