Пулеметы на потоке

«Максим» — тонкая машина, в сборке и отладке точность любит». — «Максимы» в Ижевске. — Он был вездесущ, секретарь обкома А. П. Чекинов. — Задание ГКО: 100 пулеметов в сутки — в 10 раз больше! — Есть ли предел человеческим возможностям? — Чей пулемет лучше — японский или дегтяревский? — П. М. Горюнов — умелец, изобретатель, конструктор.

Через два дня после звонка из Государственного Комитета Обороны от Вознесенского я уже был в столице Удмуртии — Ижевске и сразу включился в работу. Вместе с директорами заводов и представителями обкома партии стали решать, как выполнить все те задания, которые свалились на ижевлян: где какие производства разместить, где и что перестроить, как лучше использовать эвакуированных из Тулы и т. д. и т. п. Каждый вопрос — проблема, а вопросов — десятки.

После обсуждения пришли к выводу: производство обычных винтовок оставить на прежних площадях, но взять с этих площадей вчетверо больше продукции, чем до войны. Для пулеметов Максима, наладить изготовление которых мне вменялось в первую очередь, использовать бывший мотоциклетный завод, сделав временную пристройку к действующему корпусу и начав строительство нового. Выпуск противотанковых ружей, пистолетов и револьверов, чем занимаются прибывшие туляки, организовать на окраине города, построив тут «деревянный завод». Ну и конечно, надо разместить людей, прибывших из разных мест, подселить их в жилые дома, принадлежащие заводу, а также в частные квартиры по договоренности с населением. Временно решили занять и ряд школ, а также начать строить жилье барачного типа.

Каждое дело требовало своего подхода, разных путей решения. Успех определялся не только на заводах. Он зависел и от помощи областной партийной организации, которую возглавлял [102] А. П. Чекинов. С ним теперь мы встречались почти ежедневно.

Первым делом пошел на мотоциклетный завод, где уже разместили производство пулеметов Максима. Хотя место и обжитое, но раньше тут с оружием никто дела не имел. Да и производство-то начиналось, как говорится, с нуля. Все оборудование, приспособления, инструмент и незавершенку из Тулы отправили в Златоуст. Там оказались и почти все тульские оружейники, занимавшиеся изготовлением этого пулемета. Хорошо, что уже больше месяца в Ижевске находился начальник главного управления наркомата А. Б. Богданов, который во многом помог заводчанам провести подготовительную работу.

Когда я пришел в цех, мне показали уже собранный пулемет. Осмотрел его: колеса есть, вертлюг есть, ствол с кожухом поставлены. На вопрос, сколько времени потребуется, чтобы начать серийный выпуск пулеметов, сказали:

— Недели две.

— В чем сейчас главная трудность?

— Нет опытных сборщиков. Собирать пулеметы поучиться не у кого. Если помогут сборщиками, то тогда действительно недели через две можно начать устойчивый выпуск.

Позвонил наркому.

— Сколько вам нужно человек? — спросил Устинов.

— Пятнадцать — двадцать, — ответил я.

— Хорошо.

Спустя два дня из Златоуста самолетом прибыло семнадцать опытных туляков. В это время мне позвонил один из заместителей председателя Госплана СССР, П. И. Кирпичников, и спросил:

— Когда начнете выпускать станковые пулеметы?

Не будучи полностью уверенным, что хватит две недели, сказал, что, думаю, уложимся в три.

Директор завода Г. Б. Дубовой и другие руководители не уходили из цехов. Большую часть времени я тоже находился здесь. Здорово помогли туляки: не только сами хорошо работали на сборке, но и многому научили других. Ровно через три недели, а точнее, через двадцать дней пулеметы пошли. Вначале три — пять пулеметов в день, затем все больше и больше, и наконец выпуск достиг десяти пулеметов в день. А задание Государственного Комитета Обороны — производить 100 пулеметов ежедневно, то есть в десять раз больше.

В первых числах января 1942 года в четыре часа утра [103] раздался звонок из Москвы. Меня предупредили, чтобы я был у телефона. Новый звонок. На проводе Поскребышев:

— С вами будет говорить товарищ Сталин.

Услышал голос, но почему-то другой, хотя и хорошо знакомый, — одного из членов Государственного Комитета Обороны. Разговор такой:

— Товарищ Новиков, рядом со мной товарищ Сталин, он интересуется, сколько будет выпущено пулеметов Максима в этом месяце?

Отвечаю уверенно:

— Триста.

— А в следующем?

На ходу прикидываю:

— Шестьсот.

— А в следующем?

— Тысячу двести.

— А в следующем?

— Тысячу восемьсот.

— А в следующем?

— Две тысячи пятьсот.

— А в следующем?

— Три тысячи. Мне говорят:

— Я доложил товарищу Сталину, что, раз Новиков в Ижевске, эти цифры будут выдержаны. Я правильно доложил товарищу Сталину? Эти цифры будут выдержаны?

— Да, правильно.

А у самого — холодок в груди. Очень неожиданным был этот пристрастный разговор. Сразу позвонил Дмитрию Федоровичу Устинову, сообщил, какие цифры выпуска пулеметов Максима назвал. Пояснил, что звонок из Москвы был настолько внезапным, что цифры предварительно не удалось согласовать с наркоматом, но, если подналечь и при соответствующей поддержке, такое количество пулеметов можно дать в названные сроки.

Нарком, выслушав меня, ответил:

— Считай, что цифры согласованы. Только помни, лучше перевыполнить обещанное, чем недодать хотя бы один пулемет. Понял?

— Понял, Дмитрий Федорович.

Доложил о телефонном звонке из Москвы и первому заместителю наркома В. М. Рябикову. Василий Михайлович, хорошо понимая наши трудности, приободрил: [104]

— Чем надо помочь — звони.

Могу признаться, что после звонка от Сталина во мне произошел какой-то душевный перелом. У директоров заводов, преданных Родине не меньше меня, нет тех прав, которыми наделило правительство руководителей наркомата. Мысленно я представлял, как бойцы и командиры встают во весь рост и идут в бой под ураганным огнем противника, а наши пулеметы молчат: их просто нет. Надо дать фронту это оружие любой ценой.

От нервного напряжения перестал спать. Возвращаясь домой на несколько часов, ловил себя на мысли, что продолжаю думать об одном и том же: что надо сделать, как только снова окажусь на заводе. Какие вопросы решить в ближайшие часы, с кем переговорить, в какой цех пойти? Только начинал засыпать, как вновь вставал, садился за стол и записывал все, что вертелось в голове, освобождая мозг от назойливого «не забыть». И так весь отдых. Казалось, нет вопросов, которые я побоялся бы решить или постеснялся задать вышестоящим органам, не заставил бы вникнуть в то, что на нас возложено.

В коллективах заводов был уверен. В их героическом труде видел залог того, что преодолеем любые препятствия, дадим армии не только винтовки, но и станковые пулеметы. Чувствовал и крепкое плечо партийных организаций области, города, завода, любого цеха. Эту веру поддерживало и отношение ко мне коллектива. Знал, что не скроют правды, не побоятся открыто сказать о трудностях. Так были приучены люди, с кем работал в Ижевске много лет. Мой штаб, если можно так его назвать, в Ижевске состоял всего из нескольких человек. Но штабом был и весь руководящий состав заводов, все начальники производств и цехов. Каждый знал меня, и каждого знал я. И рабочие почти все хорошо знали меня и всегда делились со мной откровенно, касалось ли это производства или быта. Рабочая поддержка была, пожалуй, самой большой силой.

После разговора с членом Государственного Комитета Обороны о пулемете Максима понял, что многое о нем еще не знаю. Пулемет делали в Туле. Там я впервые и столкнулся с ним, когда восстанавливали его производство вместо станкового пулемета Дегтярева. В Ижевске такие пулеметы никогда не изготовляли. Теперь предстояло вникнуть во все детали производства. На мотоциклетном заводе попросил разобрать «максим» до последней шпильки. Вместе с руководителями завода обсудил состояние дел с каждой деталью. Выяснилось, [105] что пулемет на ходу, задерживает производство лишь один узел — замок, где началась лишь обдирка заготовок. Это обстоятельство, признаться, обескуражило меня. Ведь я видел на сборке готовые замки, а тут вдруг — только обдирка заготовок. С какими же замками отправляли пулеметы на фронт?

Отвечают:

— Мы забыли вам сказать, Владимир Николаевич, что готовые замки занесло к нам из Тулы совершенно случайно. В одном из вагонов с другими изделиями нашли ящики с замками.

На всю жизнь гвоздем вбил в себя, что, если берешься что-то докладывать, обязан иметь гарантии. Мне и в голову не приходило, что пулеметы выпускали с чужими замками. Так говорить с Москвой? Хотя где-то возможности оценены правильно. Но как поступить теперь? Руководство завода чувствовало вину, понимая, что подвело меня. Но предложений, как ускорить изготовление замков, не было. А замок — самый трудоемкий узел в пулемете. Он состоит из десятков простых и сложных деталей. И в той стадии, в которой находилось это изделие, на его освоение меньше месяца не затратить.

Провели в раздумье день и ночь, перебирали различные варианты, но выхода из создавшегося положения не видели. И вдруг кто-то предложил попросить замки с фронта, с разбитых пулеметов, и годные пустить в дело, а за это время подготовить свои. Дождался утра и сразу позвонил в Москву, доложил о разговоре со Сталиным. Признался откровенно в трудностях с изготовлением этого узла «максима», попросил помочь.

Спрашивают:

— А сколько надо?

— Четыре тысячи, — ответил я.

— Хорошо, подумаем.

Только переговорил, как уже звонок из Москвы от военных товарищей. Сначала не могли взять в толк, какие замки, для чего? Потом разобрались. Через три дня прилетел первый самолет с ними, затем доставили все, что мы просили.

Работа шла круглосуточно, без перерыва, все трудились с полным напряжением сил.

Иду по цеху, где окончательно обрабатывают стволы для пулеметов. На операции подрезки конца ствола вижу комсомолку Зою Демихову, приехавшую из Златоуста вместе с мужем, квалифицированным сборщиком пулеметов. Раньше оба работали в Туле. Зою я уже знал как одного из инициаторов соревнования двухсотников. [106]

— Здравствуйте, Зоя!

— Здравствуйте, товарищ Новиков!

— Как дело идет?

— Как всегда, — отвечает, — сегодня две нормы дам.

— Как себя чувствуете с мужем после отъезда из Златоуста?

— Ну что вы, товарищ Новиков, там ведь еще и города нет, новый поселок только строится, а тут все обжито и наших из Тулы приехало немало.

— Как с жильем, Зоя, устроили вас?

— Совсем неплохо. Живем на частной квартире, завод доплачивает, хозяин работает мастером на машзаводе, хозяйка дома. Я привезла сынишку, три годика, хотела отдать в детсад. Хозяйка говорит, пусть дома растет, присмотрю. У них корова, поросенок, куры. Хорошие люди.

— Ну что же, может быть, в Ижевске совсем останетесь?

— Это надо еще подумать. Ведь в Туле родня, квартира. Потом решать будем. Сейчас надо работать.

— Не тяжеловато стволы-то снимать со станка да новые ставить?

— Владимир Николаевич, а ведь сестрам милосердия на фронте раненых таскать с боя не легче.

— Не легче, согласен с тобой.

Нравилось мне в ней всегда хорошее настроение. Шустрая, востроглазая, опрятная, общительная — любо смотреть.

— Как подружки работают, не жалуются?

— Да по-разному, от характера много зависит.

Распрощался, чтобы не мешать работать.

В другом цехе, где собирают пулеметы, подошел к конвейеру. В эту смену тут работал Петр Максимович Рогожин, тоже из Тулы. Отличный мастер по сборке пулеметов.

— Как дела, Петр Максимович?

— Вот по двадцать — двадцать пять пулеметов в день собираем. Мало еще, конечно, но дело-то новое для завода. Деталей подавать будут больше, и собирать будем больше, за нами дело не станет.

— А молодых-то учите?

— А как же. Вот у меня Петр и Ваня с Ижмашзавода, оба комсомольцы, работали на сборке пулеметов Березина. Теперь горком комсомола прислал их к нам на сборку «максимов». Обучаю их. У меня и отец и дед тоже были сборщиками пулеметов, так что я вроде бы потомственный. Люблю это дело и ребятам опыт передаю. [107]

— Ну и как успехи?

— Думаю, через два-три месяца моих подопечных можно ставить на самостоятельную работу, ребята смышленые. Сейчас я с их помощью три нормы сдаю.

— Знаю я, Владимир Николаевич, что пулемет Березина тоже собирать не просто. А наш «максим» собрать да отладить — это все равно что гитару настроить: и слух надо иметь, и умение. Тонкая машина, в сборке и отладке точность любит. Ребят мне дали в обучение старательных. И года не пройдет, как стахановцами станут. Как, ребята, правильно я говорю? — обратился он к Пете и Ивану.

Ребята что-то буркнули и закивали головами.

— Как им труд оплачивают?

— Да прямо скажем — неплохо. Мы знаем, что по вашему распоряжению им восемь месяцев сохраняют то, что получали раньше, а обучатся досрочно — больше получать будут. Правильное решение. Хорошо собрать пулемет наш за два-три месяца еще никто не научился.

— Какие вопросы или просьбы у вас и ваших товарищей ко мне есть?

— Вот сейчас одна просьба к вам и директору завода: надо будет в цехе организовать, чтобы и перекусить можно было, да и пайки лучше здесь получать. После работы ходить в другое место некогда. А потом в нашем деле, как вы знаете, всякое бывает. Не выполнишь задание за 11 часов, оставайся, пока суточной сдачи не обеспечишь, хотя и не по своей вине, а детали из других цехов с опозданием подали. Вот и вертишься у конвейера по четырнадцать-шестнадцать часов.

Попрощался с группой рабочих и тут же дал указание директору организовать буфет в сборочном цехе.

Ровно в полночь я собирал начальников цехов — они отчитывались о сдаче каждой детали. Иногда выпуск задерживался, что тормозило суточную сдачу в целом. Пришлось поставить дополнительный конвейер в сборочном цехе, чтобы новая смена сборщиков начинала работу, а предыдущая доделывала пулеметы, которые оказались несобранными из-за задержек с поступлением отдельных деталей. В цехе сборки уже работал буфет. Здесь кормили остававшихся рабочих, которые отработали свои 12 часов. Кроме бутербродов и чая выдавали каждому и небольшой сверток для семьи. В свертке полкилограмма мяса, два килограмма картофеля, килограмм ржаной муки. Это в случае задержек, когда люди работали дополнительно. Ведь через 6—7 часов они опять станут к конвейеру на полных [108] 12, а то и 16 часов. Кто-то оставался в цехе и ночевать, не уходил домой. В бытовых помещениях отвели несколько комнат, где поставили кровати.

Сдачу пулеметов Максима строго выдерживаем. Помогают, конечно, и свой металл, свое станкостроение, мощнейший инструментальный цех, высокая квалификация рабочих и инженерно-технических работников и безусловно права заместителя наркома, в руках которого находится все производство ижевского гиганта. Руководители отдельных цехов не всегда довольны мною — я брал у них станки, инструмент, транспорт, квалифицированных рабочих. Но, надо отдать должное, они понимали меня. Все хорошо знали, с кого первого спросят за выпуск, а точнее, за недовыпуск не только пулеметов, но и любой другой продукции.

Спустя какое-то время кроме пулеметов предложили изготавливать и пулеметную ленту, которую до этого мы не выпускали. В войсках имелся достаточный ее запас. Лента — не пулемет, производство ее освоили быстро. Но вот приходит военпред и жалуется:

— На ленте тульского изготовления пулемет работает отлично, а на той, что делаем мы, плохо. Ее я принимать не могу.

Сразу вызвал кого надо:

— В чем дело?

Говорят:

— Все делаем точно по размерам, а ленту действительно в пулемете «заедает».

Пошел в цех. Работали там только женщины. Виновато глядят на меня, но ничего не могут объяснить:

— Стараемся делать все как можно аккуратнее.

И сам вижу, стараются. А пошли на отстрел — снова загвоздка.

Над лентой бились несколько дней, перепробовали все варианты ее изготовления — ничего не выходит. Что-то не так. Есть, видимо, какой-то секрет, неизвестный нам, в установке заклепок между патронами. Лента-то не металлическая, а из брезента. Кто раскроет секрет? Только тулячки, ленту которых военная приемка берет без придирок. Подумал, что наверняка в Туле остались женщины, которые по разным причинам не были эвакуированы. Но ведь их надо разыскать, уговорить на некоторое время поехать в Ижевск, причем все сделать так, чтобы они оказались у нас буквально в течение одних или двух суток, иначе будет перебой в отгрузке пулеметов на фронт. [109]

А как это сделать? Позвонить в Тульский обком партии? Конечно, отзовутся, но вряд ли организуют в такой короткий срок. Если дам указание оставшимся в Туле работникам завода, тоже постараются сделать, но времени потребуется еще больше.

Звоню заместителю председателя Госплана СССР П. И. Кирпичникову, который обычно готовил все решения по нашему наркомату. Советуюсь, как поступить. Петр Иванович — человек отзывчивый, но всегда озабоченный — к нашим просьбам относится несколько критически, считает, что можем все решить сами. Однако я его убедил, что на этот раз нам надо помочь. Только в Тулу следует излагать не просьбу, а дать прямую команду в областной комитет партии быстро отправить к нам опытных работниц. Иначе пулеметы отправлять на фронт без ленты не сможем. Убедил. Но раз дело касается обкома партии, тем более что в Туле положение сложное, Кирпичников порекомендовал мне обратиться к секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову — указание должно исходить от него.

Секретарь ЦК выслушал меня внимательно (я у него не раз бывал на совещаниях, когда рассматривались вопросы выпуска новых самолетов с новым вооружением), ответил, что указание даст сегодня же, и обязал меня по этому вопросу держать связь с первым секретарем обкома В. Г. Жаворонковым.

Через два часа связываюсь с Жаворонковым. Он уже в курсе дела. Человек обязательный, он заверил, что не позднее послезавтра, а возможно и завтра, тех, кого мы просим, к нам направят.

Поблагодарил от всей души.

Тулячки прилетели на другой день. Сели за работу — и пошла хорошая лента из тех же деталей. Все оказалось до обидного просто. Во время установки заклепок ленте следовало давать определенный натяг, который чувствовался только руками. Опытные работницы это знали, а наши — нет. Тулячки, сделав свое дело, улетели домой, а наши женщины теперь работали уже с улыбкой.

Выпуск пулеметов Максима вошел в устойчивый ритм. Однако возникали моменты, требовавшие внимания. Ведь из всех изделий стрелкового оружия пулемет Максима — самый сложный. Поэтому напряжение в его производстве было всегда.

Как-то в полночь ко мне зашел начальник производства «максимов» и сказал, что до задания не дотянули 10 пулеметов. Я удивился: [110]

— Ведь дела-то на час-два работы.

Попросил его пойти в цех, «дать» эти десять пулеметов, иначе придется подписывать телеграмму о невыполнении суточной сдачи.

Начальник производства ушел, а я занялся другими делами. Спохватился в четыре утра. Никаких сообщений о сдаче «максимов» не поступало. Забеспокоился, пошел в цех. Зашел и обомлел: в цехе — ни одного рабочего, а начальник производства спит, сидя за столом старшего мастера. Я встряхнул его. Он посмотрел на меня удивленно: мол, в чем дело? Чувствую, он меня даже не слышит. Тогда я встряхнул его посильнее и выпалил вгорячах:

— Я вас в цех спать отправил или программу доделывать?

Он, не поняв, что спал, ответил:

— Владимир Николаевич, не доложил вам сразу: люди две смены подряд отработали, совсем из сил выбились. Вот и дал им часок отдохнуть.

Я заметил, что прошло уже четыре часа.

— Четыре часа? — изумился начальник производства. — Значит, я тоже уснул?

Тут я понял все. И, уже желая подбодрить товарища, спросил:

— Люди-то где?

— Люди здесь, Владимир Николаевич.

Начальник производства пошел вдоль стен и стал открывать дверки верстаков (слесарных столов с внутренними шкафами) — там спали рабочие. Работу продолжили. Спустя два часа программа была выполнена.

Этот факт отражал те предельные усилия, которые вкладывали рабочие в выполнение производственных заданий.

В войну наша промышленность выпускала ручные пулеметы (РП) системы В. А. Дегтярева, которые по своим боевым качествам превосходили аналогичные зарубежные образцы. Дегтяревский пулемет приняли на вооружение задолго до войны. В одном из отчетов говорилось: «На первом месте, несомненно, наш пулемет Дегтярева, на втором — Дрейзе и на третьем — Токарева—Максима». Если живучесть ручного пулемета в среднем считалась достаточной при 10 тысячах выстрелов, то пулемет Дегтярева перекрывал эту норму во много раз. «В настоящее время, — говорилось об испытаниях РП, — живучесть пулемета поднята до 75 000—100 000 выстрелов...» Достоинством пулемета была и его простота. На изготовление ручного пулемета Дегтярева требовалось в полтора раза [111] меньше времени, чем на иностранные образцы, в два раза меньше лекальных обмеров и переходов, чем на револьвер, и в три с лишним раза меньше, чем на винтовку.

Однако незадолго до войны над ручным пулеметом Дегтярева нависла опасность. Кое-кто обратил взор на японские ручные пулеметы, захваченные во время боев на Халхин-Голе: они показались лучше наших. Заинтересовался японским пулеметом и Сталин, поручив разобраться во всем Б. Л. Ванникову.

«Это указание, как я понял, — вспоминал впоследствии Б. Л. Ванников, — основывалось на отзывах военных. А так как мне уже было известно, что они считали основным преимуществом японского образца систему питания, то именно ей и пришлось уделить главное внимание при новом, более тщательном ознакомлении. И это оказалось исключительно полезным, так как позволило в дальнейшем предотвратить принятие ошибочного решения».

Борис Львович впоследствии неоднократно рассказывал нам историю с выбором ручного пулемета для армии. Система питания японского пулемета была и в самом деле оригинальной. Патроны находились в коробке под постоянным давлением крышки с пружиной. Заряжающий вкладывал их, придерживая крышку рукой. Если это проделывал пулеметчик, не имевший опыта или в неудобном положении, то при малейшей оплошности крышка могла сорваться, повредить и даже отрубить пальцы.

На совещании, состоявшемся в Наркомате обороны, куда был доставлен трофейный японский пулемет, войсковые командиры хорошо отозвались о нем. Их поддерживал и начальник Главного артиллерийского управления. Раскритиковав ручной пулемет Дегтярева, он предложил заменить его японским образцом.

Представители Наркомата вооружения выступили против этого прежде всего потому, что калибр японского пулемета был 6,5 мм, а таких патронов наша промышленность не выпускала. Создание нового ручного пулемета с питанием, как у японцев, но под наш патрон, потребовало бы значительного времени и наверняка привело бы к увеличению веса всей системы. Стоила ли овчинка выделки? И магазин японского пулемета был небезопасен в боевой обстановке.

Начальник ГАУ, желая продемонстрировать действие японского магазина, лег на пол и очень осторожно открыл и закрыл крышку: мол, все нарекания напрасны. Тогда с разрешения [112] руководившего совещанием К. Е. Ворошилова Б. Л. Ванников тоже лег на пол, открыл крышку и, положив на ребро стенки магазина толстый шестигранный цветной карандаш, опустил ее. Крышка с силой захлопнулась, разрубив карандаш.

— Так будет, — сказал Борис Львович, — с пальцем пулеметчика при неосторожности или если он будет находиться в неудобном положении при заряжении.

Разрубленный карандаш произвел большое впечатление на присутствующих. Сидевший в первом ряду маршал С. М. Буденный заметил:

— С таким пулеметом пускай воюют те, кому он по душе, а я с таким пулеметом воевать не пошел бы.

Совещание не поддержало предложение о замене ручного пулемета Дегтярева японским образцом, как и о проектировании нового — с питанием по японской схеме. «Благодаря этому, — вспоминал Б. Л. Ванников, — мы смогли уже в следующем, 1940 году, удвоить основные производственные мощности, предназначавшиеся для выпуска ручных пулеметов, и полностью обеспечить ими нашу армию в годы Великой Отечественной войны.

...Надо полагать, что мы допустили бы большую ошибку, если бы всего лишь за два года до войны отказались от ДП и приступили к конструированию другого ручного пулемета, да еще под новый патрон».

Выпуском ручных пулеметов Дегтярева двух назначений — пехотного (ДП) и танкового (ДТ) — в основном занимался Ковровский завод. Он не был эвакуирован, оставался всю войну на одном месте и потому смог изготовлять ручные пулеметы в таком количестве, что фронт не испытывал в них острого недостатка. А мы еще сдублировали производство ручных пулеметов на Урале. Так что с точки зрения производственной этот пулемет не вызывал в Наркомате вооружения особого напряжения, что в первую очередь являлось заслугой коллективов заводов.

Однако в части" совершенствования пулемет претерпел существенные изменения. Заводские конструкторы переместили один из наиболее важных узлов — возвратно-боевую пружину — из-под ствола, где она нагревалась при стрельбе и давала осадку, непосредственно в ствольную коробку. Это было выгодно и потому, что заменить пружину удавалось прямо на огневом рубеже. Усовершенствовали спусковой механизм. Появилась пистолетная рукоятка, позволявшая вести стрельбу более прицельно. Сошки, на которых устанавливали пулемет, сделали [113] неотделимыми от него. Создание универсального приемника позволило применять в ручном пулемете ленту от станкового пулемета, вмещавшую 250 патронов, тогда как в дисковом магазине их было лишь 47. Ленточное питание не только увеличило скорострельность, но и время ведения непрерывного огня. Простой по устройству, этот приемник был еще и несложен в изготовлении — его делали методом холодной штамповки.

В 1943 году появился новый патрон. Он был короче и легче винтовочного, но убойная сила пули сохранялась до 800 метров — вполне достаточно для поражения цели. Дегтярев подогнал пулемет под этот патрон. Пулемет приняли на вооружение, предпочтя его пулеметам, предложенным конструкторами С. Г. Симоновым и А. И. Судаевым. Он получил наименование «7,62-мм ручной пулемет системы Дегтярева образца 1944 г.». Патронная коробка емкостью на 100 патронов крепилась прямо к пулемету. Следует отметить, что серийное производство этого ручного пулемета практически началось в самом конце войны.

Бывая на Ковровском заводе, я видел цехи, где эти пулеметы изготовляли. Шло два потока — старых пулеметов и новых. Новые отличались совершенством оружейной эстетики, какой-то скрытой глубинной мощью. К сожалению, их тогда еще выпускали очень мало, но новое оружие участвовало в завершающих операциях Великой Отечественной войны, и враг почувствовал его силу.

После разгрома гитлеровцев под Москвой с новой остротой встал вопрос о станковом пулемете облегченного типа. Станковый пулемет Дегтярева, к сожалению, оказался не так хорош, чтобы мы могли вступить с ним в войну. Как помнит читатель, его выпуск приостановили и возобновили выпуск пулемета Максима. Пулемет Максима продолжал надежно служить нашей армии благодаря мощи и меткости огня. Однако, незаменимый в оборонительных боях, он в наступлении оказался тяжеловат. И зимой, при сильном снежном покрове, его было нелегко таскать за собой. Сказывалось и то, что всегда нужна была вода для охлаждения ствола. А при передвижении на значительные расстояния она не всегда находилась под рукой.

В одном из отзывов с фронта указывалось: «По своему весу (70 кг) пулемет Максима является неудовлетворительной конструкцией, снижающей маневренность частей... Опыт воинских частей по применению станковых пулеметов в Отечественной войне показал, что станковые пулеметы весом свыше 40 килограммов [114] в наступательных операциях являются тяжелыми и не отвечают условиям маневренной войны...»

Вспомнили о станковом пулемете В. А. Дегтярева, который продолжал его совершенствовать и добился значительных результатов. Однако решение пришло неожиданно. О себе заявил еще один конструктор, дотоле неизвестный. Им был Петр Максимович Горюнов, работавший на Ковровском заводе. «Он был немолод, — вспоминал после войны В. А. Дегтярев, — с нами проработал лет пятнадцать, слыл изумительным мастером, но никогда не проявлял себя ни как изобретатель, ни как конструктор.

И вдруг однажды чуть свет Горюнов является ко мне с большим свертком. Это было летом 1942 года.

— Василий Алексеевич, посмотрите на модель моего пулемета. Много раз собирался к вам, да все как-то стыдился.

Я осмотрел модель Горюнова и, признаюсь, не поверил своим глазам. Модель была задумана с учетом новейших достижений оружейной автоматики.

— Когда же ты это сделал, Максимыч? — спросил я.

— Задумал давно, а модель собрал в последнее время, когда прослышал, что перед нами поставлена задача создать новый станковый пулемет».

К созданию облегченного станкового пулемета с воздушным охлаждением и до войны и в войну проявлял большое внимание Сталин. Интерес его к этому пулемету, вызванный военной необходимостью, особенно усилился в начале 1943 года, когда стало ясно, что дальнейшие боевые действия советских войск будут в основном наступательными. Но, проявляя этот интерес, он пытался направить Наркомат вооружения в определенное русло. Будучи очень расположен к Дегтяреву, Сталин полагал, что только этот конструктор может создать достойную модель.

«Работа советских оружейников по созданию новых образцов постоянно находилась в поле зрения И. В. Сталина, — подчеркивает в одной из книг о стрелковом оружии известный советский исследователь Д. Н. Болотин. — Он имел с ними неоднократные встречи, следил за ходом испытаний, беседовал по телефону, давал личные указания. Такая заинтересованность, имевшая немалое положительное значение, подчас ограничивала возможности конструкторов и могла затруднить выбор наилучшей системы. Так, в частности, было со станковым пулеметом, к созданию которого он проявлял повышенный интерес. Сталин хорошо знал Дегтярева, верил в его талант и не без оснований считал его непререкаемым авторитетом [115] в пулеметном деле. Он не допускал мысли, что кто-либо из других конструкторов может превзойти Дегтярева в этой области. И новые, ничего не говорившие ему имена вызывали у него настороженность».

Уже полным ходом шли испытания горюновского пулемета, которые показывали его неоспоримые преимущества перед другими системами, в том числе и станковым пулеметом Дегтярева, а Сталин по-прежнему считал, что в любом случае надо брать за основу именно дегтяревский образец. В начале апреля 1943 года на одном из совещаний он подтвердил свою точку зрения. В это время я еще находился в Ижевске, и Устинов позвонил мне туда.

— Только что вернулся от товарища Сталина, — сказал Дмитрий Федорович. — Он по-прежнему склоняется к принятию образца Дегтярева. Каково ваше мнение?

Я ответил, что конструкция Горюнова более удачна и это все знают. Пулемет Горюнова превосходит дегтяревский по кучности боя, безотказности действия и живучести деталей. В целом его живучесть, как показали испытания, в два с лишним раза выше.

— И еще очень важно, — закончил я, — он.проще по конструкции. А вы знаете, что для массового выпуска это не последнее дело. Как замнаркома и производственник я за пулемет Горюнова.

— Ну хорошо, — отозвался Устинов, — испытаем оба пулемета еще раз и тогда окончательно все решим.

Испытания, проведенные в первых числах мая 1943 года, подтвердили правоту тех, кто стоял за станковый пулемет П. М. Горюнова. Выводы комиссии не соответствовали мнению Сталина. Ознакомившись с актом об испытаниях, он созвал совещание руководителей наркоматов обороны и вооружения, куда пригласили и В. А. Дегтярева. После того как огласили соответствующие документы, Сталин спросил Василия Алексеевича:

— А что думаете по этому поводу вы, товарищ Дегтярев? Какой пулемет считаете нужным принять на вооружение — ваш или конструктора Горюнова?

Со свойственной прямотой и сознанием долга Василий Алексеевич ответил:

— Пулемет Горюнова лучше, товарищ Сталин. И промышленность его освоит быстрее.

Впоследствии В. А. Дегтярев писал: «Мы неустанно следили за работой Горюнова и оказывали ему повседневную помощь. [116]

В эти суровые дни мы меньше всего думали о личной славе. Все наши мысли и стремления были направлены на то, чтобы как можно больше сделать для фронта. Мы свято выполняли заповедь «Все для фронта, все для победы!». Именно эта дружная, целеустремленная работа всего коллектива, руководимого партийной организацией, и позволила нам изготовить модель пулемета Горюнова в предельно короткие сроки».

Когда стало известно, что пулемет Горюнова принят на вооружение, в Коврове сразу началось строительство корпуса, в котором потом стал выпускаться СГ-43. Корпус возводился по инициативе комсомольцев методом народной стройки. Его так и назвали — «Комсомольский». Еще только обозначились стены, а уже завозили оборудование, монтировали специальные агрегаты. Первые пулеметы отправили на фронт в октябре 1943 года. В одном из донесений, посланном с фронта в Главное артиллерийское управление, так говорилось о пулемете Горюнова: «Простота конструкции делает его безотказным, способным с наименьшей затратой энергии быстро менять огневые позиции. Наличие металлической ленты дает возможность быстро и при любых метеорологических условиях набивать ее патронами. Использование ленты пулемета Максима также является положительным качеством. Воздушное охлаждение пулемета упрощает подготовку к стрельбе».

Выпуск пулеметов Горюнова освоили и в Златоусте. Там я и встретился с Петром Максимовичем, сорокачетырехлетним сухощавым рабочим, создавшим пулемет, который наконец пришел на смену знаменитому «максиму». Поздравив конструктора с удачей, я все же сказал ему:

— Опытный образец и серия — это не одно и то же. И станковый пулемет Дегтярева. приняли на вооружение. А когда стали выпускать серийно, он забарахлил. Следите за его производством, все делайте в тесном контакте с заводом.

— Не беспокойтесь, Владимир Николаевич, — ответил Горюнов, — я ведь рабочий и уж эти тонкости знаю.

Редко бывает, чтобы пулемет получился сразу из модели. Что-то, безусловно, совершенствовали, вносили какие-то изменения (без этого в оружейном деле не бывает), но доводка горюновского пулемета оказалась настолько несложной, что даже у бывалых вооруженцев это до сих пор вызывает удивление.

Как у каждого конструктора, у Петра Максимовича были свои помощники. Один из них, Михаил Михайлович Горюнов, доводился ему племянником. Другой, Василий Ефимович Воронков, [117] тоже был мастер золотые руки. А все основные расчеты автоматики проделал способный выпускник Московского государственного университета В. А. Прокофьев. Много сделал и В. А. Дегтярев, который даже отдал Горюнову станок от своего пулемета. Не случайно трем из названных, кроме В. А. Прокофьева, также была присуждена Государственная премия за создание нового станкового пулемета. Правда, самому П. М. Горюнову — посмертно.

Петр Максимович умер в конце декабря 1943 года, вернувшись из Москвы, где отлаживал свои пулеметы перед отправкой на фронт. Не выдержало сердце. Слишком велики были нагрузки, которые взял на себя этот скромный и неприметный на первый взгляд человек с ликом рабочего и талантом самородка-конструктора. [118]