Помнит нас Тисса
Венгрия. Произношу это слово и вспоминаю то хмурое октябрьское утро 1944 года, когда части нашей дивизии во взаимодействии с другими соединениями 40-й армии выбили фашистов из пограничного города Сату-Маре. Катила свои мутные от обильных дождей воды Самош, унося на запад обломки лодок, полузатонувшие понтоны, на которых пытались переправиться остатки подразделений противника, разбитых в последних ожесточенных боях на румынской земле. Перед бойцами лежала страна, которая больше трех лет вместе с гитлеровской Германией вела разбойничью войну против нашей Родины. Мы конечно же не отождествляли Венгрию Хорти с венгерским [117] народом, вдоволь настрадавшимся под двойным игом, но знали, что впереди нас ждут суровые испытания. Обманутые геббельсовской пропагандой, венгерские солдаты зачастую оказывали упорное сопротивление, но не было такой силы, которая помешала бы советским воинам совершить правое, благородное дело — вернуть людям счастье мирной жизни.
25 октября мы перешли румыно-венгерскую границу, а в первых числах ноября 1944 года достигли Тиссы — второй по величине после Дуная реки Юго-Восточной Европы. Это был бой, продолжавшийся 10 дней подряд. Части дивизии безостановочно шли вперед, сбивая заслоны противника, обходя узлы сопротивления. Мы без колебаний оставляли в своем тылу вражеские гарнизоны — их блокировали и уничтожали войска второго эшелона.
Сутками без отдыха были на ногах и разведчики. Командир дивизии гвардии генерал-майор С. П. Тимошков, месяц назад сменивший на посту убитого осколком мины гвардии генерал-майора Боброва, требовал знающих свежих «языков». В то время мне пришлось заменить раненого командира разведвзвода, поэтому не раз слышал, как выговаривал комдив гвардии майору Зиме, если очередной пленный не располагал необходимыми сведениями.
Мы старались брать офицеров, и это часто удавалось, особенно после того как стали применять прием, предложенный гвардии младшим лейтенантом Потемкиным. Заключался он в том, что разведгруппа действовала в составе одной из рот второго эшелона наступающего батальона. Мы выжидали момент, когда подразделениям первого эшелона удастся обойти противника. Здесь оставалось смотреть в оба: едва только враг начинал поспешно отступать, мы во взаимодействии с одним из стрелковых взводов врывались в его боевой порядок и отсекали место, где находился штаб батальона или, на худой конец, [118] командир роты. А дальше все было просто — дружная атака, меткий огонь, который выбивал окружение облюбованного нами фашиста чином повыше, и быстрый отход со взятым пленным. Таким образом только за день под населенным пунктом Кишварда мы захватили двух обер-лейтенантов и гауптмана.
По-иному стали проводить мы и ночные поиски. Брали трофейный автомобиль или несколько мотоциклов и при поддержке огня минометчиков проскакивали в тыл противника. Успех дела здесь решала скорость. Летели стрелой с включенными фарами. Старались забраться как можно дальше, потом технику бросали и выходили на дорогу, по которой больше всего двигалось отступающих войск противника. Там устраивали засаду.
Что только не двигалось в те дни на дорогах в тылу немецких войск. Шли танки вперемежку со стадами коров и овец, колонны автомобилей, груженных чем попало, тягачи с артиллерией, облепленные пехотинцами... Мы не обращали на них внимания — ждали легковые машины.
Вот и в тот раз, помню, взволнованно прошептал я не на ухо гвардии рядовой Николай Низельников:
— По звуку, товарищ сержант, по звуку слышу — легковушка!
Из-за плотной завесы дождя машину не видно, но звук работающего на высоких оборотах двигателя и впрямь отличается от громкоголосого дизеля.
Взяв с собой гвардии сержанта Н. Курбатова и еще одного разведчика, я вел их к дороге. Наиль достал гранату, мы залегли, и она тут же полетела под передние колеса «опеля». Взрыв был приглушен дождем. Яркая вспышка на миг выхватила из темноты блестящий радиатор автомобиля, испуганные лица фашистов за мокрым ветровым стеклом. И почти сразу в ответ — очередь из автомата. Мы тоже открыли огонь. Через пару минут все было копчено. У нас потерь не было, у немцев — трое убитых и один легко ранен. Его-то и взяли с собой, предварительно [119] перевязав плечо. Из машины прихватили оружие и портфель с документами.
Из сводок Совинформбюро мы знали, что главные события на огромном — от Югославии до Чехословакии — 2-м Украинском фронте происходят под Будапештом. Враг предпринимал отчаянные попытки, чтобы остановить советские войска. И вот случилась у нас в ноябрьские дни заминка. Полки вышли к полноводной Тиссе, но с ходу преодолеть эту серьезную водную преграду не смогли. Сказывалась усталость личного состава после непрерывных многодневных боев. Осенняя распутица мешала вовремя подвозить боеприпасы и горючее, сковывала маневр войск.
И снова послали вперед разведку. В поиск на правый берег Тиссы собрался взвод гвардии лейтенанта Максимова. Мы помогли бойцам подготовить снаряжение, проверили надувные лодки — на них разведчикам предстояло переправиться через реку. С тревогой вглядывались в изнуренные лица боевых друзей. Хотя бы одну ночь поспать, и вдвое легче будет им там, в тылу врага. Но об этом приходилось только мечтать.
Взвод ушел в ночь. Мы, выбрав место посуше, улеглись вповалку на плащ-палатках. Но спать вдруг расхотелось. С тревогой прислушивались к тишине, ставшей такой зыбкой, неустойчивой. И вдруг в том месте, где намечалась переправа, к низким тучам взлетели десятки осветительных ракет. Застучал один пулемет, второй, третий. Заухали минометы. Как мы узнали через несколько часов, лодки противник обнаружил на середине реки. Потеряв убитыми и ранеными половину личного состава, первый взвод ни с чем вернулся назад.
— Следующей ночью — ваша очередь, — сказал мне [120] гвардии майор Зима, — но задача у вас будет посложнее...
Действительно, дело нам предстояло непростое. Взять контрольного пленного перед наступлением — это само собой. Главное — постараться захватить плацдарм и обеспечить переправу роты автоматчиков, которая должна была держаться до форсирования реки основными силами передового отряда стрелкового полка.
Гвардии майор Зима сообщил, что в случае удачи комдив обещал всех представить к награждению орденами.
В тот раз мы особенно тщательно выбирали объект поиска. Решили, что целесообразнее всего взять «языка» из расчета зенитного орудия, которое находилось примерно в полукилометре от берега. Почему не подыскали ничего ближе? Рассудили, что, если придется открыть стрельбу, это непременно вызовет панику у фашистов. Откуда им знать, сколько нас у второго оборонительного рубежа? Пошумим больше — сойдем за роту или батальон. Главное, гранат и патронов взять с собой побольше.
Нам придали радиста, чтобы могли сообщить о том, как идут дела на правом берегу. Если взводу удастся захватить плацдарм, мы должны дать об этом сигнал. Жаль, не запомнил фамилию невысокого серьезного паренька из роты связи, который пошел с нами в поиск. В ночном бою он дрался по-гвардейски — умело и бесстрашно.
Ребята из взвода конной разведки сходили на подвижной склад инженерного имущества за резиновыми лодками. Видно было, как переживали за нас товарищи, которые на этой стороне оставались. Ратный труд не просто сближает в недавнем прошлом незнакомых друг другу людей. Он роднит их, сплачивает в дружную боевую семью. Вот и тем вечером перед решающим броском через Тиссу товарищи старались ободрить нас незамысловатой шуткой, кто-то протягивал другу флягу со спиртом (вдруг выпадет искупаться, вода — лед). Бывалые разведчики [121] разъясняли молодым, как без всплесков грести на сильном течении, как уберечься в ночном бою от шальной пули — наука тут нехитрая, главное — побыстрее сойтись врукопашную.
На войне лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих собственных. Мы тщательно разобрались, отчего не удался первый поиск, и пришли к выводу: плыть надо плотной группой — меньше опасность быть обнаруженными в момент горения факела ракеты. Переправляться решили в том же месте. Расчет здесь простой: не ожидают фашисты от нас такой дерзости. Наверняка будут вести более пристальное наблюдение выше или ниже по течению, а не здесь, у разбитой взрывом сосны.
На наше счастье вечером пошел сначала дождь, потом снег. Все окрест затянуло белесой мглой. Враг, конечно, отреагировал на такой погодный сюрприз по-своему: количество осветительных постов увеличил вдвое. Методично, раз в две-три минуты, взлетали ракеты, выхватывая из темноты черную гладь воды, кусты ракит, облепленные снегом. Время от времени открывал огонь пулемет. Подумали и о том, что сильное течение может стать нашим союзником. В случае чего оно вынесет лодки из-под прицельных очередей.
Когда под зыбким резиновым днищем нашей лодки зашуршал песок, мы сразу же выскочили на берег и развернулись в цепь, чтобы сподручнее было атаковать фашистов, если они находились здесь. Но правый берег Тиссы встретил нас тишиной. Матросов прокричал два раза филином — на этот звук пришли остальные лодки. И вот под самым носом ничего не подозревавшего противника оказались 25 бойцов. У каждого — по три сотни патронов, по 20 ручных гранат. С таким боезапасом жить можно. Веером рассыпались по мокрому песку. В 50 метрах от уреза воды обнаружили пустые окопы. Из них еще не выветрился специфический противный запах гитлеровцев. Все они ежедневно посыпали себя каким-то [122] зловонным порошком от вшей. Он-то и смердил так, что тошно было.
На пути к огневой позиции зенитного орудия мы не встретили никого. Это несколько удивило и озадачило нас. Еще вчера немцы не пропустили разведгруппу дальше середины Тиссы, а сегодня по их передовой идет целый взвод. Нет ли здесь какого-нибудь подвоха? Позднее выяснилось: оголили этот участок фронта фашисты не от хорошей жизни. Пленный потом рассказал, что за два часа до начала поиска командир пехотного полка снял отсюда роту и перевел ее на правый фланг — туда, где фашистские разведчики обнаружили на нашем берегу скопление машин с понтонами. Вот и посчитало немецкое командование важным усилить тот участок обороны. Подумали — не захотим мы второй раз подряд соваться здесь под их пулеметы.
Метрах в ста от зенитки остановил взвод, шепотом приказал бойцам рассредоточиться и занять оборону фронтом в сторону ближайшей позиции противника. Вдруг, когда мы будем хозяйничать у орудия, кто-то из немцев решит прийти расчету на помощь? С собой взял самых опытных: гвардии сержантов Матросова и Репина, гвардии рядовых Яблоневского и Низельникова. Подобрались к позиции, соблюдая все меры предосторожности, но зенитчики все-таки всполошились. Один из них, направляясь куда-то, случайно наткнулся на Ревина. Пришлось скомандовать: «Огонь!» Из пяти автоматов мы тщательно прочесали все вокруг орудия. Сразу же загремели автоматы залегших неподалеку разведчиков. Они открыли стрельбу по фашистам, которые, услышав в своем тылу такой хорошо знакомый им «разговор» ППС, выскочили из окопов. Что тут началось! Уцелевшие гитлеровцы бросились наутек, в воздух взлетели осветительные ракеты. На всем участке фронта протяженностью 5–7 километров поднялась беспорядочная стрельба.
Мы быстро осмотрели позицию и обнаружили за орудием [123] трясущегося от страха немца. Увидев нас, он поднял руки, стал что-то истерично кричать.
— Просит не убивать, говорит, трое детей у него, — быстро перевел Яков.
— Он пленный, никто его убивать не собирается, — попросил перевести я и приказал одному из разведчиков зарядить зенитную пушку. Нырнул в казенник первый снаряд из обоймы, щелкнул затвор. Ревин, вращая рукоятки подъемного и поворотного механизма, навел ствол в сторону высоты. На ней мы еще вчера разглядели опорный пункт противника. А я надавил на педаль ножного спуска... Очередь из пяти выстрелов прогремела так звонко, что у всех нас заложило уши. Цепочка трассеров пронеслась над полем и погасла на высоте. Эхом донеслись оттуда звуки разрывов. На некоторое время даже огонь стих: немцы, видимо, растерялись от неожиданности (в тылу — советская артиллерия?!), а разведчики, ничего не поняв, бросились к позиции, думая, что мы попали в беду. Потом перестрелка разгорелась с новой силой.
Мы опорожнили все заготовленные расчетом для дневной стрельбы обоймы и поспешили к левому флангу плацдарма. Во вражеские окопы полетели десятки гранат, разведчики дружно закричали: «Ура!»
Паника на войне — страшная вещь. Наверное, показалось немцам, что наступает на них не меньше батальона. Они выскакивали из окопов и попадали под очереди своих же пулеметов с высотки, где находился командно-наблюдательный пункт немецкого полка. А с тыла из-за укрытий били из автоматов мы...
Через полчаса в эфир полетело короткое сообщение о том, что плацдарм захвачен. Из штаба дивизии передали: начинается форсирование, необходимо как-то отвлечь противника от реки. Мы знали, что, когда бойцы находятся на понтонах, плотах, лодках, они беззащитны от огня.
Как отвлечь врага от переправы? Нам оставалось одно — обратить внимание фашистов на себя. Оставил я [124] легко раненного гвардии сержанта Курбатова с пленным, приказал ему встречать наших, а сам повел поредевший уже взвод в еще одну атаку — на высоту, по которой мы совсем недавно били из трофейной зенитки. На этот раз немцы ответили плотным огнем. Чувствовалось, от испуга они отходят, их оборона стала более организованной, один из взводов, выбитых нами из окопов, сделал попытку контратаковать. Плохо бы пришлось разведчикам, если бы радист не вызвал огонь минометов, выделенных для нашей поддержки. Батарея еще вчера днем пристрелялась по всем отчетливо видимым ориентирам, поэтому первые же залпы плотно накрыли вражескую цепь. Немцы залегли.
Между тем наступало утро. Небо за спиной светлело, гасли звезды, плотный ветер разогнал тучи. Что предпринять? Пройдет еще немного времени, и фашисты разберутся, что против них всего один взвод — 19 человек. Трое погибли в ночном бою, двоих тяжело ранило, Курбатов ждал наших на берегу. С такими силами нам не продержаться и часа. Решил запросить штаб. Ответили — держаться несмотря ни на что, помощь на подходе.
Фашисты пошли в атаку. Мы подпустили их поближе, ударили из двух захваченных в ночной суматохе пулеметов. Немцы залегли и стали что-то орать.
— Кричат, не стреляйте, свои, — сказал мне Яблоневский.
— А ты крикни в ответ, что ошибка вышла, извиняемся, мол, — посоветовал я нашему переводчику.
«Переговоры» заняли минут десять. Потом фашисты встали и пошли к занятым нами окопам. Вот тут-то мы и встретили их автоматным и пулеметным огнем...
Завязался мой, пожалуй, самый трудный за всю войну бой. Отбили мы атаку, вторую. Заметили, что немцы стали обходить нас с правого фланга. В предрассветных сумерках было отчетливо видно, как перебегают они от укрытия к укрытию, накапливаясь в лощине для удара в [125] тыл. И в этот момент со стороны реки грянуло родное грозное «ура!». Рота автоматчиков, достигнув берега на плотах, с ходу атаковала фашистов.
Вскоре бойцы уже деловито занимали окопы. По занятым нами позициям стала пристреливаться вражеская артиллерия. Но и наши артиллеристы не дремали. Где-то за Тиссой раздались залпы, над головами прошелестели тяжелые снаряды, разорвались в тылу противника. Еще и еще ударили дивизионы, и вражеский огонь поутих.
— Командир! Смотри — идут! — крикнул Низельников, показывая рукой в сторону недалекого темного леса. Действительно, нас атаковали примерно две пехотные роты. Атаку отразили с большими для врага потерями. Во второй раз цепь была реже, но впереди ее шли, тяжело покачиваясь на ухабах, три тяжелых танка. Мелькнула мысль: «Только «тигров» нам не хватает! Чем их остановить?»
Ни у нас, ни у автоматчиков не было противотанковых средств.
— Эх, бутылочки бы сюда «Кто смелый!», — мечтательно протянул один из автоматчиков.
Вспомнил, видимо, 41-й год и знаменитые бутылки с зажигательной смесью «КС». Их-то и называли старые бойцы «Кто смелый!» — точно метнуть ее с расстояния десяти метров на крышу моторного отделения вражеского танка мог человек не из робкого десятка.
Но обошлись без бутылок и ПТРов. Танки конечно же заметили и на левом берегу. Командир переправлявшегося в первой волне стрелкового полка дал команду, и артиллеристы выкатили на прямую наводку 76-мм пушки. Двух «тигров» они подожгли, а последний уполз восвояси.
Под прикрытием нашего огня через Тиссу переправился сначала батальон, а потом и весь полк. Когда мы подплывали к левому берегу на своих «резинках», саперы уже приступили к сборке понтонного моста. Вскоре на [126] плацдарм были переброшены танки. 42-я гвардейская пошла вперед.
Генерал-майор С. П. Тимошков выполнил обещание. Все разведчики нашего взвода были представлены к орденам. Мне о событиях на Тиссе напоминает орден Отечественной войны I степени.
В боях на правом берегу Тиссы нашей дивизии противостояли части горнострелковой дивизии венгров. Своего противника мы, разведчики, знали хорошо. Нам было известно, что немцы не очень-то доверяли союзникам. В их памяти были еще свежи события второй половины октября 1944 года, когда более десяти тысяч венгерских солдат и офицеров сдались в плен советским войскам. Поэтому рыхлые боевые порядки венгерских частей были укреплены подразделениями гитлеровских пехотных полков. На главных направлениях были немецкие части.
Сведения о том, кто занимает перед нами оборону или контратакует нас, говорили о важности происходящих событий. Так, в ходе одного из ночных поисков мы взяли в плен венгерского капитана. Он оказался отъявленным фашистом и на допросе в разведотделе штаба дивизия молчал. Но сам факт расположения отдельной венгерской части свидетельствовал о том, что наши активные действия гитлеровское командование ждет на другом направлении. Этим не без успеха воспользовался гвардии генерал-майор Тимошков.
К исходу 20 ноября мы были в 15 километрах от реки Гернад. Насколько упорное сопротивление дивизии оказывал противник, можно судить по темпам наступления. За 14 дней мы прошли всего около 50 километров. Очень мешали продвижению частей тяжелые погодные условия. В ноябре осадки в виде дождя и снега, который сразу же таял, выпадали 16 дней. В третьей декаде грунтовые дороги стали совершенно непроходимыми для автотранспорта. [127] Подвоз топлива для танков и тягачей, боеприпасов осуществлялся преимущественно гужевым транспортом. А много ли снарядов навозишь на крестьянских подводах, если лошадей нечем кормить?
Войска были полностью лишены авиационной поддержки.
И тем не менее дивизия упорно двигалась вперед, тесня врага. Разведгруппы днем и ночью прочесывали местность перед наступающими частями, добывая сведения о противнике, отыскивая наиболее удобные для движения дороги. Мы хорошо знали, какая ответственность лежит на нас. Ведь что такое в условиях наступления предупредить, например, свое командование о готовящемся контрударе? Будут спасены жизни однополчан, а враг понесет потери, и дивизия, пусть не намного, но продвинется к рубежу, указанному командующим армией. Значит, и День Победы приблизится.
...Все началось, как мы потом узнали, с перехвата и расшифровки радиограммы, посланной из штаба одной из дивизий 8-й армии вермахта в штаб корпуса. Судя по ее содержанию, гитлеровский генерал сомневался в успехе контрудара, если полки не будут пополнены личным составом и техникой. Ответ перехватить не удалось, но было известно, что указанная дивизия являлась наиболее боеспособным соединением на нашем участке фронта. Кому, как не ей, попытаться остановить наступление советских войск на этом участке?
Для того чтобы выяснить, происходит ли пополнение частей противника свежими силами, определить, где концентрируются войска для контрудара, в каком направлении он будет нанесен, во вражеский тыл пошли несколько разведывательных групп. Одну из них поручили возглавить мне.
Для тщательной подготовки в тот раз времени не было. Уточнили у гвардии майора Зимы задачу, получили у старшины боеприпасы, продовольствие и отправились в [128] путь. Нам было приказано произвести разведку противника и местности в направлении населенный пункт Клозень — группа отдельных домов на противоположном берегу реки Гернад. Именно там, по предположению командования дивизии, мог оказаться район расположения вражеских резервов.
В поиск отправились вчетвером. Из тех, с кем довелось начинать службу в разведроте, в группе был только один — гвардии сержант Ревин. Гвардии рядовые Семин и Броневой недавно прибыли из запасного полка. Опыта у них было маловато, но стремление приобрести его как можно скорее чувствовалось во всем.
Ночами заметно подмораживало, но, несмотря на это, на нас были неизменные ватники, легкое х/б да кирзовые сапоги. Мы считали, что в тылу противника лишняя одежда ни к чему. Погреться, если замерз, можно и быстрой ходьбой, зато в рукопашной схватке с врагом ничто не помешает, не стеснит движения.
Нейтральную полосу преодолели испытанным много раз способом — с позиций стрелкового полка, которому удалось больше других продвинуться в глубину захваченной противником территории. Мы не сразу двинулись в немецкий тыл, а некоторое время двигались параллельно основной линии фронта, чтобы ввести противника в заблуждение. Знали, что, по твердому мнению немцев, разведчики должны были вести поиск совсем не так.
Шли мы, несмотря на темную осеннюю ночь, от укрытия к укрытию, тщательно обследуя местность одиночными дозорными. Прием простой: один разведчик уходил вправо, другой — влево, а двое ждали их возвращения. Затем группа в полном составе продвигалась еще на 250–300 метров, и все повторялось.
Вернувшись после одного из таких челночных поисков, гвардии рядовой Семин взволнованно доложил, что ему чуть было не довелось погреться вместе с немцами у костра. Сколько гитлеровцев в овраге, Семин не разглядел, [129] но утверждал, что очень много. Отправились мы к оврагу все вместе. Действительно, на протяжении около двухсот метров горели костры, возле которых вповалку лежали фашисты. Подсчитал, сколько горит костров, сколько примерно немцев у каждого. Выходило — перед нами не менее батальона. Что это, резерв полка или одно из подразделений части, которая составляет резерв дивизии? Обследовали это место со всех сторон, примерились, можно ли взять здесь пленного. Поняли, что без шума не обойтись. Куда ни глянь — дозоры, парные патрули.
В каждом отделении были дежурные, которые прислушивались ко всяким шорохам.
Точно определив на местности координаты батальона, я нанес их на карту. Вспомнил тактические нормативы гитлеровских войск. На какой площади обычно располагается пехотный полк? Какое примерное расстояние между батальонами? Эти цифры подсказали нам направление дальнейших действий.
Часа через два — новая удача! Двигаясь по просеке, мы услышали тревожное: «Хальт! Шиссен ауф!» Остановились, замерли, но немецкий часовой, видимо, принял нас за коз или кабанов, которых в тех краях было немало. Свернули в сторону, обошли опасное место и... наткнулись на бронетранспортер, стоявший на опушке леса. Невдалеке находился второй, за ним — третий, четвертый. Около бронетранспортеров на лапнике спали фашисты. Мотопехотное подразделение рядом с пехотным батальоном! Это уже было кое-что.
Еще через час пути мы оказались в мелколесье. Дохнуло сыростью, стали попадаться ямы с водой, и вскоре мы уткнулись в продолговатое озеро с топкими берегами. Догадался, что перед нами старое русло реки. Значит, Гернад течет неподалеку.
При получении задачи на поиск мы не уточнили способ переправы через эту неширокую, но быструю реку. Думали, найдем где-нибудь лодку. Однако, к сожалению, [130] ночью, на незнакомой местности отыскать ее не удалось. Зато обнаружили понтонную переправу, по которой одна за другой шли автомобильные колонны. Машины двигались на больших интервалах, с притушенными фарами. Подсчитали мы пропускную способность моста и хотели идти дальше, как увидели несколько грузовиков, направляющихся к переправе со стороны линии фронта. Решение пришло мгновенно. В темноте нам удалось незамеченными запрыгнуть в кузов одного из автомобилей. Так что Гернад мы «форсировали» с комфортом, лежа на набитых чем-то мягким мешках. И вдруг, когда под колесами грузовика отстучали стыки между понтонами, он остановился. Совсем рядом раздалась немецкая речь, потом заскрипел задний борт, и к нам в кузов тяжело перевалились двое в мокрых шинелях. Один из них, нащупав в темноте чей-то сапог, расхохотался и громко заговорил со своим спутником. Как я пожалел, что не пошел с нами в поиск Яблоневский! Но делать нечего. Толкнул в бок Ивана Ревина. Тот без слов все понял, осторожно вынул из чехла финку... Мы быстро управились с гитлеровцами. Из документов, которые обнаружили в их карманах, узнали, что они появились здесь только вчера. Значит, пополнение все-таки прибывает.
Вскоре мы уже шли по обочине раскисшей от непрерывных дождей дороги к объекту нашего поиска. Предположение командования дивизии подтвердилось: вражеские части готовились к проведению контратаки. Где немцы намеревались это сделать, установили разведчики из группы гвардии старшего сержанта Ваганова. Его подчиненным удалось взять в плен штабного писаря.
Наши разведданные помогли командованию сорвать замысел врага. 30 ноября 1944 года части дивизии успешно форсировали реку Гернад и устремились к городу Монай. Взяв его в ходе двухдневного штурма, дивизия после ожесточенных боев вышла 20 декабря на венгеро-чехословацкую границу. [131]
Свою задачу мы выполнили: отход группировки фашистских войск из-под Будапешта на север и северо-запад был обречен на неудачу. А соединения врага, находившиеся в северной части Венгрии и в Чехословакии, но смогли оказать ей никакой помощи. Мы с гордостью сознавали, что свое дело сделали на совесть.
Бойцы 44-й отдельной разведроты первыми из дивизии побывали в Румынии, Венгрии. Теперь перед нами была Чехословакия. С радостью готовились мы пересечь границу этой страны, потому что знали: там нас ждут добрые друзья.
Нашему командованию удалось установить связь с несколькими словацкими партизанскими отрядами, которые действовали в густых лесах на восточных склонах Словацких Рудных гор. Как мы узнали уже позже, была достигнута договоренность о взаимодействии в ходе предстоящей наступательной операции. Партизаны взяли на себя задачу в день начала наступления совершить несколько диверсий на вражеских коммуникациях. Где взорвать мост через реку, где завалить вход и выход из туннеля, устроить обвал на горной дороге... Трудно переоценить значение этого для успешных действий войск. Но у партизан было мало взрывчатки, а забросить ее самолетами не удавалось из-за непогоды. Доставить взрывчатку поручили разведчикам.
Мне, к сожалению, не удалось участвовать в той почетной для разведчика операции. К словацким партизанам пошли бойцы первого взвода. Поход начался в последних числах декабря 1944 года и продолжался 8 дней. Вернулись наши боевые товарищи, измученные многокилометровым маршем, который проходил вне дорог, по горным склонам. На обратном пути отряд обнаружили гитлеровцы. Разведчикам с трудом удалось оторваться от преследования. При движении напрямик через лес по глубокому снегу люди вымотались и взмокли, а ночью ударил редкий в тех краях двадцатиградусный мороз... [132]
Тем не менее настроение у бойцов было приподнятое. Они говорили, что побывали в партизанском отряде, как дома погостили. Словаки встретили разведчиков приветливо, отвели им лучшие землянки, устроили праздничный ужин, хотя с продовольствием у них оказалось туго. Взрывчатку, принесенную в вещмешках, обещали использовать так, чтобы фашисты на себе почувствовали, как прочна боевая дружба между партизанами и бойцами Красной Армии.
Словацкие патриоты снабдили разведчиков важной информацией об обороне противника, назвали удобные для движения войск дороги через перевалы, показали на местности, где находятся тропы, неизвестные гитлеровцам. Значение этих сведений в преддверии наступления трудно переоценить. Когда в январе 1945 года наша дивизия перешла венгеро-чехословацкую границу и нанесла удар по врагу в направлении города Плешивец, данные, собранные словацкими партизанами, помогли полкам выполнить боевую задачу в точно установленный срок и с небольшими потерями. А смелые диверсии в тылу вражеских войск вызвали затруднение в переброске резервов, в подвозе боеприпасов, воспретили отход отдельных частей.
В конце января 1945 года наша дивизия вместе с другими соединениями 40-й армии вышла в район города Брезно. Здесь, как мне потом рассказывали сослуживцы, на командный пункт пришли четверо партизан из отряда А. М. Садиленко. Впрочем, отряд этот был настолько велик, что народные мстители с гордостью именовали его соединением. По сути дела, так оно и было — в тылу фашистов в районе Брезно действовало несколько тысяч хорошо обученных, вооруженных бойцов. Воевали в партизанских бригадах и советские люди — из числа бывших военнопленных, которым удалось бежать из гитлеровских концлагерей.
Партизаны из соединения А. М. Садиленко несколько [133] раз подряд нарушали железнодорожное сообщение на участке Брезно — Банска-Бистрица. Так, 20 января в результате подрыва вражеского эшелона движение на этом участке было прервано на несколько часов. Все это, конечно, путало планы гитлеровского командования. Несколько эшелонов, груженных боевой техникой, боеприпасами, живой силой, так и не попали на фронт.
Надо добавить, что город Брезно был освобожден 28 января в результате совместных действий нашей дивизии и словацких партизан.
К сожалению, мне не довелось участвовать в тех славных событиях. О них я узнал уже весной 1945 года. 19 декабря пришлось расстаться со своими товарищами. В числе других бойцов я был послан на учебу. Уезжал с чувством не до конца исполненного долга. Приближалась пора решающих сражений, а тут надо ехать в тыл. Утешало лишь то обстоятельство, что через три месяца вернусь в родную дивизию.