Принимай, земля литовская!

14 октября 1944 года полк перебазировался на новое место. Одни экипажи произвели посадку в Паневежисе после выполнения боевого задания, другие прилетели туда со старого нашего аэродрома, взяв с собой на борт технический состав и подвесив торпеды. На литовскую землю мы прибыли уже не новичками, а с опытом и почетным наименованием «Таллинских».

Теперь 8-я минно-торпедная Гатчинская авиадивизия КБФ собралась в одном месте и представляла из себя большую силу. Шутка сказать, в ее составе насчитывалось три ударных и два истребительных полка. Это был мощный кулак, а не растопыренные пальцы. Мы получили возможность взаимодействовать со штурмовиками, несшими боевую службу в южной части Балтийского моря. А самое главное, наш 51-й минно-торпедный полк будут прикрывать от взлета до посадки новенькие ЯК-9д Героев Советского Союза П. И. Павлова и А. А. Мироненко. Что и говорить, защита надежная!

Паневежис — небольшой литовский городок. На юго-востоке от него в 1940 году — в первом году восстановления Советской власти в Литве командование Красной Армии приступило к строительству аэродрома, однако тогда достроен он не был. Фашисты сначала его не использовали, а затем, когда Красная Армия повела успешное наступление, развернули большие работы по достройке аэродрома. Строился он руками военнопленных и угнанных в рабство советских людей. Об этом свидетельствуют надписи на русском языке, сделанные на цементных плитах. Привожу одну из них: «Здесь работали русские. 12. 04. 44 года». Отступая, гитлеровцы разрушили аэродром. Они взорвали служебные здания, взлетно-посадочную полосу. Но наши бойцы из строительного батальона в короткий срок привели его в рабочее состояние.

Аэродром позволял нормально работать всем пяти полкам 8-й дивизии. Для нас были приготовлены места стоянок самолетов в укрытии, командный пункт и помещения для личного состава. Самолеты уходили в небо сразу после выруливания из капониров на полосу.

Здесь, на аэродроме, авиаторы еще раз собственными глазами увидели зверства немецко-фашистских извергов. Был обнаружен ров, в котором оказались зарытыми 17 тысяч мучеников: пленных красноармейцев, евреев, литовцев. [84]

Недалеко от аэродрома гитлеровцы соорудили огромный лагерь для пленных. Несколько рядов колючей проволоки опутывали длинные дощатые бараки — «клоповники», внутри которых в два этажа тянулись нары, заваленные тряпьем, соломой, разной дрянью. Во дворе через каждые 20 — 25 метров возвышались смотровые посты с огневыми точками и прожекторными установками.

В конце войны, уже после освобождения Литвы от фашистов, еще продолжали действовать созданные буржуазными националистами диверсионно-террористические банды. Они зверски убивали партийных и советских работников, а также крестьян-новоселов. Так, в Купишкиском уезде, который непосредственно прилегал к аэродрому, до конца 1945 года бандиты убили 80 крестьян. Зверства недобитого врага вызывали у личного состава ненависть к фашистским извергам, поднимали на бой, на мщение.

Прибыв на новое место, мы провели в полку партийные и комсомольские собрания, на которых обсудили задачи по повышению бдительности, нацелили личный состав на преодоление трудностей как в организации полетов, так и в бытовом устройстве. Мы не прекращали боевой работы даже в день перебазирования. Те экипажи, которые прилетели раньше, в тот же день уходили на задание.

Но начало боевой деятельности на новом месте стало для нас горестным. Не вернулся из первого боевого полета командир 1-й эскадрильи капитан Андрей Лукич Михайлов, участник войны с белофиннами, награжденный орденом Красного Знамени. Андрей Лукич — мой земляк с Украины и мы знали друг друга по совместной работе еще на Тихоокеанском флоте.

Погода в тот день установилась как по заказу: низкая облачность, и видимость 2 — 3 км. О такой погоде особенно мечтают наши экипажи-разведчики.

Михайлову ставилась задача пройти по маршруту вдоль береговой черты от Паланги через Ирбенский пролив до Риги, выяснить движение вражеских кораблей на коммуникациях и состояние погоды. Экипаж был отлично подготовлен для такого задания. Но вскоре после взлета связь с самолетом оборвалась...

А на второй день — 15 октября группа, ведомая опытным заместителем командира авиаэскадрильи, выполняя боевое задание в Балтийском море, на обратном пути уклонилась от маршрута, потеряла ориентировку, вышла на линию фронта Курляндской группировки фашистов, где и был сбит огнем зенитной артиллерии врага один из ведомых группы — командир звена лейтенант Николай Васильевич Иванов. [85] Эта тяжелая утрата произошла в результате непростительной ошибки ведущего группы и прежде всего штурмана. Для всех нас этот скорбный случай послужил поучительным уроком.

Тяжело было на душе в тот день. Впрочем, как и во все дни, когда мы теряли боевых товарищей. К вечеру нервы натянулись до предела, не хотелось ни с кем говорить.

— Выйдем на воздух, — заметив мое состояние, предложил начальник штаба Иванов.

— Давай! — согласился я.

Мы вышли с командного пункта и сели на ствол срубленного дерева. Оба молчим, а думаем об одном и том же: как тяжело воспринимаются потери боевых друзей! Еще тяжелее писать об этом родным и близким. В душе мы проклинали фашизм и войну, которые унесли столько молодых, активных жизней, принесли нашим людям много горя.

В памяти возник образ этого сильного и мужественного человека, великого труженика, боевого летчика.

Я вспомнил все сказанное Михайлову перед его трагическим боевым вылетом. Искал в себе причину гибели Андрея Лукича. Искал, но не находил. Знал я этого талантливого командира хорошо. В нем легко улавливалось главное, что облагораживает человека: он проявлял нетерпимость к любым недостаткам, никогда не удовлетворялся результатами своего труда, хотя летал днем и ночью без ограничений, всегда искал что-то новое, более совершенное.

И вот, его нет среди нас. Во мне все кипело, бурлило. Готов был сделать что угодно, лишь бы вернуть к жизни замечательного командира эскадрильи капитана Андрея Лукича Михайлова.

И еще я представил себе, какое горе постигнет его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и маленькую дочь Раечку, когда они получат скорбную весть о гибели самого дорогого им человека — сына, мужа и отца, а мы не в силах их утешить, облегчить их горе... Одно ясно: оставшиеся в живых будут ещё сильнее бить фашистских извергов. В это я верил, как верил в окончательную победу. Мы будем уничтожать фашистов как бешеных псов, потому что от них идут все наши беды...

Но тут из двери командного пункта выглянул дежурный офицер майор И. И. Семилов:

— Вас к телефону, товарищ командир полка! [86]

Звонил замполит Добрицкий. Он сообщил:

— Прибыл к нам начальником связи полка лейтенант Владимир Васильевич Быков. Помните — раньше он служил у нас начальником связи 1-й эскадрильи. Я уже с ним беседовал. Молодой, правда, но, думаю, с обязанностями справится.

Быкова я помнил хорошо. Толковый связист, с ним легко будет работать.

Вообще быстро растет наша молодежь. Есть среди них и талантливые. Иногда даже в душе им завидуешь: молоды и талантливы, чего еще нужно человеку?

Перед глазами встали лица молодых летчиков, уже включившихся в боевую работу: младших лейтенантов В. П. Полюшкина и В. М. Кулинича. Они быстро вошли в число тех, кто добывал боевую славу 51-му минно-торпедному авиаполку. Такими же хорошими бойцами стали летчики 3-й эскадрильи А. А. Богачев и М. В. Борисов, штурманы Н. И. Конько, И. И. Рачков, С. И. Жебуртович, И. Н. Яковлев.

* * *

В конце 1944 и в начале 1945 года основными районами боевых действий нашего полка были Лиепая, Ирбенский пролив, Клайпеда, Данцигская бухта. Осенью и зимой, когда ночи на Балтике стали длиннее, вражеские конвои успевали в темное время суток пройти наиболее опасную часть пути — из Германии в блокированный порт Лиепая. Днем они отстаивались под сильной защитой средств ПВО.

Экипажей, которые летали днем и ночью, у нас насчитывалось не так уж много — мой экипаж и экипажи командиров эскадрилий. А нужно было наращивать минные постановки на подходах и в портах Лиепая, Клайпеда, в Данцигской бухте и готовить кадры ночников.

Мы как-то решили провести у себя учебные ночные полеты. Спрашиваю разрешения у командования дивизии в ту ночь не летать на Лиепаю. На мою просьбу последовал такой ответ:

— Вот разика два-три слетаешь на минные постановки, а потом вози своих летчиков хоть до утра.

Вначале я подумал, что мне ответили шуткой, но потом убедился, что так требовала обстановка. Мы начали ставить мины ночью и днем, в порту Лиепая и на подходе к нему. [87]

Лиепая — самый крупный порт, питавший прижатую к морю вражескую курляндскую группировку. Разведка установила, что фашисты усилили морские перевозки сюда из портов Северной Германии.

Не имея возможности уничтожать вражеские транспорты на переходе морем ночью, командование приняло решение — нанести комбинированный удар днем непосредственно по порту топмачтовиками 51-го минно-торпедного и пикировщиками 12-го полка. Штурмовикам 11-й авиадивизии ставилась задача подавить огонь зенитной артиллерии. Истребительное прикрытие осуществлялось силами 21-го и 14-го авиаполков.

По имевшимся у нас данным, порт охраняли 30 зенитных батарей, в которых насчитывалось свыше 100 орудий, плюс зенитная артиллерия кораблей. Помимо этого, по приказу Гитлера, в Лиепаю были направлены лучшие воздушные асы фашистской Германии.

К утру 30 октября в порту скопилось до 15 транспортов, два миноносца, два сторожевых корабля и четыре тральщика. По ним и предстояло нанести удар.

В тот день, как обычно, после завтрака летный состав собрался на командном пункте полка, чтобы получить боевое задание.

Штурман второй эскадрильи капитан Николай Петрович Федулов сообщил, что вместе с командиром эскадрильи майором Борисом Евгеньевичем Ковалевым они согласны добровольно выполнить задание.

— Уже весь личный состав находится у самолетов и ждет распоряжения, — доложил майор Ковалев и тут же добавил: — Мы просим командование считать этот полет подарком личного состава второй эскадрильи к двадцать седьмой годовщине Великого Октября.

— Вам поставлена очень тяжелая и весьма ответственная задача, — сказал я в ответ. — Мы знаем, что вторая эскадрилья сражается стойко и мужественно, но здесь, вероятно, потребуется переступить порог возможного, и вы должны быть к этому готовы. Действуйте!

А на стоянке второй эскадрильи уже висел красочный плакат, на котором четко были выведены слова А. С. Макаренко: «Храбрый — это не тот, который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости и быть не может. Вы думаете, идти на смерть под пули, под снаряды — это значит ничего не испытывать, ничего не бояться? Нет, это именно значит и бояться, и испытывать, и подавить боязнь». [88]

Глубина в порту, где стояли транспорты, не превышала 10 метров. Это исключало применение торпед, а потому было отдано предпочтение фугасным бомбам крупного калибра.

Для лучшей отработки взаимодействия с истребителями прикрытия предполетная подготовка проводилась совместно. Прикрывали операцию две группы истребителей, по восемь «яков» в каждой. Одну группу возглавлял капитан Сушкин, а вторую — капитан Емельяненко.

— Эскадрилья к вылету готова, лишнее горючее слито, — доложил после проверки самолетов инженер полка Георгий Федорович Яковлев.

Через несколько минут взревели моторы топмачтовиков, и все самолеты один за другим быстро поднялись в воздух. Теперь и для технического состава начались томительные минуты ожидания. Каждый из них знал, что у торпедоносцев и топмачтовиков легких атак не бывает. Как потом выяснилось, бои над Лиепаей были самыми тяжелыми. О полете подробно доложил Николай Петрович Федулов после возвращения из госпиталя. Вот что он рассказал:

« — После Паланги мы взяли курс в море и на удалении 30 километров от берега пошли на север параллельно береговой черте. На траверзе Лиепаи видна была работа штурмовиков и пикировщиков, а немного выше множество наших и фашистских истребителей вели воздушные бои. Активно действовала вражеская зенитная артиллерия. На внезапность рассчитывать уже не пришлось, и мы на удалении 12 — 15 километров от берега вышли на цель двумя группами. По команде «Приготовиться к атаке!» самолеты перестроились и с интервалом около 30 метров, резко маневрируя, начали обстреливать цели, одновременно войдя в зону действия зенитных установок. Огня было страшно много. Вдруг в моей кабине появилась пыль от пулевых пробоин. А в это время стрелок-радист Бельчаев закричал:

— Нас атакуют истребители! — и тут же открыл огонь из башенных пулеметов, но как-то быстро его прекратил.

— Почему не стреляешь? — спросил я.

— «Мессер» ушел с отворотом влево. Видимо, ищет более легкую добычу, — ответил Бельчаев.

— Стреляй по кораблям, — добавил я. [89]

Обе группы организованно произвели атаку, сбросили бомбы по транспортам, стоявшим в порту. А когда вышли из зоны огня, напряжение быстро спало. Осмотревшись, я сначала ничего не заметил. Спрашиваю у летчика Ковалева, как идут дела? Отвечает, что все в порядке, только вот приборы не работают. Радист сообщил, что у него все обстоит благополучно.

Успокоившись, я стал более внимательно осматривать самолет и увидел, что из левого мотора показываются языки пламени. Сквозь черный дым заметил, что один наш ведомый — самолет летчика Кузьмина, объятый пламенем, вместе с другими ведомыми продолжает следовать за нами. Но в то время, когда я докладывал своему командиру обстановку в воздухе, самолет Кузьмина взорвался. Так погибли смертью храбрых летчик младший лейтенант Александр Яковлевич Кузьмин, штурман младший лейтенант Федор Сабирович Аменкаев и стрелок-радист сержант Анатолий Яковлевич Кузьмин.

О том, что горит наш самолет, я не докладывал командиру. Садиться на воду в районе расположения вражеских войск мы не могли.

Майор Ковалев спросил у меня: «Что будем делать? Без приборов далеко не улетим». Я ответил: «Как пройдем линию фронта, можно садиться у берега на воду».

Вскоре линия фронта оказалась позади. Убедившись, что на берегу находятся наши войска, посоветовал садиться.

После посадки самолет прополз по воде и, оседая, зацепился за подводные камни. От удара я потерял сознание и пришел в себя только когда очутился в воде. Самолет медленно тонул, и надо было что-то предпринимать. Попробовал снять колпак башни и вылезти из самолета, но колпак не открывался. Летчик от удара о приборную доску тоже потерял сознание, а затем, придя в себя, вылез на плоскость, разбил ногой колпак на башне и фонарь в штурманской кабине. Я с большим трудом вылез на плоскость. Затем мы вдвоем, израненные, вытащили стрелка-радиста Бельчаева: у него оказалась перебитой нога. До берега было не так далеко, всего метров 40 — 60. Майор Ковалев прыгнул в воду и поплыл, а мы остались на плоскости. Самолет сел на грунт, верх фюзеляжа оказался на поверхности воды.

Прошло минут сорок и к нам подошла резиновая лодка. Позаботился командир. Она подобрала нас и доставила в санбат. Здесь я почувствовал, что руки и ноги не действуют: сильно повреждены при посадке. [90] Пролежал в санбате ночь, а утром на машине нас отправили в лазарет в Палангу, а дальше в 1-й военно-морской госпиталь в Ленинграде...»

Возвратившись из госпиталя, Николай Петрович Федулов был назначен заместителем начальника штаба полка по разведке. Майор Борис Евгеньевич Ковалев получил новое назначение, сержант Петр Иванович Бельчаев в полк не возвратился.

В результате операции топмачтовики второй эскадрильи потопили в Лиепае три транспорта общим водоизмещением 23 000 тонн и сторожевой корабль. Лучше всех действовали экипажи командира эскадрильи майора Ковалева, командиров звеньев младших лейтенантов Богачева и Репина, летчика младшего лейтенанта Соболева.

Потом мы частенько «навещали» Лиепаю и каждый вылет в этот район считался подвигом. Например, 14 декабря 1944 года совершила налет группа заместителя командира третьей эскадрильи лейтенанта М. В. Борисова и потопила три вражеских транспорта общим водоизмещением 16 000 тонн.

Мужественно действовала 22 декабря группа топмачтовиков командира третьей эскадрильи капитана К. А. Мещерина. Она потопила крупный транспорт и три сторожевых корабля. «В ударах по военно-морской базе Либава особенно хороших результатов достигли топмачтовики 51-го минно-торпедного авиаполка. В трех ударах (30. X, 14 и 22. XII 44 г.) на долю топмачтовиков, составлявших всего 21% от всех ударных сил, пришлось 75% от суммарных потерь транспортов и кораблей противника».

Суровая война все дальше уходила на запад, заполняя новые боевые странички истории 51-го минно-торпедного авиаполка. [91]

Как лопнул «Ирбенский щит»

Изгнанные с материковой части Эстонии, гитлеровцы пытались удержаться на острове Сааремаа. Их теснили и здесь. Наконец, в руках врага остался лишь небольшой полуостров Сырве, имевший для командования гитлеровской группы армий «Север» большое значение. Он контролировал Ирбенский пролив, а поэтому его сильно укрепили и назвали неприступным «Ирбенским щитом». Овладеть им препятствовали военные корабли 2-й боевой группы вражеского флота под командованием вице-адмирала Тиле, обстреливавшие наступавшие части Советской Армии. В состав группы входили крейсера «Адмирал Шеер», «Лютцов», «Принц Ойген», эскадренные миноносцы и другие корабли. Их прикрывали истребители.

Командование Краснознаменного Балтийского флота решило нанести удар по группе Тиле силами авиации. В проведении операции принимала участие 9-я штурмовая авиадивизия, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Я. З. Слепенков. Нашему 51-му минно-торпедному полку приказали выделить в оперативное подчинение Слепенкова эскадрилью топмачтовиков.

Кого послать к штурмовикам? Решение не простое. После обсуждения выбор единодушно пал на 1-ю эскадрилью капитана Ивана Дмитриевича Тимофеева. В его экипаж входили штурман старший лейтенант Алексей Сергеевич Сирик и стрелок-радист, начальник связи эскадрильи старшина Виктор Арсентьевич Дикарев. Звеньями командовали старший лейтенант В. П. Фоменко, лейтенанты А. Г. Горбушин и В. А. Астукевич.

До прибытия в полк Тимофеев работал инструктором в авиаучилище, потом перегонщиком самолетов. Все время рвался на фронт и добился своего. С первых вылетов показал незаурядное мастерство. 25 сентября 1944 года экипаж потопил фашистский транспорт. Вскоре в Рижском заливе он уничтожил большой морской буксир. Все члены экипажа стали кавалерами ордена Красного Знамени.

— Начало у вас хорошее, — сказал я капитану, знакомя его с новым заданием. — Вы человек смелый, решительный, что очень важно для боевого командира. Поэтому и доверяем вам выполнение важного поручения.

— Все сделаем, чтобы оправдать доверие, — ответил капитан.

Решающие бои по очищению полуострова Сырве от гитлеровцев начались 18 ноября. [92] На первых порах плохая погода (сплошная облачность, густой снег) ограничивала действия авиации. Погода улучшилась лишь 23 ноября. В тот день топмачтовики, взаимодействуя со штурмовиками и истребителями, поработали хорошо. Вот что потом рассказывал Сирик об одном из вылетов:

«Обстановка для топмачтовиков сложилась не очень благоприятная. Стоял ясный осенний день. Видимость по горизонту практически не ограничена, что исключало возможность использования такого важного тактического элемента, как внезапность. К тому же в районе целей барражировали истребители фашистов.

Первыми в атаку, волна за волной, пошли штурмовики. Вместе с ними действовала эскадрилья «петляковых», которую вел Герой Советского Союза майор Константин Степанович Усенко, мастер бомбоударов с пикирования. За штурмовиками и пикировщиками следовали топмачтовики Тимофеева под прикрытием 12 истребителей ЯК-9. Маршрут полета проходил через северную часть острова Сааремаа и далее над морем с последующим разворотом на цель и перестроением группы в левый пеленг. От аэродрома до первого разворота шли на высоте 200-300 метров с последующим снижением до 30 метров.

Через несколько минут справа по курсу был обнаружен взлетевший с воды фашистский морской самолет-разведчик. Пара истребителей из нашего прикрытия атаковала и сбила его. Но он, видимо, успел передать сообщение о нашем появлении. Уже после второго разворота вражеские корабли перенесли огонь, вплоть до главного калибра, по топмачтовикам. По курсу встала завеса из водяных столбов. К нам бросилось несколько «мессершмиттов», но наши истребители отогнали их.

Перешли в атаку. В самолете Тимофеева вражеским снарядом пробило большую дыру в левой плоскости. Болталась металлическая обшивка, левый мотор был поврежден и давал перебои, но бомбы вся группа сбросила удачно. Потопили эсминец».

Кстати, на боевые корабли экипажу Тимофеева везло. До конца войны он потопил еще два фашистских эсминца и быстроходную десантную баржу.

По немецким данным, записанным в журнале боевых действий группы армий «Север», в течение 23 ноября 1944 года у мыса Сырве советская авиация потопила: семь транспортов, три тральщика, две самоходные десантные баржи, три парома и пять катеров. [93] Повреждены четыре тральщика, много катеров и барж. Выведен из строя миноносец типа «Т-23».

С наступлением темноты оставшиеся вражеские корабли ушли в сторону шведского острова Готланд. А на другой день наши войска полностью очистили от гитлеровцев остров Сааремаа. «Ирбенский щит» лопнул как мыльный пузырь.

29 ноября Верховный Главнокомандующий в числе других объявил личному составу нашего полка благодарность за освобождение острова Сааремаа (Эзель). Это была третья благодарность за бои по освобождению Эстонской ССР. А вскоре 51-й минно-торпедный Таллинский авиаполк стал Краснознаменным.

Эскадрилья Тимофеева без потерь возвратилась в полк. Мы радовались успешным действиям товарищей — достойных представителей нашего боевого коллектива. Сколько на их счету потопленных кораблей и транспортов врага — мы не знали. Не это было для нас главным. Важно, что закончилось освобождение эстонской земли и наш 51-й Таллинский авиаполк продолжал вести боевые действия на территории Латвии и Литвы. И здесь «таллинцы» дрались с таким же боевым настроем, как и над Эстонией. [93]

В огне сражений

Балтийская осень постепенно вступала в свои права. Заморосили нудные дожди. Свинцовые облака нависли над макушками высоких елей. Пронизывающий ветер забирался за воротники летных курток. Все реже и реже взвивались ввысь сигнальные ракеты, вызывающие к вылету на боевое задание. Правда, иногда в октябре и в начале ноября удавалось «вырвать» погоду, но чем дальше шло время, тем все труднее и труднее становилось летать.

Думали, что погода улучшится в декабре — первом зимнем месяце. Но в Литве он ничем не отличался от обычных слякотных месяцев. Мы все вспоминали русскую зиму с ее искристым снегом, крепкими морозами и ясными солнечными днями.

Попытки вылететь в море на поиски врага предпринимались неоднократно. Однако большинство боевых донесений экипажей, вылетавших на задание, гласило: «Задание не выполнено из-за плохих метеоусловий по маршруту», «Бомбы сброшены на запасную цель...» и т. д. [94]

Осень принесла немало хозяйственных хлопот. Нужно было утеплять жилища, а самое главное — подготовить к зиме материальную часть, использовать все свободное время для внимательного осмотра и высококачественного ремонта побывавших в боях машин. Приходилось иногда из трех самолетов делать два. Невозможно переоценить труд технического состава. Сколько любви к делу, сил и души вложили в израненные машины техники, механики, оружейники! Они утепляли, трубки и патрубки на моторах, заменяли изношенные части на новые, накладывали заплаты на продырявленные снарядом фюзеляжи...

Не сидели без дела летчики и штурманы. В свободное от полетов время они подводили итоги боев за лето, анализировали, делали выводы на будущее. Проводились теоретические конференции. На одном из партийно-комсомольских собраний обсуждался доклад командира звена Богачева о том, как он потопил десятый на своем счету вражеский транспорт. По вечерам в комнатах, где отдыхал летный состав, часто возникали беседы. «Старики» рассказывали об операциях, в которых участвовали сами, и о которых слышали от товарищей, ушедших от нас. Говорили не только о положительном, но и о недостатках, ошибках, приводивших подчас к трагическому концу.

Все мы стали свидетелями гибели боевого летчика заместителя командира второй эскадрильи капитана Ивана Антоновича Комлева. Вместе с ним погибли штурман лейтенант С. М. Филоненко и стрелок-радист М. Ф. Дружинин.

16 декабря 1944 года группе Комлева, в которой ведомыми были молодые летчики, недавно прибывшие из училища, поставили задачу — нанести удар по транспортам фашистов на подходе к Лиепае. Однако в районе цели погода резко ухудшилась. Ведущий принял правильное решение — возвратиться на базу. Но при подходе к аэродрому его заволокло густой снежной пеленой. Капитан Комлев не стал садиться первым, как положено ведущему, а дал возможность нормально сесть на взлетно-посадочную полосу своим ведомым, но потом сам попал в снежный заряд и погиб.

Подвиг мужественного и бесстрашного экипажа Комлева увековечен в г. Лиепае, в том самом городе, который он освобождал. [95]

В один из зимних дней в комнате собрался весь летный состав. Штурман звена лейтенант Николай Конько рассказывал о боевых делах летчиков полка. Выступление было захватывающим и построено на примерах мужества и героизма однополчан, с которыми он ходил в атаку.

О своих делах Конько, как всегда, говорил очень мало.

— Летал, как и другие. Искали врага, находили, уничтожали. Правда, и нам перепадало. Был дважды ранен.

— Не могли бы вы, товарищ штурман звена, рассказать нам о своих первых боевых полетах? — спросил молодой офицер, недавно прибывший из училища.

Николай Иванович посмотрел на него и задумался. Перед его глазами промелькнули ожесточенные бои торпедоносцев и топмачтовиков, о которых нельзя забыть.

После короткой паузы Н. Конько собрался с мыслями и спокойным, уверенным голосом начал свой рассказ.

«Было это 14 сентября 1944 года. Мы вылетели с аэродрома парой. Ведущий, заместитель командира эскадрильи младший лейтенант В. М. Соколов — торпедоносец, а его ведомый командир звена младший лейтенант М. В. Николаев — топмачтовик. Я летел штурманом в экипаже Николаева вместе со стрелком-радистом сержантом И. Ф. Ивановым. Данных разведки не имелось. Мы должны были сами произвести поиск конвоев в северной части Балтийского моря, при обнаружении атаковать и сообщить на базу. Маршрут проходил по Финскому заливу. В районе Хельсинки, у сетей противолодочной обороны, которые усиленно охранялись фашистскими боевыми кораблями, мы уклонились на территорию Финляндии. Нас должны прикрывать истребители. Мы подошли к другому аэродрому, где они находились в готовности к вылету. Я дал зеленую ракету и истребители начали взлет. Установили с ними радиосвязь. Переговоры велись открытым текстом. Летели на малой высоте, метров 20 — 30.

У истребителей запас горючего был небольшой и они при подходе к Порккала-Удд попросили разрешения возвратиться на свой аэродром. Пришлось отпустить их, хотя мы подлетали к опасному району, где не исключалась возможность встречи с вражескими истребителями.

На подходе к Таллину обнаружили фашистский конвой в составе одного транспорта, охраняемого двумя сторожевыми кораблями. Мы увидели конвой километров за 30. Экипажи еще не имели опыта. Нам казалось, что враг совсем рядом. Ведущий Соколов километров за 20 до цели (вместо пяти, как положено) подал команду: «В атаку!». [96] По этой команде наш экипаж на максимальной скорости вышел вперед, чтобы огнем крупнокалиберных пулеметов и бомбоударом по охранявшим кораблям, обеспечить успешную атаку торпедоносцу.

Схема взаимодействия рассчитана так, чтобы сбрасывание бомб топмачтовиком и торпеды торпедоносцем происходило одновременно. Но так у нас не получилось. По неопытности пара начала атаку слишком далеко от цели. В результате фашистские корабли сосредоточили весь огонь по нашему самолету. В момент сбрасывания бомб, между мотором и задней кабиной разорвался вражеский снаряд. Я почувствовал удар в правый бок, но не обратил на это внимания, так как загорелись ракеты, которые находились над задним люком. С большим трудом мне удалось выбросить патронташ с горящими ракетами в море.

Фашисты перенесли огонь на самолет Соколова, подходивший на минимальной скорости к точке сбрасывания торпеды. Маневрировать он фактически уже не мог, чем и воспользовались гитлеровцы. Самолет взорвался и экипаж погиб. Вместе с летчиком погибли штурман Владимир Александрович Мясоедов, стрелок-радист Николай Федорович Хрещенюк.

Я не видел взрыва бомб на транспорте и гибели экипажа Соколова, так как возился с горящими ракетами. Об этом по самолетному переговорному устройству прокричал мне Николаев. Выбросив в море ракеты, я схватил авиационный фотоаппарат, сделал несколько снимков. После проявления пленки на ней четко можно было видеть погружение под воду вражеского транспорта.

Когда легли на обратный курс я особенно почувствовал боль в правом боку. Провел рукой — она в крови. «Ранен» — мелькнуло в голове. Забегая вперед скажу, что два осколка, попавшие в поясницу, прошли к позвоночнику, но, на мое счастье, не повредили его. Из башни стрелка-радиста бессильно свисала правая рука Игоря Иванова. По ней текла кровь. Я спросил:

— Игорь, что случилось?

— Ранен в руку, не могу пошевелить, — ответил он.

— А другая работает?

— Левая в порядке.

— А как самочувствие?

— Нормально. Только командиру ничего не говори, пусть ведет машину спокойно. [97]

При подлете к острову Гогланд, Игорь вдруг крикнул:

— Сзади заходят два истребителя, но чьи — не пойму.

Я посмотрел назад. Действительно, нас взяли «в клещи» два тупорылых истребителя. Они быстро приближались. Я крикнул летчику, чтобы увеличил скорость и покачал крыльями. Николаев выжимал из самолета все, что можно. Скорость была предельной. Но истребители, имея преимущество в скорости, настигали нас. Вот-вот откроют огонь. Казалось, выхода нет. И тут я вспомнил, что в ракетнице осталась зеленая ракета и быстро выстрелил. Оба истребителя одновременно отвернули. Это были наши «лавочкины». Посадка на свой аэродром прошла нормально. И тут только летчик Николаев узнал о ранении своего штурмана и стрелка-радиста.

В моей биографии это был первый урок борьбы с врагом».

Так закончил свой рассказ о первом боевом полете штурман звена Н. И. Конько.

После лечения в госпитале, Конько делал один боевой вылет за другим. Быстро росло количество потопленных вражеских транспортов и боевых кораблей, росло и количество орденов на груди героя.

Н. И. Конько стал лучшим штурманом в полку, любимцем и наставником молодых штурманов, прибывавших на пополнение.

* * *

Несмотря на плохую погоду, полк систематически получал от штаба ВВС Краснознаменного Балтийского флота задания на постановку мин. Операции, главным образом, проводились на фарватерах Лиепаи и Клайпеды.

«Ночников» среди летного состава все еще было мало. Решили готовить их сами. К отработке техники пилотирования ночью привлекли прежде всего бывших перегонщиков — каждый из них имел навыки вождения самолетов в сложных условиях и поэтому мог быстро овладеть новым для него делом.

Сначала для тренировочных полетов использовали низкую, сплошную облачность, снегопады. Потом переходили к полетам ночью. И нужно сказать, что наши предположения оправдались. «Ночников» у нас стало больше и все боевые задания успешно выполнялись. Это был, если можно так сказать, наш новогодний подарок Родине. [98]

Вечером 31 декабря весь личный состав собрался в полковом клубе — небольшом дощатом, уютно убранном помещений. Поставили иллюминированную елку, потолок и стены увешали гирляндами из хвои и разноцветной бумаги. Словом, сделали все, чтобы у всех было праздничное настроение.

Открыть новогодний вечер поручили мне. Мы подвели итоги боевой работы полка за 1944 год. Назвали фамилии отличившихся офицеров и солдат. Вспомнили тех, кто отдал жизнь за Родину. А потом вручили награды, зачитали поздравительные телеграммы вышестоявших начальников, пожелавших, нам в новом году внести достойный вклад в окончательную победу над ненавистным врагом.

Победа уже виделась каждому из нас. Враг был изгнан со всей советской земли за исключением Курляндии. Наши воины принесли освобождение от фашизма народам Румынии, Болгарии, Югославии, Началось освобождение Венгрии, Польши.

Но впереди были тяжелые бои на вражеской земле и, прежде всего, в Восточной Пруссии. [98]

Фашистские транспорты идут на дно

…К концу 1944 года немецко-фашистское командование, ослабив боевой состав кораблей на других театрах, сосредоточило значительные силы своего флота на Балтийском море. В состав этих сил входили два старых линейных корабля «Шлезвиг-Гольштейн» и «Шлезиен», четыре тяжелых крейсера: «Лютцов», «Адмирал Шеер», «Принц Ойген», «Зейдлиц», четыре легких крейсера, свыше 200 подводных лодок, до 30 миноносцев, около 200 десантных судов, 70 торпедных катеров, 64 тральщика, а также большое количество сторожевых кораблей и катерных тральщиков.

Основная часть вражеского флота базировалась в портах и военно-морских базах, находившихся в южной и западной части Балтийского моря (Пиллау, Данциг, Гдыня, Свинемюнде). В Лиепае и Вентспилсе находились тральщики и сторожевые корабли, осуществлявшие оборону подходов к базам и борьбу с кашей авиацией, а также с подводными лодками.

Безопасность базирования своего флота, охрану побережья и поддержку сухопутных войск враг возлагал на развитую мощную береговую оборону, оснащенную крупнокалиберной артиллерией и многочисленными зенитными батареями. [99] Кроме того, на Балтийском театре действовало более 500 фашистских самолетов, главным образом истребителей. Все это давало врагу возможность значительно усилить охрану конвоев на переходе морем и на стоянках. Даже отдельные транспорты зачастую сопровождались миноносцами, сторожевыми кораблями и подводными лодками.

Нужно было наращивать удары по вражеским кораблям. С этой целью сначала штурмовики, а потом и наш полк перебазировались на один из полевых аэродромов вблизи литовского побережья. Теперь уже отпала нужда в маршрутных полетах над территорией, занятой гитлеровцами, а истребители прикрытия могли сопровождать нас от взлета до посадки.

Откровенно говоря, для торпедоносцев и топмачтовиков аэродром оказался не вполне удобным. Наши тяжелые двухмоторные самолеты не очень-то могли здесь «разгуляться": посадка днем при плохой погоде или ночью, тем более на подбитом самолете, всегда становилась рискованной. Гитлеровцы преподносили нам и сюрпризы — делали артиллерийские налеты со стороны Клайпеды.

А вскоре после перебазирования к нам пожаловали «гости» — фашистские истребители-штурмовики. Правда, им не удалось натворить много бед. В воздух поднялись наши ястребки и заставили «гостей» убраться восвояси.

Тем не менее, перебазирование на литовское побережье дало нам большой тактический выигрыш. Здесь мы находились в непосредственной близости от активных военно-морских баз и коммуникаций врага. Если наши торпедоносцы и топмачтовики из-за плохой погоды не могли пробиться к морю, вылетая с аэродрома в Паневежисе, то теперь оно лежало перед нами, можно было подняться в воздух в любую минуту.

Вылеты на боевые задания совершались один за другим. Удары по вражеским кораблям наносили как в портах Клайпеды, Лиепаи, Вентспилса, так и непосредственно в море. Потери враг нес ощутимые. Вот что говорилось в те дни в сообщениях Совинформбюро:

16 января: «Авиация Краснознаменного Балтийского флота в Балтийском море потопила 2 транспорта противника водоизмещением 14 000 тонн и сторожевой корабль...» [100]

17 января: «Авиация Краснознаменного Балтийского флота потопила в южной части Балтийского моря вражеский транспорт водоизмещением 7000 тонн...».

И так почти каждый день. 28 января наш полк на подходе к Клайпеде потопил транспорт врага с живой силой и техникой. Все наши самолеты приземлились на своем аэродроме, не имея серьезных повреждений. 29 января были потоплены еще три транспорта, общим водоизмещением 16 000 тонн и самоходный понтон.

Газета «Правда» 2 февраля 1945 года опубликовала корреспонденцию «Немецкие транспорты идут на дно». В ней говорилось:

«... Разведка вновь обнаружила большой караван противника, вышедшего из Либавского порта. Он состоял из 6 транспортов и большого количества кораблей охранения в составе миноносца, сторожевого корабля, трех тральщиков и восьми быстроходных десантных барж. Через несколько минут в воздух начали подниматься торпедоносцы 51-го минно-торпедного авиаполка, находящиеся в повышенной готовности. Первым вылетает звено, ведомое командиром звена Богачевым. Противник открыл сильный заградительный огонь. У самолета младшего лейтенанта Кулинича, еще на подходе к цели, прямым попаданием снаряда был подбит один мотор и казалось катастрофа неизбежна, но это не остановило отважного летчика. На одном работающем моторе, в сложных метеоусловиях, маневрируя на малой высоте, молодой, без достаточного опыта торпедоносец Виктор Кулинич сближается с целью, выходит на выгодные курсовые углы и поражает транспорт, а затем приводит поврежденный самолет на свой аэродром и благополучно производит посадку. Младший лейтенант Богачев атаковал головной, тяжело загруженный транспорт и пустил его на дно.

Вторая пара командира звена Репина и летчика Полюшкина атаковала крупный транспорт, который шел в центре конвоя. От прямого попадания бомб и торпед транспорт загорелся и затонул.

Через 40 минут, в сумерках, в воздух поднялись еще два торпедоносца: ведущий командир полка Орленко (штурман Сазонов, начальник связи Быков) и ведомый, командир эскадрильи Макарихин. Когда экипажи подошли к цели, то караван уже расстроился. Часть судов стала подбирать плавающих на обломках кораблей людей, а другие полным ходом направились на юго-запад. Цели распределились так: ведущий атаковал головной транспорт, шедший в первой группе разделившегося конвоя, и потопил его. [101] Макарихин атаковал концевой крупный транспорт второй группы, его атака также увенчалась успехом.

И только наступление темноты и сгустившийся над морем туман помешал полному разгрому вражеского конвоя».

Вскоре мы одержали еще одну немалую победу. К Лиепае шли вражеский танкер и один транспорт. Их охраняло много боевых кораблей. Для прикрытия конвоя из Лиепаи вылетело несколько десятков фашистских истребителей. Враг особенно оберегал танкер «Засниц», на котором, как стало известно позже, находилось 5000 тонн горючего, необходимого для боевой техники. В этом бою командир звена Д. К. Башаев с торпедой и его ведомые летчики В. Г. Мартынов и А. А. Бровченко с бомбами потопили два тральщика из охранения. Штурмовики в это время подавляли зенитный огонь конвоя, а истребители 21-го полка связали боем «фокке-вульфы» и «мессершмиты». Подошла группа торпедоносцев под командованием Героя Советского Союза А. А. Богачева и отправила «Засниц» на дно моря. Разведчики из 15-го авиаполка подарили нам серию фотоснимков с момента обнаружения «Засница» до его потопления.

28 января советские войска освободили Клайпеду. За активное участие в освобождении этого важного порта и города, за доблесть и мужество, проявленные в боях, Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всем участникам операции. Наш полк был награжден орденом Красного Знамени. Так успешно начался для нас победный 1945 год.

* * *

С изгнанием фашистов из Клайпеды вся территория Советской Литвы вновь стала свободной. Мы радовались очередной победе советских войск, а также тому, что 51-й минно-торпедный награжден орденом Красного Знамени.

...Мы узнали, что у одного из причалов Клайпеды находится сильно поврежденный фашистский транспорт. Решили поехать туда, чтобы показать летчикам надстройки на палубе, расположение артиллерийских установок, одним словом, ознакомиться с сильными и слабыми сторонами вражеских транспортов — все это пригодится при атаках. [102]

Ехали вдоль берега. Погода обычная, «балтийская": туман, мокрый снег с дождем. Асфальт скользкий, во многих местах изуродованный гусеницами танков. Видны рубежи обороны — один, второй, третий... Разорванные многорядные заграждения из колючей проволоки. Разрушенные, местами уцелевшие, поспешно брошенные гитлеровцами при отступлении доты и дзоты. Их много. Нелегко было нашему солдату брать эти вражеские укрепления. Кое-где видели целые свалки еще неубранных трупов фашистских солдат и офицеров. С горечью всматривались мы в изуродованную, некогда живописную местность. Теперь здесь прошла война.

Наконец, добрались до Клайпеды. Город варварски разрушен. На окраине вместо домов торчат одни трубы. В центре большие здания либо полностью уничтожены, либо значительно разрушены. Есть еще и заминированные. Наши саперы старательно извлекали мины и тут же обезвреживали их. Сержант-сапер рассказал нам, что гитлеровцы при отступлении минировали кроме зданий и некоторые предметы домашнего обихода: сундуки, кресла, брошенные велосипеды, мотоциклы и т. д. Излишнее любопытство к этим вещам стоило кое-кому жизни.

Жители встречались редко. Фашисты, отступая, насильно угоняли все население. Улицы так завалены, что даже трудно проехать.

Вот и порт. У причальной стенки стоял тот самый сильно поврежденный нашей авиацией фашистский транспорт с награбленным зерном, которому не удалось уйти отсюда. Бросилась в глаза большая пробоина в самом центре судна.

— Крепко ему распороли брюхо! — восхищались летчики. — Вот только не поймешь, чем его полоснуло — торпедой или бомбой?

Завязался спор. Торпедоносцы доказывали, что это сделано торпедой, топмачтовики считали, что бомбой.

— Да разве в этом суть, — заметил кто-то из группы, — Главное, что фашистское судно не удрало — помешали советские летчики.

Стали осматривать палубу. Обсудили много вопросов, например, как торпедоносцу проходить вблизи корабля, чтобы враг не смог использовать свои зенитные установки по низколетящим самолетам? Мешают ли надстройки ведению огня при атаке торпедоносцев? Насколько уязвима прислуга артиллерийских установок судна от огня наших крупнокалиберных пулеметов? [103]

Сделав необходимые выводы, возвратились на аэродром. Туман временами рассеивался и в прибрежных водах можно было видеть потопленные фашистские корабли. Все это радовало нас, вселяло веру в свои силы, в окончательную победу.

Вечером летчики обменивались впечатлениями.

— Теперь на очереди Кенигсберг, — сказал Виктор Носов. — Нелегко нам придется.

— Что и говорить, твердый «орешек», — включился в разговор Богачев. — Его голыми руками не возьмешь!

— Работы хватит всем, — продолжал Носов.

С ним все согласились. [103]

Огненный таран

«Он думал о выполнении воинского долга — он искал цель! И когда во время атаки конвоя 13 февраля 1945 года его машина была подбита и загорелась, летчик Носов направляет ее на транспорт. Огромной силы взрыв потряс воздух, и над морем поднялись высокие клубы дыма. Не стало самолета, не стало и транспорта водоизмещением 6000 тонн.

Отважные герои Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев погибли. Но они добыли победу. Они не хотели без нее вернуться домой — такова традиция балтийцев. Это была их третья и бессмертная победа, за которую они не пожалели самого дорогого для них — своей молодой цветущей жизни. Их подвиг не забудет Родина, не забудет советский народ».

Так писала газета «Красный Балтийский флот» через несколько дней после подвига, совершенного экипажем Носова.

Хочется рассказать о них подробнее.

Экипаж Виктора Носова прибыл из училища в полк, когда шла напряженная боевая деятельность. Каждый день приносил нам много нового и неизвестного: ни один из них не был похож на предыдущий. Поздно вечером, а иногда и далеко за полночь, когда уже подведены итоги боев за истекшие сутки, поставлены задачи на следующий день и люди отдыхали, у меня появилось свободное время. Так было и в тот вечер. Сел за рабочий стол. На нем, кроме служебных документов (приказов, распоряжений, сводок), лежали личные дела молодых экипажей, прибывших на пополнение. [104] Прежде, чем вызвать кого-либо из новичков на беседу, мы с замполитом Григорием Васильевичем Добрицким просматривали их анкетные данные, биографии, служебные характеристики.

Передо мной личное дело летчика Виктора Петровича Носова. Знакомлюсь с автобиографией, короткой как и сама его жизнь. Виктору едва перевалило за 20 лет. «Сознательная жизнь его. только начинается, — подумал я, — а война ставит перед ним самые трудные задачи, каждую секунду подвергая опасности».

Кто воевал в морской авиации, тот знает, что профессия летчика-торпедоносца — одна из самых опасных и трудных. Во-первых, наши цели в большинстве находились в открытом море, вдали от берега. Во-вторых, истребители не всегда могли нас прикрывать, у них не хватало радиуса полета. Следовательно, отражать воздушное прикрытие вражеских конвоев приходилось своим огнем и маневрами. Поэтому летчикам минно-торпедной авиации нужны были стальные нервы, большая сила воли, самоотверженность и смелость. Экипаж В. Носова всем этим обладал.

Виктор Петрович Носов родился в 1923 году в городе Сенгилее Ульяновской области. Детство свое он провел на Волге. Дружил с ребятами по двору, был смелым и ничего не боялся. Часами просиживал с удочкой на берегу реки. А когда сумерки спускались над городом и мальчишки разбегались по домам, Виктор садился за книги, с которыми никогда не расставался.

Больше всего любил М. Горького. Учился хорошо. Школу закончил в Ставрополе, куда переехали его родители. Там же вступил в комсомол. После восьмилетки Виктор Носов поступил в фабрично-заводское училище связи, учился и одновременно работал на радиоузле. Был стахановцем, мечтал стать коммунистом, как и его отец — прокурор Петр Носов.

С детства боготворил летчика Валерия Чкалова, чей портрет всегда висел у него над кроватью. Мечта стать летчиком не давала ему покоя, и когда Виктору исполнилось 18 лет, он подал заявление в райвоенкомат с просьбой послать в авиационное училище. После окончания училища младшего лейтенанта В. Носова направили в наш 51-й минно-торпедный авиаполк Краснознаменного Балтийского Флота. Он стал командиром тяжелого бомбардировщика, на котором позже и совершил свой бессмертный подвиг, протаранив вражеский транспорт. [105]

В Викторе билось доброе сердце русского человека, любящего свой народ, социалистическую Родину больше своей жизни.

У штурмана Александра Игошина жизнь сложилась несколько по-иному. Когда началась война, Саша стремился попасть на фронт, но он тогда учился в 6 классе. Старший брат Алексей ушел в армию и Саша заменил его на производстве. Александр увлекался техникой и специалисты предрекали ему большие успехи на заводе. Там же, в. Перми, Игошина приняли в комсомол, избрали членом райкома. На фронт ушел добровольцем.

Саша очень любил петь. Часто исполнял песню о ростовском мальчике Вите Черевичном, который погиб, защищая от фашистских пуль своих любимых голубей. Пел он и о том, как британский солдат закурил самокрутку из русской махорки, а русский солдат — британскую сигарету. Все в комнате затихали, когда Игошин в часы отдыха в мелодиях веселых и грустных прославлял Родину, вселял бодрость в своих товарищей.

Биография стрелка-радиста Федора Дорофеева тоже простая и короткая. Добровольно ушел в армию из родного поселка Рассвет Ставропольского района Куйбышевской области. Окончил рабфак. Возраст — едва за семнадцать перевалило.

Впервые Ф. Дорофеев встретился с В. Носовым и А. Игошиным в стенах военно-морского авиационного училища имени Леваневского осенью сорок третьего года. Раньше он и самолеты-то видел редко и то высоко в небе. А о море представление имел по книгам.

Встретившись впервые, они и не подозревали, что через год составят один экипаж бомбардировщика. Учились на разных отделениях по ускоренной программе. Носов и Игошин были выпущены офицерами, Дорофеев — сержантом со специальностью стрелка-радиста.

...Утром состоялась встреча с новичками. Принимал их вместе с майором Добрицким. Пополнение получили достойное. Все выглядели аккуратными, подтянутыми.

Виктор Носов быстро рос как летчик и готовил себя к самым трудным испытаниям. Как-то в разговоре с товарищами сказал:

— Если мой самолет подобьют в районе цели, я пойду на таран. [106]

Никто не сомневался, что Виктор так и поступит: велики были идейная убежденность и жажда победы у этого человека.

В декабре 1944 года экипаж В. П. Носова (штурман А. Игошин и стрелок-радист Ф. Дорофеев) принял первое боевое крещение, участвуя в налете на скопление вражеских кораблей в порту Лиепая. Фашисты сильно защищали порт.

Полет оказался не совсем удачным — экипаж не поразил цель. Важнее для первого вылета, пожалуй, было то, что самолет невредимым вернулся на свой аэродром, пройдя густую зону зенитного огня.

— Это такой эпизод в моей жизни, который нельзя забыть. Я переступил порог в будущее и уверен, что оправдаю доверие командования, — говорил Виктор, докладывая о своем первом боевом полете.

А вот отрывок из его письма одному из своих друзей:

«Первое время на Балтике мы немного волновались. Огорчал наш первый неудачный полет. Напрягали все силы, чтобы исправить ошибку. Сейчас наш экипаж, как говорится, подтянулся. Недавно сделали удачный налет на одно гнездо фрицев. Крепко ударили — душа радуется. Командование представило меня к награде орденом Красного Знамени. Каждый день, хотя и дорогой ценой, увеличивается счет наших боевых побед. На алом знамени полка уже красуются два боевых ордена Красного Знамени и орден Ушакова II степени. Полк зовется «Таллинским».

В сведениях о боевой деятельности летчика второй эскадрильи 51-го авиаполка В. П. Носова говорится: «22 декабря 1944 года в порту Либава лично потопил сторожевой корабль. 5 февраля 1945 года в Балтийском море в группе потопил транспорт водоизмещением в 7000 тонн, за что награжден орденом Красного Знамени». Уже в первых полетах В. Носов показал себя бесстрашным летчиком, не знавшим преград.

В письмах домой он успокаивал родителей, радовался успехам. В одном из них он писал: «Меня наградили орденом Красного Знамени, думаю, что не последним. Положение дел на фронте радует, так что скоро увидимся. Ах, как хотелось бы вас повидать, поговорить!»

Но увидеться не пришлось...

Раннее февральское утро. Погода явно нелетная. Но полк находился в боевой готовности. В повышенной готовности к вылету и группа заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта В. Фоменко. [107] В ее состав, кроме самолета самого Фоменко с торпедой, входят самолет лейтенанта Е. Еникеева с торпедой и два самолета-топмачтовика с бомбами: лейтенанта В. Носова и младшего лейтенанта П. Колташенко.

В штаб поступили данные воздушной разведки о движении фашистского конвоя в составе трех транспортов и двух кораблей охранения курсом на северо-восток. И тут сразу все завертелось. В 13 часов 34 минуты на аэродроме загудели моторы. Тяжело загруженные самолеты один за другим поднялись в воздух. Штурман ведущего самолета лейтенант Г. Чернышев дал курс. Ведомые быстро пристроились, а сзади заняли свое место истребители прикрытия. Следуя заданным курсом, группа точно вышла на цель.

По команде «Приготовиться к атаке!» группа рассредоточилась попарно. Фоменко решил нанести удар по головному транспорту. По команде «Атака!» Носов вышел вперед ведущего Еникеева и на максимальной скорости огнем крупнокалиберных пулеметов и бомбами стал расчищать путь своему торпедоносцу. Перед ним встала сплошная завеса огня.

Фашисты стреляли с кораблей охранения и с транспортов. В воздухе образовалась масса серо-черных облаков от разрывов. Многие снаряды рвались совсем рядом и осколками поражали самолеты. Огненные трассы пронизывали воздушное пространство.

«Пора бросать бомбы? Нет, торопиться не следует, — подумал летчик. — Из-за спешки может получиться недолет, и все пойдет насмарку. Еще несколько секунд и судьба транспорта будет решена».

Когда до транспорта оставалось метров 700 — 800, в самолет Носова попал снаряд и он загорелся. Летчик направил этот горящий факел с бомбами на вражеский транспорт. Последовал взрыв. Огромный столб пламени и дыма поднялся в воздух, и судно быстро стало оседать на корму. В своем шестом и последнем боевом вылете погибли Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев. Столб черного дыма, словно траурное покрывало, опустился на их могилу в глубине Балтийского моря.

В этом бою Фоменко потопил еще один крупный транспорт, а Колташенко — сторожевой корабль. Но все экипажи с болью в сердце расстались с местом, где погибли их боевые товарищи.

Мы не слышали слов, которыми обменялись в кабинах горящего самолета Виктор Носов и его товарищи. [108] Неизвестно, что сказал командир своему экипажу, что ответили ему штурман и стрелок-радист. Но те, кто сражался в одном строю с Носовым над волнами Балтики, помнят его слова: «Если подобьют над целью — пойду на таран!»

15 февраля 1945 года Совинформбюро сообщило о подвиге экипажа В. Носова: «Самопожертвование в целях выполнения боевого задания» — так говорилось в сводке. Политическое управление Краснознаменного Балтийского флота выпустило специальную листовку, посвященную экипажу героев. В ней записано: «...Ясно каждому из нас: неукротимая сила ненависти к врагу, пламенная любовь к своей Родине управляла сознанием каждого члена экипажа. Эти непреодолимые силы воодушевляли их на героический подвиг, звали вперед к победе. Для этой победы балтийские соколы не пожалели самого дорогого — своей жизни. Подвиг героя-балтийца Виктора Носова и его боевых товарищей Александра Игошина и Федора Дорофеева будет всегда служить образцом выполнения воинского долга летчикам и морякам Балтики».

Поздно вечером, когда самолеты находились уже в капонирах, весь летный состав собрался на командном пункте для разбора боевых вылетов. Но настоящего разбора не получилось. Люди думали о погибших. Состоялся импровизированный митинг. Мы дали клятву отомстить фашистам за гибель своих товарищей, и слово свое сдержали.

Троих героев помнят оставшиеся в живых однополчане. Не забыты они и в памяти народной. В городе Сенгилее, в честь бессмертного подвига улица Скрипинская переименована в улицу В. Носова, а на площади перед речным вокзалом установлен памятник-бюст летчика. На нем надпись:

«Герою Великой Отечественной войны Виктору Петровичу Носову (1923 — 1945) от молодежи района».

Память об отважном пилоте чтут и в городе Тольятти, где он учился и работал. Улица его имени есть и в Ставрополе и в Калининграде. Многие пионерские отряды носят имя Носова.

В цехе завода имени Ф. Дзержинского в Перми, где работал А. Игошин, установлена мемориальная доска.

Не забыты герои и в Воздушных Силах флота. Среди авиаторов ВМФ развернуто социалистическое соревнование за получение приза им. В. П. Носова. Этот приз учрежден командованием авиации Военно-Морского Флота и ежегодно вручается подразделению, добившемуся лучших результатов в боевой и политической подготовке. [109]

Чтут память освободителей наши польские друзья. На польской земле тоже поставлен памятник советским морским летчикам: Виктору Носову, Александру Игошину и Федору Дорофееву. Его можно увидеть со стороны моря, на крутом обрывистом берегу мыса Розеве, на Ястребиной горе у старинного уездного города Пуцка Гданьского воеводства. Летчики совершили свой бессмертный подвиг неподалеку от этого места. Памятник посещают десятки тысяч туристов из разных стран мира. Они приходят сюда, чтобы воздать должное героям, возлагают живые цветы.

13 марта 1968 года протяжные гудки сирены маяка пронеслись над мысом и морскими просторами, напомнив всем о предстоящем торжестве. Митинг по случаю открытия памятника советским морским летчикам открыл председатель комитета сельской молодежи Зигмунд Домбровский. Потом выступил председатель координационного комитета фронта единства Александр Телюс. Он вкратце рассказал о подвиге героического экипажа Виктора Петровича Носова. Затем слово взял брат погибшего штурмана Алексей Иванович Игошин. Он поблагодарил Президиум Рады Народовой города Пуцка и его граждан за высокую почесть, оказанную погибшим советским летчикам.

Пришли отдать последний гражданский долг героям председатель городского Совета Станислав Яниковский и заместитель секретаря горкома ПОРП Бронислав Милош, председатель комитета польско-советской дружбы Юлиан Фицек и другие представители городских организаций, польские моряки, трудящаяся молодежь.

Замер почетный караул польских моряков и советских воинов. Далеко в море разносятся звуки гимнов Советского Союза и Польской Народной Республики. Затем раздается оружейный салют. Генеральный консул СССР в Гданьске Борисов спускает покрывало с памятника. На мемориальной доске, вмонтированной в камень, надпись:

«Советским летчикам Виктору Носову Александру Игошину Федору Дорофееву, которые 13 февраля 1945 года пали богатырской смертью за нашу и вашу свободу. ГРАЖДАНЕ ПУЦКОГО ПОВЯТА».[110]

* * *

В праздники Великой Победы наш народ чтит память своих героев, вспоминает тех, кто не вернулся с войны. И это стало хорошей традицией. Многие идут на берег, опускают в море венки, живые цветы, чтобы волны, эти немые свидетели истории, унесли их к тому месту, где на дне морском покоятся верные сыны нашего народа, погибшие в тяжелой схватке со злейшим врагом человечества — немецким фашизмом. [110]

Твои, Отечество, сыны

…Осенью и зимой 1944 — 1945 гг. у нас из-за плохой погоды нередко случались нелетные дни. Их использовали для учебы. Основное внимание обращалось на отработку техники пилотирования и тактические приемы боя. Не забывали и об огневой подготовке — учили летчиков, штурманов, стрелков-радистов одинаково точно поражать воздушные и надводные цели, метко сбрасывать торпеды и бомбы, одним словом, учили всему, из чего слагается успех в бою.

Мы взяли за правило систематически проверять тактическую и огневую зрелость летного состава. И если кто не отвечал предъявляемым требованиям — на боевые задания не посылали. А что значит для летчика или штурмана сидеть на земле, когда другие воюют? Перед командирами и товарищами стыдно. У каждого есть гордость, самолюбие. К счастью такое бывало крайне редко. Люди, как говорится, в поте лица зарабатывали право на бои с врагом, усиленно тренировались.

Повышение огневой и тактической выучки заметно сказалось на боевой деятельности полка. Летчики, штурманы, стрелки-радисты стали чувствовать себя в воздухе смелее, увереннее. [111]

Большую работу в решении всех вопросов провели политработники. В личных беседах с людьми, на партийных и комсомольских собраниях тема смелости, инициативы, дерзости и умения в бою была главной. К этому же призывали авиаторов боевые листки, «молнии».

Не один раз выступал на собраниях с докладом о своем боевом опыте командир звена младший лейтенант Александр Александрович Богачев. К его словам внимательно прислушивались не только новички, но и ветераны полка. Несмотря на то, что ему было всего двадцать два года, он считался опытным мастером торпедных и бомбовых ударов.

— Нашему Саше, — с уважением говорили однополчане, — дай только боевое задание. У него сразу настроение поднимается. И что главное — всегда возвращается с победой.

Богачев действительно любил и умел «драться». Он был как бы рожден для боя, обладал особым талантом находить и топить вражеские транспорты, корабли.

В бою, в период наибольшего нервного напряжения, когда нужно идти в атаку, обычно важным мобилизующим средством является какой-либо клич, патриотический призыв. Пехотинцы, например, шли на врага и побеждали с призывом «Вперед за Родину!». Богачев взял на вооружение патриотические слова: «Други, не посрамим земли русской!». Это был сигнал развертывания его группы в атаку.

Командир звена А. А. Богачев стал наставником молодых летчиков, прибывавших на пополнение. Новички часто просили его:

— Саша, расскажи, как надо драться!

И Саша, по складу характера человек немногословный, с увлечением рассказывал, как лучше бить врага, раскрывал «секреты» боя. Советы бывалого воина были так необходимы необстрелянным экипажам.

Весь состав полка как родного сына любил Александра за его боевые дела, за храбрость и мужество. Мне хорошо запомнился случай, когда его группа возвращалась с задания, а машины Богачева не было. Какой переполох тогда у нас поднялся! Обычно технический состав встречает при посадке свой самолет и сопровождает его к месту укрытия. Но на этот раз ничего подобного не произошло, все застыли в ожидании.

Но вот появился торпедоносец Богачева. Он прошел над командным пунктом на малой высоте и на максимальной скорости сделал «горку». [112] Это был своего рода радостный «салют» — потоплены два крупных вражеских транспорта.

Технический состав как бы вышел из шокового состояния и все с криком «Саша вернулся!» бросились встречать Богачева.

Оказалось, что летчик задержался у цели: нужно было зафиксировать результаты удара по вражеским судам, а это входило в обязанность командира группы или его заместителя. Вот и отстал от своих.

Это только один пример из боевой деятельности Александра Богачева. А сколько их можно привести! У него из всех экипажей полка наибольшее количество потопленных вражеских транспортов и боевых кораблей — 15. Он принимал участие также в потоплении фашистского линкора «Шлезиен».

* * *

6 марта 1945 года стало памятным для всего полка. В тот день Президиум Верховного Совета СССР присвоил командиру звена лейтенанту Александру Александровичу Богачеву высокое звание Героя Советского Союза. Тем же Указом орденом Ленина и Золотой Звездой награждались: заместитель командира 3-й эскадрильи старший лейтенант Михаил Владимирович Борисов, штурман звена лейтенант Иван Ильич Рачков и посмертно майор Григорий Антонович Заварин.

Мы от души поздравляли награжденных. Звание Героя — самая высокая оценка их боевых дел. Летчик Борисов и его штурман Рачков стали первым экипажем героев в нашем полку. У этих молодых офицеров, одетых в морскую форму, много общего. Оба комсомольцы. Вместе начали службу перегонщиками и вместе прибыли в наш полк. Оба рвались в бой, стремились встретиться с ненавистным врагом лицом к лицу.

Первая страница в их боевой жизни открылась 22 сентября 1944 года, когда экипаж Борисова в группе командира полка Ситякова дважды вылетал на боевое задание по коммуникациям, ведущим к Таллину. В тот день войска Ленинградского фронта освобождали столицу Эстонской ССР, а летчики полка топили фашистские транспорты, пытавшиеся увезти награбленное добро.

Экипаж в паре с прикрывавшим его Богачевым при первом же вылете потопил вражеский транспорт водоизмещением 7000 тонн. [113] При повторном полете вместе с майором Ситяковым, летчиками Богачевым и Пудовым было уничтожено самое крупное судно из фашистского каравана — океанский теплоход водоизмещением 15000 тонн.

— Две торпеды и несколько бомб почти одновременно попали в теплоход, хотя корабли конвоя охраняли его. Не помогли и маневры капитана. Наши самолеты еще не вышли из зоны огня зенитной артиллерии, как последовали два мощных взрыва и судно навсегда ушло на дно Балтики, — рассказывал, возвратившись на аэродром, Борисов.

За день полк потопил семь крупных фашистских транспортов. Погода благоприятствовала и результаты были запечатлены на фотопленку.

Вскоре Борисов стал ведущим группы в своей эскадрилье и выполнял весьма трудные и ответственные задания. Его атаки отличались смелостью, решительностью и, как правило, заканчивались успешно.

14 декабря 1944 года Борисов повел группу топмачтовиков для удара по скоплению фашистских кораблей в порту Лиепая. Вылет в этот район считался подвигом. У торпедоносцев и топмачтовиков никогда легких атак не бывало, но бои над Лиепая оказались самыми тяжелыми. В районе цели топмачтовики потеряли экипажи летчиков С. И. Ликомидова и А. Я. Соболева. Перед решающей атакой огонь зенитной артиллерии стал еще сильнее. Появились фашистские истребители. Борисов, оценив обстановку, подал команду: «В атаку на врага! За Родину, за мной!» и смело повел группу на цель... Три вражеских транспорта пошли на дно Балтики.

Так в жестокой схватке с ненавистным врагом к Михаилу Владимировичу Борисову и его экипажу приходила заслуженная слава.

Вместе с членами своего экипажа Борисов воевал до дня Победы. Он первым ушел в запас в звании майора, затем уволился из Вооруженных Сил в чине полковника и Иван Ильич Рачков.

Сейчас оба живут в Ялте и трудятся в городских организациях. [114]

* * *

Мужеством и отвагой прославились во время войны многие летчики, штурманы, стрелки-радисты нашего полка. О Валентине Павловиче Полюшкине хочется рассказать подробнее.

...Этот декабрьский мирный день для морских летчиков был необычным. Стреловидные, с откинутыми назад крыльями, всем своим видом устремленные в полет, застыли на земле могучие машины. Рядом с ними в молчаливом напряжении замер строй авиаторов. Они сегодня в парадной форме.

На правом фланге воинского строя легкий ветерок шевелит алое знамя. Знаменосец, один из лучших летчиков послевоенного поколения, с двумя ассистентами уверенно держит древко так же крепко и гордо, как штурвал воздушного корабля в полете.

В морозной тишине отчетливо звучит голос командира. Он сообщает о награждении. Орден Ленина прикрепляется на боевое знамя. Теперь рядом с фронтовым засиял и второй орден — за успехи в ратном труде в мирные дни.

Вручая заслуженную награду, командир подчеркнул:

— Боевые дела ваших предшественников в годы войны, сегодняшнее мастерство личного состава служат для всех ярким примером верности воинскому долгу.

На митинге выступили офицеры, сержанты и матросы. Они горячо благодарили Коммунистическую партию и правительство за высокую оценку их труда. Взволнованно прозвучали слова Валентина Павловича Полюшкина:

— Награда, которую нам вручили, — это оценка боевого мастерства наших старших товарищей, ковавших победу в годы Великой Отечественной войны. Это и высокая оценка труда тех, кто принял эстафету у фронтовиков, кто служит под нашим боевым знаменем и ныне. Ее мы воспринимаем как проявление партией, правительством и советским народом отеческой заботы о вооруженных защитниках Родины. Наше знамя пронесено через огонь сражений. Нам есть чем гордиться. Но мы отдаем себе отчет и в той ответственности, которую несем за неприкосновенность священных рубежей Родины. Наш долг быть всегда начеку, в постоянной готовности к решительному отпору врагу. Для этого мы обязуемся и впредь учиться военному делу настоящим образом, как завещал Владимир Ильич Ленин!

Валентин Павлович не сказал о том, что в заслуги летчиков, отмеченных высокой наградой, вложен и его большой личный труд на протяжении почти десятилетия. [115] Но каждый, кто стоял в строю, не только знал это, а ощущал непосредственно на себе. Поэтому все с искренней радостью поздравили его с получением ордена в этот же день. Это был пятый орден Красного Знамени на груди ветерана.

О Валентине Павловиче можно твердо сказать, что он рожден для профессии летчика. Авиация стала неотъемлемой частью его жизни, вернее, самой жизнью.

Среднюю школу Валентин окончил в Егорьевске под Москвой в сорок первом. Школьную скамью сменил на аэроклубовскую и завершил обучение в Коломне, когда пламя войны уже перекинулось через западную границу на родную землю и гитлеровские головорезы кованым сапогом топтали поля Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики, двигаясь к Москве.

Во время сражения у стен древнего Смоленска в августовские дни 1941 года, не имея полных восемнадцати лет, Полюшкин добровольцем пошел в военно-морское авиационное училище. Учиться приходилось по законам военного времени, втискивая программу многих месяцев в недели.

Сложная военная обстановка оказывала влияние на курсантов. Комсомольцы, воспитанные в духе любви к социалистической Родине, рвались в бой с врагом и каждому казалось, что именно его присутствие на фронте внесет перелом в неравную борьбу. На стол начальника училища стопкой ложились рапорты с просьбой направить на передовую, хотя бы рядовыми. И каждый раз все получали отказ. Требование было одно — настойчиво учиться.

После учебы началась короткая, но яркая боевая биография летчика Полюшкина. В наши дни Валентин Павлович, часто встречаясь с молодыми воинами или школьниками, часами может рассказывать о мужестве и смелости, безграничной верности воинскому долгу своих однополчан, в ряды которых прибыл осенью того года, когда победы Красной Армии и Военно-Морского Флота гремели на весь мир. О себе никогда не рассказывал, отшучиваясь, говорил:

— Воевал-то я всего несколько месяцев!..

А когда уж дотошные начнут донимать расспросами, откуда у него за такое короткое время столько орденов Красного Знамени, коротко [116] отвечал:

— Мне посчастливилось воевать в прославленном 51-м минно-торпедном авиаполку ВВС КБФ. Летал на задания, топил фашистские корабли...

В какой-то степени судьба благоприятствовала молодому летчику. Он попал после училища в дружный, сплоченный коллектив, обогащенный боевым опытом. 51-й минно-торпедный полк имел на боевом знамени уже не один орден, а на груди многих летчиков красовались Золотые Звезды Героя Советского Союза. Учиться, перенимать опыт было у кого.

Полюшкин настойчиво требовал у командира эскадрильи разрешения слетать на боевое задание, приходил к командиру полка, но получал отказ.

— Всему свой черед, — успокаивал его командир эскадрильи капитан Мещерин. — Не спеши, еще успеешь топить фашистские корабли.

Наконец наступил долгожданный день, когда Полюшкин поднялся в воздух и свой первый боевой полет, чтобы вместе со штурманом И. Н. Яковлевым и стрелком-радистом В. К. Арчаковым уничтожать фашистские корабли.

...Механик доложил о готовности самолета к вылету, помог летчику поудобнее устроиться, поправил парашют, шлемофон.

— Не забудь переключить баки, — почти вдогонку крикнул инженер полка Александр Иванович Медведев, хотя его голос заглушал гул моторов.

— Счастливого полета! — напутствовали оставшиеся на земле.

Вздрогнули на приборной доске стрелки приборов и самолет покатился по рулежной дорожке, занял место для взлета. Вскоре он был уже в воздухе.

Первая победа пришла к Валентину в первом же боевом полете. Тогда их группа потопила транспорт врага.

На фронте молодые летчики быстро мужали и становились не по годам взрослыми, суровыми и сосредоточенными. Война щедро раскрывает человека, высвечивая его со всех сторон. Так случилось и с Полюшкиным. После первых победных боевых вылетов перед нами уже был человек сильной воли, готовый ценой собственной жизни добиться победы. Не замечая усталости, он просил, требовал: летать как можно больше, летать, летать...

Пять раз Полюшкин приводил самолет на аэродром подбитым. [117] Однажды его торпедоносец приземлился с 52 пробоинами. Был оторван кусок руля глубины, во многих местах перебита внутренняя проводка... Техники ахнули.

— Наш Валентин сегодня на энтузиазме прилетел, — шутили они.

А летчик, как ни в чем не бывало, улыбаясь, заявил:

— Сейчас полечу добивать фрицев.

Получив разрешение, он тут же улетел на другом самолете.

Было и так, что после возвращения на аэродром механик Б. М. Зац насчитал на самолете около 300 осколочных и пулевых пробоин. В другой раз в море на подходе к цели враг повредил левый мотор. Но летчик не свернул с боевого курса, на одном моторе вышел на транспорт и потопил его. Посадку на своем аэродроме совершил благополучно.

Одним из памятных дней стало 12 марта 1945 года. Тогда мы потопили четыре крупных вражеских транспорта общим водоизмещением в 30 000 тонн. Экипаж Полюшкина пустил на дно фашистское судно водоизмещением в 8000 тонн.

— Молодцы, торпедоносцы, — подбадривая, кричали по радио истребители прикрытия.

На стоянках и на командном пункте висели специальные боевые листки и плакаты, прославлявшие имена летчиков-победителей: Полюшкина, Петрова, Кулинича и Башаева. В тот день вечером каждому отличившемуся экипажу преподнесли именной торт. Московские артисты, выступившие с концертом, тоже похвалили героев-летчиков.

Подводя итоги боевой работы за день, пристально изучая тактику боя, нельзя было не заметить, что в каждую атаку Полюшкин старался внести что-то новое, свидетельствующее о постоянном росте мастерства летчика-торпедоносца, увлеченного тяжелой и опасной для жизни профессией.

Проходили месяцы, множилось число орденов на груди героя. Время чеканило лучшие черты его характера.

13 марта Валентин Полюшкин вылетел на задание вместе с боевым другом Виктором Кулиничем. Погода стояла туманная.

— Действовать попарно, — скомандовал ведущий в районе предполагаемой встречи с врагом.

Самолеты Полюшкина и Кулинича с ходу вышли на фашистское судно и потопили его. Самолет Валентина получил повреждение: пробиты бензобак центроплана и фюзеляж. [118] Бензином облило штурмана Яковлева и стрелка-радиста Плеханова. Казалось, пожар неминуем, но победила сила воли. Летчик перекрыл бензобак и продолжал полет. Кулинич не бросил в беде своего товарища, все время прикрывал его, давал полезные советы. Полет закончился благополучно.

И еще не один раз Полюшкин атаковал вражеские корабли и выходил победителем. Его мужество и смелость заражали других. Молодые летчики, прибывшие на Пополнение, учились у него метким торпедно-бомбовым ударам. На его груди сверкали четыре ордена Красного Знамени. Сфотографирован у боевого знамени, как один из лучших летчиков в полку.

9 мая, в День Победы, после митинга, проведенного в честь великого праздника, в 20 часов 14 минут Валентин Павлович вылетел в паре с одним из своих лучших боевых друзей лейтенантом Кулиничем. Оба с торпедами, а с ними младший лейтенант Петров — с бомбами. Им приказано вместе с другими преградить путь фашистам, пытавшимся уйти в Швецию. Экипаж Полюшкина в группе потопил еще один, десятый по счету транспорт водоизмещением в 2000 тонн, переполненный до отказа фашистскими «вояками».

— Маловато, конечно, один транспорт на троих, — выразил сожаление штурман Яковлев.

— Повреждений в группе нет. Враг сокрушен, — сделал свой последний боевой доклад отважный летчик 51-го авиаполка Валентин Павлович Полюшкин.

Война на Западе кончилась. Многие ветераны уходили в запас. Но флотская боевая авиация оставалась на страже Родины. И военный летчик Полюшкин, не задумываясь, остался служить в ней. Ему и после войны не мыслилась иная жизнь, как стоять на защите родного неба.

В послевоенные годы многое изменилось на аэродромах морской авиации. Качественно иными становились авиационная техника и оружие, возрастала сложность задач боевой учебы. Знания, приобретаемые в учебных классах, на аэродроме, самостоятельно, уже не соответствовали современным условиям. Требовалась фундаментальная подготовка в учебном заведении, безусловно, в высшем. Полюшкин — один из первых кандидатов в военно-воздушную академию, слушателем которой он вскоре стал.

Пролетели нелегкие годы учебы. Характерная черта Валентина Павловича — старание, упорство в достижении цели — и здесь проявилась в полную силу. [119] Успешно закончив академию, получил назначение. В характеристике к ранее отмечавшимся положительным качествам прибавилось: успешно освоил новую технику, все упражнения выполнил отлично, обладает хорошими командирскими навыками.

К месту службы он приехал летчиком второго класса. К привычной обязанности учить других прибавилась одна из самых хлопотных — быть во всем объеме стражем летных законов. Окрыляло то, что влился в воинскую часть, заслуженную, Краснознаменную, богатую славными боевыми традициями.

Валентин Павлович все время — на стремнине жизни. С прибытием новых самолетов вначале сам переучился, потом обучал других. Одним из первых приступил к освоению сложных видов летной подготовки днем и ночью. Не сразу рождалось мастерство. Оно накапливалось по крупицам.

Не стеснялся сам учиться у других.

Мастерски освоив сложный вид летной практики, Полюшкин подготовил не одного летчика к самостоятельному его выполнению.

Днем и ночью, в непогоду и в солнечные дни, уходят на задание экипажи. И снова одним из первых Валентин Полюшкин стал первоклассным летчиком-инструктором.

За высокие показатели в боевой подготовке В. П. Полюшкина наградили ценным подарком.

Почти три десятилетия находится за штурвалом самолета Валентин Павлович, с честью несет боевую эстафету морских летчиков. На вопрос: «Сколько часов провел в воздухе?» — он с удовлетворением говорит:

— Перевалило за четвертую тысячу. Сколько километров? Сосчитать трудно. Во всяком случае несколько миллионов.

На многих аэродромах Военно-Морского Флота можно встретить воспитанников Полюшкина. Не один десяток летчиков он обучил мастерству. И каждый из них перенял у наставника главное — отличное знание сложной техники, строгое соблюдение правил полета, высокую тактическую грамотность и, разумеется, дисциплинированность.

Несмотря на большой круг обязанностей и забот, Валентин Павлович активно ведет общественную работу. [120] Он неоднократно избирался членом партбюро, депутатом местного Совета.

Из года в год в часть приходят новые люди. Сменилось уже несколько поколений, но незыблемыми остаются традиции — постоянно идти вперед, добиваться большего. Сквозь годы авиаторы с честью несут фронтовую эстафету, строго оценивают свои дела, взыскивают по полному счету. Высокая принципиальность, требовательность идет от командиров, от коммунистов. Идет непрерывная борьба за высокую боевую готовность. Все хорошее ставится в пример. Никто не успокаивается на достигнутом.

Нет предела боевому мастерству. Под знаменем части увенчанном орденами, люди уверенно штурмуют высоты знаний. Днем и ночью, в любую погоду поднимаются экипажи в воздух и уходят на задания в удаленные районы воздушного океана. И каждый экипаж уносит с собой частицу души и труда ветеранов.

За заслуги в освоении авиационной техники, высокие показатели в воспитании и обучении летных кадров и многолетнюю безаварийную работу в авиации В. П. Полюшкину присвоено звание «Заслуженный военный летчик СССР».

* * *

В боях за Кенигсберг и Пиллау погибли наши замечательные боевые товарищи, кавалеры четырех орденов Красного Знамени командиры звеньев Д. К. Башаев и И. И. Репин. Они относились к той когорте летчиков, которые умножали ратные успехи полка, создавали ему боевую славу. Они шли в огонь, чтобы защитить Родину, и смерть отступала, а корабли с техникой и фашистской нечистью отправлялись на дно Балтийского моря.

— Надо бить врага еще крепче! — говорили они и без устали поднимали тяжелогруженные машины в воздух. Такие с полпути не свернут. Такие или доходят до цели и побеждают или гибнут как герои.

Когда наши войска штурмовали Кенигсберг, самолет-торпедоносец, пилотируемый И. И. Репиным, в бою потопил фашистский сторожевой корабль, но и самолет был подбит над Данцигской бухтой. Дотянуть до своего берега летчику не удалось и он вынужденно приводнился в море. Вскоре наш торпедный катер подобрал членов экипажа. Но на обратном пути к берегу, налетели фашистские истребители, подожгли катер и он взорвался. [121] Все, кто на нем находился, погибли. Вместе с командиром приняли смерть штурман звена В. П. Лонский, стрелок-радист Н. С. Самойлов.

Старший лейтенант Д. К. Башаев, штурман звена А. Г. Арбузов и стрелок-радист С. А. Иванов погибли 13 апреля 1945 года. На счету экипажа Башаева 14 потопленных вражеских транспортов и кораблей.

Башаев отличался инициативой, боевым порывом, которые органически сливались с большим искусством ведения боя. Экипаж не вернулся с задания. И сегодня, 35 лет спустя, они, словно живые, стоят перед нами.

Таков облик наших боевых друзей-однополчан, для которых солдатский долг остался до конца жизни мерой человеческого достоинства. [121]

Есть сотый!

…Наше базирование в Паланге беспокоило фашистов. Им явно не по вкусу пришлись «соседи», расположившиеся в непосредственной близости от их военно-морской базы в Лиепае. Чтобы защищать ее от ударов нашей авиации, гитлеровцы постоянно держали там до сотни истребителей, установили большое количество зенитных орудий разного калибра, эрликоны. Стремясь избежать потерь своего флота на пути от Лиепаи до портов Германии, они стали использовать темное, более безопасное время суток, выводя конвои вечером под мощным прикрытием «мессеров» и «фоккеров».

Несмотря на это мы за короткое время все же успевали нанести чувствительные удары по караванам врага.

...Наступали сумерки. Из землянки, где разместился командный пункт, не просматривалась даже окраина аэродрома. В это время нам и сообщили: «Западнее Лиепаи разведчики обнаружили конвой противника из двух транспортов в сопровождении миноносца, сторожевого корабля, двух тральщиков и семи сторожевых катеров».

— Что будем делать? — с беспокойством спросил меня начальник штаба.

Дул свежий ветер. Он пригнал с моря густые тучи. Серая мгла плотно заволакивала аэродром. [122]

Перспектива открывалась заманчивая. По большому количеству кораблей охранения можно сделать вывод, что груз на транспортах весьма важный. Но как нанести точный удар в сумерках, да еще в таких сложных условиях погоды?

Медлить нельзя: фашисты не должны уйти безнаказанно. Даю приказ на вылет. Две зеленые ракеты, пущенные с командного пункта, подняли в воздух дежурные самолеты. Первым полетел один из лучших мастеров торпедных ударов, командир звена Александр Богачев. За ним ведомый — заместитель командира эскадрильи капитан Ф. Н. Макарихин.

Федор Николаевич делал свой первый боевой вылет. Поэтому и был назначен ведомым к командиру звена, чтобы учиться у Богачева дерзким атакам, постигать его «секреты» боя. Так мы делали постоянно при вводе в строй еще не обстрелянных экипажей с тем, чтобы избежать неоправданных потерь. Жизнь показала, что их больше всего было именно при первых боевых вылетах. Только после 8 — 10 полетов, когда экипажи познали тактику боя, все ее детали, повадки врага, картина изменилась и потери резко уменьшились.

По точным данным разведки экипажи быстро обнаружили цель. Фашисты не ожидали нападения с воздуха в такую плохую погоду. Корабли открыли беспорядочный огонь, но он не помешал нашим летчикам начать атаку. Богачев нанес удар по головному транспорту, а Макарихин по транспорту, шедшему следом. Огромные столбы дыма и пламени, взметнувшиеся над морем, наглядно подтвердили успех атаки. Зафиксировав потопление вражеских транспортов, торпедоносцы благополучно возвратились на свой аэродром. У самолетов не обнаружили ни одной пробоины.

В этом бою особенно большой успех выпал на долю капитана Макарихина. В первом же полете он потопил фашистский транспорт. Такое в минно-торпедной авиации случалось весьма редко.

На аэродроме все уже знали о точном ударе торпедоносцев. Когда Богачев и Макарихин совершили посадку, их встречал чуть ли не весь личный состав полка. Летчиков обнимали, целовали, поздравляли с успехом. Невесть откуда взялись корреспонденты фронтовой, флотской и нашей авиационной газет. Они окружили Федора Николаевича и забросали его вопросами. [123]

— Расскажите свою боевую биографию.

Летчик рассмеялся. Потом, пожав плечами, сказал:

— А у меня, собственно говоря, ее нет. Точнее, она только начинается.

— Как же вам удалось сразу добиться успеха? — не отступали газетчики.

— Очень просто. У нас в полку много хороших людей. Они и помогли мне, передали свой опыт...

Кто-то из молодых летчиков спросил Богачева:

— В чем по-вашему мнению секрет того, что капитан Макарихин в первом же полете действовал как опытный торпедоносец?

— В выдержке и мастерстве летчика, — решительно ответил Богачев.

На следующий день после своего «боевого крещения» Макарихин вылетел в паре со мной. Опять к нам пришел успех. Для капитана это был экзамен на боевую зрелость. Он успешно его выдержал.

И пошли у Макарихина вылеты — один за другим. Он постоянно рвался в бой, заслужил звание мастера торпедно-бомбовых ударов и право быть ведущим, вести в бой других.

В начале февраля группа Макарихина вылетела на боевое задание. Видимость — ограниченная. На цель вышли неожиданно и не смогли ее атаковать. Макарихин принял смелое решение — произвести повторный заход на корабли. К сожалению, молодые летчики-топмачтовики команды не поняли и сбросили бомбы не по цели. Торпедоносцам — Макарихину и его ведомому лейтенанту Г. Г. Еникееву пришлось принять на себя весь огонь зенитной артиллерии вражеских кораблей. Правильно сочетая маневр и огонь, наши летчики потопили два крупных фашистских транспорта.

Экипаж Макарихина (штурман А. Ц. Лясин, стрелок-радист В. Г. Агафонов) одержал еще одну блестящую победу — за три вылета потопил три вражеских транспорта. Грамотная оценка обстановки, правильное маневрирование при атаке и выходе из зоны зенитного огня, минимальное пребывание на боевом курсе — вот элементы успеха.

— Правда, маневр у меня тогда получился рискованный, — говорил впоследствии командир экипажа Ф. Макарихин. — Пока я и сам не пойму, как это получилось. Чтобы все осмыслить, нужно его повторить в спокойной обстановке, на полигоне. [124]

Своих полигонов мы не имели. Чтобы учить летчиков искусству маневра, так необходимого торпедоносцам, внедрять все новое в тактику боя, мы использовали полузатонувшие фашистские корабли. На них и отрабатывали все, что требовалось.

* * *

На КП зашли замполит Добрицкий и начальник штаба Иванов. Оба загадочно улыбались. Я с недоумением посмотрел на них, спросил:

— Что в молчанку играете?

— Догадайся сам, — ответил Добрицкий.

— Я не ясновидец. Объясните.

— Пришли познакомить с нашей «бухгалтерией», — сказал начальник штаба и положил передо мной листок бумаги, исписанный цифрами. — Счет потопленных нами вражеских кораблей. Подходим к сотне.

Настроение Иванова и Добрицкого передалось мне.

— Надо рассказать об этом всему личному составу полка, — сказал замполит. — А когда потопим сотый — отпраздновать.

Добрицкий, политработники, партийная и комсомольская организации развернули большую работу. Стоянки и землянки украсили плакатами, рассказывавшими об итогах нашей боевой работы, призывавшими успешно завершить счет первой сотни и начать вторую. Агитаторы, политработники провели беседы об экипажах, добившихся наибольших успехов, вспомнили отвагу и мужество боевых товарищей, павших смертью храбрых: командира полка Ф. А. Ситякова, Героев Советского Союза Г. А. Заварина, И. К. Сачко и И. В. Тихомирова; летчиков В. П. Носова, И. И. Репина, Д. К. Башаева, Г. Г. Еникеева; штурманов: А. И. Игошина, В. П. Донского, А. Г. Арбузова и других. Перед однополчанами выступили ветераны полка Герои Советского Союза А. А. Богачев, М. В. Борисов, И. И. Рачков, Н. И. Конько.

С особым подъемом трудился технический состав. Люди ни на минуту не покидали израненных машин, старались как можно быстрее ввести их в строй. Каждому хотелось, чтобы «сотый» потопил именно его самолет.

И это случилось 22 марта 1945 года. К тому времени мы перебазировались на один из аэродромов в Литве. С утра погода ничего хорошего не предвещала. Все же экипажи находились в повышенной боевой готовности. [125] И не напрасно — после полудня погода несколько улучшилась. Сразу же в воздух поднялись самолеты разведывательного полка. В море они обнаружили несколько групп вражеских кораблей.

Приказываю Ф. Н. Макарихину подобрать из состава своей эскадрильи два экипажа, хорошо подготовленных к полетам в сложных погодных условиях.

Через несколько минут самолеты были уже в воздухе. Макарихин и лейтенант Б. Н. Шкляревский вылетели с торпедами, а лейтенант Г. В. Позник — с бомбами.

Вслед за ними боевые задания получили и другие летчики.

С отлетом экипажей на аэродроме наступила тишина. Но так только казалось. На самом деле все здесь жило своей обычной жизнью. Н. И. Иванов с работниками штаба готовили карты, необходимые для полетов, заполняли различные документы. Владимир Быков не отходил от радиостанции, проверяя как Фаина Мощицкая обеспечивает связь с самолетами Макарихина. Ответственный за вылеты капитан И. Тимофеев поглядывал на небо: не меняется ли погода. Люди наземной службы делали все необходимое для встречи самолетов. Парторг, комсорг и пропагандист оформляли плакаты, лозунги, боевой листок, собирали материал для радиогазеты. У полкового художника все было подготовлено, чтобы запечатлеть на пленку героев сегодняшнего дня.

Напряжение нарастало. Каждый ждал первого боевого сообщения. До боли прижав наушники к ушам, вслушивалась в эфир радистка. И вот, наконец, принят первый сигнал. Докладывал капитан Макарихин: «Атаковал и потопил транспорт противника. Возвращаюсь на аэродром». Лица всех присутствовавших на командном пункте засветились радостной улыбкой. Послышались возгласы:

«Ура»! «Есть сотня!», «Молодец, Макарихин!»

Сообщил о своей удаче Шкляревский — он потопил плавучий док. А через несколько минут вновь и вновь из точек и тире, полученных из эфира, составлялись доклады других летчиков. Лейтенант В. Кулинич и младший лейтенант И. Ермышкин комбинированным ударом отправили на дно моря вражеский транспорт в 6000 тонн. Лейтенант В. Петров и младший лейтенант Балакин потопили транспорт в 8000 тонн. Лейтенант Астукевич и младший лейтенант Степащенко метко поразили еще один транспорт в 8000 тонн. [126]

Борис Яковлевич Шкляревский потом рассказывал:

«Из-за низкой облачности летели на высоте нескольких десятков метров. До точки встречи с фашистами оставались считанные минуты. Но расчетное время истекло, а конвоя не обнаружили. По разведывательным данным в этом районе находилось несколько групп вражеских судов. Капитан Макарихин приказал мне и Познику идти парой на сближение с другой целью, а сам приступил к поиску.

Через 40 минут я обнаружил группу судов. Дал ведомому команду: «Атака!». Сам тоже пошел на цель. С каждой секундой полета цель вырисовывалась все четче. Уже ясно видно, как два больших буксира тащили огромный плавучий док с каким-то кораблем внутри. Его охраняли два эсминца и пять сторожевых кораблей. Обнаружив нас, фашисты открыли ураганный зенитный огонь. Вокруг все кипело. От разрывов снарядов самолеты подбрасывало, как при полете в грозовом облаке.

Маневрируя, мы открыли ответный огонь из всех огневых установок. Я сделал несколько доворотов, выдержал режим полета и с короткой дистанции сбросил торпеду.

После, уже уходя из зоны огня, видел, как серия бомб, сброшенных экипажем Г. В. Позника, обрушилась на док. Черный дым окутал его и он стал тонуть. При отходе штурман С. А. Ишоев успел сделать несколько фотоснимков, подтвердивших успех атаки».

Техники и механики встречали летный состав радостными улыбками. А победители, счастливые, забыв об усталости, спешили на командный пункт на доклад.

В тот день было потоплено пять транспортов и плавучий док. Сотый корабль пустил на дно экипаж Макарихина (штурман А. П. Лясин, стрелок-радист Ю. А. Волков). На хвосте самолета появилась цифра «100», выведенная механиками Ф. М. Козюрой и В. К. Андросовым в знак одержанной победы. Так и окрестили этот самолет новым прозвищем «Сотка». Вторую сотню открыли экипажи Б. Я. Шкляревского (штурман лейтенант С. А. Ишоев, стрелок-радист В. С. Шишкин) и Г. В. Позника (штурман младший лейтенант Геркулев, стрелок-радист сержант Епачинцев).

Вечером все встретились за дружеским столом. Я преподнес «авторам» потопления сотого и сто первого вражеского корабля традиционного жареного поросенка. Подняв бокалы, мы провозгласили тост за победу экипажа Макарихина. [127] Второй тост подняли за экипажи Шкляревского и Позника. Поздравили и другие экипажи, увеличившие общий счет потопленных судов. Все торжественно дали клятву множить боевые успехи.

На следующий день на всю страну прозвучало сообщение Совинформбюро о победе наших летчиков на море. Политотдел дивизии выпустил специальную листовку «Ответ летчиков-балтийцев на приказ Верховного Главнокомандующего». В ней говорилось, что за последнюю неделю боевых действий летчики 51-го минно-торпедного авиаполка добились замечательных результатов. Разгромив несколько вражеских караванов, они довели счет потопленных судов до ста.

И опять потянулись боевые будни. На аэродроме день и ночь не утихал гул моторов. Наши летчики дрались с врагом вдохновенно, с необычайным подъемом. Вылетая в любую погоду, снижаясь до высоты 30 метров, они поливали гитлеровцев огнем крупнокалиберных пулеметов, выходили на выгодные курсовые углы и с малых дистанций, почти без промаха, торпедами и бомбами топили вражеские корабли.

«Новые десятки второй сотни вражеских кораблей — на дно седой Балтики!» — с таким девизом продолжал громить фашистов наш 51-й Краснознаменный Таллинский.

* * *

Наш начальник связи старший лейтенант Владимир Быков «заболел». Начало болезни мы как-то просмотрели. Догадываться я стал лишь после того, как «недуг» укоренился. Показалось подозрительным, что уж очень часто стал докладывать: «Буду на полковой радиостанции. Надо проверить». Скажет так и смущенно отведет глаза.

Все стало ясным в тот день, когда Макарихин потопил «сотку». После вылета его группы мы с Быковым зашли на радиостанцию. Дежурила радистка Фаина Мощицкая. Не успели спросить ее есть ли связь с Макарихиным, как она проговорила:

— Пока молчат, Володя.

Сказала и, покраснев, поглядела на меня с виноватой улыбкой.

Смутился и Владимир. Стоял, опустив голову. Не сказав ни слова, я ушел. Вечером, на торжественном ужине спросил [128]Быкова:

— Это серьезно у тебя?

— Серьезно, товарищ майор! — ответил он. — Мы любим друг друга...

— Подумай хорошенько. Дело не шуточное. А у самого мелькнула мысль: «Война войной, а жизнь остается жизнью. Вот встретились молодой человек с девушкой и пришла к ним любовь. Не помешала этому даже суровая боевая обстановка».

Не в пример другим частям, у нас в полку девушек было до обидного мало: несколько радисток, да пара-другая в подразделениях обслуживания. Правильно, конечно! Не под силу им подвешивать наши торпеды да бомбы весом в 250, 500 и 1000 килограммов.

Появление в полку девушек оказало благотворное влияние на бойцов. Сразу изменился их внешний облик. У всех появились белые подворотнички. Исчезли из лексикона крепкие словечки, которые, нечего греха таить, были у некоторых на языке. А каким вниманием пользовались девушки на концертах полковой самодеятельности, на вечерах отдыха! Взять к примеру «писарчука» Соню. Каждый хотел танцевать с нею. Но она отдавала предпочтение штурману Николаю Конько. Все это закончилось у них счастливым браком.

Попросил разрешения на брак и Владимир Быков. Дал согласие не сразу. «Пусть, думаю, лучше узнают друг друга. Проверят себя»...

«Адвокатом» выступил замполит Добрицкий.

— Зачем «мурыжишь»? — сказал майор. — Любовь у них чистая, ясная.

Пришлось согласиться. Всем полком справили свадьбу Володи с Фаиной. Мне пришлось исполнять роль посаженного отца.

— Рада? — спросил я Фаину.

— Очень, — ответила она. — Спасибо вам, Иван Феофанович!

— Мне-то за что?

— За все... Счастливо будем жить с Володей!

И на самом деле у них сложилась крепкая, дружная советская семья.

Только хорошее можно сказать и о других наших девушках. Ни одна из них, как говорится, не сбилась с правильного пути. Вместе с нами, мужчинами, они жили только одним — множить удары по врагу, быстрее завоевать победу. А приходилось им нелегко.

Спасибо вам, милые, мужественные, сильные! [129]

Все силы Родине!

В начале 1945 года развернулась большая подготовка к штурму восточно-прусской твердыни фашизма — Кенигсберга, а после взятия Кенигсберга все усилия морской авиации КБФ были направлены против крепости и военно-морской базы Пиллау. База имела для немецко-фашистского командования особо важное значение. В ней сосредоточились соединения флота, отсюда враг вывозил на запад технику, промышленное оборудование и другое награбленное добро. Порт Пиллау оставался единственным местом, откуда фашисты еще могли спастись морем.

Разгромленные к этому времени фашистские группировки были прижаты нашими армиями к морю на Земландском полуострове, а также в районе Свинемюнде.

После того, как советские войска овладели Гдыней и первоклассной военно-морской базой Данцигом, немецко-фашистское командование решило использовать все силы надводного флота для огневой поддержки групп, прижатых к побережью. Оно создало несколько боевых отрядов, в которые вошли учебный линейный корабль «Шлезиен», тяжелые крейсеры «Лютцов», «Адмирал Шеер» и «Принц Ойген», легкий крейсер «Лейпциг» и несколько эскадренных миноносцев.

Ударная авиация нашего флота перебазировалась на аэродромы, расположенные вблизи района будущих боев.

В нашем обычном понимании, собственно говоря, никакого аэродрома здесь никогда не существовало. Это была довольно ограниченная полоса заброшенных полей на границе Литовской ССР и Восточной Пруссии. На отдельных полянах находились хутора зажиточных крестьян, кулаков и помещиков. Вокруг полей стояли березовые рощи. Вся местность была безлюдной, унылой. Редкие проталины напоминали о приближении весны и только прилетевшие грачи учинили страшный шум и спор за гнездовье.

Везде виднелись следы поспешного бегства фашистов и их лакеев из числа литовских буржуазных националистов. Кое-где лежали еще неубранные трупы фашистских солдат. Всюду валялись разбитые, перевернутые и сожженные машины, повозки, различный армейский скарб.

Первыми, как всегда, на будущий аэродром пришли строители. [130]

В феврале была подготовлена небольшая посадочная площадка, откуда и начали свою боевую работу наши братья по оружию гвардейцы 1-го минно-торпедного авиаполка. В то же время строители немедля приступили к постройке взлетно-посадочной полосы из металлических щитов. Пришлось потрудиться и техническому составу нашего полка.

«Ох, уж этот аэродром! — пишет в своих воспоминаниях механик Евгений Иванович Дюбин. — В середине марта, когда мы туда перебазировались, почва уже раскисла, рулежные дорожки разбиты. В какой-то мере спасала металлическая взлетная полоса. Казалось, что самолеты по ней при взлете и посадке не катились, а форсировали водную преграду.

Крепко досталось техническому составу. Самолеты забрасывало грязью, ее не успевали счищать... Не было даже элементарных условий для ремонта и подготовки к полетам. Боекомплект к самолетам подвозили вручную по бездорожью».

Люди устали физически от нелегкой боевой работы зимой в Паланге, а здесь оказалось еще труднее. Но высокое чувство долга помогало снимать усталость, вдохновляло на подвиг. «Все силы Родине!». Этот лозунг, написанный крупными буквами в общежитиях летного и технического состава, на стоянках, в боевых листках звал вперед, к победе.

Война уходила все дальше и дальше на запад, гитлеровцы теряли одну позицию за другой. Но чем ближе становился День Победы, тем яростнее сопротивлялся враг.

Каждый день боевой работы полка означал бессонные ночи для технического состава, так как многие самолеты получали серьезные повреждения, и машины нужно было в кратчайший срок снова вводить в строй.

В один из таких боевых дней при штурме Кенигсберга, из девяти вылетавших самолетов шесть получили значительные повреждения (пулевые пробоины в фюзеляже и плоскостях в расчет не принимались). Например, самолет № 18 имел два прямых попадания снаряда в моторы; у самолета № 1 — перебиты тросы управления; на самолете №21 — пробит стабилизатор; у №19 — повреждено левое крыло; у машины № 26 — прямое попадание снаряда в фюзеляж и т. д. Все эти повреждения требовалось быстро устранить. Из этого и складывались боевые будни технического состава и всех, кто обеспечивал вылет отремонтированных самолетов. [131]

Боевые действия велись большими группами по данным воздушной разведки 15-го авиаполка. Когда поступали сведения о враге, в район обнаруженного конвоя мы высылали еще своего «доразведчика».

Самолету-разведчику, а тем более доразведчику приходилось вести наблюдение под непрерывным огнем вражеских зенитных установок, но не исключалась и встреча с «мессерами». Поэтому в экипажи доразведки подбирались «железные парни». В полку их называли «непробиваемыми».

Первым на доразведку с нового аэродрома вылетел экипаж командира звена В. А. Астукевича (штурман В. Е. Михайлик, стрелок-радист Левшин). Перед вылетом я напутствовал экипаж:

— Помните, что одной смелости разведчику недостаточно. Нужны выдержка и мастерство. Привяжитесь к конвою и наблюдайте за ним до прихода наших ударных групп. Затем наведите самолеты на цель и зафиксируйте результаты удара.

Экипаж Астукевича умело выполнил задачу. По данным доразведчика, 18 марта группа из 10 самолетов (столько же было истребителей прикрытия) под моим командованием в Данцигской бухте нанесла удар по фашистским транспортам. Мы потопили три крупных транспорта, сторожевой корабль, повредили одно судно. Отмечено прямое попадание бомбы в легкий крейсер.

Настроение у всех было приподнятое. Общему подъему боевого духа личного состава способствовали успехи Красной Армии при штурме Кенигсберга. Боевое напряжение возрастало. Наносить торпедно-бомбовые удары по обнаруженным конвоям и боевым кораблям для нас стало делом обычным.

Враг часто менял тактические приемы, совершенствовал оружие. Стоило не побывать над полем боя хотя бы неделю, как появлялось что-то новое. Враг умело использовал плохие метеоусловия для проводки конвоев в наиболее угрожаемых местах, применял против наших торпедоносцев корабли-ловушки.

Можно себе представить, какая это радость для летчика — обнаружить в море, на активных коммуникациях, фашистский транспорт без охранения. И командир группы, чтобы не разряжать все самолеты по обнаруженному судну, посылает в атаку одного из ведомых. [132] Но, увы... это судно делает резкий поворот, успевает выйти на невыгодные для торпедоносца углы атаки и начинает вести интенсивный огонь из тщательно замаскированных орудий.

Но совершенствовала и меняла тактические приемы и наша морская авиация. Мы стали применять, например, высотное торпедометание, которое, как и всякий новый тактический прием, давало хорошие результаты. Удары наносились массированно, а иногда и всем составом ВВС КБФ, и ни один вражеский конвой или отряд боевых кораблей, обнаруженный разведчиками, не уходил безнаказанно.

11 апреля в воздух были подняты 328 самолетов КБФ, которые уничтожили 13 транспортов, шесть сторожевых кораблей, один миноносец и повредили шесть транспортов врага.

От 51-го минно-торпедного полка в этой операции участвовало 25 самолетов. Они составили пять групп торпедоносцев и топмачтовиков с тяжелыми бомбами весом в тысячу и пятьсот килограммов каждая.

12 апреля вылетело 400 самолетов. Торпедоносцы и штурмовики составляли главную ударную силу. Было потоплено четыре транспорта, два сторожевых корабля, быстроходная десантная баржа и/повреждено несколько транспортов с войсками и техникой.

Однако и мы несли потери, главным образом от зенитной артиллерии. Например, в бою 12 апреля враг повредил семь наших самолетов. Над целью был сбит самолет младшего лейтенанта Б. А. Балакина, получил ранение штурман третьей эскадрильи капитан Г. Н. Шарапов.

Хочется отдать должное боевым друзьям из истребительных полков — 21-го и 14-го, которые нас чаще всего прикрывали. Они не только надежно охраняли торпедоносцев, но, используя свой маневр, скорость и мощное стрелковое вооружение, выходили на штурмовку вражеских кораблей, поддерживая нас огнем своих пушек и пулеметов.

В последние дни боев за Пиллау в воздух поднимались все исправные самолеты нашего 51-го полка. 24 апреля, накануне освобождения Пиллау, в воздух поднялись 23 самолета: 10 торпедоносцев, 10 топмачтовиков и 3 доразведчика. Действовали четырьмя группами. В итоге экипажи потопили два вражеских транспорта и две быстроходные десантные баржи. В период нанесения удара в воздухе дежурил, под прикрытием истребителей, самолет-амфибия, готовый прийти на помощь экипажу в случае вынужденного приводнения. [133]

В боях за Пиллау исключительное мужество и силу воли проявил летчик младший лейтенант Назаренко. Его дважды ранило. Кровь заливала глаза. Управлял самолетом одной рукой и одной ногой. Машина Назаренко получила серьезные повреждения, и когда перед посадкой летчик выпустил шасси, вспыхнул пожар.

Требовались нечеловеческие усилия, чтобы управлять горящим самолетом, который мог вот-вот развалиться в воздухе.

— Одного боялся, — рассказывал потом Назаренко, — это потерять сознание. Правой рукой регулировал сектор газа и даже зубами хватал штурвал... Но при приземлении нужно было еще и нажать оба тормоза, а в голове мутнело...

Назаренко пришел в себя уже в госпитале, где у него насчитали 32 осколочных ранения.

Во время боев на Земландском полуострове трудно назвать лучших. Здесь все вели себя как герои.

Нередко плохая погода, сильное противодействие вражеской зенитной артиллерии не давали возможности точно определить результаты наших ударов. В таких случаях брались под сомнение некоторые боевые донесения экипажей и им засчитывали минимум уничтоженных объектов или не засчитывали ничего. Поэтому летчики стремились сами убедиться и зафиксировать результаты своих атак. А это приводило иногда к излишним потерям. Так, 26 марта 1945 года экипаж командира звена лейтенанта Г. Г. Еникеева, имевший на своем боевом счету восемь потопленных транспортов, погиб над целью, увлекшись фотографированием результатов атаки своей группы. Не случайно специальная комиссия, обследовавшая Данцигскую бухту, нашла там потопленных вражеских кораблей и транспортов гораздо больше, чем показано в сводках. При освобождении Пиллау только в порту специальная комиссия обнаружила 115 потопленных различных судов.

* * *

Последние дни штурма Восточной Пруссии были для торпедоносцев особенно тяжелыми. После падения Кенигсберга враг всеми силами держался за порт Пиллау, который связывал прижатую к берегу группировку с Германией. [134] Здесь враг сосредоточил огромные силы своего флота. Оборвать эту единственную коммуникацию, беспощадно добить врага — вот какая задача стояла перед торпедоносцами и всеми другими ударными и обеспечивающими силами ВВС КБФ.

Но решить ее было не просто. Во время боевых вылетов наши летчики встречали такую стену огня, через которую чудом можно было низколетящим самолетам пробиться к цели. Таких богатырей, которых не смог устрашить бешеный огонь фашистских кораблей, имелись десятки, сотни. Жаль, что не всем нашим боевым товарищам-летчикам удалось избежать прямого попадания вражеского снаряда в самолет.

24 апреля 1945 года запомнилось нам на всю жизнь. Этот день был одним из самых тяжелых. Каждый потопленный вражеский корабль доставался дорогой ценой.

Во время атаки летчик И. Г. Дегтярь потопил быстроходную десантную баржу, но и его самолет был подбит. Наши истребители сопровождения наблюдали, как торпедоносец Дегтяря перешел на крутое снижение и под большим углом врезался в воду. Видимо летчик получил тяжелое ранение.

В тот же день в пятистах метрах от успешно атакованного фашистского транспорта взорвался самолет летчика М. К. Мальцева.

Наши боевые товарищи пали смертью храбрых на поле боя, показав пример образцового выполнения воинского долга, верного служения Родине. Об этом рассказали в письмах к матерям друзья погибших.

«Вы по праву можете гордиться своим сыном, отдавшим жизнь за счастье нашей Отчизны, — писали они. — В лице Вашего сына мы потеряли лучшего боевого товарища и клянемся беспощадно мстить врагу. В наших сердцах вечно будет жить память о Вашем сыне. Его светлый образ будет вдохновлять нас на новые боевые подвиги...»

И летчики крепко держали слово, данное матерям погибших. Они жестоко мстили врагу за смерть товарищей. О героических делах каждого рассказывалось в письмах, листовках и документах.

На письма мы получали ответы. Матери погибших призывали беспощадно бить врага, уничтожить фашизм и с победой вернуться домой к своим семьям.

Особенно много энергии придавали нам письма и посылки октябрят и пионеров. [135] Никогда не забыть посылку из Свердловска от девочки Тани с вышитым крестиком платочком и запиской, в которой всего два слова, написанных печатными буквами: «Лучшему защитнику!». Такие записки и посылки в торжественной обстановке вручались лучшему экипажу по итогам боевой работы за день. Скромные детские подарки удесятеряли силы воздушных бойцов и их наземных соратников. Приведу один только пример.

В боях за Пиллау летчик младший лейтенант А. А. Бровченко получил тяжелое ранение. Теряя силы, мужественный пилот все же дотянул до своего аэродрома, но изрешеченный пулями и снарядами самолет в конце пробега загорелся. Нельзя было терять ни секунды. И к самолету со всех стоянок бросились люди. Пренебрегая смертельной опасностью, они извлекли тяжелораненного летчика и спасли ему жизнь.

За успехи в боях при штурме. Кенигсберга и военно-морской базы Данциг, за храбрость и мужество, доблесть и настойчивость наш 51-й полк получил вторую боевую награду — орден Ушакова II степени.

Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин в своих приказах трижды объявлял личному составу нашего полка благодарность: 28 января 1945 г. за взятие города Клайпеды (Мемель), 30 марта — Данцига, 9 апреля — военно-морской базы и города Кенигсберга.

* * *

В бою нельзя ошибаться. Слишком дорогой ценой приходится расплачиваться за это. Но в то же время на ошибках учимся.

18 апреля 1945 года группа торпедоносцев и топмачтовиков во главе с одним из лучших наших командиров звеньев имела задачу атаковать вражеские корабли у Пиллау. Выйдя в указанный район и обнаружив фашистские суда, ведущий принял неправильное решение — атаковать их с моря по направлению на берег, со светлой части горизонта. Гитлеровцы сразу заметили наши самолеты и открыли бешенный зенитный огонь. Машина ведущего получила четыре прямых попадания. Они вывели из строя левый мотор, разбили фюзеляж у штурманской кабины. Штурмана тяжело ранило. Летчик пытался возвратиться на свой аэродром на одном моторе, но тяга пропала. Не дотянув до берега, он произвел посадку на воду у селения Мальшникен. [136] Самолет носом выскочил на берег, а корпус так и остался в воде. Штурмана в тяжелом состоянии отправили в ближайший армейский госпиталь. Летчик и стрелок-радист добрались в свою часть.

Что же произошло?

За ведущим пошел в атаку лишь один ведомый — младший лейтенант Козлов. И тоже неудачно — самолет получил прямые попадания снарядов в левую плоскость. А два других ведомых — лейтенант А. Г. Горбушкин и младший лейтенант В. Д. Петров, — отделившись, вышли с темной части горизонта на группу вражеских судов в составе транспорта, танкера и тральщика.

В. Д. Петров атаковал танкер в 5000 тонн, а А. Г. Горбушкин — тральщик. Оба экипажа видели сильные взрывы, но зафиксировать потопление не смогли из-за сильного противодействия зенитной артиллерии и плохой горизонтальной видимости.

На разборе боевой работы за сутки высказывались разные мнения. Одни говорили, что Горбушкин, будучи заместителем командира группы, виновен в отрыве от ведущего. Его примеру последовал Петров. Нельзя допускать, чтобы ведомые без разрешения ведущего делали то, что им вздумается. Есть золотое правило: ведомый может выйти из строя только с разрешения ведущего.

— Но они же отлично выполнили задачу, — говорили другие.

Да, ведомые действительно совершили ошибку. Правда, сложившаяся обстановка в какой-то мере оправдывала их.

Ведущий же оценил обстановку неверно, потерял управление группой. То, что ведомые хорошо выполнили боевую задачу, смягчает их вину. А если бы задача осталась невыполненной? [136]

Завершающие бои

В последних числах апреля 1945 года на юго-восточном побережье Балтийского моря оставалось два важных стратегических направления действий советских войск. Одно из них — вдоль берега моря на Кольберг — Свинемюнде — Росток.

На этом направлении наступали войска 2-го Белорусского фронта, уже занявшие Штеттин и готовившиеся к штурму военно-морской базы врага Свинемюнде. [137]

Второе направление было на Курляндском полуострове, где продолжала упорно сопротивляться блокированная с суши немецко-фашистская группа армий «Курляндия» с питающими ее портами Лиепая и Вентспилс. Против нее действовали войска Ленинградского фронта.

Командующие войсками обоих фронтов требовали от командования Краснознаменного Балтийского флота обеспечения флангов своих войск и содействия в ликвидации блокированных вражеских группировок. Народный комиссар Военно-Морского флота Адмирал флота Н. Г. Кузнецов считал главным первое направление и приказал большую часть авиации и легких корабельных сил Балтийского флота сосредоточить на нем.

С этой целью 29 апреля 1945 года на один из аэродромов в Германии перебазировался наш 51-й минно-торпедный авиаполк, которым в то время я командовал. Вместе с нами, что называется, крыло в крыло, перелетели постоянные боевые спутники торпедоносцев и штурмовиков — самолеты ЯК-9 21-го Краснознаменного истребительного авиаполка, с которыми нас связывала крепкая боевая дружба.

Вопросы взаимодействия были хорошо отработаны, и мы понимали друг друга, как говорят, по одному взгляду. Наши штабы размещались в одном здании. Офицеры штаба нашего полка и я всегда были безмерно рады появлению на территории аэродрома командира истребителей Героя Советского Союза подполковника Павла Ивановича Павлова. Это был веселый, жизнерадостный человек. Хорошее воспоминание у нас осталось и о начальнике штаба майоре Юрии Васильевиче Храмове, майоре Дмитрии Андреевиче Кудымове и многих других товарищах из 21-го истребительного полка. С ними легко было работать и можно сказать, что наши два полка являлись как бы единым целым.

Несколько раньше сюда перебазировался 7-й штурмовой авиаполк, которым командовал дважды Герой Советского Союза полковник А. Е. Мазуренко. И со штурмовиками мы быстро нашли общий язык.

Аэродром находился в непосредственной близости от береговой черты, имел две параллельные бетонированные взлетно-посадочные полосы и находился в хорошем состоянии. После изгнания отсюда фашистов все жилые помещения остались нетронутыми, за исключением взорванных ангаров. [138] Разместились мы на аэродроме с большими удобствами. Но не это было главным: все ждали конца войны и хотели скорее вернуться на родную землю, поближе к семьям.

На немецкой земле все дороги и автострады забили беженцы. Измученные женщины и старики везли в детских колясках малышей, а те, кто еще сохранил силы, шли в упряжке и, едва передвигая ноги, тащили за собой телеги, груженные различным домашним скарбом. Все они возвращались обратно к своим насиженным местам.

Красная Армия уже вышла на реку Одер, заняла все побережье Балтийского моря, за исключением мыса Хель и военно-морской базы Свинемюнде. К этим отрезанным с суши группировкам фашисты не только подбрасывали морем войска и технику, но одновременно производили эвакуацию и поддерживали огнем боевых кораблей прижатые к берегу гарнизоны.

До последних дней войны, включая 9 мая, 51-й минно-торпедный полк наносил удары по вражеским базам и конвоям на морских коммуникациях. Последний мощный удар мы нанесли по кораблям врага в военно-морской базе Свинемюнде.

После падения Пиллау и портов в Данцигской бухте значение Свинемюнде для гитлеровцев стало особенно важным. Здесь скапливалось большое количество транспортных средств. Здесь находилась довольно мощная группа боевых кораблей, обстреливавших правый фланг 2-го Белорусского фронта, наступавшего по берегу моря. Действия кораблей прикрывались истребителями фашистского 1-го воздушного флота. Чтобы сломить сопротивление врага и овладеть военно-морской базой Свинемюнде потребовалось тщательно разработать и провести весьма важную операцию, в которой приняло участие большое количество ударных и обеспечивающих сил авиации КБФ.

Штаб ВВС КБФ разработал схему, в которой предусматривался порядок нанесения удара главными силами — торпедоносцами и топмачтовиками 51-го минно-торпедного полка и порядок прикрытия ударных групп штурмовиками и истребителями. Предусматривался также контроль результатов удара визуальным наблюдением и фотосъемкой силами 15-го разведывательного полка. Командовал этим полком Герой Советского Союза подполковник Ф. А. Усачев. [139]

В первые дни, мая пасмурная погода не позволяла нанести массированный удар. Выполнялись только полеты небольшими группами на коммуникации Росток — Лиепая.

Настроение личного состава было приподнятое. Все чаще и чаще офицеры, сержанты собирались в группы и обсуждали Первомайский приказ Верховного Главнокомандующего. У карты военных действий постоянно толпился народ. Восхищались победным шествием Красной Армии по земле фашистской Германии. Все ожидали, что вот-вот по радио будет объявлено о долгожданной победе. Но полк продолжал выполнять боевые задачи. Каждый летчик, техник горел желанием в последние дни войны сделать максимум полезного, вкладывая все силы в ратный труд. А молодые летчики, прибывшие из училищ, досаждали постоянными просьбами, чтобы их скорее послали на боевое задание.

— Так и война закончится, а мы ни одного боевого вылета не сделаем, — говорили они.

* * *

4 мая погода заметно улучшилась. Накануне, поздно вечером, командир 8-й минно-торпедной авиадивизии полковник М. Курочкин вызвал меня к аппарату и поставил задачу: к рассвету всем составом полка быть готовым к уничтожению, по данным воздушной разведки, боевых кораблей и транспортов врага самостоятельно и во взаимодействии со штурмовиками, под прикрытием истребителей на коммуникациях и на подходах к военно-морской базе Свинемюнде, портам острова Борнхольм. Такой приказ мы ожидали, а потому заранее готовились к его выполнению. Согласовали все вопросы взаимодействия со штурмовиками и истребителями, и ждали только данных от разведчиков.

С наступлением рассвета самолеты-разведчики, наблюдая за районом Свинемюнде, обнаружили на рейде: учебный линкор «Шлезиен», крейсер «Принц Ойген», вспомогательный крейсер «Орион», эсминцы, сторожевые корабли и катера, тральщики, быстроходные десантные баржи, до десяти транспортов водоизмещением в 5000-8000 тонн каждый, танкер, госпитальное судно. Кроме того, в самом порту Свинемюнде находились шесть транспортов и довольно мощная группа кораблей (до 30-40 вымпелов). [140]

Мы находились в повышенной готовности к вылету и ждали распоряжений. Вскоре из штаба дивизии получили приказание: нанести торпедно-бомбовый удар по линкору «Шлезиен» с целью его уничтожения. Штаб полка разработал схему удара, и я, как командир полка, принял решение: для выполнения задачи выделить из состава первой и третьей авиаэскадрилий по одному торпедоносцу и по четыре топмачтовика. Основным средством поражения на мелководье, где находился линкор, считались авиабомбы крупного калибра. Специалисты предложили в виде эксперимента применение торпед. Дело в том, что наша торпеда, после сбрасывания с самолета и вхождения в воду, ныряет на глубину до 25 метров, а глубина, где находился линкор не превышала 10 метров. Все же мы приняли решение на ведущие самолеты подвесить торпеды.

Для вывода ударных и обеспечивающих групп в район цели и управления ими в период атаки был назначен экипаж командира второй эскадрильи капитана Ф. Н. Макарихина (без боевой нагрузки), осуществлявший роль командного пункта в воздухе. Это был новый тактический прием в полку и применялся впервые. Он дал много положительного и вполне себя оправдал. Этот прием исходил из особых условий управления групповым боем, с участием торпедоносцев, топмачтовиков, штурмовиков, истребителей и разведчиков. Мы над этим долго предварительно работали в штабе. Для нанесения удара по линкору устанавливался такой порядок движения групп самолетов по маршруту: штурмовики идут в полутора-двух километрах впереди торпедоносцев и топмачтовиков и, рассредоточившись, наносят удар по кораблям и целям, которые могут своим огнем помешать главным ударным силам выполнению боевой задачи.

Вылет намечался тремя группами в течение дня по сигналу с командного пункта полка. Первая ударная группа состояла из одиннадцати самолетов, в которую входили самолет управления капитана Ф. Макарихина, два торпедоносца и восемь топмачтовиков. Кроме того, в группу входили: 24 ИЛ-2, задача которых состояла в подавлении огня вражеской зенитной артиллерии, и 12 ЯК-9 (ведущий майор Усыченко), непосредственно прикрывавших ударную группу. Во вторую ударную группу входили семь машин: самолет управления, торпедоносец, пять топмачтовиков, а также 16 ИЛ-2 и 8 ЯК-9. [141] Третья ударная группа имела торпедоносец, пять топмачтовиков, 16 ИЛ-2 и 8 ЯК-9.

Боевая задача выполнялась так. В 10 ч. 30 м. в воздух поднялась первая ударная группа и, пройдя по установленному маршруту, вышла северо-восточнее рейда Свинемюнде, где увидела линкор «Шлезиен», находившийся в дрейфе. Штурмовики с ходу начали обстрел целей, обеспечивая атаку торпедоносцев и топмачтовиков. С дистанции 4 — 5 километров по команде с самолета управления звенья старших лейтенантов Фоменко и Борисова легли на боевой курс атаки. Топмачтовики развили максимальную скорость и с дистанции 250 — 300 метров сбросили бомбы. Торпедоносцы пустили торпеды по цели с дистанции 800 — 1000 метров и направились в зону сбора. Топмачтовик младшего лейтенанта Н. Линика из звена Фоменко после сбрасывания бомб был сбит — от прямого попадания вражеского зенитного снаряда он взорвался в воздухе. Но и линкору досталось. От фугаски, сброшенной с самолета Н. Линика, на «Шлезиене» возник очаг пожара.

Остальные экипажи атаковали стоявшие рядом с линкором транспорты и сторожевой корабль. В. М. Кулинич точно сбросил бомбу весом в одну тонну на фашистский транспорт и тот по наблюдению экипажей затонул. Летчики И. Ф. Смолянов и Ефремцев атаковали транспорт водоизмещением в 8000 тонн. Две фугасные бомбы крупного калибра попали в цель. А. Г. Горбушкин атаковал тральщик, который взорвался и затонул. Два экипажа из звена Борисова по различным обстоятельствам в атаке не участвовали. На аэродром первая группа возвратилась общим строем и благополучно произвела посадку.

В 16 ч. 04 м. вылетела вторая группа самолетов, руководимая Героем Советского Союза старшим лейтенантом А. Богачевым, и нанесла новый удар по линкору и другим боевым кораблям и транспортам.

Поскольку фашистских истребителей над Свинемюнде не было, хорошими наблюдателями за ходом боя оказались наши истребители непосредственного прикрытия. Они зафиксировали подводный взрыв у борта линкора. Кроме того, было отмечено прямое попадание бомб в транспорт, который тут же затонул. Получили сильные повреждения эсминец, еще один транспорт и вспомогательный крейсер «Орион».

В 20 ч. 02 м. продолжила операцию по уничтожению линкора третья группа под командованием капитана Макарихина. [142]

Решающий удар по линкору нанесли экипажи командиров звеньев В. А. Астукевича, А. Г. Горбушкина и летчика И. А. Ермышкина. В результате атаки на линкоре возникло несколько больших и малых очагов пожара и он затонул. На мелководье корабль, погружаясь в воду, сел на грунт. Боевая рубка и палуба корабля оставались на поверхности и представляли из себя груду металлического лома. Носовая двухорудийная башня главного калибра была сбита, стволы ее орудий валялись на палубе. Средняя часть линкора выгорела.

Истребители прикрытия отметили также потопление транспорта водоизмещением в 8000 тонн, прямое попадание бомб в эскадренный миноносец, тральщик и сторожевой корабль.

Всего за день главные ударные силы 51-го полка сбросили по целям 41 авиабомбу крупного калибра и четыре торпеды. Линкор «Шлезиен» был потоплен шестью бомбами.

К исходу дня на командном пункте полка собрались представители всех частей, принимавших участие в операции. Начальники штабов Н. И. Иванов и Ю. В. Храмов еще раз уточнили данные наблюдений о результатах ударов по кораблям врага, разведслужба подготовила фотоснимки, сверила свои данные с данными разведчиков и штурмовиков.

Специалисты штаба и командиры подразделений составили боевые донесения.

Однако обстоятельный разбор и подведение итогов боевых действий полка за 4 мая мы смогли сделать только на следующий день. Результаты, можно сказать, превзошли все ожидания. Кроме линкора «Шлезиен» были потоплены: вспомогательный крейсер «Орион», шесть транспортов общим водоизмещением в 29 000 тонн, два эскадренных миноносца, два тральщика и сторожевой корабль. Серьезно повреждены: крейсер «Принц Ойген», три эскадренных миноносца, сторожевой корабль, тральщик и транспорт водоизмещением в 3000 тонн.

Наши потери — один самолет. Экипаж в составе летчика младшего лейтенанта Н. И. Линика, штурмана младшего лейтенанта В. М. Залезина и стрелка-радиста сержанта С. А. Спиридонова погиб смертью храбрых.

На самолете лейтенанта И. Ф. Смолякова от прямого попадания снаряда малокалиберной зенитной артиллерии оказался выведенным из строя один мотор. [143] Летчик не растерялся и, маневрируя на малой высоте, сумел выйти из зоны зенитного огня и привести подбитый самолет на свой аэродром. Идя на посадку, Смоляков попытался выпустить шасси, но они не сдвинулись с места, так как была повреждена гидросистема. Тогда летчик хладнокровно, что называется, «притер» свой самолет к травяному покрову с минимальными повреждениями. Экипаж остался невредимым.

По заключению вышестоящего командования операция прошла успешно. Весь состав полка показал непоколебимую стойкость, мужество и огромное желание во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу, и с честью ее выполнил.

Особенно отличился командир второй эскадрильи капитан Федор Николаевич Макарихин, который в тот день совершил четыре боевых вылета.

Наиболее характерным был его последний полет. После третьего группового вылета ко мне на КП явился Федор Николаевич и, доложив об успешном выполнении задания, сказал:

— Летчик жалуется, что у цели на его самолете не сработал электросбрасыватель. Опробовали на стоянке — работает нормально. Прошу разрешения взлететь и опробовать вблизи аэродрома у береговой черты.

Макарихин такое разрешение получил, но... полетел он в Свинемюнде добивать поврежденный большой фашистский транспорт. Это и был его четвертый вылет. Хочу сказать, что такого рекордного количества боевых вылетов за один день не имел никто в полку со дня его основания. По два вылета сделали заместитель командира первой эскадрильи В. Фоменко, командиры звеньев В. Кулинич, В. Астукевич, А. Горбушкин и летчик Ефремцев.

5 мая войска маршала К. К. Рокоссовского, при активном содействии авиации КБФ заняли важную военно-морскую базу Германии Свинемюнде. Вслед за этим капитулировал гарнизон острова Рюген.

Личный состав 51-го минно-торпедного полка получил еще две благодарности Верховного Главнокомандующего:

5 мая 1945 года за взятие Свинемюнде и 6 мая за взятие острова Рюген. Это была девятая по счету благодарность Верховного Главнокомандующего. Президиум Верховного Совета СССР наградил наш полк третьим боевым орденом — орденом Нахимова I степени и стал именоваться:

51-й минно-торпедный Таллинский Краснознаменный, орденов Ушакова и Нахимова авиаполк. [144]

Радость победы

В начале мая командование КБФ приступило к подготовке морского и воздушного десанта на остров Борнхольм, где фашисты организовали базу для своих кораблей, шедших из Западной Германии в Курляндию, и куда они вывезли из Померании большое количество войск. На ультиматум Советского командования сдать острое гитлеровцы ответили отказом.

5 мая командование флотом предупредило население острова Борнхольм о предстоящих ударах авиации по фашистским кораблям и судам и потребовало, чтобы жители не появлялись в портовых сооружениях и других зданиях и ушли подальше от стоянок кораблей. После этого предупреждения авиация флота нанесла сокрушительные удары по вражеским кораблям и транспортам в портах Ренне и Нексе.

8 мая Советское командование открытым текстом передало начальнику гарнизона острова Борнхольм телеграмму с требованием капитулировать, но и это требование было отклонено. Тогда балтийская авиация снова возобновила атаки.

8 мая 51-й минно-торпедный авиаполк всем своим составом под моим командованием совершил на порты Борнхольма два налета. Первый бомбоудар мы нанесли в 11 час. 20 мин. по кораблям и сооружениям в порту Ренне. Каждый самолет имел по две 1000-килограммовых фугасных бомбы. В районе среднего мола возникло до 20 очагов пожара.

Второй удар наш полк под прикрытием истребителей нанес в 16 час. 30 мин. по порту Нексе. Отмечено также большое количество сильных взрывов и пожаров в порту и портовой части города.

Фашисты вели по нашим самолетам сильный огонь, но он оказался малоэффективным. Вражеская истребительная авиация вообще не появлялась. Нашим истребителям удалось сбить несколько транспортных самолетов врага. Везде и во всем чувствовалось наше превосходство. [145]

А в 6 часов 15 минут утра 9 мая с кораблей КБФ и самолетов высадился наш десант в порту Ренне. После этого командир фашистского корпуса генерал-лейтенант Гутман, его начальник штаба и старший морской начальник капитан I ранга фон Калиц, как представители штаба гитлеровских войск, согласились капитулировать.

8 мая в Берлине был подписан акт о безоговорочной капитуляции всех фашистских войск. В связи с этим командование Краснознаменным Балтийским флотом получило приказ от наркома Военно-Морского флота с 9 мая прекратить все боевые действия. Чувствовалось, что с часу на час должно быть официально объявлено об окончании войны с фашистской Германией и нашей победе. Наступила полночь, но никто не ложился спать, хотя днем все вели напряженную боевую работу. Разговор у всех один — о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Многие бодрствовали до двух часов ночи. Но едва уснули, как всех разбудила стрельба зенитчиков, прикрывавших аэродром.

Быстро поднимаюсь, звоню на коммутатор и прошу девушку соединить меня с командиром артдивизиона. А дежурная кричит в трубку:

— С победой Вас, товарищ майор! Дождались! Радостная, долгожданная весть быстро разлетелась по гарнизону. К артиллерийским залпам прибавилась трескотня пулеметов.

Услышав артиллерийскую стрельбу, техники, механики и мотористы прибежали к своим самолетам как по тревоге, а потом, узнав в чем дело, сели за башенные огневые установки и салютовали до полного израсходования патронов.

В ту ночь всюду слышались выстрелы — казалось, радости не будет конца. Некоторые, спросонья, не сразу понимали, в чем дело, а когда узнали — бросились обнимать друг друга. В кубриках до утра так и не ложились спать.

Кто-то запел песню о Москве. Ее подхватили и понеслась над аэродромом:

«Кипучая, могучая, Никем не победимая. Москва моя, страна моя Ты самая любимая».

Утром, после завтрака, состоялся митинг. Открыть его поручили мне. Выступило несколько человек. Проникновенные слова сказал командир 21-го истребительного авиаполка Герой Советского Союза П. И. Павлов. [146] Страстно, от всего сердца говорили и другие авиаторы.

Трудно сейчас воспроизвести на бумаге все сказанное в тот радостный день. Все это надо вновь пережить, чтобы выразить чувства людей, выстоявших в титанической борьбе, в войне, длившейся почти четыре года, войне самой тяжелой, самой кровопролитной в истории человечества.

На плечи Советского Союза и его Вооруженных Сил легла главная тяжесть борьбы с фашистской Германией и ее сателлитами. Красная Армия достойно выполнила свой долг перед Родиной.

Пройдут годы и благодарные потомки воздадут должное бессмертному подвигу, совершенному советским солдатом.

В Волгограде взметнется ввысь величественная фигура Матери-Родины, благословляющая своих сыновей на правое дело.

В Берлине на гранитном пьедестале в огромный рост встанет воин-освободитель, прижавший к плечу ребенка, с карающим мечом в руках, которым он, словно кровожадного дракона, разрубил фашистскую свастику.

Будут пламенеть свежие цветы у многочисленных памятников на советской земле, в городах и селах Европы — везде, где советский воин осуществил свою историческую освободительную миссию.

Победа! Все мы жили ею, радовались. Мы ждали этой радости, а когда она пришла никто не ожидал, что она будет такой великой, такой захватывающей, такой потрясающей.

Среди нас незримо присутствовали те, кто сложил свою голову, сражаясь за свободу Родины и освобождение всего человечества от фашизма. Они ушли в бессмертие ради жизни на земле. Ценой своей крови и жизни уничтожая фашизм, они всегда помнили о родном социалистическом Отечестве, о своем народе, о матерях и отцах, о детях.

Мы и сегодня помним о павших, говорим словами поэта:

«Никто не забыт и ничто не забыто. Земля обелисками густо покрыта, Знамена склонены, огни неугасны... У памяти цвет, как у знамени, красный». [147]

* * *

Еще утром из штаба ВВС по телефону передали: нам разрешается использовать день для отдыха личного состава. Об этом объявили на митинге. Все разошлись по своим подразделениям. Вскоре то тут, то там послышались песни...

Около полудня мы с Григорием Васильевичем Добрицким и Николаем Ивановичем Ивановым зашли в штаб. Не успели присесть, как раздался телефонный звонок. Трубку взял Николай Иванович. Мы увидели, как сразу вытянулось у него лицо. Он слушал, а потом сказал: «Есть!» и повернулся ко мне.

— Приказано всем имеющимся в наличии машинам вылететь в море. Фашисты удирают с мыса Хель и из Курляндии в Швецию. Надо обнаружить караваны судов и заставить соблюдать условия капитуляции. В случае отказа уничтожить.

Приказ есть приказ. Объявили боевую тревогу. Как ни странно, на своих местах оказались все летчики, штурманы, стрелки-радисты и, конечно, техники, механики. Пока готовили самолеты, я обошел экипажи и отобрал для выполнения задания двенадцать. Потом связался с командиром истребительного полка. Оказывается, и он получил приказ прикрывать нас.

Первым ушел в полет я. Наш экипаж сразу же обнаружил вражеские суда: транспорты, шхуны, баржи... Никаких организованных конвоев не было — каждый двигался сам по себе.

Это было похоже на бегство перепуганного зверя, пытавшегося уйти от возмездия. Сразу же передал на КП свои координаты и приказал поднять в воздух все самолеты.

Они не заставили себя долго ждать. Первую группу вел командир первой эскадрильи капитан П. Д. Тимофеев. В нее входили экипажи летчиков А. М. Сушицкого, В. П. Фоменко и В. А. Астукевича.

Вторую группу возглавил командир второй эскадрильи капитан Ф. Н. Макарихин (летчики Г. В. Позник, И. Ф. Смоляков и Д. С. Вершинин). [148]

Третью группу скомплектовал мой заместитель по летной подготовке майор Е. П. Прикащиков. Он недавно прибыл в полк и делал первый вылет. В его группу вошли летчики из третьей эскадрильи В. П. Полюшкин, В. М. Кулинич и В. Д. Петров. Каждая группа прикрывалась парой истребителей.

Мы дали фашистам предупредительный сигнал. Вместо ответа они открыли зенитный огонь. Тогда я отдал приказ о переходе в атаку.

Удачно атаковал транспорт водоизмещением в 8000 тонн лейтенант Сушицкий. От прямого попадания бомбы судно пошло на дно. Такой же транспорт потопил лейтенант Позник. Лейтенанты Полюшкин и Кулинич совместным ударом потопили транспорт в 5000 тонн.

Старший лейтенант Фоменко, капитан Тимофеев и младший лейтенант Вершинин своими целями избрали боевые корабли. Их торпедами и бомбами были потоплены два миноносца и сторожевой корабль.

Неудача постигла экипаж Астукевича. Снарядом из зенитного орудия перебило гидросистему самолета. Летчику с трудом удалось довести машину до аэродрома и совершить посадку.

Нескладно получилось и у меня. Мы зашли в атаку на один транспорт, где на палубе, прижавшись друг к другу, стояли фашистские солдаты. Я выпустил почти в упор торпеду, но она прошла под транспортом, не причинив вреда. Тогда пошел на штурмовку. Один раз обстрелял удачно, трассирующие пули покрыли палубу, а потом еще стрелок-радист В. В. Быков добавил огня из башенных пулеметов.

На втором заходе нас постигла неудача — самолет получил повреждение и мы кое-как дотянули до своего аэродрома.

Так закончился для нас первый послевоенный день, день мирный и долгожданный. В этот же день мы поставили точку на своем боевом пути.

С великим достоинством личный состав 51-го минно-торпедного авиаполка пронес свое боевое знамя от Ленинграда до Кенигсберга, Данцигской бухты и Штеттина.

Полк внес достойный вклад в дело победы над фашистской Германией. Он принимал участие во всех важнейших наступательных операциях, проводимых Краснознаменным Балтийским флотом совместно с войсками Ленинградского фронта. На боевом счету полка более 100 потопленных вражеских боевых кораблей и транспортов, два танкера, плавучий док с неопознанным судном. [149]

Лучшими, потопившими наибольшее количество фашистских транспортов и кораблей (экипажем, в паре и в группе), являются: экипаж командира звена Героя Советского Союза Александра Александровича Богачева (штурман звена Николай Иванович Конько, стрелок-радист Игорь Федорович Иванов). У него 15 потопленных единиц.

У экипажа командира звена Дмитрия Кузьмича Башаева (штурман звена Алексей Гаврилович Арбузов, стрелок-радист Семен Александрович Иванов) — 14 потопленных единиц. Столько же у экипажа командира звена Виктора Мартыновича Кулинича (штурман звена Игорь Степанович Жебуртович, стрелок-радист И. И. Лазарев).

Одиннадцать потопленных транспортов на счету экипажа заместителя командира эскадрильи Героя Советского Союза Михаила Владимировича Борисова (штурман «звена Герой Советского Союза Иван Ильич Рачков, стрелок-радист Александр Семенович Демин).

По 10 потопленных транспортов и кораблей имеют: командир эскадрильи Федор Николаевич Макарихин (штурман Александр Петрович Лясин, стрелок-радист Владимир Григорьевич Агафонов, а после его ранения Петр Иванович Кудем), командир звена Валентин Павлович Полюшкин (штурман Иван Нилович Яковлев, стрелки-радисты В. И. Арчаков, Валентин Николаевич Плеханов).

Боевые страницы истории 51-го минно-торпедного полка насыщены героизмом, мужеством, самоотверженным трудом летного и технического состава. Немало подвигов совершили летчики-торпедоносцы Балтики на ленинградской земле и в водах Балтийского моря. Их героические дела золотыми буквами вписаны в историю Советских Вооруженных Сил и Краснознаменного Балтийского флота. На всем боевом пути полка, начиная от Ленинграда и кончая Штеттином (Щецином) стоят памятники, обелиски. Надписи на них рассказывают о тяжелых боях, проведенных морскими летчиками. Они дрались с врагом, не щадя своей жизни. Жертвуя собой, шли на таран, чтобы разгромить фашизм и приблизить День Победы.

Боевые годы безвозвратно ушли в историю, но имена героев, отдавших свою жизнь в войне за Родину, навсегда останутся с нами.

Ежегодно 9 мая на традиционной встрече в Ленинграде ветераны морской авиации вспоминают тех, кто не вернулся с боевого задания. [150] К подножию памятников и на могилы погибших ложится живой ковер ярких цветов: белоснежных калл и пышной сирени, а среди них каплями крови горят красные гвоздики. В тесном кругу стоят ветераны — свидетели и участники кровопролитных сражений. С душевной гордостью мы помним, что вместе с нами били фашистов майор Ф. А. Ситяков, Герои Советского Союза И. И. Пономаренко, Г. А. Заварин, И. В. Тихомиров, И. К. Сачко и В. П. Носов. Радуемся, что и теперь в первых рядах защитников Родины идет славная советская молодежь — наша надежная смена, унаследовавшая все лучшие черты старшего поколения. [150]

О бойцах живых и о тех, кого нет с нами

…Отгремели бои. Военные будни сменились напряженным послевоенным периодом — переходом строевых частей авиации ВМФ к жизни по уставам мирного времени. Это был период весьма нелегкий.

На вооружение поступала новая реактивная техника, которая требовала глубоких знаний. У многих летчиков военного времени не хватало теоретической подготовки. Чтобы сохранить кадры, имевшие богатый опыт войны, требовалось «пропустить» их через высшие учебные заведения — военные академии, училища, курсы.

На учебу откомандировали многих моих товарищей.

Отрадно, что во время учебы стали частым явлением встречи с однополчанами, с фронтовыми друзьями.

После войны судьба разбросала боевых друзей-однополчан по разным уголкам родной земли и связи оборвались. Но боевая дружба ни с чем не сравнима, она вечна.

«Где же вы теперь — однополчане?» — спрашивал себя каждый из нас. Услышать живое слово боевого друга-ветерана, а тем более встретиться с ним, стало острой, органической потребностью каждого.

И вот в марте 1970 года, в ленинградской молодежной газете «Смена» было опубликовано «Обращение к однополчанам 51-го минно-торпедного авиаполка». И тут ко мне сразу же, буквально пачками посыпались письма ветеранов. Одновременно пришли письма от бывшего командира первой эскадрильи Ивана Дмитриевича Тимофеева, бывшего штурмана эскадрильи Алексея Сергеевича Сирика и бывшего начальника связи эскадрильи Виктора Арсентьевича Дикарева. [151] Они предложили создать совет ветеранов полка, увековечить память погибших в бою товарищей, выполнить клятву, которую они давали тем, кто не вернулся с поля боя.

Живет этот бывший боевой экипаж в разных городах:

И. Д. Тимофеев, подполковник запаса, работает на одном из заводов в Риге, А. С. Сирик, подполковник запаса — секретарь партийной организации одного из предприятий в г. Камышине Волгоградской области, а В. А. Дикарев живет в Ленинграде. Все они высоко ценят боевую дружбу и являются членами совета ветеранов полка, который был создан в 1970 году. Ежегодно, на традиционной встрече ветеранов авиации ВМФ в Ленинграде, их всегда можно видеть вместе, а неутомимый Виктор Арсентьевич Дикарев является основным организатором всех наших больших и малых начинаний.

В письмах поступило много других ценных предложений, характеризующих стремление наших однополчан сделать все возможное, чтобы героические дела коллектива полка не были забыты.

Отрадно отметить и экипаж бывшего заместителя командира первой эскадрильи Владимира Петровича Фоменко, у которого немало личных боевых побед и хороших дел на фронте мирного труда. В прошлом штурман его звена Геннадий Арсентьевич Чернышев в 1945 году стал штурманом эскадрильи. После войны он успешно закончил академию. Но по состоянию здоровья в 1954 году ушел в запас и поступил работать старшим преподавателем на кафедре летной эксплуатации в Ленинградском авиационном училище ГВФ. Одновременно заочно учился в аспирантуре. Защитил диссертацию и получил ученую степень кандидата технических наук, ему присвоено звание доцента. За период работы в училище он написал ряд научных трудов. Но 19 июля 1972 года, на 51-м году жизнь Геннадия Арсентьевича Чернышева безвременно оборвалась.

Бывший стрелок-радист этого экипажа Алексей Иванович Гридяев продолжал служить в другой части, стал отличником в учебно-боевой и политической подготовке. Неоднократно поощрялся командованием, дважды сфотографирован у развернутого боевого знамени части. Был неоднократным чемпионом Военно-Воздушных Сил КБФ по боксу. После демобилизации переехал в город Сумгаит и вот уже 29 лет работает там бригадиром по ремонту оборудования. Бригаде в ноябре 1964 года присвоено звание коллектива коммунистического труда. [152] С 1958 г. Алексей Иванович имеет личный штамп ОТК. Коммунисту Гридяеву в 1971 году в торжественной обстановке был вручен орден Трудового Красного Знамени. К боевым наградам прибавилась награда за мирный труд. «Когда видишь, как бодрой походкой идет на работу Алексей Иванович, — пишет нам главный инженер Балашов, — то веришь, что такому человеку не страшны никакие трудности. Мы все знаем, что участок, где трудится он, находится в надежных руках».

Несколько позже в активную работу по организации встречи ветеранов полка включился и подполковник запаса Борис Павлович Черных. С первого и до последнего дня войны он на фронте, в начале в 1-м, а затем в 51-м минно-торпедном авиаполку. За потопление шести транспортов и подводной лодки врага его грудь украшают четыре ордена Красного Знамени и другие награды. Он часто выступает перед молодежью и рассказывает о бесстрашных летчиках Балтики, своих товарищах-однополчанах.

Самый крупный коллектив ветеранов находится в Ленинграде. Здесь их целое подразделение, и возглавляет его бывший инженер полка, полковник в отставке Георгий Федорович Яковлев. Такие же подразделения существуют в Москве и Орле.

Четверо ветеранов нашего полка живут в Нижнем Тагиле. Трое — Е. И. Добин, Л. Д. Малахов, А. П. Аганичев — потомственные тагильчане, а А. В. Исаков — сибиряк, родом из Кемерово. Сейчас все трудятся на орденоносном металлургическом комбинате им. В. И. Ленина. Каждый из них ведет большую общественную работу по воспитанию подрастающего поколения. Да и сыновья у каждого уже служат или собираются служить в наших Вооруженных Силах. Все четверо — ударники коммунистического труда, награждены ленинской юбилейной медалью «За доблестный труд» и значком «Победитель социалистического соревнования».

На комбинате работают многие династии металлургов. Среди них и династия Аганичевых: отец — потомственный металлург, депутат Верховного Совета СССР первого созыва, сын Анатолий Петрович — ветеран 51-го авиаполка. Дед и бабушка работали на металлургическом заводе еще у капиталистов Демидовых.

Анатолий Васильевич Исаков ведет родословную с шахтерской семьи Кузбасса. [153]

У Евгения Ивановича Добина отец и дед были кузнецами и коногонами на руднике.

— В повседневной будничной работе на своем предприятии, — пишет совету ветеранов полка Евгений Иванович, — очень часто вспоминаю нашу славную семью 51-го авиаполка, где формировались хорошие черты характера каждого из нас. Порою может быть не все и не всегда шло гладко и не так, как хотелось бы, но память об этом славном боевом коллективе останется на всю жизнь...

Евгений Иванович Добин, член совета ветеранов 51-го авиаполка, много сделал и делает по увековечению памяти погибших. При его непосредственном участии на Нижне-Тагильском металлургическом комбинате имени В. И. Ленина отлиты три мемориальные доски. Добин пишет воспоминания о фронтовых делах, рассказывая о героях-однополчанах, призывает красных следопытов и школьников заинтересоваться судьбой воинов-таллинцев. При этом Евгений Иванович напоминает слова маршала Г. К. Жукова: «Молодых людей я призвал бы бережно относиться ко всему, что связано с Великой Отечественной войной. Это все важно. Это очень малая плата за все, что они (герои войны) сделали для вас в 1941-м, 42-м, 43-м, 44-м, 45-м годах».

* * *

Хочется рассказать много хорошего о нашем однополчанине Николае Ивановиче Конько — полковнике запаса, старшем преподавателе Николаевского кораблестроительного института имени адмирала С. О. Макарова.

Когда я задумал однажды написать очерк о Н. И. Конько для газеты, то не сразу мог решить, какой же черте его характера отдать предпочтение. О делах Конько можно много писать, долго рассказывать и все будет интересно, поучительно.

К боевым делам штурмана звена младшего лейтенанта Н. И. Конько, записанным в моих фронтовых дневниках, прибавились послевоенные дела и его трудовые будни в Николаевском кораблестроительном институте.

Коммунист Н. Конько бескомпромиссный и прямой человек, непримиримый ко всему, что мешает эффективно трудиться.

Николай рос и воспитывался на Украине в семье рабочего Николаевского паровозного депо Ивана Феодосеевича Конько. [154] В 1939 году 18-летний комсомолец отлично окончил школу и в том же году поступил в Николаевский кораблестроительный институт. Но учиться ему не пришлось — его призвали в ряды Вооруженных Сил.

Первые радости военной жизни он познал в морской пехоте, еще в начале войны. Затем началась учеба на штурманском отделении Военно-морского авиационного училища им. Леваневского. Окончив училище в начале 1943 года, вместе с другими товарищами он направляется на перегонку самолетов из Сибири в действующие флоты — Северный, Черноморский, Балтийский.

И вот — первое испытание для молодого авиационного специалиста штурмана Конько на зрелость. В одной из перегонок, при вылете в Новосибирск на их самолете из-за неисправности не запускались моторы.

Вся группа улетела, а экипаж Конько остался. Через 35 — 40 минут, когда неисправность устранили, членов экипажа вызвал к себе ответственный за организацию перегонки полковник Курочкин.

— Сможете ли сами долететь до Новосибирска? — спросил он.

Ответ был утвердительным. Пожелав счастливого пути, полковник разрешил вылет.

Полет по незнакомой трассе завершился успешно и вселил в штурмана Конько уверенность в свои силы, сыграл важную роль в дальнейшей его штурманской работе.

Прибыв на фронт в боевой 51-й минно-торпедный полк, молодой специалист назначается штурманом звена. Ему доверяли выполнение самых трудных боевых заданий.

Кончилась война и Н. И. Конько, как лучший из лучших, остался в строю. Много учился сам, учил других и рос по службе.

В 1960 году в соответствии с законом «О значительном сокращении Вооруженных Сил СССР» полковник Н. И. Конько уволился в запас и вместе с семьей прибыл в Николаев, где прошло его детство, где все было родным, близким.

Не найдя работу по специальности, где бы Н. Конько смог применить свои знания и опыт, он поступил на 1-й курс Николаевского кораблестроительного института и работал лаборантом, а затем учебным мастером.

...18 мая 1965 года шло отчетно-выборное собрание партийной организации кораблестроительного института. [155]

После принятия решения по отчетному докладу приступили к выдвижению кандидатур в состав парткома. Первым попросил слово ректор института профессор В. М. Бузник.

— Предлагаю включить в список для тайного голосования по выборам партийного комитета института Конько Николая Ивановича, полковника запаса, участника Великой Отечественной войны, награжденного четырьмя боевыми орденами Красного Знамени, орденом Красная Звезда и многими медалями, члена КПСС с 1944 года. В настоящее время работает учебным мастером в лаборатории кафедры металлорежущих станков и технологии металлов нашего института. Работу знает и выполняет ее доброкачественно, за что пользуется заслуженным авторитетом среди преподавательского состава кафедры и студентов. Учится сам на четвертом курсе вечернего факультета.

Отличник.

После выборов доцент Станислав Федорович Трунин спросил у Н. Конько:

— Николай Иванович, как вы восприняли предложение ректора?

— Знаете, Станислав Федорович, для меня это было совершенно неожиданно. По специальности я авиационный штурман. Этой специальности я посвятил около 20 лет. своей жизни. С партийной работой был знаком не больше, чем любой другой строевой офицер избирался в партбюро, выполнял разные партийные поручения. Выполнять же обязанности члена парткома крупного института, в котором сравнительно недолго работаешь, это большая честь и высокая ответственность.

Но вернемся немного назад.

Когда Николай Иванович перешел на четвертый курс института, его пригласил заведующий кафедрой металлорежущих станков и технологии металлов доцент Ф. С. Дегтярь и предложил работать в лаборатории резания учебным мастером.

Дав согласие, Н. И. Конько быстро изучил металлорежущие станки, имевшиеся в лаборатории, и работу на них. Большую помощь вначале ему оказали старые мастера, особенно Ф. Е. Розуменко — мастер «золотые руки».

И вот пришел день первой лабораторной работы. Николай Иванович тщательно подготовился, как бывало раньше к полетам, но все-таки без волнения не обошлось. Тем не менее занятие прошло, как и следовало ожидать хорошо. [156] Так начался для бывшего штурмана новый этап работы со студентами.

Постепенно росла привязанность студентов к этому спокойному и уравновешенному мастеру, всегда готовому помочь разобраться в неясных вопросах. А вопросов, как всегда, возникало много — их задавали и в учебные часы, и после занятий.

Однажды лабораторные занятия необходимо было провести в первые часы учебного дня. Николай Иванович пришел заранее, приготовил все необходимое. В лаборатории и на кафедре, которая размещалась рядом за тонкой перегородкой, пока еще никого не было. Скоро должны придти преподаватель и студенты. Раздался телефонный звонок. Преподаватель сообщал, что заболел и на занятие прийти не может. А студенты уже прибыли. Выход один — провести занятие за преподавателя и за себя, что Николай Иванович и сделал.

Теперь же к занятиям со студентами прибавилась работа в парткоме института. Николая Ивановича избрали заместителем секретаря парткома.

Начался новый, весьма ответственный период в жизни и труде бывалого воина. Надо было тщательно разобраться с положением институтских партийных дел. А партийный коллектив большой — около 400 коммунистов, объединенных в пять партийных организаций факультетов и отделов.

Авторитет вновь избранного парткома повышался по мере роста его активности.

Если в первое время в течение нескольких дней в партком никто из коммунистов, не говоря уже о беспартийных, не заходил (за исключением тех, кого вызывали), то со временем дверь парткома буквально не закрывалась. Сюда шли все — и коммунисты, и беспартийные. Шли с радостями, шли с горестями, шли с предложениями по улучшению работы и устранению недостатков. Шли потому, что знали: если в парткоме что-то решили, то это обязательно будет выполнено.

В июне 1967 года Н. И. Конько с отличием окончил институт и с сентября по совместительству начал проводить занятия со студентами по технологии металлов.

Нельзя сказать, что это были первые лекции в жизни Николая Ивановича. Он и раньше проводил много занятий по штурманскому делу и тактике боя с летчиками, командирами и штурманами звеньев, эскадрилий, полков, офицерами штаба авиадивизии. [157] Но то были сослуживцы, «свои люди», с которыми он годами вместе жил и работал.

Здесь же, в большой, светлой институтской аудитории, 250 юношей и девушек, начавших самостоятельную жизнь, дружно встают, приветствуя вошедшего преподавателя, а затем 500 внимательных глаз выжидающе следят за каждым его шагом, жестом, за каждым словом.

К напряженной работе в парткоме прибавилась учебно-воспитательная работа со студентами.

— Прямо скажу, было трудно, — говорит Николай Иванович. — Но это помогло мне лучше понимать особенности вузовского коллектива.

В 1970 году за успехи в учебной и научной работе и в связи с 50-летием со дня основания Николаевский кораблестроительный институт был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

— В этом большая заслуга парткома и немалая заслуга Н. И. Конько, — пишет в совет ветеранов полка член парткома института С. Ф. Трунин.

Н. И. Конько можно видеть всюду: в парткоме, в комитете комсомола, в профкоме, на занятиях, в общежитии студентов, в приемной комиссии, в разных отделах института. Он всегда находит время, чтобы разобраться в делах, помочь, а если нужно, то и потребовать быстрого исправления недостатков.

Николая Ивановича можно видеть и рано утром, и поздно вечером. Он всегда старается как можно лучше выполнить свою работу. За успехи в труде он награжден юбилейной медалью «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина».

В своей новой профессии за сравнительно короткое время Н. И. Конько достиг немалого. И все потому, что в его характере с юности сформировались два весьма важных качества, не позволяющие быть посредственным в любом деле, в любой профессии. Во-первых, он любит труд, во-вторых, жаден к знаниям.

Бывший штурман, а ныне старший преподаватель института может решать специальные вопросы резания металлов на любом уровне — от рабочего до ученого. [158]

* * *

В 1974 году в Ленинграде в День Победы собрались ветераны бывшего 51-го минно-торпедного орденоносного Таллинского авиаполка КБФ.

«В большом сборе» приняло участие около 100 ветеранов-однополчан. Собрались все, кто ценит боевую дружбу. Ветераны приехали из разных уголков страны, а кто не смог приехать — прислали приветственные телеграммы, письма.

Это была незабываемая встреча, своего рода самоотчет каждого перед коллективом.

Приехали бывший штурман звена Н. И. Конько и его жена Софья Степановна Конько (Баранова), тоже ветеран нашего полка. На фронте Софью Баранову и Николая Конько связывала крепкая дружба. Каждый боевой вылет Николая стоил Софье немало переживаний. Многие завидовали их дружбе, из которой сложилась прочная семья. Она вырастила двух сыновей. Старший Николай весь в отца, успешно окончил институт и работает инженером. Младший Виктор — студент Николаевского кораблестроительного института.

Наши Софья и Николай — такие же обаятельные, как и три десятка лет назад. Глядя на них и теперь ощущаешь неиссякаемую энергию и душевную теплоту этих людей.

— Хоть и сменил флотский китель на штатский костюм, — улыбаясь говорил Конько, — но военным привычкам остаюсь верен.

Да, Николай Иванович Конько по-прежнему внешне и внутренне подтянут и всегда готов выполнить любое дело. Потому и тянется к нему студенческая молодежь.

* * *

Редеют ряды ветеранов полка.

Не дожив до 50 лет, скончался бывший штурман Иван Нилович Яковлев, на счету у которого 10 потопленных вражеских транспортов и кораблей, кавалер четырех боевых орденов.

После демобилизации Иван Нилович окончил в Калининграде институт рыбного хозяйства и работал в Новой Ладоге научным сотрудником. И нужно же случиться такому несчастью: человек пришел домой в обеденный перерыв, покушал, лег отдохнуть, уснул и больше не проснулся, оставив на воспитание жены Валентины Васильевны двух сыновей. [159]

В разное время ушли от нас Владимир Васильевич Соколов и Виктор Степанович Шишкин. Но самым тяжелым для ветеранов полка был 1973 год, который унес немало жизней. Скончался Николай Петрович Федулов, получивший во время войны тяжелое ранение позвоночника при налете на Лиепаю. Ему бы по состоянию здоровья отдыхать, но он не мог жить без труда, его всегда тянуло в рабочий коллектив.

После длительной и тяжелой болезни умер наш не знавший страха знаменитый разведчик Григорий Васильевич Позник, которому только-только перевалило за 50 лет. Горько было смотреть на этого человека, как он мучился. Как-то мне пришлось поехать в командировку в Ленинград. Я запланировал себе обязательно навестить Григория Васильевича.

И вот мы с Виктором Арсентьевичем Дикаревым звоним в квартиру 60, в доме № 17 на шоссе Революции. Дверь открывает Калерия Сулеймановна — жена Григория. В семье обстановка, как и следовало ожидать, тяжелая. Григорий Васильевич только что выписался из больницы. Он совсем потерял дар речи. Наступил паралич нижней челюсти, он с трудом принимал пищу.

Нашему приходу в квартире Григория Васильевича обрадовались, но радость эта сквозь слезы. Крепко, по-фронтовому, обняли друг друга. В начале разговор с ветераном не клеился, за него говорила Калерия Сулеймановна, а потом все же началась оживленная беседа, только Григорию Васильевичу пришлось свои мысли выражать в письменном виде.

Визит наш затянулся надолго и мы поздно возвратились домой. Осенью Григория Васильевича не стало. И виновата в этом война — она укоротила ему жизнь.

Вскоре ушел из жизни еще один наш боевой штурман, кавалер четырех боевых орденов и 11 медалей — Александр Сергеевич Скрипник. Когда совет ветеранов готовил «большой сбор» бывшего 51-го минно-торпедного полка, Александр Сергеевич был серьезно болен — он перенес инфаркт. В своих письмах он сообщал: жажда встретиться с боевыми друзьями полка у него настолько велика, что обязательно будет на сборе «хоть на четвереньках». На «большом сборе» мы слушали интересное, страстное выступление Александра Сергеевича. И вот эти волнующие встречи, связанные с тяжелыми воспоминаниями военных лет и гибелью фронтовых друзей, вновь уложили его в постель с инфарктом, но уже в последний раз. [160]

* * *

Каждый раз во время войны, когда мы собирались на разбор проведенных боев, то всегда давали клятву никогда не забывать боевых друзей, и мы твердо следуем этому правилу.

Нашими активными помощниками стали неутомимые юные друзья — красные следопыты. Наша связь с ними наладилась в 1970 году.

Однажды, когда я работал в Центральном военно-морском архиве в г. Гатчино, ко мне подошел начальник архива:

— Вы полковник Орленко Иван Феофанович, бывший командир 51-го минно-торпедного авиаполка КБФ?

Я утвердительно кивнул головой. Тогда он показал мне целую кипу писем и сказал:

— Это вас разыскивают школьники, пионеры. Я прошу ответить вот на эти два письма. На остальные отвечу сам.

Его ответ был коротким — он просто сообщил всем мой адрес. И сразу посыпались письма. Но я ничуть не жалел об этом, хотя отвечать на письма приходилось даже ночью. Ответить следопытам это не то, что написать письмо другу. Им нужен подробный материал о событиях военных лет, имена людей, различные сведения, что сделать нелегко, да и времени требуется немало, а его никогда не хватает. Хорошо, что помогли фронтовые дневники и работа в архивах, где мне довелось уточнить многие данные, раздобыть недостающие сведения, полностью восстановить историю нашего 51-го минно-торпедного авиаполка.

За последнее время дела пошли лучше, так как историей полка занимается совет ветеранов. И везде, где живут и трудятся наши однополчане, там созданы комнаты (уголки) славы, отражающие боевые подвиги участников войны.

В городе Орле по инициативе нашего однополчанина Виктора Константиновича Андросова один из пионерских отрядов школы № 22 носит имя летчика — балтийца героя Великой Отечественной Виктора Носова. Отряд является одним из лучших в школе. Пионеры собрали много нового материала о летчике, подготовили специальный рапорт, который Виктор Константинович зачитал на «большом сборе» в Ленинграде. Уголок славы и истории 51-го минно-торпедного полка создан при нашем непосредственном участии в детском интернате в г. Перми. [161]

Широко показаны боевые дела нашего 51-го полка в Калининграде, в Музее боевой славы ВВС ДКБФ. Большую работу по сбору материала о погибших бойцах полка проводят пионеры школ №№ 11, 43 и 49 Калининграда. В городе двум улицам присвоены имена наших героев: Виктора Петровича Носова и Ивана Васильевича Тихомирова. В 1975 году проведен праздник этих улиц. Праздники прошли на высоком уровне. Неоценимую помощь в сборе материала и подготовке праздника улицы имени Тихомирова оказали красные следопыты детского санатория № 1 г. Светлогорска «Отрадное». На празднике улицы имени Носова посчастливилось присутствовать мне. Это было большое торжество не только одной улицы, но и всего города.

Вершиной, отражающей величие подвигов балтийских авиаторов в Великой Отечественной войне, является монумент боевой славы, открытый накануне 30-летия Победы в Калининграде. Он представляет собой взлетную полосу. Посредине — высоко в небо взметнулась серебристая стрела самолета.

Есть уголки боевой славы балтийских летчиков в средней школе № 37 Вильнюса, 16-й средней школе Клайпеды, в профтехучилище № 4 Ленинграда, в Днепродзержинском индустриальном техникуме, в Клопицах Ленинградской области.

Особой похвалы заслуживают следопыты профтехучилища № 37 в Лиепае Латвийской ССР. Во главе их вот уже длительный период стоит неутомимый, всеми уважаемый Николай Филиппович Кобец, человек, преданный своему патриотическому долгу. Я познакомился с его перепиской с ветеранами, семьями и родственниками погибших. Сколько высказано ему в письмах благодарностей!

— Какой из поисков принес вам наибольшее удовлетворение? — спросил я Николая Филипповича.

— Трудно сказать, — ответил он. — Все они для меня дороги, но, пожалуй, я бы отдал предпочтение вот этой...

Он показал фотографию памятника морским летчикам, погибшим при выполнении боевого задания в районе Лиепайского порта, и открытие которого приурочивалось к 30-летию Победы.

Кто эти летчики и что о них известно? Исчерпывающий ответ на эти вопросы можно получить в Музее боевой славы профтехучилища № 37. [162]

Николай Филиппович рассказывает:

— Работа по розыску и раскопкам самолетов, сбитых фашистами над Лиепаей, началась нашими следопытами давно и была кропотливой, трудной. Пришлось много ездить по району, беседовать с очевидцами воздушных боев, вести переписку с оставшимися в живых боевыми товарищами летчиков, делать запросы в государственные архивы, разыскивать родственников героев, рыться в старой периодике и, наконец, копать и копать землю, пронизывая ее металлическими щупами в надежде наткнуться на части самолета, где в обломках находились останки летчиков.

Во время подготовки к 30-летию Победы возникла идея — увековечить имена летчиков, сражавшихся и погибших в небе Лиепаи. Теперь такой обелиск установлен. Всего на нем 56 имен. Пока...

Недавно экспозиции музея училища под названием «Бессмертные подвиги летчиков», «Никто не забыт, ничто не забыто» демонстрировались на выставке технического творчества, организованной Госкомитетом по профтехобразованию при Совете Министров Латвийской ССР.

Благодарственные письма и письма-запросы идут в Лиепаю из многих городов нашей страны. Центром этой связи является семья работников профтехучилища Николая Филипповича и Анны Васильевны Кобец.

— А сколько вы пишете в день писем? — спросил я у Николая Филипповича.

— Да вот сегодня написал два десятка. — Потом подумал и добавил: — Но бывает и больше, если посидеть до утра...

Лиепайский горком КП Латвии и горисполком пригласили меня на открытие памятника летчикам и на празднование 30-летия Победы.

Три дня Лиепая чтила героев защиты и освобождения города.

В мае 1976 года был сооружен памятник морским летчикам в Клопицах, откуда наш 51-й полк начал свой боевой путь.

Сейчас аэродрома в Клопицах нет. Он стал обыкновенным совхозным пастбищем. Уже много лет не ревут здесь моторы боевых машин. Только ветер с седой Балтики колышет траву да клонит ветви елей и берез на окраине поля, где когда-то стояли самолеты-торпедоносцы. [163] Кругом безмолвная тишина.

А в суровые дни войны отсюда, взревев на старте всей мощью моторов, уходили на боевые задания торпедоносцы 51-го полка морской авиации. Уходили, чтобы прикрыть с берега Финского залива фланг наступавших войск Ленинградского фронта, топить фашистские транспортные суда, доставлявшие врагу подкрепления.

Здесь же, на фронтовом аэродроме, полк получил первую благодарность Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина и почетное воинское наименование «Таллинский». Позже на боевом знамени полка засверкали ордена Красного Знамени, Ушакова и Нахимова...

16 экипажей не вернулись в Клопицы с боевого задания, погибли в боях за освобождение Советской Эстонии и Прибалтики.

Ветераны полка, бывшие летчики и механики, по своему проекту и своими руками соорудили монумент в память о своих павших товарищах. Возглавляли эту работу Виктор Арсентьевич Дикарев и однополчане В. Зыков, В. Скатерников и Н. Романов. Мемориальные доски отлиты на металлургических заводах в Нижнем Тагиле, Днепродзержинске и Лиепае. Благоустройство и озеленение территории, где воздвигнут монумент, взяли на себя труженики совхоза «Ленинский путь» и школьники деревни Клопицы.

По увековечению памяти погибших сделано много, но нужно сделать еще больше. Мы в постоянном долгу перед теми, кто погиб в боях за Родину, и мы еще раз говорим: будет сооружен мемориальный комплекс в Калининграде, где советские войска понесли большие потери. Будет памятник морским летчикам в Паланге. Именами героев разгрома фашизма будут названы новые улицы, поселки, суда, школы, пионерские дружины. Имена погибших морских летчиков будут вечно служить грядущим поколениям символом мужества и стойкости.

В народе говорят: «Время может все сделать». Оно может уменьшить боль от тяжелых ран войны, в какой-то мере приглушить страдания. Но одного не может сделать время: заставить потускнеть память о героизме и стойкости советских людей, о наших фронтовых друзьях-товарищах, о тех, кто не вернулся с войны в родной дом.