Самый удачный поиск
Уманско-Ботошанская операция завершилась 17 апреля 1944 года. Ее значение трудно переоценить. Войска 2-го Украинского фронта полностью очистили от врага юго-западные области Украины. Своих освободителей восторженно приветствовали жители десятков городов, сотен сел. Развивая наступление, части 42-й гвардейской Прилукской ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии 8 марта с ходу форсировали реку Горный Тикач, 10 марта — Южный Буг. 17 марта стрелковые полки захватили плацдарм на правом берегу Днестра, южнее Могилева. 29 марта дивизия преодолела Прут и обеспечила обход Липкан с юга.
На протяжении трех недель мы форсировали четыре водные преграды, представляющие серьезное препятствие для войск. Противник конечно же делал все для того, чтобы сбить темп наступления дивизии. Противоположный берег встречал советских воинов плотным огнем. Фашистское командование лихорадочно перебрасывало силы и средства с одного участка обороны на другой, пытаясь предугадать, где дивизия будет вести активные действия. И каждый раз бой по захвату плацдарма начинался там, где враг меньше всего этого ожидал. Располагая своевременно добытой, достоверной информацией о противнике, офицеры штаба соединения тщательно планировали предстоящие операции. А снабжали командование сведениями о замыслах врага мы, разведчики.
За те три недели по крайней мере 12 раз разведгруппы переправлялись на противоположный берег разлившихся от весеннего паводка рек, чтобы вскрыть систему обороны гитлеровцев на участке, выбранном для форсирования, [54] взять «языка», установить характер местности, на которой в скором времени предстояло действовать передовому отряду дивизии. Поймы рек были залиты водой, В там, где на топографической карте значились дороги, удобные для переброски техники, теперь разлились озера с редкими заболоченными островами. Требовалось точно установить проходимость местности для гусеничных и колесных машин, найти участки берега, удобные для действий инженерных подразделений.
Весна в 1944 году в Молдавии выдалась ранней. Реки вскрылись уже в первых числах марта. Это создавало для разведчиков дополнительные трудности. Непросто переправляться ночью, на виду наблюдателей противника, под постоянной угрозой обстрела. Вдвойне нелегко, когда по воде сплошным потоком идут льдины, река вышла из берегов, затопила прибрежные кустарники, большие участки леса. Каждую секунду лодка могла налететь на льдину, бревно, корягу. И тогда шансов на спасение у разведчиков оставалось немного. Разве можно выплыть в бурном потоке холодной воды?
Вот какой случай произошел с нами после поиска на правом берегу Днестра. Возвращались мы ободренные удачей — без особого шума взяли в плен румынского офицера. Но едва отчалили, как начались неприятности. От удара бревна лодка перевернулась, и мы оказались в воде. Хорошо еще, что глубина в том месте была небольшая, примерно по грудь. Что предпринять? Плыть назад? Но разве найдешь в темноте, под носом у противника плот или лодку? Да и враг мог обнаружить исчезновение офицера. Положение наше усугублялось еще тем, что одного из бойцов задела шальная пуля. Раненого мы держали на руках, сменяясь через каждые 10–15 минут — от тяжести немели руки.
Долго мы продержаться не могли. От холодной воды сводило тело, льдины норовили смести нас, опрокинуть в воду с головой. Их приходилось отталкивать руками. Командир [55] разведгруппы принял решение послать за помощью. Требовалось ни мало ни много, как переплыть вплавь реку и перегнать к месту нашего «кораблекрушения» резервную лодку, спрятанную в укромном заливчике. Выбор командира пал на меня.
Чтобы плыть было легче, разделся, отдал друзьям оружие.
Течение сразу же подхватило, понесло. Изо всех сил боролся с ним, но напрасно. Вскоре я оказался метрах в пятистах ниже разведгруппы. Выбросило меня на песчаную, заросшую кустами, косу. Отдышался. Совсем рядом услышал разговор на чужом языке. Значит, опять на тот же берег попал. Не хватало, чтобы меня, полузамерзшего, безоружного, нашли немцы... Оттолкнулся от кустов, поплыл дальше. К счастью, наткнулся на связку досок. Вцепился в них что есть сил и стал помаленьку работать ногами. Минут через двадцать был на нашем берегу. Там повезло — встретил бойцов из саперной роты, которые готовили переправу. Приняли они меня сначала за немца. Видя это, хотел ругнуться, чтобы за своего признали, да не смог — так замерз. Но потом разобрались: спиртом оттерли, сухим обмундированием снабдили. Командир саперов выделил двух солдат — помочь найти лодку и переправиться на другой берег.
Вывезли мы втроем разведчиков. Через силу они уже держались, однако раненого спасли.
Долго мы удивлялись: провели в мартовской воде в общей сложности больше двух часов, а никто даже насморка не схватил! Только «языка» нашего в госпиталь для военнопленных пришлось отправить. А русским ребятам — хоть бы что. Но потом разговорились и оказалось: у каждого из нас таких случаев в памяти не один и не два. И в холодной воде купались, и голодали в немецком тылу по неделе, когда от преследования эсэсовцев по лесам уходили, и по трое суток без сна бывать приходилось... Видимо, есть у человека особый запас жизненных [56] сил, который помогает держаться, когда, казалось, совсем невмоготу. И сила воли, конечно, нужна, чтобы наперекор всему выстоять, не согнуться.
Не раз замечал, что на фронте люди забывали думать о себе, о своем здоровье, жили одним — как можно лучше выполнить свой долг перед Родиной. И приходилось не раз быть свидетелем самых настоящих чудес. Один из наших товарищей до войны страдал язвой желудка. Каких только лекарств ни пил, диеты придерживался, на Кавказ минеральную воду пить каждый год ездил — ничего не помогало. На фронте он не лечился, ел с нами из одного котла, а о язве и не вспоминал. Однажды ранило его. В госпитале боец попросил врача сделать ему рентгенограмму желудка. Каково же было удивление разведчика, когда ему сказали, что язва зарубцевалась...
И раны наши заживали быстрее, чем это предполагали врачи. Увезут, бывало, разведчика в медсанбат — в чем только душа держится, а пройдет недели три — снова встречаешь его в роте. Глаза весело смотрят, и разговоры об одном: скорей бы в поиск...
Непросто давался нам опыт разведки противника, закрепившегося на противоположном берегу реки. Немало моих товарищей нашли свою могилу в холодных водах Южного Буга, Днестра, Прута, Сирета. Но тем не менее свои боевые задачи мы выполняли: приносили в штаб дивизии схемы отдельных участков вражеской обороны, приводили «языков», рассказывали о всем увиденном в тылу фашистских войск. И когда гвардейцы успешно форсировали очередную водную преграду, а затем через понтонные мосты шли бесконечные колонны войск, гордостью наполнялись наши сердца. Мы делали все, что могли, для славных побед нашей родной дивизии.
7 апреля был освобожден румынский город Ботошани, а чуть позже — Пашкани. Здесь, между реками Сиретом [57] и Молдовой, 42-я гвардейская дивизия перешла к обороне. Начались, как сообщало Совинформбюро, «бои местного значения и поиски разведчиков».
Чем занимались мы почти 4 месяца, до начала Ясско-Кишиневской операции? Со стороны может показаться, что ничего особенного на участке фронта не происходило. И наши, и вражеские войска подтягивали резервы, поглубже зарывались в землю, получали пополнение. Личный состав осваивал новую технику и оружие, готовился к действиям в горных районах Румынии. Иногда вспыхивала перестрелка, велся контрбатарейный огонь.
Мы, разведчики, за это время и дня не провели сложа руки. Командованию требовалась достоверная информация о частях 78-го армейского корпуса, занявшего оборону в предгорьях Восточных Карпат. Противник перед нами стоял серьезный. Дивизии первого эшелона усиливались отборными частями, переброшенными из Германии. Наши надежды на то, что союзники откроют второй фронт и оттянут на себя хоть часть фашистских войск, не оправдались. Бойцы шутили по этому поводу: «Второй фронт в Европе и не нужен, если есть 2-й Украинский».
По мере стабилизации обстановки на нашем участке противник все больше укреплялся, каждый поиск давался разведчикам все труднее. Все чаще разведгруппы при попытке пробраться в тыл противника встречали огонь вражеских подразделений, находившихся в боевом охранении. Рота стала нести значительные потери. Возвращались мы, неся на плащ-палатках скорбный груз, и Думали: «Неужели нельзя что-то сделать, чтобы и задачу выполнить, и друзей не потерять?»
Однажды разведчиков собрал гвардии майор Зима. Оглядел он наши печальные лица и предложил вместе «обмозговать» ситуацию. «Языка» мы не могли взять уже больше недели. По мнению начальника разведки, успех нам не сопутствовал из-за шаблонности действий. Немцы [58] уже привыкли к тому, что, как только стемнеет, через нейтралку идет очередная разведгруппа. Естественно, во вражеских траншеях в это время все на ногах. В одиночку никуда и никто не ходит. Дежурные огневые средства охраняют секреты, выдвинутые метров на 100–150 вперед. Из секрета тоже никого не возьмешь — попробуй, подкрадись незамеченным, если 5–6 человек прислушиваются к каждому шороху!
— Надо менять тактику ведения поиска, — сказал в заключение гвардии майор Зима.
— А что если днем попробовать? — неуверенно предложил кто-то из нас.
Днем? Вначале мы дружно рассмеялись. Да нам носа не дадут высунуть из своего окопа! Фашисты каждый камень, каждый куст пристреляли. А как преодолеть минные поле, проволочные заграждения в три ряда?
— Может быть, нейтралку переползти ночью, под утро, а пленного захватить, когда немцы спать уйдут? — вмешался в разговор молчавший до этого Ревин.
— Пожалуй, это мысль! — отметил Иван Иванович. — Даю день на подготовку, и будем пробовать.
Обсудили все возможные варианты операции и пришли к выводу, что самое трудное предстоит нам после захвата «языка». Отходить до своих окопов придется на виду у всполошенных налетом гитлеровцев метров 300. Значит, минимум 5–7 минут они будут обстреливать группу из всех видов оружия, включая минометы. Без активной поддержки нашей артиллерии здесь не обойтись. Командир роты обратился к начальнику штаба дивизии с просьбой выделить для обеспечения операции артдивизион и две-три минометные батареи. Гвардии полковник Бочков, дотошно проверив все наши расчеты, нашел, что для надежного подавления противника артиллерии потребуется больше. Два дивизиона, четыре минометные батареи обеспечивали работу разведчиков.
...В 3 часа ночи группа в составе пяти человек, среди [59] которых был и я, без помех преодолела нейтральную полосу и заняла позицию в 60 метрах от выбранного нами объекта нападения — сторожевого поста. Летнее утро вступило в свои права. Восток опоясался узкой подоской зари, все громче щебетали птицы. Тишина и покой были вокруг, но мы знали, что где-то в тылу дивизий уже заряжены гаубицы. Около сотни стволов вот-вот обрушат на этот участок обороны врага снаряды и мины.
Вскоре нам стали отчетливо видны лица фашистов. Бессонная ночь не прошла для них даром. Все зевали, терли воспаленные глаза, напряженно всматриваясь в изрытое воронками поле, раскинувшееся между оборонительными позициями. Наконец в траншее появился офицер, подал команду. Гитлеровцы торопливо ушли по ходам сообщения в блиндаж, до которого было метров 200. Офицер расставил приведенных с собой пулеметчиков по позициям, с каждым о чем-то поговорил. Эти немцы, видимо, только проснулись и даже умыться и позавтракать не успели. Заспанные, они рассеянно поглядывали по сторонам, курили.
Момент для нападения был самый подходящий. В воздух взлетела красная ракета, и тут же за нашими спинами грозно загрохотала артиллерия. Прошелестели над головами снаряды, тяжело всколыхнули землю близкие разрывы.
Артиллерия била отсечным огнем по флангам и тылу участка обороны, выбранного нами для поиска. Гвардии лейтенант Торшин скомандовал: «Вперед!», мы ринулись вслед за офицером к вражеской траншее. Не ожидавшие ни артналета, ни нашего появления, фашисты не оказали сопротивления. Четверо из них были убиты, двое — пулеметчик и офицер, который не успел уйти в тыл, захвачены в плен.
Обратная дорога заняла всего 4 минуты. Фашисты, опешив от дерзости разведчиков, две минуты молчали. Потом они открыли по нашей группе сильнейший минометный [60] огонь. Несмотря на это, мы без потерь добрались до своих окопов. Легкие ранения получили один из бойцов да немецкий пулеметчик, который не успел нырнуть в воронку, когда рядом начали рваться мины.
Еще раз мы убедились в том, что примененный неожиданно для врага тактический прием — самый верный путь к успеху.
Уже после окончания войны я узнал, что поиски днем в условиях сильной обороны противника широко практиковались и на других фронтах. Так, разведчики одной из дивизий 1-го Белорусского фронта применили метод, получивший название «огневые ножницы». Суть его заключалась в том, что слева и справа от объекта нападения бойцы производили по выстрелу из трофейных фаустпатронов. Осколков они почти не давали, а ударная волна от мощных взрывов глушила фашистов, как рыбу в воде. После этого минометчики открывали отсечный огонь, и разведчики под их «зонтом» без суеты выбирали в окопе «языка».
Стремление к самостоятельным, инициативным действиям в тылу противника, ошеломляющая фашистов дерзость, военная хитрость, основанная на точном знании повадок врага, — вот что помогало моим фронтовым друзьям успешно выполнять приказы командира. Примеров на этот счет можно привести немало.
Но особенно вспоминается один поиск. Сначала все шло по заранее разработанному сценарию. Мы без помех преодолели передовую позицию вражеской обороны, углубились в тыл. Ночь стояла темная, ненастная. Дул сильный ветер, вовсю хлестал дождь. Словом, погода была для разведчиков как по заказу. А то, что вымокли все до нитки, — это не беда. Потом, после возвращения, можно и обсушиться, и перед сном наркомовские сто граммов принять ради противопростудной профилактики. Правда, здесь надо заметить, что пить спиртное я за всю войну так и не научился. И от этого нас, молодых еще совсем [61] ребят, берегли старшие по возрасту товарищи. Разрешали понемногу и чтобы только согреться.
Целью нашего поиска был блиндаж, расположенный на второй линии обороны фашистов. Передовым наблюдателям удалось засечь около него появление нескольких офицеров. Вывод напрашивался один — в блиндаже живут не рядовые немцы. Значит, лучшего «языка» нам и желать не надо. Только вот как его взять? Блиндаж конечно же охранялся, причем для большей надежности гитлеровские офицеры обычно выставляли, двух, а то и трех часовых, а неподалеку располагали осветительный пункт. Пока до дверей укрытия доберешься, многих можно в разведгруппе не досчитаться...
Перед поиском мы решили: если не удастся снять часовых, устроим налет. Поэтому и боеприпасов взяли больше обычного. Но, когда прибыли на место, поняли, что действовать по плану не придется. Неподалеку от офицерского блиндажа находился еще один, битком набитый спящими солдатами. Оба укрытия тщательно охранялись. Поняли: действовать нельзя ни тихо, ни громко. А как?
— Ребята, надо схитрить. Иначе офицера из блиндажа мы не вынем, — прошептал гвардии сержант Варенов. — Давайте сделаем так... — и он коротко изложил свой план.
Осветительный пост был выставлен метрах в ста в отдельном окопчике. К нему вела неширокая, но глубокая траншея. Ваганов и Яблоневский поползли к гитлеровскому «ракетчику», а четверо разведчиков расположились по обеим сторонам траншеи в кустах. Вскоре послышался короткий вскрик — Ваганов снял наблюдателя. А через минуту Яблоневский стал пускать одну ракету за другой и кричать что есть силы по-немецки: «Тревога! Вижу русских!» Эти слова немедленно продублировали часовые у блиндажей. Вскоре из них стали выскакивать немцы и разбегаться по своим позициям. А [62] куда побежал самый главный на этом участке обороны начальник? На осветительный пост, чтобы узнать, откуда идут русские и сколько их. За коротышкой капитаном (как впоследствии выяснилось — командиром роты) поспешали трое дюжих автоматчиков. Их мы уничтожили холодным оружием, а капитана быстро связали и потащили к своим.
Минут пятнадцать — двадцать за нашими спинами было тихо. А потом поднялась стрельба...
Памятен и такой случай. Выбрали мы в качестве объекта для нападения дежурный расчет пулемета, находившийся на левом фланге ротного опорного пункта противника. Наблюдение, которое велось до самого начала поиска, подтвердило: у пулемета двое гитлеровцев. А когда мы ввалились в окоп, застали там одного. Сначала мы хотели уйти с тем, кого взяли, но гвардии сержант Ревин усомнился, правильно ли мы поступим. А вдруг через минуту явится второй и, увидев, что его напарник исчез, поднимет тревогу? Начнут немцы кидать осветительные ракеты, а мы — вот они, на открытом поле.
Решили остаться, и правильно сделали. Вскоре в окоп по ходу сообщения пробрался второй номер расчета. И его мы взяли без шума. Вместо одного приволокли двух «языков».
Разные были поиски — удачные и неудачные. Иногда взятого с большим трудом «языка» теряли на обратном пути. Всякое случалось... Но мы не кивали на судьбу: тщательно анализировали свои действия, отыскивали в них ошибки и в следующий раз старались их не повторить.
В одном из моих наградных листов есть запись о двух поисках, проведенных 14 и 16 июля 1944 года в районе городка Боланень. Расположен он на берегу неширокой, но быстрой реки Молдова. Оборона противника в том месте отличалась глубоким эшелонированием боевых порядков и была неплохо подготовлена в инженерном отношении. [63] Стоит сказать, что нашей дивизии с началом Ясско-Кишиневской наступательной операции пришлось прорываться там через четыре оборонительные линии, оснащенные долговременными огневыми точками с бетонными куполами, бетонированными траншеями, целым комплексом противотанковых заграждений. Шагу негде было ступить, чтобы не наткнуться на мины. Причем минные поля были смешанными: противотанковые мины стояли вместе с противопехотными. А сверху на сотни метров в ширину лежала спираль «Бруно» — коварная колючая проволока, в которой легко можно запутаться.
Естественно, командование нашей дивизии интересовало все о системе обороны противника по берегам Молдовы. Ведь близился день, когда эту реку надо будет форсировать под вражеским огнем.
К первому поиску мы готовились долго. Тщательно изучали поведение фашистов на их переднем крае, подступы к реке, порядок ее преодоления. О том, чтобы переправиться вплавь, не могло идти и речи. Сильное течение унесло бы далеко от объекта поиска. Резиновые лодки тоже не годились — одна пуля, и переправа обречена на неудачу. Лодки местных жителей гитлеровцы или уничтожили при отступлении, или угнали к противоположному берегу. Решили мы переправляться на плоту. В километре выше по течению Молдова делится на несколько рукавов, один из которых находился в расположении обороны наших войск. Там саперы связали из сухих бревен небольшой плот, а ночью мы перегнали его, стараясь не шуметь, к месту переправы. Чтобы противник не разглядел его днем, набросали на бревна ил, кучки водорослей, дерн с прибрежной травой и пришвартовали плот в таком виде к берегу в небольшом заливчике.
Поиск начался следующей ночью. Четверо разведчиков, среди которых был и автор этих строк, соблюдая все [64] меры осторожности, поплыли через темную реку. Стояла ненастная погода: дул сильный ветер, моросил дождь. Как ни странно, непогода из нашего союзника превратилась в противника. Окоп боевого охранения — объект действий разведгруппы — оказался пуст. Немцы укрылись от сырости в блиндаже. Мы поняли, что без шума сегодня не обойтись: попробуй выкради незаметно одного гитлеровца из десятка, когда все они собрались в тесном помещении!
Вот и блиндаж. Рывком открыв его дверь, я метнул в темный проем гранату. Глухо ударил взрыв, послышались крики раненых. Не мешкая, мы ворвались в блиндаж, уничтожили огнем из автоматов оставшихся в живых фашистов (предварительно выбросив одного за дверь) и поспешили в обратный путь. Но дорога к реке была уже перекрыта. В упор ударили вражеские автоматы. Спасла нас темнота: под ее покровом мы отступили к блиндажу, заняли круговую оборону. Положение разведгруппы оказалось тяжелым. Понимали мы, что придут в себя гитлеровцы, увидят, что советских солдат всего четверо, и «прощай, мама!». А тут еще нашего командира, гвардии лейтенанта Торшина, зацепила пуля. Решили: двое прикрывают огнем, а один из нас несет командира к плоту. Выпало это сделать мне. До сих пор не знаю, как удалось прорваться к реке через плотное кольцо фашистов, разыскать в темноте плот. Видимо, есть у человека про запас качества, о существовании которых он в обычной обстановке и не догадывается.
Переплыл Молдову, отдал лейтенанта товарищам, поджидавшим нашего возвращения, и — обратно. Вернулся вовремя: враг подтянул подкрепление и, непрерывно бросая осветительные ракеты, пошел в атаку — против двух разведчиков действовало не меньше взвода нехоты. Только не знали гитлеровцы, что за их спинами в двух десятках метров затаился третий. Силуэты вражеских солдат, высвечиваемые их же ракетами, были видны как мишени [65] в тире. Резанул по ним длинной очередью. Что тут началось! Кто-то из немцев заорал об окружении. Часть из них бросилась бежать, некоторые залегли и стали беспорядочно отстреливаться. Мои товарищи, услышав «голос» нашего верного ППС, незамеченными пробрались ко мне. Обнялись по-братски, поспешили к реке. Вернулись к своим без пленного: в ночном бою он был убит.
Итак, задачу мы не выполнили. Поэтому через два дня в пяти километрах юго-западнее Боланень снова пошли в поиск. На этот раз действовали по-иному. Правее пехота затеяла перестрелку с фашистами, отвлекла их внимание. Переправились в лодке, найденной накануне в зарослях камыша. И опять чуть не произошла осечка: некстати вспыхнувшая осветительная ракета помогла гитлеровцам разглядеть нас в момент броска на пулеметную точку. Снова завязался неравный бой. Однако в расположение роты мы вернулись без потерь и с «языком». Правда, в рожках автоматов не осталось ни одного патрона. Истратили их с толком: через два дня перебежчик на допросе в штабе сообщил, что той ночью фашисты потеряли убитыми и ранеными 20 человек. Один пропал без вести. Мы улыбнулись. Для них пропал, для нас — нашелся.
Обычно после возвращения из вражеского тыла мы прежде всего хорошо отдыхали. Поиск каждый раз требовал полной отдачи физических и духовных сил, так что валились ребята на нары в уютных землянках как подкошенные. Спали до обеда, а потом или готовились к новому походу за «языком», или заступали в караул для охраны штаба. Те, кто был свободен от этого, тоже зря времени не теряли: изучали противостоящего противника (лекции нам обычно читал гвардии майор Зима), участвовали в тренировочных занятиях, которые проводил с разведчиками командир роты или один из командиров [66] взводов. Без дела не сидел никто. Одни шли на передовые наблюдательные пункты, другие в который уже раз отрабатывали действия по захвату пленного в различных ситуациях. Каждое движение шлифовали до автоматизма. Когда счет времени идет на секунды и любая из них может принести тебе победу или поражение, раздумывать особенно некогда.
Молодые разведчики старательно разучивали боевые приемы взятия «языка». Настоящим мастером на этот счет сделался со временем гвардии сержант Матросов. Невысокого роста, гибкий как кошка, сильный, он бы в мирное время вполне мог стать известным спортсменом по вольной борьбе или самбо. Любо-дорого было смотреть, как боролся Василий с двумя, а то и с тремя самыми здоровыми разведчиками! Изматывал всех так, что с ног валились. Не случайно поэтому Матросову чаще других доверяли брать «языка» или снять часового. Делал это он всегда без осечки.
После войны появилось немало произведений, описывающих подвиги фронтовых разведчиков. В иных бойцов в маскхалатах показывали этакими лихими ребятами, которые шутя ходили в глубокий вражеский тыл и легко брали в плен старших офицеров, а то и генералов. Конечно, наша реальная фронтовая жизнь была совершенно иной. Труд разведчика, можно сказать, самый тяжелый солдатский труд, потому что во время выполнения задания врагов вокруг тебя всегда во много раз больше. Но, несмотря на это, ты должен победить. Ведь с успеха разведчиков начинается успех полка, дивизии, армии. Твоя победа — спасенные жизни однополчан. Вот почему разведчик обязан все сделать для того, чтобы точно выполнить приказ командира. Вот почему мы не жалели сил, времени на занятия, перенимая лучшие приемы работы наших опытных товарищей.
За полтора года службы в разведроте я принимал участие во многих поисках. Счета им не вел. Разведчики, [67] как, к примеру, снайперы, зарубок на прикладе на память не делали. Да и мудрено было сосчитать все наши вылазки в тыл противника, если летом 1944 года мы ходили к врагу «в гости» чуть ли не каждую ночь.
Многое стерлось в памяти за эти сорок лет, но самые удачные поиски помнятся, как будто состоялись недавно.
...Шла подготовка к Ясско-Кишиневской операции. Фашисты конечно же обратили внимание на то, что в ближнем тылу советских войск накапливаются танки, артиллерия, в больших масштабах осуществляется подвоз горючего, боеприпасов, резко усилила активность вражеская разведка. Нас даже стали привлекать к перехвату лазутчиков, пытавшихся проникнуть к штабу дивизии, складам, местам размещения частей и подразделений. Надо сказать, что и такие задания мои товарищи выполняли неплохо. Троих гитлеровцев захватили в плен, с десяток положили на месте. Но кое-какие сведения врагу получить удалось. Авиаразведка засекла передвижение к переднему краю противника нескольких крупных колонн мотопехоты, танков, грузовиков с пушками на прицепе. Стало быть, оборона фашистов усиливалась свежими частями. Откуда они пришли, с какой целью, чем вооружены, как укомплектованы личным составом? Эти вопросы прибавили немало седых волос генерал-майору Боброву.
Однажды пришел комдив к разведчикам, затеял неспешный разговор о положении на нашем участке фронта.
— Некачественных «языков», сынки, добываете, — сказал он как бы между прочим, — рядовых таскаете, да ефрейторов. Ну что они могут знать? Номер своей части да фамилию командира роты? Мало этого сейчас. Нужен мне офицер, желательно штабной или, на худой конец, писарь из штаба.
Мы переглянулись. Действительно, в последнее время разведчики брали «языков» из боевого охранения противника или с первой линии обороны. [68]
— Если надо, товарищ генерал, возьмем и штабного, — твердо заверил командира дивизии один из нас.
— Спасибо за обещание. Подойдите к начальнику штаба, у него есть кое-какие сведения.
Оказывается, авиаторы обнаружили возле одного из хуторов в 10 километрах за линией фронта скопление спецмашин. Значит, там располагается вражеский штаб. А чтобы уточнить, так ли это, послали в хутор группу.
Старшим впервые назначили меня. Волновался, конечно. Задание выпало на нашу долю ответственное, да и идти далеко.
Без приключений перебрались через линию фронта. Нашли лесную дорогу, по которой дошли до хутора. В хуторе нам удалось взять в плен немецкого майора — начальника оперативного отдела дивизии, переброшенного за несколько дней до этого на наш участок фронта из Югославии.
Не обошлось, однако, без заминки. Сопровождал майора по темной улице, как впоследствии выяснилось, его денщик с фонариком в руке. Мы и не думали нападать на них — брать «языка» решили после того, как выясним расположение и порядок охраны штаба. Но денщик поскользнулся, пятно света на мгновение переместилось с земли на спину идущего первым немца, и мы увидели, как блеснул на его кожаном плаще витой погон. Понял, более удобного случая взять офицера может и не быть.
Майор оказал отчаянное сопротивление. Долго барахтались мы вчетвером на тихой сельской улице. Когда, наконец, офицера связали, выяснилось, что второй немец под шумок улизнул. Нам стало не по себе. Через несколько минут здесь будут враги. Уходить в лес? А если по следам пустят собак? Приказал Яблоневскому спросить у майора, в какую хату они шли. Тот мотнул головой в сторону одного из домов. Решили отсидеться там. Расчет оказался верным. Фашисты прочесали вдоль и поперек весь хутор, устроили обыски во всех домах, а в [69] тот, где встал на постой важный чин из штаба дивизии, заглянуть не догадались.
Примерно через час, когда шум и беготня вокруг стихли, мы, соблюдая все меры осторожности, покинули хату. Но напрямик к линии фронта не пошли — близилось утро, добраться в темноте до своих мы бы не успели. Я повел группу строго на запад. Почему поступил так, а не иначе, догадаться нетрудно. Взбешенные похищением начопера дивизии, гитлеровцы сделали все, чтобы перехватить группу на пути к своей передовой. Взятый через неделю пленный рассказал о чрезвычайных мерах по охране всех подступов к переднему краю. А в это время разведгруппа отдыхала после марш-броска в глухом овраге километрах в пяти западнее хутора. Следы свои мы посыпали смесью табака и перца — собаки наш след не взяли. Весь день мы вели наблюдение на дороге, подсчитывая, сколько боевой техники, живой силы противника прошло к линии фронта.
Назад двинулись, как только стемнело. Нейтралку преодолели без шума.
На первом же допросе офицер дал такие важные показания, что гвардии майор Зима сразу заторопился на доклад к генерал-майору Боброву. Оказывается, майор наизусть помнил дислокацию частей своей дивизии.
Все разведчики, принимавшие участие в том поиске, были награждены орденами. Меня наградили орденом Славы II степени.
Приходилось слышать разговоры, что в хуторе нам просто повезло. На первый взгляд так оно и есть: гитлеровский майор подвернулся случайно. Не ожидали такой встречи ни мы, ни он. Но, с другой стороны, нам приказали взять штабного офицера, и мы этот приказ выполнили. Если б не подвернулся майор, захватили бы другого. К своему «везению» разведчики шли трудным, опасным путем: через линию фронта, по тылам противника, где каждое неосторожное движение могло привести [70] к срыву задания. От самообладания и выдержки зависело все. Нам удалось незамеченными пробраться в хутор, где находился штаб фашистской дивизии, а это непростое дело: через каждую сотню метров — парные патрули, все удобные подходы перекрыты секретами, сторожевыми постами. Но, самое главное, группа сумела без потерь выбраться из кутерьмы, которая поднялась в хуторе. Вот здесь я видел свою промашку. Увлекшись борьбой с офицером, мы позабыли о втором немце. Это чуть было не привело к плачевным результатам. На волоске висели и задание, которое поручил нам командир дивизии, и наши жизни...
Тот поиск был последним перед началом Ясско-Кишиневской операции. 20 августа 1944 года утреннюю тишину нарушили громовые залпы тысяч орудий. Небосвод прочертили огненные стрелы «катюш». Полки дивизий перешли в наступление. Мы были горды тем, что добытые нами сведения помогли командованию подготовить неотразимый удар по вражеской обороне.
Как только началось наступление, разведчики, используя промежутки в боевых порядках противника, прорывались в его тыл, на возможные пути отхода врага, подмечали, не вводит ли он свежие силы. Мы были на своем месте — впереди атакующих рот, помогали гвардейцам теснить и уничтожать фашистов.
...Наша разведгруппа находилась на одном из танков. Мы сидели на броне, укрывшись за башней. Никогда не завидовал пехоте, а здесь тем более. Тяжелую машину швыряло на ухабах, как лодку в шторм, свистели осколки от рвавшихся неподалеку мин, звонко ударяя на излете о броню. Горло было забито пылью и гарью. Подумал: хватит и легкого ранения, чтобы выпустить из рук скобу на башне и свалиться с танка...
Танкисты получили приказ выйти на рубеж в десяти километрах восточнее населенного пункта Пьятра-Нямц. На том наше взаимодействие заканчивалось. Разведгруппе, [71] которую мне было поручено возглавить, командир роты поставил задачу вскрыть оборону противника на южной окраине этого румынского города, выйти на дорогу, связывающую Пьятра-Нямц с Тыргу-Нямцем, и установить, подходит ли по ней к противнику подкрепление.
Наконец танки веером разошлись по высоте, нацеливая острие атаки против гитлеровцев, занимавших оборону на опушке букового леса. Мы спрыгнули с машины, прошлись, разминая онемевшие ноги. Оглядел ребят. Гвардии сержанты Ревин, Матросов, гвардии рядовой Яблоневский... Испытанные во многих боях отважные бойцы. И на душе стало сразу спокойно. Ничего, что группе предстояло долго действовать в отрыве от своих. Нам, молодым разведчикам, командование доверило выполнение важного задания. И это придавало силы.
С группой был радист — гвардии сержант Петр Авраменко, прикомандированный к нам из роты связи. Он не раз ходил с разведчиками в поиски. Обладая огромной физической силой, Петр сам носил и радиостанцию, и запасные батареи питания к ней. Надо сказать, что груз этот был немалый.
Распростившись с танкистами, мы отправились в путь.
Предгорья Восточных Карпат — край сумрачных лесов, солнечных долин, быстрых горных рек, край пастухов, виноградарей. Перед нами открывались узкие полоски садов на холмах, веселые белые домики хуторов по долинам, мельницы у плотин. Видели мы крестьян — они торопливо косили ячмень, пшеницу, резали не совсем поспевший еще виноград. Спешили убрать урожаи до того времени, когда покатится по этой пышно цветущей земле огненная колесница войны. Обратили внимание мы на то, с какой бесцеремонностью относились гитлеровцы к местному населению. Под охраной тыловиков, которые и оружия толком носить не умели, двигались на запад огромные стада овец. По извилистым узким дорогам шли [72] колонны подвод и машин — немцы вывозили зерно в свой тыл, а потом и в Германию. Так и чесались у нас руки устроить где-нибудь на особенно крутом повороте фашистам пробку на полдня, но приходилось сдерживать свои чувства. Главное ждало нас впереди.
И вот с вершины одного из холмов мы разглядели белые строения, уступами опускавшиеся вниз к реке. Сверил местность с топографической картой. Сомнений не было — мы у цели. Поручил Матросову и Яблоневскому осмотреть рубеж, на котором мы находились, а сам с Ревиным и радистом отправился поближе к городу. Встречу назначил через четыре часа у родника среди гранитных валунов, оплетенных колючим кустарником.
Вести разведку населенных пунктов, занятых противником, нелегко. Близко к городу днем не подойдешь, а ночью непросто оценить подготовленность строений к отражению атак. Пришлось нам подыскать место, с которого лучше всего просматривались окраины Пьятра-Нямц, и вести наблюдение с помощью бинокля.
Судя по всему, противник не ожидал столь быстрого продвижения советских войск. Инженерные работы только начались, в садах гитлеровцы рыли окопы, улицы перекрывали баррикадами из мешков с песком и валунов. Подвалы зданий приспосабливали к обороне.
Я начертил подробный план окраины, указал на схеме огневые точки в верхних этажах домов, танки, для которых готовились капониры. Обратил внимание на то, что фашисты спешно ставили на прямую наводку до двух артиллерийских батарей. Значит, им стало известно о появлении вблизи города советских танков. Об этом мы предупредили командование дивизии по радио. Впоследствии узнали, что танкисты, получив наше сообщение, нанесли удар по северной окраине Пьятра-Нямц, где противотанковая оборона была слабее.
Четыре часа пролетели незаметно. По возвращении к роднику нас ждало хорошее известие: гвардии сержант [73] Матросов и гвардии рядовой Яблоневский сумели не только произвести тщательную разведку нескольких участков оборонительной линии вокруг города, но и взяли на редкость разговорчивого «языка». Им оказался унтер-офицер — старший команды по конфискации «излишков» фуража у румынских крестьян. Команда ждала своего начальника в городе, а он решил навестить свою знакомую на одном из хуторков. Поехал на мотоцикле один и попал в руки разведчиков.
Во время допроса унтер-офицер сообщил, что оборона Пьятра-Нямц, по всей видимости, не будет упорной. Уже получен приказ об эвакуации тыловых подразделений из города. В задачу войск, обороняющих подступы к нему, входит лишь задержать русских, дав тем самым возможность организованно отойти основным силам.
— А вот дальше вас будут ожидать неприятности, — заявил унтер.
От друзей он слышал, что западнее Пьятра-Нямц длительное время создается мощная линия обороны. Местность там позволяет надолго остановить наступление. На командных высотах построены укрепрайоны, перекрывающие немногочисленные горные дороги.
Это известие нас особенно заинтересовало. Выходило, что главные испытания ждут дивизию впереди. Так оно впоследствии и оказалось. Сравнительно легко взяв Пьятра-Нямц, наше соединение встретило сильную оборону и на несколько дней вынуждено было прекратить активные действия. Но все это произошло через неделю после описываемых выше событий. А тогда мы тщательно допросили пленного, передали командованию дивизии закодированное подробное сообщение о результатах поиска в окрестностях Пьятра-Нямц и отправились в путь. Мы торопились приступить к выполнению второй части задания — выяснить, не подтягивают ли свои резервы гитлеровцы на помощь частям, которые отступали под натиском советских войск. [74]
По дороге мы встретили танковую колонну противника численностью до батальона. Шла она от линии фронта — еще одно подтверждение тому, что наши сведения об организованном отступлении врага были верными. Некоторые танки тянули за собой на буксире тягачи... Значит, батальон совсем недавно побывал в бою. Об этом сообщил гвардии сержант Авраменко в штаб дивизии, как и о появлении кавалерийской части венгерских войск. Жалкий вид был у этих союзников Гитлера. Лошади отощали, солдаты сидели в седлах кое-как. Лица запыленные, злые. Видимо, не очень-то нравилось им теперь выполнять роль пешек в кровавой игре, затеянной Хорти!
К вечеру добрались до участка шоссейной дороги, на котором нам было приказано организовать наблюдательный пункт. Здесь мы впервые встретились с группой румынских крестьян, которые заготавливали в лесу дрова. Увидев военных, они вначале бросились врассыпную, но, различив звездочки на пилотках, остановились. Знали они с десяток русских слов, мы — немногим больше румынских, но это не помешало нам быстро понять друг друга. «Война — плохо, Русь — хорошо!», «Антонеску — капут!» — говорили крестьяне, улыбаясь нам. Мы спросили, не видели ли они здесь немцев. Румыны как могли объяснили, что по дороге немцы идут и едут, а в лесу их нет. Расстались по-дружески. Мы подарили румынам флягу русской водки, а они в ответ — две головки вкуснейшей брынзы.
Место для НП выбрали самое подходящее: за кучей камней на высоте, с которой отчетливо просматривался перекресток шоссейной дороги с грунтовой — условный ориентир, назначенный начальником разведки дивизии, когда он ставил нам задачу. Стали считать, сколько единиц боевой и транспортной техники идет к линии фронта и обратно, какое количество вражеских солдат проходит перекресток, куда они направляются. [75]
Этой арифметикой мы занимались до тех пор, пока совсем не стемнело. Поспали часа четыре, а затем отправились за очередным пленным — требовалось определить, нет ли в полосе наступления нашей дивизии новых частей. «Языка» взяли способом, известным еще со времен войны 1812 года. В воспоминаниях Дениса Давыдова есть сообщение о том, как партизаны заранее подпиливали одно-два дерева и обрушивали их на дорогу перед проезжавшими на подводах французами. И мы так сделали. Только пилы у нас не было — к стволу дерева привязали тротиловую шашку со стороны дороги. Прием этот мы применяли не раз. Взрывом перебивало ствол, и дерево с грохотом падало на проезжую часть дороги.
Ждать долго не пришлось. Возле упавшего бука приостановился, пытаясь его объехать, вражеский мотоциклист. А дальше все было, как обычно. Через полминуты ефрейтора мы связали и утащили в лес. А мотоцикл отогнали в густые заросли кустарника, предварительно проткнув шины и разбив карбюратор.
«Язык» выложил немногое, но и из этих его показаний нам стало ясно, что новых частей перед фронтом наступления дивизии нет. А старые наши «знакомые» поспешно отходят, прикрываясь арьергардами на промежуточных рубежах. К одному из таких рубежей спешил мотоциклист, чтобы на словах передать приказ командира переместиться на следующую оборонительную линию. Спешил, да не доехал.
Утром мы услышали звуки близкой перестрелки. Послал Яблоневского узнать, в чем дело. Оказывается, неподалеку наши бойцы теснили фашистов, отступающих по направлению к дороге. Но как было не помочь однополчанам! Заняли мы огневую позицию, с которой цепь гитлеровцев просматривалась особенно отчетливо, и, выждав удобный момент, почти в упор ударили из автоматов.
Многих не досчитались враги после того утреннего [76] боя. А командир стрелковой роты — высокий светловолосый лейтенант с пышными, как у запорожца, усами, разобравшись, кто ему помог так «причесать» фашистов, крепко пожал нам руки.
Вспоминая те далекие дни, не могу не отметить высокое боевое мастерство моих товарищей. Инициатива, смелость, решительность, военная хитрость — такие необходимые каждому разведчику качества отличали их. Благодаря этому мы одерживали верх над сильным, коварным врагом, своевременно разгадывали его замыслы, оперативно снабжали командование дивизии достоверной информацией. Не зря так ценил своих «сынков» генерал-майор Бобров. Комдив не раз подчеркивал, что без разведчиков он бы не сумел сделать и половины задуманного по разгрому противостоящего нам противника. А мы старались оправдать эту высокую оценку новыми успехами в ратном труде, столь необходимом для победы.
К полудню добрались до штаба дивизии. Встретил нас гвардии капитан Белов, поздравил с успешным возвращением и тут же дал новое задание: произвести поиск в районе мыловаренного завода, расположенного в 15 километрах северо-западнее города Пьятра-Нямц.
— Знаю, отдохнуть бы вам не мешало, да послать больше некого — все ребята при деле, — сказал командир на прощание.
Да, время было горячее. Мы понимали это и не сетовали на усталость. Наскоро перекусили, пополнили у старшины боеприпасы и — в путь-дорогу. Но, несмотря на спешку, ротный тыл проводил нас как полагается. Наш портной дядя Федя и повар дядя Ваня (так уважительно, по-домашнему называли мы солдат, разменявших за жизнь третью войну) давно придумали свой ритуал проводов разведчиков на задание и встречи их после похода по вражескому тылу. Провожали они нас всех одинаково: старались сунуть в сидор самой вкусной колбаски, помогали половчей надеть снаряжение, финки точили [77] каждый раз до остроты хорошей бритвы. Но встречали разведгруппы по-разному. Не раз доводилось видеть, как поутру занимали они свой «НП» у лесной дороги, неторопливо скручивали цигарки огромной величины. Разглядев старыми дальнозоркими глазами, что группа вернулась без потерь и нет ни на ком свежих бинтов, начинали дымить веселее и, если разведчики шли налегке, без «языка», ехидно спрашивали:
— Что, милки, обратно луна?
Знали они немудреную ссылку бойцов на светлую ночь, когда обходило стороной солдатское счастье. Но если впереди разведгруппы семенил, испуганно озираясь, гитлеровец, встреча была другой.
— Никак, молодцы, генерала ведете? — уважительно говорил кто-то из двоих. — Нет? Ефрейтора сцапали? Ничего, и до генерала доберетесь. Ребята вы хваткие...
Действовало это на разведчиков безотказно. Отличившиеся еще выше поднимали голову, а те, кому не повезло, в следующий раз готовы были пленного из-под земли достать.
Поднимали как могли нам настроение дядя Федя и дядя Ваня. По-доброму проводили они нас и в очередной поиск. На душе потеплело, и новые силы откуда-то пришли.
Нелегко на войне без таких вот встреч и проводов. Если складывались между бойцами доверительные отношения, рота становилась вторым домом. И совет отцовский кто-нибудь из старших по возрасту даст, и по-братски поддержит друг в трудную минуту. Не раз отмечал: в таких подразделениях потерь всегда было меньше и дела шли лучше.
Уточняя новую задачу по топографической карте, мы обратили внимание на то, что дивизия разворачивала фронт своих действий на северо-запад, в полосе ее оказались самые высокие хребты Восточных Карпат.
Впоследствии нам стало известно: направление главного [78] удара изменила вся 40-я армия. Этим самым она способствовала успешному преодолению войсками 4-го Украинского фронта Карпат и выходу их в район Ужгорода и Мукачево.
Раньше нам в горах действовать не приходилось. Но мы уже знали, что боевой опыт на войне — дело наживное. Приобретается он быстро теми, кто не сидит сложа руки, кто, выполняя завет великого Суворова, сам ищет противника, находит его и бьет первым.