Рейд в Карпатах
В начале сентября 1944 года наша 42-я гвардейская Прилуцкая ордена Ленина, Краснознаменная, ордена Богдана Хмельницкого дивизия вела тяжелые бои в предгорьях Восточных Карпат. В иные дни темп наступления составлял всего 1–2 километра. Фашисты превратили все господствующие высоты в сильные узлы сопротивления и дрались с отчаянием обреченных. Кроме того, утром 5 сентября шесть немецких и венгерских дивизий нанесли по войскам 4-й румынской армии, повернувшей к тому времени оружие против гитлеровцев, удар из района Турды в южном направлении и за сутки продвинулись на 30 километров. Создавалась реальная угроза окружения советских и румынских войск, поэтому наша дивизия вместе с другими соединениями 40-й армии двинулась навстречу прорвавшемуся врагу. [79]
Много дел было в те дни у нас, дивизионных разведчиков. Тактическая обстановка менялась непрерывно. Одна за другой уходили разведгруппы в тыл противника, чтобы уточнить его положение на местности, определить номера частей, состав.
...Из очередного поиска мы вернулись утром. Сдали пленного венгерского унтера в штаб и получили от командира роты разрешение несколько часов отдохнуть. Привели в порядок оружие, перекусили и только собрались поспать, как прибежал посыльный. Он передал приказ комдива: всей роте прибыть к штабной палатке. Одно это говорило о том, что дело нам предстояло необычное. Задачу на поиск ставил, как правило, или гвардии майор Зима, или его заместитель. Да и не ходили мы во вражеский тыл всей ротой. Кто-то высказал предположение о внезапном прорыве противника. Прислушались. Вокруг стояла тишина, только где-то на юго-западе, километрах в 10 от нас, работала артиллерия. Значит, не для боя мы были нужны.
Вскоре все выяснилось. Генерал-майор Бобров приказал нашей роте совершить глубокий рейд по тылам противника, перейти румыно-венгерскую границу (по пакту 1940 года) и захватить единственный в полосе наступления дивизии перевал. Нам показали аэрофотоснимки. Подходы к перевалу прикрывал укрепрайон, который мог надолго задержать продвижение частей дивизии. Вот его-то и назначили нам в качестве объекта для нападения.
Командование располагало противоречивыми сведениями о численности противника в укрепрайоне. Один из взятых недавно пленных утверждал, что плато за горой Чахлеу обороняет венгерский погранполк полного состава из 65-й пограничной группы. Если верить ему, передовому отряду дивизии предстоял трудный штурм перевала. А мы могли ему только как-то помочь. Однако местные жители говорили о нескольких десятках пограничников. С ними вполне могла справиться наша рота. Судя по [80] аэрофотоснимку, УР был хорошо подготовлен к круговой обороне. Восемь многоярусных дотов, бетонированные траншеи, соединенные ходами сообщения, блиндажи... Нам предстояло выяснить, кто занимает укрепрайон на плато, и действовать, сообразуясь с обстановкой.
На подготовку к рейду командир дивизии дал разведчикам сутки — немного, если учесть, что никто из нас не вел до этого поиск в горах. А ведь нам предстояло преодолеть один из самых высоких хребтов Восточных Карпат. Движение по дороге, которая шла через перевал, исключалось. С плато она просматривалась на десятки километров. Значит, надо было идти в обход, по горным тропам.
Не знаю, кто предложил найти проводников. Скорее всего это был гвардии лейтенант Сергей Торшин, вернувшийся незадолго до того из госпиталя. Накануне офицер познакомился с румыном, который неплохо знал русский язык. Румын утверждал, что не раз ходил через границу и обратно. Часа через три после получения задачи мы увидели его и еще двух людей, одетых как пастухи, в расположении роты. Все повеселели: с проводниками можно было идти и ночью.
Вскоре на поляну, где стояла разведрота, прикатил видавший виды автомобиль. Начальник вещевой службы дивизии привез альпинистское снаряжение: метров по тридцать крепкой веревки на брата, страховочные пояса, крючья, металлические клинья. Разобрали мы это хитрое для нас хозяйство, стали примеряться, как будем его использовать. Конечно, было бы неплохо потренироваться, но до Карпат лежал неблизкий путь, а вокруг раскинулась равнина с редкими холмами. И все же урок альпинизма гвардии капитан Чуприн — наш новый командир — нам преподал. Выбрал он неподалеку огромный бук и приказал каждому разведчику с помощью снаряжения взобраться на его вершину. А остальные по очереди страховали действия товарища. [81]
Незадолго до начала рейда гвардии капитан Чуприн объявил, что старшим пойдет он сам. Нечасто ходил в поиски наш командир, но какие это были громкие дела! Помню, однажды Чуприн возглавил разведгруппу, которая произвела дерзкий налет на вражеский узел связи. Исход боя с его охраной, вдвое превышавшей по количеству группу, решили быстрота, внезапность и натиск. Очень пригодилась нам тогда бутылка с зажигательной смесью, которую перед нападением бросил один из разведчиков в окно дома, занятого гитлеровским офицером. Кинулись немцы спасать добро своего начальника, а в этот момент мы нанесли удар. Два мешка с секретными документами принесли бойцы с собой из поиска.
Гвардии капитан Чуприн был строгим командиром. Расхлябанности не терпел ни в чем. Вполне мог отстранить от поиска бойца, если на обмундировании его не хватало пуговицы, требовал предельно точного исполнения приказов, однако всячески одобрял инициативу подчиненных. Да и как нам было обойтись без этого необходимого каждому военному человеку качества? Ведь в тылу врага разведчик зачастую действует самостоятельно — подсказки со стороны ждать ему не от кого. Однако мы не путали самостоятельность с недисциплинированностью. Употребил свою смекалку, хитрость для точного выполнения задания — честь тебе и хвала. Отступил хоть на полшага от приказа, и сам можешь погибнуть, и товарищей подведешь.
Рядовой Николай Кулаков, находясь в засаде, неожиданно для всех нас открыл огонь по группе противника, которую мы должны были пропустить. В завязавшейся перестрелке мы уничтожили вражеских связистов — в плен взять никого не удалось. А Кулаков погиб. Вот к чему привела самодеятельность одного из нас. Не случайно гвардии капитан Чуприн говорил, что в разведке нужны особая собранность, умная храбрость, расчетливая дерзость. [82]
Проводники посоветовали нам часть поклажи навьючить на мула. Признаться, вначале к этому предложению кое-кто отнесся скептически. Привыкли мы ходить налегке, да и расстояние до перевала, измеренное по карте, казалось не очень большим. Но проводники убедили нас в том, что в горах свои мерки пройденного пути. Так оно и оказалось. Мы рассчитывали уложиться в трое суток, а потратили на движение к плато более пяти. Словом, мул пригодился.
Готовились к действиям не только разведчики. Бывая в стрелковых полках, у артиллеристов, танкистов, я обращал внимание на то, как тщательно вели подготовку к боям в Восточных Карпатах бойцы и командиры. Проводились специальные учебные сборы, на которых инструкторы по альпинизму, те бойцы, кто до службы в армии жил в горных областях нашей страны, передавали гвардейцам свой опыт преодоления отвесных круч, горных рек, ущелий. В артиллерийских подразделениях изготовляли лебедки, лямки, тормоза для орудий. Дымили походные кузницы — специалисты перековывали лошадей. В мастерских полным ходом шло изготовление вьючных седел, волокуш. Саперы запасались инструментом и материалами, необходимыми для постройки мостов, переходов.
Жаль, что не было у нас времени для более основательной подготовки. Шли разведчики по Восточным Карпатам первыми, прокладывая путь всей дивизии.
Рейд начался поздним вечером 7 сентября 1944 года. Вперед ушел боевой дозор, возглавляемый гвардии лейтенантом ТоршинЫМ. Рядом с офицером находился один из проводников. За дозором, на удалении 80–100 метров от него, цепочкой вытянулась вся рота. Как только приблизились к передовой, разошлись на параллельные маршруты боковые дозоры. Их задача — предупредить разведотряд от неожиданного нападения врага со стороны флангов. [83]
Шли мы по узкой тропе, петлявшей между толстыми буками, грабами, густыми зарослями колючих кустарников. Над головой, запутавшись в кронах деревьев, горели яркие звезды. Было так тихо, что слышали мы лай собак из деревни, расположенной в пяти километрах. Путь наш лежал пока по равнине с редкими возвышенностями. Только к утру почувствовал, что движемся по небольшому подъему.
Вокруг словно и не было войны. Чем выше разведотряд поднимался в Карпаты, тем чаще встречались стада овец на обширных лесных полянах. Гвардии капитан Чуприн решил уклоняться от встреч с пастухами, считая, что слух о пашем рейде может дойти до врага. Но проводники на это только рассмеялись. От глаз горцев нам не скрыться, сказали они, однако остерегаться пастухов не следует. Жители здешнего края ненавидят немецких фашистов и их румынских и венгерских холуев. Давно убедились они, что настоящие друзья идут с востока.
Когда мы вступили в Румынию, нам сразу бросилась в глаза крайняя, прямо-таки нищенская бедность деревень и поселков этой страны. Многие избушки вросли в землю, покосились. Вместо стекол в окна были вставлены склеенные куски слюды. Поля состояли из крошечных клочков земли, разделенных межами. Скота у крестьян мало, коровенки худые, лошади старые. Как нам объяснили, те крохи, которые не успевали собрать гитлеровские «друзья» румынского народа, грабили эмиссары правительства Антонеску и местные богатеи.
Немецкие и румынские фашисты клеветали на нашу армию, пытались изобразить ее скопищем разбойников, пришедших мстить всему народу. Не было ничего удивительного в том, что часть местного населения в первое время побаивалась нас. Но стоило простым румынам поближе познакомиться с советскими воинами, как от недавнего недоверия не осталось и следа. Потянулись из лесов жители городов и деревень к своим родным очагам. [84]
С неподдельным восхищением смотрели они на танковые колонны, артиллерию, которые шли по дорогам в глубь страны. Поражали румын четкий порядок во всем, организованность советских войск, высокая дисциплина личного состава.
С жителями восточных предгорий Карпат, которых мы встречали во время рейда, быстро установились самые теплые, сердечные отношения. Они снабжали разведчиков вкусной брынзой, густым овечьим молоком, свежим мясом. Обычно молчаливые, замкнутые, привыкшие к уединению, пастухи преображались, когда выпадала возможность поговорить с нами.
Горцев можно было понять — мы оказались первыми советскими людьми в их краях. Вопросы через наших проводников они задавали самые неожиданные. «Правда, что Советы отберут в счет контрибуции всех овец?», «Что будут делать с Антонеску?», «Будет ли после победы над Германией существовать Румыния?». Мы отвечали, что советские воины — не грабители. Антонеску и других поджигателей войны будет судить сам румынский парод, который уже повернул оружие против гитлеровской Германии. А Румыния обязательно будет жить и цвести — именно за ее будущее проливают сейчас кровь советские и румынские бойцы...
Через три дня утром мы увидели величественные вершины Восточных Карпат. Сначала впечатление было такое, что на горизонте громоздятся большие тучи. Приглядевшись, поняли — это горные хребты, покрытые вечными снегами. Прямо перед нами высилась Чахлеу. Идти до плато под перевалом оставалось ровно сутки.
Дорога сближает людей. Выполнение ответственного боевого задания — тем более. Крепко сдружились мы с нашими проводниками. Были они невысокого роста, черноволосые, с улыбчивыми карими глазами. По возрасту годились нам в отцы. Жаль, не помню сейчас, как их авали. Коренные жители этого горного края, проводники [85] были скоры на ногу и нас поторапливали веселыми шутками. Все трое хорошо говорили по-русски — изучили наш язык еще в молодые годы, когда воевали плечом к плечу с русскими воинами в 1916 году против немцев. Те далекие годы вспоминали румыны с гордостью. Еще тогда убедились они в высоких духовных качествах людей из России, полюбили их за отзывчивость, щедрость души.
Когда правящая верхушка Румынии ввергла страну в войну против СССР, наши проводники отказались от призыва в армию. Четыре года вели они лесную жизнь, полную лишений и тревог.
Забегая вперед, скажу, что за помощь в проведении рейда командир дивизии вручил нашим проводникам медали «За отвагу». Если живы они сейчас, уверен: эти советские награды напоминают нашим соратникам в борьбе с общим врагом о славных событиях сентября 1944 года...
Идти с каждым часом становилось труднее. Часто стали встречаться каменистые осыпи. На них проводники требовали от нас особой осторожности. Вниз смотреть не хотелось — такой глубины было ущелье. А камешки предательски выскальзывали из-под подошв, шелестели по склону, оставляя за собой белесые струйки пыли. Нелегко приходилось всем нам: кружилась голова от разреженного воздуха, подкашивались ноги. Однако отдыхали мы не более чем по тридцать минут после пяти часов непрерывной ходьбы. Приходилось торопиться. Мы, конечно, не знали, когда возобновится наступление, но по всем признакам времени до «Ч» оставалось немного. Видели разведчики, с какой поспешностью тыловики подвозили на передовую боеприпасы, топливо для танков, как подходили из тыла свежие части и размещались в выжидательных районах, готовясь к штурму Карпат. Каждый из нас жил одним: с честью выполнить приказ командира, [86] не подвести однополчан, которые там, внизу, ждали заветного сигнала атаки.
Служба в разведроте наложила на бойцов свой отпечаток. Немногословные были они, отличались сдержанностью, излишней суровостью, несвойственной, конечно, молодым людям нашего времени. Берегли в бою друг друга больше, чем себя. Быстро крепла у нас фронтовая дружба, до сих пор помнятся боевые друзья.
По-разному сложились их судьбы. Гвардии сержанта Василия Матросова в одном из поисков на территории Венгрии тяжело ранило. Вынесли мы его к своим, но ногу все-таки пришлось ампутировать. Александра Варенва крепко зацепило осколком при выходе из Карпат. Провожали его в госпиталь мы всей ротой. После этого наши пути-дороги разошлись. Видимо, после выздоровления Александр воевал в другом соединении.
С гвардии сержантами Александром Вагановым, Иваном Ревиным, гвардии рядовым Яковом Яблоневским мы служили вместе до самой победы. Немало славных дел совершили они, награждены многими орденами и медалями. Подробнее хочу рассказать о Яблоневском. Немецкий Яков выучил еще до войны — этим языком в совершенстве владели его родители. Семье не удалось эвакуироваться на восток. Почти два года Яблоневский провел в оккупации и такого там насмотрелся, что нам хорошо была понятна причина его яростной ненависти к фашистам.
Когда наконец пришло освобождение, Яблоневский сразу же записался добровольцем в Красную Армию. Однако по причине слабого здоровья он попал не в боевую часть, а в фельдшерскую школу. Не знаю, как бы сложилась фронтовая судьба Якова, не повстречайся он однажды с гвардии майором Зимой. С удивлением обнаружил начальник разведки дивизии, что этот щуплый медбрат знает немецкий язык лучше его переводчиков. Так, неожиданно для себя, гвардии рядовой Яблоневский оказался [87] в 44-й отдельной разведывательной роте. Со временем стал ходить в поиски. И тут увидели все, что Яков — отважный боец и верный товарищ. Не раз выручал разведчиков его безупречный немецкий.
В рейд по Карпатам пошла и Лена — наш ротный санинструктор. Жаль, не помню ее фамилию. Знаю только, что родом она из Ленинграда. Первое время в поиски Лену не брали. Считали мы, что не женское это дело. Дошла девушка до комдива, но своего добилась. Из нее получился замечательный разведчик. Все поручения командира группы выполняла она по-женски аккуратно, точно и с умом. Во вражеском тылу действовала настойчиво, отважно, ни в чем не уступая мужчинам. Меньше чем за год Лена была награждена орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды.
Трагично сложилась ее судьба. В поисках, где приходилось ходить по лезвию ножа, уцелела, а от случайного выстрела не убереглась. Умерла Лена на наших руках в кузове попутной машины по пути в медсанбат...
Давно подметили мы такую особенность: чем сложнее были задачи, которые требовалось нам решить, тем активнее, целеустремленнее проводилась в разведроте политическая работа. И во время рейда по Восточным Карпатам, на коротких привалах, когда сил, казалось, не хватало на то, чтобы свернуть цигарку, гвардии капитан Чуприн собирал бойцов в кружок, рассказывал о содержании принятых радистом сводок Совинформбюро. Незаметно разговор он переводил на то, какое значение будет иметь успешно проведенная нами операция, скольким бойцам из стрелковых частей мы сумеем спасти жизнь, если выкурим врага из его бетонированных нор.
Внимательно слушали нашего командира и проводники. Для них было в диковинку, чтобы офицер вот так запросто мог беседовать по душам со своими подчиненными. В румынской армии офицерами служили представители [88] господствующих классов. Они старались обходить солдат и младших командиров стороной. Немало удивлялись эти господа, отчего «низших чинов» вдруг стало но нужно гнать в атаку или силой держать в окопах после того, как Румыния объявила войну гитлеровской Германии. Словом, что из себя представляет классовый антагонизм в буржуазной армии, мы узнали не из книг, а увидали собственными глазами.
Между советскими и румынскими бойцами быстро установились хорошие отношения. Когда Румыния объявила войну фашистской Германии, мы увидели совсем другую армию, нежели та, которая недавно отступала под ударами наших войск. Гордостью светились лица румынских солдат, идущих в одном с нами строю к победе. Стойко они сражались. Помню, когда бои шли за Сиретом, прибыл в штаб дивизии офицер румынской армии и сказал, что неподалеку гитлеровцам удалось окружить одну из пехотных частей. Оказывается, более суток бились там наши союзники. Подошли к концу боеприпасы, и они были вынуждены обратиться за помощью. Командир дивизии перенацелил удар двух стрелковых полков. «Дали прикурить» немцам и гвардейские минометчики. Благодаря этому румынская часть вышла из огненного кольца и, пополнив боеприпасы, возобновила наступление.
Таких примеров можно привести немало.
Еще более окрепла боевая дружба советских и румынских воинов, когда соединения 40-й армии в тесном взаимодействии с частями 4-й румынской армии 25 октября 1944 года завершили освобождение Северной Трансильвании. Позднее тот день был объявлен Днем румынской Народной армии.
Однако продолжу рассказ о рейде нашей роты. На последнем привале у подножия Чахлеу состоялось ротное [89] комсомольское собрание. Первым после доклада командира выступил гвардии сержант Варенов. Перед лицом своих товарищей Александр попросил гвардии капитане Чуприна поручить ему завтра самое ответственное дело. Всех нас призвал он идти в бой смело, дружно, бить врага без пощады.
Рассказал Варенов разведчикам, что мы видели с ним за два дня до рейда.
...Шел обычный поиск. За «языком» на этот раз мы поехали верхом. Много лошадей бродило вокруг расположения штаба дивизии — накануне наши бойцы основательно потрепали здесь венгерскую кавалерийскую часть. Поймали двух, поправили седла и в путь.
Вскоре выехали на широкое поле, уставленное скирдами ячменной соломы. Судя по всему, несколько часов назад на нем гремел жаркий бой. Догорала танкетка, возле нее лежали трое немцев, срезанных, видимо, одной пулеметной очередью. Кругом — брошенное оружие, россыпи пустых гильз, какое-то тряпье. И вдруг я заметил вражеского солдата, который, присев на корточки, чем-то старательно занимался. Подъехали поближе и увидели отвратительную по своей жестокости картину: венгерский улан сидел на раненом советском бойце и кромсал ему спину ножом! Расправились мы с этим палачом, оказали раненому первую помощь, отвезли его в медсанбат.
— Уверен, и среди тех, кто сидит сейчас в УРе, есть такие негодяи, — закончил свое выступление Варенов. Мнение комсомольцев было единым: действовать на плато по-гвардейски, бить врага не числом, а умением. Никакой пощады тому, кто будет сопротивляться!
Закончилось собрание, и снова в путь. Справа — отвесная скала, а слева — бездонная пропасть. Кое-где ужо приходилось пускать в ход альпинистское снаряжение. В одном месте недавний обвал перекрыл тропу. Первыми, не знаю даже как, перебрались через этот опасный участок проводники. Они закрепили веревки, по которым [90] переправились разведчики. Неприятное ощущение, когда перед глазами нависшие над тобой скалы, а где-то далеко внизу беснуется в тумане горный поток.
И вот узкая, шириной не более метра, тропа оборвалась. Румыны сказали нам, что дальше этого места ходили только они — пастухи так высоко в горы не забираются. Проводники тщательно осмотрели снаряжение каждого разведчика, посоветовали нам снять с себя и оставить здесь все лишнее. Взяли мы с собой только оружие, взрывчатку, радиостанцию. Остальные вещи сложили в неприметном месте, завалили камнями. К чахлому кусту привязали на длинную веревку мула. И начался «настоящий альпинизм». Участок до выхода на плато протяженностью не более 400 метров мы штурмовали почти 12 часов. Но зато пробрались в тыл укрепленного района противника незамеченными.
— Товарищи! А ведь мы уже на территории фашистской Венгрии, — объявил наш командир, когда разведчики, донельзя измотанные последним переходом, собрались в неглубокой лощине, за которой начиналась изрезанная расщелинами, покрытая огромными валунами местность. Горное плато перед перевалом — конечная цель нашего рейда.
Бойцы с интересом смотрели по сторонам. Перед нами раскинулся край вечных снегов. Кругом — скудная растительность, голые камни. Небо вместо привычного нам голубого — фиолетовое. Солнце обжигает, а температура воздуха низкая. Мы порядком замерзли и с грустью вспоминали об оставленных на месте последнего привала телогрейках.
Около 30 лет назад в этом суровом краю побывали русские войска. На одном из привалов гвардии капитан Чуприн поведал нам о боевых действиях 8-й армии, которой командовал генерал А. А. Брусилов, по захвату перевалов через Восточные Карпаты в январе 1915 года.
В те времена героизм простых русских солдат, предводимых [91] Брусиловым, не был поддержан и развит. Наступление, столь удачно начатое, захлебнулось по вине главного командования русской армии. В 1944 году атакующий порыв советских войск не смогли остановить ни горные кручи, ни многочисленные оборонительные линии врага.
...На рекогносцировку гвардии капитан Чуприн взял самых опытных разведчиков. В их числе оказался и я. Где ползком, где короткими перебежками вышли мы на северо-восточную окраину плато и заняли наблюдательный пункт на верхушке огромной груды камней, с которой укрепленный район был виден как на ладони. Ничего не скажешь, крепкий орешек стоял на пути дивизии. Система долговременных огневых сооружений была рассчитана так, чтобы весь выход на плато со стороны западных склонов простреливался многослойным артиллерийско-пулеметным огнем. Удобные для передвижения участки местности были, как оказалось позже, заминированы. Танкоопасное направление перекрывалось глубоким рвом и многочисленными ловушками. Оглядев укрепрайон, гвардии капитан Чуприн мрачно заметил, что здесь работы для всей дивизии не на один день.
Рассредоточившись, стали вести наблюдение. Вынул и я свой трофейный цейсовский бинокль...
На плато у горы Чахлеу у нас не было времени на обстоятельное изучение противника. Немного времени оставалось до начала наступления советских войск. Удар на северном фланге 2-го Украинского фронта, в котором принимала участие и 42-я дивизия, был вспомогательным, но тем не менее значительно облегчил действия войск 4-го Украинского фронта. Конечно, всего этого мы тогда не знали, однако догадывались о важности нашего рейда. Не случайно генерал-майор Бобров послал на задание разведроту. Операцию по овладению перевалом необходимо было выполнить быстро и с полной гарантией успеха. [92]
Первый важный вывод, который сделали мы, заняв наблюдательный пункт, — нас здесь никто не ожидал. Оборонительные сооружения были пусты. Службу спустя рукава несли несколько патрулей, да и в полукилометре от укрепрайона находилось сторожевое охранение. Повсюду царила беспечность. Солдаты бесцельно бродили по двору.
Предварительный подсчет сил противника убедил нас в том, что здесь находилось около двух взводов. Правда, отметили мы и то, что оборонительные сооружения были рассчитаны не меньше чем на пехотный батальон. Как потом выяснилось, командование северо-восточного пограничного округа Венгрии только ждало сигнала от погранзастав на развертывание основных сил в угрожаемом месте.
Первым делом командир роты послал двух разведчиков перерезать телефонный провод, проложенный от казармы к сторожевому охранению. Затем мы пробрались к окопам, занятым пограничниками, и окружили их. Каково же было изумление венгров, когда перед костром, на котором они варили кашу, появился гвардии капитан Чуприп с одним из проводников и через переводчика потребовал сложить оружие! Никто даже попытки не сделал взять винтовку из козел. Мы обыскали каждого, забрали гранаты, ножи, спички, отвели пограничников в лощину и допросили унтер-офицера — старшего в охранении. Запинаясь, он сказал, что смена придет к ним только утром. В укрепрайоне вместе с его подчиненными — 42 человека, четверо из них офицеры. На вооружении — 9 ручных пулеметов, у всех — винтовки. Прислуги у орудий, установленных в дотах, нет. Артиллеристы вызываются по сигналу командира роты вместе с основными силами.
На вопрос, будут ли пограничники оказывать сопротивление в случае атаки советских войск, унтер ответил, что получен и доведен до каждого приказ о расстреле на [93] месте за попытку измены. Он добавил: рота в оборонительных сооружениях способна удерживать дорогу на перевал в течение суток, а то и больше. Боеприпасов, продуктов, воды хватит на полный состав укрепрайона на неделю. За сутки подойдет подкрепление, и перевала Красной Армии не видать.
Гвардии капитан Чуприн начертил схему укрепрайона и предложил пленному показать на ней, где расположены склад боеприпасов, входы в оборонительные сооружения, командно-наблюдательный пункт, источник воды. Унтер выполнил все, что ему сказали. Для проверки командир роты предложил это же сделать одному из рядовых пограничников. Показания совпали.
План по захвату укрепрайона был составлен тут же, после тщательного анализа обстановки. Расчет основывался на внезапности и незнании противником наших сил. Дождавшись, когда окончательно стемнеет, гвардии капитан Чуприн повел роту к белевшим вдалеке строениям. Командир заранее определил, кто из нас блокирует входы в казематы, кто захватывает склад с боеприпасами. Два десятка разведчиков должны были окружить казарму. Впоследствии мы немало удивлялись ротозейству венгерских пограничников, выставленных для охраны стратегически важной дороги через перевал. Наверное, считали они себя в глубоком тылу. Из окон доносилось до нас нестройное пение подвыпивших офицеров, часовые сошлись за углом одного из зданий и разожгли костер. Их мы разоружили в первую очередь.
Через минуту наши посты были расставлены там, где только что нес службу караул. Взята в плотное кольцо казарма. В нее отправились четверо: гвардии лейтенант Торшин с гвардии сержантом Вареновым, проводник и пленный унтер-офицер, которому гвардии капитан Чуприн растолковал через переводчика, что он обязан сказать своим товарищам. Через минуту в казарме все стихло, потом грянул выстрел. Как оказалось впоследствии, [94] не выдержали нервы у одного из венгерских офицером. Ни в кого он не попал, а второй раз выстрелить не успел — Александр выбил пистолет и на всякий случай связал ему руки. Потом в дверях появился первый венгр с поднятыми руками. Один за другим выходили они к нам — растерянные, оглядываясь по сторонам. Наверное, думали увидеть полк русских солдат, окруживших укрепрайон. Именно об этом сказал им унтер-офицер.
Отвели мы пленных в лощину, где находились те, кто стоял в охранении, вынесли из казармы все оружие. А потом загремели взрывы. Взлетел на воздух склад с боеприпасами. Были подорваны пулеметные точки, приведены в негодность прицельные приспособления и затворы орудий, засыпаны входы в оборонительные сооружения. Словом, командование северо-восточного пограничного округа хортистской Венгрии ждало потрясение: укрепрайон, запиравший путь в глубину Восточных Карпат, перестал существовать.
В эфир полетело сообщение об успешном выполнении задания. Передал его гвардии старший сержант Виктор Угольников — радист, прикомандированный к нам из роты связи.
Через день по дороге на перевал уже шли колонны советских войск.
Разбор нашего рейда произвел командующий 40-й армией генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко на совещании командиров дивизий и отдельных бригад. Как нам сообщил впоследствии генерал-майор Федор Александрович Бобров, он высоко оценил действия 44-й отдельной разведроты и, поставив нас в пример всем собравшимся, потребовал широко распространить наш боевой опыт по захвату узлов сопротивления противника, прикрывавшего путь к горным перевалам.
Действительно, благодаря умелым, решительным действиям моих товарищей наша дивизия сумела за 10 дней боев в Восточных Карпатах продвинуться на 75 километров, [95] тогда как правофланговые соединения потеряли много времени на штурм своих перевалов. Достаточно сказать, что они за 10 дней прошли всего 30 километров.
По распоряжению командующего армией все принявшие участие в рейде бойцы и командиры были представлены к награждению орденами. Мне вручили орден Славы I степени. Напоминает он о первой победе, одержанной разведчиками в Восточных Карпатах.
Ясско-Кишиневская наступательная операция советских войск шла к концу. Однако сопротивление врага не ослабевало. Как мы узнали впоследствии, немецкое командование направило на помощь окруженной группировке «Южная Украина» отборные части и соединения из Венгрии. Одновременно с этим была сделана еще одна попытка остановить наступление войск 4-го Украинского фронта на Ужгород и Мукачево. Помочь им преодолеть Карпаты — такую задачу получили соединения 40-й армии, в том числе и наша дивизия.
Если посмотреть на географическую карту, кратчайший путь через Восточные Карпаты от румынского города Пьятра-Нямиц, взятого 42-й гвардейской еще до выхода на перевал, лежал строго на запад. В этом направлении и горы сравнительно невысокие, и дорог больше. Но красная стрела на карте комдива своим острием повернула на северо-запад. Нам предстояло пройти с боями более 300 километров по самым высоким горам Карпатского массива, овладеть городами Топлица, Бистрица. Именно в этом направлении вскоре после возвращения из рейда были высланы разведгруппы с целью установить наличие противника на всех командных высотах, лежащих по маршруту дивизии, определить проходимость горных дорог, исправность мостов и мостовых переходов через ущелья и реки. Конечно же требовались «языки» из частей, занимавших вторую и третью оборонительные линии, которые были заблаговременно подготовлены врагом [96] в инженерном отношении и представляли серьезную преграду для наступающих войск. 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию ждали новые испытания.