Весна Победы
И вот учеба позади. До штаба дивизии, находившегося неподалеку от словацкого города Зволена, я добрался на видавшей виды полуторке. Водитель взял меня с одним условием, чтобы помогал ему вытаскивать машину, если застрянем. Весенняя дорога была разбита тысячами гусениц и колес, поэтому подпирать задний борт приходилось [134] часто. Испачкался так, что проходивший по двору дома, занятого под штаб, гвардии майор Зима едва меня узнал. А узнав, искренне обрадовался. Его можно было понять: победа в Будапештской операции давалась нелегкой ценой. Дивизия несла потери, немало бойцов недосчиталось и в 44-й отдельной разведроте. Одним словом, прибыл я вовремя.
— Устал с дороги? Нет? Тогда — за дело. Сходишь для разминки сегодня в поиск с Вагановым, а через пару дней отправим на самостоятельное задание, — сказал Иван Иванович.
Вернулся я 3 марта 1945 года. Наша дивизия к тому времени больше двух месяцев вела наступательные бои на территории Словакии. Свыше 100 километров прошли гвардейцы. Гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление.
— Во втором взводе пешей разведки (в нем я был помощником командира) из тех, с кем начинал службу, осталось всего пять человек, — рассказывал гвардии старший сержант Ваганов.
Он коротко перечислил, кто и при каких обстоятельствах погиб, кто ранен, представил новичков. Вздохнул мой тезка, помолчал и стал объяснять задачу, поставленную командиром роты на поиск.
К врагу мы тогда сходили удачно: никого не потеряли, приволокли с собой двух фашистов да с пяток уничтожили в короткой схватке на нейтральной полосе.
14 марта дивизия во взаимодействии с другими соединениями 40-й армии в ходе ночного штурма взяла Зволен. До начала Братиславо-Брновской наступательной операции оставалось 11 дней.
Перед нами была сильная, насыщенная инженерными сооружениями и заграждениями оборона. Мы знали, что главная ее линия проходит по правому берегу реки Грон, разлившейся в результате весеннего паводка. Достаточно сказать: только в полосе предстоящего наступления [135] дивизии мы насчитали до 15 дзотов, приспособленных для кругового обстрела, увидели глубокие траншеи, ходы сообщения. Вторая полоса обороны и тыловые рубежи проходили по рекам Нитра, Ваг, Морава. Было заметно, что подготовили их немцы с учетом сильнопересеченной, покрытой лесами местности.
Как мы поняли из задач, поставленных разведгруппам накануне нового наступления, прежде всего нашей 42-й гвардейской стрелковой дивизии предстояло участвовать в освобождении города Банска-Бистрица. Расположен он на правом берегу реки Грон, километрах в тридцати от Зволена. Из показаний пленного нам было известно, что единственный в тех краях мост заминирован. Командир дивизии решил попытаться в самом начале наступления захватить его. Этим бы решались все проблемы с переправой частей на противоположный берег Грона.
Наш взвод получил приказ: после того как левофланговый полк дивизии выйдет к реке, переправиться через нее, обойти узел сопротивления фашистов, прикрывающий северо-восточную окраину Банска-Бистрица, и нанести внезапный удар по охране моста. После этого приданные нам саперы разминируют его. Сигнал о том, что мост в наших руках, — серия красных ракет в сторону города.
Огромную сложность представляла переправа через Грон. Лодки не годились — бешеное течение сразу же унесет их далеко в сторону. Начинать бой за мост с левого берега бессмысленно — враг может взорвать его D любой момент. Долго ломали голову, как нам поступить, пока кто-то не вспомнил, как переправлялись у них в селе до войны вдоль каната, натянутого над рекой. Но каким образом натянуть канат, если на противоположном берегу противник? Саперы предложили изготовить что-то похожее на катамаран — устройство, способное под воздействием сильного течения пересечь под прямым углом [136] реку и перетянуть за собой тонкий стальной трос. Потом по нему переправится на лодке-одиночке разведчик и закрепит трос на дереве.
Поиск начался в ночь на 25 марта. События развивались точно по разработанному плану. Правда, потом не обошлось без неожиданностей. Один разведчик был ранен во время переправы, другой — едва мы высадились на правый берег. Пришлось оставить их под охраной одного из бойцов возле реки.
Пулеметный огонь становился все плотнее, а укрыться от него было негде — между местом высадки и мостом лежали луга. Слева от нас темнел лес. В него-то мы и устремились короткими перебежками.
Лес — густой, темный — укрыл нас от пулеметных очередей. В свете полной луны на ветках серебрились готовые лопнуть почки. А кто-то падал на теплую, уже прогревшуюся после холодов землю... По дороге, к которой мы вышли, одна за другой мчались машины. Видимо, фашисты перебрасывали из города Мартина, расположенного в тылу, подкрепления.
Пересекли шоссе, пошли по левому кювету к мосту...
Гитлеровское командование не без оснований считало город Банска-Бистрица ключевым узлом сопротивления в северо-западной части Словакии. С востока город прикрывали три оборонительных пояса. Дороги, ведущие к нему, обстреливались из дзотов. Но, готовясь к поиску, мы знали, что южнее и северо-восточнее города соединения 40-й армии уже захватили плацдармы на правом берегу Грона и вот-вот должны были окружить город. А наша дивизия наносила удар с фронта, и от того, как мы выполним задачу по захвату моста, зависело многое.
Метрах в двухстах от реки мы неожиданно столкнулись с группой гитлеровцев, которые шли к городу. Что главное в ночном бою? Быстрота и натиск, мощный огонь. Пусть думает противник, что перевес сил не на его стороне — у страха глаза велики. Опрокинули мы тех [137] фашистов, добежали до моста, готовые вступить врукопашную с охраной, но... обнаружили в окопах только брошенный пулемет. Перетрусили немцы, услышав в своем тылу стрельбу, и удрали. Саперы сразу же приступили к разминированию моста. Подсвечивая фонариками, они тщательно обследовали фермы, настил, нашли и перерезали провода, которые вели к ящикам со взрывчаткой. А мы дали условный сигнал ракетами и, разделившись на две группы, легли в оборону по обеим сторонам моста.
Через полчаса на правый берег Грона непрерывным потоком пошли стрелковые и танковые подразделения.
Утром 24 марта полки дивизии достигли окраин: города Банска-Бистрица. Начались упорные бои за каждый квартал. Горячий свинец хлестал почти из каждого подвального окна, с чердаков. Улицы были перегорожены баррикадами.
К тому времени гвардейцы имели богатый опыт боев в населенных пунктах. Созданные накануне штурмовые группы численностью до усиленной роты выкуривали врага из домов. В одной из таких групп довелось действовать и нашему взводу. А к вечеру наша штурмовая группа во взаимодействии с другими очистила от противника железнодорожный вокзал.
Какой урок мы вынесли из того боя на городских улицах? Для достижения успеха необходимы прочная локтевая связь и надежное взаимное огневое прикрытие. Лучше всего действовать, как в рукопашной — парами, все время наблюдая друг за другом и контролируя действия противника вокруг себя и своего напарника в радиусе 25–50 метров. Надо предупреждать товарища, если думаешь бросить гранату, отсекать от него автоматным огнем врага, быть в постоянной готовности оказать ему любую помощь. И он должен действовать так же — тогда будет больше шансов самим уцелеть и врага уничтожить. При стычке с противником внутри многоэтажного дома мы знали: хозяин положения тот, кто сумел захватить [138] лестницу. Поэтому бойцы в первом броске старались прорваться как можно выше, а потом методично выбивали фашистов с этажей. Здесь был учтен и психологический момент. Когда гитлеровцев теснили снизу вверх, они понимали, что деваться им некуда, и сопротивлялись до последнего патрона. А когда бой распространялся сверху вниз, враг чаще всего покидал здание. Бороться с ним на улицах становилось конечно же легче.
Бои на улицах Банска-Бистрицы были нехарактерным эпизодом для действий разведчиков. С нас никто не снимал главной задачи: своевременно обеспечивать командование дивизии достоверной, исчерпывающей информацией о противнике. Как только город был освобожден, разведгруппы ушли по направлению к населенному пункту Кремниц, также превращенному врагом в сильный узел сопротивления. Дело осложнялось тем, что здесь были взорваны все туннели, по которым проходили железные и шоссейные дороги. Пришлось нам отыскивать обходные пути — через горные перевалы. В этом разведчикам очень помогли местные жители.
...Мы двигались по узкой лесной дороге. До Кремница было еще километров 15 незнакомого пути. Неожиданно из чащи вышли четверо мужчин в крестьянской одежде. Встреча была самой дружеской. Мешая словацкий язык с русским, крестьяне выразили твердую уверенность в том, что этой весной с Гитлером мы покончим и вся Чехословакия станет свободной. Потом из торопливо развязанного мешка на свет появились бутылка вина, шмат сала, круглый хлеб, несколько луковиц... От спиртного мы отказались, а перед соблазном перекусить не устояли. Я спросил у одного из словаков, на вид самого старшего, как пройти к Кремницу, чтобы не встретиться с фашистами. Наши новые знакомые согласились провести нас через горы. Они отлучились на несколько минут и появились вооруженными. У старшего на плече висел немецкий автомат, у остальных — винтовки. На наш вопрос, [139] не партизаны ли они, словаки, весело прищурившись, ответили, что днем они крестьяне, а по ночам партизанят.
Дорога с проводниками оказалась вдвое короче. По разведанному нами маршруту прошла вся дивизия. И уже в ночь на 3 апреля она сосредоточилась на правом фланге немецкой обороны неподалеку от города. К утру совместным штурмом трех соединений Кремниц — важный узел сопротивления фашистских войск на южных склонах хребта Великая Фатра — был взят.
Не могу не рассказать о том восторге, с каким жители словацких городов и сел встречали войска Красной Армии. Нам по славянскому обычаю протягивали хлеб-соль, предлагали умыться с дороги и держали наготове белоснежные, вышитые полотенца. Нас упрашивали отведать фруктов, которые выносили на огромных подносах из каждого дома. Бойцов наперебой приглашали в хаты, где уже стояли накрытые столы. Девушки дарили нам свои песни.
Еще в Румынии мы стали выезжать в поиски на лошадях, хотя и считались взводом пешей разведки. Верхом было удобнее действовать в горно-лесистой местности. Случалось, наши кони ранили ноги. В Словакии крестьяне сами предлагали разведчикам заменить больных лошадей здоровыми. А для сравнения скажу, что в Венгрии тамошние кулаки-богатеи, чтобы не достались лошади русским, выкалывали животным глаза. Бедняки же были в основном без тягла и помочь нам ничем не могли. Факт на первый взгляд незначительный, но говорит он о многом.
Наступление продолжалось. Темп его составлял 25–30 километров в сутки. Если принять во внимание, что двигались войска по горам и повсюду встречали прочную [140] оборону противника, это не так уж и мало. В начале апреля наша разведгруппа устроила засаду неподалеку от города Превидза. Нам нужен был «язык» из состава гарнизона города. Посылая взвод на задание, гвардии майор Зима подчеркнул, что рядовой из обозной команды его не устроит, а офицер будет как раз кстати.
— Офицер так офицер, — сказал на это гвардии сержант Наиль Курбатов, хотя мы знали, что ему вовсе небезразлично, кого брать. Фашистских офицеров он особенно ненавидел. В 1942 году Наиль раненым попал гитлеровцам в плен и почти год находился там. Подметил он: рядовые немцы мучили пленных, так сказать, по долгу службы, особо себя этим не утруждая. А гитлеровские офицеры — из-за склонности к садизму, находя в пытках и издевательствах острое удовольствие.
В поиск за вражескими офицерами Наиль ходил охотнее — вел им свой счет. И на этот раз настроен он был решительно. Видимо, каждому запала в душу беседа, которую провел с нами перед поиском начальник политотдела. От него мы узнали, почему так важно побыстрее выбить фашистов из района, расположенного между городами Превидза и Тренчин. Здесь были расположены многочисленные заводы и фабрики, которые в огромных количествах производили взрывчатые вещества и боеприпасы для вермахта. В артиллерийско-технических мастерских немцы ремонтировали пушки и самоходные орудия. Авторемонтный завод в Тренчине занимался восстановлением танков. Конечно же без всего этого оставаться гитлеровцам не хотелось. Вот почему так цеплялись они за каждый клочок земли на подступах к Превидзе.
Вышли к шоссейной дороге, связывающей город с Братиславой. Гвардии старший сержант Ревин предложил устроить засаду около моста над железной дорогой. Тщательно обследовали местность вокруг, наметили пути отхода, распределили между собой обязанности. Прежде всего подготовили толстый канат. Один его конец крепко [141] привязали к дереву, натянули, примерили, хватит ли длины каната до дерева на противоположной стороне дороги.
Мимо нас то и дело с ревом проносились грузовики с пушками на прицепе, с кузовами, набитыми вражескими солдатами. Грохотали траками по бетонке самоходки и танки, катили громоздкие бронетранспортеры. Мы подсчитывали, сколько в каком направлении прошло войск, и до боли в глазах вглядывались в темноту, отыскивая свет одной низкорасположенной фары. Кто ездит на одиночных мотоциклах? Офицеры связи — то, что нам было нужно.
Далеко за полночь вдалеке послышался тарахтящий звук. Затем по стволам сосен заплясал желтый луч. Мотоцикл! В мгновение канат туго натянут над полотном дороги. Удар! И двое в черном обмундировании распластались около кювета. Мотоцикл был, как перышко, отброшен в кусты.
Не мешкая ни секунды, мы подхватили немцев, унесли их в лес. Через несколько минут пленные пришли в себя. По документам оказалось, что один из них был обер-лейтенантом, офицером связи штаба 8-й армии. Гвардии рядовой Яблоневский сразу же приступил к допросу. Ошалевший от всего происходящего с ним, обер-лейтенант рассказал, что ему было поручено доставить пакет в часть, которая находилась в южном секторе обороны Превидзы. Эту задачу он выполнил и катил обратно в штаб армии. По словам офицера, он помнил отчетливо расположение на месте оборонительных укреплений. Значит, взяли того, кого надо. Через несколько часов мы привели пленных в расположение роты. В результате командование дивизии получило ценные сведения об обороне противника на подступах к Превидзе.
К вечеру следующего дня город был полностью очищен от врага. Части дивизии вновь пошли вперед по заболоченным [142] поймам разлившихся рек, через завалы и минные поля, в обход узлов сопротивления фашистов.
С 13 апреля до конца войны наша 42-я гвардейская стрелковая дивизия вела боевые действия в составе 53-й армии 2-го Украинского фронта. В ее рядах мы участвовали во взятии города Годонин, расположенного на правом берегу притока Дуная — реке Морава. Запомнилась мне та победа тем, что жители Годонина встретили советские войска звоном колоколов. В грузовик, в котором ехал наш взвод, летели букеты подснежников. Люди улыбались нам, размахивали красными флажками, отовсюду гремело «Слава Красной Армии!».
Темп наступления был высоким. Войска безостановочно шли днем и ночью, зачастую смело вступая в бой с превосходящими силами противника. Мораву дивизия преодолела в темное время суток, не дав противнику как следует закрепиться на ее правом высоком берегу. Хочу отметить, что удобное для переправы место нашли мы, разведчики.
Со второй половины апреля все чаще в приказах, отдаваемых комдивом, и в разговорах между бойцами звучало короткое слово — Брно. Каждый из нас знал: взятие этого крупного города открывало путь на Прагу.
Штурм Брно — славная веха в боевой летописи нашей дивизии. После того как советские войска форсировали Мораву, немецкое командование создало вокруг Брно несколько оборонительных рубежей. Особенно мощные укрепления были возведены на берегах Свитавы и других рек. Из показаний пленных нам было известно, что обороняют город эсэсовские части, собранные для этого по всей Чехословакии. Много было здесь у врага танков, артиллерии, в том числе и крупных калибров.
Откуда у командования появились такие данные? Часть важных сведений добыли бойцы 44-й отдельной разведроты. Разведывательные группы побывали в юго-восточных [143] предместьях Брно, взяли несколько «языков». Одну из них доверили возглавить мне.
Ночью приметы весны неброски. Мягче стали ветки деревьев — это чувствовалось, когда они касались лица. Ветерок стал теплее, смелее пели птицы в лесу. Полз я по-пластунски, перебираясь через открытое место, и чувствовал, как пахнет молодая трава, и от этого запаха, знакомого каждому деревенскому человеку, было приятно на душе.
Линия обороны фашистов проходила по окраине предместья. Улицы были перегорожены баррикадами из мешков с песком, каменные дома представляли собой многоярусные оборонительные сооружения, подвалы строений стали дотами. Сторожевые охранения противник выставил метрах в трехстах от своих передовых траншей — на небольших возвышенностях, покрытых садами. Одно из них мы наметили в качестве объекта поиска.
Взять пленного оказалось труднее, чем мы предполагали. Гитлеровцы были настороже. Очень часто взлетали ракеты, и от них становилось светло как днем. В окопах переговаривались — значит, все на ногах. Решил отвлечь врага. Трое разведчиков из группы обеспечения поползли вправо и расположились напротив соседнего поста. Еще вечером я договорился с минометчиками, чтобы они но нашему сигналу обстреляли фланги позиции, на которой предстояло действовать разведгруппе. Сигнал — зеленые ракеты в направлении целей.
Вот они глухо хлопнули в вышине, залив участок вражеской обороны изумрудным светом. И тотчас же за спиной ударили залпы. Открыли огонь из автоматов и бойцы из группы обеспечения. Немцы, естественно, подумали, что нападение совершено там, где запели над их траншеями пули, взорвались мины. Этим мы воспользовались: без помех подползли к окопу, в котором находился пулемет, и дружно навалились на фашистов. Двоих [144] уничтожили холодным оружием, а одному «предложили прогуляться» до штаба дивизии.
Во время одного из поисков мы встретились с разведчиками партизанского отряда «Мститель», который действовал неподалеку от Брно. Партизаны попросили провести их в расположение советских войск. Зачем — не сказали. Военную тайну чехословацкие патриоты хранить умели. Впоследствии оказалось, что передали они командиру дивизии карту с нанесенной дислокацией вражеских частей, занимавших оборону южнее и юго-восточнее Брно.
Последний поиск перед штурмом этого крупнейшего административного и промышленного центра Чехословакии состоялся в ночь с 22 на 23 апреля. Гвардии майор Зима приказал разведгруппе, возглавить которую поручил мне, взять контрольного пленного из опорного пункта, прикрывавшего участок железнодорожной магистрали Брно — Вена. Запомнился нам тот поиск и тем, что вместо одного «языка» мы привели сразу пять. А дело было так.
Достигнув траншеи боевого охранения, мы увидели, что в ней никого нет. Даже растерялись вначале — еще вечером, ведя наблюдение с НП полка, обнаружили здесь нескольких гитлеровцев. Поворачивать назад? Решил попробовать взять пленного на первом оборонительном рубеже.
Ползком и короткими перебежками преодолели триста метров, отделявшие нас от вражеских окопов. Неподалеку от них, в неглубокой лощине перевели дух, прислушались. На передовой тихо. Ни выстрела, ни осветительной ракеты... Впечатление было такое, что попали мы в сонное царство. Подкрались к окопу, спрыгнули в него. Гвардии рядовой Николай Низельников с двумя разведчиками сразу же занял оборону, блокируя возможный подход немцев слева, а мы с гвардии сержантом Ревиным пошли вправо, туда, где еще вечером заметили блиндаж. [145]
По пути к нему обнаружили пулемет без прислуги. Было чему удивляться! Обычно немцы ни на миг не отходили от оружия. Вот и вход в блиндаж. Осторожно приоткрыл дверь. Взгляду открылась такая картина: двое сидели у стола, в свете свечи лица их выглядели утомленными, угрюмыми. Четверо спали на нарах. Год назад я бы, не раздумывая, швырнул в блиндаж гранату и потом уже стал искать среди уцелевших фашистов «языка». Но сейчас, в апреле 1945 года, делать этого не стал. Открыл дверь пошире и, держа автомат наизготовку, шагнул в круг света. Следом вошел Ревин.
Увидев нас, оба немца как по команде встали и подняли руки. Странное дело, они даже не испугались. Наоборот, тот, кто был постарше, несмело улыбнулся.
Ревин пересек блиндаж и стал будить остальных. Трое поднялись без фокусов, а высокий, здоровый ефрейтор выдернул откуда-то из-под шинели, которая лежала вместо подушки, пистолет. Иван опередил фашиста — ударил его прикладом автомата.
— Вир — фольксштурм, — сказал один из немцев, показывая на себя, — эр — эсэсман, — добавил, ткнув пальцем в упавшего.
С приходом Яблоневского выяснилось, что немецкое командование в первые окопы посадило фольксштурмистов, приставив к ним в качестве командиров эсэсовцев. А вторую линию занимал батальон СС. Утром следующего дня мы разглядели, что троим пленным было далеко за 60, а двоим не исполнилось и 16 лет. Вот кого бросал Гитлер в бой, пытаясь остановить наступление советских войск в Чехословакии.
23 апреля в 10 часов 30 минут воздух потрясли залпы артиллерии. Вперед пошли танки и пехота. Оборона на переднем крае противника была смята. Развивая наступление, в прорыв устремились танкисты из 6-й гвардейской армии. Мы в этот момент находились неподалеку от командно-наблюдательного пункта дивизии и хорошо видели, [146] как сотни бронированных машин, расстреливая врага в упор, атаковали узлы сопротивления в оперативной глубине обороны фашистов...
Два дня и две ночи шла ожесточенная борьба на подступах к Брно. Мои сослуживцы занимались своим обычным делом: вели разведку укреплений противника в полосе наступления дивизии, занимались сбором сведений о вражеских резервах, которые были на подходе к полю боя, изучали местность, искусственные и естественные препятствия... Наш разведвзвод помогал пехоте выкуривать гитлеровцев из рабочих кварталов Брно на его южной окраине. Рядом с нами, плечом к плечу, дрались чехословацкие партизаны, примкнувшие за день до этого к штурмовой группе. Были они храбрыми, умелыми бойцами. Многие из партизан до войны жили здесь, работали на брновских фабриках и заводах. Отлично зная все проходные дворы, они выводили нас на фланги и в тыл вражеских опорных пунктов, помогали ориентироваться в лабиринте узких улиц. Вскоре город был очищен от врага, и вновь столица нашей Родины салютовала войскам 2-го Украинского фронта, одержавшим блистательную победу.
В Брно части 42-й гвардейской стрелковой дивизии пробыли ровно один день. 28 апреля колонна грузовиков с пехотой в кузовах устремилась по шоссе на северо-восток. Впереди ее на мотоциклах и трофейном бронетранспортере двигался разведывательный дозор — второй взвод нашей роты. Лица приятно обдувал теплый весенний ветерок. Настроение у всех было приподнятым.
Путь наш лежал к тому месту, где 140 лет назад произошло знаменитое Аустерлицкое сражение. Тогда тут сошлись войска Наполеона и чудо-богатыри Кутузова. Сейчас наступал и наш черед показать силу русского оружия.
На Праценских высотах я стал свидетелем искреннего интереса советских бойцов к делам наших героических [147] предков, к истории нашей Родины. Неподалеку от памятника русским воинам, павшим в Аустерлицкой битве, находился небольшой музей, экспонаты которого рассказывали о событиях 1805 года. Фашисты оборудовали в домике артиллерийский наблюдательный пункт. Видимо, рассчитывали они на то, что по святыне ратного мужества русского народа наши войска огонь открывать не станут. Правильно, конечно, рассчитывали, да не учли, что наступают на них правнуки тех, кто 140 лет назад стоял здесь насмерть. Разведчики из 242-й стрелковой дивизии среди белого дня пробрались в тыл противника, выбили гитлеровцев из музея и обороняли его до подхода наших войск.
Пражская наступательная операция началась для 42-й дивизии 8 мая — за день до Победы. Противник отчаянно сопротивлялся. Тысячами жизней заплатила Германия за авантюристическую политику правительства Деница, которое отдало группе армий Шернера приказ пробиваться на запад к американцам. Наша дивизия в в составе других соединений 53-й армии совершила марш из-под Брно под Прагу. Надо было отрезать врагу отход в западном направлении, помочь чехословацким патриотам, поднявшим в Праге восстание против ненавистных оккупантов.
Впервые за всю войну от нас, разведчиков, гвардии майор Зима не требовал «языков». Они были уже не нужны. Стремительно передвигаясь на северо-запад, части дивизии расчленяли боевые порядки противника, окружали их и принуждали к массовой сдаче в плен.
Много лет спустя люди будут петь: «Последний бой — он трудный самый...» Уверен, если б воины знали, что ведут свой последний бой, он действительно показался бы самым трудным за всю войну. Но знать этого мы не могли, и последний наш бой ничем не отличался от предыдущих. 8 мая, где-то около полудня, 2-й взвод пешей разведки пресек попытку противника прорваться на запад. [148] Бойцы действовали, как всегда, умело и мужественно. Никто не думал о том, что вполне может оказаться последним убитым в роте. Мы метким огнем сдержали натиск эсэсовцев, которым, по всей видимости, терять было нечего. Боясь справедливого возмездия, фашисты намеревались укрыться от него под крылышком американцев. Не вышло. Остановили гитлеровцев, а затем контратаковали, рассеяли на мелкие группы и уничтожили.
Еще одной братской могилой стало больше на территории Чехословакии — двое разведчиков погибли. Похоронили их с воинскими почестями.
Вечером 9 мая бойцы нашей разведроты разрядили в воздух автоматы, салютуя долгожданной Победе. А 12 мая мне посчастливилось наблюдать, как капитулировали последние части группы армий «Центр». Несколько разведчиков на грузовике с пушкой на прицепе прибыли в район населенного пункта Костелиц, где находился штаб эсэсовской дивизии. Заняв на всякий случай оборону у перекрестка дорог, неподалеку от окраины городка, мы стали ждать. Часа через два увидели колонну немцев, направляющуюся к нам из Костелица. По шесть в ряд шли по шоссе те, кто долгих четыре года был злейшим нашим врагом. Шли хмурые, небритые, в расстегнутых мундирах, без оружия и знаков различия.
Целый день мы направляли колонны к местам расположения лагерей для пленных. Все порядком устали. Да и надоело смотреть на фашистов. Мысли были уже о другом. О мирной жизни после такой тяжелой войны, о тех, кто ждал нашего возвращения на Родину. А мимо нас, поднимая тучи пыли, тянулись бывшие завоеватели Европы. В нагретом воздухе лениво полоскались простыни, укрепленные на палках, в кюветах лежали горы оружия, которое никогда больше не будет стрелять.
В хлопотах по приему пленных я как-то не осознал, что с этого дня больше никто не скажет нам: «Слушай [149] боевой приказ!» Смысл происходящего дошел до меня под вечер, когда мы с гвардии старшиной Веселовым увидели очень символическую сцену.
По пустынной улице Костелица брел отставший от своих немецкий пехотинец. Вдруг он остановился, огляделся по сторонам и быстро поднял с земли железный крест — высшую награду бывшей гитлеровской Германии. Еще два шага, и снова нагнулся немец, поднял несколько крестов. А потом он остановился как вкопанный. Перед ним лежала груда самых различных орденов, медалей, знаков отличия... Постоял, постоял солдат бывшего вермахта около этой бижутерии, достал из кармана кресты, бросил их в кучу, плюнул и торопливо зашагал по дороге. Вот тогда-то до конца поняли мы, что войне настал конец.