Глава третья

На Центральном телеграфе, на втором этаже, находились радиостудии. Отсюда велись передачи прямо в эфир. Молодые телеграфистки в обеденный перерыв бегали на второй этаж, чтобы взглянуть на великого Василия Ивановича Качалова. Это нужно было видеть, когда он шел по коридору после очередной передачи, всегда — по-праздничному нарядный, в крахмальной манишке.

Именно здесь О. Н. Абдулов, Р. М. Иоффе, Н. В. Литвинов, Р. Я. Плятт и их коллеги создавали новый вид искусства — синтез театра и радио.

Тогда очень увлекались шумовым оформлением, в радиостудиях прежде всего бросались в глаза не микрофон и дикторский столик, а сложенные в углу большие куски фанеры — это был «гром», большое колесо — «свист ветра», листы кровельного железа — «грохот взрывов».

Мир радио еще только обживали, нужно было как-то преодолеть «трепет перед микрофоном» [33] — был такой термин, ввести радиопередачи в привычную обстановку театра. И вот в двадцать восьмом году на Центральном телеграфе был открыт радиотеатр.

Он, конечно, сильно отличался от обычного. С потолка свешивались микрофоны, публике запрещали аплодировать и выражать свои восторги, оркестр размещался прямо на сцене. Передачи отсюда шли преимущественно музыкальные. В радиотеатре впервые тогда прозвучала опера Моцарта «Бронзовый конь» и опера Мусоргского «Женитьба».

25 августа 1939 года здесь, в радиотеатре на Центральном телеграфе, собрался актив работников Народного комиссариата связи, на который съехались 300 связистов — руководителей управлений, предприятий и стахановцев — со всех концов нашей действительно необъятной Родины. Я говорю так потому, что эта необъятность по-настоящему-то почувствовалась именно на этом активе.

Выступали связисты из Заполярья, из Средней Азии, Сибири, из Закавказья, из каких-то раньше неведомых мне мест, рассказывали о своих успехах, о неудачах, критиковали наркомат. Разговор был откровенный, нелицеприятный. Во многом эта деловая рабочая обстановка объяснялась присутствием на активе заместителя председателя Совнаркома Розалии Самойловны Землячки, умной и энергичной женщины.

Надо сказать, что о Розалии Самойловне я всегда вспоминаю с большой теплотой. Мы познакомились с ней, когда я еще работал военкомом Управления связи Красной Армии. Розалия Самойловна позвонила мне по телефону и попросила зайти к ней. Она сказала, что имеет ко мне важное дело.

Управление связи находилось на Красной площади, рядом с нынешним ГУМом, и поэтому через несколько минут я уже был в ее кабинете, в здании правительства, в Охотном ряду, напротив гостиницы «Москва».

В небольшом скромном кабинете меня встретила [34] маленькая, уже пожилая женщина, очень приветливо поздоровалась со мной и предложила сесть.

— По вашему приказанию прибыл, — по-военному доложил я.

— Зачем же по приказанию? — тихо сказала она. — Я просила вас приехать, а не приказывала, товарищ Пересыпкин. У меня к вам большая просьба. Мы собираемся проверить работу Наркомата путей сообщения, и нам нужны связисты. Не можете ли вы помочь и выделить для этого несколько командиров-связистов?

Я ответил, что это нетрудно сделать. Мы выделили в ее распоряжение группу командиров и инженеров, работой которых она осталась очень довольна.

Не случайно, что спустя месяц Землячка обратилась в правительство с просьбой перевести в аппарат Комиссии советского контроля одного из командиров-связистов, участвовавших в проверке НКПС. Это был капитан Черняк, который, очевидно, больше других ей понравился. Не прошло и дня, как он был назначен главным контролером по Наркомату связи.

Потом Розалия Самойловна стала заместителем Председателя Совнаркома. Ей непосредственно был подчинен наш Наркомат связи, и она стала ведать всеми вопросами связи в стране.

О строгом и суровом характере Розалии Самойловны в свое время много говорили, но мне она никогда и ни при каких обстоятельствах не казалась чересчур суровой. Старая большевичка, кристально чистый человек, увлекательный собеседник — именно такой она навсегда осталась в моей памяти.

Во время Великой Отечественной войны, когда мне пришлось работать и в Наркомате обороны, Розалия Самойловна часто задерживала меня в своем кабинете и пытливо расспрашивала о том, что происходит на фронте.

Среди подчиненных ей наркомов и руководителей ведомств военным был только я. При каждом [35] докладе, лучше сказать при каждой встрече с ней, я всегда чувствовал уважительное отношение к себе. Почему она так хорошо ко мне относилась, не могу объяснить и теперь, но могу сказать, что платил ей тем же.

Может быть, не к месту будет сказано, но хочу рассказать об одном интересном случае, который лучше всего характеризует Землячку.

Представьте такую ситуацию. Заседает Совет Народных Комиссаров, наше правительство. На повестке дня заседания стоит много вопросов. Докладчик по одному из них — Землячка.

Она сделала очень подробный и убедительный доклад. Он был посвящен, если так можно сказать, острой критике деятельности Наркомата морского флота, который находился под ее наблюдением.

В ответ на справедливую критику выступил нарком морского флота, который в раздраженном тоне пытался опровергнуть все сказанное Землячкой.

Возмущенная его выступлением, Розалия Самойловна попросила внеочередное слово. Маленькая женщина в темном строгом костюме встала со своего места и сказала:

— Я уже очень старый человек. Наверное, после моей смерти мне на Ново-Девичьем кладбище поставят памятник. Я убедительно прошу — напишите на нем, что вот этот человек отнял у меня пять лет жизни.

В силу необъяснимых обстоятельств, так сложилась судьба, после смерти Землячки мне пришлось жить в ее квартире в Доме правительства у кинотеатра «Ударник». По каким-то чисто домашним мелочам, по тому, в какой цвет были выкрашены стены комнат и какие на окнах висели шторы, какие она любила цветы, образ этой женщины стал мне родным и бесконечно близким.

На активе в радиотеатре Розалия Самойловна выступила с замечательной речью. Мне хочется по сохранившейся у меня стенограмме привести выдержки из ее выступления. [36]

« — Товарищи, — говорила Землячка, она вообще очень любила слово — товарищ, — вы только подумайте минутку, как возрос сейчас культурный уровень той массы людей, которую вы обслуживаете.

Товарищи, вы не должны забывать то, что вы орган массовый, вы обслуживаете массу, вы имеете колоссальное значение для этой массы, потому, что культура всегда предполагает общение с другими людьми.

В работе органов связи еще мало культуры, и здесь есть опасность разрыва между уровнем предоставленной вам техники и той культурой, которая еще не проявилась до конца в органах связи.

Я вспоминаю огромное количество телеграмм. которые ежедневно приходится мне читать. Как некультурно пишутся наши телеграммы, как некультурно печатаются, как некультурно наклеиваются».

Мне кажется, что эти слова Землячки интересно будет прочитать не только нашим связистам. Как часто нам еще не хватает культуры в мелочах — в том, как оформлена телеграмма, как пришита к костюму пуговица, как выкрашен дом, какой краской, это все мелочи, но из мелочей складывается большое — наша человеческая жизнь, и тот, кто отмахивается от мелочей, в конце концов проигрывает с большим счетом. Именно об этом, как я понял, говорила Землячка.

Розалия Самойловна рассказывала:

— Когда я работала в Комиссии советского контроля, мы получили письмо от начальника Новодеревенской конторы связи Рязанской области, в котором он просил выделить материалы для ремонта помещений. Этот бедняга всюду, куда только можно, обращался, в том числе и к начальнику Управления связи Рязанской области товарищу Шведову. Товарищ Шведов, кроме того, получил это заявление и от нас, но заявил, что у него нет белил, гвоздей и других материалов, которые требовались [37] для этой конторы. Когда проверили это дело в Наркомате связи, то оказалось что по сводке об остатках материалов, — а сводка о материалах всегда врет и надо всегда считать больше, чем в сводке указано, — гвоздей 265 тонн, белил 32 тонны и т. д, и т. п. Почему же из Наркомата связи не дали необходимых материалов Рязанской области? Потому, что плохо распределяется то государственное добро, которое выделяется вам с очень большим трудом.

На активе для выступлений в прениях записалось 200 человек. За три дня успело выступить 68, программа была напряженной. В последний, четвертый день, работали четыре секции, и на них было выслушано еще около ста выступлений.

Актив дал возможность всем нам представить работу наркомата значительно шире, чем она казалась нам до этого.

На активе выяснился, на мой взгляд, крайне неприятный случай, характеризующий нас не с лучшей стороны. В связи со строительством Куйбышевского гидроузла затапливалась территория почти пяти районов Татарской АССР. В этих районах было 4000 километров линий союзного и республиканского значения. Только в Казани хозяйство связи несло убыток в три миллиона рублей.

Естественно, Управление связи составило план переноса линий, согласовало его с Госпланом республики и начальник управления Стариков обратился к нам в наркомат с просьбой выделить необходимые для этой цели средства.

И вот в телефонно-телеграфном управлении Наркомата нашелся какой-то начальник, который ответил начальственным басом, не предполагающим возражений:

— Кто разрушает, тот пусть и строит.

Это сказал наркоматовский начальник, сказал в смысле — отдал приказ, забыв, что он советский гражданин и государственные интересы должен ставить превыше интересов своего кресла. [38]

А связисты Узбекистана прекрасно исполнили свой долг, когда строился Ферганский канал.

— Вы знаете, что такое Ферганский канал? — спрашивал меня уполномоченный наркомата по Узбекистану А. Е. Калюжный. И сам отвечал: — Ферганский канал — это проблема столетий.

Чтобы дать Ферганской долине воду, нужно было вынуть 17 миллионов кубометров земли. На трассу канала вышли 160 тысяч колхозников. Это была огромная народная стройка, и люди моего поколения помнят фотографии в газетах и радиорепортажи со строительства в Фергане. Плодороднейшие земли, обреченные на бесплодие, получали воду, и это было символом времени.

За пятнадцать дней связисты Узбекистана организовали на строительстве 45 новых почтовых отделений, на 39 строительных участках были установлены телефоны, работали шесть передвижных радиоузлов. Связисты все сделали своими руками. Понимая важность задачи и ограниченность во времени, они не запросили ни в Ташкенте, ни в областном центре ни одной копейки, никаких материалов. Просить было некогда. Использовались только собственные ресурсы, и это было настоящим выполнением своего профессионального долга, потому что связисты должны обеспечивать связь. Это их задача. Для этого они существуют.

В весеннюю распутицу один из пригородных поселков Рязани несколько дней был отрезан от всего мира. Люди этого поселка не получали ни писем, ни газет. И тогда почтальон Липатин по собственной инициативе все-таки пошел с корреспонденцией через реку.

Посередине реки лед провалился, Липатин начал тонуть. Намокла одежда, валенки стали пудовыми, но особенно тяжелой оказалась сумка с почтой. Был момент, когда, совсем обессилев, Липатин почти скрылся в ледяной воде, но сумку, однако, из рук не выпустил. Потом, чуть обсохнув, он доставил почту по назначению.

Не знаю почему, но как-то так получалось, что [39] сложность работы связистов нередко недооценивалась. И самое обидное заключалось в том, что эта недооценка проявлялась в мелочах.

От связистов требовали выполнения плана в реальном денежном выражении, а выполнение плана доходов почтовыми предприятиями во многом зависело от наличия конвертов. Я уже сейчас не помню, сколько стоил тогда один конверт, но хорошо помню, что в почтовых учреждениях их было недостаточно.

Конверты продавались в бакалейных магазинах, в гастрономах, иногда кассирши магазинов включали их в сдачу, а на почту они почему-то поступали в незначительном количестве.

Главный инженер ленинградского Управления связи Г. А. Омельченко, выступивший на активе, произнес тогда крылатую фразу: «Бумага на почте важнее, чем металл. В конвертах заключается и выполнение и перевыполнение нашего плана. Дайте ленинградской почте 25 миллионов конвертов, к мы будем выполнять план доходов на 120 процентов».

О конвертах много говорилось на активе не только как о средстве выполнения плана, но и как о первопричине некультурной работы почты. Разве может культурно работать почта, когда нет добротных и красивых конвертов?

Очень странное положение, думал я и ловил себя на том, что еще полгода назад, бывая на почте не как нарком связи, а как все, чтобы отправить письмо, я не обращал внимания на все эти вещи. Теперь моя работа требовала замечать любые неполадки и странности. Убедиться в этом еще раз мне пришлось при довольно курьезных обстоятельствах.

Как-то допоздна я засиделся у своего старого товарища на Красной Пресне. Машину отпустил, забыв, что у приятеля дома нет телефона. Вышел на улицу. Первый попавшийся мне телефон-автомат не работал. Во втором автомате была оторвана трубка. До следующего автомата нужно было идти [40] почти целый квартал, но и там я не смог дозвониться в гараж. Такси тогда было мало, пришлось идти домой пешком.

На утро следующего дня мы решили проверить все автоматы столицы. По нашей просьбе горком комсомола выделил комсомольцев для проверки автоматов. За несколько дней были проверены и приведены в порядок все московские автоматы.

С телефонами тогда вообще дело обстояло неважно. В Москве это чувствовалось еще не так остро, как в других городах. Начальник телефонной сети города Харькова рассказывал мне, что на протяжении семи лет харьковчане просили увеличить городскую телефонную станцию на 8 тысяч номеров. Но из этого ничего не получилось.

— Харьков нуждается в расширении телефонной сети, как не один город страны, — говорил он. — Я понимаю, что всех удовлетворить нельзя, но мне кажется, что у нас есть все основания просить о положительном разрешении этого вопроса.

Планируя работу на 1940 год, мы положили в основу материалы, полученные на совещании актива. Но осень тридцать девятого года добавила нам работы. С Советским Союзом воссоединились западные области Белоруссии и Украины, а потом в июне 1940 года и бывшая Бессарабия. Как оказалось, во всех этих районах связь была сильно запущена: там применялась устаревшая аппаратура, на воздушных линиях, многие из которых были построены прямо на полотне шоссейных и больших грунтовых дорог, были негабаритные столбы, провода мелкого сечения и стеклянные изоляторы. Кроме того, вся сеть междугородных линий связи протянулась от Варшавы и Бухареста в направлении к нашей бывшей государственной границе, а нам надо было иметь линии связи от Минска и Киева. Нашему наркомату потребовалось провести в этих районах большие работы для переустройства всей сети связи и улучшения ее работы.

В Молдавию был послан Р. А. Попов. Прибыв [41] туда, он грустным голосом сообщил мне по телефону, что связь там донельзя в запущенном состоянии. На телеграфных станциях используются допотопные телеграфные аппараты. В Кишиневе аппаратная городского телеграфа находится в таком помещении, что там невозможно разместить даже один аппарат Бодо, необходимый для связи с Москвой. Междугородная телефонная связь работает с большими перебоями. Небольшая Кишиневская АТС тоже не обрадовала Попова. А что касается связи в провинции, то там работали преимущественно ручные телефонные станции.

Надо было принимать срочные меры. Уже через несколько дней после звонка Попова в Молдавию стали поступать аппаратура для телеграфов, междугородных и городских телефонных станций и узлов радиофикации, а также линейные материалы. Все это имущество выделялось за счет общих фондов наркомата, дополнительных фондов не было.

В декабре 1939 года, во время войны с белофиннами, произошел любопытный случай. Любопытным я могу назвать его только сейчас, потому что прошло много времени, тогда же он мне стоил немалых волнений. И. В. Сталин разговаривал по телефону с Ленинградом, и вдруг на линии стал прослушиваться шум и какой-то посторонний разговор. Этого было достаточно для того, чтобы Сталин прекратил разговор. Он подозревал, что его кто-то подслушивает и поэтому приказал строго расследовать этот случай.

В результате тщательного расследованья выяснилось, что прослушивание посторонних разговоров произошло из-за неисправности телефонной цепи. В ту зиму стояли лютые холода. Морозы в Москве достигали более 40°. Из-за низкой температуры провода на столбах часто обрывались, так как обычно в этих районах они не были рассчитаны на работу при таких морозах. Связисты непрерывно чинили провода, приводили их в порядок, но, работая при [42] сильном морозе, по-видимому, не могли это делать достаточно тщательно. Потому и происходили, как у нас говорят, переходные переговоры с одной телефонной цепи на другую, так как на магистрали было подвешено несколько пар проводов.

Специалисты решили воспользоваться моментом и представили доклад в правительство, в котором обосновали необходимость проложить между Москвой и Ленинградом подземный телефонно-телеграфный кабель.

Согласия правительства не было получено. Это мероприятие потребовало бы много денежных средств, а главное, большого количества свинца и меди, необходимых для изготовления кабеля.

В Ленинграде, куда мы приехали, все было необычным, чувствовалось военное положение. Город был подчеркнуто строг и насторожен. Он был затемнен; опасались ночных налетов авиации. На улицах встречались только одинокие прохожие, которые куда-то спешили в темноте. У некоторых из них были фонарики, тускло светящиеся синим светом. На Московском вокзале, куда прибыла наша «Красная стрела», и в гостинице «Астория», где мы остановились, было много людей, одетых в военную форму. На улицах патрули.

Отправляемся в штаб фронта, который находится в здании Главного штаба, напротив Зимнего дворца. Начальником связи там работал Н. Д. Псурцев, ныне министр связи. Знакомимся с обстановкой, выслушиваем нужды фронта, претензии. Выясняется, что наибольшие трудности штаб фронта испытывает при поддержании связи с правофланговыми армиями. В Карело-Финской ССР и Мурманской области сеть проводной связи тогда была развита слабо. Обещаем оказать помощь, затем едем на основные наши предприятия: телеграф, почтамт, междугородную телефонную станцию.

Несмотря на то что Ленинград до войны с белофиннами был хорошо связан с Москвой и другими городами, после начала военных действий телеграфная [43] и телефонная связь стала работать с большим напряжением.

Вот тогда-то мы и вспомнили о подземном многоканальном кабеле, который предлагали проложить между Москвой и Ленинградом. Наличие такого кабеля могло бы намного улучшить положение со связью. Но кабель отсутствовал, и надо было принимать другие меры.

Я не мог не заехать в академию, где еще так недавно был слушателем. Встретился с преподавателями и начальниками, от которых многое получил во время учебы. Побывал там и в наиболее любимых мною лабораториях, в аудитории, где постоянно проходили занятия нашей учебной группы.

Все снова ожило в моей памяти. Учеба и друзья, радости и неудачи, пережитые за пять очень быстро пролетевших лет.

Прошло всего лишь немногим более двух лет, как я окончил академию, а сколько перемен. Шла война с белофиннами. Находясь недалеко от фронта, академия жила нуждами армии, помогала ей чем могла. За время этой короткой войны она отправила на фронт 245 слушателей и 92 человека постоянного начальствующего состава.

В академии под руководством начальника кафедры радиоприемных устройств инженера-полковника Н. М. Изюмова был тогда разработан образец миноискателя, получивший широкое применение и принесший большую пользу войскам Действующей армии.

С большой грустью я уезжал из академии: жаль было расставаться со старыми товарищами, трудно было переживать сообщения о том, что в боях с белофиннами пали смертью храбрых слушатели, с которыми вместе учились еще так недавно.

В ту же ночь мы поехали на Карельский перешеек в штаб 7-й армии, возглавляемой командармом 2-го ранга, впоследствии Маршалом Советского Союза К. А. Мерецковым. Это было совсем [44] недалеко от Ленинграда. Войска 7-й армии вели боевые действия на левом фланге Северо-Западного фронта. В сравнении с другими 7-я армия в отношении связи находилась в наиболее выгодном положении. В районе ее действий, на Карельском перешейке, существовала хорошо развитая сеть проводной связи.

К. А. Мерецков, которого я знал и раньше, несмотря на раннее утро, встретил меня очень любезно.

Во время завтрака Кирилл Афанасьевич рассказал мне, что в его армии широко применяются все виды связи. От корпусов и выше для обеспечения управления войсками используются главным образом средства проводной связи. Большое применение нашла радиосвязь. Особенно широко она используется в стрелковых дивизиях и авиации, в танковых частях и артиллерии. О масштабах ее применения свидетельствует огромное количество различных радиостанций, работавших в войсках 7-й армии.

Несмотря на исключительно трудные условия, морозы, снежные заносы, бездорожье, сплошные лесные массивы и незамерзающие болота, по мнению Кирилла Афанасьевича, личный состав частей связи справляется со своими задачами успешно.

Мерецков очень тепло отозвался о работе начальника связи армии полковника Иосифа Нестеровича Ковалева. Меня обрадовала высокая оценка работы армейского связиста, которого я знал уже несколько лет до этой встречи. Это был один из старейших связистов, он начал службу еще в старой русской армии. С 1914 до 1918 года, всю первую мировую войну, Ковалев провел на фронте, был радиотелеграфистом и старшим унтер-офицером. В Красной Армии он служил с первых дней ее основания, вступил в нее добровольно. Активный участник гражданской войны на Уральском и Восточном фронтах, он командовал полком связи, работал начальником связи дивизии и долгое время [45] начальником связи Ленинградского округа. Во время войны с белофиннами его назначили начальником связи 7-й армии.

Ковалев умело руководил подчиненными ему частями связи. От всей души я был рад похвале командующего армией, поэтому от Мерецкова сразу же отправился в отдел связи, к Иосифу Нестеровичу.

Он жил в аккуратном финском домике. Подойдя к нему, я обратил внимание на то, что все подоконники уставлены водочными шкаликами. Тогда впервые из-за сильных морозов на фронте стали выдавать ежедневно по сто граммов водки. Ковалев не пил и не курил и выделяемый ему паек использовал как фонд для поощрения отличившихся или просто потчевал приезжавших с мороза командиров.

Я поздравил Ковалева с высокой оценкой его работы, данной командующим, в деталях ознакомился с состоянием связи и полностью удовлетворенный возвратился в Москву.

Продолжавшаяся война с Финляндией потребовала от Наркомата связи немало усилий. Однако наступил 1940 год. Предстояла упорная и настойчивая борьба за улучшение всех показателей работы органов связи. Всем нам приходилось работать с большим напряжением. Не хватало времени, чтобы рассматривать и решать многочисленные вопросы, возникавшие в наркомате. Немало их ставили перед нами и руководители управлений и предприятий связи с мест.

Вопросы связи все чаще и чаще стали рассматриваться в ЦК и Совнаркоме. Это было связано преимущественно с необходимостью удовлетворения потребностей Наркомата обороны, развитием связи в интересах военно-воздушных сил и войск противовоздушной обороны страны. Чувствовалось приближение большой войны.

В июне 1940 года И. В. Сталин приказал мне срочно поехать в Закавказье для того, чтобы проверить состояние связи во всех приграничных районах [46] Грузии, Армении и Азербайджана. Одновременно со мной в Закавказские советские республики выехала и группа военных связистов. Некоторые из них были моими хорошими товарищами по совместной работе или учебе в академии. Они мне рассказали, что Наркомат обороны получил примерно такое же задание, как и Наркомат связи.

Об этом незначительном случае можно было бы и не писать, однако он поможет мне в какой-то степени рассказать о некоторых особенностях работы в те годы.

Неожиданные вызовы и поручения случались в то время довольно часто. «Поезжайте, разберитесь, если надо помогите и доложите» — такова была обычно формула задания.

И еще одна характерная особенность. Многие из руководящих работников наркоматов и ведомств редко знали, по какому вопросу вызывают их к Сталину. Мы посылали к нему много письменных докладов. Каждый раз, выезжая в Кремль, приходилось везти с собой копии всех этих документов, рассчитывая, что, может быть, удастся доложить их лично. Однако, прибыв по вызову, вы могли услышать что угодно: кто у вас работает начальником телеграфа в Брянске или какое количество людей работает на почтамте в Харькове и т. д. Это обязывало быть постоянно готовым в любой момент ответить на любой вопрос.

Помню, как более опытные наркомы, такие как И. А. Лихачев, И. Т. Тевосян, В. В. Вахрушев... завели маленькие записные книжечки, в которые были занесены различные сведения о работе их наркоматов. Позже завел такую книжечку и я. Однако, когда об этом узнали, все книжечки, по соображениям секретности, запретили. От нас требовалось знать все сведения о наркоматах и их работе наизусть. Каждому понятно, как это было трудно, но мы старались.

Неожиданные вопросы при вызовах в Кремль, неожиданные поручения и поездки были тогда обычным явлением. Так случилось и в этот раз. [47]

Вместе с группой работников наркомата мы отправились в командировку. Радовало только одно: мне предоставлялась возможность детально познакомиться с работой органов связи во всех трех Закавказских республиках.

Сначала мы поехали в Грузию. На станции Орджоникидзе нас встретил уполномоченный Наркомата связи при Совнаркоме Грузинской ССР Я. З. Мониава, приехавший из Тбилиси на автомашине. С ним мы познакомились на активе наркомата в августе 1939 года. Выступая в радиотеатре, Мониава, горячий кавказский человек, сказал между прочим: «Наркомы приходят и уходят, а связисты остаются». Меня не могло не обидеть это выступление, и поэтому я на него был немного сердит. Однако, познакомившись с ним ближе, я узнал, что он был молодым связистом, недавно пришедшим с партийной работы. Во время поездки по Грузии я увидел, что Мониава отличался большой энергией и даже страстностью в работе, и я постарался забыть свою обиду.

Из Орджоникидзе в Тбилиси мы поехали на автомашинах по Военно-грузинской дороге. Кому приходилось бывать в тех местах, тот хорошо знает, какая это чудесная дорога. Но меня интересовало другое. Линии связи, соединявшие Орджоникидзе с Тбилиси, часто повреждались, что, естественно, приводило к нарушениям связи. Мне хотелось самому посмотреть эти линии.

Поездка проходила в июне. Несмотря на это, в горах и на перевале лежало еще много снега. От солнца и выпадавших дождей снег был настолько спрессован, что казался белым мрамором. Снежные сугробы образовали вдоль дороги своеобразный туннель, во впадинах гор стоявшие телеграфные столбы находились в снегу почти до изоляторов.

Такого мне видеть еще не приходилось.

На Военно-грузинской дороге в давнее время были построены почтовые станции. Эти одиноко стоявшие солидные здания, обнесенные высокими [48] каменными заборами, были похожи на небольшие крепости.

По пути мы обратили внимание на линию связи необычного у нас типа, три провода большого диаметра были подвешены на чугунных столбах.

Эта хорошо спроектированная и добротно построенная линия до революции принадлежала Индо-Европейской кампании и соединяла Великобританию с Индией.

В Тбилиси мы один день знакомились с республиканскими предприятиями связи. На телеграфе, почтамте и радиоцентрах мы изучали состояние связи, выслушивали доклады руководителей, просьбы. Затем мы поехали в пограничные районы Грузии, где также тщательно проверили состояние связи, районные конторы, особенности их работы.

Вернувшись в Тбилиси, мы приняли участие в работе республиканского актива связистов, после чего поехали в Армению, а оттуда в Азербайджан.

Проехав вдоль государственной границы СССР от районного центра Ахалкалаки в Грузии до Астары на советско-иранской границе, мы проверили состояние связи во всех пограничных районах, помогли им чем могли на месте и наметили план мероприятий по оказанию помощи из центра.

О результатах поездки и принятых мерах по улучшению связи в пограничных районах Закавказья был представлен соответствующий доклад в правительство.

Осенью, в конце сентября или в начале октября, мне было поручено принять участие в больших маневрах Западного особого военного округа.

Вечером позвонил И. В. Сталин и предложил мне выехать в район маневров.

— Там будет Тимошенко, которому надо помочь в отношении связи, — сказал Сталин.

Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в то время был народным комиссаром обороны. Войсками [49] Белорусского округа командовал генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов. С ним мы были давно знакомы. Еще будучи слушателем академии, я проходил войсковую стажировку в городе Борисове на Березине в танковой бригаде, которой он командовал. Потом мы работали в Центральном аппарате Наркомата обороны и даже жили в одном подъезде.

Дмитрий Григорьевич отличился во время событий в Испании, получил за боевые заслуги звание Героя Советского Союза. К тому времени он был награжден тремя орденами Ленина и двумя орденами Красного Знамени.

Мне было известно, что в район маневров должна выехать большая группа ответственных представителей Наркомата обороны. Все это свидетельствовало о том, что маневрам придается большое значение. Я быстро собрался и уехал.

Павлов знал о цели моего приезда и сразу же сообщил, что из Генерального штаба поступили указания о том, что маневры в таком большом масштабе, как намечалось ранее, проводиться не будут. Количество участвующих войск резко сокращается. Маршал Тимошенко не приедет.

— Руководство маневрами возложено на командующего округом, то есть на меня, — сказал Павлов, — в центре, видимо, не хотят тревожить немцев, опасаются провокаций.

Это было очень похоже на действительность. Гитлеровские войска в то время находились непосредственно у новых западных границ Советского Союза, и от них можно было ожидать всего.

Обстановка изменилась, масштаб маневров сократился, я получил разрешение возвратиться в Москву.

Многие годы в хозяйстве связи не было таких общепринятых для любой другой отрасли народного хозяйства показателей, как производительность труда, себестоимость. Совершенно отсутствовали показатели объема продукции и нормы амортизации. Вопросами организации труда совсем не занимались, [50] а в методологии планирования и учета царила кустарщина. Еще в 1937 году был ликвидирован сектор экономики Научно-исследовательского института связи. После этого окончательно заглохли последние ростки теоретической мысли в области экономики связи.

Только после XVIII съезда партии наметился перелом в экономической работе наркомата. Был восстановлен отдел экономики в институте связи. Коллегия определила конкретные задачи планово-финансовой работы, которая была очень скучной, но крайне необходимой.

Однако вся эта работа позволила улучшить планирование и отчетность, заметно укрепить планово-финансовую дисциплину, а это, в свою очередь, привело к усилению борьбы за выполнение государственного плана и улучшение всех качественных показателей.

В наркомате подводились итоги работы за 1940 год. В органах связи было сделано многое. Чувствовалось, что наступил перелом в работе. Впервые наркомат стал рентабельным, досрочно были выполнены планы развития почтовой связи и установки радиотрансляционных точек, улучшились качественные показатели в работе почты, телеграфа, междугородной телефонной связи. Связисты хорошо справились с обслуживанием народных строек, хозяйственно-политических кампаний, успешно выполнили ряд специальных заданий партии и правительства. Это всех нас радовало, но надо было думать о работе в следующем году.

Газета «Правда» 15 ноября 1940 года в передовой писала: «Связь должна работать четко и бесперебойно». Это и была наша главная задача на 1941 год.

В самом начале 1941 года мне пришлось быть в Латвии, Эстонии и Литве. Там обнаружилось много особенностей в работе органов связи.

В Латвии, например, оказалось, что многие коммутаторы телефонных станций в сельской местности расположены в частных домах, главным образом [51] у зажиточных крестьян и духовных лиц. Никаких штатных телефонистов там не было. За определенную плату телефонный коммутатор обслуживала вся семья, проживающая в этом доме — дети, старики, одним словом, кто подойдет. Ночью, как правило, телефонная связь не работала. Совершенно очевидно, что такая система для нас оказалась неприемлемой. Потребовалась коренная перестройка всей телефонной сети в сельской местности.

Или другой пример. Почтовое ведомство Латвии, кроме своих прямых обязанностей, занималось перевозкой пассажиров на междугородных автобусных линиях, и для этой цели имело неплохой автобусный парк. Попутно на этих автобусах перевозили и почту. Это было для нас также необычным. Поэтому надо было думать, как организовать перевозку почты и газет в новых условиях, так как автобусный парк переходил в распоряжение автомобилистов.

Большие трудности возникли в этой республике при радиофикации села. В Советском Союзе для радиофикации колхозов строились небольшие трансляционные линии, в Латвии же с ее многочисленными хуторами, разбросанными на значительные расстояния, потребовалось строить почти в каждом случае длинные линии.

После первой своей поездки в Прибалтику мне казалось, что буду там не скоро, но через несколько месяцев я получил распоряжение срочно выехать туда снова. [52]