От Умани до Прута
Однажды вечером нас собрал гвардии капитан Белов. Он развернул карту и указал концом остро отточенного карандаша на один из населенных пунктов, расположенных невдалеке от переднего края обороны гитлеровцев. Даже нам, новичкам, стало понятно, что хутор Гриненьки враг будет удерживать, несмотря ни на какие потери. Он являлся центром нескольких важных коммуникаций: железнодорожная ветка, шоссейная и две улучшенные грунтовые дороги образовывали транспортный узел, значение которого для снабжения противостоящей нам дивизии вермахта было трудно переоценить. С наших наблюдательных постов поселок едва просматривался. Единственно, что сумели обнаружить разведчики, — усиленные инженерные работы на его восточной окраине. Командир роты поставил задачу: провести поиск, вскрыть систему вражеской обороны в Гриненьках, взять пленного.
— На задание пойдут гвардии старший сержант Варенов (старшим), гвардии сержанты Матросов, Ревин, Ваганов и Перегудин, — объявил он.
Поняли мы — этот поиск будет нашим экзаменом.
На подготовку к выполнению задания гвардии капитан Белов дал двое суток. На следующий день мы, не дожидаясь рассвета, отправились на передовую. По ходам сообщения вышли к артиллерийским разведчикам, занимавшим НП в промежутке между батальонными районами обороны. Устроились они на этой неприметной высотке основательно. Под одним из бугров отрыли нечто вроде землянки. Щели, через которые вели наблюдение, закрывали изнутри белой марлей. Маскировка была [28] такой, что НП не просматривался даже с расстояния десяти шагов.
Встретили нас приветливо. Старший наблюдательного поста, высокий рыжеусый сержант, обстоятельно рассказал обо всем замеченном в ближнем тылу гитлеровцев за прошедшие сутки. Не мог не подивиться я острому глазу артиллериста. Ему было известно, что вчера фрицам почту не приносили, а вот шнапс доставили вовремя. Одну пулеметную точку перенесли на 300 метров влево. Это сразу насторожило Варенова. Он долго разглядывал старую и новую позиции через стереотрубу, о чем-то негромко расспрашивал сержанта. Наконец решил, что гитлеровцы были обеспокоены вчерашней неудачной попыткой полковых разведчиков проникнуть по лощинке в их тыл. Вот и «закрыли» они эту лощину еще одним пулеметом. Два других напротив нее стояли уже давно.
Сержант-артиллерист сообщил также, что фашисты на северо-восточной окраине Гриненьков по ночам, видимо, строят дзот. Вчера днем в поселок пришли три подводы с бревнами. Их сгрузили возле остатков сгоревшей избы. А за ночь груда бревен «похудела» почти наполовину. «Не кинотеатр же они строят в темноте?» — заметил сержант. Свой вывод о месте будущего дзота он сделал на основании изучения рельефа местности: на северо-восточной окраине имелся удобный проход к поселку со стороны нашей передовой. Его-то и решили гитлеровцы, по всей вероятности, «запечатать» огнем из тщательно замаскированного инженерного сооружения. «Ну ничего, начнется наступление, артиллеристы дзот разнесут», — добавил сержант.
Последнее сообщение особенно заинтересовало гвардии сержанта Варенова. Он долго что-то прикидывал, минут десять неотрывно смотрел в стереотрубу, определил расстояние по карте от передовой до точки, указанной артиллерийским разведчиком. Потом вновь стал прилежно [29] изучать вражескую оборону, поминутно советуясь с сержантом. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, Александр весело оглядел нас и сказал:
— В Гриненьки пойдем через дзот. Уловили почему?
Догадаться было нетрудно. По ночам идут инженерные работы — значит, гитлеровцы заняты делом и не очень-то глазеют по сторонам. А сторожевое охранение в месте строительства дзота выставить они не догадались — это мы установили точно в результате длительного наблюдения. У артиллерийских разведчиков мы пробыли до вечера. Время зря не теряли. Каждый изучил и запомнил до мельчайших деталей все элементы своей и вражеской обороны, расположение на местности участков проволочных заграждений, минного поля. Определили, где по пути через нейтралку можно укрыться, если группа будет обнаружена, как отойти. Согласовали с артиллеристами порядок вызова отсечного огня в случае преследования группы противником.
И самое главное, мы наметили объект нападения — огневую позицию пулемета, расположенную на восточных склонах высоты 277,5, которая находилась на окраине поселка. С остальными оборонительными позициями ее соединял единственный ход сообщения, а вокруг окопов не было. Как нам подсказали артиллерийские разведчики, ночью возле пулемета дежурил всего один солдат. Менялся он в 6 утра. Решили: в группе захвата пойдут трое — гвардии сержанты Варенов, Ваганов и я. Гвардии сержанты Матросов и Ревин прикроют наши действия со стороны строящегося дзота, если нам придется «пошуметь» в окопе пулеметчика.
После ужина подготовка к поиску была продолжена. Мы, где ползком, где короткими перебежками, добрались До позиции боевого охранения стрелкового батальона, Расположенной почти напротив выбранного нами для нападения объекта, расспросили находившихся там бойцов о поведении фашистов. Оказалось, позапрошлой ночью [30] немцы сделали попытку взять здесь пленного, по ничего у них из этого не вышло. В результате стычки двух фашистов убили, остальные отошли. У нас ранило одного бойца. Но перестрелка продолжалась почти до самого утра. Видимо, противник был взбешен неудачей и решил за нее отомстить.
Это сообщение еще больше убеждало, что лучшего места для перехода нейтральной полосы не найти. Действительно, поставим себя на место противника. После ночной суматохи, перестрелки об укреплении обороны надо думать, а не о нападении. А мы вопреки логике поступили наоборот...
Как только стемнело, разведчики прослушали: не прекратили ли фашисты инженерные работы? Вскоре до нас донеслись еле слышные шорохи. Значит, дзот еще не построен.
Утро. На этот раз Ваганов увел нас подальше от передовой. Мы подыскали участок местности, похожий на тот, на котором придется действовать ночью. Недавно здесь проходила линия вражеской обороны, так что остались и траншеи, и участки проволочных заграждений, и воронки. В одном из окопов Александр установил наскоро сделанное чучело, разбитый немецкий пулемет. Раз пятнадцать имитировали мы нападение на огневую точку противника. Сначала Ваганову не нравилась наша медлительность, затем — несогласованность в действиях. На своем опыте он не раз убеждался в том, что в поиске счет идет на секунды и метры. Ошибся чуть-чуть — можешь сам погибнуть и задание сорвать.
Во время перекура Александр рассказал нам о том, как его сослуживец отступил от разработанного командиром плана проведения поиска. Надоело ему караулить двери вражеского блиндажа — отправился он туда, где происходило главное. А фашисты заметили разведчиков. Пришлось принять бой. В самую решающую минуту к [31] врагу пришла помощь как раз из того блиндажа, от которого ушел боец. Поиск не удался, к своим вернулись двое из шести...
В расположение роты наша группа пришла после обеда уставшая и порядком замерзшая. Зато каждый точно знал, что ему предстоит делать в поиске. Я должен был контролировать пулеметчика со стороны передовой, Ваганов — слева, Варенов — справа. Выбрал он себе самое трудное направление. Как мы потом установили, метрах в сорока справа находился осветительный пост, и гитлеровец иногда заходил к пулеметчику «в гости». Решили еще перед поиском: первым набросится на врага Александр, а мы в случае необходимости придем к нему на помощь. Отход — по условному сигналу. Вызов огня артиллерии — зеленая ракета в сторону населенного пункта.
После обеда гвардии сержант Варенов отправился на доклад к командиру роты, а нам приказал как следует выспаться. Но сон не шел. Еще и еще раз перебирал в памяти события последних дней, размышлял о предстоящем поиске. Встреча с врагом ожидалась для меня необычной. Ведь как в бою? Столкнулся с фашистом в траншее, и все подчинено одному — уничтожить противника. А здесь надо взять его живым. Варенов не раз повторял нам: самая большая нелепость, когда разведчики «портили» «языка», с трудом добытого. Зажми свою ненависть к врагу в кулак, не позволяй распускать нервы. Убитый фашист — это одно, а живой, доставленный в штаб, — совсем другое. Даст он сведения — будут спасены десятки, сотни жизней наших бойцов, погибнут враги.
Не случайно говорил нам это Александр. Он знал, что в первом своем поиске разведчики нередко вели себя, как в обычном бою. Устраивали «сабантуй» в тылу противника, а главное, для чего их посылали в поиск, не выполняли. [32]
Мне так и не удалось тогда вздремнуть. Варенов же, вернувшись от командира, уснул моментально. Вот что значит привычка опытного разведчика!
Часов в шесть вечера встали, осмотрели оружие, перебинтовали автоматы, чтобы не выделялись они на фоне снега. Гвардии старшина Веселов выдал каждому по сотне патронов и по две Ф-1. Снарядили магазины, надели ватные брюки и телогрейки, а сверху — белые маскхалаты. Сдали старшине комсомольские билеты и красноармейские книжки. Варенов завязал в платок свои ордена, вручил этот тяжелый узелок старшине. Подмигнул при этом весело: дескать, и вам скоро придется делать такое.
Перед выходом из землянки Александр приказал нам попрыгать. У меня звякнули гранаты в кармане телогрейки. Переложил их так, чтобы не бренчали. Посидели по русскому обычаю и гуськом отправились к передовой. Разведчики всегда ходят строго след в след. След остается один — поди сразу разберись, сколько человек прошло. А если нарвется группа на минное поле, потери будут меньше.
Никто не провожал нас, не говорил длинных напутственных речей — не принято это в разведроте. Кроме того, сразу дали нам понять, что вышли мы на свою обычную работу.
Вот и передний край нашей обороны. Изредка вспыхивали осветительные ракеты, наполняя темноту ярким колеблющимся светом. Где-то простучал пулемет, и над полем по пологой дуге пронеслась короткая цепочка трассеров. И снова тихо. Только хрустел наст под подошвами да слышалось дыхание товарищей.
Впереди меня шел гвардии сержант Василий Матросов. Интересный человек. Все свое свободное время посвящал живописи. Мастерски рисовал дружеские шаржи на нас, карикатуры на гитлеровцев. Родом Василий был из города Беломорска Карело-Финской АССР. Считал [33] себя и в пехоте моряком, не расставался никогда с тельняшкой. Для нас оставалось загадкой, как Матросов сумел сохранить ее в передрягах фронтовой жизни По характеру был вспыльчив, непоседлив, но в ответственные минуты зажимал свой характер в кулак. Во всем старался походить на Варенова. Так же, как он, стремился действовать обдуманно и наверняка.
Шумно дышал мне в затылок сержант Иван Ревин Он из интеллигентной семьи. Очень любил музыку, понимал толк в литературе, сам писал стихи. Мы от Ивана никогда не слышали крепкого слова. При выполнении Заданий отличался храбростью. Был надежным товарищем — на такого в тылу противника можно смело положиться.
Гвардии сержант Александр Ваганов... Высок ростом, строен, по-мужски красив. Удачлив в бою — один среди новичков разведроты имел награды. Задания командиров стремился выполнить подчеркнуто сноровисто, с блеском Однако ему первому наскучили тренировки, когда мы проходили курс молодого разведчика. Быстро загорелся новым делом, да так же быстро и остыл. Насел на Варенова, дескать, знать ничего не хочу, посылайте на задание. А тот улыбнулся в ответ и предложил себя в роли вражеского часового, которого необходимо взять. Все мы с любопытством смотрели, что из этого выйдет. Подкрался Ваганов к нашему наставнику, прыгнул на него а тот пригнулся, перебросил Александра через себя и скрутил в мгновение ока. Пришлось Ваганову всерьез взяться за науку.
Вот и окоп нашего боевого охранения. Выкурили по цигарке, осмотрели друг друга. Поиск начался.
...Ушла вперед группа разграждения — двое саперов со щупами в руках и один из разведчиков — проверить, тихо ли там, на немецкой передовой. Через час они вернулись: проходы в минном поле и проволочном заграждении были проделаны. Исчезли впереди гвардии сержанты [34] Ревин и Матросов. Они первыми выйдут к объекту поиска и займут неподалеку от него огневую позицию — прикрыть нас в случае вынужденного отхода.
Настал наш черед. Один за другим поползли мы по нейтралке, стараясь не хрустеть подмерзшей к ночи корочкой льда на снегу. От воронки к воронке, от куста к кусту. Вот и сгоревший танк. Около него минуту передохнули и — дальше. Минное поле. Ориентировались на нем по колышкам, которыми саперы обозначили проход. Колючая проволока в два ряда, увешанная консервными банками. Зацепишься, такая музыка начинается... Проход в ней обозначен двумя кусками бинта. И здесь постарались саперы.
Совсем рядом раздался резкий хлопок... Я вжался в колючий январский снег. Над головою вспыхнула осветительная ракета, залив все вокруг мертвенным молочным светом. Впереди что-то звякнуло, послышался негромкий разговор. Поднял голову и замер. Метрах в пятнадцати были немцы! Ракета упала неподалеку, высветив на прощание наполовину построенный дзот. Подтянул автомат, взял его наизготовку. И только тут сообразил, что гитлеровцы нас не видят и, если открою стрельбу, поиск на этом закончится.
Расстояние от дзота до пулеметчика в окопе мы преодолели минуты за две короткими перебежками. Ракет больше никто не пускал, но Варенов вывел нас к цели с точностью до одного метра. Вот он — бруствер окопа и черный силуэт над ним. Как условились, Варенов обошел справа и нырнул в ход сообщения. Ваганов легко пополз влево. Я переместился вперед, чтобы не отстать от товарищей, когда те займут исходное положение для броска. И в этот момент совсем рядом раздался короткий вскрик и стон. Как мы узнали потом, наш командир лицом к лицу столкнулся в траншее с немецким солдатом, который нес термос. Пришлось командиру пустить в ход нож. Понял я, что от заранее разработанного сценария [35] придется отступить, и, вскочив, обрушился на пулеметчика. Вот тут-то выяснилось, что в окопе было двое солдат. Один стоял, а второй сидел на ящике и, видимо, дремал.
— Вас ист лос, Вилли? — удивленно спросил он, поднимаясь.
Притиснув пулеметчика к стенке окопа, я выхватил из ножен финку, ударил ею второго гитлеровца. Тот молча мешком осел на землю. На помощь мне подоспели Варенов и Ваганов. Мы связали пулеметчика, засунули ему в рот вместо кляпа мою рукавицу и выволокли из окопа.
Фашисты обнаружили следы нашего посещения только часа через два, когда мы, сдав «языка» заместителю начальника разведки дивизии, пили чай в землянке.
— Пойдем посмотрим салют, — предложил нам Варенов. Мы вышли. Над вражеской передовой одна за Другой взлетали ракеты. Ударил пулемет, затараторили автоматы. Над полем скрестились десятки красных цепочек — следов трассирующих пуль, безопасных теперь для разведчиков.
Почему так подробно рассказал о том поиске? Да потому, что был он первым, а главное — удачным. Поняли мы: в тылу противника можно работать надежно и четко. Надо только тщательно подготовиться, продумать все, обсудить с товарищами каждое свое действие. И самое трудное задание командира будет выполнено.
Последние недели февраля были заполнены для разведчиков множеством неотложных дел. По тому, какие мы получали задания, можно было без труда определить, что дивизия готовилась к наступательным действиям. Разведгруппы чуть ли не каждую ночь уходили к оборонительным линиям, расположенным в ближнем тылу противника. Мы незамеченными, украдкой, пробирались [36] там, где вскоре должен был прокатиться грозный вал стали и огня. И чтобы ничто не могло его задержать, чтобы меньше атакующие роты несли потерь, разведчики внимательно изучали вражескую оборону, отыскивая пулеметные точки, закопанные по башню танки, артиллерийские и пулеметные батареи... Конечно, мы не могли знать всей картины — ее неторопливо, обстоятельно складывали из наших коротких донесений гвардии майор Зима, другие офицеры штаба дивизии. Однако даже отрывочные сведения говорили нам о многом. Враг сосредоточил на нашем направлении большое количество войск, много танков. Наиболее укрепленная в инженерном отношении линия обороны проходила неподалеку от железной дороги Умань — Гайсин. Там простреливался каждый метр земли перекрестным, многослойным огнем. Но это не пугало разведчиков.
Возвращаясь, мы видели, сколько нашей артиллерии подтягивалось к линии фронта. Пушки тянули мощные тягачи, автомобили-вездеходы. По оврагам и балкам стояли один к одному танки, поблескивая свежей заводской краской. От наблюдения с воздуха они надежно прикрывались маскировочными сетями — так что напрасно вынюхивали «рамы», где что было размещено в тылах. Но мы-то видели, какая накапливается сила, и старались так работать в поисках, на передовых наблюдательных пунктах, чтобы сведения о противнике были достоверными и своевременными. Это, надо сказать, в большинстве случаев удавалось.
Поиск, совершенный в ночь с 1 на 2 марта, запомнился мне особенно...
Сначала нам не повезло. Или выбранный в качестве объекта для нападения «ракетчик» (так мы называли фашистов, входящих в число осветительных постов) оказался слишком хлипким, или Ваганов не рассчитал удара... Возвращаться ни с чем? Какими глазами посмотрим на нашего ротного? Решили пробраться к высоте, на [37] которой еще днем разглядели наблюдателя. Вдруг НП и ночью действует? От того места, где мы находились, до высоты было метров 800 открытого поля. Значит, ползти надо минут 30–40. И назад столько же, если не больше. Но до рассвета оставалось всего три часа. Успеем ли вернуться затемно? Этот вопрос волновал каждого из нас. Задержит что-то, замешкаемся, не успеем выбраться — и станет для нас этот бой последним, ведь находились мы в центре опорного пункта немецкого батальона.
Раздумывали недолго. Младший лейтенант Потемкин тронул каждого за правое плечо и бесшумно скользнул между кустами. Разведчики гуськом поползли следом, поплотнее прижимаясь к земле. То и дело в небе вспыхивали ракеты — вокруг становилось так светло, что видна была каждая ветка на деревьях.
Вдруг старший разведгруппы прекратил движение, поднял левую руку — подал сигнал, чтобы мы приблизились. Оказывается, офицер наткнулся на телефонный провод. При вспышке очередной ракеты я увидел на лице Потемкина довольную улыбку. Не понял вначале, чем она вызвана. Подслушать переговоры мы не могли — нечем было. Но тут Варенов вынул нож и перерезал провод. Все стало ясно. Обнаружив, что связи нет, фрицы пойдут по линии искать обрыв. Тут-то мы их и возьмем.
Ждать нам пришлось недолго. Минут через двадцать в темноте послышались шаги, потом мы услышали негромкий разговор. Шли двое, отчаянно ругая, как нам потом сказал младший лейтенант Потемкин, русских, холод, ветер и свое начальство. Вначале мы взяли того, кто шел вторым. Сработали гвардии рядовой Коробов и гвардии сержант Ревин так чисто, что немец, идущий первым, ничего не услышал. Через секунду скрутили и его. С ним сладили мы с Вагановым.
Тяжело тащить ползком на себе «языка», но, право же, тяжесть эта была приятной. Целую ночь продолжался [38] поиск, казалось уже, что солдатская удача обошла нас стороной, и вот такой успех.
Видимо, кое-кому он вскружил голову. Беспечно стали вести себя молодые разведчики, в том числе и я. Казалось, самое трудное позади. Однако через полчаса мы за свою беспечность чуть не поплатились жизнями. Преодолевая проволочные заграждения, гвардий рядовой Кулаков зацепился рукавом за колючку, дернул что есть силы, и вокруг поднялся страшный звон... «Включилась» нехитрая сигнализация — на проволоке висели пустые консервные банки, колокольчики из гильз. Вокруг стало сразу светло как днем — в небе одновременно вспыхнули десятки осветительных ракет. Поднялась беспорядочная стрельба. Быстрые молнии трасс замелькали прямо над нашими головами. И остались бы мы все на том заснеженном поле, если б не артиллеристы. Несколько батарей артполка нашей дивизии открыли огонь по переднему краю противника. Ползком, от воронки к воронке, мы пересекли нейтральную полосу. Троих из пяти зацепили осколки и пули. К счастью, ранения были легкими.
Производя разбор того поиска, гвардии капитан Белов прежде всего сказал о том, что в тылу врага расслабляться мы не имеем права ни на одну секунду. В большинстве случаев разведчики погибают из-за своей неосторожности, невнимательности, благодушия. Командир потребовал от нас строжайшей самодисциплины, высокой собранности. Кулакова приказал на неделю отстранить от боевой работы и отправить на кухню — пусть там осознает как следует свою вину. Надо заметить, что это было для нас самым тяжелым наказанием. На насмешки по адресу «помощников» работники нашего ротного тыла не скупились. Да и перед товарищами приходилось краснеть — они идут к немцам «в гости», а ты остаешься.
Уже через два дня Кулаков стал слезно просить командира, чтобы освободил он его от кухонных обязанностей, [39] дескать, согласен хоть черту в зубы, но картошку чистить не будет. Не помогло. Так и пришлось Николаю целую неделю провожать и встречать нас из поисков.
5 марта 1944 г. началась Уманско-Ботошанская операция. В ходе ее 42-я гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия в тяжелых условиях весенней распутицы и бездорожья прошла 400 километров, последовательно форсировала такие крупные реки, как Южный Буг, Днестр, Прут были вписаны в боевую летопись дивизии те весенние дни 1944 года. Ратный подвиг моих однополчан по достоинству оценен Родиной: наше соединение меньше чем за месяц было награждено орденами Ленина и Богдана Хмельницкого. Свой вклад, и немалый, внесли в общий успех разведчики.
Нам приходилось трудно. Бойцы уставали до того, что засыпали стоя. Но уныния никто не испытывал. Каждый день прибавлял новые километры очищенной от фашистов родной земли. Сколько радости видели в глазах освобожденных советских людей! Мы шли впереди наступающих войск — на нашу долю приходилось больше цветов, улыбок, поцелуев. И больше слез. Отступая, гитлеровцы творили неслыханные злодеяния, жгли города и села, взрывали то, что уцелело от огня, уничтожали мирных жителей, не щадя ни стариков, ни детей.
...Улицы молдавского села, расположенного неподалеку от города Рыбницы, были заминированы. Пришлось остановиться, подождать саперов. Когда они окончили работу, мы увидели страшное зрелище: в переулках лежали сотни трупов селян, убитых несколько часов назад. Колодец в центре населенного пункта оказался доверху набит детьми. Видимо, палачи подводили по одному, аккуратно стреляли в ребячьи головки и сбрасывали. В одной из хат висели, распятые на стене, мужчина и женщина. Как нам рассказала чудом уцелевшая от расправы старушка, фашисты обвинили тех крестьян в сотрудничестве с партизанами. Долго мучили — из хаты [40] больше часа раздавались крики. Потом, опьянев от крови, садисты согнали в центр всех жителей села и устроили массовую резню.
Поклялись мы тогда друг другу, что разыщем злодеев и воздадим им по заслугам. Установили по солдатской книжке убитого немца, найденного на околице, номер части, батальона, фамилию командира роты. После месяца самой настоящей охоты за карателями мы своего добились. Уже за Прутом, на территории Румынии, обнаружили, что взяли «языка» из этой части. На допросе он рассказал, где стоит в обороне рота, которая орудовала в том молдавском селе. Через несколько дней, глухой ночью, к палачам нагрянули «в гости» разведчики. Возмездие свершилось.
Шло наступление наших войск. Мы расплачивались с фашистскими изуверами за Бабий Яр и Хатынь, за разрушенные Смоленск, Киев, Минск. За кровь и слезы советских людей, испытавших иго оккупации...
Где находятся разведчики, когда враг отступает? В ближнем тылу противника — около промежуточных рубежей, подготовленных им к обороне, на коммуникациях, по которым идут к линии фронта резервы. Давно минули те времена, когда из-за одного «языка», двух-трех солдатских книжек нам приходилось по нескольку суток готовить поиск, часами поджидать гитлеровцев в засадах. В ходе наступления пленных мы приводили десятками.
Однажды нас вызвал командир роты. Глаза у него воспаленные, лицо бледное. Знаем — некогда поспать гвардии капитану Белову. Почти двое суток все разведчики на ногах. Дивизия безостановочно идет вперед, сбивая врага с наспех оборудованных оборонительных рубежей. Фашисты пытаются контратаковать. У железнодорожной станции Окница летчики обнаружили танки. Где их введут в бой? Этот вопрос сейчас у всех на устах.
Получили приказ: выдвинуться в район Окницы, найти [41] танки, установить время начала движения колонны и направление. В дальнейшем идти по параллельному маршруту, точно установить рубежи развертывания. Связь — по рации. Если удастся, захватить пленного.
Наскоро перекусив, отправились в путь. Проникнуть во вражеский тыл было нетрудно — сплошной линии фронта не существовало. Отступали гитлеровцы о рубежа на рубеж в предбоевых порядках, а то и колоннами, прикрываясь мелкими группами. В любом месте, где не трещали автоматы, можно углубиться в тыл, тем более что местность здесь лесистая.
Вскоре мы вышли на проселочную дорогу, которая вела к станции. На удалении зрительной связи двигался разведдозор — двое бойцов во главе с гвардии сержантом Матросовым. Основное ядро группы вел гвардии старший сержант Варенов.
Патронов и гранат мы взяли больше обычного. Во время наступления лучший способ добыть «языка», штабные документы — засада или налет. А эти виды разведки требуют немало боеприпасов.
Матросов поднял руку — значит, впереди враг. Действительно, с десяток немецких саперов минировали дорогу. Для чего? Не создается ли здесь очередной оборонительный рубеж? Обошли противника стороной, усилили наблюдение. Вскоре вышли на огромную поляну. На западной ее опушке полным ходом велись инженерные работы. Мы насчитали до пехотного батальона, но без танков. В его тылу занимали огневые позиции минометчики.
В эфир ушло сообщение: «В квадрате... организуется оборона на рубеже...»
И вновь разведгруппа углубилась в лесную чащу.
Непросто действовать в тылу противника, когда он поспешно отступает. Заранее ничего не рассчитаешь. Вражеские войска находились в непрерывном движении, все перемешалось: тыловые подразделения шли в общей колонне с боевыми, кругом — мелкие группы. Суета и неразбериха [42] нам, конечно, на руку, но всегда существует риск внезапно напороться на фашистов.
...Впереди дружно заработали сразу три автомата, звонко ударил гранатный разрыв. Мы рассредоточились, укрылись за деревьями. Через минуту примчался возбужденный Матросов и доложил гвардии старшему сержанту Варенову, что разведдозор лоб в лоб столкнулся с пятью вражескими связистами, которые тянули две линии в юго-западном направлении. Четверо уничтожены, один взят в плен.
Наскоро допросив «языка» (на этот раз с нами был гвардии рядовой Яков Яблоневский, отлично знавший немецкий), мы узнали, что линии предназначались для связи между батальонами и штабом 172-го пехотного полка, находившимся в двух километрах юго-западнее. Вновь наша радиостанция заработала на передачу: сообщили командованию координаты штаба, номер части, один из батальонов которой встал в оборону в полосе наступления нашей дивизии.
К полудню вышли в указанный район. Вдоль дороги, которая была четко видна на аэрофотоснимке, танков не оказалось. Решили устроить засаду, взять подходящего пленного и выяснить, куда они подевались. Место для засады выбрали у поворота дороги, в густых зарослях можжевельника. Влево и вправо гвардии старший сержант Варенов выслал по дозорному с задачей предупредить о появлении противника.
За полтора часа, пока мы сидели в засаде, по дороге прошли: колонна мотопехоты, отряд мотоциклистов до роты, две легковые машины под усиленной охраной. Все это двигалось в тыл фашистской группировки. Вывод напрашивался один: боясь окружения, немецкое командование выводит свои войска на промежуточный рубеж» О своем предположении мы сообщили в штаб дивизии.
Наконец на дороге появилось то, что мы ждали. К фронту шла одиночная специальная машина, в которой [43] мы распознали передвижную ремонтную мастерскую, находившуюся на вооружении в танковых полках вермахта. Гвардии сержант Ревин метнул ей под колеса связку РГД. Взрывом автомобиль подбросило, развернуло. Мы подбежали к летучке, вытащили из кабины перепуганного фельдфебеля. Водитель был убит. В будке обнаружили запасные детали к ходовой части танка. Поднатужившись, закатили исковерканную машину в лес, забросали ее ветками так, чтобы нельзя было заметить с дороги.
Яблоневский стал допрашивать пленного. Не сразу, но узнали, что вчера утром здесь находился танковый батальон — экипажи заправляли машины горючим. Командир батальона послал фельдфебеля на дивизионный технический склад за запасными частями и приказал прибыть на северные скаты высоты с отметкой 63,7. По всей вероятности, там батальон будет введен в бой. Мы сверили свою карту с той, что нашли в кабине летучки. Выходило так, что гитлеровцы собирают на левом фланге дивизии силы для контратаки.
Мне такие рейды по тылам противника нравились больше кратковременных поисков на передовом оборонительном рубеже. Было где проявить разведчикам военную хитрость, смекалку. Задача ставилась нам одна, но путей к цели вело множество, и мы сами выбирали, какой из них короче. В тот раз нам предстояло преодолеть до местонахождения вражеских танков 20 километров. Идти пешком или попытаться захватить автомобиль? Второе показалось предпочтительнее. За четыре-пять часов пешего марша многое может измениться.
Вскоре машина оказалась в наших руках. За руль сел переодевшийся гвардии сержант Матросов. Мы попрыгали в кузов, спрятались за пустыми ящиками. Через час разведгруппа была неподалеку от высоты 63,7.
Прочитав описание этого рейда, несведущий человек может решить, что все нам давалось легко: устроили засаду, взяли «языка», узнали у него, что хотели, автомобиль [44] захватили, поехали... Конечно, это не так. Глубокий поиск требовал полной самоотдачи, полного напряжения физических и духовных сил. А успех в скоротечных стычках с врагом приносили внезапность, точный расчет, стремление, несмотря ни на что, выполнить приказ командира. За месяцы службы в разведроте мы многому научились, приобрели опыт действий в самой сложной обстановке. Давался он нелегко. Мы теряли товарищей, глубоко переживали неудачи, которые конечно же были. Но бойцы извлекали из этого правильные уроки, в следующий раз искали я находили новые, неожиданные для врага способы добычи разведданных. И удача была на нашей стороне.
Не оставила она нас и тогда. Несмотря на то что фашисты тщательно замаскировали танки, мы их нашли. Батальон «тигров» стоял в глухом лесном урочище в ротных колоннах, ожидая сигнала на выдвижение. Острие его удара, видимо, предполагалось направить но левому флангу стрелкового полка, который, ведя тяжелый бой, теснил гитлеровцев с занимаемых ими позиций.
Наше сообщение командир дивизии генерал-майор Бобров оценил по достоинству. Штаб принял все мера к отражению контратаки. В момент выдвижения колонны по ней произвели удар штурмовики. Затем в дело включились гвардейские минометы. А довершили разгром гитлеровского батальона наши противотанкисты.
Впоследствии мы узнали, что данные о местонахождении танкового батальона гвардии майор Зима перепроверил: по нашим координатам он выслал офицерский разведдозор. Это известие мы восприняли без обиды. Каждый знал: за ошибку, допущенную разведчиками, дивизия могла дорого заплатить. Мы и сами как могли старались перепроверять собранные нами же сведения. Ведь никогда не исключалось, что противник прибегнет к дезинформации. [45]
На какие только уловки не пускался враг, пытаясь подсунуть нам дезинформацию. Однажды мы обнаружили на убитом офицере планшет с топографической картой. На первый взгляд ценные материалы попали нам в руки: схема минно-взрывных и инженерных заграждений в глубине обороны на участке шириной почти 5 километров. Но послал гвардии майор Зима разведгруппу проверить эти сведения, и вышло все наоборот: там, где на карте значились минные поля, их не было, а участки местности, свободные от мин, оказались заминированными.
Каждый раз мы тщательно перепроверяли показание пленных. Надо заметить, что фельдфебель, взятый нами у дороги, тоже вначале говорил чепуху. Видимо, позабыл о карте, на которую сам аккуратно нанес маршрут движения от места заправки танков к подвижному складу и обратно до высоты 63,7.
Помнится, как нас пытались ввести в заблуждение двое гитлеровцев, захваченных в блиндаже около населенного пункта Ауэн. Порознь допрошенные, они сообщили разные сведения о дислокации своей части. При самой поверхностной проверке выяснилось, что оба врали. Пришлось нам искать более «сознательного «языка».
Однако таких убежденных гитлеровцев в конце 1944 года мы встречали редко. Для большинства немцев и их союзников наступило время переоценки ценностей. Фашизм, обещавший только победы над «неполноценными» расами, все быстрее катился к полному краху. Это не могло не сказаться на настроении в вермахте, а также румынских и венгерских солдат и офицеров. Все больше стало появляться перебежчиков, при захвате в плен солдаты противника охотнее поднимали руки вверх.
Но враг оставался врагом. И только Красная Армия была способна довершить разгром военной машины фашистской Германии, отлаженной, оснащенной всем необходимым для упорного сопротивления. Мы хорошо усвоили [46] простую истину: чем крепче каждый будет бить врага, тем скорее придет победа, тем быстрее прекратятся неслыханные страдания людей.
В середине марта 1944 года я был представлен к высокой правительственной награде — ордену Славы III степени. Об этом объявил капитан Белов, когда мы вернулись из очерёдного поиска. Столько лет прошло, а хорошо помню, как тепло поздравили меня товарищи с первым успехом, по достоинству оцененным командиром. Стал он возможен потому, что пришел опыт действий во вражеском тылу.
Замечу, что это только со стороны казалось, будто ордена на фронте мог получить тот, кому повезло. Командиры отделяли случайный успех от закономерного. Сколько раз был свидетелем мужества однополчан и всегда убеждался: героические дела вершили люди, внутренне готовые к подвигу. Подвиг — это вершина нравственного роста, до которой иному идти и идти. А иногда приходилось слышать, дескать, подбил боец из ПТР два танка потому, что фашисты случайно ему борта под прицел подставили. Какое заблуждение, если не хуже! Хладнокровно выжидать момент для точного выстрела, когда до вражеского танка две сотни метров, может человек высочайшего героизма и выдержки, уверенный в себе.
На войне любая случайность, если присмотреться получше, вполне закономерна. Идут, предположим, двое рядом в атаку. Один добрался до окопа противника, задачу свою боевую выполнил, а второго ранило, как принято говорить, шальным осколком. Так ли это? В большинстве случаев первый передвигался хитро, применяясь и складкам местности, смотрел в оба по сторонам, чтобы опередить врага, а другой, которому «не повезло», ломился напрямик, не очень-то утруждая себя осмотрительностью.
Так было и у нас, разведчиков. Те, кому улыбалось трудное солдатское счастье, обычно сами шли к нему навстречу. [47] И примером тому может служить поиск, за который все участвующие в нем бойцы, в том числе и автор этих строк, удостоены боевых наград.
Неподалеку от молдавского города Флорешты стрелковые полки были контратакованы свежими частями фашистов. Конечно же темп наступления резко замедлился. Из вышестоящего штаба гвардии капитан Белов вернулся озабоченным. Мы подозревали, что был у него неприятный разговор с командованием. Каждый день уходили в поиск разведчики, а появления перед фронтом дивизии новых сил противника не заметили... Требовалось срочно исправить положение: установить номера частей, их состав, возможный характер предстоящих действий.
Очередную разведгруппу решил возглавить сам гвардии капитан Белов. В ее состав включили наиболее опытных бойцов, а из молодых взяли одного меня. Чтобы не зазнавался, ротный сказал, что мне оказано особое доверие, которое надо оправдать храбрыми действиями. Посоветовал он брать во всем пример с гвардии сержанта Варенова — лучшего разведчика дивизии.
В поиск пошло четырнадцать человек — почти в три раза больше, чем обычно. Патронов и гранат мы взяли по два боекомплекта да прихватили с собой ручной пулемет. Объявляя приказ, гвардии капитан Белов сообщил, что мы должны произвести налет на штаб немецкого батальона, расположенный, по сведениям армейских разведчиков, в одном из населенных пунктов за линией фронта. Наша задача — захватить документы и взять пленного, желательно офицера.
В путь двинулись, как только стемнело. Стремительным броском преодолели нейтралку, по оврагу углубились в тыл противника. За два часа быстрой ходьбы добрались До молдавского села, в центре которого размещался штаб. Наш ротный, взяв с собой двух разведчиков, сходил в [48] село, чтобы на месте определить точную дислокацию вражеских подразделений, порядок охраны, связи.
Томительно потянулось время. За три месяца службы в разведроте я хорошо понял — нет ничего тяжелее ждать возвращения товарищей с задания. Лежишь, вслушиваешься в тишину, которая в любой момент может быть нарушена стрельбой, взрывами. Только став разведчиком, узнал, какой грозной бывает иногда тишина.
Через час с небольшим Белов вернулся. Судя по его сообщению, нас ждал нелегкий бой. В штабе все на ногах, на улицах села полно гитлеровцев. Неподалеку от окраины вдоль дороги стоит колонна танков и бронетранспортеров с заведенными двигателями. Не готовятся Ли фашисты покинуть село? Командир роты принял решение времени зря не терять — ударить сразу же, а то уйдет батальон и ищи потом ветра в поле.
...Вот впереди замаячили беленые стены хат. Пробираясь по садам и огородам, мы вышли к объекту нашего налета — большому дому, в котором до войны, очевидно, размещалась школа. Гвардии сержант Варенов, закинув за спину автомат, вынул нож и исчез в темноте. Его задача — снять часового. Каждый из нас точно знал, что ему делать. Одни должны были собрать все бумаги в штабе, другие — блокировать его со стороны улицы. Мне и гвардии сержанту Максимову выпало взять «языка».
Короткий вскрик не привлек внимания противника. Мы окружили дом, приготовили гранаты... Первую, противотанковую, гвардии старшина Веселов — парторг в ту ночь тоже был с нами — швырнул в стоящий около штаба бронетранспортер. Грянул взрыв. Из дома стали выбегать перепуганные гитлеровцы. Мы с Максимовым облюбовали одного из них — высокого офицера с портфелем, схватили его, уволокли в сад.
Захват «языка» стал сигналом для всех разведчиков. В упор ударили автоматы, в окна полетели гранаты. Связав как следует пленного, мы тоже включились в дело. [49]
Тот бой длился не более пяти минут. Уничтожив всех, кто находился в штабе и около него, разведчики собрали документы и отошли к околица села.
Первое время нас никто не преследовал. Стремясь как можно дальше оторваться от противника, мы быстрым шагом уходили к линии фронта. Но через час послышался лай овчарок. Гвардии капитан Белов приказал шестерым бойцам прикрыть отход основной группы. На прощание не было времени. Хлопнули друг друга по плечу и расстались — с некоторыми навсегда. Четверо наших друзей погибли, спасая нас. Мы уже ползли по нейтральной полосе, а позади все еще гремела стрельба.
Утром наступление возобновилось с новой силой. Очень пригодились генерал-майору Ф. А. Боброву добытые нами сведения о противнике. Тот долговязый обер-лейтенант, которого взяли мы с гвардии сержантом Юрием Максимовым, оказался на редкость осведомленным и разговорчивым. Да и документация пехотного батальона была ценной. Как только выдалась свободная минута, комдив приказал построить разведчиков, поблагодарил а сказал, что все будут награждены — живые и павшие.
Тех бойцов, кто остался прикрывать нас на обратном пути, мы нашли на следующий день. Все четверо отстреливались до последнего патрона. Гвардии младший сержант Никитченко взорвал себя и нескольких фашистов последней ручной гранатой. Похоронили героев с воинскими почестями неподалеку от того молдавского села, где разгромили вражеский штаб.
От поиска к поиску росло ратное мастерство моих товарищей. Все тяжелее становились узелки из платков, в которые разведчики завязывали свои ордена и медали, перед тем как сдать их на хранение старшине. И мне был вручен орден Славы III степени. Когда генерал-майор Бобров приколол орден на гимнастерку, испытывал чувство приподнятости, хотелось научиться воевать еще лучше. [50]
...Бои между Днестром и Прутом были особенно ожесточенными. Враг предпринимал отчаянные попытки остановить наступление. Но ни его контратаки, ни весенняя распутица не могли задержать советские войска. Граница Румынии приближалась с каждым днем.
В частях 42-й гвардейской стрелковой дивизии царил небывало высокий подъем. Только и разговоров было — сколько еще километров осталось пройти с боями, чтобы вышвырнуть врага из Советской Молдавии. Стоило одному полку продвинуться вперед, как об этом становилось известно в соседних, и атаки становились еще более яростными. Бобровцы — так бойцы нашего соединения называли себя — соревновались за то, чтобы первыми выйти к Пруту — пограничной реке. Разведчики, зная об этом, только посмеивались. Каждый из нас был уверен: первыми увидим Прут мы. Так оно впоследствии и оказалось.
Не могу не сказать о том, какой популярностью пользовались воины нашей роты среди пехотинцев, танкистов, артиллеристов. Не знаю каким образом, но вести о наших делах во вражеском тылу быстро распространялись. Как это часто бывает, реальные события обрастали такими фантастическими подробностями, что мы сами себя не узнавали в солдатских легендах. Попал я однажды с пустяковой царапиной (осколок мины на излете ударил в плечо) в медсанбат. Перевязала меня сестрица, спросила фамилию, чтобы записать в журнал, и замерла.
— Скажите, это вы тот самый Перегудин, который фашистского генерала в плен взял? — говорит, а сама с таким любопытством на меня смотрит.
Мне оставалось только удивляться. Генералов мы никогда «языками» не брали.
— Нет, — ответил медсестре, — не тот я Перегудин. Может, есть однофамилец где-то в другой дивизии. У нас, почитай, полсела такую фамилию носят. [51]
— Что вы, — возразила она, — слышала недавно, что из нашей разведроты Перегудин генерала приволок.
Что верно, то верно. Были мы три дня назад в поиске, доставили в штаб унтер-офицера. И вот за это короткое время людская молва «повысила» его в звании до генерала!..
Уважали в дивизии разведчиков. Считали нас лучшими из лучших бойцов. И ни разу я не слышал, чтобы кто-то позавидовал нашим наградам, более обильному пайку, всегда новенькому обмундированию. Ни для кого не было секретом, что фронтового лиха нам достается гораздо больше, чем представителям других армейских специальностей, что труд наш тяжел и опасен.
Разведрота — особое подразделение. Редко нам приходилось действовать как пехоте. Но в те мартовские дни 1944 года мы дважды сходились с фашистами. И, надо сказать, дрались разведчики в открытом бою по-геройски.
В первый раз роту бросили в бой под населенным пунктом Змеица, когда три фашистских пулемета, находившиеся на окраине деревни, головы не давали поднять Пехоте, которая атаковала опорный пункт. Происходило все это на глазах комдива, наблюдавшего за боем со своего КНП. Вызвал он гвардии капитана Белова и приказал «утереть пехоте нос».
По неглубокой лощине, поросшей кустарником, по пояс в ледяной воде мы обошли противника и дружно ударили с тыла. Разведчики так стремительно сблизились с фашистами, что те не успели открыть огонь. Началась рукопашная, а в ней мы кое-что понимали. Не выдержав удара, враг отступил. Путь стрелковому батальону был расчищен. За этот бой меня наградили орденом Красной Звезды.
Спустя неделю бойцы 44-й отдельной разведроты легли вокруг штаба дивизии в оборону, чтобы защитить его от внезапного удара вражеской мотопехоты, которая пыталась выйти из окружения. Признаться, при виде такого [52] количества бронетранспортеров, мотоциклов под сердцем возник неприятный холодок. Противотанковых ружей у нас не было, ручной гранатой бронетранспортер не остановишь..,. Кое-кто из бывалых бойцов, вспомнив 1941 год, стал собирать связки гранат.
Мотоциклистов, которые вырвались вперед, мы встретили метким автоматным огнем. Потеряв с десяток машин, противник отступил и скучился на винограднике метрах в 300 от нас. И тут гвардейские минометчики напомнили и нам, и фашистам, что на дворе 1944 год. По сравнительно небольшому участку местности ударили одновременно два дивизиона «катюш». Ничего более грозного я, признаться, не видел за всю войну. Словно гигантский вулкан ожил перед нами. С высотки дыхнуло пламенем, а потом все вокруг затянуло дымом и пылью.
Через полчаса гвардии майор Зима послал двух разведчиков за солдатской книжкой — узнать, какая часть пыталась выбраться из окружения. Вернулись они ни с чем: на месте виноградника был лишь пепел да обгоревшие остовы бронированных машин.
29 марта в районе небольшого молдавского села наша 42-я гвардейская совместно с 242-й стрелковой дивизией форсировала Прут. А первыми из гвардейцев на чужой земле побывали мы, разведчики. Нам было приказано установить силы и средства противника, занявшего оборону на противоположном берегу пограничной реки.
Разведгруппа переправлялась под утро на двух лодках. Перед тем как сесть в них, бойцы в маскхалатах молча постояли у кромки холодной воды, вглядываясь в темноту весенней ночи. На востоке небо заметно посерело. Через несколько часов займется новый день. В нашей памяти он останется навсегда. Ведь в тот день мы вышли на границу советской земли... [53]