Разведгруппа действует в горах
Весь сентябрь и большую часть октября 1944 года наша дивизия вела тяжелые бои в Восточных Карпатах. По узким долинам, зажатым между отвесными скалами, пробивались вперед полки, взламывая вражескую оборону, заранее подготовленную в инженерном отношении, оснащенную всем необходимым для упорного сопротивления. Все пустили в ход фашисты, чтобы остановить советские войска: минировали немногочисленные в тех краях дороги, устраивали на них завалы, взрывали мосты через бурные горные реки. Их огневые точки в опорных пунктах были расположены в несколько ярусов — штурмовать укрепления противника нашим однополчанам приходилось под ураганным огнем. А артиллерии в горах зачастую негде было развернуться — условия местности не позволяли использовать ее массированно, на решающих участках. Только минометы выручали пехоту. Сколько раз приходилось видеть, как минометчики продвигались вслед за атакующей цепью, волоча на себе по узким тропам над пропастью минометный ствол, опорную плиту и боеприпасы. Непросто было действовать в горах и танкистам: местность зачастую полностью воспрещала [97] маневр, да и скорость негде развить, чтобы выйти противнику в тыл, отрезать пути его отхода.
Было немало проблем в Карпатах и у нас, разведчиков. Вылазки во вражеский тыл показали, что нам необходимо всерьез заняться горной подготовкой, во многом пересмотреть тактику действий разведгрупп, приобрести умение четко ориентироваться на резкопересеченной местности. Освоить все это требовалось как можно быстрее — дивизия стала нести немалые потери, темп наступления частей резко снизился.
Несколько неудачных поисков навели нас на мысль о том, что в горах боевую задачу сподручнее выполнять разведвзводу, усиленному одним-двумя расчетами минометов. Действительно, попробуй возьми «языка», если свои опорные пункты фашисты размещали на командных высотах, подступы к которым отлично просматриваются и простреливаются. Сторожевые охранения противник выставлял тоже на возвышенностях, причем одна группа обязательно подстраховывала другую. Между ними нередко прокладывалась телефонная связь. Так что нападение разведгруппы из нескольких бойцов на одну из позиций, взаимно прикрытых огнем автоматического оружия, не давало нужных результатов. Даже если разведчикам удавалось взять пленного, на обратном пути они подвергались ожесточенному обстрелу, несли потери, часто теряя при этом и «языка». А первый же поиск, в который пошел наш взвод, усиленный минометчиками, стал успешным.
Было это неподалеку от реки Бистрица. Противнику удалось остановить передовой отряд дивизии в узкой долине, протянувшейся на два десятка километров в северо-западном направлении. Сбить врага с занимаемых им высот не удалось, хотя комдив ввел в бой стрелковый и танковый полки. Но и фашисты вели себя на удивление пассивно, хотя имели хорошую возможность контратаковать обессиленные многочасовым штурмом части. Авиаразведка [98] засекла на одной из горных дорог большую колонну грузовиков и танков, которая направлялась к линии фронта. Требовалось разгадать планы противника, а для этого необходим был пленный из состава колонны или из подразделений второго эшелона. Ведь скорее всего именно им и предстоит вести, активные действия.
Учитывая сложность задачи, гвардии майор Зима дал нам на подготовку целый день. Наш командир взвода гвардии лейтенант Торшин, взяв с собой меня и командиров отделений, провел рекогносцировку на одном из наблюдательных пунктов батальона первого эшелона. В ходе ее мы наметили объект поиска — окоп, расположенный на высоте с каменным выступом на вершине. По всей вероятности, там находился командно-наблюдательный пункт противника, охраняемый группой автоматчиков и пулеметом. Чуть ближе к нам мы заметили на высоте, условно названной «Красной», огневые позиции пехоты численностью до взвода, а влево и дальше объекта для нападения — огневую позицию тяжелого пулемета.
На пути к цели нам предстояло преодолеть передний край вражеской обороны и минное поле, прикрывающее открытый правый фланг опорного пункта второго эшелона.
Учитывая это, гвардии лейтенант Торшин решил идти к КНП противника в обход, через горный массив, поросший густым лесом. Прикинув маршрут, мы поняли: испытание взводу предстоит серьезное. Десять километров по узким горным тропам, ночью — по плечу лишь крепким, выносливым людям. Но кое-какой опыт у нас имелся. Со времени похода к укрепрайону на перевале прошла неделя. Кроме того, мы были гарантированы от неожиданностей на переднем крае обороны фашистов — это внушало каждому определенный оптимизм. На первой дороге нас, конечно, не обнаружили бы, но на обратном пути боя избежать было бы невозможно. [99]
Гвардии лейтенант Торшин разделил взвод на три группы. Первая группа предназначалась для захвата «языка». Возглавить ее было поручено мне. Вторая и третья обеспечивали наши действия. Два расчета минометчиков Торшин придал одной из групп обеспечения.
Подробно объяснив, кто чем будет заниматься в момент нападения на вражеский командно-наблюдательный пункт, офицер повел нас в тыл, где находился личный состав взвода. Нас ждало тренировочное занятие, цель которого — дать разведчикам практику в действиях в торах. Нашли участок местности, схожий с тем, где нам предстояло вести поиск, не поленились отрыть несколько окопов на каждой из трех высоток. В них укрылись разведчики из первого взвода, которые имитировали противника. Гвардии лейтенант Торшин подобрал самых глазастых бойцов. Самым тщательным образом отрабатывали все: подход к обороне противника, преодоление участка минно-взрывных заграждений, нападение группы захвата на охрану КНП, взятие пленного (роль «языка» сыграло чучело, «одетое» в немецкий мундир), отход под прикрытием огня групп обеспечения, отрыв от преследования с устройством двух засад для того, чтобы взвод ушел как можно дальше в горы...
Все это повторили дважды. Торшин постоянно усложнял тактическую обстановку, от каждого бойца требовал дерзких, инициативных действий. Ведь ночью в горах в любой момент можно отстать от основного ядра группы. Значит, мы обязаны уметь вести бой и в одиночку. Пословица «Один в поле не воин» не для нас — фронтовая практика не раз убеждала, что хорошо подготовленный разведчик справится и с десятью врагами. Главное, чтобы были воля к победе, отвага и мастерство...
Занятие продолжалось с небольшим перерывом на обед до позднего вечера. Мы порядком уставали, но настроение было боевое, каждый точно знал, как он будет [100] действовать в поиске. А это всегда придает уверенность в своих силах.
После ужина и непродолжительного отдыха вышли в путь. Двигалась разведгруппа быстро. А чтобы не отставали минометчики со своей громоздкой поклажей, мы прихватили двух мулов. Эти неприхотливые, выносливые животные везли и минометы в разобранном виде, и боеприпасы. Так был использован опыт предыдущего рейда по тылам противника.
Разведдозор в составе четырех бойцов под командованием гвардии сержанта Ревина шел в 100–150 метрах впереди. В него командир взвода назначил самых выносливых, инициативных, решительных. Мы не знали, есть ли на нашем пути вражеские секреты, и были в постоянной готовности немедленно вступить в бой. Благодаря бдительности, смелости подчиненных гвардии сержанта Ревина группа без помех преодолела горный массив. А ведь в одном месте — у развилки троп — нас ждала засада. Но вел враг себя беспечно: несколько фашистов спали, трое разожгли костер и грелись. По еле заметным отблескам пламени на скале Ревин определил, что впереди кто-то есть, условным сигналом сообщил об этом Торшину. Командир, убедившись, что без стычки не обойтись (гитлеровцы перекрыли единственную в тех краях тропу), приказал бойцам двух отделений уничтожить врага холодным оружием.
Минут через двадцать путь был свободен.
...Примерно к часу ночи мы вышли к цели. Было тихо. Только в трех километрах северо-восточнее (там, где проходил передний край противника) в темное небо взлетали осветительные ракеты. Нас здесь не ждали, и это значительно увеличивало шансы на успех. Приданные взводу саперы проделали проход в минном поле, обозначив его колышками с белыми тряпками.
Первым делом каждая группа заняла исходное положение для боя. Подчиненные гвардии старшего сержанта [101] Варенова выдвинулись на опушку небольшой рощи, заняли позицию как раз напротив вражеского пехотного взвода, имея задачу прикрыть огнем действия группы захвата и обеспечить наш отход с «языком». Бойцы из группы обеспечения № 2 с ротными минометами обосновались метрах в трехстах левее, на скатах высоты, чтобы в случае необходимости подавить тяжелый пулемет и не допустить контратаки противника из ротного опорного пункта, находившегося за КНП.
К двум часам ночи мы сосредоточились неподалеку от объекта, выбранного для налета. Своих подчиненных я разделил на две группы. Шестеро разведчиков поползли к траншее, в которой находилось непосредственное охранение КНП, а я с тремя бойцами — к окопу, над которым еще днем мы заметили блеск стекол стереотрубы. Мы были от него уже в метрах пяти, когда сзади послышался шум ожесточенной схватки. Затем грянул выстрел, наперебой заговорили автоматы. Поняв, что мешкать больше нельзя ни секунды, скомандовал: «Вперед!»
В окопе было трое гитлеровцев. Двоих мы закололи, а одного, в офицерском мундире, быстро связали и потащили к черневшей на фоне горы роще, где нас дожидался гвардии лейтенант Торшин с одним из разведчиков.
Между тем ночной бой разыгрался. Наши минометчики подавили тяжелый пулемет, а бойцы из группы Варенова затеяли оживленную перестрелку с фашистами, засевшими на высоте «Красная». Это было нам на руку, так как противник сосредоточил на них все свое внимание, и мы целые и невредимые, с «языком» преодолели открытый участок местности и вскоре достигли рощи.
Группы обеспечения отходили от укрытия к укрытию, прикрывая друг друга огнем. Немцы попытались нас преследовать, но наткнулись на сильный огонь группы захвата из рощи и вынуждены были бросить свою [102] затею. Правда, потом, когда разведгруппа шла уже по узкой горной тропе, вслед за нами кинулись эсэсовцы, занимавшие оборону правее, но их ждал подготовленный заранее сюрприз. Саперы поставили с десяток снятых немецких противопехотных мин в том месте, где начиналась тропа, и эсэсовцы на них напоролись. Послышались взрывы, испуганные крики. Расстреляв вслед нам наугад по рожку патронов, гитлеровцы отстали.
В свое расположение мы вернулись без потерь и с ценным «языком» — обер-лейтенантом. Он в тот момент дежурил на командно-наблюдательном пункте. На допросе офицер, желая, видимо, произвести хорошее впечатление, взахлеб хвалил разведчиков за смелые, энергичные действия в ночном поиске.
Ведение разведки в горах требовало от нас определенных навыков в ориентировании на местности. Маршрут по карте можно было изучить только приблизительно, выдерживать точное направление по азимуту было трудно, потому что движение по прямой от ориентира к ориентиру исключалось. Порой приходилось больше полагаться на чутье, чем на карту. Выручали разведчиков и проводники. Простые пастухи, крестьяне горных деревушек, рабочие лесозаводов охотно соглашались помочь нам выйти в намеченный район. Не помню случая, чтобы кто-то из них подвел советских бойцов. Переходы по тропам, неизвестным фашистам, сохраняли нам силы, способствовали успешному выполнению боевых задач.
От поиска к поиску росло мастерство наших товарищей, увереннее становились их действия. Гвардии майор Зима пришел к выводу, что командирам разведгрупп надо давать больше самостоятельности. Тактическая обстановка при ведении боя на горно-лесистой местности значительно менялась за короткие промежутки времени. Поэтому нам обычно назначался район действий и несколько вероятных объектов для нападения. Мы сами [103] выбирали, где нанести по врагу удар, и, надо сказать, редко обманывали ожидания командиров.
Постепенно из противника горы превратились в нашего союзника. Поняли разведчики, что на горной дороге можно легко организовать засаду и даже малыми силами нанести врагу существенный урон.
Нам нравился этот вид разведки тем, что можно было неторопливо выбрать подходящий объект для нападения — по дороге идут и едут много солдат противника. Мы пропускали колонны, подсчитав количество боевых машин, грузовиков, подвод, определив направление их движения. Не обращали внимания на вражеских тыловиков, которые обычно ничего не знали. Мы ждали мотоциклистов, одиночные легковые, радийные машины. Интерес представляли небольшие группы противника, идущие к передовой. Заметив их на горном серпантине на приличном расстоянии, мы основательно готовились к бою и начинали его в самую выгодную для нас минуту. И победа была на стороне разведчиков.
Помню, один румынский пастух вызвался вывести нас по кратчайшему пути на дорогу, связывавшую Ватра-Дорней с Нэсудом и имевшую для гитлеровцев огромное значение.
Наш взвод вытянулся цепочкой по тропе, петляющей по горному склону среди низкорослых деревьев и огромных валунов. Идти легко — тщательно подогнанная одежда не стесняет движений, да и не взяли мы на сей раз минометов и пулеметов. У каждого автомат, по 300 патронов к нему да по десятку ребристых Ф-1. Продовольствия взяли на два дня — столько времени дал нам гвардии капитан Чуприн для захвата пленного из состава свежих сил противника, перебрасываемых навстречу дивизии из глубокого тыла.
Привычными стали для нас рейды по горам — ноги не дрожали, как в первые дни, в груди не кололо. Мы уже почти ни в чем не уступали пастухам, не отставали [104] от проводника, хотя он шел размашисто по узкой, в полметра всего, тропе. Мы научились определять по окружающей растительности, на какой примерно высоте находимся. Дубравы расположены до 400–700-метровой высоты, дальше тянутся к небу огромные буки, между которыми белеют родные сердцу березки, пламенеют клены, грабы. Кое-где видны и бархатные широкие листья грецкого ореха. Выше наступает царство елей и пихт.
Значит, мы достигли перевала. И точно — за поворотом тропы раскрывается величественная картина страны гор. Далеко внизу вьется серебристая нитка шоссе. В бинокль отлично видно, что дорога забита колоннами техники. Враг перебрасывает резервы, пытаясь остановить наступление советских войск. Какие части идут к фронту, где их используют — на эти вопросы разведчикам предстоит дать ответ.
Спуск занял полдня. И вот мы у шоссе. Оно протянулось по узкому карнизу над пропастью. На некоторых участках в отвесной каменной стене — расщелины, заросшие кизилом, колючим боярышником. В одной из них мы должны организовать засаду.
Посылая нас во вражеский тыл, гвардии капитан Чуприн выглядел озабоченным. «Языка» роте не удавалось взять уже более двух суток. Причину мы знали: поиски последнее время готовились торопливо, проводились на труднодоступной местности. Да и противник был у нас серьезный: отборные части из состава эсэсовской дивизии, переброшенной из Чехословакии. Давно мы не встречали таких вышколенных громил, одетых в ненавистную нам форму.
Можно, конечно, рассуждать, что есть немало других способов добыть информацию о противнике: авиаразведка, наземное наблюдение, подслушивание телефонных разговоров. Но все-таки контрольного пленного ничто не могло заменить. У нас даже говорили: «День без «языка» — неприятное происшествие, два дня — чрезвычайное [105] происшествие». Уходя в поиск, мы знали, какая лежит на нас ответственность, и твердо обещали своему командиру, что без пленного не вернемся.
Уже смеркалось, когда мы выбрали место, удобное во всех отношениях для засады — у крутого поворота дороги в густых кустах. Двое разведчиков заняли наблюдательный пункт на скале, нависшей над дорогой. С нее шоссе отлично просматривалось на добрых полкилометра. Связь с нашим НП поддерживалась с помощью электрического фонарика. Идет одиночная машина — серия световых вспышек, колонна — одиночные вспышки.
Гвардии лейтенант Торшин каждому указал огневую позицию, объяснил порядок действий во время нападения на противника. Особенно тщательно он проинструктировал разведчиков из группы захвата, в которую входил и автор этих строк. Ведь наша задача — взять в кутерьме короткого, жаркого боя «языка». Как иногда бывало? Увлекутся бойцы перестрелкой с врагом, и в результате никаких пленных. Документы с убитых собрать — это тоже неплохо, но нет ничего лучше разговорчивого гитлеровца. Бывало, с испугу такое выложит «язык», что в штабе дивизии поднималась веселая суматоха. Комдив сразу к радиостанции — сообщить об услышанном по команде в армию. Разведчики ходят орлами, принимают поздравления, кто-то советует в гимнастерке дырку вертеть — для новой награды... Хорошо! А если не рассчитаем все, как надо, опростоволосимся — ничего, кроме сочувственного «Что, милки, обратно луна?», в свой адрес не услышим.
Засада у дороги хоть и менее активный по сравнению с другими способ ведения разведки, но напряженный в психологическом плане. Проходит час, второй, третий, мимо тебя, не таясь, катит враг, ты смотришь на него через прорезь автоматного прицела, рука поглаживает холодную ребристую поверхность «лимонки», готовой к взрыву, а ничего такого, чтобы, как говорили разведчики, [106] «облегчить душу», предпринять нельзя. Видел не раз — иные мучительно переносят это вынужденное бездействие, зубами скрипят от досады, что нельзя резануть очередью по этим самодовольным, наглым физиономиям. И у меня всегда руки чесались, но сдерживался, и другие терпели.
Однако засада не принесет успеха, если среди разведчиков найдется невыдержанный человек.
— Когда ты выполняешь боевое задание, — говорил гвардии майор Иван Иванович Зима, — ты эмоции сдай на хранение старшине, вместе со своими документами... Злость к врагу всегда имей при себе, она в любом деле поможет, а нервы нам надо держать в упряжке.
Медленно тянулось время и на этот раз. У поворота горной дороги, в колючем кустарнике, мы просидели без малого пять часов, пока не дождались нужной нам одиночной машины. В сторону передовой ехал дизельный грузовик с будкой вместо кузова. С наблюдательного поста просигналили фонариком: объект для нападения подходящий. Гвардии лейтенант Торшин, посуровев лицом, подал команду:
— Приготовиться!
Один из разведчиков выскочил на дорогу в метрах пятидесяти перед местом засады и рассыпал по асфальту «орехи» — сваренные из коротких острых стальных прутков колючки. Как их ни кидай — один шип всегда вверх смотрит. Удобная штука останавливать вражеские автомобили!
И вот из-за поворота медленно выворачивает радийная машина. Хлопнули проколотые скаты — ее потянуло к обрыву. Водитель резко затормозил, выскочил из кабины. К нему бросились разведчики из группы захвата. Двое — к водителю, двое — к кабине, где сидел какой-то чин. А будку ребята на всякий случай держали под прицелом. В то время как мы боролись с фашистами, [107] которые ехали в кабине, из будки, почувствовав неладное, начали выпрыгивать другие связисты.
Ночную тишину разорвали автоматные очереди.
Потом было установлено, что бой на дороге продолжался всего четыре минуты. Мы уничтожили пятерых гитлеровцев, двоих взяли в плен. Машину сбросили с обрыва, предварительно выключив зажигание, чтобы она не загорелась на дне пропасти. Затем разведгруппа ушла в горы.
К сожалению, пленные не располагали сведениями, интересовавшими командование дивизии. Единственное, что мы сумели от них узнать, — место дислокации штаба, к которому связисты были приписаны. Пригодились и кодировочные таблицы, найденные среди прочих документов в будке. Но вопрос, какие войска перебрасываются из Венгрии на усиление вражеской группировки, противостоящей 40-й армии, оставался без ответа. Гвардии лейтенант Торшин принял решение продолжить активные действия во вражеском тылу.
Засада хороша тем, что ее не надо тщательно готовить. Необходимо только найти такое место, где наиболее вероятно появление одиночных солдат, офицеров или небольших групп противника. Находясь в засаде, разведчики в любой момент могут вступить в бой, а враг не подозревает об опасности, ведет себя беспечно. В ходе боя он обычно не оказывает упорного сопротивления, потому что растерян, находится под плотным огнем.
В горах мы чаще всего применяли этот вид ведения разведки. Условия местности позволяли хорошо замаскироваться, внезапно напасть на врага и быстро отойти с «языком». Место для засад мы выбирали у дорог и горных троп, неподалеку от источников воды, у мостов, в теснинах. Действовали ночью и днем. Вот и в тот раз вторую засаду мы организовали часов в 9 утра на проселке, ведущем в горную деревушку, где, по данным воздушной разведки, стояла какая-то часть. Правда, чтобы [108] добыть нужные сведения, нам пришлось выдержать трудный бой, но мы были довольны тем, что и задачу выполнили.
Объектом нападения стала колонна, состоящая из трех грузовиков, бронетранспортера и легковой машины. Легковушка сразу привлекла внимание гвардий лейтенанта Торшина. Не беда, что противника оказалось раза в три больше разведчиков. Внезапность нападения во многом уравновешивала силы.
B бронетранспортер полетела граната, по грузовикам ударили двадцать автоматов. Участок дороги, на котором остановилась колонна, мгновенно превратился для врага в сущий ад. Промахнуться из автомата на расстоянии 50 шагов невозможно — фашисты валились как подкошенные. Организованное сопротивление нам оказали только те, кто был в легковой машине. Очередью из нее смертельно ранило гвардии сержанта Евдокимова. Пришлось и нам открыть огонь на поражение. Из четверых офицеров уцелел только один. Его-то и взяли в качестве «языка».
Наскоро обыскали трупы, прихватили два портфеля с документами, картами. Подвели итог боя. Потери врага составили около шестидесяти убитыми, у нас — двое убито, четверо легко ранено.
Добытые нами сведения помогли командованию дивизии в организации дальнейшего наступления по северной части Трансильвании. Окончательно она была очищена от фашистов 25 октября 1944 года.
Вспоминая те осенние дни, не могу не отметить ратную доблесть бойцов из 44-й отдельной разведроты — моих боевых товарищей. За месяц действий в Восточных Карпатах мы приобрели немалый опыт ведения разведки на горно-лесистой местности, который впоследствии очень нам пригодился в Венгрии и особенно в Чехословакии. Благодаря разведчикам командир дивизии всегда располагал точными данными о противнике, о его намерениях, [109] составе. Это позволяло наносить по врагу сокрушительные удары, избегать больших потерь при штурме укрепрайонов, находившихся в полосе наступления дивизии.
Конечно, не всегда все шло гладко. Иногда горы преподносили нам неприятные сюрпризы. Так было, например, в первой половине октября, когда из-за непогоды наша разведгруппа сбилась с маршрута и почти двое суток выходила к объекту, намеченному штабом для налета. Достигнув его, мы убедились в том, что опоздали — противник за это время переместился в другое место.
Остался в памяти и рейд по вражеским тылам в верховьях реки Самош. В нашу задачу тогда входило установить расположение, силы и состав резервов противника, определить, какие танковые и пехотные части могут быть переброшены к линии фронта. В результате наблюдения и опроса местных жителей мы сумели добыть достаточно полные сведения на этот счет. Однако пленного взять не удалось. И потому нумерация вражеских частей, идущих на передовую, осталась для нас тайной.
Последний случай особенно поучителен. В рейд пошли разведчики, не имевшие достаточного опыта действий в горах. Мы имели прекрасную возможность два раза взять «языка», но в первый раз бойцам помешала усталость после продолжительного перехода по горным кручам, во второй — противнику удалось уйти от преследования. Как впоследствии оказалось, нападение мы произвели на группу альпийских стрелков, получивших хорошую подготовку еще в боях на Северном Кавказе. Это мы установили по документам, найденным у убитого фашиста.
Из той неудачи мы извлекли серьезный урок. Организовали горную подготовку для молодых разведчиков, подучили их, и дело пошло на лад.
Немало пленных, важные документы, в том числе и штабные бумаги, мы захватывали в ходе наступательных боев, которые вела наша дивизия в Карпатах. Эти [110] сведения позволяли в условиях быстроменяющейся обстановки оперативно определить степень подавления обороны противника, уточнить на местности расположение огневых средств, боевой состав и пункты сосредоточения ближайших резервов, установить направление перемещения штабов, начало отхода обороняющихся. Вот почему в атакующие батальоны часто направлялись отдельные разведывательные дозоры в составе разведвзвода, усиленного двумя-тремя пулеметными отделениями, Нередко нам придавались бронемашины, мотоциклы. Часто садились на лошадей, которые в условиях гор были незаменимым средством для передвижения.
Бойцы 2-го взвода пешей разведки неплохо проявили себя в период наступления под населенным пунктом Ресточ, расположенным на западных отрогах Карпат. Именно там мы удачно действовали в качестве отдельного разведывательного дозора, высланного от дивизии. В нашу задачу входило: установить, какой противник занимает оборону между шоссейкой дорогой Ресточ — Бая-Маре и рекой Самош, его силы, состав, возможные пути подхода резервов.
До определенного рубежа мы должны были передвигаться за боевыми порядками батальона, находившегося во втором эшелоне стрелкового полка, а затем, использовав неприкрытый стык между флангами отступающего врага, проникнуть в его тыл. Такой прием мы применяли не раз — выше я подробно описывал тактику действий разведчиков при переходе линии фронта во время наступления. Скажу только, что поздней осенью 1944 года мы располагали значительным арсеналом тактических новинок, позволявших выполнять эту непростую задачу в короткий срок и без потерь.
А делалось это так. На одном из узких участков фронта артиллерия «ставила» огневой вал, перемещая его в глубину вражеской обороны. Вслед за разрывами снарядов разведчики быстро преодолевали простреливаемый [111] с флангов коридор и, используя складки местности, уходили в тыл.
Применяли и такой прием. На каком-то одном участке пехота создавала видимость особенно активных действий, и мы без стрельбы «под шумок» уходили вперед. Главное — преодолеть район расположения вторых эшелонов, а потом разведдозор на резкопересеченной местности терялся как иголка в сене.
В горах характер предполагаемых действий врага зачастую подсказывали условия местности. Надо только уметь мысленно поставить себя на место противника. Где лучше всего занять оборону, чтобы вывести основные силы из-под удара? Конечно, на скатах высот, обращенных в сторону наступающих. По каким дорогам целесообразнее организовать отход, перебросить на угрожаемое направление резервы? По высотам, закрытым от наблюдения противодействующей стороны. На них-то и обращали мы особое внимание.
Во время одного из поисков до указанного гвардии майором Зимой рубежа мы продвигались в непосредственной близости от поспешно отступающего противника, сообщая по радио в штаб о его попытках оторваться от соприкосновения со стрелковыми полками дивизии. Ведь самое неприятное в наступлении — потерять врага, позволить ему уклониться от ударов. Не выталкивать фашистов, а уничтожать их — вот что было главное. Поэтому командиры стремились постоянно сохранять соприкосновение с частями гитлеровских войск, не давали им как следует закрепляться на промежуточных рубежах. Только это позволяло наносить гитлеровцам потери в живой силе и технике, приближало час полного разгрома военной машины фашистской Германии.
Примерно раз в полчаса наш радист выходил на связь, и мы передавали в штаб данные о действительном положении противника на местности. Было установлено, что отступление носит организованный характер, паники [112] не наблюдалось, части неплохо прикрыты от ударов с воздуха. Отход вражеской дивизии осуществлялся в основном вдоль шоссе, связывавшего Деж с Ресточем. На рубеже — изгиб реки, гора с голой вершиной — была подготовлена оборона пехотного батальона неполного состава и танковой роты. Танки находились в капонирах, вырытых на окатах высоты 77,2 южнее 250 метров от развалин хутора.
Разведвзвод полного состава, усиленный тремя станковыми пулеметами, обладал достаточной огневой мощью, чтобы в случае необходимости осуществить налет на узел связи, штаб или пункт управления. Такой вид ведения разведки мы применили, когда внезапно встретили небольшую колонну спецмашин, которая направлялась в сторону Ресточа. Охраняли ее всего шесть мотоциклистов. В результате короткого ожесточенного боя мы разгромили, как выяснилось впоследствии, подвижный узел связи армейского подчинения. Пленных, правда, взять не удалось, а документами набили под завязку четыре мешка. Но главное, разведдозор нарушил систему связи противника на небольшом участке фронта. Что это значило для фашистов в условиях отступления, догадаться нетрудно.
Активные виды ведения разведки в полосе отступающих вражеских войск (засада, налет, бой) мы применяли только в том случае, если полностью были уверены в успехе. Ведь наша основная задача — не уничтожать противника, а собирать о нем сведения. Крупные группировки мы обходили (в горах сделать это нетрудно), сообщая о них по радио в штаб дивизии. Встретив в глубине обороны промежуточный рубеж, искали брешь в боевых порядках фашистов и действовали методом просачивания.
Передвигался разведдозор перекатами от одного рубежа к другому, выбрасывая по сторонам и вперед дозоры численностью 5–7 бойцов. Ими мы охватывали всю [113] ширину коридора, в котором нам было поручено вести разведку. Основное ядро шло примерно по его центру. Если дозор замечал противника, об этом условным сигналом извещался гвардии лейтенант Торшин, после чего наш командир выдвигался к дозору и лично вел наблюдение. Это позволяло избежать неточностей при анализе действий фашистов.
...После боя с вражескими связистами мы постарались побыстрее выйти из района, где встретили их. Существовала опасность, что они успели передать сообщение о нашем появлении в тылу группировки гитлеровских войск. Если это было так, фашисты все сделают для того, чтобы уничтожить разведчиков.
Мы решили запутать следы: свернули с каменистого проселка в лес, в темпе прошли с десяток километров по узким просекам и по руслу горного ручья поднялись на 400 метров выше долины, по которой отступал противник. Там встретились с венгерскими дезертирами. Было их пятнадцать человек. Старшим они выбрали пожилого пехотинца с большими рабочими руками. Он немного разговаривал по-нашему — научился языку, когда в 1915 году попал в плен на русско-германском фронте. Мешая русские слова с венгерскими и отчаянно при этом жестикулируя, старший сказал нам, что всех их мобилизовали насильно, что война с Россией не пользуется успехом у простых венгров, что они вот уже месяц скитаются по лесам. Оружия у его товарищей не было, обмундирование выглядело потрепанным от жизни в лесу, на лицах — печать голода и лишений. Поделились мы с венграми продуктами, посоветовали им идти навстречу советским войскам и сдаться в плен. А то, неровен час, напорются на гитлеровцев или на хортистов... Видели мы по дороге немало повешенных с табличкой на груди, на которой было написано «Дезертир»...
В горах легко найти удобное место для организация наблюдательного пункта. С высот долины просматривались [114] на 8–10 километров. Наблюдению способствовали чистый воздух, однотонная окраска местности. Часа через два после встречи с венграми мы заняли НП на вершине горы, с которой как на ладони были видны две дороги, проходившие по долине реки Самош. Их особенно активно использовало гитлеровское командование для переброски резервов к линии фронта.
Дежурили разведчики на наблюдательном пункте по двое, остальные тем временем отдыхали — почти сутки мы были на ногах, а переходы по горам отнимали немало сил.
Многое может увидеть с НП опытный разведчик. Вот и на этот раз мы засекли перемещение к линии фронта двух танковых батальонов, колонны грузовых машин с пехотой в кузовах, нескольких артиллерийских подразделений. Нашу радиограмму об этом по достоинству оценили в штабе дивизии. Через полчаса над долиной показались штурмовики с красными звездами на крыльях. Они развернулись прямо над нами и на бреющем полете устремились за ушедшими на восток колоннами. Вскоре оттуда послышались глухие звуки разрывов. Как мы узнали позднее, авиация здорово потрепала вражеские резервы. А при подходе к месту ввода в бой по ним славно поработали гвардейские минометчики...
К вечеру мы вышли в район расположения корпусных резервов противника. Здесь фашисты лихорадочно готовили линию обороны. Опорные пункты они оборудовали на склонах высот, обрамляющих долину реки Самош. Большинство позиций не были еще как следует замаскированы — это облегчало нашу задачу. На карте командира взвода один за другим появлялись условные знаки, которые свидетельствовали о закопанных танках, артиллерийских батареях, установленных на прямую наводку, командно-наблюдательных пунктах, минно-взрывных заграждениях, танковых ловушках... Мы стремились поточнее определять координаты целей. Ведь от этого [115] во многом зависела точность ударов нашей авиации, залпов артиллерии, а значит, и степень подавления вражеской обороны перед атакой.
Перед возвращением к своим необходимо было взять контрольного пленного. И вновь началась охота за «языком». В результате тщательного наблюдения мы установили, что по тропе, ведущей к вражескому КНП, изредка ходят одиночные солдаты, по всей видимости, — связные. Связной — желанная добыча для разведчиков. Знает он, где, какие подразделения расположены, фамилии их командиров. Словом, зачастую связной осведомлен обо всем гораздо больше, чем иной офицер.
Место засады мы выбрали в том месте, где тропу пересекал ручей. Через него были переброшены два бревна, соединенные скобами. На берегу ручья рос огромный бук. Одна из его толстых ветвей протянулась прямо над тропой. На дерево взобрался гвардии лейтенант Торшин. Невысокого роста, гибкий, он обладал силой циркового борца. Даже в шутку бороться с Торшиным никто из нас не рисковал. Все знали, что кончится это ловким захватом и броском, после которого оставалось считать синяки да шишки.
Торшин лег на ветвь, затаился. Мы расположились в густых кустах по обе стороны тропы. Минут через сорок послышались неторопливые шаги, и на мосту показался высокий гитлеровец с огромной сумкой через плечо. Балансируя руками, он перебежал по бревнам через ручей. Тут-то наш командир на него и прыгнул, как рысь на лося. Устоял враг на ногах, только покачнулся, и неожиданно для всех нас бросился обратно. Мы, признаться, растерялись. Бежать за ним? Стрелять? Но Торшин висел на пехотинце, сдавив ему шею, и вполне можно было угодить в своего командира. К счастью, пробежал наш будущий «язык» всего метров 30, а потом споткнулся о камень и упал. Торшин ловко провел прием, а тут и мы подоспели. [116]
Пленный оказался полковым почтальоном — нес на КНП части кучу пакетов, адресованных командиру. Почтальон был намного ценнее связного. Да и пакеты представляли немалый интерес.
Как только стемнело, двинулись в обратный путь. Шли быстро, знали: данные об оборонительных рубежах в глубоком тылу противника с нетерпением ждали в штабе дивизии.
Наступление продолжалось. И как ни цеплялся враг за свои оборудованные по последнему слову инженерной науки позиции на западных предгорьях главного хребта, остановить натиск советских войск ему не удалось.