Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Часть 8.

Пора нелетная

Балтийская осень постепенно вступала в свои права. Облака свинцовым грузом висели над головой, зарядили беспрестанные дожди с мокрым снегом. Пронизывающий ветер забирался даже за воротник летной куртки. Все реже и реже взвивались ввысь сигнальные ракеты, вызывающие к вылету на боевое задание. Правда, в редкие дни ноября еще удавалось ненадолго «вырвать» погоду, но, чем ближе к зиме, тем таких просветов становилось все меньше. Осень — пора нелетная.

Меня не покидала надежда, что метеоусловия улучшатся в декабре — первом месяце зимы. Но на Балтике он мало чем отличается от гнилых осенних месяцев. Как же мы все вспоминали нашу русскую зиму, с ее искристым снегом, крепкими морозами и ясными солнечными днями, которых нам так не хватало!

Наступившие холода принесли немало хозяйственных забот. Утеплялись жилища, столовая, командный пункт. Поскольку число боевых вылетов значительно сократилось, появилась возможность не торопясь, осматривать и качественно отремонтировать наши повидавшие виды машины. Приходилось иногда из трех самолетов делать два, зато полностью исключались отказы, выход из строя тех или иных агрегатов. Под дождем и снегом, на пронизывающем ветру самоотверженно трудились техники, мотористы, вкладывая в дело всю душу. Их труд смело можно назвать подвигом.

Ах, погода, погода! Обидно было сознавать, что пока мы вынуждены отсиживаться на земле, в море беспрепятственно ходят вражеские конвои. Уж гитлеровские моряки наверняка рады непогоде! Поэтому малейшее просветление в тучах, малейшую надежду на улучшение погоды, поданную нам синоптиками, мы стремились использовать максимально. Однако большинство экипажей, вылетавших на задания, писали в боевых донесениях: «Задание не выполнено из-за плохих метеоусловий на маршруте», «Посадка с торпедой, транспортов не обнаружено», «Бомбы сброшены на запасную цель»...

К сожалению, непогода внесла свою долю и в списки наших потерь. 16 декабря группа самолетов во главе с заместителем 2-ой эскадрильи Иваном Антоновичем Комлевым получила боевое задание: нанести удар по транспортам фашистов на подходе к Либаве. Однако в районе цели погода резко ухудшилась. Ввиду того, что в группу входили и молодые летчики, вчерашние выпускники училищ, ведущий принял правильное решение — возвратиться на базу. Когда подходили к аэродрому, увидели, что его заволокло плотной снежной пеленой. Видимости — никакой. Опасаясь за своих неопытных ведомых, капитан Комлев не стал садиться первым, как это положено ведущему, а дал им возможность нормально приземлиться на полосу. Но беда поджидала его самого. Самолет попал в снежный заряд, экипаж потерял ориентировку и машина врезалась в землю. Вместе с И. А. Комлевым погибли штурман лейтенант С. М. Филоненко и стрелок-радист сержант М. Ф. Дружинин. Мы тяжело переживали горечь этой утраты.

Непогода прочно заперла нас на земле. Свободного времени стало много и мы старались использовать его для повышения теоретической подготовки летчиков и штурманов. Поэскадрильно организовали занятия, привлекали к их проведению наиболее опытных офицеров штаба, инженеров, бывших преподавателей авиаучилищ. С большой пользой проходил анализ прошлых боевых вылетов с тщательным разбором действий экипажей, проводились теоретические конференции. Доклад Богачева о том, как он потопил десятый вражеский транспорт, обсудили даже на открытом партийно-комсомольском собрании.

Эти мероприятия мы планировали и готовили. А вечерами в комнатах, где жили экипажи, молодежь окружала «стариков» и начинались мероприятия незапланированные. И трудно сказать, какие были эффективнее и полезнее.

Конечно, люди разные. Одним, быть может, хотелось лишь покрасоваться перед молодыми новенькими орденами на груди — случалось и такое. Но чаще все-таки «старики» старались рассказать что-либо поучительное. Не боясь уронить свой авторитет в глазах молодых слушателей, рассказывали и об ошибках, оплошностях, о «мелочах», которым подчас не придаешь значения, а они, эти «мелочи», то обернутся бедой, то, наоборот, послужит палочкой-выручалочкой. Словом, пытались оградить своих молодых сослуживцев от тех лишних синяков и шишек, которые по неопытности когда-то набивали сами.

* * *

Как-то после ужина, по пути к себе, заглянули мы с майором Добрицким в расположение третьей эскадрильи. В большой комнате, сидя и полулежа на кроватях, летчики, среди которых было несколько человек недавно прибывших из училища, «осадили» штурмана из экипажа Богачева лейтенанта Н. И. Конько. Видимо, попали мы не к самому началу разговора, потому что Конько, человек необычайно скромный, не любивший разглагольствовать о своих подвигах, нехотя отбивался, собираясь, наверное, отделаться общими фразами:

— Летал, как все. Ничего особенного. Искали корабли, находили, уничтожали... Правда, и нам попадало.

— Бывало и такое? Расскажите.

— Бывало, а как же! Ты бьешь и тебя бьют.

— А вас не ранило?

— Ранен. Дважды. Но, как видите, живой.

— Товарищ штурман звена, — вскинулся звонкий мальчишеский голос, — расскажите о самых первых вылетах. Что чувствовали, что запомнилось?..

Николай Иванович помолчал, собираясь с мыслями, а потом начал:

— Было это четырнадцатого сентября. Мы вылетели с аэродрома Клопицы парой. Ведущий — заместитель эскадрильи младший лейтенант Соколов, его ведомый — командир звена младший лейтенант Николаев. Я у Николаева — штурманом, сержант Иванов — стрелком-радистом. Соколов — с торпедой, у нас на борту — бомбы. Данных разведки не было. Нам предстояло самим вести поиск. Если обнаружим конвой — атаковать и сообщить координаты на базу.

Опознавательным сигналом «Я — свой» в тот день было покачивание с крыла на крыло и одна зеленая ракета. Нас должны прикрывать «яки». Мы подошли к аэродрому Капорье, где, готовые к вылету, находились истребители сопровождения. Я даю зеленую ракету — истребители не взлетают, даю вторую — снова никак не реагируют. Зарядил третью, смотрю, истребители пошли на взлет. Я положил заряженную ракетницу в одну из ниш своей кабины и, конечно, тут же забыл о ней.

Установили радиосвязь с истребителями. Переговоры вели открытым текстом. Позывные элементарные. Они называли нас «торпедоносец», мы их — «як». Летели на малой высоте, метров двадцать-тридцать. У истребителей запас горючего небольшой, эти стрекозы не для дальних полетов, и вскоре они попросили разрешения возвратиться на аэродром. Пришлось отпустить их, хотя мы как раз подлетали к опасному району, где не исключалась встреча с истребителями противника.

В районе Виндавы обнаружили фашистский конвой — большой транспорт шел под охраной двух сторожевых кораблей. Видимость хорошая, мы увидели их километров за тридцать. А нам показалось: противник совсем рядом. Неудивительно — первый боевой вылет, опыта — никакого! Соколов, ведущий, километров за двадцать до цели (вместо пяти, как положено) подает команду: «В атаку!» По этой команде, как нас и учили, топмачтовик на максимальной скорости вышел вперед, чтобы огнем пулеметов и бомбовым ударом по кораблям охранения обеспечить успешную атаку торпедоносцу.

Вы уже знаете, что схема взаимодействия рассчитана так, чтобы сбрасывание бомб топмачтовиком и пуск торпеды торпедосцем происходили одновременно. У нас этого не получилась, так как начали атаку слишком далеко от цели. В результате корабли сосредоточили весь огонь по нашему самолету. В самый момент сбрасывания бомб между мотором и задней кабиной разорвался снаряд. Я почувствовал сильный удар в правый бок, но поначалу не обратил на это внимания, потому что в кабине загорелись сигнальные ракеты. Они находились над задним люком. Я быстро наклонился над люком и стал срывать патронташ с горящими ракетами. С трудом мне удалось все-таки сорвать его и выбросить в море.

Пока я возился, мы вышли из зоны обстрела, и противник перенес весь огонь на самолет Соколова. Он на минимальной скорости подходил к точке сбрасывания торпеды. Маневрировать летчик уже фактически не мог и представлял собой отличную мишень. От прямого попадания самолет взорвался в воздухе. Вместе с Соколовым погибли штурман Володя Мясоедов и стрелок-радист Коля Хрищенюк.

Занятый ракетами, я не видел ни попаданий бомб в корабль, ни гибели экипажа Соколова. О случившемся прокричал мне по переговорному устройству Николаев. Не теряя времени, я схватил авиационный фотоаппарат и через нижний люк сделал несколько снимков конвоя. После их проявления на земле мы четко увидели как, оседая на корму, тонул транспорт.

* * *

Я дал летчику курс на обратный маршрут и только тогда у меня появилась возможность заняться собой. Правый бок жгло как огнем. Провел рукой — она в крови. Ранен! В глазах замельтешило, вроде бы начало подташнивать и я боялся потерять сознание... Забегая вперед, скажу, что осколки попали в поясницу и, на мое счастье, застряли перед самым позвоночником.

Глянув вверх, я увидел, что из башни стрелка-радиста свисает правая рука Иванова и по ней течет кровь. Кричу: «Игорь, ты живой?». «Руку задело, — отвечает, — не могу пошевелить». «А другая?». «Другая нормально». «Как самочувствие?» «Терпимо, долетим». «Ладно, Николаеву не говори, пусть летит спокойно».

По моим расчетам до аэродрома было недалеко, когда Иванов прокричал: «Сзади заходят два истребителя, а чьи — не пойму». Я посмотрел назад. Действительно, нас взяли «в клещи» два тупорылых ястребка. «Фоки» это или «лавочки» — кто его знает, спереди не определишь. Они догоняют, скорость у них побольше нашей... Игорь одной рукой стрелять не может, сигнальные ракеты сгорели. Я крикнул Николаеву, чтобы он покачал самолет с крыла на крыло, дескать, я — свой!

Николаев выжимал из машины все, что мог. Скорость была предельная. Мы видели, как встречный поток воздуха заворачивал рваные края обшивки на пробоинах. Тем не менее, истребители настигали нас, вот-вот откроют огонь! И тут меня осенило. Ракетница! Она же заряжена! Я ведь не успел выстрелить третий раз над Капорье! Я быстро схватил ракетницу, высунул руку в люк и выстрелил. Истребители сразу одновременно отвернули в сторону и, когда они закладывали вираж, на крыльях мелькнули ярко-красные звезды. Свои!

Ну, а дальше... Посадку произвели нормально, на свой аэродром. Только здесь Николаев узнал, что мы с Игорем ранены. Его же самого, к удивлению, даже не зацепило. А ведь самолет получил два прямых попадания 37-миллиметровых снарядов — в носовую часть и в мотогондолу и более ста пятидесяти осколочных и пулевых пробоин... Это была моя первая победа, мой первый урок войны.

...Я поманил взглядом Добрицкого и мы ушли к себе — я знал, что молодежь еще долго не отпустит от себя Конько: Николаю Ивановичу было о чем рассказать. После недолгого лечения в госпитале они вместе с летчиком младшим лейтенантом Александром Богачевым и стрелком-радистом Игорем Ивановым составили самый боевой в полку экипаж. С каждым их вылетом росло количество потопленных вражеских транспортов и боевых кораблей, росло и количество орденов на груди у Николая Ивановича. Не раз наградные листы на лейтенанта Н. И. Конько заканчивались фразой: «Достоин высокой правительственной награды — присвоения звания Героя Советского Союза». Но... носить Золотую Звезду Героя ему так и не пришлось.

Минные постановки... И днем-то даже носков собственных унтов не увидишь из-за тумана, а уж ночью... Но даже в то декабрьское ненастье полк непрерывно получал от штаба ВВС флота задания на постановку мин. Это диктовалось необходимостью: не имея возможности применять авиацию для массированных ударов по конвоям, командование искало другие формы борьбы с ними. «Ночников» у нас по-прежнему было раз-два и обчелся. Мещерин, Тимофеев, Борисов, Богачев да и я сам, вылетая почти каждую ночь, изрядно подустали. Поэтому продолжали готовить «новичков» из числа наиболее опытных бывших перегонщиков. Сначала летали с ними днем, в условиях ограниченной видимости: при низкой и сплошной облачности, в снегопад, потом перешли к полетам в темное время суток. Постепенно ряды «ночников» пополнялись. И нам стало легче, и все боевые задания выполнялись неукоснительно. В последние дни декабря каждая мина, поставленная в фарватерах Либавы, Виндавы и Данцигской бухты, была как бы новогодним подарком Родине. Хотелось, конечно, подарков «повеселее», поярче, с фейерверками, с торпедными и бомбовыми салютами на просторах Балтики, но... погода не позволяла.

Для новогоднего ужина столы накрыли в клубе — длинном дощатом бараке, самом вместительном помещении, которое смогли отыскать. Установили елку, электрики красиво иллюминировали ее цветными фонариками. Девушки из батальона аэродромного обслуживания украсили стены и потолок гирляндами из цветной бумаги, свежими хвойными ветками. Словом, постарались сделать все возможное, чтобы у каждого в душе поселился праздник.

Открывая новогодний вечер, я коротко подвел итоги нашей боевой деятельности за минувший год, назвал наиболее отличившихся офицеров, сержантов и солдат, поздравил всех с наступающим 1945 годом, годом — мы все горячо верили в это — нашей победы. Вспомнили мы и о наших боевых товарищах, отдавших свои жизни за Отчизну, чьих могил не найти нам в бескрайних просторах Балтики... А потом вручили награды и памятные подарки, зачитали поздравительные телеграммы вышестоящих начальников, смотрели довоенные кинофильмы, веселились, танцевали...

Да, мы не сомневались, что вступаем в последний год войны. Победа виделась каждому. Враг изгнан со всей территории нашей страны, за исключением небольшого кусочка здесь, в Курляндии. Красная Армия принесла освобождение народам Румынии, Болгарии, Югославии. Начались бои за освобождение Венгрии, Польши.

Впереди нас ждали тяжелые бои на вражеской земле, и прежде всего в Восточной Пруссии — вековом очаге агрессии. И мы были готовы к ним.

Дальше