На польской земле
К 16 октября 1944 года закончилось пополнение корпуса, и нам было приказано передислоцироваться в другой район. [88]
Передвижение войск должно было проходить только в ночное время. Марш был очень трудным. За ночь мы совершали переход в 45–50 километров, и естественно, что к рассвету люди падали на землю от усталости и тут же засыпали.
Все работники политотдела корпуса были распределены по дивизиям. Я передвигалась с бойцами 902-го стрелкового полка 248-й дивизии, которым командовал майор Г. М. Ленев. Заместителем командира по политчасти был майор Н. Г. Шаренко, парторгом — капитан Г. М. Эрайзер. Мы с Эрайзером замыкали колонну, потому нам было труднее, чем другим политотдельцам. Дело в том, что колонна так растягивалась, что, когда давали команду сделать пятиминутный привал, тем, кто шел в хвосте колонны, отдохнуть не удавалось: пока подтягивались, марш возобновлялся.
Все знают, что спать можно лежа или сидя. Но этот переход показал, что человек может спать и даже шагая в строю. Глаза невольно закрываются, а ты продолжаешь уже почти бессознательно передвигать ногами, потом на какие-то мгновения засыпаешь окончательно, а потом, видимо теряя равновесие, вздрагиваешь, приходя в себя.
29 октября, уже на территории Польши, войскам дали два дня передышки. Наконец можно было хорошо отдохнуть и отоспаться.
Части расположились в лесах. Когда двое суток истекли, марш продолжен, к нашему удивлению, не был. Войска приступили к учебе. Командование проводило учения по прорыву сильно укрепленной обороны противника и форсированию водных преград. Партийно-политический аппарат стал проводить работы по подготовке к празднованию 27-й годовщины Октября.
Надо сказать, что с переходом корпуса в состав 5-й ударной армии в частях и подразделениях заметно оживилась партийно-политическая работа. Сказывался, конечно, [89] опыт, накопленный всеми нами за годы войны. Но важно и то, что руководили нашей деятельностью такие опытнейшие и авторитетные политработники, как генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков и генерал-майор Евстахий Евсеевич Кощеев.
Генерал-лейтенант Ф. Е. Боков до войны возглавлял Военно-политическую академию имени В. И. Ленина, потом был комиссаром Генерального штаба. Он прекрасно знал формы и методы многосложной и трудной партийно-политической работы в войсках. Ф. Е. Боков и Е. Е. Кощеев учили нас, как вести работу в подразделениях, помогали нам во всем, щедро делились с нами опытом и знаниями. Они лично проводили различные сборы и семинары, бывали непосредственно в частях и подразделениях, беседовали с бойцами. На семинарах, как правило, присутствовал и командарм генерал-лейтенант Николай Эрастович Берзарин, человек большой души и партийности.
После семинара, проведенного политотделом армии, нам предоставили три дня на подготовку докладов и лекций. Помимо доклада о 27-й годовщине Октября я готовила темы: «Источники силы и могущества Красной Армии» и «Польские политические партии». Другие политотдельцы готовили сообщения на темы: «О международном положении», «О морально-политическом поражении гитлеровской Германии в ходе войны» и «Коммунистическая партия — вдохновитель и организатор всех побед в тылу и на фронте».
В течение нескольких дней мы, разойдясь по частям, выступали с лекциями и беседами перед офицерами и красноармейцами.
В день 27-й годовщины Октября войска корпуса прошли торжественным маршем перед боевыми знаменами своих полков.
Весь личный состав был ознакомлен с приказом Верховного Главнокомандующего № 220 от 7 ноября 1944 [90] года и принял его с большим воодушевлением. Ведь в этом документе говорилось, что праздник проходит в обстановке, когда над врагом одержаны большие победы и наша советская земля полностью очищена от немецко-фашистских захватчиков. На нашу армию возлагалась последняя миссия: довершить разгром врага, добить фашистского зверя в его собственном доме, водрузить Знамя Победы над Берлином и выполнить свой интернациональный долг — помочь народам Европы освободиться от фашизма.
С докладами в дивизиях и полках выступили члены Военного совета армии, командир корпуса, начальники политотделов корпуса и дивизий. Так, на собрании в 1050-м стрелковом полку 301-й дивизии доклад сделал генерал-лейтенант Ф. Е. Боков.
Беспартийный сержант Никитченко, выступая, сказал:
— В докладе сделан анализ пути, пройденного нашей Красной Армией. Фашисты вышвырнуты за пределы нашей Родины, Но кто из нас не помнит их чудовищных зверств. Мы не забыли крови наших людей, слезы и стоны наших юношей и девушек, угнанных на каторгу в Германию. Я до войны жил на Украине. Это плодородный и богатый край. Гитлеровцы изуродовали, превратили в пепел, руины цветущие города и села, и мы не простим этого. Чудовище надо уничтожить, чтобы наши дети и внуки не знали ужасов войны.
Командир взвода связи лейтенант Грач заявил на собрании:
— Мы должны побывать в Берлине не для того, чтобы посмотреть его улицы и дома, а чтобы навсегда отучить зверье воевать, показать фашистам, что, нападая на нас, они подписали себе смертный приговор.
Вслед за лейтенантом на трибуну поднялся старшина Мартыненко, сам переживший ужасы фашистского зверства. [91]
— У меня от рук гитлеровцев погибли сестра, брат и двое их детей, — сказал он. — И я буду бить фашистскую сволочь, чтобы рассчитаться с убийцами сполна...
В 988-м полку 243-й дивизии с докладом выступил командир корпуса генерал И. П. Рослый, в 990-м полку 230-й дивизии — начальник политотдела дивизии полковник И. Ф. Веремеев.
В резолюциях, принятых на всех собраниях, бойцы и офицеры клялись с честью выполнить приказ Верховного Главнокомандующего.
В резолюции, принятой собранием в 902-м полку 248-й дивизии, говорилось:
«Мы перед Знаменем полка клянемся не жалеть наших сил, крови и, если нужно, наших жизней для того, чтобы стремительным натиском в кратчайшие сроки добить фашистского зверя. Вперед, на Берлин!»
Когда штаб корпуса расположился в селе Садовно, меня поселили в доме директора школы. У него была жена-учительница и дочь лет шестнадцати. Хозяйка хорошо говорила по-русски: и она и муж, как выяснилось, изучали русский в Варшавском университете.
Девушка русского не знала, но пыталась по-польски рассказать мне о фашистских злодеяниях, а главное — о лагере смерти Треблинке, находившемся от села Садовно в 10–12 километрах. Она рассказала, что в Треблинку шли эшелоны с женщинами, стариками и детьми, и там их уничтожали, сжигая трупы в печах. Страшные вещи поведала польская девушка, и я поняла все, о чем она говорила.
Кстати, потом я побывала в лагере смерти. Мороз пробежал по коже, когда я увидела печи, в которых сжигали ни в чем не повинных людей. А в огромном зале лежала до потолка насыпанная обувь — от младенческих пинеток до самых крупных номеров.
Без содрогания нельзя было смотреть на все это. Казалось, что чувствуешь, как в адских конвульсиях [92] бьются дети, женщины и старики. Каждая вещь, каждый камень Треблинки взывал к мести за содеянные фашистами злодеяния...
Прежде чем рассказать о дальнейших боевых действиях корпуса, мне хотелось бы добрым словом вспомнить человека, который прошел с нами весь тяжелый боевой путь от Моздока до Берлина и хоть не был на виду в политотделе, но работу свою скромную делал преданно и с любовью.
Еще на Кубани мне, секретарю парткомиссии, была выделена тачанка с парой разномастных лошаденок, а ездовым приставлен красноармеец Банников. Это был трудолюбивый, добрый, но не слишком-то грамотный и, видно, потому немного замкнутый человек. Когда он нас куда-либо вез, всегда молчал. А ребята из политотдела над ним беззлобно подтрунивали.
— Скажи-ка, Банников, что такое фашизм и что империализм?
Тот после долгого раздумья отвечает:
— А хрен редьки не слаще, что вам фашизм, что империализм...
— Ну и как же ты относишься к фашистам да империалистам?
— Да так и отношусь, — на этот раз быстро откликнулся Банников, — что взять бы их за душу вместе с Гитлером и дух им выпустить, чтобы людей не мучили... Звери они, а не люди.
— Ну ты, оказывается, политграмоту освоил.
— Так я же работаю в политотделе.
И вот мы в Польше. Одна хозяйка, где мы останавливались на постой, попросила меня, чтобы Банников вспахал ей небольшой надел земли. Так как лошади были свободны, я сказала ему, чтобы он помог хозяйке. Она показала, где ее участок, а сама ушла домой. Банников [93] охотно взялся за дело и только вечером вернулся домой. Женщина поблагодарила его, а на следующий день зашла ко мне чуть ли не со слезами на глазах.
— Он вспахал не только мой, но и соседние участки, — сказала она. — И межи все перепахал. Соседи теперь ругаются, а я не знаю, что делать...
Я вызвала Банникова:
— Зачем перепахал межи?
Не поднимая головы, он ухмыляется, а потом спокойно отвечает:
— Товарищ майор! Да они же здесь лаптями землю делят, а я взял и три межи перепахал — немного им прибавил земли, да и подготовил их к коллективному труду.
— Ну, дорогой, надо все исправить.
— Ладно уж! — согласился Банников. — Но потом они все равно сами перепахают межи.
А потом мне довелось услышать его беседы с жителями, которым он рассказывал о Советском Союзе, колхозах, с ненавистью говорил им о зверствах фашистов.
«Вот тебе и Банников, — подумала я тогда, — и патриот настоящий, и агитатор превосходный...»
В декабре войска корпуса расположились поблизости от известного магнушевского плацдарма.
Пришла долгожданная почта, а с нею письмо от мужа моей сестры Варвары полковника Александра Ивановича Амирагова, начальника политотдела 4-й гвардейской кавалерийской дивизии. Он сообщал, что находится в Польше. Это меня очень обрадовало — значит, возможна встреча с дорогим мне человеком.
Сашу Амирагова я знала с 1920 года, когда он юношей работал наборщиком в типографии города Черкесск и одновременно со мною вступал в комсомол. С 1925 года Амирагов служил в Красной Армии, в Отечественную [94] попал в корпус Доватора, участвовал в защите Москвы, был тяжело ранен, а после госпиталя получил назначение в 4-ю гвардейскую кавдивизию, которая сейчас дислоцировалась в районе города Гарволин.
Во время передвижения наших частей к магнушевскому плацдарму начальник политотдела корпуса направил меня в 301-го дивизию, которая должна была ночью передвинуться к рубежу на реке Пилица. Когда мы прибыли туда, полковник В. Т. Поминов разрешил мне отлучиться и найти Амирагова.
С трудом разыскала я политотдел гвардейской кавдивизии, расположившийся неподалеку от Гарволина. Ординарец доложил обо мне начподиву, и через минуту мы уже радостно обнимались. Я заметила сразу, что он очень бледен.
— Что с тобой, Саша?
— Плохо, Аня... Ночью уж думал, что конец... Осколок у меня у самого сердца... вот он и тронулся. Спасибо врачам: дежурили около меня всю ночь, к утру полегче стало...
Пока готовили завтрак, мы обо многом переговорили. Больше всего, конечно, о семьях.
— Знаешь, Аня! Закончится война, мы вернемся домой, — размечтался Саша, — будем работать и растить детей, а Варенька пусть отдыхает: она ведь так устала за годы войны, оставшись с детьми.
После завтрака мы сфотографировались на память о встрече. Тут же его вызвали в штаб.
Вернулся Саша уже вечером, и мы срочно стали собираться. Конники получили задачу продвигаться к Пилице. Когда пехота прорвет оборону, они войдут в прорыв. Александр объяснил мне, что на бортах грузовых машин их дивизии изображены шахматные кони. Это эмблема соединения, так что найти его легко.
На рассвете Амирагов привез меня на своем газике в политотдел корпуса. Там мы застали только капитана [95] С. Д. Зингаренко. Он передал мне указание начпокора отбыть в части 301-й дивизии и с ними действовать во время прорыва обороны противника на реке Пилица.
Мы вышли на улицу.
— Ты не расстраивайся, — сказал на прощание Саша. — Мы еще встретимся на дорогах войны. А сегодня я постараюсь написать домой и порадовать их известием о нашей встрече...
Но не пришлось нам больше с ним повидаться. В середине января полковник Александр Иванович Амирагов погиб на берегу Пилицы и остался навечно лежать в польской земле.
Выполняя указание Военного совета 5-й ударной армии, мы перед наступлением доводили до воинов боевую задачу и особое внимание в беседах уделяли тому, как должны были себя вести наши бойцы и офицеры за границей. Главная мысль: мы пришли сюда не как завоеватели, а как освободители польского народа от фашизма, как друзья. Эти указания мы слушали на одном из совещаний, где выступил начальник политуправления 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев. В этом человеке чувствовались высокая культура, богатейшая эрудиция и внешнее обаяние. Речь его была насыщена интересными для нас сведениями о международном положении, состоянии союзнических отношений в борьбе с фашистами. Он поставил перед политработниками конкретные задачи в связи с переносом военных действий на территорию Польши и Германии, особо подчеркнул указания Ставки Верховного Главнокомандования о том, что мы должны проявлять гуманность к немецкому народу, освободить и его от фашизма, разгромить разбойничью германскую армию и призвать к ответу поджигателей войны, унесшей миллионы человеческих жизней. [96]
— Одна из важных задач, стоящих сейчас перед нами, — говорил Сергей Федорович Галаджев, — вооружить весь личный состав знанием источников побед Красной Армии. Это необходимо потому, что война подходит к завершающему, победному исходу, когда даже наши враги вынуждены говорить о мощи Красной Армии. Но они скрывают источники этого могущества, чтобы принизить роль советского социалистического строя, руководящей силы Коммунистической партии, неисчерпаемого патриотизма наших бойцов, их любви к социалистической Родине, их преданности своему народу.
В оставшиеся до начала Висло-Одерской операции дни, когда наше командование проводило активную подготовку войск к предстоящим боям, мы, политработники, выполняя указания Военного совета и начальника политуправления, во всех частях проводили лекции и беседы о силе, могуществе Красной Армии и их источниках.
К 27 декабря 1944 года все части корпуса вышли в район предстоящих боевых действий.
Начать операцию предполагалось нанесением удара с мощного магаушевского плацдарма на левобережье Вислы, прорвать оборону противника на Пилице (участок Выборув, Стшижина) и, преследуя врага, выйти на реку Одер, овладеть плацдармом, а впоследствии идти на Берлин.
С 1 по 13 января 1945 года штабы проводили рекогносцировку местности южнее Варшавы.
Войска корпуса должны были действовать на направлении главного удара, наносимого армией, а их задачей на первом этапе был выход на Озоркув.
По замыслу командования после прорыва обороны войсками армии в сражение вводились 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова и 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала В. В. Крюкова. [97]
Накануне наступления меня направили в 1052-й стрелковый полк полковника А. И. Пешкова. Встретил меня замполит полка майор И. Ф. Гужов. Мы вместе с ним участвовали в боях за Донбасс, форсировали Днепр и Днестр, и вот теперь нам предстоит участвовать в прорыве обороны фашистов на реке Пилица.
Весь день и почти всю ночь мы с майором Гужовым были в батальонах, проверяли готовность воинов к бою, проводили с ними беседы.
А утром 14 января ударила наша артиллерия, от этой мощи содрогнулась вся земля. После сорокапятиминутной артподготовки части двинулись вперед. Сильно укрепленная, глубоко эшелонированная, насыщенная большим количеством огневых средств оборона противника была с ходу прорвана.
Отражая яростные контратаки пехоты и танков противника, умело проводя бои в крупном лесном массиве, войска корпуса не только форсировали реку Пилица, но и вырвались далеко вперед. Когда были захвачены переправы и деревня Михалице, фашисты обрушили мощные удары со стороны города Варки. Наши воины отбили все эти контратаки и продолжали продвигаться на северо-запад.
В ходе боя поступали сведения о людях, отличившихся при форсировании Пилицы. Комсорг 2-го батальона 1050-го полка 301-й дивизии Салиджан Алимов, когда стали форсировать реку, вслед за командиром роты Хромовым первым бросился в ледяную воду и, преодолевая реку вброд, увлек за собой воинов подразделения. Переправившись, рота ворвалась в деревню Панчев и стала вести неравный бой с пехотой и танками противника. Воины выдержали натиск гитлеровцев, но Салиджан был ранен.
О мужественных действиях комсорга сразу же через агитаторов стало известно всему личному составу полка.
В прорыве обороны противника участвовали все наши [98] дивизии (301, 248 и 230-я), но в руководстве 230-й стрелковой произошло изменение: ее командиром был назначен Герой Советского Союза полковник Даниил Кузьмич Шишков.
Мы познакомились с новым комдивом. Полковник Шишков кратко рассказал о себе. Родился он на Брянщине в семье крестьянина-бедняка, в 15 лет, поскольку семья у отца была большая, а хлеба своего не хватало, ушел работать на шахту. Там стал комсомольцем, а затем коммунистом. Окончив рабфак, пошел в военную школу, стал кадровым командиром. Даниил Кузьмич начинал воевать на Западном фронте, потом по решению командования его направили к брянским партизанам. За выполнение ответственного задания в глубоком тылу врага Д. К. Шишков был удостоен звания Героя Советского Союза.
Войска корпуса вместе с другими соединениями 5-й ударной продолжали теснить противника, и 16 января 1945 года за прорыв сильно укрепленной обороны противника на магнушевском плацдарме весь личный состав получил благодарность Верховного Главнокомандующего.
А 18 января, после овладения городом Лович, корпус получил вторую благодарность.
Мы шли по пятам противника, нанося ему ощутимые потери в живой силе и технике.
Надо сказать, что, после того как враг начал отступать по всему фронту, наше командование, чтобы не дать фашистам закрепиться на заранее подготовленных рубежах, создало очень мобильные и сильные по количеству танков, самоходок, артиллерии, минометов и «катюш» передовые отряды, которые и обеспечили продвижение основных сил частей и соединений от Пилицы до Одера, по существу, без серьезных столкновений с противником. В 5-й ударной, в частности, такой отряд возглавил заместитель командира 89-й гвардейской [99] стрелковой дивизии полковник X. Ф. Есипепко, ставший впоследствии Героем Советского Союза.
20 января войска 5-й ударной армии форсировали реку Варта. День 26 января 1945 года стал для нас по-настоящему праздничным. Начав наступление на берегах Вислы, наши части достигли к этому времени западных рубежей Польши, подошли к границе Германии.
Понадобился всего день, чтобы пересечь границу третьего рейха и вступить на его землю.
Всего за 18 дней боев войска нашей армии прошли 570 километров, освободив тысячи населенных пунктов Польши и форсировав в начале февраля 1945 года Одер.
Наши соединения вышли к реке и форсировали ее на правом фланге армии: 248-я стрелковая — южнее Целлина, 230-я — в районе Ной Блессина. Вскоре, преодолевая упорное сопротивление врага, части корпуса расширили плацдарм и вышли на рубеж Ной Блессин, Карлсбизе, Ной Левин, Гросс-Нойендорф.
До Берлина было всего 80 километров.
В эти дни наши политотдельцы и партийно-политический состав полков, батальонов и рот провели митинги личного состава, на которых зачитывалось обращение Военного совета 5-й ударной армии, посвященное переходу границы Германии.
В частях изготовлялись плакаты, указатели, щиты с надписями: «Дорога на Берлин», «Вперед, на Запад!», «Теперь дойдем», «Закончим войну в Берлине!». Воодушевлению, боевому порыву воинов не было предела.
Я встретилась в одной из рот с бойцом Иваном Роговским. Узнала, что он из Краснодара. Разговорились с ним, как земляки, и он показал мне письмо, что написал домой.
— Вы же можете представить, как светло у всех на душе. Вот послушайте, что я пишу Лиде, жене: «Радостно нам потому, что идем мы лавиной и продвигаемся [100] к Берлину. Недалек час победы. Скоро вернусь домой». Верно написал? Так будет?
— Верно, — поддержала я. — Все так и будет. И очень скоро...
В сводках Совинформбюро сообщалось, что Красная Армия продолжает успешно продвигаться в глубь Германии. Эти радостные вести, как эстафеты, мы через агитаторов передавали по цепи нашим войскам.
Стремление воинов быстрее двигаться вперед к Берлину настолько поднялось, что массовый героизм стал нормой их поведения в бою. Все они дрались не щадя ни сил, ни крови, ни жизни.
Вот только один пример. Бойцы 1-го стрелкового батальона 902-го полка 248-й дивизии Тимченко и Голубь пробрались в тыл к фашистам, чтобы получить данные об огневых точках противника. Соблюдая осторожность, они проникли на чердак дома, в котором был расположен штаб вражеского батальона. Три дня храбрецы скрывались там и вели наблюдение за врагом. Получив необходимые данные, смельчаки ночью уничтожили гранатами охрану штаба и благополучно вернулись к себе в часть.
В плацдарме, занятом войсками 5-й ударной армии, гитлеровское командование видело, и не без основания, явную серьезную угрозу и спешно стало подтягивать сюда новые силы. Утром 1 февраля перед войсками только нашего корпуса появились подошедшие из Берлина свежие мотополки, полк морском пехоты, около 60 танков, 20 бронемашин, более 10 артиллерийских батарей. На Одер была брошена авиация ПВО, охранявшая Берлин.
Захваченный пленный показал, что к ним в дивизию из Берлина прибыло 3 тысячи солдат и 16 танков.
Уже 2 февраля начались ожесточенные бои за удержание плацдарма, а авиация противника в течение суток бомбила наши переправы и боевые порядки. [101]
Особенно суровые схватки происходили в районе Ортвига и Гросс-Нойендорфа. Вражеские бомбардировщики и штурмовики делали до 100 налетов в день, действовали группами по 10–12 машин, обстреливали плацдарм из пушек и пулеметов, сотнями сыпали бомбы. Летали они с берлинских аэродромов.
Наше положение усугублялось тем, что зенитная артиллерия не успела подойти, а авиация не действовала из-за непогоды и отсутствия взлетных полос с твердым покрытием на аэродромах. И нашим воинам приходилось глубже зарываться в землю, переходить к ночным действиям, как приказывал командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г. К. Жуков.
Бойцы корпуса, перейдя к активной обороне, перемалывали живую силу и технику врага и расширяли плацдарм.
230-я дивизия Героя Советского Союза полковника Д. К. Шишкова днем и ночью вела упорные бои, отражая контратаки противника.
988-й полк в ночь на 2 февраля стал форсировать Одер, но его встретил из Карлсбизе сильный артиллерийский огонь гитлеровцев. Тогда воины батареи сорокапятимиллиметровых пушек обходным скрытным путем приблизились к вражеской батарее и неожиданно для немцев почти в упор расстреляли ее. Фашисты бросили свою материальную часть и в панике бежали.
Шесть раз за сутки бросались гитлеровцы в контратаки на позиции 301-й дивизии полковника В. С. Антонова, но бойцы этого соединения не отступили.
Особенно стойко действовали бойцы и офицеры 2-го батальона 1050-го полка, которым командовал майор Ф. К. Шаповалов.
Фашисты устроили настоящий огневой смерч, а потом бросили вперед танки, которым удалось прорваться в расположение наших батарей. Но никто не дрогнул, все атаки были отбиты. Мужественно бились воины-пулеметчики [102] 2-го батальона, которым командовал отважный командир старший лейтенант С. И. Важдаев. Они плотным и метким огнем косили гитлеровцев и не дали им возможности продвинуться вперед.
Маршал Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» упомянул о том, что массовый героизм при отражении танковых атак проявили воины батальона Ф. К. Шаповалова. Но Георгий Константинович не имел возможности подробно раскрыть облик мужественного командира. Поэтому я скажу несколько слов об этом славном человеке.
Федору Шаповалову тогда шел лишь двадцать второй год. Видимо, верна мысль о том, что человек не рождается храбрецом. Но если говорить о Шаповалове, то, наверное, мужество и храбрость у него были в крови от родителей. Мать его, Дарья Филипповна, семнадцатилетней девушкой ушла с оружием в руках защищать молодую Советскую республику, участвовала в боях за Екатеринодар, Ростов-на-Дону, Воронеж, вместе с легендарным Иваном Кочубеем ходила в поход по астраханским пескам. Портрет Даши вошел в альбом «Женщина СССР в годы гражданской войны». Не менее славный путь был и у отца Федора Шаповалова — Кузьмы Петровича. В самые трудные годы гражданской он громил белогвардейцев в коннице Буденного. О его мужестве прекрасно рассказал Семен Михайлович Буденный в книге «Пройденный путь». Судьба свела Дарью Филипповну и Кузьму Петровича, они поженились. Когда фашисты напали на нашу землю, Кузьма Петрович ушел на фронт и отдал свою жизнь, как подобает коммунисту: погиб смертью храбрых в 1943 году при освобождении Таманского полуострова. Федор, когда началась война, добровольно поступил в пехотное училище, а окончив его, ушел сражаться на фронт. Командовал взводом, был ранен, после излечения попал в 1050-й стрелковый полк уже командиром роты, а после [103] разгрома ясско-кишиневской группировки противника стал командиром 2-го батальона.
И вот этот офицер-коммунист руководил боями за удержание плацдарма на Одере. Замечательным воином и партийным руководителем был и его заместитель по политчасти И. Ф. Осипов. Он не только словом воодушевлял бойцов на подвиги, но и сам лично ходил в атаки, увлекая за собой воинов, как и ближайшие помощники замполита — парторг батальона старший лейтенант Н. М. Егоренков и комсорг Салиджан Алимов.
Пример мужества подавал и сам командир дивизии Герой Советского Союза полковник В. С. Антонов. В самые опасные моменты Антонов появлялся среди красноармейцев и личным примером звал их на разгром врага. Этого он требовал и от других офицеров. Видимо, поэтому Героями Советского Союза стали все командиры полков этого соединения: Н. Н. Радаев, А. И. Пешков и И. И. Гумеров.
В первые дни боев за удержание плацдарма на Одере для наших войск сложилась тяжелая обстановка. На рассвете 2 февраля противник из района Ортвига и западнее его повел сильные контратаки и нанес мощный артиллерийский и минометный удар по нашим позициям. Эти удары он усилил налетами авиации. Огненный смерч бушевал вокруг. После артиллерийской подготовки гитлеровцы при поддержке танков со всех сторон атаковали наши позиции, стали подавлять огневые точки. Положение было очень трудным. На каждое наше противотанковое орудие приходилось по нескольку вражеских танков, а запасы снарядов иссякали, так как тылы еще не подошли.
899-му полку полковника Г. М. Бушина пришлось оставить занимаемый рубеж, и всю тяжесть удара выдержали воины 902-го стрелкового полка подполковника Г. М. Ленева. Но и они не смогли долго продержаться и отошли к Гроес-Нойендорфу. Там полк сдерживал [104] контратаки гитлеровцев до вечера, а потом, когда поредевшие подразделения были, в сущности, окружены и фашисты пытались захватить командный пункт полка, Г. М. Ленев вызвал огонь на себя. К счастью, командир полка и все, кто был на КП, остались живы. Но после мощного артиллерийского налета на район командного пункта, который был сделан по личному приказу командарма Н. Э. Берзарина, гитлеровцы контратак больше не предпринимали.
За мужество и стойкость Георгию Матвеевичу Леневу было присвоено звание Героя Советского Союза.
В связи с создавшимся положением командир корпуса генерал И. П. Рослый выдвинул на плацдарм 986-й полк 230-й дивизии и ввел в бой части 301-й дивизии полковника В. А. Антонова.
986-й полк продвинулся вперед, закрепился северо-западнее Гросс-Нойендорфа и не дал противнику продвигаться вперед, а введенная в бой 301-я дивизия полностью восстановила положение.
Политотделы корпуса и дивизий направили своих работников в части на западный берег Одера для оказания помощи командирам и политработникам в проведении работы с личным составом, для разъяснения причин, заставивших воинов 899-го полка отступить.
С коммунистами и комсомольцами были проведены собрания, их расставили на ответственных участках боя.
Меня направили в 986-й полк майора А. И. Смыкова, При переправе через Одер со мной случилась беда. На месте нашей переправы Одер разделялся на два русла. Через главное русло был наведен понтонный мост, а через небольшую протоку проложен деревянный настил. Под настилом было глубоко и течение реки быстрое. До меня по этим мосткам прошли тысячи воинов. Но когда я была на середине протоки, лед затрещал, доска подо мной проломилась, и я оказалась в ледяной купели. На [105] мое счастье, быстро подбежали бойцы и вытащили меня из реки.
Вся одежда на мне промокла, но, как это ни странно, я не чувствовала холода и самостоятельно добралась до КП полка.
Алексей Иванович Смыков, увидев, в каком я состоянии нахожусь, приказал ординарцу раздобыть сухое белье, брюки и ватник и дал мне свои запасные сапоги 42 размера. Свои вещи я развесила у топившейся железной печки и ушла в батальоны.
Через два дня я вернулась на КП полка, переоделась и отправилась в один из взводов, которым командовал лейтенант Сергей Ильин. Мы с ним встречались, когда он прибыл в часть, и сейчас нужно было побеседовать о приеме его в партию.
Не успели мы закончить разговор, как внезапно появились три танка противника, которые устремились к траншее взвода. Когда они были в ста метрах от нас, я услышала голос взводного:
— Бить их, гадов! Ни шагу назад!
Один боец, оказавшись ближе всех к танку, метнул в него связку гранат. Машина содрогнулась и стала вращаться на месте. Через минуту замер еще один танк: видимо, сработали петеэровцы. Но из-за укрытия показалось еще два танка. И тут ползком устремился вперед лейтенант. Фашисты заметили его, открыли огонь из пулеметов, но командир взвода успел скатиться в свежую воронку от снаряда. Когда крестоносная громадина уже вот-вот могла наползти на воронку, Ильин рывком поднялся и метнул гранату. Она попала в цель. Но и лейтенант упал будто подкошенный. Офицер уже не видел, что оставшиеся танки повернули назад. Бойцы вынесли командира с поля боя, но он тут же скончался от многих ран. Я взяла комсомольский билет лейтенанта С. С. Ильина, и мы его потом отправили в ЦК ВЛКСМ вместе с письмом о героической гибели комсомольца. [106]
О мужестве лейтенанта С. С. Ильина мы рассказали во всех частях корпуса. Хотя заявление с просьбой о приеме в ряды партии Сергей так и не успел дописать, но погиб он как настоящий коммунист. Вскоре лейтенанту Сергею Спиридоновичу Ильину было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Все воины его взвода были награждены орденами и медалями.
В течение суток гитлеровцы предприняли тринадцать яростных атак при поддержке танков и самоходных установок. Они беспрерывно обстреливали плацдарм залпами из 150–200 стволов. Но наши бойцы держались стойко.
Я перебралась в 1050-й полк, 7-я рота которого в этот день отразила немало танковых атак, уничтожив несколько машин ручными гранатами и бутылками с зажигательной смесью.
Командир роты старший лейтенант Безносов был тяжело ранен. Подразделение возглавил командир взвода лейтенант Аникеев, и воины бились до полного отражения атак противника. На другом участке старшина Федоров, выбрав удобную позицию, подпускал вражеские танки и самоходки на предельно близкое расстояние и забрасывал их гранатами. Но разорвавшимся поблизости снарядом Федорову оторвало обе ноги, и мужественного старшину после отражения очередной атаки отправили в медсанбат.
Командир 5-й роты коммунист старший лейтенант Будаков, отбивая атаки гитлеровцев, лично подбил два «фердинанда». Но враг все яростнее наседал на роту, стиснул ее с флангов. Будаков умело организовал круговую оборону, и все вражеские атаки разбивались, встречая железную стойкость и храбрость воинов. Комсомолец рядовой Шпак из ПТР подбил два танка, а автоматчик Чикотовский уничтожил более двадцати гитлеровцев. [107]
Своими решительными действиями бойцы роты дали возможность основным силам полка продвинуться вперед и захватить два дома на юго-западной окраине Гросс-Нойендорфа.
Исключительный героизм и самоотверженность проявил рядовой 1-й роты инженерно-саперного батальона комсомолец Китин. Рота получила приказ сделать несколько проходов в минных полях противника. Китин обратился к командиру с просьбой послать на выполнение этой сложной задачи и его.
Когда саперы приступили к разминированию, противник их обнаружил и открыл огонь. Но Китин смело продвигался вперед. Приблизившись к вражеской траншее, он несколькими гранатами уничтожил огневую точку. Китин был ранен, и фашисты решили его пленить. Истекая кровью, воин принял неравный бой, уничтожил 12 гитлеровцев, а когда кончились патроны, начал сбивать с ног наседавших фашистов прикладом автомата.
Когда бойцы батальона овладели вражеской траншеей, они нашли истерзанное тело Китина. Лицо его было разбито, тело изрезано ножом. Фашисты зверски замучили отважного солдата.
Этот случай вызвал бурю ненависти у бойцов и офицеров, и они с еще большим ожесточением били гитлеровцев.
9 февраля противник продолжал сильный огневой налет на боевые порядки корпуса. К ночи бой утихал, а с утра возобновлялся с такой же силой.
С каждым последующим днем гитлеровцы усиливали натиск. За два дня они предприняли более 15 контратак из района Карлсбизе на позиции 230-й дивизии и из Ортвига на подразделения 301-й стрелковой. Но наши воины держались. Бойцы показали высокую дисциплину и выдержку и не только удерживали плацдарм, но и понемногу расширяли его. [108]
Во время одной из контратак противника наш орудийный расчет подбил два танка. Уцелевшие машины повернули обратно, но пехота противника пыталась окружить и захватить наших батарейцев. Это им не удалось. Расчет держался целый день и, только когда иссякли боеприпасы и было повреждено орудие, вынужден был отойти.
Фашисты решили с помощью тягача утащить наше орудие к себе. Это заметил сержант Пугачев и стал искать способ помешать гитлеровцам. Осмотревшись, Пугачев увидел сорокапятку, расчет которой был полностью выведен из строя. Сержант подполз к пушке, зарядил ее и открыл огонь по немцам, возившимся у тягача, и те оставили свою затею. Ночью наши солдаты вытащили орудие, отремонтировали его и поставили на позиции.
Чудеса храбрости и мужества проявили командир огневого взвода 4-й батареи 370-го артполка лейтенант Постников и сержант Колесников.
Батарея в районе Ной Левина попала в окружение. Бойцы отважно отбивались от наседавших гитлеровцев. В этой схватке в огневом взводе лейтенанта Постникова все расчеты вышли из строя. Тогда он сам стал к орудию и поджег две самоходки противника, уничтожил их экипажи. Но вражеская пуля оборвала жизнь лейтенанта Постникова.
А командир орудия сержант Колесников заменил раненого наводчика, меткими выстрелами подбил два танка и уничтожил больше десятка гитлеровцев. Сержанта ранило, но он не ушел с поля боя, продолжал вести огонь до тех пор, пока вражеский снаряд прямым попаданием не разбил его орудие. Только тогда раненый Колесников ушел в медсанбат.
Суровый бой вели воины 301-й дивизии, против которой враг бросил много танков. Артиллеристы 2-й батареи 823-го артполка подожгли дом, и отблески пламени [109] хорошо осветили местность. Это дало возможность батарее капитана Мартьянова прицельным огнем уничтожить 6 танков, прорвавшихся в наши боевые порядки. Другая часть фашистских машин устремилась на позиции батареи, которая прикрывала подступы к селу Ной Блесян, но тоже получила отпор.
Перемолов большое количество живой силы и техники противника, части нашего корпуса улучшили свои позиции и расширили плацдарм. Но был получен приказ передать его другим соединениям 5-й ударной армии. 9-й стрелковый передвигался левее, в район крепости Кюстрин (Кюстшин).
Перед сдачей плацдарма была проведена разведка боем, в ходе которой наши подразделения ликвидировали опорный пункт гитлеровцев в Ортвиге.
К 15 марта дивизии сосредоточились у крепости Кюстрин. До Берлина было, как говорится, рукой подать.